На краю света Лесков Николай

Мыс Флора

Утром 30 сентября меня разбудил громкий крик:

– Безбородов, земля!

В дверях каюты стоял Ромашников. Вид у него был такой, точно мы идем ко дну.

– Земля! Подходим! Скорее!

– Какая земля? Вы с ума сошли!

– Земля! Земля! Вставайте!

Ромашников исчез. Сбросив одеяло, я торопливо стал натягивать носки, фуфайку, сапоги и, наскоро одевшись, выбежал на палубу.

Мутный рассвет, туман, пурга, холод. С правого борта, в тумане, сквозь косо летящий мелкий и сухой снег действительно виднеется какая-то земля. Пустынная, безлюдная, молчаливая. Черные, чуть запорошенные снегом высокие голые утесы и пики. К самой воде отвесной стеной спускаются ледники. По зеленому, как бутылочное стекло, морю плавают голубые, фисташковые, белые льдины, гладкие, обмытые, отшлифованные соленым морем.

Дикая, страшная земля…

Растерянные, притихшие, будто испуганные безлюдьем, молчанием и холодом этой земли, толпятся у борта наши матросы, глядят на смутные очертания скал и ледников, переговариваются вполголоса.

За ночь и сам корабль покрылся ледяной корой – обледенела палуба, обледенели веревки, ледяным брезентом забран капитанский мостик.

На мостике стоит капитан. В руках у него обледенелый большой бинокль.

– Вахтенный, – негромко говорит капитан, – разбудите радиста. Иван Савелич, приготовьте якорь.

И, повернувшись в нашу сторону, капитан, улыбаясь, добавляет:

– Ну, до Земли Франца-Иосифа добрались прямо как на извозчике – в самую точку.

– Это что же, остров Гукера? – спрашиваю я.

– Нет, это только еще мыс Флора, но тут нам лучше сейчас постоять. Туман. Да и глубины здесь небольшие. А ветер такой заворачивает, что лучше отстояться на якоре. До Гукера-то, до зимовки, отсюда уже недалеко – сорок пять миль.

Мыс Флора! Так вот он какой, мыс Флора! Знаменитый мыс.

Долго и тщетно старался я рассмотреть в бинокль смутные очертания дикой земли, которая иногда появлялась в тумане.

Где-то здесь должна быть грубо сколоченная из бревен маленькая закопченная хижина. А может быть, ее уже разрушили полярные штормы, разворотили и сломали медведи?

Хорошо бы побывать в этой хижине на мысе Флора. Может быть, где-нибудь под потолком или в щели грубой бревенчатой стены залежался медный патрон с какой-нибудь записочкой, подписанной «Фритьоф Нансен» или «Фредерик Джексон».

Под защитой натянутого на мостике брезента я долго рассматривал в бинокль узкую полоску отлогого берега, за которой поднимался почти отвесной стеной высокий черный утес.

О Земле Франца-Иосифа я почти ничего не знал, но про мыс Флора мне много рассказывали и сам я читал много замечательных историй.

Вот одна из них.

Ранним утром 12 июля 1881 года к северо-востоку от Новосибирских островов пошла ко дну раздавленная льдами «Жанета», судно американской полярной экспедиции Де-Лонга. Экипаж погибшего корабля решил пешком добраться до материка по плавучему льду. Но только немногим удалось достигнуть берега. Почти весь экипаж погиб от голода и болезней.

Прошло три года. Все позабыли про «Жанету».

Однажды три эскимоса охотились в бухте Юлиане-хоб, на юго-западном побережье Гренландии. Эскимосы заметили на одной из плавающих льдин какую странную черную кучу. Когда они подплыли на своей лодке к льдине, они увидели, что на ней валяются полузанесенные снегом, вмерзшие в лед чулки, рубахи, штаны, рукавицы.

Эскимосы высадились на льдину и собрали разбросанные на ней вещи.

Вскоре об этой удивительной находке узнали ученые.

Откуда мог оказаться на плавучей льдине целый склад одежды?

Разгадать эту тайну помогла метка на одной паре найденных эскимосами штанов: «Л. Норос». Так звали матроса с погибшей «Жанеты».

Значит, у берегов Гренландии нашлись вещи с корабля, затонувшего близ Новосибирских островов.

