Осколки разбитой кружки Тетаи Кристина

– А, это ты, Руви, теперь узнал.

– Ну, перестаньте, – улыбнулась мама. – Пошли чай пить, там отец тоже.

Аран незаметно втянул ртом воздух, уже мысленно подбирая слова.

– О, Аран? Какой сюрприз! Ну, здравствуй. Ты без Овида?

– Да, один. Он… я хотел вас увидеть. А то все как-то дела.

– Это ты хорошо. Давай, садись за стол. Куртку-то хоть сними.

– Сейчас, чай закипит, – засуетилась мама по кухне, вытаскивая сахар, посуду, варенье.

– Хочешь, я тебе покажу, что я на школьную ярмарку сделала? – стараясь не показывать свое удовольствие, громко спросила Руви.

– Конечно. Неси.

– А ты потом Овиду расскажешь, потому что их заберут у нас! – воскликнула она и тут же исчезла за дверь.

Он сел за стол и нервозно пару раз сжал кулаки.

– Ну рассказывай, – спросил отец, снимая очки и откладывая их на стол.

– Я учусь, – немногословно ответил Аран.

– Ну, слава Богу! – полушутя выдохнул отец.

На какое-то мгновение Аран почувствовал себя совсем мальчишкой, снова оказавшимся дома, в его настоящей семье. Все, как прежде, как раньше. Его сердце сжалось от прилива счастья и боли одновременно. Он даже не догадывался все эти годы, что именно потерял и что именно испортил. Он уже забыл, что значит быть в кругу семьи. Его мечта о счастливых людях вдруг предстала прямо перед его глазами: он один из них.

– Пап, я вообще-то подарок тебе привез.

– Мне? Что ж я такого сделал? – рассмеялся отец и снова стал серьезнее. – Ну что же ты, давай сюда подарок. Где же он?

Аран вытащил из сумки кружку и протянул ее отцу.

– О! Мне? Ну, спасибо! Красивая. Надо тогда сейчас чая-то из нее выпить!

– Какая прелесть, Аран, – улыбнулась мама, садясь рядом за стол, пока чайник вскипал.

Он некоторое время смотрел на их радостные лица, а потом тише заговорил:

– Это вообще-то… Я приехал сюда, что сказать вам кое-что.

Родители вмиг перевели взгляд на сына. Аран смотрел им прямо в глаза.

– Я пришел сюда, чтобы сказать вам… это я тогда разбил твою кружку, папа. Тогда, помните? Я не сказал вам правду.

Первый момент ничего не происходило. Не было вообще никакой реакции. Они все втроем просто сидели за столом и молчали. А потом отец поставил кружку на стол.

– Зачем ты сейчас, Аран…

– Аран, это было так давно, – почти одновременно с мужем устало проговорила мама и встала из-за стола, отвернувшись к чайнику.

– Это было восемь лет назад, – поправил ее Аран. – Я не мог раньше… почему-то не мог… Простите.

Кухня снова погрузилась в тишину, разительно меняя все вокруг. Руви появилась в дверях с большой коробкой в руках, но увидев напряжение на лицах родителей, догадливо снова скрылась в холле.

– Зачем ты опять к этому возвращаешься? Зачем…, – голос отца чуть повысился, но осекся, и он замолчал, потирая глаза.

Аран непонимающе смотрел на него, не зная, что сказать.

– Ты зачем… ты приехал, только чтобы сказать нам о том случае?

– Я поступил тогда неправильно и приехал извиниться, – неуверенно и с тем же непониманием проговорил он в ответ.

– Это, конечно, похвально…, – отец лишь покачал головой. Он явно не хотел возвращаться к прошлому. – Аран… мы ведь знали тогда…

Он снова осекся, хмурясь от нахлынувших воспоминаний. Аран почувствовал, насколько больно было отцу вновь поднимать прошлую тему: ложь сына в глаза родителям – и опустил глаза:

– Я знаю, что вы…

– Ты должен кое-что понять, – негромко перебил его отец. – Ты наш сын, и мы тебя любим. И дело ведь не в кружке. Ну разбил ты ее, ну что теперь. Только не исправляй прошлые ошибки, которых не исправишь. Ты лучше в настоящем, сейчас их не повторяй. Нам не надо от тебя кружек или чего-то еще, ты лучше для своей жизни уже что-то сделай. Все, что мы ждем, это когда ты возьмешься за ум и повзрослеешь. Ты должен понять, что в жизни не получаешь всего, чего хочешь, так просто, легко. Неужели ты думал, что купишь новую кружку, заменишь ею разбитую и получишь прощение, и все встанет на места…?

– Что? Нет, я… нет. Не так легко…, – попытался объяснить Аран, но отец его перебил:

– Но это не та самая кружка. Ты не можешь просто купить другую и все забыть. Это не ее мне дарила твоя мама. Это не из-за нее ты нам солгал. Я не жду и, наверное, не ждал от тебя извинений. Я жду, что ты повзрослеешь и научишься нести ответственность за свои поступки. Мы никогда не обижались на тебя из-за того, что ты кружку разбил, – уже тише проговорил отец, выравнивая дыхание. – Но ты нам солгал. Не проси прощения за то, на что мы не в обиде. Но я очень хочу видеть в тебе достойного человека, Аран. Достойного. Какой толк в том, чтобы вспомнить глупый случай из далекого прошлого и извиняться за него, но в настоящем не поменяться? Что было в прошлом, то прошло. Зачем сейчас к этому возвращаться? Зачем?

Аран открыл рот, чтобы объяснить, зачем, но все причины, важные Арану, уже не казались весомыми отцу. Да, он пришел, чтобы получить свое прощение. И кружку он эту купил, чтобы заслужить его. И его извинение не значит, что он поменяет свою жизнь и будет сознательно учиться и полюбит свою профессию. Аран не собирался меняться сам, он хотел изменить отношения с родными. То, чего ждал от него отец, Аран дать ему не мог. А то, чего искал Аран, у отца для него не было.

– Что-то мне… ты не помнишь, где у нас таблетки от давления лежат? – обратился он к жене.

– В моей тумбочке в спальне. Я принесу сейчас.

– Нет. Не нужно. Я сам, – проговорил он и поднялся со стула.

Аран был спокоен. Он со странным равнодушием смотрел на кружку, но ни о чем при этом не думал. Мама пересела ближе к нему.

– Ты должен его понять, сынок. Мы после того случая много говорили с ним, ждали, когда ты все-таки придешь к нам и скажешь. Но уже столько лет прошло. Мы уже все забыли, не надо к этому возвращаться. И твой отец прав, мы из-за той кружки никогда на тебя не обижались, просто то, что ты тогда… глядя ему в глаза… Забудь про это, отпусти уже прошлое. Мы тебя так любим и так переживаем с ним, когда ты попадаешь в неприятности сейчас, в настоящем. Ты лучше не давай нам поводов для расстройства сейчас, ладно?

Аран молча кивнул и поднялся из-за стола.

– Я пойду. Овид не знает, что я здесь…

– Куда ты, останься. На улице дождь, как ты пойдешь?

– У меня деньги на такси есть, мам, не переживай.

Денег у Арана не было, и он побрел по темной улице, совсем не обращая внимания на то, что куртка намокает, и вода пробирается под воротник. Он не замечал ни холода, ни дождя. Было пустынно и тихо, только дробь дождя по асфальту разносилась по ночной округе. Сунув руки в карманы, он глядел себе под ноги, не вдумываясь, в каком направлении идет, не желая пережидать дождь под навесом какого-нибудь здания. Он сосредоточил свой взгляд и свое сознание на мимолетных блесках под самыми ногами: отскакивающие брызги воды на черном асфальте как мелкие фейерверки или бенгальские огни салютовали свое приветствие одинокому прохожему.

Аран добрел до главной улицы, на которой возвышалось громоздкое темное здание городской библиотеки. Аран больше не мог идти. Даже двигаться не мог. Он не устал, но был обессилен.

Все началось с той лжи. Двенадцатилетнему Арану было настолько стыдно, что он не смог признаться. И все эти годы отец, глядя на сына, видел в нем ту ложь. И так сильно желая сделать из него достойного Человека, он строил за него его жизнь. Забыв про саму разбитую кружку, он так и не смог увидеть в нем человека достойного.

Аран вытащил из кармана сигареты и попытался закурить, но спички так промокли, что не желали давать огня. Тогда он с незажженной сигаретой сел на широкие ступени библиотеки и, сунув руки в карманы мокрой куртки, принялся равнодушно наблюдать за брызгами дождя. Изредка проезжали мимо автомобили, но никому не было дела до Арана, как и ему – до них.

Время, казалось, остановилось. Он не имел понятия, сколько вот так уже сидит на лестнице библиотеки, промокший до нитки с сигаретой в зубах, и ему было все равно, сколько он просидит еще. Вдали снова появился автомобиль, но Аран даже не поднял глаз, продолжая смотреть в одну точку. Однако машина замедлила ход, а чуть проехав вперед, и вовсе затормозила и дала задний ход, останавливаясь прямо перед ним. Из нее кто-то вышел и подбежал к нему.

– Аран? Это ты? Ты что здесь делаешь? Да ты промок весь!

Он поднял глаза и на мгновение зажмурился, посчитав, что ему мерещится нереальное. Перед ним стоял Артур Гард, задрав над головой ворот своего пальто.

– Здорово, Арти, – еле шевеля губами, меланхолично произнес он то ли по привычке, выработанной с «Нэти» Гоббинсом, то ли желая уязвить высокомерного Гарда, которого его девушка зовет уменьшительно-ласкательным именем. – Книгу хочу взять. Жду, когда библиотека откроется. Ты езжай, куда там ехал.

Однако Гард грубо обхватил одной рукой подбородок Арана, заглядывая ему почему-то в зрачки. Аран не сразу подумал про алкоголь или наркотики, видимо, пришедшие на ум сокурснику.

– Пошли со мной, – резко сказал он, хватая Арана за рукав.

– Давай устроим драку как-нибудь потом, – дернулся Аран, но, обессилев, вырваться из хватки не вышло, – я сейчас не в настроении.

– Вставай, говорю, Рудберг! Я из-за тебя тут сам сейчас промокну!

У Арана не было сил даже спорить. Он выплюнул мокрую сигарету и попытался подняться на ноги. Только сейчас он понял, что все конечности затекли и онемели. Обходя автомобиль, его пошатнуло, и он наклонил голову, чтобы унять неожиданное головокружение.

– Ты как, на ногах стоишь? – кинул ему Гард, но Аран не удосужился ответить и просто сел в машину на переднее сиденье. Секунду спустя сел и Артур и тут же включил обогреватель и выключил орущую в салоне музыку. Внутри сразу стало тихо, и Аран слышал лишь поскрипывание дворников по стеклу и дождь за окном. Его немного трясло, и от холода, и от усталости.

– Куда тебя? Отвезти куда-нибудь? – спросил Гард.

Аран чувствовал, как капли скатываются с мокрых волос по его лицу. Он равнодушно пожал плечами:

– В ад.

Артур кинул на него беглый взгляд и, покачав головой, надавил на педаль газа:

– Ремень пристегни.

Держась одной рукой за руль, он дотянулся до бардачка и достал оттуда пачку сигарет и серебристую зажигалку и бросил их на колени Арану. Тот не отказался, но не произнес ни слова в благодарность. Его пальцы онемели, и пришлось помучиться, прежде чем ему удалось открыть и зажечь зажигалку. Однако с первым вдохом сигаретного дыма его тело немного расслабилось, и он, протянув сигареты обратно, на мгновение закрыл глаза, прислушиваясь к шуму колес по мокрому асфальту. Они ехали молча, разве что Гард изредка хмуро поглядывал на Арана, который прислонился головой к стеклу и тоскливо смотрел на размытые огни в мелькающих за окном зданиях. Он думал, чем заняты сейчас все люди в этих домах. Сидят за большим семейным столом за чаем после ужина, или ругаются по мелочам, вроде того, чья очередь гулять с собакой, когда на улице такой дождь, или просто готовятся ко сну? Привычное, очень знакомое чувство вины напомнило о себе Арану, и он, все еще глядя в стекло, вытащил сигарету изо рта и спросил:

– Куда ехал-то? Надо ж куда-то было?

– Не куда, а откуда, – с привычной для него невозмутимостью ответил Гард. – В кино с Лейлой был.

– М, – кивнул Аран самому себе. – И как фильм?

– Не в курсе. Проспал.

Они снова замолчали. Аран не спрашивал, куда они едут. Ему было все равно, главное, чтобы не сразу домой. Он бы не выдержал расспросов от Овида или заточения в четырех стенах своей комнаты.

Через несколько минут Артур припарковался в самом бизнесцентре города, у высокого застекленного здания финансовой компании «Гардиан-Траст», в котором еще горели окна на средних и верхних этажах, и выключил зажигание.

– Пошли. Приехали.

Возможно, под влиянием легкого любопытства, а, возможно, по привычке делать то, что ему говорят все вокруг, но не то, что хочет он сам, Аран молча отстегнул ремень своими онемевшими пальцами и вышел из машины. Он выкинул окурок в урну и поднял голову на небоскреб, до головокружения, как мифический колосс, уходящий в высоту и теряющийся в темноте ночного неба. Гард уже направился к стеклянным дверям и помаячил сидящему за стойкой рецепции ночному портье, который тут же подошел и открыл кнопкой раздвижные двери.

– Господин Гард, вечер добрый!

– Привет, Барт, – он, не останавливаясь, махнул ему и прошел внутрь, кивнув Арану сбоку, чтобы следовал за ним. – Ничего, если мы тут подсохнем? До нитки промокли. Дождь переждать надо.

– О чем разговор, без проблем!

Аран проследовал за сокурсником, кивнув в приветствии пожилому человеку в униформе и с беджом «Бартош», который вежливо ему улыбнулся. Сейчас Аран искоса с подозрением вглядывался в Артура Гарда, который вел себя несвойственно своим высокомерию и надменности, постоянно выказываемым при встрече с Араном. Он с ухмылкой переговаривался с охранником по разным мелочам, пока шел к рецепции, а затем перегнулся через стойку и вытащил откуда-то ключи.

– Вы в склады? – спросил Бартош, показывая рукой на ключи. – А то еще тут офисы работают. Аудиторы засиделись, у них, говорят, сдача на следующей неделе. Не хотите туда подняться?

– Не, к ним я точно не хочу, – усмехнулся Гард, отряхивая свое пальто от дождевых капель. – Нам туда, где полотенца и горячие напитки. Чертов дождь.

– Весь вечер идет, но, глядишь, через полчаса перестанет, уже не так льет. Сварить вам и вашему другу кофе?

– Не, мы сами разберемся, спасиб.

Он уже куда-то направился, снова грубо схватив Арана за рукав, но потом снова развернулся к портье:

– Барт, будь другом, не говори никому, что я тут. Даже если отец сам лично спросит. Я сейчас не хочу с ними пересекаться.

– Я вас не видел.

Аран на ходу рассматривал высокие потолки и странные картины на стенах с изображением разноцветных геометрических фигур и клякс краски. Справа прямо со стены сбегала тонким слоем вода в узкий резервуар, по обеим сторонам которого стояли вазы с невысокими пальмами.

– Работаешь тут? – без особого интереса спросил Аран, только чтобы уже нарушить молчание.

– Нет, – не оглядываясь на него, ответил сокурсник. Сейчас он шел чуть впереди по коридору, прокручивая на пальце ключи, – но однажды буду. Здесь компания моего отца.

– Где? На тех верхних этажах?

Гард обернулся, и Аран снова заметил тень превосходства в его выражении и его голосе:

– Везде. Все здание принадлежит ему, – он снова отвернулся. – И не оно одно.

– Пф, – цинично прыснул Аран, – а у меня рыбки в детстве были.

Артур остановился у нужной двери, открыл ее ключом и включил свет при входе.

– Это типа хозяйственной комнаты тут, – объяснил он, проходя внутрь и включая настольные лампы. – Тут компания хранит весь хлам, нужный и ненужный. Хотя… таких складских офисов тут море.

Аран медленно прошел внутрь, неуютно поежившись от неприятного прикосновения своей холодной мокрой одежды. Артур продолжал без перерыва что-то рассказывать.

– Это, можно сказать, любимая комната во время деловых переговоров. Каждый раз на совещании отец говорит секретарше: «Милочка, сделайте-ка нам кофейку, да покрепче, если вы меня понимаете», а она ему: «Ой, да, с удовольствием!», – он передразнил женский голос, и губы Арана невольно дрогнули в усмешке. – И скорее в эту комнату, а потом возвращается уже на совещание с бутылкой виски. Понимаешь? У них каждое совещание – это маленькая попойка.

– Ты че такой болтливый, Гард? – не выдержав, немного резко кинул ему Аран, снова возвращаясь к своему угнетенному состоянию. Он сел на стул и устало провел ладонью по лицу. Артур гордо вскинул голову и презрительно скривил рот:

– Ты тоже, знаешь ли, на лекциях каждый день стекла битой не бьешь, как после занятий во дворе.

– Справедливо. Только это была не бита, а труба, – с легким оправданием ответил Аран.

– Вот такие детали мне вообще неинтересны, – агрессивно ответил Артур, открывая все подряд шкафы и полки в поисках чего-то определенного. Аран подумал, что дождь и правда должен вот-вот закончиться, а Артур Гард явно выполняет самаритянский долг не при особом желании, и к тому же ему не хотелось никому доставлять проблем, даже тому, кто своим высокомерием и надменным молчанием столько раз задевал гордость Арана. Наблюдая за тем, как Гард становится с каждой минутой все раздражительнее, он вздохнул и произнес:

– Я пойду. Поздно уже.

Артур ответил с той же раздражительностью:

– Сиди, где сидишь.

Наконец, он нашел то, что искал, и стянул с полки белоснежные махровые полотенца.

– На, голову высуши, пока не простыл, – он грубо кинул Арану полотенце и направился к столу у дальней стены, на котором стоял чайник, перевернутые на блюдцах верх дном чашки, пачки с чаем, печенье, сахар и прочие принадлежности для чаепития. Аран бросил злобный взгляд на сокурсника, но все же накрыл голову полотенцем, вытирая лицо и взъерошивая волосы. Артур снял свое кашемировое полупальто, бросив его на стул, и поставил кипятиться чайник. Он вернулся к Арану и сел напротив на стул. Аран убрал полотенце и в отражении темного оконного стекла увидел, что теперь его волосы торчат во все стороны. Не желая видеть себя самого, он перевел взгляд на Гарда. Они сидели молча, смотря друг на друга, прицениваясь, как два противника перед схваткой. В какой-то момент Гард едва заметно нахмурился и отвел глаза, коротко выдохнув носом. Раздался щелчок, и шум кипящего чайника стих.

– А, чай, – вспомнил Артур и поднялся. Он принялся греметь чашками и пакетами, совсем не глядя на Арана. – Не хочешь рассказать, что там с тобой стряслось?

Аран смотрел в одну точку. Причин не отвечать было много. Начиная с того, что его слушатель обычно одаривал его презрением и антипатией при каждой встрече, не говоря уже о том, что это вообще был их первый разговор, и делиться с человеком, о котором ничего не знаешь и который не знает тебя, было неразумно и нелогично. Причины были, но ни к одной из них Аран не прислушался.

– Лишился отцовского благословения, – ответил он. Артур молча поставил на подносе чашки и печенье на круглый столик сбоку и со скрежетом придвинул его на середину. Арана вдруг передернуло от холода, и он обхватил себя руками.

– Я вернусь сейчас, – ровным голосом произнес Гард и направился к двери, кинув уже перед выходом равнодушный взгляд на Арана. – Пей, пока горячий. Согреешься. Я бы тебе чего покрепче предложил, только поверь, это не поможет. Хуже только станет.

Он вышел из комнаты, оставляя Арана наедине с тишиной и вокруг, и внутри его самого. Он ни о чем не думал, даже не пытался понять, ненавидит он сейчас Гарда или испытывает благодарность. Сидя без движений, он поймал себя на мысли о непривычной тишине и практически полном отсутствии звуков. Здесь не было ни тиканья часов, как дома, ни жужжания техники, как на работе, ни далеких приглушенных голосов из коридоров, как во время экзаменов за дверью аудитории. Аран почувствовал себя одиноким. Если он вдруг сейчас исчезнет, то, конечно, семья будет переживать и все такое, но в целом в мире ничего не изменится, и его исчезновения никто не заметит. Он не вершит судьбы многих миллионов, он не решает политические конфликты, и от его поступков мир не впадает ни в равновесие, ни в хаос. Тогда он сделал попытку себя успокоить: «Что ж, я безопасен для мира».

Замок щелкнул, и в дверях снова показался Артур с костюмом на плечиках, в целлофановом пакете и рубашкой в совсем новой упаковке.

– А чай так и стоит, – раздраженно, но при этом флегматично прокомментировал Гард, глядя на кружку, стоящую перед Араном. – На вон, переоденься. Меньше всего на своей совести хочу твою смерть.

– Не надо, Арти, – тоскливо ответил Аран, глядя на кружку, – мне ничего не надо.

– Переодевайся давай! – вспыльчиво процедил Гард. – Упрямый же ты человек, Рудберг!

Он порывистыми движениями сам сдернул с костюма пакет и бросил его Арану, принявшись вытаскивать иголки из упаковки рубашки.

– Это все компании принадлежит, – все еще злясь, пояснил он. – Не совсем уверен, для чего они одежду здесь держат. Наверное, на случай, если кто-то кофе выльет на себя перед совещанием. А может, чтобы после купания в бассейне – у нас тут бассейн есть, – с видимым удовольствием не преминул добавить он, – потом чистую одежду надеть. Всегда приятнее, когда…

По телу Арана пробегала мелкая дрожь, и время от времени его всего передергивало, потому он сдался в своих не особо упрямых попытках отказаться от помощи этого выскочки и принялся стягивать с себя промокшую куртку. Снять мокрую, прилипающую одежду оказалось не так просто. Еще сложнее оказалось натягивать на свое влажное тело одежду сухую. Расквитавшись, наконец, с трудоемким занятием, он почувствовал тепло и усталость и снова сел на стул, даже взяв чашку, чтобы согреть руки. Гард окинул его взглядом и презрительно усмехнулся:

– Тебе идет. Не хочешь тут работать? На меня.

Аран показал ему неприличный жест, даже не поднимая глаз, и почувствовал, как Гард довольно ухмыльнулся и снова сел на стул напротив. В воздухе вновь повисло молчание, но теперь тишину нарушало дыхание еще одного человека.

– Уверен, что все у вас там наладится, – тихо и уже спокойно проговорил неожиданно Гард. Аран по привычке похлопал себя по карманам в поисках сигарет, но вспомнил, что все – в его мокрой одежде, и разочарованно вздохнул. Артур достал из своего кармана пиджака пачку и зажигалку и, закурив сам, положил их на стол Арану.

– Нас в семье трое детей, – раскуривая сигарету, объяснил Аран, – и у отца для благословения есть и другие варианты.

– Хм, а у моего – нет, – задумчиво поддержал разговор Артур. – Я единственный ребенок, и отец намерился сделать меня королем мира.

Выдыхая сигаретный дым, он поднял глаза на Арана и откинулся на спинку стула:

– Расскажи, что случилось.

Похоже, они оба все же успокоились. Или, по меньшей мере, научились не давать выхода своему раздражению и взаимной неприязни.

– Восемь лет назад я разбил кружку отца, – спокойно ответил Аран.

Своих объяснений он не продолжил, снова о чем-то с грустью задумавшись, и Гард поднял брови:

– Серьезно? У вас все в семье такие сентиментальные?

– Я впервые в жизни тогда солгал родителям. Сказал, что не я это сделал, – он подумал и исправился, подобрав другие слова. – Я их разочаровал. Потом из-за этого вся наша семья долго в норму прийти не могла, никто ни с кем долго не разговаривал.

Он снова затянулся сигаретой, смотря в стол.

– В нашей семье самое важное – это самоуважение и достоинство, как повторяет папа. Так что однажды я все-таки, наверное, разобью нос твоему Руфусу, если он меня доведет. Так вот, солгать родителями, намеренно, глядя им в глаза, и пять раз повторить: «я этого не делал», это, как бы тебе объяснить, – он зажмурил один глаз и скривил рот, подбирая слова, – очень низко и подло.

Аран ненадолго замолчал, бросив мимолетный взгляд на Гарда. Странно, но тот его не перебивал, не усмехался, и – что еще удивительнее – он его слушал. Тогда Аран снова вернулся к своему рассказу:

– А самое ужасное, что они меня ни разу за ту ложь не упрекнули. Все ведь поняли, но ни разу мне ничего не сказали. И продолжали относиться ко мне с прежней… заботой что ли, – он вспомнил про заклеенные кроссовки за следующий день после ссоры. – Я никакого наказания вообще не получил. И от этого стал чувствовать себя виноватым. Постоянно чувствовать виноватым.

Он снова ненадолго замолчал, задумчиво прокручивая в одной руке кружку.

– Знаешь перекресток Озаровской и Магистральной? Там сейчас пиццерия какая-то стоит на углу. На том месте много лет назад сидел один нищий, Иоанн. Ну, прозвище у него такое было. Мне мимо него приходилось каждый день по два раза проходить в школу и обратно. Вот он еще как-то подталкивал меня признаться родителям, правду сказать, и все повторял мне, что я должен простить себя самого, иначе всю жизнь буду виноватым себя ощущать. Я его побаивался тогда, все называли его сумасшедшим и все такое, но все равно, он был тогда единственный, кто пытался хоть что-то сделать для меня в случае с той кружкой. Однажды я заметил – по осени уже было, даже зима, точно, зима настала – что его ботинки все изорванные были и в дырах, что даже пальцы видать. А он все время на холодной земле сидел. Тогда я взял однажды и принес ему старые зимние ботинки Овида, которые мне должны были перейти от него. Овид – это брат мой, старший. Я средний ребенок, – почему-то пояснил эту деталь Аран. – Так он за эти ботинки аж расплакался там, на моих глазах. Когда родители узнали, что я сделал, они ругались долго, кричали и потребовали, чтобы я сам пошел и вернул обувь. У нас не так много денег было, – немного смущенно объяснил он, – трое детей, и родители тогда начинали уже собирать деньги на учебу Овида, и поэтому экономить приходилось на всем. Они просто не могли себе позволить тогда зимнюю одежду для всех троих детей. Вот. А я заявил, что не пойду. Не стану забирать у Иоанна обувь, потому что она ему нужнее. А потом я узнал, что маме пришлось продать брошь бабушки, чтобы купить мне ботинки. Как же мне тогда паршиво было! А уже где-то весной Иоанн умер, от воспаления легких, кажется. Когда администрация района забирала его тело с улицы, на нем эти ботинки были, хотя уже весна была. Вот после этого я и сорвался совсем. В драки влезать стал, курить начал – отец меня за это до полусмерти чуть не побил. Отучить пытался. Я после школы где-то на задворках с приятелями первую сигарету попробовал, а кто-то из учителей заметил и родителям рассказал. И ведь мне тогда не понравилось курить, но больше назло продолжил, когда меня исколотили. Из вредности.

Он отставил кружку на стол и стал просто курить, рассматривая пуговицы на расстегнутых манжетах светло-голубой рубашки. Артур тоже не произносил ни слова, но не сводил с него взгляда. Аран пришел к каким-то выводам: сейчас, когда выговорился, мысли, будто, встали на полки по местам.

– Знаешь, – сказал он, обращаясь в воздух, больше к самому себе, – результат от наших поступков есть всегда. Последствия. И это самое важное и самое страшное, страшнее наказания. Потому что неважно, заслужил ты прощение или получил наказание – не это имеет значение, а последствия. Например, по твоей вине произошла автомобильная авария. И ты боишься, что все, попал, сейчас начнутся разборки, полиция приедет, тебя прав лишат или в тюрьму загремишь. Но неважно, накажут тебя или нет, посадят тебя или права отберут. И даже неважно, простят ли тебя, отпустят ехать дальше, махнут рукой и забьют на все. Нет, – в раздумьях покачал он головой самому себе, глядя прямо перед собой. – Не это, не наказания или прощение важны. А последствие. Потому что последствия есть всегда. Разбитая машина, или покалеченное здоровье. Или смерть. Вот, чего нужно бояться. Какая теперь разница, простили бы меня родители за разбитую кружку, или наказали бы они меня, выпороли за ложь. Неважно. Теперь я живу и разгребаю последствия.

Похоже, он наговорился. Он повернул голову и тоскливо стал смотреть в зеркальное отражение в окне. Точная копия реальности, но в ассиметричной проекции.

– Ты че у нас на факультете делаешь, Рудберг? – неожиданно негромко спросил Артур Гард с забытой дымящейся сигаретой в застывшей в воздухе руке. Аран посмотрел на него, но вместо ожидаемой язвительности увидел в глазах Артура блеск изумления. – На самом грязном и коррумпированном факультете.

Аран удивленно нахмурился, но комментировать не стал, просто ответив:

– А это и есть мои последствия. Мне теперь смелости не хватает бросить все это дело. Учебу, работу. Потому что этого хотят родители. Я слабый человек. Мне теперь ни на что смелости не хватает.

– Это тебе-то смелости не хватает? – цинично усмехнулся Гард, вспомнив наконец про сигарету. – Ага. А то я не видел, как ты за Гоббинса в столовой заступился перед всеми, когда эти придурки… Или как ты методично врагов себе наживаешь среди профессоров. Я бы на твоем месте не осмелился.

– Это не смелость. Это глупость, – закатил он глаза.

– Как скажешь, – в явном несогласии с улыбкой ответил Гард, слегка сощуриваясь.

Аран внимательнее посмотрел на него. Он совсем не понимал Артура Гарда, балансирующего на грани унижающего высокомерия и человеческого сопереживания или простого любопытства. Каждый раз, когда усмешка или равнодушие исчезали с лица Гарда, в его глазах читалась легкая агрессия и противление к Арану.

– Можно тебя спросить кое о чем? – Аран задумчиво вглядывался в лицо сокурсника.

– Рискни.

Аран выждал несколько секунд и наконец спросил:

– Зачем ты себе мою ручку забрал? Когда я свои вещи уронил в коридоре.

На лице Гарда вновь обрисовались одновременно непонимание, неприязнь и надменность:

– Забрал я? Твою что, ручку? У тебя с головой непорядок, Рудберг?

Аран лишь закатил глаза и выдохнул:

– А, забудь.

– Если тебе ручка нужна, бери, какая понравится, – Гард с приподнятым подбородком вяло кивнул в сторону стеклянного шкафчика, в котором хранились канцелярские принадлежности. Аран открыл рот, чтобы съязвить в ответ, но тут раздался телефонный звонок, и Артур достал из кармана свой телефон:

– Да? Ну что? Я же сказал, что с Лейлой на свидании буду. Вернусь, когда вернусь.

Он снова отключил телефон и убрал его в карман пиджака.

– Ладно, – подытожил Аран, не желая злоупотреблять вынужденным гостеприимством или становиться для кого-то новой проблемой, – я пойду уже.

– Насколько я понял, тебе теперь некуда спешить, – иронично пошутил его сокурсник.

Аран не сдержался и раздражительно съязвил в ответ:

– Насколько я понял, ты – нарасхват.

Он все-таки сделал глоток горячего чая, тут же пожалев, что не выпил его раньше: приятный жар прокатился по его телу до желудка; и поднялся на ноги, собирая с соседнего стула свои мокрые вещи.

– Как хочешь, – зевнул Гард, тоже вставая на ноги. – Поехали.

– Я сам дойду, мы с братом здесь недалеко живем, – возразил Аран, однако Артур полностью проигнорировал его.

Уже несколько минут спустя он ждал у своей машины, когда Аран сядет в автомобиль. Дождь еще покрапывал, но улицы окончательно стихли. Не было даже машин, такси или припозднившихся прохожих. Аран объяснил, куда ехать, и некоторое время они оба молчали, глядя в лобовое стекло и думая каждый о своем. Уже подъезжая к знакомому району, Аран взялся за край своей новой рубашки и неуверенно произнес:

– Я не знаю, как их тебе…

– Это не мое. Я такое не ношу, – снова поднял подбородок Гард, будто его личные вкусы и стиль только что были задеты словами Арана. – Себе оставь.

Аран злобно сжал губы. Ну почему явная помощь в случае с Гардом кажется подачкой? Он не стал ничего говорить и даже не желал выражать каким-то образом свою благодарность. Но больше всего Арана злило то, что Гарду будто даже его признательность была не нужна.

– Почему ты мне помог? – серьезно спросил Аран, уставившись хмурым непонимающим взглядом в панель бардачка перед собой. Артур думал над ответом недолго:

– Для собственного удовольствия.

Это подтвердило ожидания Арана, и он цинично усмехнулся:

– М, понятно, чтобы заставить чувствовать меня твоим должником? Унизить так?

– Нет, Рудберг, не поэтому, – громче перебил его Гард, но почему-то в этот раз не злясь, – а потому, что не тебе одному совершать иногда человечные и благородные поступки. Я, может, тоже что-то могу сделать. Никогда не думал о таком варианте?

Арану стало стыдно. Он коротко посмотрел на Артура и тише сказал:

– Извини.

Однако спасибо он и из себя выдавить так и не смог. Они подъехали к дому Арана, и Гард, откинувшись на сиденье, повернул голову на бок, флегматично глядя на него:

– Рудберг, сделай одолжение, не попадайся больше мне на пути.

Уже позже Аран подумал, что таким горделивым способом Гард просил его больше не попадать в неприятности, чтобы больше не было поводов спасать его, и таким образом хотел проявить свою человечность, возможно, частично завидуя той, которую проявлял Аран. Но в тот момент Аран воспринял его слова буквально и как грубость и лишь кинул в ответ:

– Пошел ты.

И вышел из автомобиля, громко хлопнув дверью.

Несмотря на то, что Аран простоял под горячим душем целых полчаса, стараясь себя отогреть, и долго отпаивал себя горячим кофе, наутро он обнаружил себя с температурой и сопливым носом. Стоя по обыкновению у ворот университета и куря сигарету, он злился на собственную болезнь, потому что понимал, что в таком вот состоянии ему придется отучиться и отработать весь день сегодня и завтра, пока не настанут выходные.

Гоббинс подошел к нему, подозрительно разглядывая его еще за несколько метров:

– Привет, Аран. Ты чего, забо-олел что ли?

Аран громко чихнул и на мгновение закрыл глаза, чтобы унять давящую боль.

– Отвали, Нэти. Держись от меня подальше, если не хочешь вирус словить. И знай, что болеть я буду долго, как минимум полгода.

Нэт не обратил внимания на его остроты. Он был действительно обеспокоен.

– Что-то я не по-онял, ты же еще вче-ера нормально себя чуувствовал. Когда успел простыть? Но-очью что ли?

Аран устало вздохнул, не желая ни с кем разговаривать. У него разламывалась голова, было все стянуто в носу, и он жутко хотел спать. Поверх плеча Гоббинса он увидел идущего к университету Артура Гарда в обнимку с какой-то новой девушкой и двумя приятелями. Гард одарил его тем же долгим и безразличным взглядом и с тем же презрением отвернулся.

– В се-таки хорошо иногда, что в мире ничего не меняется, – задумчиво проговорил Аран. – Всегда в таком случае знаешь, чего ждать от завтрашнего дня и к чему готовиться. Ведь да, Нэти?

Все действительно осталось на своих местах. После разговора с родителями Аран лишь получил подтверждение всем своим опасениям, нашел ответ на вопрос о последствиях, но в целом ничего не изменилось. Артур Гард приписал себе благородство, о котором, судя по всему, не собирался никому рассказывать, но агрессивного отношения к Арану не поменял. Ожидая от самого себя, что он как минимум разочаруется и в себе, и в окружающих людях, и во всем мире, Аран скорее почувствовал облегчение: иногда хорошо, когда ничего не меняется.

Однако уже сидя на лекции, к которой не присушивался из-за своего насморка, кашля и гудящей головы, Аран в очередной раз бесцельно водил глазами по рядам аудитории, подперев голову рукой, и вгляделся в Артура Гарда. Он левой рукой что-то конспектировал своей серебристой дорогой ручкой, при этом в пальцах другой руки прокручивал пластмассовую ручку Арана. Аран даже сел прямее и чуть придвинулся, чтобы убедиться, что ему это не кажется. Но действительно, правой рукой он бездумно проворачивал вокруг своих пальцев так отлично знакомую Арану ручку.

– Это мир сейчас сходит с ума или я схожу? – нахмурившись, ошеломленно прошептал он.

– Вот-вот, – отозвалась сидящая рядом Лора, вслушивающаяся в лекцию профессора. – Я ни слова не понимаю, что он говорит.

– Кто что говорит? – с любопытством склонилась к ним Бейб.

Весь остаток дня Аран наталкивался на подчеркнуто пренебрежительное отношение Артура Гарда во время перерывов в коридорах, на обеденном перерыве или в аудиториях в ожиданиях начала лекций. Если Аран был особо невнимателен, он неосмотрительно направлялся к выходу из аудитории, не глядя по сторонам, и тогда Гард будто специально отталкивал его в дверях, задевая своим плечом, высокомерно подняв подбородок. В кафетерии во время обеда стоило Гарду заметить Арана, как он вставал, чтобы пересесть к нему спиной. Аран про себя подумал, что Гард уже может даже не стараться показать свою неприязнь новыми способами: он и без того уже все понял. Однако Гард будто считал недостаточными все предыдущие попытки уязвить его самолюбие и пользовался любой новой возможностью продемонстрировать Арану свое превосходство. Но несмотря на все это, Аран не мог заставить себя ответить на грубость Гарда, все же подозревая за собой некую благодарность и признательность за то, что тот вывел его из эмоционального ступора посреди ночи в дождь, и больше за то, что оставил это между ними двумя, не насмехаясь над его маленькой личной драмой и не давая поводов для насмешек его приятелям.

После работы он намеревался зайти в бар повидаться с Кристин и просто отвлечь себя от дурных мыслей, но под вечер ему стало действительно плохо, и он отправился домой спать. А наутро он понял, что ему стало только хуже. Хрипота и боль в горле вперемешку с тяжелой головой, сильным насморком и общей усталостью убивали все желание подниматься с постели. И лишь мысль о том, что завтра будет суббота, его маленький личный шалом, помогла ему пересилить желание пропустить лекции и рабочий день.

Утренний моцион был испорчен предучебной лекцией Нэта Гоббинса у ворот университета, который рассказывал курящему Арану, что Новак был выдвинут на номинацию «Человек года» и наверняка в будущем займет пост главы городского верховного суда. Аран больше не мог выносить этот бред про то, что ему следует присматриваться и прислушиваться во всем к профессору, потому что именно такой человек являет собой идеал адвоката. Бросив недокуренную сигарету, он с раздражением направился в ворота, нечаянно столкнувшись в спешке с внезапно появившимся Гардом, который злобно процедил сквозь зубы:

– Кажется, я уже просил тебя не попадаться на моем пути!