Constanta Стенин Игорь
– Нет! – убеждённо затряс головой Боронок.
Горыныч вздохнул.
– Вспоминаю твоё обещание насчёт моей подруги. Ты, кажется, даже слово давал.
– А, подруга, – улыбнулся Боронок с таким видом, словно речь шла о чём-то малосущественном – призрачном объекте, бабочке-однодневке, случайно пригрезившейся во сне.
– Ага, – мрачно подтвердил Горыныч. – Подруга.
– Бывает – разминулись. Зато сколько новых друзей нашёл!
– И что мне теперь с этим делать?
– Дружить. Друзья – это самое лучшее, что у нас есть.
– Подруга нужна, – сквозь зубы процедил Горыныч. – Я всё-таки доверял твоему слову.
– Далась тебе эта подруга! – загремел Боронок, досадуя. – Брось. У тебя есть гораздо более ценное богатство – свобода. Наслаждайся ей. Она, как и настоящая дружба, размену не подлежит.
– Дружба! – Горыныч в сердцах бросил окурок на пол и тут же растоптал его. – Что мне дала твоя дружба? Пьянки с песнями до рассвета, да шишки! Хороша замена, ничего не скажешь.
– Не кощунствуй, – сказал Боронок приглушённым голосом. – Это святое. Так закалялась сталь.
Шумно распахнулась дверь. В тамбур вошёл Чет. Теребя сигарету в руках, попросил прикурить. Пыхнув дымом, посмотрел на друзей, понял, что лишний, и отошёл в сторону.
Горыныч, умолкнув, опёрся спиной о стенку, запрокинул голову и поднял глаза вверх, словно мученик, обращающийся к небу с последней молитвой.
Боронок, покуривая, принялся искоса следить за ним. Пытался ли обмануть его друг? Едва ли. Приходилось признать, какие бы испытания и закалка ни были позади, какой бы крепкой и надёжной не казалась защита, тяжкая минута в один миг ставила всё на свои места. Женская натура во плоти. Нет от неё спасения. Зов вечный.
Боронок бросил окурок. Подошёл к Горынычу и, привлекая внимание, тронул его за плечо.
– А может и правда пробил твой час, – размышляя вслух, произнёс он. – Глядишь, отыщется, блеснёт чешуёй на безрыбье русалка. Предлагаю дождаться вечера и обыскать поезд.
Горыныч сглотнул слюну.
Боронок кивнул в сторону Чета.
– Этого брать с собой не будем, – заявил он. – Курильщик подосланный. Ложный след.
Лицо Горыныча озарила улыбка. Змей воскрес. Утраченное дружеское доверие обретало былую силу.
Темнело. Поезд мчался сквозь белоснежье домой. Стучали, убаюкивая, колёса. В купе было тихо. Среди общей сонливости Алёна увлечённо рассматривала купленный в таллинском универмаге красочный букварь для дошкольников. Одна страница, другая… Постепенно она добралась до буквы «Х», которую представлял большой и добродушный рыжий хомяк. Она невольно залюбовалась им. Нарисован умело, с душой, совсем как живой. Показывая рисунок, поделилась своим впечатлением с сидящим рядом Четом.
– Крыса, – отозвался тот, пожимая плечами.
– Нет, – замотала головой Алёна. Ласково погладила рисунок рукой. – Хома. Друг всех детей.
– Дудки, – сказал Чет, зевая. – Пусть выскажется специалист. Горыныч!
– А? – откликнулся тот.
– Тебе слово. Кто такой хомяк?
Купе оживилось.
– Грызун, – ответила Илона.
– Ну, да, – поддакнул Горыныч.
– Вот видишь, – кивнул Чет Алёне. И развёл руками. – Нас большинство.
Алёна, нахмурившись, попыталась возразить, но Чет, внезапно переменясь в лице, остановил её.
– А там это кто? – спросил он, указывая дрожащим пальцем в темноту под столиком.
– Кто? – испугалась Алёна, поджимая ноги и захлопывая книгу.
– Он! – воскликнул Чет, состроив уморительную мину.
Все засмеялись.
Переведя дух, Алёна замахнулась книгой на насмешника.
– Вот ненормальный!
– Держи хомяка на замке, – предупредил Чет, закрываясь руками, – а то сбежит.
– Хомяк в это время спит, – подал голос Горыныч. – Днём его пушкой не разбудишь.
– Точно, – поддержала его Илона. – А ночью совсем безумный. Помнишь, Стёпа, нашего хомяка, того, который клетку грыз?
– Клетку? – переспросил Горыныч. – Мой хомяк тоже в клетке живёт. И грызня по ночам – его самое любимое занятие.
– Ну, вот, – кивнула головой Илона.
– Забирается наверх, виснет в углу и грызёт, грызёт, – продолжал Горыныч, – потом заснёт и…
– …падает! – в один голос с ним закончила Илона.
Горыныч внимательно посмотрел на неё. Илона растерялась. Она внезапно поняла, что допустила непростительный промах. Речь, вероятно, шла об одном и том же хомяке, прописанном в квартире Горыныча, где ей довелось пожить тайком. Попались… Встрепенувшийся Степан поспешил отвлечь внимание на себя.
– Горыныч, первый раз слышу, что у тебя хомяк живёт.
– А что? – насторожился тот.
– Обычно змеи с мышами не дружат.
– Я – исключение, – самодовольно ухмыльнулся Горыныч.
– Чем кормишь? Семечками?
– Нет. Я даю ему сухие макароны. По праздникам – свежие овощи.
Илона опустила глаза. Вспомнила, чем неделю кормили хомяка они. Не бедствовал, жировал, отъелся за все постные дни. Напоследок подсунули ему хлебный мякиш с сюрпризом. Не всё ведь хомяку масленица. Зверёк отведал чеснока у них на виду. Ох, и потешились!
Горыныч увлёкся разговором со Степаном. Подозрения минули стороной. Мало ли пленных хомяков пытается сбежать по ночам одним и тем же путём. Инстинкт.
Улучив момент, Илона склонилась к уху Степана.
– Он?
– Да.
Вечер для Горыныча выдался потрясающим. У него в собеседницах была сама грековская отрада. За три дня они едва успели переброситься с ней парой фраз, её красота как самое дорогое достояние была нарасхват. Приходилось довольствоваться дистанцией и местом стороннего наблюдателя. У неё было имя, редкое и благозвучное, но он не желал даже и слышать его. Разве имело оно какое-то значение? Для него она была гречанка, безымянная уроженка южной страны, обители неиссякаемого яркого полудня, колыбели, творящей во все времена женщину не просто венцом природы – желанной невестой всего света.
Всякий раз, когда солнечный луч встречался с ней, лаская чёрную смоль волос, оживляя нежное личико, зажигая глаза, образ красавицы обретал своё настоящее подлинное совершенство. Сердце Горыныча замирало. Неиссякаемый источник вдохновения открывался перед ним.
И вот сейчас, казалось, пришло время, небеса сжалились над ним и дали возможность выразить все потаённые чувства. Несколько раз к нему подходил Боронок, звал за собой на прогулку по поезду, но Горынычу было не до того. Сеанс связи был в самом разгаре. Ноздри его шумели и трепетали. Огонь поднимался из скрытых глубин. Всепобеждающий, сжигающий дотла и …призрачный. Кто знал, что гречанке было не до взаимности. Общаясь, она просто искупала свою тайную вину перед ним, доступной жертвой, любезностью прекрасного соцветия – одним осыпавшимся лепестком.
Сторожа своё придуманное счастье, Горыныч не смыкал глаз всю ночь. Утром, околдованный, потерявший всякую связь с реальностью, он вышел из вагона и устремился вслед за ним. Когда все границы дозволенного остались позади, счастье, казалось, было уже в руках, чья-то сильная рука ухватила и остановила его. Полный сочувствия друг Боронок молча встряхнул его, обнял и, разрушая чары красавицы, бесчувственным манекеном повёл в обратную сторону – туда, откуда брала своё начало разбитая мечта.
Дома. Родной город, шумный и просторный.
