Добронега Романовский Владимир
– И все пойдет прахом, – добавил Хелье.
– Именно. Неизвестно будет, кому воевать, кому сеять, кому править. Свое место всем надо знать, на этом все и держится.
– В общем, именно это и есть главный план Содружества Неустрашимых, как я понимаю, – заметил Хелье.
– Нет, – возразил Дир. – Содружество действительно заботится об иерархии. Вот только в ихней иерархии, заметь, самыми главными являются шесть варангских семей.
– А женщины?
– Что – женщины?
– Где они в справедливой иерархии?
– При чем тут женщины? – удивился Дир. – У женщин своя иерархия. Они сами по себе.
Хелье решил не оспаривать эту точку зрения.
– А все-таки скажи мне, – попросил Дир. – Как ты в Новгород попал? Я понимаю – Киев. Но какие дела у человека могут быть в Новгороде.
– Тебя я верю, – ответил Хелье. – Знаю, что не выдашь. И поэтому скажу. Сказать?
– Скажи.
– По поручению.
– Не понял.
– У меня было поручение к Ярославу.
– Ну да! От кого?
– Не имею права говорить. А теперь у меня новое поручение.
– К кому?
– К Владимиру.
Дир посмотрел на него с таким неподдельным уважением, что еще три дня назад Хелье стало бы стыдно.
– Вообще же, – добавил он, мрачно, почти физически ощущая пустоту в душе, – морока вышла с этими поручениями, и деньги пропали по пути, но тут уж ничего не поделаешь. Я не ради денег взял на себя поручения.
– Это-то как раз понятно, – заметил Дир с еще большим уважением и понимающе закивал.
Если понятно, то объяснил бы мне, чего уж там, подумал Хелье.
– А ты бы… не замолвил бы за меня словечко? – спросил Дир, понижая голос. – Как увидишь Владимира? Чтоб меня в дружину взяли без… э… проволочек всяких и интриг?
– Попробую, – равнодушно ответил Хелье. – Обещать ничего не могу.
– Да, конечно, – поспешно уверил его Дир. – Ну, брат Хелье, изумил ты меня. Восхищен я тобою. Мало того, что ты мне жизнь спас … а насчет денег – бери у меня, сколько хочешь! У меня много. В случае чего, пошлю Годрика в Ростов, к отцу, он еще привезет.
Теперь уже Светланка лупила Анхвису веником, явно получая от процесса хвоеволие, а Анхвиса подвывала, «Ой-йой-йой!» но видно было, что и ей приятно.
– Эка бабы оттягиваются, – заметил Дир одобрительно. – Бабам, заметь, много ли надо. Правильно, пусть, устали небось.
Хелье заметил, что, несмотря на худобу, Светланка прекрасно по-женски сложена. Грудь маленькая, но выпуклая. Прекрасная тонкая талия. Пышные ягодицы. Красивые бедра. Изящные щиколотки. Анхвиса в раздетом виде оказалась такой же нескладной, как в одетом. Помимо жира и общей массивности, в ней было слишком много прямых линий. Отсутствовали икры и талия, отсутствовал подъем, плечи широкие, грудь отвислая, шея короткая. Возможно, все это компенсировалось в ней добротой, либо расторопностью, не зря же Дир ее выбрал, предпочтя большому количеству куда более красивых женщин, наличествующих в славянских землях.
В предбаннике в двух бочонках содержалось отвратительное пиво. На гвозде висели простыни, в которые следовало заворачиваться.
Действие второе. Рондо
Глава девятая. Сватовство
У польского князя было жизнерадостное лицо человека, который умеет во всем находить самое главное, а на остальное не обращать внимания. Высок и крепко сбит был сорокавосьмилетний Болеслав, и для деятельного правителя и полководца непростительно красив. Живые серые его глаза сверкали, белоснежные ровные зубы обнажались в обаятельной улыбке, длинные русые волосы эффектной волной падали на плечи, и даже непомерные польские усы под точеным носом нисколько его не портили. Женщины таяли при его появлении, а мужчины, обыкновенно настораживающиеся в присутствии опасного конкурента, прощали Болеславу решительно все. У него была репутация бабника, но мужья совершенно не огорчались, когда он заговаривал с их женами, разве что грозили женам после этих разговоров, мол, ты смотри мне тут.