Значит, эти вещи проплыли на льдине около семи тысяч километров и пересекли всю Арктику.

Значит, существует какое-то полярное течение, которое несет льды от северных берегов Сибири к Гренландии.

Газетные статьи об этой находке прочел молодой норвежский зоолог Фритьоф Нансен.

Если течение несет так далеко льды, значит, оно могло бы понести и корабль, вмерзший в эти льды, подумал Нансен.

Он решил построить специальное судно, проплыть на нем к северо-восточным берегам Сибири, вмерзнуть там в лед и вместе со льдом плыть по воле полярного течения, тем самым путем, что и вещи, оставшиеся от «Жанеты».

Нансен полагал, что течение пронесет его корабль или через самый полюс, или очень близко от него. Во время ледового дрейфа корабля Нансен рассчитывал забраться так далеко на север, куда до него не заходило еще ни одно судно, и хорошенько изучить и климат, и глубины, и течения в этих еще не исследованных полярных морях.

Но Нансен знал, что это была рискованная затея. Судно могло быть раздавлено льдами и затонуть, как затонула «Жанета». Никто не мог заранее сказать, сколько времени неизвестные течения будут носить по полярным морям обледенелый корабль.

Большинство ученых считало план Нансена невыполнимым, а некоторые даже называли его «бессмысленным проектом самоубийства».

– Здесь, как и всюду, дело решат люди, – упрямо твердил Нансен, продолжая собирать средства, нужные для снаряжения экспедиции, и подбирать себе спутников.

Десять лет он готовился к своему великому походу. Для того чтобы заранее испытать все трудности и лишения полярного путешествия, он на лыжах прошел через всю Гренландию. Никто не решался до него на такое смелое путешествие. В то время Гренландия даже не была целиком нанесена на карту.

Сотни миль прошел Нансен по необитаемым, неисследованным ледникам Гренландии. Мороз доходил до пятидесяти градусов, ледниковый щит, по которому Нансену приходилось идти, поднимался почти на три тысячи метров над уровнем моря. Нансен жил в палатке и сам тащил за собой тяжелые сани с продовольствием.

Этот замечательный поход сразу прославил Фритьофа Нансена на весь мир.

– Такой человек, как видно, не станет шутить! – говорили про него и ученые, и охотники, и путешественники.

Тысячи моряков – и американцы, и немцы, и австралийцы – теперь уже осаждали Нансена, предлагая ему свои услуги. Но он в конце концов выбрал себе в спутники двенадцать соотечественников-норвежцев. Среди них был студент университета Ялмар Иогансен, который согласился плыть кочегаром, только бы попасть в состав экспедиции.

Нансен сам чертил план судна для дрейфа во льдах и сам следил за его постройкой. Со всего света собрал он лучших ездовых собак, сам работал в лабораториях, выясняя, какую пищу лучше всего взять с собой в путешествие, советовался с охотниками, с моряками, с собаководами.

Наконец, 24 июня 1893 года, корабль Нансена, который он назвал «Фрам» – по-норвежски это значит «Вперед», – вышел в свое ледовое плавание, а 22 сентября вмерз в лед к северо-западу от Новосибирских островов.

Тогда на кораблях еще не было радио, и последнее известие от смелых путешественников было получено из селения Хабарова, на Югорском Шаре, куда Нансен заходил за ездовыми собаками.

После этого три с лишним года о «Фраме» не было никаких вестей.

И вдруг 1 августа 1896 года Нансен и тот самый студент Иогансен, который поплыл на «Фраме» кочегаром, вдвоем вернулись в Норвегию. Они приплыли на судне, которое пришло с Земли Франца-Иосифа.

Как же попали норвежцы на Землю Франца-Иосифа? Куда девался «Фрам»? Живы ли остальные участники экспедиции?

Вот что рассказал Нансен.

Полтора года плыл «Фрам» вместе со льдами по Полярному морю. До полюса оставалось всего около семисот километров. Но тут Нансен понял, что «Фрам» на полюс не попадет, что течение пронесет его мимо полюса, южнее. Тогда Нансен решил оставить корабль и пойти к полюсу пешком.