Безудержный поток времени подхватывает и несёт, стирая жизнь мгновение за мгновением.
Но остаются воспоминания.
И среди них те, что не боятся времени.
Яркие маяки.
Три дня в Таллине.
Глава двенадцатая
Подушка была мокрой от слёз. Сегодня они расстались. Полчаса на вокзале, поезд уехал, а потом пришла ночь, которая не кончается. Она осталась одна. Вика всхлипнула.
Далёкий южный город Сочи. Новый адрес Коли. Писать письма, ждать ответа, жить надеждой на встречу. А ведь они были единственной парой в классе, кому все прочили счастливое будущее. Эта волшебная ночь на набережной перед разведенным мостом… Как упоительна она была для выпускников. Полна особым смыслом, грёзами и планами. Дождавшись рассвета, они прошли по сомкнувшемуся мосту вдвоём первыми – прямо в лето. Лето пригрело. Расслабившись, они забыли про всё, впереди открывалась большая жизнь, которую им было суждено прожить вместе. Прошлое оставалось позади, настоящее было прекрасно и вдруг, как гром среди ясного неба, это известие. В Сочи обнаружился родственник – кооператор, зовущий разделить с ним блага дозволенной новой сладкой жизни. Семья Коли, кочевая душой – не зря сам Коля так походил на цыгана – поспешила откликнуться. Родительская воля, короткие сборы и – в дорогу. Коля пытался протестовать, она – тоже, но всё было бесполезно. Разлуку можно было испугать клыками взрослой любви, молочных зубов первой она не боялась.
На вокзале мама Коли, сочувствуя, пригласила Вику в гости. Так, без конкретной даты, в любое время года. Смотря в Колины глаза, Вика была рада и этому.
Он уехал в последний день августа. Лето кончилось. Это был настоящий затянувшийся во времени выпускной.
…Вика очнулась. Звонил телефон. Настойчиво, требовательно, как сирена. Голос утра. Она вскочила, обежала всю квартиру – никого. Как бы ни хотелось ни с кем общаться, но придётся.
Она подошла к телефону. Незнакомый женский голос спросил:
– Это квартира Степана Грекова?
– Да, – ответила Вика.
– Он дома?
– Нет.
– А вы кто?
– Как кто? Cестра. А вы кто?
– А я – его кошмарный сон, – ответил голос и рассмеялся.
– Илонка! – обрадовалась Вика. – Как хорошо, что ты позвонила. А я ведь совсем одна. Никого нет дома.
– Немудрено. Рабочий день за окном. Степана след уже простыл?
– Я его не видела со вчерашнего вечера. Отключилась.
– Причина уважительная?
Слёзы навернулись у Вики на глаза, комок застрял в горле.
– Вика! – окликнула её Илона, не дождавшись ответа.
– Я здесь, – сдавленным голосом отозвалась Вика.
– Ты в порядке?
Вика проглотила комок.
– Да.
– Свет за окном. Пора просыпаться и жить.
– Я живу.
– Радости не слышу.
– Тебе хорошо, – чужим голосом сказала Вика. – У тебя Стёпа есть.
– А я не жадная. Делюсь, чем могу. Он ведь всегда возвращается. Разве не так?
– Да, всё нормально, – подобие улыбки тронуло губы Вики. – Мне его хватает. И, вообще, я вас со Стёпкой очень люблю. Хорошо, что вы есть. А больше мне никого не надо.
Поговорив с Илоной, Вика почувствовала себя лучше. Оказались востребованы холодная вода из-под крана, зубная щётка, а потом и мамин завтрак, оставленный на кухонном столе. Когда из магазина вернулась сама мать, Вика встретила её уже в форме – беззаботной и весёлой. Прочь все горести. И беда – не беда. Ведь так хотелось, повернув время вспять, продолжать жить по-старому – надеждой и любовью, верой в сказку со счастливым концом.
Вечером того же дня Илона встретилась со Степаном в парке Победы – ярком и большом оазисе природы близ своего дома. Взявшись за руки, они отправились в прогулку по парковым аллеям. Тишина и жёлтые наряды деревьев дышали началом осени.
– Я сегодня утром с Викой разговаривала по телефону, – сказала Илона. – Мне показалось, проблема у неё.
– Что за проблема? – насторожился Степан.
– Подозреваю, личная. Несчастный роман.
– Как догадалась?
– В таких случаях, вспоминаешь про тех, кто рядом. Расчувствовалась девчонка, словно мы с ней не общались несколько лет. Признаться, я была поражена. Что скажешь, брат?
– Со стороны, наверно, виднее. Однако, если чувства остались, значит, есть надежда – всё вернётся на круги своя.
– Как бы там ни было – я тебя предупредила.
Молчаливым кивком Степан поблагодарил её.
Некоторое время они шли в полной тишине, думая каждый о своём. Илона нарушила молчание первой.
– Чувства, – сказала она. – Откуда они в нас, кто управляет ими, где их корни? Как думаешь, Стёпа?
– Это вопрос не по адресу, – отозвался Степан. Подумав, добавил:
– Спроси у радуги. Она знает точно.
Илона подняла глаза в небо.
– Радуга. Я помню, как она выглядит. Триумфальная арка вечности.
– Она самая, – подхватил Степан.
– Она не услышит меня, – опустила глаза Илона. – Я – материальна.
– В твоих силах одолеть это. Для чувств нет ни преград, ни расстояний.
Илона вздохнула.
– Что с тобой? – спросил Степан, удивлённый внезапной переменой её настроения.
– Жаль расставаться с материей, – ответила она. – Даже на время.
– Не жалей, – с жаром призвал Степан. – Вспомни луковицу тюльпана. Чешуя за чешуей, а внутри – цветочный стебель. Он и есть смысл всему. Так устроено всё живое. И мы с тобой.
– Время покажет, – тихо сказала Илона.
Степан внимательно посмотрел на неё. Определённо, что-то таилось за пазухой. Какая-то неприятность, предназначенная специально для него. И точно.
– Уезжаю я от тебя, Стёпа, – чуть дрогнувшим голосом открылась она. – Фельдшером – на скорой. Боюсь, мне уже будет не до встреч.
– Что за блажь такая? – после некоторого замешательства спросил он.
– Это не блажь, – ответила она. – Школа мужества. Практика настоящего врача.
– Разве в Академии мужества недостаточно?
– Мало. Хотя, когда я первый раз внутренности увидела, так не казалось.
– Пережила? – поморщился Степан.
– Как ёжик в тумане. Спасибо профессору. Выручил своим хладнокровием. Если верить ему – всё дело в привычке.
– Гиппократ нашёлся! – посуровел Степан. – Умник. Он такой хладнокровный только потому, что внутренности ему ответить не могут.
– Ш-ш-ш, – поспешила утихомирить его Илона. – Чем это тебе профессор не угодил? – До моих внутренностей ему не добраться, – заявил Степан. – Кишка тонка.
– Да-а?
– Да. Замок у меня отменный.
– Это пупок что-ли? Нашёл замок! Развяжет в два счёта – не успеешь и глазом моргнуть. Хотя зачем тебя трогать? Ты и так весь на виду. Могу рассказать, что там внутри.
– Ну?
– Одна большая детская обида.
Степан засопел.
– Твоих рук дело.
– Ну, извини, что делать – практика есть практика. Жизненная необходимость. У тебя остаётся право экстренного вызова. Обещаю откликаться.
– Звучит как приговор.
– Поверь – ничего личного.
Степан остановился.
– Исполнишь моё последнее желание? – спросил он.
– Какое? – прервала движение Илона.
– Исчезнем на пару дней.
– Не знаю, – опустила голову Илона. Выдержав паузу, подняла глаза на него.
– Надо посоветоваться с профессором, – сказала она. И засмеялась.
В ближайшие выходные, прихватив с собой Вику, они исчезли. Место устроило всех. Старое доброе Репино с видом на залив и дедом впридачу. По случаю приезда гостей несказанно обрадованный Серафим Греков поспешил устроить застолье. Когда плодами его суеты стол был накрыт и все начали занимать места за ним, дед устроился как и подобало – между барышнями.