В одежде франкского вельможи, дабы не возбуждать лишний раз политические страсти, в сопровождении всего лишь двух своих приближенных, Болеслав прибыл ранней весной в Вышгород, нанес несколько визитов, а затем по укрепленному по римскому способу хувудвагу полетел в Киев. Молодое его сердце отчаянно билось в широкой груди, дыхание захватывало. В небывалом волнении направил он коня по знакомой петляющей улице вверх, на Горку, где возвышался величественной громадой Десятинный Храм. Проехав через Храмовую Площадь с несимметричной группой каменных византийского вида построек и деревянной, но роскошной, школой, где греческие наставники, плохо ориентирующиеся в окружающем мире, учили отвлеченным премудростям бестолковых отпрысков болярских родов, Болеслав со спутниками приблизился к воротам детинца, соскочил с коня, и бросил поводья одному из сопровождающих. Двое стражников у ворот, очень молодые люди с высокой степенью служебного рвения в глазах, подозрительно уставились на Болеслава.
– Поручение? – спросил один из них.
– Ну а как же, – весело отозвался Болеслав. – Поручаю тебе доложить Владимиру, что лично Шарлемань прибыл только что к нему из Вердана, вот с такими усами.
Стражник проигнорировал просьбу и ровным тоном спросил:
– Грамота есть за подписью?
– Не валяй дурака, парень, – сказал Болеслав. – Я Шарлемань. Уж сказано тебе.
– Ничего не могу сделать, – стражник покачал головой. – Без грамоты нельзя.
– Чего нельзя?
– Ничего нельзя.
– Совсем ничего?
– Совсем.
– А если за деньги?
Стражники нахмурились.
– Это как же? – спросил говоривший ранее.
Болеслав вынул из кармана две золотые монеты с собственным профилем, подкинул их на руке, и нечаянно уронил, после чего он посмотрел задумчиво на небо. Стражники переглянулись и коротко вздохнули. Один побежал в сторону палат, другой посторонился, пропуская Болеслава.
Болеслав быстрым шагом пересек детинец, взбежал на крыльцо и вошел в княжеские палаты, планировку которых он прекрасно помнил. Безошибочно определяя путь, он проследовал по обходному коридору, поднялся на один уровень, и там встретился с давешним стражником.
– Доложил? – спросил Болеслав.
– Да. Князь смеяться изволил. Почему?
– Это он от избытка чувств, – объяснил Болеслав. – Вот тебе еще две сапы.
В светлой малой горнице Владимир пил бодрящий свир с очень знакомым Болеславу долговязым средних лет повесой в богатой одежде. Болеслав без особых усилий вспомнил, кто это такой. А возле скаммеля повесы возвышался аршина на полтора от пола малый лет десяти. Болеслав остановился у притолоки, не входя в помещение.
– Как, говоришь, зовут тебя? – спросил мальчишку Владимир.
– Илларион, – ответил малый.
Владимир покачал головой с таким видом, будто многое ему стало наконец понятно.
– Так объясни мне еще раз, Илларион… Зачем, бишь, ты упросил Алешку… в смысле, Александра… вот этого верзилу, да… чтоб он тебя с собой взял, как пойдет ко мне в палаты?
– Хотел посмотреть, – ответил Илларион серьезно.
– На что?
– На палаты. И на тебя.
Владимир сделал усилие, чтобы не засмеяться. Александр смотрел в потолок и кусал губу. Ноздри его раздулись и напряглись.
– И что же? Нравится? – спросил Владимир.
– Нравится, – неуверенно ответил Илларион. – А ты правда князь?
– Да. А что?
– Ты совсем не страшный.
– Князь и не должен быть страшным, – наставительно пояснил Владимир. – Князю следует быть грозным и озабоченным. И говорить князь должен строго и степенно.
– И подпрыгивать при этом, – добавил Александр.
Тут, наконец, они захохотали оба. Илларион недоверчиво улыбнулся.
– Можно ли мне присоединиться к честной компании? – спросил Болеслав, отделяясь от притолоки.
– Смотри-ка, кого к нам принесло! – удивился Владимир. – Вот, Илларион, еще один князь, и даже император. Шарлемань. С арабами бился.
Илларион оглядел императора, бившегося с арабами, уважительно.
– Заодно он еще повелитель Польши, правда не целиком, а частично, – уточнил Владимир, разглядывая болеславов наряд. – Это такая земля, ее совсем недавно обнаружили наши купцы. Такая не очень цивилизованная, мелкокультурная страна.
– Да, – подтвердил Болеслав. – Общаемся с вараварми, вот, вроде киевлян. Тебя, малый, Илларион зовут?
– Да.
– А правда, Илларион, я больше похож на князя, чем вот этот совсем маленький мужчина?
Илларион еще раз оглядел Болеслава, оценивающе.
– Нет, – ответил он.
– Почему же?
