Огненная кровь. Том 2 Зелинская Ляна

– У меня не было матери, и я такой любви не знал. Отец меня ненавидел… Да все ненавидели. Была няня, очень давно… Только она, пожалуй, и любила меня, но отец услал её, сказав, что бастардам нужно заботиться о себе самим. Во всём мире есть только один человек, которому на меня не наплевать, – произнёс он с иронией.

– Ну, хоть один-то есть.

Альберт посмотрел на мистрессу.

– Печально, что этот человек – я. Хотя, может, вот ещё Цинта беспокоится за меня – уж не знаю, что он во мне нашёл. И ты права насчёт пустоты в душе. Я хочу заполнить эту пустоту, и я нашёл ту, кто может это сделать, – в глазах Альберта вдруг появилось сияние, серое облако тумана растворило стальной блеск и замерцало мягким светом, – и я бы отдал ей всё – всю свою душу, всего себя, до капли… без остатка… Но ей это не нужно. Она не хочет меня… Она ранила меня стрелой, Вэйри, вот сюда, в шею – жаль, что она не убила меня прямо там!

Он выпил вино залпом и стукнул кубком по столу.

– Она любит другого?

– Я… не знаю. И лучше бы и не знать! Потому что так есть хоть крошечная, но надежда. Но каждый раз, когда я рядом с ней, я всё разрушаю, я не владею собой, я пытаюсь вырвать из неё признание, и от этого только хуже. Теперь она меня избегает. И эта страсть – она меня пожирает изнутри, потому что я никак не могу получить то, чего хочу.

– А чего именно ты хочешь, Берти? Чтобы она любила тебя так же страстно, как ты её? Что ты хочешь, чтобы она сделала? – Вэйри спросила тихо и придвинулась чуть ближе.

– Всё, чего я хочу, чтобы она просто сказала «да». Что она просто любит меня, неважно как, пусть не так сильно, как я – кто-то всегда любит меньше. Я согласен и на это. Согласен ждать, сколько нужно, если бы она только дала мне надежду! – ответил он горько.

– А ты говорил ей это? То, что сейчас говоришь мне?

– Нет. Она и слушать меня не станет. Она меня боится.

– Потому что ты требуешь от неё признания?

– Да… наверное.

– Ну так перестань требовать, Берти! Как мать любит своего ребёнка? Она отдаёт, ничего не прося взамен, она просто хочет, чтобы он был счастлив. И ты попробуй просто отдавать. Возьми всю свою страсть и преврати в любовь, и отдавай без остатка, как ты и сказал. И поверь, если в ней есть к тебе чувства, она не устоит. Ни одна женщина против этого не устоит.

Он посмотрел на Вэйри внимательно, чёрные глаза мистрессы лучились пониманием, она накрыла его руку ладонью и добавила тише:

– Будь с ней рядом, согрей её своей любовью. Погаси этот пожар, ведь никто не хочет сгореть заживо, а вместо этого подари ей тепло – свою заботу и внимание. Пусть она увидит твою душу, и как птица, которая видит уютное гнездо, однажды она захочет в нём поселиться.

– Ты удивительная женщина, Вэйри, – он похлопал её по руке, – и очень чуткая. Но дело в том, что твой совет мне не подходит. Она – невеста моего брата. И я не могу быть рядом и заботиться о ней так, чтобы не скомпрометировать её. Потому что… у меня же всё на лбу написано! И я думал… нет, я надеялся, что если она испытывает такие же чувства, то её страсть могла бы разорвать эту помолвку. Но её ум и воля сильнее её чувств, а мне нечего им противопоставить. Нет ничего хуже волевых и умных женщин! – усмехнулся он, наливая ещё вина. – Она избегает меня и прячется очень старательно. Она даже в глаза мне не смотрит!