Вернуться на «Фрам» он уже не рассчитывал. Ведь, пока он будет пробираться пешком на полюс, полярное течение отнесет корабль куда-нибудь в сторону, и найти его вряд ли будет возможно. Поэтому Нансен решил на обратном пути с полюса дойти до Земли Франца-Иосифа и оттуда, тоже пешком или на лодке, добраться до Шпицбергена.

Идти с Нансеном к полюсу добровольно вызвался студент Иогансен.

14 марта 1895 года Нансен и Иогансен пустились в путь. У них было с собой три нарты, на которых было уложено продовольствие, инструменты и две легкие лодки (каяки). В нарты были впряжены двадцать восемь отборных собак.

Дойти до полюса путникам не удалось: лед, по которому они шли, неуклонно сносило на юго-запад. Через двадцать три дня пути, когда до полюса оставалось еще четыреста тридцать семь километров, Нансен повернул обратно.

«Мне становится все яснее и яснее, – записал он в этот день в своем дневнике, – что ничего полезного мы тут не сделаем. Очевидно, мы не можем пройти на север много дальше, а ведь и до Земли Франца-Иосифа путь предстоит немалый».

Путь этот действительно был долгий и трудный. Собаки и люди выбивались из последних сил. В самом начале похода у Нансена остановился хронометр. Теперь путники даже не могли определить место, где они находились.

Неделю, две, месяц тащились Нансен и Иогансен по ледяным полям, переплывали на каяках разводья и полыньи. Уже давно они должны были добраться до земли, но земли все еще не было видно.

В июне кончился собачий корм. Одну за другой стал убивать Нансен своих собак, разрубать на куски и этим мясом кормить оставшихся собак.

Наконец были застрелены последние две собаки, подыхавшие от голода и усталости. Люди сами впряглись в нарты.

Одежда путников превратилась в лохмотья и так пропиталась потом и грязью, что крепко прилипла к телу.

«Кальсоны, – рассказывал Нансен, – при ходьбе царапали и резали кожу до такой степени, что у нас образовались раны и сочилась кровь».

Десятки раз Нансен и Иогансен подвергались смертельной опасности. Однажды, когда Нансен сталкивал в полынью свой каяк, он вдруг услышал позади себя какую-то возню и сдавленный крик:

– Хватайте ружье!

Он обернулся и увидел, что огромный белый медведь повалил Иогансена навзничь. Иогансен не растерялся – он схватил медведя обеими руками за глотку и стал душить его.

Нансен бросился к своему каяку и начал судорожно рвать веревки, которыми было привязано ружье.

– Вы должны поторопиться, иначе будет поздно, – спокойно сказал Иогансен.

И верно – медведь уже совсем подмял его под себя.

Но как раз в этот миг полный заряд дроби угодил медведю в ухо, и он грохнулся замертво. Нансен выстрелил вовремя.

Наконец, через четыре с половиной месяца тяжелых лишений, путники увидели землю – пустынные острова, покрытые вечными ледниками. Это могла быть только Земля Франца-Иосифа – никаких других островов в этих местах Полярного моря нет.

На одном из островов Нансен и Иогансен решили зазимовать. Короткое полярное лето уже подходило к концу. Близилась полярная ночь. Нечего было и думать еще в этом году добраться на легоньких лодочках до Шпицбергена.

На скалистом мысу Нансен и Иогансен выстроили себе хижину. Это было нелегкое дело. Примерзшие камни они выворачивали из земли куском полоза от саней, песок рыли лыжной палкой или плечевой костью моржа, а кирку соорудили из моржового клыка и перекладины от нарты.

В этой каменной хижине провели они долгую полярную ночь. Зимовщики питались медвежьим и моржовым мясом, запасенным еще засветло. Вместо лампы у них была жестяная плошка. В плошке горело моржовое сало. Обгорелые кусочки сала, которые оставались на дне плошки, они вылавливали пальцами и поедали. Нансен называл это «пирожным».

Когда наступила весна, Нансен с товарищем двинулись дальше. Они хотели дойти до самого южного острова архипелага Земли Франца-Иосифа, до острова Нордбрук, и оттуда уже пробираться на Шпицберген.

От острова к острову они то плыли по разводьям и полыньям на каяках, то, выбравшись на ледяные поля, шли пешком, таща за собой нарты, груженные каяками.

Однажды, когда после целого дня плавания путники пристали к огромной, как плавучий остров, льдине и вылезли, чтобы развести огонь, согреться и отдохнуть, – их каяки унесло ветром.

Это была большая беда. В каяках осталось все: и ружья, и одежда, и пища.

Во что бы то ни стало надо было вернуть каяки.

Нансен сунул товарищу в руки свои часы и стал быстро, как только мог, стаскивать с себя верхнюю одежду.

«Сбросить все, – рассказывал он потом, – я не рискнул, так как боялся окоченеть. Я прыгнул в воду и поплыл за каяками. Но ветер дул со льда и быстро уносил наши легкие каяки с высокими снастями, а с ними вместе и все наши надежды на спасение. Ведь все наше имущество было на каяках, у нас не осталось с собой даже ножа. Окоченеть в воде и потонуть или же вернуться без каяков – мне было безразлично.

Я напрягал все свои силы. Когда я устал, я перевернулся и поплыл на спине. Тут я увидел Иогансена, беспокойно ходившего взад и вперед по льду. Он говорил мне потом, что это были худшие мгновения, которые он когда-либо пережил.

Снова перевернувшись, я поплыл еще быстрее. Я понимал, что едва ли смогу долго продержаться в такой холодной воде, – руки и ноги мои совсем окоченели. Но теперь было уже не так далеко до каяков. Если я продержусь еще немного, мы будем спасены.

И я держался. Все короче и короче становилось расстояние до каяков, и я начал опять надеяться, что догоню их.

Вот, наконец, я могу дотянуться рукой до одной из лыж, лежащих поперек кормы. Я схватился за лыжу, подтянулся к краю кормы и подумал: “Мы спасены”. Я хотел было взобраться в каяк, но до того окоченел, что это казалось совершенно невозможным.

Однако через некоторое время я все-таки собрался с последними силами, закинул ногу за край саней, стоявших в каяке, и кое-как вскарабкался наверх…»

Нансен и его товарищ были спасены.

17 июня они добрались наконец до мыса Флора – того самого мыса, у берегов которого покачивается сейчас на волнах наш «Таймыр».

Вон там, в проливе, за этой черной скалой, они разбили бивуак. Иогансен варил суп, а Нансен залез на высокий торос, чтобы получше осмотреть окрестности. Было лето. На тысячи голосов кричали птицы, летавшие у прибрежных скал.

Вдруг Нансену почудилось, что он слышит собачий лай. Откуда могла взяться собака на этом ледяном острове? Уж не померещилось ли ему? Нет, в самом деле лает собака, и даже как будто не одна, а несколько.

– Иогансен! Я слышу на берегу собак!

Иогансен высунулся из спального мешка.

– Собак? Каких там еще собак?

Он не спеша вылез из мешка, спокойно взобрался на торос рядом с Нансеном и прислушался. Нет, конечно, Нансен ошибся. Здесь не может быть никого, кроме них двоих. Как ни вслушивались они оба, лая больше не было слышно.

После завтрака Нансен все-таки решил отправиться на берег и посмотреть, кто же из них двоих был прав.

По торосам и острым глыбам льда он с трудом добрался до берега.

И вдруг он увидел, что по самому краю берега, помахивая хвостом и весело тявкая, бежит настоящая, живая собака, а за нею шагает настоящий, живой человек.

Нансен замахал шапкой. Человек тоже снял шляпу и торопливо пошел навстречу Нансену. На ходу он окликнул свою собаку, и Нансен услышал, что он говорит по-английски.

Пристально и жадно рассматривал Нансен этого человека, и вдруг ему показалось, что где-то он уже видел его.

Они встретились и пожали друг другу руки.

– How do you do? – вежливо спросил незнакомец.

– How do you do? – ответил Нансен.

«С одной стороны, рассказывал Нансен, стоял цивилизованный европеец, в клетчатом английском костюме, в резиновых высоких галошах, тщательно выбритый и причесанный, благоухающий душистым мылом. С другой стороны стоял дикарь, одетый в грязные лохмотья, с длинными всклоченными волосами и щетинистой бородой, с лицом, почерневшим от ворвани и копоти. Ни один из нас не знал, кто был другой и откуда он пришел».

– Я чрезвычайно рад вас видеть, – вежливо сказал незнакомец.

– Благодарю вас, я тоже, – ответил Нансен.

– Ваше судно здесь?

– Нет, моего судна здесь нет.

– Сколько вас всех?

– У меня только один товарищ.

Незнакомец с удивлением взглянул на Нансена. Перекидываясь короткими фразами, они пошли вдоль берега. Вдруг незнакомец остановился, пристально посмотрел на Нансена и сказал:

– Уж не Нансен ли вы?

– Да, – ответил Нансен и в свою очередь спросил: – А вы не Джексон ли?

– Да, Джексон, – ответил незнакомец.

Это был англичанин Джексон, который уже несколько лет зимовал со своей экспедицией на Земле Франца-Иосифа. Перед отплытием «Фрама» Нансен однажды видел его в Англии.

Здесь, на мысе Флора, у Джексона был выстроен целый маленький поселок.

Англичане радушно встретили Нансена и Иогансена. Впервые почти за полтора года путники по-настоящему умылись, переоделись в чистое платье, постриглись. С жадностью набросились они на старые газеты, которые сохранились у англичан, и с увлечением обсуждали события трехлетней давности.

Вскоре к мысу Флора подошел корабль Джексона, забрал Нансена и Иогансена и отвез их в Норвегию. А следом за ними благополучно прибыл в Норвегию и «Фрам», который приплыл со льдами через весь полярный бассейн.

Вот какие бывают удивительные встречи!

Прибытие

Всю ночь стоял наш «Таймыр» у мыса Флора.

За ночь ветер стих и рассеялся туман. Ранним утром «Таймыр» выбрал якоря и медленно и осторожно двинулся в путь. До острова Гукера от места нашей стоянки оставалось теперь только сорок пять миль. «Таймыр» шел проливами и каналами, пробираясь между ледяными островами.

Справа и слева прямо из воды поднимаются отвесные, гладкие, как стекло, стены глетчеров[16]. Прибой промыл в зеленоватом льду глубокие черные пещеры; волны со звоном ударяют в подножия этих ледяных стен, расшибаются в брызги, и ветер далеко уносит мелкую водяную пыль.

Лед и черные промерзлые скалы. Даже птицы, которые все время летели следом за кораблем, бросили нас, точно испугались этого холода.

Мы стоим на палубе в меховых шубах, в меховых шапках и тщательно осматриваем в бинокли каждую излучину берега.

Мостик высоко забран туго натянутым брезентом. Над брезентом виднеется одна только голова капитана в меховой шапке с опущенными ушами. А на самом верхнем этаже ледокола, на ледовом мостике, стоит Наумыч и тоже не отрываясь глядит в бинокль.

Скоро из тумана, прямо по курсу, вышла высокая черная скала. Точно усеченная пирамида, она торчала из воды, дикая, голая, чуть припорошенная снегом.

– Рубини-Рок! – закричал сверху Наумыч, показывая рукавицей на скалу. – Подгребаем, ребята! Теперь смотри в оба. Две плитки шоколада тому, кто первый увидит дома!

Снова налетает на ледокол сухая, туманная пурга.

Снег сечет по глазам, как песок. В тумане все время мерещатся какие-то горы. Я забираюсь на верхний мостик, где, уткнувшись носом в меховой воротник, прохаживается Наумыч, колотя ногу об ногу.

– Кажись, подходим, Наумыч?

– Подходим, нехай она сдохнет, эта Арктика. Сейчас в Краснодаре виноград рупь двадцать копеек шапка, а тут что? Замерзнешь, как цуцик.

– Вижу! – вдруг вопит снизу Ромашников. – Вижу!

– Где? Где?

– Вон, вон налево, у мысочка!

– Да это камни!

– Нет, дома! Дома!

– Верно, дома!

Впереди смутно виднеется засыпанный снегом пологий берег, а за ним отвесные черные утесы. На берегу какие-то темные точки.

Что это? Дома или камни? Ничего не разберешь – бинокль обледенел. Наконец я справляюсь с ним и начинаю ясно различать на берегу дома. Два, нет – три дома. Из домов выбегают маленькие человечки, собираются кучками, размахивают руками и снова убегают в дома.

«Таймыр» подходит еще ближе. Уже отчетливо видно, как по камням к самой воде скачут лохматые собаки. Наверное, лают.

– Средний, – командует капитан.