Веселый третий Киселёва Мария

Глава 6

Петя Субботин очень любит читать. Все, конечно, любят читать, но когда начнётся какая-нибудь игра, можно и совсем забыть про чтение. А Петя, наоборот, как начнёт читать, так и про игру забудет.

И на улице Субботин читает. Афиши и объявления. Как-то он стоял возле афиши, и к нему обратился прохожий:

– Ты что же безобразничаешь?

Петя удивлённо посмотрел на мужчину.

– Зачем угол оторвал?

– Это не я. Что вы?

– Да ты тут давно вертишься. Я тебя с той стороны ещё заметил.

– Я читал.

– А зачем тебе читать? Ты же на вечерние представления не ходишь.

– А всё равно интересно. Вот тут написано: «Горе…», а дальше оторвано. Какое горе?

– «Горе от ума». Вот какое.

– От ума? А разве от ума бывает горе?

Мужчина засмеялся:

– Ты в школу не опоздал?

– А сколько сейчас? – встревожился Петя.

– Без двадцати час.

– A-а, нет. Нам к часу. А школа вот она.

– Зачем же ты так рано вышел? – спросил мужчина. – Замёрзнешь.

– Нет, я всегда так. Пока иду, читаю. И как раз приду.

И правда, пришёл вовремя. Это в тот день было, когда решали задачу про молочную ферму. Пол-урока тогда бились, чтобы узнать, сколько корова даёт в день молока. Наконец решили – двенадцать литров.

– У всех такой ответ? – спросила Нина Дмитриевна.

– У меня другой, – сказал Петя. – У меня полтора литра.

Ребята засмеялись.

– Ты опять напутал, Субботин. И мог бы сам догадаться. Ну что это за корова, которая даёт полтора литра? Каждый знает, что корова даёт гораздо больше.

– Так я и догадался, Нина Дмитриевна. И я знаю, что больше, если она… фактическая корова.

Петина соседка фыркнула, а любопытный Сеня сразу повернулся:

– Какая фактическая?

Пришлось Пете объяснить:

– Это всё получается из-за очковтирательства, Нина Дмитриевна. В этих… в сводках. Это я в «Крокодиле» читал. «Машка и бумажка» называется. В конце там было написано:

Ведь в сводках Машка числилась коровой,

Фактически ж она была коза!

– Неужели?

– Честное пионерское. Вот я сперва подумал, что ошибся, а потом подумал, что у меня, может, и есть такая корова, которая коза. То есть коза, которая… Да что они все смеются?

Но и Нина Дмитриевна смеялась тоже.

– Ах ты, читатель «Крокодила», – сказала она потом.

На втором уроке разбирали сочинение о поездке в Останкино. Нина Дмитриевна зачитала несколько лучших рассказов. Потом открыла Петину тетрадь.

– Всё свое сочинение ты посвятил статуе Венеры. Это хорошо, что ты ценишь произведения искусства.

Петя расплылся в улыбке.

– А твоё объяснение, отчего Венера безрукая, – просто целое открытие.

– Ага, – сказал Петя. – Я сам недавно узнал.

– Догадываюсь, что недавно, – продолжала учительница. – Потому что до сих пор считали, что при раскопках не были найдены руки этой статуи. Так она и осталась без рук. А ты пишешь, что Венера имела дурную привычку… грызть ногти. И отгрызла себе руки выше локтей.

– Правильно, – сказал Петя под общий хохот.

– Откуда же такие научные сведения? – спросила Нина Дмитриевна. – Не из «Крокодила» ли опять?

– Ага, – кивнул Петя. – Опять. Там была картинка про Венеру. Одна тётенька говорит своей дочке: «Если ты будешь ещё грызть ногти, с тобой случится то же самое». Тогда я сразу догадался, что эта Венера себе руки отгрызла. Ага. А когда я на экскурсии её увидел, так всё про это и думал, а больше уж ничего не видел. Поэтому и написал всё только про неё.

Нина Дмитриевна стала объяснять Пете, что это юмор, шутка. Так это и надо понимать.

– А-а, – протянул Петя. – Понял.

А когда сел, сказал соседке тихонько:

– Ничего себе шутка – руки отгрызть. Да ещё мраморные.

