Всемирный экспресс. Тайна пропавшего ученика Штурм Анка

Пролог

Однажды, в те времена, когда на смену сказочным чудесам пришли чудеса техники и над землёй выросли фабрики, в одной очень-очень бедной семье жил маленький, но необычный мальчик. На своё счастье, он обладал тремя качествами: смелостью, жаждой действий и талантом. Он стал создателем первой железной дороги и жил счастливо до конца своих дней.

По крайней мере, так написано в учебниках истории.

Но это лишь половина правды. Достигнув многого, он никогда не забывал, каково это – быть необычайно талантливым, но крайне бедным и поэтому не иметь в жизни никаких шансов. И тогда он решил основать школу для тех детей, о чьих способностях миру грозило так и не узнать.

Его не устраивали школьные правила ни одной страны, к тому же он считал ужасным все годы учёбы видеть вокруг себя один-единственный город. Поэтому он решил, что школа должна постоянно перемещаться, а не принадлежать какому-то конкретному месту. Точнее говоря – она должна быть везде одновременно.

А чтобы ученики этой школы жили в свободной и безопасной обстановке, о ней никогда не должен был узнать ни один посторонний. И кому же ещё, как не ему, с его в высшей степени незаурядным талантом, создать нечто подобное? Ведь кроме смелости и жажды действий у него был ещё один дар – тайна, огромная как мир: в его жилах текла магия, подобная расплавленному золоту чистейшей пробы.

И вот он втайне придумал и разработал паровоз и двадцать четыре вагона – волшебный поезд, такой же единственный в своём роде, как и ученики, которым предстояло в нём поселиться. Поезд должен был разъезжать по всем странам и континентам, и поэтому он назвал его

ВСЕМИРНЫЙ ЭКСПРЕСС

Паровоз

1. Складской вагон

2. Багажный вагон

3. Хозяйственная часть

4. Вагон-кухня

5. Вагон-столовая

6. Чайный бар

7. Библиотека

8. Учебный вагон «Героизм»

9. Учебный вагон «Стратегия и уверенность»

10. Учебный вагон «Поведение»

11. Вагон для самостоятельных занятий

12. Вагон для самостоятельных занятий

13. Комната отдыха для павлинов

14. Клубный вагон

15. Спальный вагон (девочки)

16. Спальный вагон (девочки)

17. Спальный вагон (мальчики)

18. Спальный вагон (мальчики)

19. Вагон для сотрудников (учительская, медицинский кабинет, комната отдыха)

20. Дирекция

21. Спальный вагон учителей

22. Спальный вагон сотрудников

23. Последний вагон

24. Открытый обзорный вагон

Заброшенная станция

Ни в чём, начиная с имени, Флинн Нахтигаль[1] не была типичной девчонкой. Её имя было одним из тех странных имён, которыми называют и девочек, и мальчиков – типа Чарли или Пэк.

– Нет чтобы дать тебе какое-то другое имя, – частенько сетовала мать, словно это оно виновато, что её дочь не такая, как все. – Какое-нибудь нормальное – Изабелла, скажем, или Лаура.

Но Флинн не хотела быть ни Изабеллой, ни Лаурой.

– Изабеллы обожают лошадей и всё розовое, – отвечала она, – а Лауры всегда ходят в туалет парочками.

Казалось, девочки её возраста бывают только этих двух разновидностей. И никто из них уж точно не читает допотопных словарей и не запускает бумеранги. Но если, как Флинн, живёшь в глухом захолустье, в одиноком старом доме в сельской местности, то у тебя не много шансов вести себя как полагается девочкам.

И то, что в школу каждое утро она добиралась два часа на автобусе, тоже не облегчало положения. Ведь от необходимости вставать в то время, когда все одноклассники ещё крепко спят, у неё лишь появлялись тёмные круги под глазами – а с ними и тупые шутки по поводу её фамилии.

Вот и сейчас Флинн бушевала, потому что не прошло и трёх недель, как закончились летние каникулы, а ей уже пришлось выслушать в школе с десяток дурацких шуточек, начиная от «Сразу видно, что ты за птица» и заканчивая «То соловей – не жаворонок был!»[2].

– Это за имя! – точным движением Флинн запустила бумеранг в поле за домом. Просвистев вдаль, изогнутая деревяшка, перед тем как вернуться, снесла с изгороди ржавую консервную банку. Флинн, легонько подпрыгнув, поймала бумеранг в воздухе.