– Ты ещё так юн, Берти, – усмехнулась Вэйри и дотронулась до его плеча, – я дам тебе другой совет. Прислушайся к нему, если хочешь быть счастлив. Если бы её воля была крепка, а чувства поверхностны, не стала бы она тебя избегать. Она бы тебя дразнила, намекала и отталкивала, но не подпускала бы слишком близко, она всегда держала бы тебя рядом, ведь это удобно – иметь в запасе такого пылкого поклонника. А если она тебя избегает, если не смотрит в глаза, не делает намёков, поверь, она прячется от тебя именно потому, что боится не совладать со своими чувствами, потому что не доверяет своей воле и уму. И ты будешь просто дураком, если отступишься прямо сейчас!

Альберт покачал головой и ответил:

– Нет, Вэйри, я не могу быть послушным и ходить за ней тенью. Рядом с ней я не владею собой. Наверное, Цинта прав, я случайно могу просто сломать её, как тот цветок, потому что во мне сейчас слишком много ярости. Поэтому мне лучше держаться подальше от неё. Я поклялся её забыть, и я забуду. Я буду пить и драться до тех пор, пока что-то из этого мне не поможет и не вылечит от этой болезни. Или не убьёт меня окончательно. Так что поставь тут ширму, завтра я снова приду сюда ночевать. И, кстати, раз уж ты сегодня решила составить мне компанию, давай поговорим лучше о тебе. Всегда хотел спросить – почему ты стала мистрессой?

– Не думаю, Берти, что сейчас тебе нужно знать мою историю, к тому же, – Вэйри кивнула на дверь, – к тебе пришли.

Цинта осторожно пробирался вдоль стены, бросая косые взгляды на девушек в красных корсажах и сетчатых чулках. Одна из них направилась к нему, но Цинта быстро преодолел расстояние до Альберта и подсел к нему с другой стороны.

– Я же сказал тебе не приходить, какого гнуса ты здесь забыл? – спросил Альберт, подвигая ему кубок и наливая вина. – Или ты пришёл к ним?

Он указал кубком на Рози, которая, закусив губу и выставив вперёд ножку в изящной туфельке, весьма недвусмысленно рассматривала нового гостя.

– Я принёс тебе записку, – шепнул Цинта, протягивая ему сложенный вчетверо листок.

– От кого?

– Сам посмотри.

Князь развернул листок, пробежался по строчкам, и Цинта мог бы поклясться, что почти ощутил кожей дрожь пламени, исходившего от него.

– Она хочет меня видеть? – спросил Альберт хрипло. – Зачем?

– Я не знаю. Она просто просила передать записку. Я передал, – Цинта подумал, что сейчас был очень опасный момент, потому что на лице у Альберта застыло такое выражение, как будто в спину ему только что вошла стрела.

Князь встал, молча схватил баритту и шляпу и быстрыми шагами направился к выходу, а Цинта рванул следом.

Вэйри лишь усмехнулась и, убирая со стола бутылку, произнесла вслух:

– «Я поклялся её забыть, и я забуду». Ну кто бы сомневался!

Альберт вскочил на коня, на ходу спрашивая Цинту:

– Как я выгляжу?

– Как младенец в розовом пуху!

– Хочешь отведать кулака?

– Ты выглядишь так, будто три дня валялся в вонючей яме, тебя били сапогами по морде, а потом ты ещё и пил неделю беспробудно в борделе, мой князь! Вот как ты выглядишь! Сам будто не догадываешься! В таком виде я бы даже на конюшне не рискнул показаться.

– Проклятье! – рыкнул Альберт, стегнул лошадь и помчался, как одержимый, в сторону холма.

– Охохошечки! Владычица степей! Плохая была это затея! Очень плохая!

И с этими словами Цинта поскакал следом.

Иррис думала, что сможет поговорить с Альбертом в тот же день, когда прочла дневник отца. Она вышла на прогулку в сад, долго бродила по дорожкам, поглядывая на окна Большого дворца, но он так не появился. Остаток дня она провела в библиотеке, жадно читая книги об айяаррской магии и где-то в глубине души надеясь, что, возможно, он заглянет туда. А вечером она ужинала с Себастьяном на террасе и рассеянно ковыряла вилкой еду, потому что у неё накопились вопросы, а ответов по-прежнему не было.

В одной из книг она нашла описание ритуалов, связывающих одного айяарра с другим, их было множество, и у каждого были какие-то особенности: помолвка, свадьба, соединение ученика с учителем, лекаря с больным, связь для поединка…

Она вспомнила их с Себастьяном помолвку – то, что делал Гасьярд, совпало с описанием. Она прочитала и то, что следует за ритуалом, как правильно открываться друг другу, какие будут ощущения, что положено чувствовать, и поняла одно – она не чувствует с Себастьяном ничего из того, что описано в книге. Как будто между ними и вовсе нет никакой связи. А все их чувства – обычные чувства людей, которые просто приятны друг другу. Пожалуй, почти так, как у неё было с Эрхардом.

Зато описание полностью совпало с тем, что происходило с ней, когда рядом был Альберт.

Что же это такое? Откуда эта связь? Может Гасьярд что-то перепутал?

Она сослалась на головную боль и после ужина быстро ушла к себе в комнаты. Сидя в кресле на балконе, скрытая от посторонних взглядов ковром из вьющихся роз, она стала перебирать в памяти всё, что так или иначе было связано с Альбертом с самого первого мгновенья их встречи.

Иррис вспомнила, как сидела мокрая, дрожа от холода и страха, так, что зуб на зуб не попадал, и целилась в высокого мужчину, который осматривал её карету. Тогда у неё от пережитого ужаса рассудок совсем помутился, потому что Альберт выглядел кем угодно, только не разбойником, но она, тем не менее, выпустила три стрелы и едва не убила его.

Боги милосердные! А если бы она попала?

Но потом она поняла, что ошиблась, и ей даже стало стыдно. И когда он подошёл, она подумала, что никогда не видела такого пронзительного взгляда. И удивилась тому, как быстро между ними возникло понимание. Почти сразу. С первых слов, с того мгновенья, когда он из-за кареты показывал ей перстень гильдии лекарей не совсем приличным жестом. А когда он коснулся её руки, что-то случилось, но тогда она решила, что просто у неё от страха и боли кружится голова и мерещится всякое. И только теперь она поняла, что вот тогда это и произошло впервые – когда он коснулся её руки. Это тепло, которое полилось в её ладонь…

И потом снова, раз за разом… Когда он лечил её ногу, когда она прижигала рану у него на шее, когда гроза ударила в дерево и они стояли, обнявшись над ревущим ручьём, это тепло постепенно наполняло и пьянило её всё сильнее и сильнее. И когда она танцевала в чане, то уже была совсем пьяной от того жара, который исходил от Альберта. Она смотрела на него и улыбалась, потому что ей и правда нравился его взгляд, и улыбка рвалась с губ помимо её воли.

И поцеловала она его не потому, что он заставил…

Она ответила на поцелуй, потому что этот жар манил, вызывая странную жажду и заставляя хотеть ещё.

Боги милосердные! Почему же она раньше не поняла всего этого?

Это произошло там, на озере, Альберт соединил их вместе, только непонятно как, и теперь с ним она ощущает то, что должна ощущать с Себастьяном! Вот почему у них ничего не получилось – нельзя создать одновременно две связи. Странно, что Гасьярд этого не понял.

Но зачем Альберт это сделал? Хотел затащить её в постель? Получить благодарность за спасение? И почему не разорвал эту связь позже, когда узнал, что она невеста его брата? Хотя… учитывая их отношения, это больше похоже на месть Себастьяну.

Как он мог?! Хотя, мог, конечно. Достаточно вспомнить то, что было за столом в день их помолвки. Да он просто негодяй! Подлец! Он заставил её мучиться угрызениями совести, и ему нравилось это – наблюдать за её муками!