Глава 7

Шурик сдружился с Гошкой Сковородкиным. Сначала Гошка ему понравился за то, что он не смеялся, когда Шурик перепутывал слова, и быстро научился их понимать, а потом ещё оказалось, что они живут в одном дворе. Недавно Гошка ходил в планетарий, поэтому теперь Шурик тоже идёт с дядей Мишей.

– Как это ты сумел прогулять час и остаться чистым? – спросил дядя Миша за воротами.

– А что? Очень просто. Мы ничего не делали с Гошкой Сковородкиным, а только разговаривали.

– Целый час разговаривали?

– Конечно. Бывает, мы и больше разговариваем. Хоть два, а то и три.

– Про что же вы сегодня говорили? Наверно, всё про шпионов?

– И нет. Про родственников.

– Это интересно. Что же про родственников?

– Ну я сказал, что у меня бабушка в Донбассе, а Гошка сказал, что у него папин брат в Баку. Вот и всё.

– А потом?

– А потом про фотоаппараты. Я сказал, что накоплю денег и куплю себе аппарат, если будет нужно, а если не будет нужно, не куплю. А Гошка сказал, что он себе тоже купит аппарат, если будет нужно, а если не будет нужно…

– Понятно. А дальше?

– Про разное. Про цирк, например. Гошка рассказывал, что у них в квартире девочка маленькая соску проглотила. Её бабушка испугалась – и к доктору. А я сказал, что ничего особенного, она, может, хочет фокусницей быть.

– Ну, девочка жива-здорова?

– Да фокусники вон ножи глотают, и то ничего, а что соска?

– Ишь ты какой! Фокусники-то умеют, а девочка маленькая.

– И она умеет, раз проглотила.

– М-да, – сказал дядя Миша. – Значит, потом всё про цирк толковали?

– Да нет. Про всё. Про колодцы.

– Артезианские?

– Почему? Про простые. Как оттуда вещи разные вытаскивать.

– ?!

– Ну, которые уронили. Гошка рассказывал, как он умеет вытаскивать. Он летом галчонка вытащил. Тот с дерева в колодец упал. Маленький совсем… из гнезда. Гошка его доставал ведром.

– Удачно?

– Ну да. Галчонок был мёртвый, а достал удачно.

Дядя Миша покачал головой:

– Ну, брат, это трудно назвать удачей.

– Нет, конечно, хорошо, если б вынул живого. А всё-таки вынул. А я в том году упустил компас в колодец, так и не достал. А ещё я упустил…

Но тут как раз подошли к планетарию и купили билеты.

После планетария стал нужен телескоп. Просто во как необходим, по горло. Оказалось, что у Пети Субботина есть детская энциклопедия, а в ней про этот телескоп написано.

И дело-то несложное. Честное слово. На планке длиной в метр укрепляются две линзы с двух концов. Вот и всё. Шурик с Гошкой сначала даже не поверили, что телескоп – это такой пустяк, а потом начали смеяться. Подумайте только, стоит прикрепить два каких-то стёклышка к планке, и пожалуйста – телескоп! Нет, конечно, не такой, как в планетарии, это понятно, но всё равно! Можно наблюдать планеты. Взял, навёл на небо – и тебе Марс! Здравствуйте! Сенька Гиндин от зависти лопнет, Капустин так рот и разинет. А Нина Дмитриевна удивится.

Шурик вновь прочитал вслух устройство телескопа. Всего-то одна страничка, и половину выкинуть можно. Это где линзы описываются. Такие-то, мол, и такие-то, с названиями разными. В книгах всегда так: напишут, напишут, а посмотришь – чего там? Стёклышко небольшое, вон оно на рисунке показано.

Трубку решили не делать. Она совсем не главная часть. Она для того только и нужна, чтобы лучи не рассеивались, а так ни для чего больше. Зато канители с ней много, тем более что их две описаны, чтобы одна в другую вставлялась.

– Пусть у нас свет рассеивается, правда? Нам не жалко, – сказал Шурик.

– Конечно. Светила от этого не пострадают.

А ещё про подставку не стали читать. Планка, значит, должна на подставке стоять. Тоже ни к чему. Кто хочет планеты смотреть, сам подержит, не барин.

В общем, можно было начинать, затруднения только в этой планке. Метр длина – вот в чём дело. Сначала казалось просто, а вышло, что в доме нет такой планки. Не выдернуть ли где-нибудь из ограды? Но когда вспомнили все ограды, то оказалось, что они низкие. И зачем тогда их только делают? Но это уже другой вопрос. Вот теперь хоть плачь, теперь не до смеха.

А с линзами проще. Во-первых, у Шурика есть фильмоскоп. Из него выдернуть можно. У папы есть фотоувеличитель, ещё одна линза. Дома у Гошки в шкатулке какая-то лупа – и ещё одно стекло. Это уж сколько? Потом от карманного фонарика можно взять… А всего лишь две и нужны.

Гошка ушёл домой и что-то долго не возвращался. Наконец прибежал – батюшки! Планку принёс! Здоровенная, выше метра, наверно. Сосед-столяр дал. Бывают же добрые люди.

Теперь всё в порядке, опять стало хорошо и весело. Выбрали две подходящие линзы и прикрепили их на концах планки. Все как написано. Стали смотреть пока что на окна противоположного дома, потому что небо было ещё светлое. Наводили, наводили – что такое? Ничего не видно. Просто так весь дом видно, а в телескоп ну хоть бы какое окно чердачное показалось – нет! Тут Гошка догадался – вот умная голова! – что сразу двоим смотреть нельзя, двое всегда толкаются. Стали смотреть поодиночке – и всё равно.

– Трубка всё-таки нужна, – заключил тогда Гошка.

Пожалуй, что так. Хоть она и не главная часть, а без неё не выходит. Планка длинная, дрожит в руках, и линза с линзой никак не совпадает. А это уже главное.

Пришлось читать то, что пропустили, и клеить бумажную трубку. Какая трудная оказалась: то широка, то узка, то ещё что-нибудь. Наконец склеили. Посмотрели – дальний конец опять прыгает. Тьфу ты! Ничего не поделаешь, подставку надо. Штатив, как она в книжке называется. Целый вечер с этим штативом возились. Уж на небе звёзды появились, а телескоп всё не готов. Но вот укрепили на подставке, дрожание кончилось. А всё равно ничего не видно, только мутное пятно.

– Знаешь, давай линзы сменим, – предложил Шурик. – У нас ведь ещё есть.

Вставили другие, потом ещё раз меняли. Всё одно. Вот тебе Марс и Юпитер! Одна Луна была тут как тут, так сама в окно и лезла.

– Свинство это, не телескоп, – сказал Гошка. – Шамбабамба какая-то.

Он всегда теперь говорил «шамбабамба», когда недоразумение какое-нибудь досадное получалось.

А Шурик со зла стихи сочинил. У него всегда так: как настроение испортится, так начинают стихи получаться. А когда дело совсем скверно, так по нескольку штук сразу выходит, как сейчас:

И всё вот в таком духе. Лишь про Луну особо:

Гошка был вполне согласен с такой характеристикой планет. Тут вернулся Костя, Шуриков брат. Он глянул на телескоп и спросил, что это за безобразие? А когда узнал, сказал: «Хм!»

– Чего «хм»? Ничего и не «хм»! – Шурик вырвал у него телескоп.

– Не брались бы, вот чего. Это для старших школьников.

– Подумаешь! Другие старшие делают тяп-ляп. А мы старались.

– Зря старались.

– Почему зря?

Костя усмехнулся:

– «Из кувшина можно вылить только то, что есть внутри». – И ушёл.

– Из какого кувшина? – Это Гошка спросил, потому что он про мудрецов ничего не знал.

– Да ну, ерундовина. Это древние умники говорили. Из простого кувшина.

– А что вылить?

Шурик стал объяснять, что ничего выливать не надо. Это вроде как в басне. Говорят, например, про слона или осла какого-нибудь, а на самом деле это не осёл, а директор. Ну это Гошка знал, это каждый знает. А тут чего вылить? Как он сказал?

– Ну как, как? Можно вылить, сказал, что есть в кувшине. Например, есть вода, можно вылить её. Понял? Есть молоко, можно вылить. Вот и всё.

– Действительно, ерундовина. Вылить да вылить. К чему тут какие-то кувшины?

– Да не какие-то, – сказал Костя, выходя из кухни. – А вот эти.

И стукнул Шурика и Гошку головами.

Ну вот так оно и вышло. Дело не в кувшинах, а в головах. Только из головы чего же выльешь? Тьфу ты, чепуха какая! Вот уж кого бы Шурик никогда не слушал, так это древних мудрецов.

Глава 8

Есть в 3-м «Б» ученик Миша Капустин. Тот самый, который шамбабамбу придумал, из-за которой такая неприятная история вышла. История-то, конечно, не вышла, это только у Гошки в голове было, но всё равно неловко перед Шмелёвой.

Капустин, ясно, не виноват. Он никого обижать не собирался.

Ученик он тихий и такой, про которого говорят, что пороху он не придумает. Дело совсем не в порохе, его давно придумали, а это значит только, что Миша ничего интересного выдумать не может, потому что он рассеянный, забывчивый, он даже рот закрывать забывает и часто сидит с открытым ртом. А Чижов с этим не согласен. Если так, то разве могла бы выйти такая смешная история, как на уроке арифметики? Повторяли деление. Нина Дмитриевна задала всем придумать задачу. Сначала все думали, а потом стали поднимать руки. Шурик придумал хорошую задачу. Не про килограммы и не про метры, которые давно надоели, а про крыши. То есть про куски железа, которыми крыли крыши. Хорошая получилась задача, Нина Дмитриевна похвалила.

– Ну, ещё кто придумал? – спросила она.

Поднялось много рук, а Миша сидел и на всех оглядывался.

– А ты, Капустин, думаешь?

– Думаю.

– Серьёзно думай, спрошу тебя.

Миша перестал вертеться и начал серьёзно думать. А пока Галя Савчук рассказала свою задачу. Тоже хорошая задача. Про детский сад. Только ребята не делились на четыре группы без остатка, и два ребенка оставались в остатке. Весь класс решал, куда девать этих двоих, a Миша ничего не слышал. Он думал над своей задачей.

– Ну как, Миша, готов? – спросила Нина Дмитриевна.

– Готов.

Он встал и посмотрел почему-то на Шурика.

– На одной крыше…

– Опять про крышу? – удивился Сковородкин.

– Да не про ту. Значит, на одной крыше стояли двадцать три… статуи.

У Нины Дмитриевны дрогнули брови.

– Статуи, – поправила она ударение.

– Ну статуи.

– На крыше, говоришь?

– На крыше.

В классе зашумели. Гиндин вытянул лицо и застыл, изображая скульптуру. Сковородкин тоже окаменел, но в другой позе.

– Спокойно, ребята. Ну что ж, это бывает. Например, на здании Зимнего дворца.

– А там на крыше? – обрадовался Миша. – И тоже двадцать три?

– Кто же кого спрашивает, Капустин? Ты меня или я тебя? Не отвлекайся.

– Ну вот, – продолжал Миша, – стояли двадцать три статуи. Ой, статуи то есть.

– Ну и что же? – спросила Нина Дмитриевна.

– А потом девять… пропало.

Вера прыснула и раскатилась тонким смехом. Другие тоже не выдержали.

– Куда же они пропали?

Миша пожал плечами:

– Не знаю. Вот это и надо решить.

В классе стало весело. Нина Дмитриевна не сразу всех успокоиа.

– Нескладно получается, Капустин, – сказала она потом. – Мы ведь не загадки загадываем, а задачи решаем.

Учительница говорила не сердито, и Капустин ничего не подозревал, но она обмакнула перо в чернила – значит, сейчас поставит в журнале отметку. Миша сразу забеспокоился:

– И я задачу…

– Но ты не придумал, а сказал, что готов.

– Почему? Я придумал.

– Тогда говори.

Миша кивнул встал поудобнее, а сказал только:

– Чего говорить?

– Ну дальше. Куда делись твои статуи?

– А-а, – вспомнил Миша. – Не все, а девять штук только.

– Хорошо, девять штук, – сказала Нина Дмитриевна уже сердито.

– Они это… как уж…

– Слезли, – подсказал Гиндин.

Миша улыбнулся и промолчал. Все ждали. А в голову, как назло, ничего не приходило. Нина Дмитриевна снова взяла ручку.

– Они слезли, – поспешно сказал Миша.

Класс грохнул смехом. Капустин сел. Учительница поставила в журнале двойку. В общем-то, история вроде смешная, только Мише было не смешно.