Пытаясь успокоиться, он открыл бутылку домашней наливки, разлил жидкость по трём рюмкам и, не дожидаясь традиционных тостов и чокания, опрокинул свою рюмку в рот. Илона и Степан последовали его примеру. Вика поддержала их глотком привезённой с собой пепси-колы.
Наливка вызвала испарину. Горячая картошка и разогретая в сковороде тушёнка добавили жару. Общее настроение взыграло. Вика пыталась присоединиться к нему, но безуспешно. В самый разгар застолья она незаметно отделилась от компании и исчезла в комнате. Здесь, сидя в полумраке, наедине с бабушкиным портретом, ощутила потребность выговориться. Пользуясь отсутствием постороннего внимания и тишиной, стала облегчать душу. Выговорилась. И, обретя опору, избавленная от тяжкого груза вернулась на кухню. Когда дед, оторвавшись от оживленной беседы, обратился к ней с вопросом о Коле, она даже не вздрогнула – сработала защита. Не моргнув глазом, ответила:
– В гостях – у родственников.
Предвосхищая дальнейшие расспросы, подняла палец и помахала им в воздухе.
– Заноза. Глубокая была, еле достала.
Дед уставился было на палец, но она тут же поспешила спрятать его. Сжатым кулачком стукнула по столу:
– Не буду плакать!
И, устремив взгляд в дедовы глаза, со сталью в голосе повторила:
– Не буду!
Дед откинулся назад и расплылся в улыбке.
– Молодец. Капни-ка ей, Стёпа, в рюмку вишнёвки – в награду за храбрость.
– Не надо, – отмахнулась Вика. – Рана – пустяковая. И, вообще, прошу без опеки. Я почти совершеннолетняя.
– Почти не считается, – сказал дед.
– Это дело поправимо, – вмешалась Илона. – Я добавлю лет. Сколько тебе не хватает, Вика? Не стесняйся – бери и пользуйся.
– Слышал, дед? – торжествующе засветилась Вика. – Я уже совершеннолетняя.
– Сговорились? – прищурился дед.
– Да, – в один голос откликнулись обе.
Дед развернулся к Илоне.
– Раз так, тогда давай, красавица, сговариваться до конца. Хватит особняком ходить. Бери фамилию нашу.
От неожиданности Илона потеряла дар речи.
– Вступай в наши ряды, – загораясь, продолжил дед. – Будь Грековой, люби Степана, оставайся красавицей навек. Как глава династии благословляю.
Наступила пауза. Илона обвела Грековых взглядом, увидела родню, своё место между ними, почувствовала единое притяжение. И, приходя в себя, поспешила уклониться от искушения.
– Я возрастом ещё не вышла. Пусть красота созреет. Дождёмся совершеннолетия, дед Серафим.
От такого ответа дед угас. Вика, беззвучно смеясь, пригубила пепси-колу. Степан перевёл дух. Дедовский капкан не сработал. И хорошо. Иначе в собственных глазах было бы не оправдаться.
– Вот так, дед, – обратился он к нему. – Красота требует жертв. И династия твоя ей не указ.
– А пускай, – махнул рукой дед. – Мы пленных не берём. Всему своё время.
– Выпьем за мой диплом, – предложил Степан.
И, разряжая обстановку, поднял рюмку.
– О, – оживился дед.
Наполнил рюмку Илоны до краёв, плеснул наливки себе и, не слушая протестов красавицы, заставил её разделить радость за внука до дна. Предложил закусить. Жуя, посмотрел на Степана.
– Решил, кем будешь теперь?
– А я уже есть, – ответил Степан. – Молодой специалист.
Дед перестал жевать, пригляделся, помотал головой.
– Гудок.
И назидающе продолжил:
– Береги пар для работы. Это главная заповедь твоего диплома.
– Слушай деда, – вступила в разговор Вика. – Станешь передовиком производства, будешь зарабатывать, приумножать общий достаток. Нашей семье лишние деньги не помешают.