Вечерело, солнце клонилось к полям, и единственным звуком в округе был металлический щелчок очередной сбитой на землю банки.

– Это за стервятников, – сказала Флинн и, прищурив глаз, прицелилась в следующую. Стервятниками она называла людей, за сто метров чующих любую незаурядность. В первую очередь этого прозвища заслуживали одноклассники.

В школе, в этой огромной, облицованной клинкерным кирпичом коробке, Флинн оставалась одинокой. В Доме счастья фройляйн Шлехтфельдс она никогда не была по-настоящему счастлива. Она привыкла к тому, что одноклассницы, собираясь в уголке, в открытую злословили о её внешности. О волосах цвета меди, длиной до плеч и всегда немного взлохмаченных: ведь Флинн не понимала, зачем каждое – каждое! – утро их причёсывать. О её бледном лице со светлыми веснушками. Или об усталых глазах, которые часто смотрели настолько невыразительно, что никто до сих пор не заметил, каким янтарным золотом они отливают. (По крайней мере, Флинн надеялась, что они цвета янтаря, а не коричневые, как глина.)

– Ну, дружи тогда с мальчиками, – сказала мама, когда Флинн дома пожаловалась ей на эти сплетни. Она понятия не имела, что мальчишки в школе в принципе не разговаривают с девчонками – а уж с Флинн и подавно. – Нужно уметь немного подлаживаться!

– Я же не хамелеон! – возмутилась Флинн, запустив бумеранг в следующую банку. Когда жестянка, брякнув, приземлилась в поле, в воздух испуганно поднялось несколько ворон.

Флинн не умела подлаживаться. Она не была ни принцессой, ни дикаркой. Она была кем-то посередине. Девчонка, которая хоть и не хотела выглядеть замухрышкой – но зимой и летом носила клетчатые рубашки и грубоватые башмаки. Девчонка, которая запоминала слова целыми списками – но в результате обладала не большей красноречивостью, чем какая-нибудь звезда немого кино.

Эта девчонка хотела быть мальчишкой – но до смерти смущалась, если её принимали за одного из них. А такое случалось часто, потому что Флинн была долговязой и для своего возраста худышкой. В седьмом классе школы фройляйн Шлехтфельдс все девочки были полнее её.

«Заполнитель пустоты» – так прежде называл её старший брат Йонте.

С тех пор много воды утекло. Без него было почти невыносимо торчать где-то между линиями фронта, на нейтральной полосе.

Единственное, что в будничной жизни приносило ей не только огорчение, но и небольшую радость – это фантазировать, какой была бы жизнь, если бы Йонте всё ещё был здесь, семья была бы богаче, а мама счастливее.

– И ещё разок, – сказала Флинн. – За Йонте!

Потому что она так по нему скучала! Потому что он оставался лишь воспоминанием – уже почти таким же блёклым, как этикетки на жестяных банках.

Два года могут тянуться бесконечно долго, если пытаешься не забыть, как звучал чей-то голос или ощущалось объятие.

– Хоть бы уж в уток целилась, – говорила мама каждый раз, когда наблюдала, как мастерски Флинн управляется с бумерангом. – Был бы дармовой праздничный ужин.

Можно подумать, Флинн станет когда-нибудь стрелять в животных! Больше всего она любила целиться в банку с надписью «Утиное рагу».

Паф!

Точный бросок, как всегда. Даже суперточный.

Чисто по привычке Флинн обернулась в сторону дома. Здесь, на севере Германии, этот громоздкий древний монстр с семью обшарпанными комнатами, деревянной верандой и своим обаянием Дикого Запада казался совершенно неуместным.

В просторных помещениях с низким потолком Флинн всегда чувствовала себя такой маленькой и ничтожной, как мышь под половицами. В открытую дверь чёрного хода она видела, как два младших брата карабкаются на стулья на кухне. Видела, как их ругает мама. Видела, что Янник, её третий брат, валяется на диване – вероятно, смотрит какое-нибудь кастинг-шоу. Флинн вздохнула. Здесь больше некого было потрясти мастерством в запуске бумеранга. Да и откуда здесь кому-то взяться? Древний дом в двух километрах от Брошенпустеля, за несколькими обветшавшими сараями – место, которое, по мнению Йонте, выглядело в точном соответствии с названием.

