Осколки разбитой кружки Тетаи Кристина

– Мне до нее нет дела, – рассеянно проговорил он.

– Эй, Арти, ты чего творишь? – незлобно, но с легким упреком возразил Аран. – Ты же не играешь ее чувствами?

– Я уверен, она знает, что ничего серьезного в наших свиданиях нет, – чуть пристыженно, оправдываясь, кинул он. – И я ничего ей не обещал. Сама навязывается.

– Знаешь, какое есть у евреев изречение? – сказал Аран, дотягиваясь до пиццы, чтобы разбавить слишком напряженный разговор. Он не хотел звучать так, будто читает нотации или учит кого-то жить. – Мужчина должен есть меньше, чем может себе позволить, одеваться так, как может себе позволить, и уважать женщину больше того, чем может себе позволить.

Артур поднял на него циничный взгляд, однако, когда заговорил, подобно Арану звучал незлобно:

– Надо же было мне из всех слушателей найти именно еврея, напичканного всякими народными мудростями!

Аран слегка рассмеялся.

– Но я серьезно, – продолжил Гард, – их таких много, и они похожи и по характеру, и даже на лица. Вечно зовут на всякие вечеринки, вешаются на шею, на следующий день сбиваются в свои девичьи группки, обсуждают тебя до костей, сплетничают о тебе, чтобы на следующем вечере уже, как по какому-то графику, поменяться очередью и снова к тебе приставать. Таких сложно уважать. Я как могу, проявляю к ним хотя бы минимальную учтивость, на ужин пригласить или еще куда, но чаще держу их подальше от себя. Но теперь с ними, кажется, со всеми покончено. Я ни одну из них видеть не хочу.

Он замолчал в приступе мучительного откровения. Аран дал ему время побороть временную слабость, не задавая вопросов, и просто ждал.

– Это все между нами, – снова напомнил ему Гард, перед тем как вернуться к разговору.

– Конечно, – заверил его Аран.

Артур еще немного помолчал, будто на исповеди решаясь признаться святому отцу в своих грехах, а потом как на духу, задержав дыхание, произнес:

– Я влюблен, Аран.

И неожиданно опустил голову, ткнувшись лбом о стол. Аран шокировано поднял брови. Что бы он ни ожидал услышать, это в список потенциального не входило. Все, что он нашелся ответить, было жалкое:

– И это явно не Лейла.

– Да какая к черту Лейла! – приглушенным голосом проговорил Гард в стол. – Она даже рядом не стоит с ней! Эх, если б ты знал!

Он снова поднял голову и вымученным взглядом посмотрел в глаза Арану, пытаясь донести до него важность такого признания:

– Я на самом деле люблю. То есть, это не какое там мимолетное чувство, оно самое настоящее. И я себя знаю: это то самое, потому что я законченный однолюб и никого мне больше не надо. Черт!

– А она-то знает? – спросил Аран, все еще пребывая в смешанных чувствах.

– Проблема в моем отце, – не услышал вопроса Артур, закрывший ладонью лицо и потирающий глаза. – Он нам не позволит быть вместе. Она, как бы тебе объяснить, не для меня, в общем. По его мнению.

– Не твоего круга, ты имеешь в виду? – обескураженно уточнил Аран. Артур промолчал. – Я думал, такие времена уже прошли…

– Мой отец, он… Он действительно властный человек. Он видит меня только с такой, как Лейла, из приличной семьи, с хорошим образованием и все такое. Говорит, что мать его внуков должна быть под стать семейству Гард.

Аран не нашелся, что сказать. Он на самом деле не мог поверить в то, что такое еще бывает, но потом вспомнил, что и у евреев часто раввин не поженит пару, если хотя бы один из молодоженов не еврей. Зато теперь он отчасти понимал всю серьезность положения Артура. Проблема была не в его влюбленности, а в его будущем.

– А ты…, – неуверенно начал Аран, все еще подбирая слова, – не думаешь, что надо бороться за свое счастье?

Артур снова поднял голову:

– Что-то я не заметил, чтобы ты сам так уж рьяно боролся за свое собственное счастье и шел против своего отца!

Аран вмиг смолк:

– Туше…

Артур спрятал лицо в обеих ладонях и сделал успокаивающий вздох. Разглядывая своего несчастного сокурсника, Аран не понимал его полностью, потому что сам никогда не испытывал такого сильного чувства, но зато он понимал, как человек может чувствовать себя, когда загнан в тупик без видимого выхода.

– Значит, твой отец бесповоротно сказал нет вашим отношениям? – снова спросил Аран.

Гард не убрал рук от лица и проговорил прямо в ладони:

– Я ему не рассказал. Я никому не сказал. Только ты знаешь. Но я знаю моего отца, он мне о таких вещах по сто раз за ужином повторяет, что пора в жизни, мол, определиться, пора серьезнее на все смотреть, семью заводить и все прочее. И сразу говорит, какую именно мне невесту надо. Никто не знает, кроме тебя.

– А. А я думал, тогда, в том ресторане, он тебя поэтому отчитывал…

– Это не отчитывал, – он наконец убрал руки с лица и в неожиданном порыве тоже дотянулся до пиццы и сунул в рот кусок. – Это его обычная беседа с сыном. Он только так со мной разговаривает.

Аран тоже взял второй кусок пиццы:

– Ладно про отца твоего. Что она-то думает?

– Я ей не сказал, – отрешенно жуя пиццу, тоскливо проговорил Артур.

– А чего? Решиться не можешь?

– Она меня не замечает. Потому и не знает меня совсем. Мы толком не разговаривали никогда, у нас… круг общения разный, что ли.

– Ну, по-моему, надо начать как раз с этого. Вы же можете просто говорить, не свидания там всякие, а просто общаться?

Артур задумчиво посмотрел в ответ, взвешивая слова Арана.

– Может, ты прав. Да, ты прав, – он вдруг оживился и даже вроде воодушевился. – Сегодня.

– Э, – Аран не ожидал от него такой решимости и слегка удивился, но потом просто усмехнулся. – Почему нет? Расскажешь потом как-нибудь. Только… не знаю, конечно, но раз ты сказал, что она совсем о тебе ничего не знает, то не стоит, думаю, ждать многого. Я к тому, что… ну, ты не расстраивайся, если первый разговор толком не получится… Или если ты ей не понравишься сперва…

– А что, я недостаточно хорош собой что ли? Как я могу не понравиться? – не на шутку насторожился Артур.

– Да я не к тому, – покачал головой Аран. – Боже ты мой, Арти, ну и самомнение у тебя, а! И старайся ни с кем не вести себя высокомерно при ней, окей?

– Разве я с кем-то веду себя высокомерно? – на полном серьезе с непониманием и несогласием возразил Артур.

– Шутишь, да? Что, серьезно, не шутишь? Постоянно. Угадай, с кем.

Артур поднял спокойные глаза и уже без тени презрения или раздражения тихо и серьезно сказал:

– А ты никогда не задумывался над тем, что ты – единственный, с кем я себя так веду?

Аран растерялся. Больше не от того, что Гард все понял, а от того, что он открыто в этом признавался. Растерялся, но тут же осознал, что это правда. Вспоминая всех сокурсников, студентов из других факультетов, профессоров, портье на рецепции, он признавал, что Артур со всеми всегда был вежлив, кроме него. С хмурым непониманием и некоторой растерянностью он смотрел в глаза Гарду, чуть приоткрыв рот. Артур не стал дожидаться очевидного вопроса и сразу ответил:

– А, может, я всегда был груб с тобой, потому что меня раздражает твое явное превосходство во всем. Может, я тоже хочу быть таким человеком, но у меня не получается.

Гард снова вернулся к пицце, не желая продолжать разговора, а рот Арана в неожиданном удивлении открылся чуть шире.

– Не хочется, конечно, тебя переубеждать, – тихо все же продолжил тему Аран, – но, мне кажется, ты прослушал все, что я тебе рассказывал про мой эгоизм и мой подлый поступок…

– Я все помню, и не надо этим хвастаться. Сказал же, – Артур отложил пиццу обратно в тарелку и снова поднял глаза. – Обычно люди, я имею в виду, правда все до единого, просто врут, не краснея, и тут же про это забывают или не придают такого значения мелким привираниям. Ты единственный раз солгал и вот уже восемь лет от этого отойти не можешь. Все я помню. Но я не только про это говорил. А про настоящее тоже. Дай пиццу нормально поесть.

Аран чувствовал, что Гард понял все несколько иначе, чем оно было на самом деле, но говорить о себе ему хотелось меньше всего. Но ему было странно слышать такие вещи от человека, который своим собственным превосходством всегда ставил его на место.

Артур вроде понемногу оживился. Сейчас, когда он высказал свои чувства вслух, к нему даже вернулся аппетит, а взгляд стал более сфокусированным на окружающих предметах или самом Аране, который все еще смотрел на него, о чем-то думая.

– Ты, это, Арти, спи хоть немного по ночам, – наконец, неуклюже произнес он. – А то по твоему виду можно подумать, что ты себя до изнеможения доводишь. Так ведь и свихнуться можно. Сломаешься ведь от такого режима. А если с ней собираешься встречаться чаще, то лучше бы тебе в форме быть. Ну, не то чтобы ты не в форме…

Артур внимательно посмотрел на него и на изумление Арану согласно кивнул, но почти тут же спросил:

– А ты сам-то спишь?

– А я-то что? Сплю. Просто мало, бывает.

– Ты ведь где-то еще работаешь? Заканчиваешь поздно что ли?

– В одной нотариальной конторе. Там, документация вечерняя всякая, рутина, на которую дня не хватает. Я в девять заканчиваю. Правда, после этого часто в баре просиживаю.

– Зачем? – на полном серьезе и слегка рассерженно спросил Артур. – Зачем тебе это надо? Думаешь, так забудешься?

– Да нет, я там из-за музыки, – поторопился объяснить Аран. – Это джаз-бар. Там музыка хорошая.

– А, – облегченно кивнул Артур. – У меня всегда мечта была, то есть, я всегда хотел в подарок гитару.

– Ты играешь? – радостно удивился Аран.

– Нет. Потому что у меня гитары нет, – он немного смутился и пояснил. – Я левша. Не так просто найти гитару для левой руки. Да и отец всегда был против, чтобы я таким увлекался. А ты что всегда хотел в подарок?

– Кто, я? – не ожидал он такого вопроса. – Я даже не знаю. Мне легко угодить, я ничего особо не хочу. Даже рыбки подошли бы.

– Ты же сказал, они у тебя были.

– Ну теперь снова, видимо, надо, чтобы одиноко не было, – Аран, было, усмехнулся, но вспомнив неприятную тему, тут же расстроился.

– Почему должно быть одиноко? – не понял Артур.

– Да, это брат мой. Он девушку себе нашел. Вроде планируют вместе жить начать. Это значит, что жить я буду один. Вернее, что жить мне будет негде.

– Девушку? – бездумно повторил Артур. – Я вот тоже нашел… Когда твой день рождения?

Аран усмехнулся от того, как быстро он сменил тему, но ответил:

– Нескоро. Двенадцатого апреля. А у тебя?

– В мае, шестого.

Они принялись молча доедать пиццу с кофе, почувствовав себя до странности комфортно в компании друг друга. Как все-таки здорово иногда просто разговаривать с другим человеком.

Аран заметил за собой перемены, но в чем именно поменялся – пока определить для себя не мог. Все, что его окружало, оставалось привычным, и сейчас, стоя у ворот и раскуривая сигарету утреннего моциона, он уже даже ждал Нэта Гоббинса, который как по расписанию – что было, собственно, в буквальном смысле слова, потому что Гоббинс приезжал в университет на автобусе с постоянным расписанием, – уже направлялся к нему. Прямо сходу Аран сделал две бездумные вещи одновременно. Первое – протянул ему сигарету, от которой Нэт тут же оказался. Второе – спросил, был ли он когда-нибудь в своей жизни влюблен. Вопрос явно насторожил, если не напугал Гоббинса:

– А что, ты влю-убился, что ли?

– Нет, но потому и спрашиваю, что может чувствовать влюбленный человек? Говорят, они, ну, влюбленные, даже мир как-то по-другому видят. Мне любопытно, как его еще можно видеть. Чертов дождь ведь так и останется чертовым дождем.

– Я зна-аю одно, влюбленные – они сча-астливые люди, а счастливые лю-юди наслааждаются жи-изнью и полу-учают от всего у-удовольствие.

Аран с интересом посмотрел на Гоббинса:

– Счастливые, говоришь, удовольствие от жизни получают? И чертов дождь потому им кажется приятным…

– Это все-ем известно.

Аран уже раздумывал о Кристин и ее четверых друзьях. Они наслаждаются жизнью, потому что счастливы. Потому что они влюблены в саму жизнь. А еще как раз любовь, взаимная любовь и забота объединяют их всех. Когда у человека есть кто-то, о ком можно заботиться и беспокоиться – не обязательно супруг или жена, а просто любой человек, друг, – то это рождает какое-то новое чувство, схожее с влюбленностью, только не являющееся ею в полной мере, это что-то особенное. Такое чувство вместе с ответственностью за этого человека дает еще стойкость характера и внутреннюю силу для заботы о нем.

Арану нестерпимо захотелось найти какого-нибудь человека в жизни, о котором он мог бы беспокоиться, за которого он мог бы переживать – и только ради того, чтобы понять, что при этом чувствуешь. Ему захотелось найти настоящего друга, такого же, какими являются музыканты и Кристин друг для друга. Если уже простой разговор за пиццей с тем, кто не является ему вообще никем и даже еще недавно был почти врагом, заставил Арана сегодня чувствовать окружающее иначе, то как тогда, должно быть, невероятно и во сто раз счастливее чувствуешь себя, когда знаешь, что ты не одинок, что у тебя есть друг – человек, на которого можно положиться и о котором можно заботиться?

– Точно рыбок заведу, – хмуро и решительно заявил Аран.

– Чего? Ры-ыбок?

– Да, Нэти, рыбок, рыбок! О них знаешь, как заботиться надо! Кормить и воду менять им и все такое.

Гоббинс стал что-то пытаться прокомментировать, но Аран уже его не слушал. Он заметил Артура Гарда в кругу своих друзей и облегченно вздохнул: сегодня он был спокоен. И в форме.

Артур, вернувшись, в свою прежнюю норму, переговаривался о чем-то со Стефаном, громко смеющимся над его словами, и, похоже, совершенно забыл о существовании Арана. Он прошел мимо них с Нэтом, даже не взглянув, и лишь можно было услышать его непривычно звонкий голос:

– …и я ему такой: ну хоть сальники-то поменяешь, и ты прикинь, он…

Аран слегка усмехнулся: хоть кому-то он смог быть полезен. От этой приятной мысли он даже на время забыл, что сегодня среда, а каждую среду он ненавидел благодаря Новаку. Сегодня у него для ненависти всех сред появился очередной повод, хотя и – снова – по вине самого Арана.

– Бергер, передайте по рядам результаты тестов, – обратился профессор к сидящей на переднем ряду Натали. – Все результаты будут засчитываться при допуске к экзаменам. Те, кто набрал меньше пятидесяти процентов, обязаны пересдать до конца месяца. О дате пересдачи вы будете оповещены на следующей неделе.

Аран застонал и запрокинул голову. Он был уверен на девяносто девять процентов, что Новак не преминул воспользоваться шансом завалить его тест. И вероятность того, чтобы сидеть напротив профессора практически лицом к лицу при личной встрече, не доставляла ему никакого удовольствия. Однако с выводами он поспешил, потому что Новак тут же громко выкрикнул его фамилию.

– Рудберг!

Аран как можно незаметнее вздохнул:

– Да, да, профессор. Я понял: дату – на следующей неделе.

– Не перебивайте! Ваш тест, – он поднял высоко над своей головой и потряс лист бумаги, должно быть, с работой Арана, – это криминальная улика. Я позволю сохранить ее себе.

Аран не стал ничего спрашивать, уже догадываясь, о чем именно сейчас пойдет речь. Он писал этот тест на следующую среду после очередного семейного обеда у родителей. Аран действительно в тот раз хорошо подготовился к самому тесту, но, пребывая в дурном настроении и вспоминая все упреки отца о расхоложенном отношении Арана к его учебе, в своей злости на всю ситуацию он не смог сдержаться и не выплеснуть хотя бы часть своего негодования на тестовой бумаге.

– Я не против, профессор, – ровным голосом ответил Аран. Аудитория в очередной раз погрузилась в настороженное молчание. Все опустили головы, лишь шурша своими тестами, передавая стопку бумаг от соседа к соседу. Новак, конечно, был зол на дерзость студента. Он опустил руку с работой Арана, вперился в него взглядом и некоторое время просто молчал.

– К моему удивлению – хотя я подозреваю, что без шпаргалок или подсказок тут не обошлось, – вы ответили верно на семьдесят процентов теста, – Аран подумал, что ослышался и слегка приподнял брови. Он сдал? Но профессор свою речь не прекратил. – Будь моя воля, я бы настоял на апелляции и повторном тесте, но комиссия засчитала работу приемлемой. Так что, к сожалению, с этим ничего не поделать. Но вот, что меня смущает, Рудберг.

Он снова поднял лист перед собой, разглядывая что-то определенное.

– Извольте объяснить мне вашу приписку – а я имею основания утверждать, что сделана она была вашей рукой ввиду схожего почерка – внизу вопроса под номером двадцать шесть «Как юрист молочной фабрики какие меры вы предпримите на письменные жалобы покупателя на испорченный продукт, приведший ко вреду здоровья потребителя, если факт отравления не зарегистрирован уполномоченными медицинскими службами?». Вы пишете: «Жалоба не имеет силы без официально подкрепленного подтверждения о факте нарушения в присутствии свидетелей, в виду чего компания не обязана принимать ответные меры в суде. Компания может написать ответное письмо пострадавшему с тем, что фактов подобных случаев не было зарегистрировано, что означает, что компания ответственности за причиненный ущерб здоровью никакой не несет». И, кстати, слово причиненный пишется с двумя «н». Тут пока, вроде, все понятно, сойдет, – продолжил Новак. – Но вот дальше вы пишете следующее… Секунду, так, вы пишете, что, однако, как юрист такой компании вы бы посоветовали – цитирую, Рудберг: ваши слова – порвать подобное письмо на несколько крупных частей и засунуть их в анальное отверстие тем, кто не досмотрел за качеством продукта, кто не желает нести ответственность за свой бизнес, и тем, кого не волнует дальнейшее состояние пострадавшего. Кавычки закрываются.

Аран спокойно кивал каждому слову профессора, подтверждая все сказанное.

Нэт Гоббинс, громко ахнув, резко повернулся с первого ряда, чтобы лично посмотреть в глаза Арану и убедиться, что факт подобного письма достоверен. Аран кивнул разок и ему лично. Нэт в ужасе закрыл ладонью рот и снова отвернулся, уткнувшись в свою тетрадь.

Профессор наконец отложил работу Арана на тумбу и поднял на него глаза.

– Я, кажется, уже говорил, Рудберг, на предыдущих занятиях, что моральный суд – это дело, вас не касающееся. Предмет Этика уже ведется на вашем курсе, и все вы должны понимать ваши этические обязательства как адвоката перед клиентом и обществом в целом. Не играйте Бога, Рудберг. Вы настолько глупы, что даже не понимаете, с чем имеете дело. Кем вы себя возомнили?

Аран молча выслушивал профессора, концентрируясь на собственном дыхании, чтобы ни в коем случае не грубить.

– Пожалейте нервы наши и ваших родителей, Рудберг. Это не ваша профессия, – он прошел чуть дальше до середины сцены и посмотрел прямо в глаза Арану. – Позвольте мне быть откровенным: из вас никогда не получится хорошего юриста или адвоката. Предосудительное отношение к закону не делает добра никому. Еще не поздно сменить факультет.

Вернуться к лекции было несложно, так как все боялись произнести даже слово шепотом. Призывать к порядку никого не пришлось.

Аран ожидал услышать во время обеда новые оскорбления и мрачно сидел за столом в кафетерии в ожидании выкриков, даже не доставая свой бутерброд. Аппетит пропал, но не от того, что он был расстроен из-за очередного провала на основах юриспруденции, а от того, что он с сожалением признавал: если бы только слова Новака были правдой! Однако, как раз ради того, чтобы жалеть нервы родителей, которые спят и грезят увидеть младшего сына успешным адвокатом и достойным человеком, было поздно менять факультет.

– Аран. Ну-у слов ведь н-нет! – Нэт Гоббинс стоял у стола и просто качал головой.

– Ой, Нэти, ты бы удивился, сколько слов нашел бы, если бы тот испорченный йогурт оказался в твоем желудке!

– Ка-ак ты можешь так! Тебе не сты-ыдно разве?

– Людей травит кто-то другой, а стыдно должно быть мне, – процедил сквозь зубы Аран, проводя ладонью по лицу. Нэт сел на скамью напротив через стол и снова покачал головой. Он принялся что-то снова, заикаясь сильнее, чем обычно, говорить, но Аран в нежелании слышать ничего о Новаке и своем тесте, перевел взгляд на кафетерий. Артур Гард что-то показывал на своем телефоне своему приятелю, при этом что-то объясняя, и вся их элитная группировка, казалось, была этим увлечена. Никому не было дела до поступка Арана. Или хотя бы не в эту самую минуту. Чтобы не дожидаться, когда минута оскорблений все же настанет, Аран решил покончить с так и не начатым обедом, поднялся из-за стола, буркнув Нэту свои извинения, и вышел из кафетерия. На его счастье оставшуюся часть лекции Новак посчитал неразумным тратить на Арана и полностью его игнорировал.

И в очередной раз, будучи не в состоянии находиться ни минутой дольше в здании университета, Аран предпочел убить время на улицах города или в торговых центрах. Далеко он не ушел, потому что знакомая машина затормозила у обочины рядом с ним, и передняя дверь распахнулась. Он лишь успел увидеть часть руки, дотянувшейся до двери, чтобы ее толкнуть.

Усмехнувшись, Аран сел в автомобиль и сразу услышал:

– Ремень пристегни. И дай кулак.

– Чего? – не понял Аран, натягивая через себя ремень безопасности.

– Ну, кулак. Как типа дай пять, только надо ткнуть кулаком. Ну, так говорят.

– А, – догадался Аран и ткнул кулаком в кулак Артура. – В честь чего?

– Здорово ты сегодня Новака осадил.

– А, ты про это, – вздохнул Аран. – Вот это как раз то, что называют глупостью, а не смелостью.

– Да, только называют лишь такие же, как Новак.

Они тронулись с места и помчались на приличной скорости в общем потоке машин. Сегодня Артур не стал выключать музыку, и она негромким фоном шла в аккомпанемент шуму двигателя. Аран не распознал этого исполнителя, но играл явно не джаз.

– Тебе вроде лучше сегодня? – с легкой улыбкой прокомментировал он, глядя сбоку на Артура. На лице Гарда появилась счастливая улыбка:

– Да. Лучше. Мы вчера поговорили. Просто так взяли и разговорились.

– Хм, здорово. О чем говорили?

– Обо всем подряд, о всяких мелочах вроде, о вкусах, интересах – ничего особенного, но я каждое слово запомнил. У меня так сердце колошматилось! Ты бы знал!

– Что, нервничал? Правда? – эта мысль – нервничающий Артур Гард – почему-то доставила Арану удовольствие.

– Не то слово. Но самым сложным оказалось начать разговор, потом вроде как-то легче пошло. Я всю ночь не спал. Вспоминал.

– Ну вот, а я уж хотел похвалить, что про себя теперь не забываешь. И что теперь? Когда ее снова увидишь?

– Не знаю, сегодня или завтра.

– У, молодец!

– Я хочу ее в кино пригласить. Ты мне должен нормальный фильм помочь выбрать.

– Ты с ума сошел, что ли? Я фильмов уже вечность как не смотрел!

– Вот поэтому мы в кино и едем. Ты просто обязан мне помочь, Аран! Только сначала в кафе, а то ты, по-моему, не ел в обед ничего.

– Ты что, следишь, что я ем?

– Очень надо. Но прийти, посидеть пять минут с Гоббинсом и уйти – это не обед. А мне нужна твоя стопроцентная концентрация на фильме, а то начнешь там своим желудком урчать на весь кинозал и пропустишь кино.

– Мне кажется, ты слишком серьезно относишься к свиданиям, – наморщился, при этом улыбаясь, Аран.

– Ха, ему кажется! Вот влюбишься, потом я посмотрю! Критиковать он меня взялся.

– Я не критикую, – улыбнулся он шире, – просто лучше, по-моему, действовать по обстановке, а не по плану. А вдруг она захочет в… не знаю, куда-нибудь еще, а у тебя по списку: кино?

– Да, да, спасибо, мистер я-все-знаю-о-свиданиях. Но вдруг она все-таки захочет в кино, а я не знаю, что там есть хорошего? Я должен быть готов ко всему.

– Вот это самоотдача. Ты, может, тогда все меню перепробуешь во всех ресторанах в радиусе десяти километров? Сразу видно: точно голову от нее потерял.

Артур, довольно ухмыляясь, будто услышал комплимент в свою честь, посмотрел на Арана и коротко хохотнул.

Они обедали в небольшом китайском ресторанчике и говорили о фильмах.

– Я не много их смотрю, – говорил Аран, уплетая кисло-сладкую курицу с рисом, – так что серьезно, ты лучше на меня не ориентируйся. И вообще мне странные фильмы нравятся, как один, который мы как-то с братом смотрели. Овид его терпеть не может. Он сказал, что фильм бессмысленный. В общем-то, он, ну, фильм, состоит из нескольких мини-фильмов. Вроде как вырванных из контекста. Называется «Кофе и Сигареты», не помню режиссера, Джируш или Джаруш. Ай, неважно. Но мне жутко понравилось просто смотреть, как люди занимаются своими делами, или о чем-то беседуют и при этом пьют кофе и курят. Так просто, безо всяких наворотов или спецэффектов. Нет никаких сложных смыслов там, особо потрясных сцен. Такие фильмы не показывают в кино. А жаль. Я уверен, что я не один такой, кому нравится, иначе бы такие фильмы не снимали.

Артур с интересом слушал Арана, время от времени вспоминая про свой обед:

– Тоже хочу глянуть. О, кстати, можно личный вопрос?

– Давай, – с набитым ртом ответил Аран.

– Не совсем просто понятно, что у вас там происходит. Я имею в виду, у вас с Натали. Вы же вроде на первом курсе вместе были? Нет?

– Натали Бергер? Да ты что! Не, ниче не было.

– Правда? Так вроде ж она от тебя без ума была?

– Ну она-то, может, и была…

– А, ясно. Что, совсем никак?

– Да не в моем она вкусе.

– Интересно, кто тогда в твоем?

– Пока не понял, – усмехнулся Аран. – Но точно не такие правильные, как Натали.

Они пошли на романтическую комедию, и оба едва досидели до конца, пару раз то проваливались сознанием в дремоту, то, закинув ноги на переднее кресло, рассматривали зрителей или зал, или перешептывались, разглядывая фотографии мотоциклов на телефоне Артура.

– Что за …! – здесь Артур выбрал очень неприличное выражение. Они выходили из кинотеатра, щурясь от контрастного ослепляющего солнечного света.

– Своди ее на этот фильм, – зевая, посоветовал Аран.

– Ты мне помогать должен! А не нарочно портить мое свидание!

– А я помогаю, – спокойно ответил он. – Ну да, демагогия, но девчонки ведь как раз такое любят, где, там, поплакать и посмеяться, и никакой бойни и взрывов. Ты же про нее должен в первую очередь думать. Это девичий фильм, поэтому своди ее на него.

Артур помолчал, раздумывая, а потом обреченно вздохнул:

– Мне кажется, я второй раз такое не выдержу. Вот говорят же, что ради возлюбленной на жертвы надо идти, но такие жертвы – это чересчур.

Аран громко рассмеялся.

– Где твоя работа? Я тебя подброшу, – посмотрел на часы в телефоне Артур.

– Да я доберусь, спасибо.

Гард опять его проигнорировал и направился к автомобилю, на ходу открывая его пультом.

Они ехали снова в молчании, но уже не напряженном или неловком. Это было обычное молчание двух людей, которые не обременены компанией друг друга. Арану больше не приходилось постоянно напоминать себе, что рядом с ним – Артур Гард, высокомерный зазнайка, и постоянно находиться в состоянии готовности что-то ответить, сказать или спросить. Он мог думать о сегодняшнем вечере, когда сможет увидеть Кристин, или гадать, узнает ли его отец о тесте для Новака. И Аран был уверен: так же себя чувствовал Гард, который, похоже, предпочитал каждую свободную минуту думать о своей возлюбленной.

И он вспомнил слова Кристин. Друзья. С ними не нужно постоянно быть вместе, часто встречаться или обязательно что-то совместно делать. У них есть своя семья и своя жизнь, но при этом они всегда рядом. На лице Арана медленно расползлась улыбка, и он повернул голову на Артура Гарда, ведущего автомобиль и кивающего в такт музыке. Они уже подъехали к работе Арана, и Артур глянул на него и тут же подозрительно наморщился:

– Чего?

Аран помотал головой и отстегнул ремень. Но прежде чем выйти, он все же решил это сказать:

– Я рад, что у меня появился друг.

– Какой ты мне друг, Рудберг! – выпалил Артур, но при это было что-то в его глазах и голосе, что выдавало обратное. – И дверью не хлопай! Как в прошлый раз…

Машина тут же тронулась и исчезла за поворотом.

– Мазл-тов! – негромко поздравил самого себя Аран, все еще стоя на улице с руками в карманах и легкой улыбкой на спокойном лице. А потом развернулся и направился к зданию нотариальной конторы.

Ну и что, что у Арана друзья могли быть названы таковыми с натяжкой. Но и что, что они оба странные и с совершенно противоположными характерами. Зато они у него есть. Целых два. Настоящих. И, кажется, Аран их обоих действительно любил, пусть один постоянно подчеркивал, что он его личный психолог, а второй просто даже не признавал такого звания.

Он так спешил в джаз-бар! Никакой пешей прогулки, сразу на автобус! И буквально ворвался в подвальчик, едва не сбив с ног какого-то выходящего посетителя.

– Уф, успел! – выдохнул он, упершись руками в колени и пытаясь отдышаться, и вслушался в выступление квартета на сцене, доигрывающего последние аккорды своего концерта. Аран успел различить блюзовые нотки и растянутое окончание какого-то слова в микрофоне Лины.

Когда все смолкло, он, все еще тяжело дыша, отрешенно улыбаясь, проговорил самому себе:

– Красиво.

К нему тут же подбежала Кристин и полностью увлекла его сознание своим бесконечным щебетанием. Она то и дело тыкала пальцем в его грудь, возмущалась по поводу его долгого отсутствия, тут же рассказывала, какую программу подготовила для его дальнейшего изучения музыки, и что-то говорила, говорила, говорила.

– Ян, привет, – с улыбкой махнул Аран. Кристи носилась вокруг стойки, на время перебегала к столикам или музыкантам, тут же возвращалась, чтобы снова встряхнуть Арана своей непринужденной болтовней. Аран снова посмотрел на бармена и усмехнулся:

– Вот это я понимаю: выговориться. Мы все очень мелко мыслим.

Ян солидарно усмехнулся, но ради собственной безопасности предпочел увлечься своими бокалами.

Здесь было хорошо. Как дома. Сделав глубокий успокаивающий вздох, он снова улыбнулся: «Я дома».

Скоро музыканты присоединились к Арану за стойку, где Ян уже выставил четыре чашки для чая, с которым он сейчас возился.

– О, рад видеть снова! Арни, кажется? – заметил его Серж.

– Привет! – улыбнулся он. – Почти. Аран.

– А, точно! Не обессудь, память плохая на имена. Не так часто тебя можно тут в девять видеть, а!

– Ха, я даже три последних нотки застал у вас! Красиво!

– Это называет аккорды. Не нотки, а аккорды. Аккорд состоит из нескольких нот, чаще три, но это не правило. Бывает мажорный или минорный. Хочешь знать, как построить аккорд?

– Конечно, – радостно, но немного потерянно ответил Аран.

– Ян, а можно мне, пожалуйста…

– Да, да, бумажку и ручку. Знаю. Один момент. Держи.

– Благодарю! Давай на примере пианино, понятнее всего. Вот это клавиши.

– О, ты попал, парень! – в шутку посочувствовал Арану заглядывающий в рисунок друга Матеуш. Серж не обратил внимания и продолжил рисовать клавиши:

– Двенадцать клавиш – одна октава. Она бывает большой, малой, контроктавой и так далее, но нам это не нужно. Выбираешь ноту, от нее отсчитываешь четыре ноты под второй палец, от второго пальца отсчитываешь три ноты под третий палец. Вот это – мажор. А если нота – три ноты – четыре ноты, то это будет минор. Усек?