Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра Ротфусс Патрик

– Много ли тебе удалось подслушать?

– Почти все, Реши! – улыбнулся Баст. – Слух у меня острый!

– Это хорошо. А то восполнять упущенное нам некогда. – Он перевел дух. – Ну что ж, тогда вернемся к рассказу. Мужайтесь: история меняет ход. Дальше она пойдет под уклон. Все становится мрачно. Собираются тучи.

Глава 14

Имя ветра

Зимой дела у странствующих актеров идут ни шатко ни валко, однако Абенти употребил это время с пользой и наконец-то взялся всерьез учить меня симпатии. Однако, как это часто бывает, особенно у детей, ожидания оказались куда более захватывающими, чем вышло на самом деле.

Было бы неправдой сказать, что симпатия меня разочаровала. Но, честно говоря, я действительно был разочарован. Магия оказалась совсем не такой, как я ее представлял.

Она была полезна. Этого отрицать нельзя. Бен использовал симпатию, чтобы ставить свет на наших представлениях. С помощью симпатии можно было развести огонь без кремня, можно было поднимать тяжести, не громоздя веревок и блоков.

Однако в первый раз, как я увидел Бена, он каким-то образом призвал ветер! Это была не обычная симпатия. Это была настоящая магия, как в сказках. И больше всего на свете мне хотелось узнать эту тайну.

Весенняя распутица осталась позади, и труппа колесила по лесам и полям западного Содружества. Я, как обычно, ехал на передке Бенова фургона. Лето как раз решилось вновь дать о себе знать, и вокруг все росло и зеленело.

Около часа все было тихо. Бен подремывал, придерживая одной рукой провисшие вожжи. И тут под колесо попался камень, нас тряхануло, и мы оба очнулись от своих дум.

Бен выпрямился на сиденье и обратился ко мне тоном, который я про себя называл «у меня есть для тебя загадка»:

– Как бы ты поступил, если бы тебе надо было вскипятить котелок?

Я огляделся, увидел большой валун у дороги и указал на него:

– Вон тот камень лежит на солнце, он наверняка нагрелся. Я связал бы его с водой в котелке, и теплота камня вскипятила бы воду.

– Камень с водой – не самая эффективная связь, – поддел меня Бен. – На нагревание воды пойдет всего лишь одна пятнадцатая энергии.

– Но сработает же!

– Ну да, согласен. Но это слабый вариант. Ты способен на большее, э-лир!

Он принялся покрикивать на Альфу и Бету – знак, что он действительно в хорошем настроении. Ослики отнеслись к этому так же спокойно, как и всегда, несмотря на то что Бен обвинял их в таком, чего ни один осел наверняка по доброй воле делать не станет – особенно Бета: старушка отличалась безупречным моральным обликом.

Бен остановился на середине тирады и спросил:

– Ну а как бы ты заставил вон ту птицу упасть на землю? – Он указал на коршуна, кружащего над пшеничным полем у дороги.

– Наверное, никак. Он же мне ничего не сделал.

– Ну а гипотетически?

– А я и говорю гипотетически. Не стал бы я этого делать.

Бен хмыкнул:

– Замечание принято, э-лир. Но все же, как именно ты бы это сделал? И поподробней, пожалуйста!

– Попросил бы Терена его подстрелить.

Бен задумчиво кивнул:

– Хорошо-о… Однако дело касается только тебя и той птицы. Этот коршун, – он негодующе указал на него, – сказал какую-то гадость про твою матушку!

– О-о! Тогда моя честь требует защитить ее доброе имя самому.

– Именно так!

– А перо у меня есть?

– Нет.

– Да Тейлу ж ты… – я перехватил его неодобрительный взгляд и прикусил язык. – Вечно ты все усложняешь!

– Эту дурную привычку я подхватил у одного ученика, который слишком умен для своего же блага. – Он улыбнулся. – Ну а что бы ты мог сделать, даже если бы перо у тебя было?

– Связал бы его с птицей и намылил его щелоком.

Бен нахмурил брови – то, что от них осталось.

– Каким связыванием?

– Химическим. Наверное, вторым каталитическим.

Бен задумался, помолчал.

– Вторым каталитическим… – Он поскреб подбородок. – Это чтобы растворить жир, который придает гладкость перьям?

Я кивнул.

Он задрал голову, посмотрел на птицу.

– Такое мне даже в голову не приходило! – сказал он со сдержанным восхищением. Я принял это как комплимент.

– Но тем не менее, – Бен снова посмотрел на меня, – пера у тебя нет. Как же ты заставишь его упасть на землю?

Я размышлял несколько минут, но так ничего и не придумал. Тогда я решил попытаться сменить тему урока.

– Ну, – небрежно сказал я, – я просто призвал бы ветер, и он сбил бы птицу с неба!

Бен бросил на меня расчетливый взгляд, который дал мне понять, что он прекрасно понял, к чему я клоню.

– И как же ты бы это сделал, а, э-лир?

Я почуял, что он, возможно, наконец-то готов открыть мне тайну, которую скрывал все эти зимние месяцы. И в то же время меня осенило.

Я набрал в грудь побольше воздуху и произнес слова, связывающие воздух в моих легких с воздухом снаружи. Я прочно укрепил свой алар, сунул большой и указательный палец в сложенные трубочкой губы, и свистнул.

В спину мне дунуло ветерком, ветерок взъерошил мои волосы, тент фургона на мгновение вздулся. Возможно, это было простое совпадение, и тем не менее я невольно расплылся в торжествующей улыбке. В первую секунду я, как идиот, ухмылялся Бену. Лицо у Бена недоверчиво вытянулось.

А потом грудь мне что-то сдавило, как будто я очутился глубоко под водой.

Я попытался вздохнуть и понял, что не могу. Я слегка удивился и продолжал пытаться. Было такое ощущение, как будто я грохнулся на спину и из меня вышибло дух.

И тут вдруг я осознал, что наделал. Меня прошиб холодный пот, я отчаянно вцепился в рубаху Бена и принялся тыкать пальцем в свою грудь, в шею, в разинутый рот.

Лицо Бена из изумленного сделалось мертвенно-бледным.

Я осознал, как тихо стало вокруг. Ни одна травинка не шелохнется. И даже стук колес фургона доносился как-то приглушенно, словно издалека.

Разум мой выл от ужаса, все мысли затопило страхом. Я принялся хвататься за горло, раздирая ворот рубахи. Сквозь звон в ушах гремело колотящееся сердце. Грудь пронзала боль, я все напрягался, пытаясь вдохнуть.

Бен стремительно – я еще ни разу не видел, чтобы он двигался так быстро, – ухватил меня за разорванную рубаху и соскочил с подножки фургона. Спрыгнул в траву у дороги и шваркнул меня оземь с такой силой, что из меня бы непременно вышибло дух, если бы я только мог дышать.

Я забился на земле. Из глаз у меня хлынули слезы. Я понимал, что сейчас умру. Глаза жгло. Я, как безумный, впивался в землю немеющими, холодными как лед пальцами.

Я слышал, что кто-то что-то кричит, но словно издалека. Бен упал на колени рядом со мной, но небо над ним уже темнело. Он выглядел каким-то рассеянным, словно прислушивался к чему-то, чего я слышать не мог.

Потом посмотрел на меня. Я помню только его глаза: они смотрели откуда-то издалека, и жуткая сила была в них, холодная и бесстрастная.

Он посмотрел на меня. Его губы шевельнулись. Он призвал ветер.

Я содрогнулся, как листок, пораженный молнией. И грянул черный гром.

Следующее, что я помню, – это как Бен поднимал меня на ноги. Я смутно сознавал, что прочие фургоны остановились и из них выглядывают любопытные лица. Из нашего фургона выскочила мать, Бен встретил ее на полдороге и со смешком сказал ей что-то ободряющее. Что именно – я не разобрал, я был занят тем, что дышал, глубоко и вдумчиво.

Прочие фургоны покатили дальше. Я молча побрел следом за Беном к его фургону. Он долго возился напоказ, проверял веревки, натягивающие брезент. Я собрался с мыслями и принялся ему помогать как мог, когда мимо проехал последний фургон нашей труппы.

Подняв глаза, я обнаружил, что взгляд у Бена разъяренный.

– Чем ты думал?! – прошипел он. – Ну? Чем?! Чем ты думал?

Я его таким еще никогда не видел: все его тело собралось в сплошной комок гнева. Бена буквально трясло от ярости. Он занес было руку, чтобы ударить меня… но остановился. Постоял так, потом уронил руку.

Методично проверил последнюю пару веревок и снова взобрался на козлы. Не зная, что еще делать, я последовал за ним.

Бен тряхнул вожжами, и Альфа с Бетой потащили фургон дальше. Теперь мы оказались в хвосте. Бен смотрел прямо перед собой. Я теребил порванный ворот рубашки. Царило напряженное молчание.

Теперь, оглядываясь назад, я понимал, что сделанное мной было вопиющей глупостью. Связав свое дыхание с воздухом вовне, я сделал для себя невозможным дышать. В моих легких было недостаточно силы, чтобы ворочать таким количеством воздуха. Для этого нужна была грудь, как железные меха. С тем же успехом можно было пытаться осушить реку одним глотком или там поднять гору.

Часа два мы ехали в этом неуютном молчании. Солнце коснулось макушек деревьев, когда Бен, наконец, глубоко вздохнул и шумно выдохнул. И передал мне вожжи.

Я посмотрел на Бена и впервые осознал, какой он старый. Я всегда знал, что ему уже под шестьдесят, но никогда еще не видел, чтобы он выглядел на свои годы.

– Я тут соврал твоей матери, Квоут. Она увидела самый конец того, что произошло, и встревожилась. – Говоря так, он не отрывал глаз от едущего впереди фургона. – Я ей сказал, что мы репетируем, готовим кое-что для представления. Она хорошая женщина. Она не заслуживает того, чтобы ей врали.

Мы все ехали и ехали в этом мучительном молчании. Однако до заката было еще несколько часов, когда я услышал крики, передающиеся от фургона к фургону: «Серовик! Серовик!» Фургон свернул с дороги на траву, его затрясло на кочках, и это заставило Бена очнуться от мрачных дум.

Он огляделся и увидел, что солнце еще высоко в небе.

– А что это мы останавливаемся так рано? Дорогу деревом завалило?

– Серовик!

Я указал вперед, на массивную каменную глыбу, вздымающуюся над крышами фургонов.

– Что-что?

– Ну, они время от времени встречаются нам по дороге.

Я снова указал на серый камень, выглядывающий из-за вершин невысоких придорожных деревьев. Как и большинство серовиков, то был грубо вытесанный прямоугольный блок высотой футов в двенадцать. Окружившие его фургоны выглядели довольно хрупкими рядом с этой махиной.

– Я слышал, что их называют «стоячими камнями», но я видел много таких камней, которые не стояли, а лежали на боку. Когда мы встречаем такой камень, мы всегда останавливаемся возле него на целый день, разве что мы ужасно спешим…

Я остановился, сообразив, что что-то слишком много болтаю.

– Я их знаю под другим названием. Путевые камни… – негромко сказал Бен. Он выглядел старым и усталым. Немного погодя он спросил: – А почему вы останавливаетесь, когда встречаете такой камень?

– Ну, просто так принято. Это отдых в пути. – Я поразмыслил. – Наверно, считается, что они приносят удачу…

Мне хотелось сказать что-нибудь еще, чтобы поддержать разговор, разжечь интерес Бена, но я не мог придумать, что еще сказать.

– Возможно, это и правда, – Бен направил Альфу с Бетой к свободному пятачку по ту сторону камня, в стороне от прочих фургонов. – Приходи ко мне ужинать или сразу после ужина. Нам надо поговорить.

Он повернулся спиной, не взглянув на меня, и принялся выпрягать Альфу.

Я еще никогда не видел Бена в подобном настроении. Встревоженный тем, что все испортил, я побежал к родительскому фургону.

Мать сидела у свежеразложенного костерка, по одному добавляя в него прутики, чтобы он как следует разгорелся. Отец сидел у нее за спиной, разминая ей шею и плечи. Услышав мой топот, оба вскинули голову.

– Можно мне сегодня вечером поужинать с Беном?

Мать взглянула на отца, потом снова посмотрела на меня:

– Не слишком ли ты навязчив, милый?

– Он сам пригласил. Если я пойду прямо сейчас, я могу помочь ему устроиться на ночь.

Мать повела плечами, и отец снова принялся их разминать. Она улыбнулась мне:

– Тоже верно. Но смотри, не засиживайся заполночь! – Она снова улыбнулась. – Иди, поцелуемся!

Она протянула руки, я обнял и поцеловал ее.

Отец тоже меня поцеловал.

– Давай сюда твою рубаху. Мне будет чем заняться, пока мама готовит ужин.

Он стащил с меня рубашку, ощупал порванные края.

– Это ж надо было ухитриться так ее изодрать, а?

Я принялся было мямлить какие-то оправдания, но отец отмахнулся.

– Знаю, знаю, это все ради высшего блага. Но ты все-таки постарайся быть поаккуратнее, а не то самого штопать заставлю. В твоем сундуке есть чистая рубашка. Принеси заодно иголку с ниткой, будь так любезен.

Я шмыгнул в фургон и достал свежую рубашку. Разыскивая иголку с ниткой, я слышал, как мать напевает:

  • В окне пылает золотой закат,
  • В вечерний час я жду тебя одна,
  • Ты должен был давно прийти назад,
  • Но ждет любовь, тебе верна!

Отец отвечал:

  • В вечерний час я повернул домой,
  • При отблесках последнего луча,
  • Вокруг темно и слышен ветра вой,
  • Но светит мне родной очаг!

Когда я вышел из фургона, отец театрально перегнул ее через руку и склонился над ней в поцелуе. Я положил иголку с ниткой рядом со своей рубашкой и стал ждать. Поцелуй, судя по всему, был хорош. Я пристально наблюдал за ними, смутно сознавая, что в будущем мне рано или поздно самому захочется поцеловать даму. И, если уж до этого дойдет, я хотел сделать это как следует.

Через некоторое время отец заметил меня и поднял ее.

– С тебя полпенни за представление, господин Зевака! – усмехнулся он. – Ты почему еще здесь, парень? Могу побиться об заклад на те же полпенни, ты хотел о чем-то спросить.

– А почему мы останавливаемся возле серовиков?

– Таков обычай, мой мальчик! – величественно ответил он, разведя руками. – И предрассудок. В любом случае это одно и то же. Мы останавливаемся потому, что камни приносят удачу, и потому, что всем приятно вдруг взять и остановиться на отдых.

Он помолчал.

– Я про них даже стишок знал. Как же там было-то?..

  • Как тягокамень, даже в наших снах,
  • Стоячий камень на пути стоит,
  • Все глубже в Фейе он тебя манит,
  • Ключ-камень путь откроет сквозь холмы
  • Туда, где что-то, что-то, что-то… мы.

Отец немного постоял, глядя в никуда и теребя нижнюю губу. Наконец он покачал головой.

– Нет, конец последней строчки забыл. Господи, до чего же я не люблю стихи! Как вообще можно запомнить слова, если они не положены на музыку?

Он сосредоточенно насупил брови, беззвучно повторяя слова про себя.

– А что такое «тягокамень»? – спросил я.

– Это старое название лоденников, – объяснила мать. – Кусочки звездного железа, которые притягивают к себе всякое другое железо. Я такой видела много лет назад, в собрании диковинок.

Она подняла взгляд на отца, который все что-то бубнил себе под нос:

– Мы же с тобой видели лоденник в Пелересине, да?

– А? Что? – Вопрос вывел его из задумчивости. – Ну да. В Пелересине.

Он снова подергал себя за губу и нахмурился.

– Сын мой, даже если ты все забудешь, помни одно. Поэт – это музыкант, который не умеет петь. Слова вынуждены искать путь к разуму человека прежде, чем добраться до сердца, а у многих людей разум – мишень прискорбно мелкая. Музыка же трогает сердце напрямую, независимо от того, насколько мелок или упрям разум слушателя.

Мать несколько неженственно фыркнула:

– Сноб! Ты просто стареешь. – Она театрально вздохнула. – На самом деле, в том-то вся и трагедия. Второе, что покидает человека – это его память.

Отец негодующе напыжился, но мать не обратила на него внимания и сказала мне:

– Кроме того, единственный обычай, который заставляет труппы останавливаться возле серовиков – это лень. Стишок должен был выглядеть как-то так:

  • Зимою ли, летом
  • Дорогой бреду,
  • Прилечь по дороге
  • Я повод найду,
  • Кто хочет лениться —
  • И камень сгодится!

Отец подошел к ней со спины, и глаза у него мрачно сверкнули.

– Старею? – вполголоса переспросил он, вновь принимаясь разминать ей плечи. – Женщина, я намерен тебе доказать, как ты не права!

Она лукаво улыбнулась:

– Сударь, я намерена вам это позволить!

Тут я счел за лучшее оставить их разбираться между собой и торопливо зашагал в сторону Бенова фургона, когда отец окликнул меня сзади:

– Ну что, гаммы завтра после обеда? И второй акт «Тинбертина»?

– Ладно!

Я пустился вприпрыжку.

Когда я вернулся к фургону Бена, он уже распряг Альфу с Бетой и чистил их. Я принялся раскладывать костер: обложил кучку сухой листвы шалашиком из прутиков и веточек, снизу тонких, сверху потолще. Управившись, я обернулся к Бену.

Бен снова молчал. А когда заговорил, я буквально видел, как он подбирает слова.

– Что тебе известно о новой песне твоего отца?

– Это про Ланре-то? – уточнил я. – Немного. Ты же знаешь, какой он. Никому ничего не показывает, пока не закончит. Даже мне.

– Я не о самой песне, – сказал Бен. – Я об истории, которая за ней стоит. Об истории Ланре.

Я вспомнил десятки историй, которые при мне собирал отец за последний год, пытаясь нащупать общие нити.

– Ланре был князь, – сказал я. – То ли король… Знатный кто-то. Он хотел сделаться могущественней всех на свете. Он продал душу за власть, но потом что-то пошло не так, и он, кажется, то ли с ума сошел, то ли никогда больше не мог уснуть, то ли…

Я увидел, что Бен качает головой, и остановился.

– Не продавал он душу, – сказал Бен. – Ерунда это все.

Он испустил тяжкий вздох и как будто сдулся.

– Нет, я все делаю не так! Забудь про песню твоего отца. Поговорим об этом после, когда он закончит. Просто, зная историю Ланре, тебе было бы проще понять некоторые вещи.

Бен перевел дух и начал снова:

– Вот, предположим, у нас есть безрассудный шестилетний ребенок. Много ли вреда он может причинить?

Я ответил не сразу, не зная, какого ответа он ждет. Пожалуй, лучше всего будет ответить прямо:

– Немного.

– А предположим, ему двадцать лет, а он все такой же безрассудный – насколько он опасен?

Я решил придерживаться очевидных ответов:

– Все равно не очень, но опасней, чем прежде.

– А если дать ему меч?

До меня начало доходить. Я зажмурился.

– Намного опасней! Да, Бен, я все понял. Правда понял. Могущество – это хорошо, и глупость, по большей части, безобидна. Но вот могущество, соединенное с глупостью, опасно.

– А я не говорил про «глупость» – поправил меня Бен. – Ты же умный. Мы оба это знаем. Но ты бываешь безрассуден. Умный, и при этом безрассудный человек – одна из самых ужасных вещей, какие только бывают. Хуже того: я поделился с тобой опасными знаниями.

Бен посмотрел на разложенный мною костер, потом взял листик, пробормотал несколько слов и стал смотреть, как между прутиков и растопки трепещет маленький огонек. Он взглянул на меня:

– Ты можешь убить себя вот таким простым действием. – Он криво усмехнулся. – Или поисками имени ветра.

Он начал было говорить что-то еще, потом остановился и потер лицо руками. Снова тяжело вздохнул и как будто сдулся. Когда он отвел руки, лицо у него выглядело усталым.

– Напомни-ка, сколько тебе лет?

– Двенадцать будет в том месяце.

Он покачал головой:

– Об этом так легко забыть! Ты ведешь себя не на свой возраст.

Он пошевелил костер палкой.

– Мне было восемнадцать, когда я поступил в университет, – сказал он. – К тому времени как я узнал столько, сколько знаешь ты, мне исполнилось двадцать.

Он не отрываясь смотрел в огонь.

– Прости меня, Квоут. Сегодня вечером мне надо побыть одному. Мне надо поразмыслить.

Я молча кивнул. Слазил в его фургон, достал треногу, чайник, воду и чай. Принес все это и тихонько положил рядом с Беном. Когда я пошел прочь, он все еще смотрел в огонь.

Понимая, что родители не рассчитывают, что я вернусь так скоро, я направился в лес. Мне и самому надо было поразмыслить. Я был обязан Бену хотя бы этим. И жалел, что не смогу сделать большего.

Миновал полный оборот, прежде чем Бен снова сделался самим собой, живым, веселым Беном. Но и тогда между нами не стало все как раньше. Мы по-прежнему были очень дружны, и все-таки что-то стояло между нами, и я видел, что Бен намеренно держится отстраненно.

Уроки наши почти прекратились. Бен остановил мое только-только начавшееся изучение алхимии, ограничившись одной только химией. Обучать меня сигалдри он отказался вовсе, а главное, свел к минимуму обучение симпатии – он давал мне только то, что считал безопасным.

Эта медлительность меня бесила, однако я помалкивал, рассчитывая, что, если я буду демонстрировать ответственность, скрупулезность и добросовестность, Бен рано или поздно успокоится и все пойдет на лад. Мы были одной семьей, и я знал, что все неурядицы между нами так или иначе загладятся. Мне нужно было только время.

Я и не подозревал, что наше время уже на исходе.

Глава 15

Развлечения и расставание

Городок звался Хэллоуфелл. Мы задержались там на несколько дней, потому что в городке был хороший каретник, а почти все наши фургоны так или иначе нуждались в наладке и починке. И, пока мы ждали, Бен получил предложение, от которого он не мог отказаться.

Это была вдова, небедная, нестарая и, на мой неопытный взгляд, довольно привлекательная. Официально она искала наставника для своего сына. Однако любой, кто видел их вдвоем, понимал, в чем тут дело.

Она была женой пивовара, но он утонул пару лет назад. Она пыталась управляться с пивоварней, как уж могла, но всех секретов ремесла она не знала, и потому дела шли ни шатко ни валко.

Как видите, лучшей приманки для Бена и придумать было нельзя.

Мы изменили свои планы, и труппа задержалась в Хэллоуфелле еще на несколько дней. Мой двенадцатый день рождения немного перенесли и совместили с прощальной пирушкой Бена.

Чтобы представить, как все это выглядело, вам следует знать, что нет ничего великолепней труппы, когда актеры играют друг для друга. Хорошие артисты стараются, чтобы каждое выступление выглядело как нечто особое, но все-таки не стоит забывать, что до вас они выступали еще перед сотней других залов. И даже самые преданные своему делу труппы иной раз играют спустя рукава, особенно когда знают, что это сойдет им с рук.

В маленьких городках, в сельских трактирах зрители просто не отличат хорошего выступления от слабого. А вот твои товарищи-актеры еще как отличат!

Ну а теперь представьте, что можно показать людям, которые тысячу раз видели тебя на сцене? Стряхнуть пыль со старых трюков. Придумать несколько новых. И надеяться на лучшее. Ну и, разумеется, крупные провалы позабавят твоих товарищей не меньше крупных успехов!

Я запомнил тот вечер как сплошной водоворот восхитительно теплых чувств, слегка приправленных горечью. Скрипки, лютни, барабаны, все играют, пляшут и поют – кто во что горазд. Смею сказать, что мы превзошли любое празднество фейри, какое только можно представить.

Мне надарили подарков. Трип подарил мне нож на пояс с кожаной рукоятью, сказав, что у каждого мальчишки должно быть что-нибудь, чем можно порезаться. Шанди подарила мне чудесный плащ, сшитый собственноручно, с кучей мелких кармашков для всяких мальчишеских сокровищ. Родители подарили мне лютню, замечательную лютню блестящего черного дерева. Разумеется, меня заставили сыграть песню, и Бен пел вместе со мной. Я немного сбился на непривычном инструменте, а Бен пару раз куда-то ушел на поиски нот, но все было замечательно.

Бен откупорил маленький бочонок меда, который приберегал «как раз на такой случай». Я помню, что на вкус этот мед был точно таким, как я себя чувствовал: сладкий, горьковатый и угрюмый.

Несколько человек собрались и вместе сочинили «Балладу про Бена, пивовара из пивоваров». Отец декламировал ее с таким серьезным видом, точно это была генеалогия модеганского королевского дома, аккомпанируя себе на полуарфе. Все ржали так, что чуть животы не надорвали, а Бен ржал вдвое громче остальных.

В какой-то момент мать подхватила меня и закружила в танце. Ее смех звенел как музыка на ветру. Ее волосы и юбка кружились, обвевая меня. Пахло от нее утешительно, как пахнет только от мамы. И этот запах, и быстрый поцелуй, когда она со смехом чмокнула меня в щеку, облегчили саднящую боль от ухода Бена больше, чем все забавы, вместе взятые.

Шанди обещала станцевать Бену особый танец, только для него, но при условии, что он пойдет с нею в палатку. Я еще никогда не видел, чтобы Бен краснел, однако же он держался молодцом. Он замялся, а когда, наконец, отказался, было видно, что ему это стоило не меньше, чем вырвать из себя собственную душу. Шанди возмутилась и очень мило надула губки, сказав, что она же так долго репетировала! Наконец она все-таки утащила Бена в палатку, и их уход сопровождался одобрительными возгласами всей труппы.

Трип с Тереном устроили потешный бой на мечах, который был одновременно и захватывающим фехтовальным поединком, и драматичным монологом, который произносил Терен, и шутовской буффонадой, которую показывал Трип (уверен, что все свои трюки он выдумывал тут же на месте). Они носились по всему лагерю. В ходе поединка Трип ухитрился сломать свой меч, спрятаться под дамскую юбку, пофехтовать палкой колбасы и исполнить несколько акробатических номеров, настолько головокружительных, что просто чудо, как он не покалечился. Однако же штаны на заднице у него порвались.

Дакс подпалил сам себя, демонстрируя особенно зрелищное огненное дыхание, и его пришлось тушить. Он особо не пострадал, если не считать опаленной бороды и уязвленной гордости. Однако Бен быстро его утешил: поднес кружку меда и напомнил, что не всем же брови иметь.

Мои родители спели «Песнь о сэре Савиене Тралиарде». Как и большинство великих песен, «Сэр Савиен» принадлежит перу Иллиена, и большинство ценителей считают эту песню венцом творчества Иллиена.

Это прекрасная песня, и она звучала тем прекраснее, что я не так уж часто слышал, чтобы отец исполнял ее целиком. Песня адски сложная, и отец, вероятно, был единственным в труппе, кто мог сыграть ее как следует. Он этого никак особо не проявлял, но я видел, что она трудна даже для него. Мать пела вторым голосом, голос у нее был нежный и звонкий. И даже костер, казалось, притихал, когда они брали дыхание. Сердце у меня взлетало и ухало в пропасть. Я плакал не только от трагической песни, но и от красоты двух голосов, столь идеально сплетенных воедино.

Да-да, под конец песни я заплакал. Заплакал тогда – и с тех пор каждый раз плачу. И даже когда эту историю просто читают вслух, у меня слезы на глаза наворачиваются. По моему мнению, всякий, кого она не тронет, в душе меньше, чем человек.

Когда они допели, ненадолго воцарилась тишина. Все утирали глаза и хлюпали носами. А потом, выдержав подобающую паузу, кто-то вскричал:

– Про Ланре! Про Ланре!

Крик подхватили еще несколько человек:

– Да-да, про Ланре!

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Бумажная оса» – это наэлектризованная до предела история о темной стороне женской дружбы, где завис...
Казалось, жизнь налаживается. Все остались живы, а у меня открылись магические способности – неордин...
Новый мир, новая внешность, новые родственники — не слишком ли много нового? А если прибавить сюда т...
Однажды он ворвался в мою жизнь и больше из неё не уходил. Поначалу отчаянно пыталась доказать ему, ...
Дэвид Ричо – психотерапевт и семейный психолог – в своей очередной книге рассказывает о триггерах. Э...
Странная смерть бывшей звезды большого тенниса, дочери владельца крупной компании и жены талантливог...