Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра Ротфусс Патрик
– А откуда ты знаешь? Кто нашел труп?
– Он жив, Баст. Он принес его с собой. Скрелинг был один.
– Скрелинги по одному не ходят, – отрезал Баст. – Сам знаешь.
– Знаю, – ответил Коут. – Но факт остается фактом: этот был один.
– И что, он его убил?! – спросил Баст. – Значит, это был не скрелинг. Может быть…
– Баст, это был элемент скреля. Я его видел, – Коут серьезно взглянул на ученика. – Ему повезло, вот и все. Но все равно, он серьезно ранен. Сорок восемь швов. Я почти весь свой запас жил извел.
Коут взял миску с рагу.
– Если вдруг кто спросит, говори, что у меня дед был охранником при обозах, он-то меня и научил промывать и зашивать раны. Сегодня вечером они были слишком потрясены, и никто ни о чем не спрашивал, но назавтра кое-кому может стать любопытно. Мне этого не надо.
Он подул на миску, его лицо окуталось облаком пара.
– А что ты с трупом сделал?
– Я с ним ничего не делал, – подчеркнуто ответил Коут. – Я простой трактирщик. Мне такое не по уму.
– Реши, нельзя же допустить, чтобы они расхлебывали это сами!
Коут вздохнул:
– Они его к священнику отнесли. Он сделал все правильно, хотя по совершенно ложным причинам.
Баст открыл было рот, но Коут продолжил прежде, чем он успел что-нибудь сказать:
– Да, я убедился, что яму вырыли достаточно глубокую. Да, я позаботился о том, чтобы в костре была рябина. Да, я постарался, чтобы все как следует прогорело прежде, чем его зарыли. И да, я убедился, что никто не прикарманил кусочек на память.
Он насупился, брови у него сошлись вместе.
– Я тоже не дурак, знаешь ли!
Баст заметно расслабился и откинулся на спинку кресла:
– Да я знаю, что ты не дурак, Реши. Но ведь половина из них без посторонней помощи не сообразит даже не мочиться против ветра!
Он призадумался.
– И все-таки понять не могу, почему он был один!
– Может, они передохли, пока через горы ползли? – предположил Коут. – А этот выжил.
– Возможно, – нехотя согласился Баст.
– А может, это из-за той позавчерашней бури, – заметил Коут. – Фургоны валило, как говаривали у нас в труппе. Ливень, ветрище – возможно, этот отбился от стаи…
– Знаешь, Реши, твой первый вариант мне нравится больше, – сказал Баст. Ему явно сделалось не по себе. – Три-четыре скрелинга прошлись бы через этот городишко, как… как…
– Как раскаленный нож сквозь масло?
– Нет, как несколько раскаленных ножей сквозь несколько десятков крестьян! – сухо ответил Баст. – Эти люди не способны защищаться. Могу поручиться, тут на весь городишко и шести мечей не наберется. Хотя что толку от мечей против скреля?
Надолго воцарилось задумчивое молчание. Через некоторое время Баст заерзал:
– Ну а новости есть?
Коут покачал головой:
– До новостей сегодня не дошло. Картер их всполошил, еще когда они сказки рассказывали. Хоть какая-то польза. Они снова придут завтра вечером. Хоть будет мне чем заняться.
Коут рассеянно потыкал ложкой рагу.
– Надо было перекупить у Картера этого скрелинга! – сказал он. – Купил бы он себе на эти деньги новую лошадь. А к нам люди бы стали издалека приходить, чтобы на него поглазеть. Глядишь, торговля бы пошла, для разнообразия!
Баст уставился на него в немом ужасе.
Коут успокаивающе помахал ложкой.
– Шучу, Баст, шучу! – он слабо улыбнулся. – Но все равно, было бы хорошо…
– Нет, Реши! Ничего хорошего тут нет! – твердо возразил Баст. – «Люди бы стали издалека приходить, чтобы на него поглазеть»! – передразнил он. – Да уж!
– Это было бы хорошо для торговли, – уточнил Коут. – Торговля – это хорошо!
Он снова ткнул ложкой в рагу.
– Хоть бы чем-нибудь заняться!
Они долго молчали. Коут, насупясь, смотрел в свою миску отсутствующим взглядом.
– А тебе-то тут каково, Баст! – сказал он наконец. – Ты небось дуреешь от скуки!
Баст пожал плечами:
– Ну, тут, в городке, хватает молоденьких бабенок. Да и девиц полно! – Он улыбнулся мальчишеской улыбкой. – Уж я-то себе развлечения найду!
– Это хорошо, Баст.
Снова молчание. Коут положил в рот еще ложку рагу, прожевал, проглотил.
– Знаешь, они решили, что это демон.
Баст снова пожал плечами:
– А почему бы и нет, Реши? Пусть лучше думают, что демон.
– Да знаю, знаю. На самом деле, я их сам подтолкнул к такому выводу. Но ты же понимашь, что это означает.
Он встретился взглядом с Бастом.
– В ближайшие пару дней кузнец неплохо подзаработает…
Лицо у Баста сделалось нарочито непроницаемым.
– Ага.
Коут кивнул.
– Если решишь уйти, Баст, я тебя пойму. Этот городок будет для тебя не лучшим местом.
Баст был в шоке:
– Но я же не могу уйти, Реши! – Он несколько раз молча открыл и закрыл рот, не находя слов. – Кто ж меня учить-то будет?
Коут усмехнулся, и на миг сделалось видно, как он на самом деле молод. Несмотря на усталое, изборожденное морщинами лицо и безмятежную вальяжность трактирщика, он выглядел не старше своего черноволосого товарища.
– Да уж! – Он указал ложкой на дверь. – Тогда ступай читать или донимать чью-нибудь дочку. Уж наверное, у тебя есть занятия получше, чем глазеть, как я ем!
– Ну, вообще-то…
– Убирайся, демон! – провозгласил Коут и перешел на темийский. Говорил он на нем с сильным акцентом, да еще и с набитым ртом: – Техус антауса эха!
Баст изумился, расхохотался и ответил непристойным жестом.
Коут проглотил рагу и перешел на другой язык:
– Арой те денна-лейан!
– Слушай, хватит уже! – укоризненно сказал Баст, переставая улыбаться. – Это же просто оскорбительно!
– Именем земли и камня изгоняю тебя! – Коут окунул пальцы в стоящую рядом чашку и брызнул в сторону Баста. – Развейся, наважденье!
– Это от сидра-то?
Баст сумел выразить насмешку и негодование одновременно. Он промокнул каплю, упавшую ему на грудь рубахи.
– Ну, гляди мне, если пятно останется!..
Коут положил в рот еще одну ложку.
– Ступай, простирни. А если положение сделается отчаянным, рекомендую тебе воспользоваться одним из многочисленных растворителей, формулы которых приводятся в «Целум тинтуре». Глава тринадцатая, по-моему.
– Ну ладно. – Баст встал и направился к двери, ступая все с той же странной небрежной грацией.
– Позови, если что понадобится.
Он затворил за собой дверь.
Коут ел медленно. Последние капли подливки он подобрал куском хлеба. За едой он смотрел в окно – точнее пытался: при свете лампы окно превратилось в зеркало на фоне непроглядной черноты за ним.
Взгляд Коута беспокойно блуждал по комнате. Камин был сложен из того же черного камня, что и очаг внизу. Стоял он не у стены, а посреди комнаты – маленький инженерный подвиг, которым Коут изрядно гордился. Кровать была узкая – скорее койка, чем кровать, – и, если ее пощупать, становилось ясно, что тюфяка на ней почитай что и нет.
Опытный наблюдатель мог бы обратить внимание, что есть нечто, на что Коут старался не смотреть. Так избегают взгляда бывшей любовницы на званом ужине или старого врага, что поздним вечером сел напротив в многолюдной пивной.
Коут пытался успокоиться, но ему это не удавалось. Он ерзал, вздыхал, перебирал ногами и наконец, сам того не желая, уставился на сундук в ногах кровати.
Сундук был сделан из роа – редкого, тяжелого дерева, черного как уголь и гладкого, как отполированное стекло. Это дерево весьма ценят парфюмеры и алхимики и за кусочек с палец величиной платят золотом. Иметь целый сундук из такого дерева было неслыханной роскошью.
На сундуке имелось три запора: железный замок, медный замок, и еще один замок – невидимый. Сейчас дерево наполняло комнату почти неощутимым ароматом лимона и закаленного железа.
Посмотрев на сундук, Коут не отвел поспешно взгляд. Его глаза не скользнули в сторону, как будто он хотел сделать вид, что никакого сундука нет. Но стоило ему устремить глаза на сундук, как лицо трактирщика вновь избороздили морщины, почти изгладившиеся от простых радостей сегодняшнего дня. Утешение, которое принесли ему бутылки и книги, мигом развеялось, оставив в глазах лишь пустоту и боль. Какой-то миг на лице у него боролись яростное стремление и сожаление.
А потом все миновало, осталось лишь усталое лицо трактирщика, человека, называвшего себя Коутом. Он снова вздохнул, сам того не заметив, и поднялся на ноги.
Прошло немало времени, прежде чем он прошел мимо сундука к кровати. А когда он лег, прошло немало времени, прежде чем он уснул.
Как и предвидел Коут, на следующий день к вечеру они снова пришли в «Путеводный камень» поужинать и выпить. Пару раз попытались было рассказать какую-то историю, но все эти попытки угасли, не начавшись. Всем было не до того.
Разговор довольно быстро перешел на более важные темы. Мужики обсуждали доходившие до городка слухи. Слухи в большинстве своем нерадостные. Кающийся Король все никак не может управиться с мятежниками в Резавеке. Это вызывало некоторую озабоченность, но небольшую. Резавек далеко, и даже Коб, наиболее просвещенный из всех, затруднился бы отыскать его на карте.
Поговорили о войне – со своей точки зрения. Коб предрек, что, мол, после сбора урожая жди сборщиков налогов – в третий раз за этот год. Все только кивнули, хотя такого, чтоб народ доили по три раза за год, ни у кого на памяти не бывало.
Джейк предположил, что урожай будет неплохой, так что большинство семей от третьего сбора налогов все-таки не разорятся. Разве что Бентли, у которых и без того времена тяжелые. Да еще Ориссоны, у которых то и дело овцы пропадают. Ну и Чокнутый Мартин, который в этом году посеял один ячмень. Все крестьяне, у кого есть хоть капля мозгов, в этом году сажали бобы. Вот чем хороша война, так это тем, что солдат кормят бобами, а стало быть, и цены на них будут высокие.
После нескольких кружек зашел разговор о более серьезных заботах. На дорогах кишат дезертиры и прочее жулье, путешествовать сделалось опасно, даже если недалеко. Нет, на дорогах-то всегда опасно, как зимой всегда холодно. Люди охают, жалуются, принимают необходимые меры – и живут себе дальше.
Однако сейчас не то. За последние два месяца дороги сделались такими опасными, что люди даже и жаловаться перестали. В последнем обозе было два фургона и четыре охранника. Торговец требовал десять пенни за полфунта соли, а за сахарную голову – пятнадцать. Ни перца, ни корицы, ни шоколада он не привез вовсе. Кофе у него был всего один мешочек, и за него он хотел два серебряных таланта. Поначалу народ только хохотал, услышав про такие цены. Но, видя, что торговец стоит на своем, мужики плюнули и принялись браниться.
Это было два оборота тому назад, двадцать два дня прошло. Ни одного нормального купца с тех пор в городке не побывало, хотя, казалось бы, самый сезон для торговли. И потому, хотя все помнили про третий сбор налогов, люди заглядывали в кошельки и жалели, что ничего не прикупили про запас – просто на случай, если вдруг снег рано ляжет.
О том, что было вчера, и о той твари, что сожгли и зарыли, никто из них не упоминал ни словом. Хотя, конечно, разговоров об этом хватало. Городок гудел от сплетен. Поскольку Картер и в самом деле был ранен, к разговорам относились почти серьезно, но именно что «почти». То и дело звучало слово «демон», но произносили его, ухмыляясь в ладошку.
До того как тварь сожгли, ее видели только эти шестеро друзей. Один был ранен, остальные успели напиться. Ну, еще священник ее видел, но у него работа такая – демонов видеть. Его ремеслу демоны только на пользу.
Ах да, еще ее видел трактирщик. Но трактирщик-то был не местный. Он не понимал простой истины, очевидной для всякого, кто был рожден и воспитан в этом городишке: у нас тут рассказывают легенды и сказки, но происходят они где-то в другом месте. Тут у нас не место для демонов.
Кроме того, дела были достаточно плохи и без лишних забот. Коб и остальные прекрасно понимали, что говорить об этом бессмысленно. Пытаться кого-то убедить означало выставлять себя на посмешище – будешь потом кем-то вроде Чокнутого Мартина, который уже несколько лет пытается выкопать колодец у себя в доме.
Однако же каждый из них купил себе у кузнеца по увесистому куску железа холодной ковки, такому, чтоб только не тяжело было им размахивать, а о том, что они думают, все помалкивали. Вместо этого жаловались на дороги, которые опасны, и чем дальше, тем хуже. Толковали о торговцах, о дезертирах, о налогах, о том, что соли на всю зиму не хватит. Вспоминали о том, как три года назад никто на ночь дверей даже на щеколду не закрывал, не говоря уж о том, чтоб на засов запираться.
Дальше разговор как-то сошел на нет, и, хотя никто из них не говорил о том, что было на уме, вечер завершился на угрюмой ноте. Как и большинство вечеров в те дни: такие уж времена настали.
Глава 2
Чудный денек
То был один из великолепных осенних дней, которые так часто случаются в историях и так редко – в жизни. Погода стояла теплая и сухая – самое оно для поспевающей пшеницы и ячменя. Деревья по обе стороны дороги мало-помалу начинали менять цвет. Высокие тополя сделались желтыми, как масло, а раскидистый сумах – яростно-багряным. И только старые дубы как будто не желали расставаться с летом, и листва на них была наполовину золотой, наполовину – зеленой.
Короче говоря, просто идеальный денек для того, чтобы полдюжины бывших солдат с охотничьими луками ободрали тебя как липку.
– Ну разве это лошадь, сэр? – говорил Хронист. – Немногим лучше клячи. А уж в дождливую погоду она…
Мужик раздраженно махнул рукой:
– Слушай, приятель, королевская армия щедро платит за все, у чего есть четыре ноги и хотя бы один глаз. Если бы ты сошел с ума и скакал по дороге на палочке, я бы и ее у тебя забрал!
Вожак держался властно. Хронист заподозрил, что еще недавно он служил каким-нибудь капралом.
– Слазь давай! – сурово распорядился он. – Чем быстрей мы закончим, тем быстрей ты отправишься своей дорогой.
Хронист спешился. Грабили его не впервые, и он понимал, что разговорами тут ничего не изменишь. Эти мужики свое дело знали. Они не тратили сил на хвастовство и пустые угрозы. Один из них оглядел лошадь: проверил копыта, зубы, сбрую. Двое других по-военному деловито шарили в седельных сумах, выкидывая на землю все его достояние. Два одеяла, плащ с капюшоном, плоский кожаный портфель и увесистую котомку, набитую всяким добром.
– Тут все, командир! – доложил один из них. – Ну и еще овса фунтов двадцать.
Командир опустился на колени, открыл кожаный портфель, заглянул внутрь.
– Там ничего нет, перья да бумага! – сказал Хронист.
Командир оглянулся через плечо:
– Писарь, что ли?
Хронист кивнул:
– Я этим на жизнь зарабатываю, сэр! А вам от них никакого проку…
Мужик прошерстил портфель, убедился, что путник не врет, и отложил его в сторону. Потом вытряхнул котомку на расстеленный плащ Хрониста и принялся рассеянно перебирать ее содержимое.
Он забрал большую часть бывшей у Хрониста соли и шнурки для башмаков. Потом, к большому горю Хрониста, взял рубаху, купленную в Линвуде. Тонкая ткань, выкрашенная в глубокий царственно-синий цвет – не дорожная рубаха. Хронист ее даже и надеть-то ни разу не успел… Он вздохнул.
Остальное командир оставил валяться на плаще и встал. Прочие принялись по очереди шарить в вещах Хрониста.
– Дженнс, – сказал командир, – у тебя же только одно одеяло?
Один из мужиков кивнул.
– Ну вот, забирай себе одно из этих, второе одеяло тебе пригодится по зиме.
– А плащ-то у него получше моего будет, сэр!
– Бери плащ, но оставь взамен свой. Тебя тоже касается, Уиткинс. Если берешь его трутницу, оставь взамен свою старую.
– Я свою потерял, сэр! – сказал Уиткинс. – А то бы оставил.
Весь процесс протекал на удивление культурно. Хронист лишился всех своих иголок, кроме одной, обеих пар запасных носков, пакета сушеных фруктов, сахарной головы, полбутылки спирта и пары игральных костей слоновой кости. Остальную одежду ему оставили, как и вяленое мясо вкупе с недоеденным караваем невероятно черствого ржаного хлеба. Плоский кожаный портфель не тронули.
Пока мужики запихивали барахло обратно в котомку, командир обернулся к Хронисту:
– Ну, давай сюда кошелек.
Хронист отдал.
– И кольцо.
– Да в нем и серебра-то почти нет! – буркнул Хронист, стягивая кольцо с пальца.
– А на шее у тебя что?
Хронист расстегнул рубашку, показал тусклое металлическое колечко на кожаном шнурке.
– Простое железо, сэр!
Командир подступил ближе, потер колечко пальцами, уронил обратно на грудь Хронисту.
– Ну, тогда оставь себе. Я не из тех, кто встает между человеком и его верой, – сказал он, вытряхнул кошелек на ладонь и хмыкнул с приятным изумлением, пальцем перебирая монеты. – А писарям-то лучше платят, чем я думал! – заметил он, принимаясь делить добычу между своими людьми.
– А мне пару пенни не оставите, нет? – спросил Хронист. – Горяченького поесть раза два…
Все шестеро обернулись и уставились на Хрониста, словно ушам своим не поверили.
Командир расхохотался:
– Клянусь телом Господним, а у тебя яйца крепкие!
В его голосе слышалось сдержанное уважение.
– Ну, вы выглядите человеком разумным, – пожал плечами Хронист. – А кушать-то мне что-то надо!
Вожак улыбнулся – впервые за все время.
– Что ж, с этим поспорить трудно.
Он взял два пенни, продемонстрировал их Хронисту и опустил их обратно в кошелек.
– На тебе, по одному пенни за каждое яйцо!
Он бросил Хронисту кошелек и запихал в свою седельную сумку красивую синюю рубаху.
– Спасибо, сэр, – сказал Хронист. – Возможно, вам стоит знать, что в той бутылке, которую забрал один из ваших людей – древесный спирт, я им перья протираю. Если он его выпьет, на пользу это ему не пойдет.
Командир улыбнулся и кивнул.
– Видали, что бывает, когда с людьми обращаешься по-человечески? – сказал он своим, вскакивая в седло. – Рад был знакомству, господин писарь. Если сейчас пойдете дальше, дотемна как раз поспеете к Эбботсфорду.
Когда топот копыт затих вдали, Хронист перепаковал котомку, убедившись, что все уложено как следует. Потом стянул сапог, вытащил подкладку и вынул из носка сапога туго стянутый сверток монет. Часть монет переложил в кошелек, потом развязал штаны, вытащил из-под нескольких слоев одежды еще один сверток монет, и часть этих денег тоже перекочевала в кошелек.
Тут вся штука в чем – главное, чтобы в кошельке денег было столько, сколько надо. Если мало, то они разочаруются и примутся искать еще. А если многовато, то их, чего доброго, жадность обуяет.
Был и третий сверток с монетами, запеченный в черством каравае, на который могли польститься разве что самые отчаявшиеся грабители. Его Хронист покамест оставил в покое, так же как и целый серебряный талант, спрятанный в чернильнице.
С годами Хронист привык считать этот талант неразменным. До него еще ни разу никто не докопался.
Хотя, надо признаться, эти грабители были, пожалуй, самыми вежливыми, с какими ему доводилось встречаться. Учтивые, деловитые и не слишком сообразительные. Да, конечно, остаться без лошади с седлом неприятно, но в Эбботсфорде можно будет купить новую, и у него все равно хватит денег, чтобы благополучно пережить это дурацкое приключение и встретиться со Скарпи в Трейе.
Ощутив настоятельный зов природы, Хронист пробился через багровые кусты сумаха на обочине. Когда он застегивал штаны, в подлеске вдруг что-то затрещало, какая-то черная тень забилась, проламываясь через заросли.
Хронист отшатнулся, испуганно вскрикнул, потом только сообразил, что это всего лишь ворона захлопала крыльями. Посмеиваясь над собственной глупостью, он оправил одежду и снова выбрался из кустов сумаха на дорогу, смахнув невидимые нити паутины, которые налипли на лицо.
Вскидывая на плечи котомку и портфель, Хронист обнаружил, что на душе у него на удивление легко. Худшее, что могло случиться, случилось, и оказалось не таким уж страшным. В кронах играл ветерок, листья тополя золотыми монетками сыпались в колеи проселочной дороги. Чудный был денек!
Глава 3
Дерево и слово
Коут рассеянно листал книгу, пытаясь не замечать тишины пустынного трактира, и тут распахнулась дверь и в трактир, пятясь, вошел Грэм.
– Только-только закончил!
Грэм преувеличенно осторожно маневрировал в лабиринте столов.
– Я ее еще вчера принести собирался, да думаю – нет, дай-ка еще разок маслом покрою и дам просохнуть! И, надо сказать, правильно сделал. Господь и Владычица, эти руки еще отродясь не делали ничего красивее!
Меж бровей трактирщика пролегла небольшая морщинка. Потом он увидел в руках у Грэма плоский сверток и просветлел лицом.
– А-а-а! Подставка! – Коут устало улыбнулся. – Извини, Грэм. Это было так давно, я чуть не забыл.
Грэм посмотрел на него странно:
– Четыре месяца – это тебе давно? Да это дерево везли из самого Ариена, да еще по нынешним дорогам!
– Четыре месяца… – эхом откликнулся Коут. Но тут увидел, как Грэм на него смотрит, и поспешно добавил: – Понимаешь, когда чего-то ждешь, кажется, будто прошла целая вечность.
Он хотел улыбнуться ободряюще, но улыбка вышла какой-то больной.
По правде сказать, Коут вообще выглядел довольно больным. Нет, не то чтобы больным, а так, захиревшим каким-то. Сникшим. Как растение, которое пересадили в неподходящую почву, и теперь оно вянет оттого, что ему недостает чего-то важного.
Грэм видел разницу. Жесты трактирщика стали не такими вычурными, как обычно. Голос сделался не таким звучным. И даже глаза – не такие блестящие, как еще месяц назад. Потускнели как-то. Прежде они были как морская пена, как зеленая трава. А теперь больше смахивали на речной ил, на донышко бутылки зеленого стекла. И волосы у него прежде были яркие, точно пламя. А теперь они стали… ну, рыжими. Просто рыжими, и все.
Коут отвел холстину и заглянул под нее. Дерево было темно-серого цвета, с черными прожилками, тяжелое, как железная пластина. Три черных колышка были вбиты над словом, вырезанным на дереве.
– «Глупость», – прочел Грэм. – Странное имя для меча!
Коут кивнул. Лицо у него было подчеркнуто-безразличным.
– Сколько я тебе должен? – тихо спросил он.
Грэм поразмыслил:
– Ну, за дерево ты мне уже отдал… – Его глаза лукаво блеснули: – Где-то один и три.
Коут протянул ему два таланта:
– Сдачи не надо. С этим деревом тяжело работать.
– Да уж, это точно! – сказал Грэм, явно довольный. – Под пилой оно как каменное. А под резцом – как железо. А потом, когда я уже почти управился, оказалось, что по нему еще и выжигать нельзя.
– Да, я заметил, – сказал Коут с легким любопытством и провел пальцем по буквам – буквы были темнее дерева. – Ну и как же ты управился?
– Ну как-как, – самодовольно ответил Грэм, – полдня убил, потом пошел в кузницу. И там мы с мальчиком кое-как выжгли надпись каленым железом. Больше двух часов бились, пока оно, наконец, не почернело! И ни единой струйки дыма, зато воняло старой кожей и клевером. Вот же чертовщина! Что это за дерево такое, что оно даже не горит?
Грэм выждал с минуту, но трактирщик его как будто не услышал.
– Ну что, где вешать-то будем?
Коут наконец очнулся достаточно, чтобы окинуть взглядом зал.
– Знаешь, я, пожалуй, сам. А то я еще не решил.
Грэм оставил ему пригоршню железных гвоздей и пожелал удачного дня. Коут остался стоять у стойки, рассеянно поглаживая дерево и надпись. Вскоре из кухни вышел Баст и заглянул через плечо наставнику.
Повисла долгая пауза, словно минута молчания в память о мертвых.
В конце концов Баст сказал:
– Реши, можно задать тебе один вопрос?
Коут мягко улыбнулся:
– Сколько угодно, Баст.
– А сложный вопрос?
– А другие, пожалуй, и задавать не стоит.
Они еще некоторое время молча смотрели на лежащую на стойке доску, как будто пытались запомнить ее на всю жизнь. «Глупость».
Баст некоторое время боролся с собой. Он открыл рот, закрыл его с разочарованным видом, потом открыл снова…
– Ну давай, выкладывай! – сказал наконец Коут.
– О чем ты думал? – спросил Баст. Он был как будто смущен и озабочен одновременно.
Ответил Коут далеко не сразу.
– Я вообще слишком много думаю, Баст. Самые удачные решения я принимал тогда, когда переставал думать вообще и просто делал то, что казалось правильным. Даже если никаких разумных объяснений того, что я сделал, не существовало. – Он грустно улыбнулся. – Даже если существовали серьезные причины не делать того, что я сделал.
Читать бесплатно другие книги:
