Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра Ротфусс Патрик
Отец взглянул на тучи:
– Ливанет непременно. Ничего, бывают вещи и похуже, чем играть под дождем.
– Например, играть под дождем и получить плату шимами? – спросил я.
Тут торопливым шагом подошел мэр. Лоб у него блестел от пота, он слегка отдувался, как будто бегом бежал.
– Я тут потолковал кое с кем из совета, и мы решили, что ничего, можете играть и в зале, если хотите.
Языком тела отец владел безукоризненно. Было совершенно очевидно, что он оскорблен, однако вежливость не позволяет ему сказать об этом прямо.
– Я, право, не хотел бы вас обременять…
– Нет-нет, что вы, что вы! На самом деле, я настаиваю!
– Ну хорошо, раз уж вы настаиваете…
Мэр улыбнулся и торопливо удалился.
– Ну-у, чуток получше, – вздохнул отец. – Пояса пока что затягивать не придется.
– По полпенни с головы! Да-да. Кто без головы, проходит задаром! Спасибо, сэр.
На входе стоял Трип. Его дело было следить, чтобы никто не пролез бесплатно.
– По полпенни с головы! Хотя, судя по розовым щечкам вашей дамы, с вас, пожалуй, следовало бы взять как за полторы головы. Хотя это, конечно, не мое дело…
Трип был остер на язык, острее всех в труппе. Так что он лучше всего подходил для работы, где требовалось следить, чтобы никто не попытался отболтаться или проломиться силой. В своем серо-зеленом шутовском трико Трип мог ляпнуть вообще что угодно, и это сошло бы ему с рук.
– Здрасьте, мамочка! Нет, за малого платить не надо, но, если начнет орать, либо сразу дайте ему титьку, либо выйдите с ним из зала.
Трип тараторил не умолкая.
– Да-да, по полпенни. Нет, сэр, пустоголовым скидки не положено!
Смотреть, как работает Трип, можно было до бесконечности, однако мое внимание в основном занимал фургон, въехавший в городок с противоположной стороны четверть часа тому назад. Мэр долго о чем-то препирался со стариком, который им управлял, а потом умчался прочь. Теперь я увидел, как мэр возвращается к фургону в сопровождении здоровенного дылды с длинной дубинкой – местного констебля, если я не ошибся.
Любопытство взяло надо мной верх, и я принялся пробираться к фургону, стараясь не попадаться на глаза. К тому времени как я подошел достаточно близко, мэр и старик снова спорили. Констебль стоял поблизости, сердитый и встревоженный.
– Я ж вам говорю, нет у меня никакой лицензии! Мне и не нужна лицензия. Что вы, с коробейника лицензию требовать станете? С лудильщика?
– Вы не лудильщик! – заявил мэр. – И не пытайтесь выдать себя за лудильщика!
– Я себя ни за кого выдавать не пытаюсь! – возразил старик. – Я и лудильщик, и коробейник, и много кто еще. Я арканист, дубина вы стоеросовая!
– Вот именно! – упрямо отвечал мэр. – У нас тут народ богобоязненный. И всяких темных сил, которые лучше оставить в покое, нам тута не надо! И всяких неприятностей, которые бывают от вашего брата.
– От нашего брата? – переспросил старик. – Да что вы знаете про нашего брата? В здешних краях небось ни одного арканиста лет пятьдесят не бывало!
– Оно и к лучшему. Поворачивайте-ка оглобли да проваливайте восвояси!
– Ну да, конечно, стану я под дождем ночевать из-за вашей тупоголовости! – с жаром отвечал старик. – На то, чтобы снять комнату или заниматься своим делом на улицах, мне вашего разрешения не требуется. А теперь убирайтесь прочь, а не то воочию увидите, какие неприятности бывают от «нашего брата»!
На лице мэра мелькнул было страх, тут же вытесненный негодованием. Он махнул через плечо констеблю.
– Значит, будете ночевать в кутузке за бродяжничество и угрожающее поведение! А утром отпустим и поедете себе дальше, коли научитесь разговаривать культурно.
Констебль двинулся в сторону фургона, опасливо держа дубинку наготове.
Старик стоял на своем. Он вскинул руку. Передние углы фургона засветились густо-красным светом.
– Не подходите! – угрожающе сказал он. – Не то худо будет!
Сперва я удивился, потом сообразил, что странный свет исходит от пары симпатических ламп, которые старик повесил у себя в фургоне. Мне уже доводилось видеть такую лампу в библиотеке лорда Грейфеллоу. Они ярче газовых, горят ровнее свечей или обычных ламп и к тому же практически вечные. И ужасно дорогие вдобавок. Я мог бы поручиться, что в этом городишке про такие лампы никто и не слыхивал, не говоря уж о том, чтобы видеть своими глазами.
Когда свет начал разгораться, констебль застыл как вкопанный. Но, поскольку больше ничего не произошло, он стиснул зубы и снова направился к фургону.
Лицо у старика сделалось встревоженным.
– Погодите минуточку, – сказал он. Красный свет из фургона начал угасать. – Мы же не хотим, чтобы…
– Захлопни пасть, старый пердун! – рявкнул констебль. Он ухватил арканиста за локоть, как будто руку в печку сунул. Но видя, что ничего не случилось, улыбнулся и осмелел. – Не думай, что я постесняюсь шарахнуть тебя по башке, чтобы ты не творил своих дьявольских штучек!
– Молодчина, Том! – сказал мэр, буквально исходя облегчением. – Тащи его в кутузку, а потом пошлем кого-нибудь за фургоном.
Констебль ухмыльнулся и заломил старику руку. Арканист согнулся пополам и коротко, болезненно ахнул.
Из своего укрытия мне было хорошо видно, как на лице арканиста тревога сменилась болезненной гримасой, а потом гневом, все в одну секунду. Я увидел, как губы у него шевельнулись.
Вдруг откуда ни возьмись налетел яростный порыв ветра, как будто ни с того ни с сего грянула буря. Ветер качнул фургон старика, он побалансировал на двух колесах, прежде чем снова рухнул на все четыре. Констебль пошатнулся и упал, как пораженный дланью Божией. Даже там, где прятался я, примерно в тридцати футах оттуда, ветер был так силен, что я невольно шагнул вперед, словно меня грубо толкнули в спину.
– Прочь! – гневно вскричал старик. – И не тревожьте меня более! А не то я заставлю вашу кровь вспыхнуть огнем и наполню вас страхом, подобным льду и железу!
Слова эти были мне чем-то знакомы, я только никак не мог вспомнить, где я их слышал.
Мэр с констеблем повернулись и опрометью бросились бежать, кося глазом, как испуганные лошади.
Ветер улегся так же стремительно, как и поднялся. Внезапный порыв ветра длился не более пяти секунд. Поскольку вся деревня столпилась около зала, вряд ли это кто-нибудь видел, кроме меня, констебля да осликов старика, которые мирно и невозмутимо стояли в своей упряжи.
– Избавьте это место от вашего гнусного присутствия! – буркнул арканист себе под нос, провожая взглядом беглецов. – Силой своего имени повелеваю вам!
Я наконец сообразил, отчего эти слова казались мне такими знакомыми. Он цитировал строчки из сцены изгнания бесов из «Деоники». Мало кто знает эту пьесу.
Старик обернулся к своему фургону и принялся импровизировать:
– Волей моей станете вы как масло в жаркий день! Волей моей станете вы как поэт с душой священника! Лимонным кремом начиню я вас и выкину в окошко!
Он сплюнул:
– У-у, ублюдки!
Его раздражение, похоже, миновало, и он шумно, тяжко вздохнул.
– Ну что ж, могло быть куда хуже, – пробормотал старик, потирая плечо, вывернутое констеблем. – Как вы думаете, не вернутся ли они с толпой народа?
Я подумал было, что старик обращается ко мне. Потом сообразил, в чем дело. Он разговаривал с осликами.
– Вот и я так не думаю. Однако же мне уже случалось ошибаться. Ну что, остановимся на окраине и подберем последний овес?
Он забрался в фургон сзади и вернулся с широким ведром и почти пустым джутовым мешком. Вытряхнул в мешок содержимое ведра. Результат его явно разочаровал. Он взял горсточку себе, а ведро подвинул ногой осликам.
– Ну, что вы на меня так смотрите? – сказал он им. – Все мы на голодном пайке! К тому же вы-то и травки пощипать можете.
Он погладил ослика и принялся всухомятку уминать плющеный овес, время от времени выплевывая шелуху.
Мне сделалось ужасно грустно: бедный старик скитается один по дорогам, и поговорить-то ему не с кем, кроме собственных ослов! Эдема руэ тоже несладко живется, но мы по крайней мере не одни. А этот человек был один-одинешенек.
– Да, ребятки, далеконько мы забрались от цивилизации! Те, кому я нужен, мне не доверяют, а те, кто мне доверяет, не могут себе позволить мои услуги.
Старик заглянул в свой кошелек:
– Осталось полтора пенни, так что выбор у нас невелик. Что мы предпочтем: вымокнуть сегодня или остаться голодными завтра? Заработать тут не выйдет, так что придется выбирать: либо одно, либо другое.
Я высунулся из-за угла дома, чтобы прочитать то, что написано на боку старикова фургона. Там говорилось следующее:
«АБЕНТИ: НЕПРЕВЗОЙДЕННЫЙ АРКАНИСТ!
Писарь. Химик. Зубной врач. Непревзойденный пивец.
Редкие товары. Ищу воду с помощью лозы. Лечу любые хвори.
Отыскиваю потерянное. Чиню испорченное.
Гороскопов не составляю. Приворотными зельями не торгую. Порчу не навожу».
Абенти заметил меня, как только я показался из-за дома, за которым прятался.
– Привет! Чем могу служить?
– А у вас «певец» с ошибкой написано, – заметил я.
Он, похоже, удивился.
– Да это шутка такая, – объяснил он. – Я же не певец, я просто еще и эль варю временами.
– А-а! – кивнул я. – Понятно.
Я вынул руку из кармана:
– Продайте мне чего-нибудь на один пенни!
Его, похоже, разбирал смех и любопытство одновременно.
– А чего тебе надо?
– А лациллиум у вас есть?
За последний месяц мы раз десять ставили «Благородного Фариена», и в моей детской голове кишели интриги и убийства.
– Ты что, боишься, что тебя кто-нибудь отравит? – спросил он, несколько ошеломленный.
– Вообще-то нет. Но сдается мне, что, если ждать до тех пор, пока обнаружишь, что тебе нужно противоядие, добывать его будет уже поздновато.
– Ну, пожалуй, я бы мог продать тебе лациллиума на один пенни, – сказал он. – Это как раз будет нужная доза на человека твоего роста. Однако лациллиум сам по себе – опасная штука. Он помогает далеко не от всех ядов. А если принять его некстати, он может серьезно навредить.
– У-у, – сказал я. – А я и не знал.
В пьесе лациллиум фигурировал как надежная панацея от всего подряд.
Абенти задумчиво приложил палец к губам:
– А можешь ли ты пока что ответить мне на один вопрос?
Я кивнул.
– Чья это там труппа?
– Ну, в каком-то смысле моя, – сказал я. – Но вообще-то это труппа моего отца, потому что он там всем заправляет и решает, куда нам ехать дальше. И в то же время – барона Грейфеллоу, потому что он наш покровитель. Мы люди барона Грейфеллоу.
Старик посмотрел на меня с усмешкой:
– Я про вас слышал. Хорошая труппа. Вы пользуетесь хорошей репутацией.
Я кивнул, не видя смысла в ложной скромности.
– Как ты думаешь, заинтересует ли твоего отца моя помощь? – спросил он. – Не могу сказать, что я такой уж хороший актер, но иметь меня под боком весьма полезно. Я могу изготовлять грим и румяна без применения свинца, ртути и мышьяка. Могу быстро и чисто устроить яркое освещение. Разноцветное, если надо.
Долго раздумывать мне не пришлось. Свечи дороги и гаснут от сквозняков, факелы коптят, воняют и грозят пожаром. Ну а про опасность грима в труппе всякий знал с малолетства. Трудно сделаться старым, опытным актером, когда каждые три дня мажешь лицо ядом и к двадцати пяти годам сходишь с ума.
– Возможно, я несколько превышаю свои полномочия, – сказал я, протягивая ему руку, – но позвольте мне первым приветствовать вас в нашей труппе!
Поскольку я стремлюсь поведать о своей жизни и деяниях честно и непредвзято, не могу не упомянуть о том, что я пригласил Бена в труппу отнюдь не из чистого альтруизма. Нет, качественный грим и хорошее освещение нам действительно пришлись весьма кстати. Правда и то, что мне просто сделалось жаль одинокого старика, скитающегося по дорогам.
Но прежде всего меня разобрало любопытство. Я видел, как Абенти сделал нечто, чему я не находил объяснений, нечто удивительное и загадочное. Я не про трюк с симпатическими лампами. Это-то я распознал с первого взгляда: обычная показуха, фокус, призванный произвести впечатление на невежественную публику.
Но вот то, что он сделал потом, было нечто совсем иное. Он призвал ветер – и ветер явился на зов. Это была магия. Настоящая магия. Магия вроде той, про какую я слышал в историях про Таборлина Великого. Магия, в которую я не верил лет с шести. А теперь не знал, чему верить.
И я пригласил его к нам в труппу, надеясь получить ответы на свои вопросы. Тогда я этого еще не знал, но я искал имя ветра.
Глава 9
В фургоне у Бена
Абенти был первый арканист, которого я встретил в своей жизни – странная и завораживающая личность с точки зрения мальчика. Он разбирался во всех науках: ботанике, астрономии, психологии, анатомии, алхимии, геологии, химии…
Бен был дородный, с живыми, блестящими глазами, которые быстро перескакивали с одного на другое. Вдоль затылка у него шла полоса темных седеющих волос, но бровей у него не было (это мне в нем запомнилось больше всего). Точнее, брови-то были, только они не успевали отрасти после того, как он в очередной раз их спалит во время какого-нибудь алхимического опыта. От этого вид у него был вечно удивленный и насмешливый одновременно.
Говорил он негромко, много смеялся и никогда не демонстрировал свое остроумие за чужой счет. Бранился он, как пьяный матрос, сломавший ногу, но исключительно на своих осликов. Осликов звали Альфа и Бета, и Абенти кормил их морковкой и кусочками сахара, когда думал, что никто этого не видит. Особенное пристрастие он питал к химии, и отец говорил, что не встречал человека, который бы варил более качественный самогон.
Со второго дня, как он присоединился к труппе, я повадился ездить в его фургоне. Я задавал вопросы, он отвечал. Потом он просил что-нибудь спеть, и я бренчал ему на лютне, которую заимствовал в отцовском фургоне.
Временами он и сам принимался петь. У него был звонкий, бесшабашный тенор, который то и дело уходил в сторону, ища ноты там, где их нет. Чаще всего он при этом останавливался и смеялся над собой. Бен был хороший человек и ничуть не важничал.
Вскоре после того как Абенти присоединился к труппе, я спросил у него, что значит быть арканистом.
Он посмотрел на меня задумчиво:
– Ты когда-нибудь встречал арканистов?
– Ну, мы как-то раз наняли одного в дороге, чтобы починить треснувшую ось… – я задумался, вспоминая. – Он ехал в глубь страны с рыбным обозом.
Абенти только рукой махнул:
– Да нет, мальчик! Я про настоящих арканистов говорю. Не про бедолагу, который таскается по дорогам с обозами и накладывает чары холода, чтобы мясо не протухло.
– А в чем разница? – спросил я, чувствуя, что он ждет этого вопроса.
– Ну-у, – протянул он, – это долго объяснять…
– Нестрашно, – сказал я, – у меня нет ничего, кроме времени, зато времени у меня предостаточно!
Абенти взглянул на меня оценивающе. Я этого ждал. Его взгляд говорил: «Ты выглядишь как ребенок, а говоришь как большой». Я надеялся, что он скоро к этому привыкнет. Когда с тобой говорят, как с ребенком, это очень надоедает, даже если ты и в самом деле ребенок.
Он вздохнул.
– Понимаешь, знать пару фокусов – это еще не значит быть арканистом. Возможно, такие люди умеют вправлять кости или читать на древневинтийском. Может быть, они даже немного владеют симпатией…
– Симпатией? – как можно вежливей перебил я.
– Ну, ты бы, наверное, назвал это «магией», – нехотя сказал Абенти. – Хотя на самом деле это не магия. – Он пожал плечами. – И все равно, даже владение симпатией еще не делает тебя арканистом. Настоящий арканист – это тот, кто поднялся на вершины арканума в университете.
Услышав про арканум, я тотчас ощетинился парой дюжин новых вопросов. Может, пара дюжин – это и немного, но, если добавить их к полусотне вопросов, которые всегда были при мне, куда бы я ни шел, я уже готов был лопнуть. И, если я промолчал и не стал перебивать Абенти, то лишь могучим усилием воли.
Абенти, однако, обратил внимание на мою реакцию:
– Ага, про арканум ты, значит, уже слышал? – Его это как будто позабавило. – Ну, тогда расскажи, что же ты слышал.
Мне только того было и надо!
– Один мальчишка в Темпер-Глене мне рассказывал, что будто, если тебе отрежут руку, то в университете ее могут пришить заново. Это правда? В некоторых историях говорится, что Таборлин Великий пришел в университет, чтобы выучить имена всех вещей. И там есть библиотека в тысячу книг. Что, их правда так много?
Он ответил на последний вопрос – остальные я выпалил так быстро, что он и сказать ничего не успел.
– Да нет, их там куда больше тысячи. Десятью десять тысяч книг. И даже больше. Там столько книг, что и за всю жизнь не прочесть…
Голос у Абенти сделался грустным и задумчивым.
Больше книг, чем я могу прочесть? В это мне как-то не верилось.
А Бен продолжал:
– Те люди, которых ты встречаешь в обозах – заклинатели, следящие, чтобы продукты не испортились, лозоходцы, предсказатели, жабоглотатели, – все это не настоящие арканисты, так же как не все бродячие актеры – эдема руэ. Они, возможно, чуть-чуть разбираются в алхимии, в симпатии, в медицине. – Он покачал головой. – Но это не арканисты! Очень многие притворяются арканистами. Они носят мантии и напускают на себя важный вид, чтобы воспользоваться невежеством легковерных. Но настоящего арканиста отличить проще простого.
Абенти снял через голову тонкую цепочку и протянул ее мне. Так я впервые увидел арканический гильдер. На вид в нем ничего особенного не было: просто плоская свинцовая лепешка с выбитой на ней непонятной надписью.
– Вот, это настоящий гильте. Ну, или гильдер, если тебе так больше нравится, – несколько самодовольно пояснил Абенти. – Это единственный надежный способ проверить, кто арканист, а кто нет. Вот твой отец попросил меня показать гильдер, прежде чем разрешил присоединиться к труппе. Это говорит о том, что он человек опытный. – Он взглянул на меня с напускным равнодушием. – Что, не нравится?
Я скрипнул зубами и кивнул. Как только я дотронулся до гильдера, рука онемела. Мне было любопытно разглядеть надписи с обеих сторон, но через пару вдохов рука у меня онемела уже до плеча, словно я ее отлежал за ночь. Интересно, а онемеет ли все тело, если за него держаться достаточно долго?
Этого мне выяснить не удалось: фургон подпрыгнул на кочке, и моя онемевшая рука едва не выронила гильдер Абенти на подножку фургона. Абенти подхватил гильдер и, хмыкнув, снова надел его на шею.
– Как же вы это выдерживаете? – спросил я, изо всех сил растирая онемевшую кисть.
– Такое происходит только с другими, – объяснял Абенти. – Для своего владельца гильдер просто теплый на ощупь. Вот так и можно определить разницу между арканистом и тем, кто просто умеет находить воду или предсказывать погоду.
– Как наш Трип, – заметил я. – Он в кости семерки выкидывает.
– Ну, это дело другое! – рассмеялся Абенти. – Не настолько необъяснимое, как природный дар.
Он поудобнее развалился на сиденье.
– Может, оно и к лучшему. Пару сотен лет назад, если за человеком замечали природный дар, он был, считай, покойник. Тейлинцы называли это «демонской меткой», таких людей сжигали на костре.
Похоже, Абенти ударился в мрачность.
– Ну, нам пару раз пришлось Трипа из тюрьмы выручать, – сказал я, пытаясь обратить дело в шутку. – Однако же сжигать его никто не собирался!
Абенти устало улыбнулся:
– Подозреваю, у Трипа просто кости с секретом. Ну или особая ловкость рук, которая, вероятно, распространяется еще и на карты. Спасибо, что предупредил заранее, конечно. Однако же природный дар – это нечто совсем другое.
Я терпеть не мог, когда со мной разговаривают этак свысока.
– Да Трип плутовать не станет даже под страхом смертной казни! – сказал я несколько резче, чем собирался. А поддельные кости от нормальных в труппе любой отличить умеет. Трип просто выкидывает семерки. Не важно, чьими костями он играет, он выкидывает семерки. И если за него кидает кто-то другой, тот человек тоже выкидывает семерки. Да что там: стоит ему толкнуть стол, на котором валяются кости – бац, семерка!
– Хм-м… – Абенти кивнул своим мыслям. – Ну, прошу прощения. Это действительно похоже на природный дар. Любопытно было бы взглянуть…
Я кивнул.
– Захватите свои кости. А то мы ему уже несколько лет играть не разрешаем.
Тут мне пришла в голову одна мысль.
– А может, оно уже и не действует.
Он пожал плечами:
– Настоящий дар так легко не уходит! Вот, когда я был ребенком, у нас в Стаупе был молодой человек с природным даром. Он умел обращаться с растениями. – Абенти перестал улыбаться, глядя перед собой на что-то, чего я не видел. – Бывало, у всех помидоры только зацветают, а у него уже красные. И тыква у него была крупнее и слаще, и виноград превращался в вино, не успев попасть в бутылку… – Он умолк, по-прежнему глядя в пространство.
– И что, его сожгли? – спросил я с безжалостным детским любопытством.
– Чего? Да нет, нет, конечно! Я не настолько стар, – он зыркнул на меня с напускной суровостью. – Просто была засуха, и его выгнали из городка. Его бедная матушка была в великом горе.
Мы ненадолго умолкли. Мне было слышно, как впереди, через два фургона от нас, Терен с Шанди репетируют отрывки из «Свинопаса и соловья».
Абенти тоже прислушался от нечего делать. Когда Терен сбился на середине монолога в саду, я снова обернулся к нему.
– А на актеров в университете учат? – спросил я.
Абенти покачал головой. Мой вопрос его слегка позабавил.
– Там учат многому, но не этому.
Я посмотрел на Абенти и увидел, что он следит за мной. В глазах у него прыгали чертики.
– А меня вы можете научить чему-нибудь из того, чему там учат? – спросил я.
Он улыбнулся. Вот так все и вышло, легко и просто.
Абенти по очереди обучил меня основам всех наук. Несмотря на то что больше всего он любил химию, он верил во всестороннее образование. Я научился пользоваться секстаном, компасом, логарифмической линейкой, счетами. А главное, я научился обходиться без всего этого.
Не прошло и оборота, как я научился определять все химикаты, что были у него в фургоне. Через два месяца я научился выгонять спирт такой крепости, что его нельзя было пить, перевязывать раны, вправлять кости и диагностировать сотни заболеваний на основании их симптомов. Я выучил процесс приготовления четырех разных афродизиаков, трех противозачаточных составов, девяти средств от импотенции и двух зелий, которые назывались просто «девичий помощник». Насчет назначения этих последних Абенти отвечал уклончиво, но у меня были кое-какие подозрения.
Я заучил состав дюжины ядов и кислот и сотни лекарств и панацей – некоторые из них даже помогали. Я вдвое расширил свои познания в области растений – если не на практике, то в теории. Абенти повадился звать меня Рыжим. Я стал звать его Беном и перешел на ты – сперва из мести, потом в знак дружбы.
Только теперь, много лет спустя, я, наконец, понимаю, как старательно Бен готовил меня к тому, что ждало меня в университете. Он делал это весьма тонко. Один или два раза в день, в ходе обычных занятий, Бен давал мне небольшое ментальное упражнение, которое я должен был выполнить прежде, чем мы пойдем дальше. Он заставлял меня играть в тирани без доски, отслеживая продвижение фишек в уме. Или, например, останавливался посреди разговора и заставлял меня повторить все, сказанное за последние несколько минут, слово в слово.
Это был куда более высокий уровень, чем простое запоминание, в котором я упражнялся для сцены. Мой разум приучался работать в различных направлениях, рос и креп. Я испытывал то же самое, что чувствует тело после того, как целый день колешь дрова, или плаваешь, или занимаешься любовью. Ты испытываешь усталость, истому и ощущаешь себя чуть ли не богом. Вот примерно это самое я и чувствовал, не считая того, что это не тело, а разум мой уставал и расширялся, млел в истоме и набирал силу. Я буквально чувствовал, как мой ум мало-помалу пробуждается.
И чем дальше, тем больше я набирал скорость, словно вода, размывающая песчаную плотину. Не знаю, известно ли вам, что такое геометрическая прогрессия, но это лучший способ описать то, что происходило. И все это время Бен давал мне ментальные упражнения – я подозревал, что он придумывает их нарочно, из чистой вредности.
Глава 10
Алар и несколько камешков
Бен показал мне грязный булыжник размером чуть побольше его кулака:
– Что будет, если я выпущу его из руки?
Я поразмыслил. Простые вопросы, задаваемые на уроках, редко оказывались простыми. Но наконец я дал очевидный ответ:
– Вероятно, он упадет.
Бен приподнял бровь. Последние несколько месяцев я отнимал у него слишком много времени, и потому он никак не успевал в очередной раз сжечь себе брови.
– Вероятно? Ты, мальчик, говоришь как софист. А что, раньше он не всегда падал?
Я показал ему язык.
– А ты не пытайся меня подтолкнуть к неверному выводу! Это ложный довод, ты ж меня сам этому учил.
Он ухмыльнулся:
– Молодец! Ну а справедливо ли будет сказать, что ты веришь, что он упадет?
– В целом справедливо.
– Так вот, я хочу, чтобы ты поверил, что, когда я его отпущу, он взлетит.
Он улыбался все шире.
Я напрягся. Это было похоже на ментальную гимнастику. Некоторое время спустя я кивнул:
– Поверил.
– Хорошо поверил?
– Ну… не очень, – сознался я.
– А мне надо, чтобы ты поверил, что этот камень улетит. Поверь в это такой верой, которая способна двигать горами и сотрясать деревья!
Он помолчал и, похоже, выбрал другой подход.
– Ты в Бога веришь?
– В Тейлу-то? Ну, вроде да…
– Этого недостаточно. А в родителей своих ты веришь?
Я слегка улыбнулся:
– Иногда. Прямо сейчас-то я их не вижу!
Он фыркнул и снял с крюка хлыст, которым обычно погонял Альфу и Бету, когда те начинали лениться:
– Ну, э-лир, а в эту-то штуку ты веришь?
Он называл меня «э-лиром», только когда считал, что я нарочно упрямствую. Он сунул хлыст мне под нос.
Читать бесплатно другие книги:
