Красное платье. Книга 1 Вюрм Элиз

Глава 2

Позже, на пароме, Мэй сидела в салоне для пассажиров, и ей хотелось пойти к этому мальчишке…

Она спросила себя, чего ты хочешь? Разругаться с ним? Или сказать ему «прости»?

Она подумала, и то, и другое.

Мэй включила свой iPod и Depeche Mode «Enjoy the Silence», закрыла глаза.

Она всегда ругается с теми, кого хочет оттолкнуть. Она разругалась со всеми кто знал Астона, она даже предала их дочь!

Мэй не выдержала, встала, ноги понесли ее словно крылья. Она вспомнила «Птицей Гермеса меня называют, крылья свои пожирая сам себя укрощаю».

Мэй подумала, Бог отнял у человека крылья, но дал ему ноги, и мы летаем, по земле, ползком…

Он был на корме, стоял в стороне от толпы.

Увидев его, Мэй вспомнила как Дэйв пел «Наслаждение остается,

Так же как и боль»…

Она подумала, да, из-за этого все так … страшно, нас преследует полиция Правды!

Мэй подошла к нему.

– Мистер Вентури?

Океанос посмотрел на нее. Вновь этот взгляд, который она увидела, когда он встречал ее в аэропорту – грустный и спокойный. Так смотрят те, кто смирился. Она видит этот взгляд, когда смотрит на себя в зеркале.

– Что вы хотели, Мэй?

Мэй почувствовала, как ветер ударил ее в лицо и растрепал ей волосы.

– Вы спросили меня, почему я бросила моего ребенка… Я хотела забыть ее отца, Океанос!

Странно Океанос посмотрел на нее, он словно испытал облегчение.

– Вы ненавидели его или любили?

– Я его недолюбила!

Глава 3

– Мой дом, – Сказал ей Океанос, когда они въехали в Вентури. – Город-крепость…

Он посмотрел на нее, улыбнулся.

– Вам тут понравится.

Мэй удивилась.

– Почему вы так думаете?

Океанос перевел взгляд на дорогу.

– Вам нужно было уехать…

Он сделал паузу.

Музыка в его машине… Мэй захотелось спросить его об этой музыке.

– Помните гравюру Доре «Изгнание Адама и Евы из Рая»? «И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят»…

Океанос посмотрел на нее вновь.

– Нас тоже выслали, Мэй!

Вилла «» – «Леда») стояла на скале, над морем.

Мэй спросила Океаноса «Почему «Леда»?

– Так зовут мою мать. – Ответил ей он.

Она удивилась, Океанос не хотел говорить об этом.

Мэй обратила внимание (только сейчас) на то, как он одет – черный деловой костюм, белая сорочка без галстука, и… жилет, шелк и пурпур.

– Отец сказал мне «Любовь к женщине как морская волна, ты либо сливаешься с ней, либо отступаешь»!

– Сливаешься? – Сказала она.

– Да, Мэй, море невозможно подчинить. Если тебе кажется, что ты подчинил себе море, это значит, что то была лужа…

– Это значит, что ты ошибся. – Закончила за него Мэй.

Их встретила женщина.

Мэй поразил ее взгляд – гордый до настороженности! Она тоже была из семейства кошачьих, но, львица.

Женщина поздоровалась с Океаносом по-испански, что-то сказала ему, ее голос звучал взволнованно и нежно.

Он улыбнулся, посмотрел на нее очень ласково, и сказал ей по-английски «Здравствуй. Прости меня».

– Мэй, – Океанос перевел взгляд на нее. – Знакомьтесь, Палома – управляющая домом.

Когда он показывал ей ее комнату, Мэй спросила его:

– Почему Сильвия не встретила меня? Не захотела?

Океанос посмотрел на нее, улыбнулся.

– Вы всегда такая?

Она удивилась до смущения.

– Какая?

– Переживаете из-за того, что еще не случилось.

Мэй захотелось сказать ему:

– Боюсь, что это уже случилось.

– Не бойтесь!

Вновь улыбка, настойчивый взгляд.

– Если что-то уже случилось, Мэй, так даже лучше – вы знаете, что вам делать, вы знаете, если не как, то, от чего вам защищаться!

Да, он прав…

– Сильвия сейчас в Риме со своими друзьями, – Сказал ей Океанос. – Она приедет к ужину.

Он словно попросил ее об этом, приехать к ужину… Мэй это почувствовала, или то ее извечная неуверенность???

– Отдохните, – Сказал ей Океанос, мягко, но безапелляционно. – Распакуйте свои вещи, развесьте платья… обыденные дела успокаивают!

Она подумала, ты все понимаешь…

– В одном хорошем фильме звучат такие слова: «Когда я прихожу в этот сад, созданный моими предками, я вспоминаю: как и эти цветы, все мы умираем. Чувствовать жизнь в каждом вздохе, в каждой чашке чая, в каждой жизни, которую мы отнимаем это и есть путь Воина; это и есть Бусидо»… – Сказал ей он.

Чувствуйте жизнь, Мэй, в том, что вы потеряли и в том, что вы обретаете, во всем есть жизнь!

Это была комната в греческом стиле, светлая, воздушная, и элегантная. В ней было уютно. В ней было тепло.

Мэй нерешительно села на диван темно-синего цвета, посмотрела на столик и кресло в стиле Модерн, серебристого цвета. Очень красиво… Она живет в трейлере, чистом, но бедном. Беднота всегда стремится к чистоте, и выглядит еще беднее!

Мэй подумала, я сломалась, после смерти Астона, я сломалась…

С годами она поняла, что позволила себе слабость слабого – умирать от горя, сила сильного жить с горем, а слабость слабого, умирать от горя.

Жалеет ли она об этом? Иногда. Из-за дочери. Но только иногда!

Глава 4

Через час к ней пришла Палома.

– Океанос приглашает вас выпить с ним аперитив.

– Спасибо.

Мэй немного растерялась, для нее это слишком необычно.

– Вы не похожи на дочь.

Женщина посмотрела на нее внимательно и здумчиво.

– Да, – Согласилась с ней она. – Мы живем на одной планете, но в разных мирах.

Палома посмотрела на нее со смятением.

– Вы жалеете?

Мэй печально улыбнулась.

– В итоге каждый оказывается на своем месте, там где должен был быть. Мне нет места в ее мире, так же как ей в моем.

Она была красива, Палома… даже очень красива! Черные волосы и карие глаза, фарфоровая кожа…

– Как странно, – Сказала ей Палома. – Вы напомнили о книге, которую я читала в тюрьме.

Мэй удивилась, улыбнулась, развеселилась.

– В тюрьме?

– Да, – Красавица брюнетка заглянула ей в глаза. – «Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по морде человека!

Я сижу у себя в комнате и ничего не делаю.

Вот кто-то пришел ко мне в гости, он стучится в мою дверь. Я говорю: «Войдите!» Он входит и говорит: «Здравствуйте! Как хорошо, что я застал вас дома!» А я его стук по морде, а потом еще сапогом в промежность. Мой гость падает навзничь от страшной боли. А я ему каблуком по глазам! Дескать, нечего шляться, когда не звали!

А то еще так. Я предлагаю гостю выпить чашку чая. Гость соглашается, садится к столу, пьет чай и что-то рассказывает. Я делаю вид, что слушаю его с большим интересом, киваю головой, ахаю, делаю удивленные глаза и смеюсь. Гость, польщенный моим вниманием, расходится все больше и больше. Я спокойно наливаю полную чашку кипятка и плещу кипятком гостю в морду. Гость вскакивает и хватается за лицо. А я ему говорю: «Больше нет в душе моей добродетели. Убирайтесь вон!» И я выталкиваю гостя»…

Она поняла.

– Сначала заканчиваются слезы, а потом добродетель.

Когда Мэй вошла в гостиную в сопровождении Паломы, Океанос сидел в кресле, а у его ног лежала немецкая овчарка.

Молодой человек вежливо встал, собака не пошевелилась.

– Это невоспитанное существо зовут Шоколад, – Сказал ей он, посмотрев на собаку. – Мы давно дружим. Очень давно. И уже не пытаемся перевоспитать друг друга.

Океанос перевел взгляд на нее.

– Друзья это те, кто не пытается перевоспитать друг друга.

Он посмотрел на Палому, кивнул ей, и она вышла.

– Что вы желаете в качестве аперитива? – Спросил ее Океанос. – Ракия? Бехеровка? Узо?

Мэй улыбнулась.

– Я бы хотела попробовать все, но боюсь опьянеть, и наговорить глупостей или гадостей.

Он посмотрел на нее очень весело.

– Опьянеть это прекрасно, я уже давно не был пьян.

– У вас все впереди.

– У меня настолько все впереди, что уже позади.

Она рассмеялась.

Шоколад облизнулся и лег на бок.

Океанос подошел к ней.

– Давайте выпьем! Когда все позади, остается только пить!

Мэй посмотрела на него – ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него.

– Вы сказали мне, что Сильвия сейчас в Риме со своими друзьями… А вы… почему? Не в Риме…

Улыбка на его губах. Или усмешка?

– Мне там не рады.

Она удивилась.

– Мне нигде не рады, Мэй!

Океанос заглянул ей в глаза.

– Я убийца, я не говорил вам об этом? Я убил двух человек!

Глава 5

Она увидела его только через два дня, и когда она увидела его, она почувствовала, что ей не хватало его.

Он вошел в обеденную, высокий и изящный, одетый в белую рубашку поло и темно синие брюки, он сказал ей:

– Доброе утро, Мэй!

– Здравствуйте, Океанос. – Улыбнулась она.

– Вы не против… позавтракать со мной?

Он спросил ее об этом так тихо.

Мэй почувствовала, что ему было не просто прийти.

– Я всегда «за», – Улыбнулась ему она. – Я как Полианна: «Я считаю, что надо есть торт и получать удовольствия тогда, когда их тебе предлагают; так что я хочу посмотреть все, что могу сейчас, пока я здесь»2…

Океанос посмотрел на нее задумчиво.

– Вы так говорите… словно прощаетесь – с жизнью!

– Каждый день это прощание с жизнью, но это не значит, что мы умрем!

В его тигриных глазах отразилось смятение.

Он сел за стол, заглянул ей в глаза.

– Ваше отношение ко мне не изменилось?

– Честно?

Мэй тоже заглянула ему в глаза.

– Лично мне вы ничего не сделали.

Она подумала, как трудно посмотреть в глаза…

Мэй сказала Океаносу:

– Не мне осуждать вас, не мне!

– Perch3?

– Мы все настолько не правы в чем то, что правы во всем.

Его желтые глаза потемнели.

– Тот, кто живет и ни о чем не жалеет, либо дурак, либо святой.

– А может, сумасшедший?

Угасающее солнце, там, в его глазах.

– Сумасшедшие так счастливо несчастливы.

Он улыбнулся.

– Счастливое несчастье?

Она тоже улыбнулась.

– Да, они все забыли! Нет страшнее потери, чем все забыть!

– Но ведь это такое облегчение, все забыть!

– Облегчение, Океанос, это вспоминать, и радоваться что это было!

– А если ты убил?!

Океанос нахмурился.

– Живи – вставай утром, ешь, пей, ходи на работу, люби, гуляй, смотри кино и… чувствуй, как прекрасно было то, что ты отнял!

Он вдруг сказал ей:

– Составьте мне компанию, Мэй.

Нота в его голосе, самоуглубление – Мэй показалось, что этот человек «вещь в себе», что он не одинок, у него есть он сам.

– Компанию?

Рассвет в его глазах.

– Мне нужно съездить в одно место. Меня ждет один человек.

Она почувствовала, что эти глаза завораживают ее, то темно, то светло.

– Разве я не помешаю вам?

– Вы – нет.

Мэй услышала музыку, прислушалась.

– Зеркало, зеркало… – Сказал Океанос с улыбкой. – Рена Джонс «Зеркало мне»…

Его глаза загорелись как солнце.

– Вы любите музыку?

Она тоже улыбнулась.

– Страстно!

Он заулыбался.

Рена Джонс пела так пронзительно.

Пахло кофе, выпечкой.

Мэй посмотрела на его руки ломающие булку.

– Вы пообщались с дочерью?

Она посмотрела на него.

– Иногда мне кажется, что я озверела.

Океанос засмеялся.

– Я серьезно, – Мэй заулыбалась. – Я ни с кем не говорю!

– Никто ни с кем не говорит, Мэй!

Он заглянул ей в глаза.

– И все умирают от одиночества!

Сильвия спала, когда они сели в машину – Мэй хотела предупредить ее… Палома сказала ей с усмешкой «Вы напоминаете мне Томазо».

Она спросила ее:

– А кто это?

– Хлеб Океаноса.