С другой стороны, в Брошенпустеле вокруг свежевырытого пруда стояло шесть заново отштукатуренных деревенских домов. Флинн не сомневалась: там на завтрак ели домашний джем и семьи жили в деревне с удовольствием. Ничего удивительного: ведь у них цвели кусты роз и по соседству вили гнёзда журавли. Но здесь, на четыре поля дальше, обитали ровно пять угрюмых жителей – Флинн, её мама и трое сводных братьев. Здесь не было ничего, абсолютно ничего, кроме воспоминания о Йонте, некогда шестом жителе.

Отцов здесь отродясь не водилось – ни отца Йонте, ни отца трёх младших братьев, ни её собственного. Флинн подозревала, что никто из них не захотел жить на краю света.

Флинн отложила бумеранг, только когда наступили сумерки и мама выкрикнула в тишину «Перекус!». Ей хотелось, чтобы мама позвала на ужин, а не на перекус, сразу наводивший на мысль о толстых ломтях хлеба с какой-нибудь нарезкой всухомятку.

Уже почти на веранде Флинн пришла в голову одна идея. Она вернулась за последней консервной банкой с этикеткой «Рагу из утки». По дороге к дому металлическая выпуклость холодила руку, и Флинн ощутила странный прилив надежды.

Трое братьев – все вместе младше, чем она, – как всегда, начали есть ещё до того, как был накрыт стол. Флинн поставила помятую банку на середину стола.

– Что это? – резким голосом спросила мама. С тех пор как Йонте здесь больше не было, у неё не хватало терпения на детей.

Флинн смотрела на её белокурые волосы, накинутый на плечи пуловер из грубой шерсти и тусклые голубые глаза. Вероятно, будь в них немного блеска, она бы казалась миловидной.

– Я попала в утку, – ответила Флинн. Она знала, что шутить бессмысленно, но по-другому не могла: она хотела найти в лице матери усмешку, улыбку, хоть какое-то движение. Должна же она когда-нибудь засмеяться!

Мама смахнула банку со стола:

– Ты не можешь хотя бы раз повести себя по-человечески?

– Не могу, пока ты этого не делаешь, – тихо сказала Флинн. Она видела, что в мойке громоздится грязная посуда, что краска на стенах облупилась так же, как на мамином лице – краски жизни.

– А почему это не настоящая утка? – спросил Янник, с тоской глядя на консервную банку. Его короткие волосы были светлыми, как колосья на полях вокруг дома. Флинн считала, что он юная копия мамы, только не такой замученный.

Внезапно ей стало его жалко. И зачем она это сказала?!

– Потому что я скорее отрублю себе руку, чем убью невинное животное, – коротко объяснила Флинн. «К тому же мне бы тогда ещё и готовить пришлось», – добавила она про себя.

Янник фыркнул, и по столу разлетелись хлебные крошки.

– Вот слабачка! – сказал он.

– Идиот, – буркнула Флинн. Всё сочувствие тут же испарилось, хоть она и понимала, что несправедлива к нему. Янник просто повторял чужие слова. Иногда Флинн думала, что в этой семье мозги работали только у них с Йонте. А теперь, спустя два года после его исчезновения, она осталась в единственном числе.

Прихватив толстый ломоть хлеба, Флинн снова вышла из дома в мягкий осенний вечер. Под ногами громко скрипнули ступени, но никто не позвал её вернуться. С тех пор как Йонте бесследно исчез, мама, глядя на Флинн, всё равно, похоже, думала лишь о том, что в следующий раз заявлять в полицию придётся о её исчезновении.

Как всегда по вечерам, Флинн отправилась привычной дорогой через поля. Она крошила хлеб, словно прокладывая путь, который поможет ей позже вернуться домой. У неё за спиной на крошки слетались тучи ворон. Не то чтобы она их любила – просто ей нравилось слышать карканье: оно заглушало тишину, которую оставил после себя Йонте.

Найди она возможность вернуть сводного брата, мама наверняка бы стала прежней. Ей бы хоть какую-нибудь зацепку, хоть одну!

Что ж, одна у неё есть. Железнодорожная станция!

Флинн снова и снова тянуло туда – будто путешественницу, странствующую по миру. Каждый вечер. Каждую ночь.

Девочка промчалась последние метры и по треснувшим бетонным ступеням взбежала на перрон. На станции в Брошенпустеле остался только этот, перрон номер два.

Флинн номер не удивлял: ведь номер один предназначен для победителей. А в её семье, даже если кому-то из них вообще бы довелось сесть здесь на поезд, таких не было.

Жители аккуратных домиков Брошенпустеля, похоже, давным-давно позабыли о станции. В конце концов, уже много лет здесь не проходил ни один поезд. И уж наверняка больше никогда ни один поезд здесь не остановится. Флинн, сидевшая тут после исчезновения Йонте почти каждую ночь, на поезда за это не обижалась. Единственная скамейка проржавела, полотно железной дороги заросло кустарником. Вокзальные часы остановились несколько лет назад – в то новогоднее утро, когда Йонте не пришёл домой.

Стоял трескучий мороз, и никто не верил Флинн, что Йонте всю новогоднюю ночь просто просидел на этой ледяной скамейке, глядя на звёзды. Но она знала, что так всё и было. Ведь Йонте всегда так делал, год за годом.

Ему только что исполнилось тринадцать, как Флинн теперь, но он был на много световых лет смелее, чем она. Смелее, беззаботнее и свободнее. Станция служила ему местом для мечтаний.

До этого первого дня Нового года.

Через три недели после его исчезновения от него пришла почтовая открытка. По многочисленным штемпелям, перекрывавшим строчки Йонте, было видно, что открытка отправлена намного раньше, сразу второго января. Но она проделала долгий путь – из Осло через Копенгаген, во что Флинн верилось с трудом. А потом открытке понадобилась ещё почти целая неделя, чтобы добраться из Гамбурга до их дома. На почте часто забывали, что вообще-то в полях вокруг Брошенпустеля тоже живут люди с почтовыми ящиками.

С этого дня Флинн переняла привычку Йонте болтаться тут по ночам. Она придумывала тысячи теорий, что могло произойти. Может, Йонте похитили? Может, его включили в программу защиты свидетелей? А потом она стала приходить сюда просто помечтать, как Йонте, – о жизни где-то в другом месте, где трава зеленее, смех громче, а возможностей больше. Она с радостью ушла бы вслед за Йонте, если бы только знала куда. В семье по ней бы точно не скучали. Да и она, сидя по ночам здесь, на перроне, по семье тоже не скучала.

написал Йонте. Это он такую загадку загадал? Если да – то в какую даль? Флинн вздохнула. Просто любительские стихи. Ничего больше.

Флинн находила, что эта открытка очень в духе Йонте, полиция же сочла её странной. Открытку отправили в лабораторию на исследование. Но никто так ничего и не понял – кроме Флинн. Как это может быть, что сине-зелёный поезд на переднем плане видела только она? Эти элегантные вагоны тёмного сине-зелёного цвета – там, где остальные члены её семьи разглядели лишь старую, снятую с эксплуатации дрезину? Но ведь Йонте удрал точно не на скрипучей деревянной платформе на колёсах, с этим вынуждена была согласиться даже полиция.

Флинн вытащила открытку из кармана брюк. Углы уже совсем погнулись, ведь она повсюду таскала её с собой – с того времени, как полиция, не получив никаких результатов, переслала её маме. Прошло уже больше года. Там, где другие ничего не видели, Флинн по-прежнему видела поезд. И что это был за поезд! Не какой-нибудь там местный, с исцарапанными оконными стёклами, и не стерильный скоростной экспресс. Нет, это был самый прекрасный из всех поездов, какие Флинн когда-нибудь встречались. Из прежних времён, с настоящим старинным паровозом. Кремовые крыши вагонов сверкали на солнце, а на безупречном лаке бортов изящными буквами были выведены надписи. К сожалению, Флинн не удавалось их как следует разглядеть.

– Кар-р!

От испуга Флинн вздрогнула. Она снова не заметила, как просидела тут несколько часов. Ночь раскинула свой тёмный шатёр, и вороны выглядели блестящими сгустками ночного неба. Быстрым движением Флинн швырнула последний кусок хлеба на край перрона, туда, где раскрошившийся бетон внезапно терялся в диких зарослях. Вороны перелетели туда, вся хрипло орущая стая.

Когда мельтешение крыльев и тёмных клювов улеглось, там сидел зверь. Не ворона, а большой, поджарый белый зверь. И какой-то нечёткий.

Сердце Флинн упало. Ужас током пронзил тело и парализовал его. На ватных ногах она чуть наклонилась вперёд – достаточно, чтобы из-за скрывавшего её железного столба бросить взгляд на странного зверя. Но чётче он от этого не стал. Напротив, его очертания оставались неясными и растекались – как акварель, которую кто-то вписал в тёмно-синюю ночь, перебрав воды.

У Флинн мороз по коже пробежал. Она не верила в магию, в духов и привидения. Но это существо явно относилось к явлениям того сорта, из-за которых не стоило сидеть на пустынном перроне по ночам. Или это галлюцинация? Флинн протёрла глаза. Существо не исчезло.

Ладно. Только спокойствие.

Зверь не шевелился. Он беззвучно сидел, глядя в бесконечные поля. Видимо, он ещё даже не заметил её: вполне вероятно – ведь Флинн надела свою самую тёмную клетчатую рубашку. И ветра, который мог бы донести до него её запах, в эту тихую ночь тоже не было.

И тут совершенно внезапно что-то двинулось. Флинн непроизвольно вздрогнула, когда зверь, повернув нечёткую голову в её сторону, взглянул прямо на неё.

Прежде чем прикусить язык, она ойкнула – очень высоко, что такой девчонке, как она, совершенно не свойственно.

Зверь отпрянул. Трудно сказать, кто из них испугался сильнее. Затем он поднялся и медленно шагнул к Флинн – размытое движение, смешавшееся с внезапно возникшим ветром.

«О нет, – подумала Флинн, – нет-нет-нет!»

Она порывисто вскочила. Она хотела убежать – ей нужно было убежать. Она ни за что не хотела связываться с этой тварью. А что, если на самом деле из-за этого Йонте и исчез? Вдруг это была никакая не дрезина дурацкая, а… а… да что угодно!

«Ну, давай же!» Ноги не слушались, они вдруг сделались совершенно бесполезными и цеплялись одна за другую при первом же шаге.

Зверь приближался, пригнув голову, словно охотится на дичь.

Пульс бился у Флинн в висках. «Вот и всё, вот и всё, вот и всё».

В ушах зашумело, и словно издалека раздался свист. В лицо Флинн дунул прохладный ветер.

«Поднимется ветер в ночи…» – написал Йонте.

Сотканный из тумана зверь замер. Казалось, он прислушивается, не спуская глаз с Флинн. И тут свист разом заполнил весь перрон. Флинн, вздрогнув, зажала уши. Что здесь происходит?! Звук походил на свист старого чайника, который мама порой не удосуживалась вовремя снять с плиты, – только громче, в тысячу раз громче.

Теперь зверь отвернулся к рельсам. Но прежде чем Флинн смогла воспользоваться удачным моментом для побега, земля у неё под ногами задрожала и что-то мощное, тяжёлое с шумом вкатилось на станцию. Над девочкой пронёсся сноп рассеянного света, и толчок воздуха, сильный, как в аэродинамической трубе, сбил её с ног. Затем ветер утих, а свист потонул в оглушительном скрежете. Металл скрежетал о металл, и, сделав рывок, который Флинн ощутила всем телом, громадное чудовище остановилось. Из-под него с шипением повалил пар, будто монстр страдал одышкой. Станцию тут же заволокло густым дымом. Флинн лежала на перроне у скамейки, кашляя и ловя ртом воздух.

И вдруг сразу наступила тишина. Какая-то нереальная тишина, после недавнего-то грохота.

Флинн подождала секунду, потом ещё одну, а потом стремительно поднялась на ноги. Она потёрла ноющие локти и, подняв голову, увидела вагон поезда. Оттуда таращился её перепуганный двойник. Повсюду перед ней были тёмные, всё отражающие окна, по восемь в каждом вагоне длинного сине-зелёного состава с плоскими кремовыми крышами.

Флинн моргнула, зажмурилась и снова открыла глаза. Нет, никаких сомнений. Глаза под веками щипало от дыма, но это явно был поезд.

Тот самый поезд.

…если упрямо ты шёл за мечтой…

Очень медленно, словно всё вокруг было хрупким, как стекло, Флинн опустила взгляд на открытку. От волнения она почти смяла плотную бумагу, но – это был поезд Йонте. Однозначно. Поезд, который, судя по всему, могла видеть только она. Флинн, дрожа, подняла голову. Он действительно выглядел именно так! Между вагонами были те же старинные деревянные тамбуры, такие же украшения на наружных светильниках. Теперь она смогла прочитать и золотые буквы на лаковом покрытии – «ВЭ» и стилизованный павлиний хвост, заключенные в прямоугольник.

Сердце Флинн сделало сальто. Красивее этого поезда она в жизни ничего не видела.

Ещё не успели рассеяться последние клубы дыма, как где-то в голове состава хлопнула дверь. Звук прокатился эхом в ночи и вырвал Флинн из восторженного оцепенения. Она с ужасом заметила, что поезд медленно тронулся.

«Нет. О нет!»

Сердце у неё замерло, слишком надолго, а затем пустилось чуть ли не вскачь.

Размытого существа на перроне она не увидела. Зверь что, сел в поезд?! Неужели поезд тут остановился, чтобы подобрать его?!

А Флинн?

Она останется из страха перед необъяснимыми событиями вроде этого? Или из страха перед тем, что ожидает её по ту сторону пашен? Она действительно этого хочет? Хочет остаться?

Флинн сжала кулаки. Этот поезд был её шансом – возможно, единственным. Её трясло. Она подумала о Йонте. О раскинувшемся где-то большом, бескрайнем мире – где-то, но не здесь. Она подумала обо всём по-настоящему важном и, сама ещё не осознавая, пустилась бежать, ухватилась за поручни последнего вагона и подтянулась на нижнюю ступеньку. Как раз вовремя, перед тем как перрон остался позади.

Вцепившись в холодный металл поручней, Флинн перевела дух. Она в последний раз оглянулась на заброшенную станцию. Вокзальные часы пошли, впервые за несколько лет. Сейчас они показывали два часа двадцать две минуты.

В следующую минуту поезд повернул влево, и часы скрылись из виду.

Теперь пути назад не было.

Флинн повернулась к железной двери, которая вела внутрь вагона. В верхней части двери было маленькое квадратное окошко. Там ей навстречу зияла синеватая мгла.

– Смелей вперёд, ничего не страшись! – пробормотала Флинн и, с некоторым усилием открыв дверь, вошла в вагон.

Мадам Флорет

Едва Флинн зашла в вагон, как дверь за ней захлопнулась с такой силой, будто сразу отрезала всю её прошлую жизнь.

Она стояла в длинном тёмном коридоре. Вой ветра затих. Слышались только неумолчный стук колёс и какой-то дальний гул. В этой внезапно наступившей тишине Флинн ощущала себя одновременно в неизвестности и в безопасности. Она чувствовала в душе какую-то благость – одно из слов, которые она вычитала в старых словарях. Только теперь она поняла, что это значит.

Потребовалось время, чтобы глаза привыкли к полумраку, но и после этого разглядеть удалось не многим больше, чем опущенные рулонные шторы с одной стороны коридора и закрытые двери – с другой. На полу лежала ковровая дорожка. Стены, похоже, были облицованы деревянными панелями. В коридоре никого не было. Не слышалось ни голосов, ни каких-либо других издаваемых людьми звуков.

– Есть тут кто-нибудь? – осторожно спросила Флинн и тут же испугалась, когда рядом с ней что-то тихо вспорхнуло. Однако она по-прежнему оставалась одна, и всё опять стихло, не считая грохота колёс у неё под ногами.

Где она очутилась? В спальном вагоне?

Флинн никакого представления не имела о поездах, а о поездах класса люкс вроде этого и подавно: её семья не могла себе позволить даже поездку в обычной электричке. И всё же она точно знала, что нужно купить у кондуктора билет, пока её не застукали контролёры. На ощупь поискав деньги в кармане брюк, она нашла купюру в десять евро. Этого должно было хватить, по крайней мере на несколько станций. Покачиваясь в такт вагонной тряске, Флинн двинулась по коридору. Кончики пальцев легонько скользили по лакированной поверхности дверей и деревянных панелей между ними. В ней росло тёплое чувство, что всё здесь ей давно знакомо. Она дошла до конца вагона, так никого и не встретив.

– Смелей вперёд, ничего не страшись! – ещё раз подбодрила себя Флинн, упёршись в следующую железную дверь, в которой было такое же квадратное окошко, и вышла в наружный тамбур, какие располагались в конце и в начале каждого вагона.

Тут же в лицо ей ударил встречный поток холодного воздуха, сырого и мутного от паровозного дыма. Пытаясь согреться, Флинн обхватила себя за плечи и стала аккуратно переставлять ноги по мостику между тамбурами двух вагонов. Мостик представлял собой просто железную пластину с перилами, которая жалобно дребезжала и побрякивала. Встретить подобное в таком поезде она не ожидала. С другой стороны, она вообще не ожидала, что этот поезд существует. Поезд Йонте. Или, точнее, поезд с открытки Йонте.

Дрожа от страха, она всем телом налегла на тяжёлую железную дверь следующего вагона и вошла внутрь. Никто не встретился ей и в этом вагоне.

Казалось, поезду не будет конца. Снова и снова вагоны с тёмными, узкими коридорами, снова и снова старые, продуваемые насквозь лихим ветром соединительные мостики между ними. И нигде ни души!

Флинн проходила уже по шестому из этих бесконечных коридоров, когда внезапно, как гром среди ясного неба, с кем-то столкнулась. С кем-то большим.

– Ай! – воскликнул этот кто-то хриплым голосом. – Смотри, куда идёшь, павлин несчастный! Даниэль же велел вам сидеть в своих купе, когда свет вырубается.

– Извините, – выпалила Флинн и добавила, надеясь, что не вызовет никаких подозрений: – Я вообще-то кондуктора ищу.

Её собеседник действительно замолчал. Флинн казалось, что она чувствует, как он изучает её в темноте. Затем хриплый голос сказал:

– Ты имеешь в виду мадам Флорет? – Это прозвучало отчасти как вопрос, а отчасти как подтверждение того, что она попала в затруднительное положение.

– Э-э-э… Не знаю. Думаю, да. Если она продаёт билеты. – Флинн пыталась в темноте разглядеть мужчину – а голос, похоже, принадлежал мужчине, – но лишь определила навскидку, что он занимает довольно много места. Флинн нервно сглотнула. Должно быть, он большой и сильный.

– Секундочку… ты что, вот только что села в поезд?

– Да, – ответила Флинн. Она не понимала, почему в голосе прозвучало сомнение. Станция, поезд – почему бы ей в него не сесть?

– И теперь ты хочешь купить билет? – Голос становился всё более растерянным.

– Ну да, – сбитая с толку, подтвердила Флинн. – Хочу. Ведь зайцем ехать как-то неправильно, да?

Её собеседник по-прежнему молчал. У Флинн было достаточно времени, чтобы сперва изумиться своему несколько необдуманному ответу, а потом пожалеть о нём, но тут собеседник сказал:

– С ума сойти!

В следующий миг Флинн ослепил луч света, такой яркий, что она отшатнулась и в испуге зажмурилась:

– Эй, что ты делаешь?!

– Прости. – Человек опустил фонарик, и Флинн в отсвете фонарика заметила, что он совсем не такой старый, каким казался по голосу. Вероятно, лет пятнадцать, если и старше, то ненамного.

Бесцветный свет фонарика отбрасывал на его угловатое лицо беспокойные тени, глубоко посаженные глаза блестели. Он стоял перед ней словно страж у ворот ада, и по сравнению с ним Флинн внезапно почувствовала себя совершенной малявкой и очень не в своей тарелке.

Парень скользнул взглядом по её, к сожалению, абсолютно невыразительной внешности, и Флинн подавленно спросила себя, не принял ли он её случайно за мальчишку. За какого-нибудь довольно хилого в сравнении с ним мальчишку.

– Так, ещё раз, просто хочу удостовериться: ты собираешься купить билет? У тебя его нет?

– Да. Нет. Я вообще-то девочка, – вырвалось у Флинн.

– А кто же ещё? – спросил парень. Похоже, этот факт его ничуть не поразил. Голос был низким и спокойным.

– Ты думаешь… разве ты не принял меня за мальчишку?

Парень поднял брови, и Флинн удалось быстро взглянуть ему в глаза. В них сверкнула насмешка.

– А ты чудачка, – сказал он. – Ты себя в зеркале когда-нибудь видела? У тебя глаза… – Он осёкся, словно в эту секунду сообразил, что собирается сделать комплимент какой-то совершенно незнакомой безбилетной девчонке.

Флинн очень хотелось спросить, что там у неё с глазами, но она сдержалась. Она в любом случае не относилась к тому сорту девочек, которые постоянно жаждут похвал – уже хотя бы потому, что никогда в жизни их не получала.

Кроме как вот теперь.

Ну, почти.

– Да-а-а, кажется, у нас проблема, – сказал парень.

– Это ещё почему? – спросила Флинн.

Парень мрачно рассмеялся:

– Потому что здесь ты билет не купишь. Не получится.

Флинн испугалась. Панели красного дерева на стенах вдруг заблестели угрожающе, вагон закачался враждебно.

Неужели он сейчас выкинет её из поезда?! Посреди ночи, неизвестно где?! Флинн уже слышала о таких случаях. И что потом?

– Но в Брошенпустеле нет кассовых автоматов. Где же мне было купить билет?

Парень какое-то время молчал.

– Ты совсем не представляешь, где находишься? – Казалось, ситуация его даже немного забавляет или увлекает, но Флинн не находила тут ничего смешного или захватывающего.

– А нельзя просто немного проехать на этом поезде? – смущённо спросила она.

– Нет. Что значит «немного»?

– Ну, сколько можно, – пояснила Флинн.

– Нет, – повторил парень. – Мадам Флорет мне голову оторвёт.

Флинн стало по-настоящему страшно.

– Ну пожалуйста, – тихо попросила она. – Для этого есть причины. Почему мне нужно уехать отсюда… куда-то в другое место. Я должна кое-кого разыскать.

Флинн подумала, что мамина печаль приросла к ней, как вторая кожа, и о Йонте, который был где-то далеко, там, куда её так тянуло, и нашла, что выразиться ещё более расплывчато трудно. Но парень, вместо того чтобы схватить её за шкирку и выбросить из поезда, просто молчал. Повисла долгая тишина. Флинн чувствовала, как сердце бешено колотится о грудную клетку, и опасалась, что эхо сейчас разнесётся по всему поезду.

И тут парень сказал страдальческим голосом, словно делал что-то вопреки здравому смыслу:

– Ладно. Но только тихо. Пойдём! – И он махнул фонариком, давая знак следовать за ним.

Флинн не решалась задавать вопросы, а уж тем более расслабиться – ведь неизвестно, куда он её приведёт.

Пройдя ещё несколько вагонов с множеством тёмных коридоров, они очутились в каком-то длинном, залитом лунным светом вагоне, который представлял собой одно просторное помещение.

Рулонные шторы здесь не были опущены. Повсюду стояли кресла, табуреты и металлические банки с напитками. Флинн не раз спотыкалась о стопки книг, потому что луч фонарика танцевал только на метр впереди, а настенные ночники давали всего лишь дежурную подсветку.

– По ночам все вагоны, начиная с этого, табу, – пояснил парень. – А без света какие же нарды!

– Какие что? – Флинн не знала, что это за помещение, куда по ночам вход запрещён, но догадывалась, что днём здесь дым стоит коромыслом.

– А разве здесь нет… ну этих, нормальных сидений?

Парень рассмеялся добродушным перекатистым смехом.

– Нет, вот приколистка! А зачем они тут?

Флинн не поняла, что в её вопросе такого смешного. Она просто спрашивала себя, где придётся сидеть всю остальную дорогу – разумеется, если эта зловещая мадам Флорет продаст ей билет. Не может же целый поезд состоять только из спальных купе и огромного неубранного помещения.

Но бесконечно длинные коридоры теперь явно остались позади. Все следующие вагоны оказывались большими просторными помещениями, оборудованными самым нестандартным образом. Повсюду Флинн налетала на скамейки и столы, спотыкалась о книги и едва разбирала, что там, собственно, висело на стенах или издавало странные порхающие звуки над головой. В поезде же, наверное, нет летучих мышей – или всё-таки есть?

Тем большее облегчение испытала Флинн, когда в одном из вагонов её спутник наконец остановился. Помещение имело самую сложную конфигурацию из всех. Теперь они находились в голове поезда, где слышалось, как ритмично, словно какой-то железный монстр, сопит паровоз. Мимо окон густыми облаками плыл дым. Создавалось ощущение, будто он окутывает поезд как пуховое одеяло, отсеивая все, возможно, притаившиеся за окном ночные опасности.

Лучом фонарика парень осветил своего рода простыню, висящую в углу между двумя стеллажами подобно воздушному шару, из которого выпустили воздух.

– Моё любимое местечко, – сказал парень, показывая на простыню. – Можешь поспать здесь. Завтра утром мы представим тебя мадам Флорет, так что особо удобно не устраивайся. Она встаёт рано.