На другой день все забыли про эту задачу, и сам Капустин забыл, наверно, но когда начался урок арифметики, он сидел очень грустный. Его соседка ни с того ни с сего подняла руку:

– Спросите Мишу, Нина Дмитриевна.

– Я его вчера спрашивала.

– Ну вот же… он и хочет исправиться.

– Скоро будет контрольная, пусть исправляется.

А контрольная была трудная. Только ничего, все решили. И Миша её решил. Значит, с двойкой было покончено и можно бы про неё больше не вспоминать. Но о ней вспомнили, и вот как.

Вскоре назначили сбор звена. Звеньевая Валя Савчук сказала:

– Мы соревнуемся с третьим звеном. Значит, мы должны лучше их учиться и работать. Учимся мы неплохо, а должны ещё лучше, потому что они учатся тоже хорошо. А чтобы мы лучше учились, мы должны помогать отстающим.

– А кто у нас отстающий?

– А отстающих у нас нет.

– А кому же мы помогать будем?

– Вот я и говорю, – продолжала звеньевая, – что у нас нехорошо получается: помогать некому.

– Ну это же хорошо, – сказал Шурик, – что нет отстающих.

– Это, конечно, хорошо, но тогда звено будет плохо работать, раз не будем помогать…

Да, положение было трудное. Обсуждали его и так и этак, а выходило одно: соревнования не выиграть. Тут и вспомнили Мишину двойку.

– Но он её исправил. – Ззвеньевая вздохнула: – Вот если б не исправил, мы бы ему помогали.

– Да зачем? – сказал Сковородкин. – Он сам с ней быстро покончил.

– Ну да. Три дня она только и была, – сказала Савчук невесело. – Мы даже сбора не успели собрать.

В третьем звене другое дело. Там есть такой ученик, которому всё звено помогает. И в классе с ним остаются, и домой ходят. Валиной сестре хорошо там звеньевой быть. А Валя просто не знает, что делать.

– Давайте нахватаем двоек, – предложил Сеня Гиндин. – А потом начнём их исправлять.

– А что? – поддержал Сковородкин. – Никто и не узнает, какие это двойки.

Это они придумали, конечно, так, для смеха, но звеньевая очень возмутилась и сказала, что это будут нечестные двойки, а отметки надо получать честно. Опять поговорили, поговорили про Мишу и решили переходить ко второму вопросу. В этом вопросе стояли внеклассные мероприятия. Это значит: помогать младшим, собирать макулатуру и металлолом. Решили собирать макулатуру завтра же. Но тут вышла временная задержка из-за сильных декабрьских морозов.

Глава 9

Новогодние стенные газеты всегда бывают самые лучшие. Оно и понятно: они с Дедом Морозом. Но такую ещё не видали. Её внесли перед уроками сестры Савчук, причем Галя входила в дверь спиной и так и шла задом наперёд, держа двумя руками широкий рулон, а Валя с другого конца несла этот рулон, сдвинув брови и растопырив локти. За ними важно выступала Шурикова соседка Вера с портфелями Вали и Гали. Все, конечно, бросились к газете. Дед Мороз был сделан аппликацией. Никто не знал, что аппликация – это такая красота! Парчовая шапка у Деда блестела так, словно она обледенела и как будто поэтому она была такая жёсткая, задубелая. Хотелось прижать к ней палец и посмотреть, какая под ним получится проталинка. Но самое главное – борода. Серебристая, капроновая, она занимала весь правый верхний угол, всю половину и даже свисала ниже листа.

Весь класс прямо с ума сошёл, когда увидел такую газету. Все галдели, лезли вперёд, тянули руки, чтобы потрогать.

Галя и Валя Савчук сразу стали красные, лохматые, отбивались локтями и коленками и кричали: «Тише! Не давите!» Сеня Гиндин всех расталкивал, оттаскивал назад, орал почему-то:

– Ишь, бездельники, лежебоки! Бросились на готовенькое!

Сам он ничего ещё для газеты не сделал и только теперь должен был прикрепить её кнопками. Когда он пролез к стене и встал на учительский стул, оказалось, что кнопки у него пропали.

– Что за злые шутки? – кричал Гиндин со стула. – Мишка, ты не проглотил?

– Нет, – сказал Капустин и закрыл рот.