Она от ярости даже закусила губу. Теперь, когда она, наконец, поняла, что произошло, ей стало даже как-то легче. Значит, это всё магия. Вот в чём причина! А вовсе не в её запутанных чувствах. Иррис готова была пойти к Альберту и снова отхлестать его по лицу, как там, на озере, и высказать ему всё, что она думает. И заставить оборвать эту связь. Но идти ночью в комнату к чужому мужчине было слишком уж неприлично.

А если он откажется разорвать эту связь? Тогда она всё расскажет Гасьярду! Он хотел знать – так вот и ответ! Гасьярд ведь Заклинатель, он знает, что нужно делать.

Она легла спать, но сон не шёл, и Иррис снова и снова мысленно перебирала моменты их неловких разговоров и встреч, и что-то было в этом всем неправильное. Или чего-то не хватало. Она никак не могла понять, почему же Альберт не может управлять тем, что создал. Ведь то, что она прочла в книгах, не совпадало с тем, что она видела. Связь создаёт Заклинатель и он может обратить ритуал, потому что он бесстрастен. Но Альберт не Заклинатель, и то, что она могла прочесть на его лице, говорило о том, что от этой связи он не испытывает особого удовольствия.

Так в чём же дело?

Утром, увидев в окно Гасьярда, идущего с коробкой конфет на их террасу к завтраку, она схватила мольберт и краски и убежала в сад, велев Армане сказать, что сегодня не станет завтракать. После вчерашнего ей не хотелось разговаривать с Гасьярдом. Ей хотелось побыть одной и разобраться во всём. А ещё ей нестерпимо хотелось поговорить с Альбертом, высказать ему всё, потому что за эту ночь она почти возненавидела его. И разорвать эту связь, лишающую её воли, заставляющую думать о нём, о его голосе, о пронзительном взгляде и прикосновениях, и ощущать жар под кожей, от которого подгибались колени. Ей хотелось того, о чём ей, невесте Себастьяна, даже думать нельзя, не то, что хотеть! Эти желания были постыдными, ужасными и навязчивыми, и они пугали её. Иррис была полна решимости и даже приготовила обвинительную речь, но время шло, а Альберт так и не попался у неё на пути. И к вечеру решимость наполовину ушла.

Себастьян пригласил её в театр. И они поехали туда, на большую площадь, в здание с множеством колонн из розового мрамора. В этот день состоялась премьера новой пьесы, и театр был полон, но представление совершенно не увлекло Иррис. Да что там говорить, она его почти не видела. Она смотрела на соседние ложи, где сидели Милена, Драгояр и Хейда. Таисса, Истефан и Эверинн в другой ложе, даже Тибор в розовом фраке, я рядом – Гасьярд, не сводивший с Иррис глаз, но Альберта нигде не было, и ей вдруг стало как-то тоскливо и холодно. И хотя на улице была ранняя южная осень – то же лето, только без изнуряющей жары, но холод поселился где-то внутри, словно из её души постепенно уходило то тепло, которым с ней всё это время делился Альберт.

Куда же он делся?

Теперь она была зла на него. Зла за то, что он всегда появлялся так некстати, но сейчас, когда он нужен, его не было поблизости. И она снова прокручивала в голове речь, только в этот раз в ней было уже меньше резких слов.

К третьему дню она совсем отчаялась. И хуже всего было понимание, что это всё не от неё зависит, это всё просто магия.

Ну а что ещё это могло быть?

Что ещё могло заставлять испытывать эту ноющую боль в груди? Заставлять думать о нём, вспоминая моменты их встреч, его лицо в библиотеке, когда он рассказывал ей о своём детстве, его улыбку, такую искреннюю и открытую, слышать его голос в голове и оглядываться на каждое дуновение ветра?

Что это, если не магия?