– Ты несерьезный какой-то.
Теперь все трое взрослых засмеялись.
– Алешка, здравствуй, – Болеслав обнял сперва князя, затем Александра. Оглянувшись, схватил он скаммель, придвинул, и сел. Сели и Александр с князем.
– Вальдемар, есть взрослый разговор. Александр, не возражаешь?
– Пойдем, – позвал Александр Иллариона. – Я тебе теперь некоторых княжон покажу. Тоже интересно.
– Это что же! – возмутился Владимир. – Это тебе что, зверинец? А мы звери дикие экзотические? Что за показ?
– Не пугай ребенка, – строго сказал Александр, вставая. – Пойдем, Илларион. Дяденька ругается, у него скверный характер.
Владимир и Болеслав засмеялись.
– Нет, он ничего, хороший, – прокомментировал Илларион. – Я ему расскажу потом, как играют в жирика. Это очень интересная игра.
Когда они остались одни, Болеслав закинул ногу на ногу, наклонил голову влево, и улыбнулся.
– Рад тебя видеть, Вальдемар.
– И я тебя, Болеслаус, – отозвался Владимир не менее благодушно. Болеслава он знал давно, и какое-то время они были близкими друзьями.
– Благодарю тебя за услугу, – добавил Болеслав.
– Какую услугу?
– К тебе немец послов посылал.
Владимир пожал плечами.
– А он их ко всем посылает. Если б уверен не был, что персы ему откажут – к персам бы послал. В одиночку он с тобой воевать больше не хочет. После победы выпить не с кем.
– Не думаю, что ты ему отказал именно поэтому.
– Надеюсь, цель твоего нынешнего приезда – не предложение союза против Второй Римской Империи? Потому как – откажу ведь!
Болеслав отпил из кружки, поморщился, и поставил кружку на стол.
– Ну уж сразу об Империи речь. Вдруг вовсе не об Империи? Вдруг о Содружестве Неустрашимых?
Владимир закатил глаза.
– Только не о нем. Я о Содружестве все знаю. У нас тут помимо Содружества вообще ни о чем не говорят. Как известно, находится оно главным образом здесь, в Киеве, и постоянно враждует со мной и приходит пить квас по утрам, в полном составе. Надоело.
Болеслав хмыкнул.
– Дочь свою навестил? – спросил Владимир.
– Да. Должен признать, что она действительно ни в чем не нуждается, живет привольно в поместье, которое ты ей предоставил, и даже отчасти рада – город она не любит, любит открытые пространства. Но скучает.
– Пошлю ей скоморохов.
– Лучше бы ты послал ей ее мужа.
– Всему свое время. Пусть посидит еще месяц-другой в темнице, ума наберется.
– Так ли уж он виновен?
– Не знаю. Не знаю я, Болеслав, чего мне от Святополка ждать. Парень неплохой, умный, но не любит он меня. И всех на свою сторону склоняет. И распускает отвратительные слухи. И заговоры мне надоели, Болеслав. Сами по себе они смешные, эти заговоры. Но Святополк во всех этих смешных заговорах почему-то оказывается замешан.
– Обидчив он.
– Это есть. Но ему многие сочувствуют, и тоже, подражая ему, становятся обидчивыми.
– Тебе лучше знать. Дочь мою не обижаешь, и то ладно.
– Ты все-таки скажи, что за дело у тебя ко мне.
Болеслав некоторое время молчал. Видно было, что он волнуется.
– Дело, в общем, не очень серьезное, – сказал он. – Жениться я решил.
– Хорошее дело.
– На твоей дочери.
– И это хорошо.
Болеслав заволновался еще больше. Это было так непохоже на него, что Владимир чуть не рассмеялся.
Дочерей у Владимира было много, всех не упомнишь. Он любил, когда знатные вельможи, и местные, и соседние, проявляли к какой-нибудь из них марьяжный интерес. Понятие легитимности, хоть и существовало уже на Руси и в окрестностях, не воспринималось пока что слишком серьезно. Дочери Владимира жили где попало – но требовали содержания. Самые инициативные из них толклись вокруг Марии в ее вышгородской резиденции. Именно Марию Владимиру очень хотелось кому-нибудь сплавить. Интриговать Мария научилась еще в детстве, практикуясь на няньках и подружках, инстинктивно применяя принцип, сформулированный Цезарем, настраивая всех против всех и ловко манипулируя разобщенными. Сама по себе нынешняя Мария никакой опасности не представляла, но ее могли использовать в своих целях заговорщики. Какие именно? Любые. Их много развелось по миру. Посему очень удачно получилось, что именно Болеслав завел с Марией шашни – уж он-то ее усмирит. И увезет к себе в Гнезно. Пусть она там манипулирует, кем желает.
– Зовут ее Предслава.
Сперва Владимир даже не понял, что ему сказали. Затем лицо его осунулось, стало мраморным, а тело застыло неподвижно.
– Как ее зовут, говоришь? – переспросил он тихим, сухим голосом.
– А что? – забеспокоился Болеслав.
– Ты что же это, хорла, издеваешься? – осведомился Владимир таким же тихим голосом. – Ты с кем говоришь! – загремел он. – Ты с отцом говоришь!
Поняв, что беда пришла, Болеслав побледнел, напрягся, и не попытался возразить. Что-то он затронул во Владимире, какую-то струну. По каким-то причинам именно Предслава была Владимиру дорога. Очень дорога. Настолько дорога, что он, Владимир, готов был загубить ее молодость и жизнь. Болеслав к такому обороту дел совершенно не был готов. Не спит ли он с дочерью, мелькнуло у него в голове. Нет, не может быть. Не такой человек Владимир, и не такова Предслава. Любит ее? Не хочет отпускать?
– Посмотри на себя, боров! – рыкнул Владимир. – Посмотри! Тебе в бане надо два раза на дню бывать, чтоб от тебя козлом не несло! И ты посмел… невинную, непорочную… С кем говоришь!
– Что ты так орешь, – осведомился Болеслав неуверенно. – Не надо так орать.
Вон из моего дома, вон из Киева, вон из страны – фразы мелькали в голове, но многолетняя привычка учитывать государственный фактор удержала Владимира от непоправимого. Княжество Польское, в данный момент более или менее в одиночку противостоявшее Второй Римской Империи, иметь в качестве врага было бы безумием. Киевские бразды правления, едва удерживающие огромные территории восточных и северных славян, могли порваться при первом же серьезном польском ударе по Киеву.
– Никогда больше не говори об этом, – сказал Владимир. – Этого разговора между нами не было. Я уважаю в тебе старого друга и доброго воина.
Сказать или не сказать, думал Болеслав. Нет, лучше не говорить. Когда же это Владимир считался с пожеланиями своих детей, тем более женского полу. Но что же делать, поселяне? Что же делать?
Глава десятая. Прибытие в Киев
Проснулся Хелье на рассвете, частично от холода, частично от смутной тоски, переходящей по мере приближения к цели в нешуточное волнение. На правом берегу, на фоне светлеющего неба, на вершине пологого склона, возвышалась таинственно и величественно Десятинная Церковь. Сам город – огромный, многодомовый, начался внезапно, стремительно проступая и разрастаясь. Он подавлял своими размерами, настораживал утренней мистической тишиной, манил и пугал. Частокол жилых домов частично скрывала ранняя весенняя зелень, а над зеленью высились купола храмов. На реке еще не было солнца, но Десятинная, ловя первые лучи, светилась розовым светом.
Бодрствовавший всю ночь Годрик бросил руль и взялся за весла, направляя ладью к берегу. Дир проснулся, посмотрел вокруг, кивнул, заютился, закрыл глаза, свернулся в клубок, и сказал сонно —
– Правь к Подолу, Годрик.
– Где бы нам остановиться? – спросил Хелье риторически.
– У межей, – ответил Годрик.
– Знакомые какие?
– Да.
– Им можно доверять?
– Нет. Кто ж межам доверяет.
– Годрик, заткнись, – сказал Дир, не открывая глаз.
– Не понимаю, – пожаловался Хелье.
– Что тут понимать, – возразил Дир недовольно и замычал. – Это кто как. И где. Ковшам, к примеру, еще опаснее доверять, чем межам. А знакомых ростовчан у меня в Киеве нет.
Межи оказались самыми обыкновенными иудеями. Вообще, эта манера восточных славян давать народностям клички поражала своей повсеместностью. В Скандинавии тоже давали клички – к примеру, шведы называли датчан крыжами, но далеко не все тридцать с лишним скандинавских этносов имели в дополнение к традиционному наименованию презрительную привязку.
– А у греков тоже есть кличка? – спросил Хелье.
– Шапары, – ответил Дир.
Дом знакомого Диру межа размерами напоминал дворец Олофа, а качество меблировки было значительно выше. Впрочем, как Хелье убедился в последствии, таких домов в Каенугарде было немало. И вообще – маленькая северная Сигтуна не шла ни в какое сравнение с пестрым, шумным, размашистым центром ковшей. Это он и раньше знал.
Читать бесплатно другие книги:
