Обреченные стать пеплом Dar Anne

Было начало одиннадцатого, пациенты, поголовно страдающие от различных степеней ломки, мучались в своих отдельных апартаментах, и только пара человек из медицинского персонала делала вид, будто не присматривает за нашим с Брэмом передвижением. Этакое подобие богатого санатория, а медсёстры здесь – вожатые.

Мы остановились напротив светящегося бассейна, у барной стойки, у которой произошёл наш первый диалог. Придерживая меня за руку, Брэм помог мне забраться на барный стул, а сам занял место бармена.

– Итак, – с напускной веселостью начал он, и я почему-то сразу вспомнила о том, что у меня не вымыта голова. – Сегодня у нас особое меню, – с этими словами он поставил передо мной огромную тарелку, завёрнутую в блестящую фольгу.

– Что это? – повела бровью я.

– Самое жирное, что я только сумел придумать, – ответил Брэм, сняв фольгу с тарелки и начав меня консультировать. – Стейк из баранины, картофель фри, салат заправленный оливковым маслом, панированные куриные ножки, три вида соуса, а на десерт я тебе предложу ванильно-клубничное мороженое с шоколадной крошкой и кленовым сиропом. Как тебе? Оцени, – Брэм заглянул в меня своими светло-голубыми глазами.

– Вау, – только и смогла вяло выдавить я. – Это невозможно не оценить…

– Давай, детка, ты должна это съесть. Можно не всё, но обязательно всего по чуть-чуть. И тебя не должно стошнить. Поняла?

В ответ я уныло кивнула головой, после чего взяла с тарелки одну соломинку картофеля.

– Ты, случайно, не младшая в семье? – наблюдая за тем, как я медленно таскаю из тарелки по одной соломинке картофеля, вдруг спросил Брэм.

– Нет, – криво ухмыльнулась я, – я предпоследняя. Младшая, Таша, оказалась более волевой, чем я.

– Миша и Таша? – ухмыльнулся Брэм, словно не заметив моего разочарования в своей воли. – Прямо идеальные имена, как для близнецов.

– Мы тройняшки, – довольно улыбнулась я, заранее предугадав реакцию собеседника на данную информацию. – Старший брат Хьюи, я и Таша.

– Ничего себе! Значит, ты средняя.

– Нет, я ведь сказала, что я предпоследняя, – продолжала улыбаться я, не замечая, как в процессе разговора начинаю активно орудовать вилкой. – Помимо тройняшек у моих родителей было ещё трое старших детей.

– Тоже тройняшки? – с сарказмом ухмыльнулся Брэм.

– Нет, там всё обошлось без дубликатов, – с иронией отозвалась я. – Мальчик, девочка, ещё один мальчик и потом – бац! – мы, тройня.

– Хах! – задорно усмехнулся Брэм, а я потащила в рот первый кусок мяса. – И что же с тобой произошло? Расскажешь?

Я замерла, перестав жевать. Сначала я сверлила взглядом свою тарелку, затем резко взглянула на собеседника и начала сверлить взглядом его.

– У тебя просто невероятные глаза, – неожиданно произнёс он каким-то приглушённым, вибрирующим, утробным тоном, от которого по моему телу сразу же побежали мурашки. – Я таких ещё не видел… Большие, зелёные… Они бездонны.

– Боюсь, тебе не понравится моё прошлое, – проглотила плохо пережёванный кусок мяса я. – В нём много… – я запнулась, не в силах продолжать.

– Много боли, повлекшей за собой много грязи, – неожиданно и совершенно понимающим тоном продолжил он. – Выпивка, наркотики, беспорядочный секс… Секс за деньги, выпивку или наркотики. Всех мужчин и не вспомнишь, а то, что до сих пор помнится, жаждешь забыть больше, чем жить, поэтому ты снова и снова пытаешься отравить себя всевозможной дрянью, снова и снова чувствуешь на своём теле ненавистные чужие руки. Это твой личный замкнутый круг, из которого ты сейчас пытаешься вырваться… – Брэм замолчал, заметив, как я отложила столовые приборы. – Эй, – он аккуратно положил свою руку поверх моего сжатого кулака. – На сей раз у тебя получится, слышишь? Ты больше никогда не вернёшься туда. Этот круг уже разрывается. Его больше нет. Ты вне его. Тебе больше не придётся чувствовать на своей коже чужие прикосновения, – он вдруг погладил мою руку.

Я взглянула на него резким, пронзительным взглядом, бросающим вызов сквозь боль:

– Их было слишком много.

– Я знаю…

– Это грязь, от которой не отмыться. Бльшую часть я даже толком не помню.

– Тем лучше. Нам всего-лишь придётся забыть остальное.

– Нам?.. – я запнулась. – Такое не забывается.

– Забудется. То, что было, оно совсем не важно. Ведь есть сейчас. И будущее… Там всё будет по-другому. Можно начать всё с нуля, с чистого листа, никто даже не узнает… – Брэм настойчиво продолжал держать меня за руку. – Не нужно исправлять ошибки прошлого – их просто нужно отпустить. Всё ещё может быть хорошо. Всё может быть просто замечательно. По крайней мере, мне хочется в это верить… А тебе?.. Тебе хочется?..

Он пытался заглянуть мне в глаза, но прежде чем в очередной раз пронзить его пронзительным взглядом, я несколько секунд сосредоточенно смотрела на его руку, покрывающую мою.

– Хочется, – наконец уверенно ответила я, посмотрев собеседнику прямо в глаза.

– Значит, у нас это будет, – не менее уверенно произнёс Брэм.

На следующий вечер мы вновь встретились у барной стойки. На сей раз я пришла самостоятельно.

– Что у нас сегодня? – попыталась улыбнуться сквозь боль я.

– Свиные отбивные, тушёный картофель с капустой, салат из фасоли и, на десерт, творожный пирог. – А вот Брэм улыбался искренне и, встретившись со мной взглядом, заулыбался ещё шире. – Сама пришла. Думал, что снова придётся тащиться за тобой.

– Как ты? – поморщилась я, увидев внушительные синяки от уколов на его предплечье.

– Гораздо лучше, – воодушевляюще ответил он. – А ты?

– Ну, меня вчера не стошнило от плотного ужина, а это уже кое-что.

– Что ты сегодня ела?

– Утром съела йогурт, в обед давилась рисовой кашей…

– Ясно, – нахмурил брови Брэм. – Ничего ты не ела. Сегодня съешь у меня всё.

– Постараюсь… – поджала губы я, начав ковыряться вилкой в картофеле.

Помолчав несколько секунд, Брэм решил начать новую тему:

– О чём сегодня поговорим? – спросил он, пригубив один из своих фирменных безалкогольных коктейлей.

– Ну, я подумала, раз ты не просто имеешь представление о моём прошлом, но даже можешь себе чётко представить все его ужасы и грязные закоулки, может быть мне стоит узнать хоть что-то о тебе? Можем начать с того, что ты уже кое-что знаешь о моей семье, так что можешь рассказать мне о своей.

– Что ж, думаю, что тебе стоит узнать не столько о моей стандартной семье, как о моём не более чистом прошлом, чем твоё, чтобы ты отныне и впредь не считала меня святошей, и чтобы знала, что мы друг друга стоим. Но, пожалуй, начать и вправду можно с семьи. Она у меня небольшая, – с этими словами Брэм обошёл барную стойку и сел слева от меня, настолько близко, что иногда я могла чувствовать его дыхание на своём лице. – Дедушек и бабушек я не знал, а так как мои родители были единственными детьми в своих семьях, ни ближних, ни дальних родственников вроде троюродных кузенов и тётушек я тоже не имею. В нашей семье было четверо детей, я был четвёртым. Старший брат Барвик на пятнадцать лет старше меня, затем Вайолет, она была младше брата на три года, затем Мэгги, родившаяся за два года до меня и, собственно, я. Мэгги умерла в пятилетнем возрасте, но мои родители стойко пережили это несчастье. Затем, когда мне было шестнадцать, умерла мать, ещё через пять лет от повторного сердечного приступа скончался отец, а ещё через четыре года, в возрасте тридцати четырёх лет, умерла и Вайолет. Сестра была журналистом в так называемых “горячих точках”, ей было не до семьи, так что, словив пулю во время очередного обстрела далеко в Азии, после себя она оставила нам с братом только светлую память о стойкой женщине и никаких племянников. Так мы и остались вдвоём: я и Барвик. Точнее, не совсем вдвоём. У Барвика счастливый брак. Жена, на год младше него, и три дочери, двадцати пяти, двадцати трёх и девятнадцати лет. Более того, в свои сорок пять он уже успел стать дедушкой… Да-а-а, – весело закивал головой Брэм, – молодой дед. Его старшая дочь, моя племяшка, родила погодок, так что он дважды дед, – довольно ухмылялся Брэм, показывая мне два пальца. – Не всем так везёт. По крайней мере, мне не повезло… Хотя, может быть, всё дело не в везении, а в изначальном оношении к столь серьёзным вещам, – он нахмурил лоб, что дало мне понять, что сейчас начнётся менее красочная часть повествования. – Мы с братом создали весьма успешную компанию. В свои двадцать пять я уже считался самым успешным бизнесменом в Кардиффе. Знаю, не то чтобы большое достижение, всё-таки Кардифф, не Лондон, и, тем более, не целая Британия, но всё же благодаря хватке Барвика и моей вертлявости мы в буквальном смысле завалились деньгами. Барвик переехал из квартиры в просторный дом, построил каждой из дочерей по коттеджу, обзавёлся дачным домиком с превосходным участком, стал путешествовать, в общем, пустил деньги в семью, а я… – Брэм тяжело вздохнул. – Сейчас ты подумаешь, что я стал тратить деньги на наркотики и проституток, но это не так, – как-то печально и, возможно, даже неловко улыбнулся он. – Моя семья никогда не купалась в богатстве, так что вскоре выяснилось, что у меня плохо с фантазией и я не имею понятия, куда девать такое количество денег, кроме как на дорогую тачку или пару-тройку стоящих костюмов. В общем, пока мой разумный брат тратился на семью, я продолжал безвылазно работать и развивать наш бизнес, откладывая все заработанные мной деньги в банковскую ячейку “до востребования”. Я всю молодость положил на наше дело. Ты не поверишь, но за всю мою жизнь у меня ни разу не было серьёзных отношений – у меня попросту не оставалось времени на что-то подобное. Но однажды мне показалось, что работу всё-таки можно совмещать с наличием сексуального партнёра. Просто необходимо, чтобы этот “партнёр” всегда был под рукой, как записная книжка или, допустим, банальная ручка.

– Ты вступил в отношения с секретаршей? – приподняла бровь я, предвидя банальную развязку.

– Именно, – поджав губы, щёлкнул пальцами Брэм. – Пусть без наличия груди и сексуальной задницы, зато блондинка, умеет ярко краситься, а силиконовые губы неплохо возмещают отсутствие всего остального. Она была достаточно сексапильной и сговорчивой, чтобы запрыгнуть ко мне на стол уже к окончанию второй недели своей работы в моём офисе. Меня это более чем устраивало. По факту: я начал встречаться с “пикантной”, если так можно выразиться, женщиной, которую не любил, и только для того, чтобы рядом была “хоть какая-нибудь” “кукла”. Во-первых, я мог в любой момент заняться с ней сексом в своём кабинете, во-вторых, я мог взять её на деловую вечеринку. Большинство наших деловых партнёров женатые люди, так что им нравится, когда они видят, что ты тоже обременён ношей брака или хотя бы какими-нибудь отношениями. Это может означать, что ты ответственный кошелёк, а не расточитель бюджета. В бизнесе, знаешь ли, приобретаешь новый вес, когда рядом с тобой пятый размер груди или просто умеющая носить пуш-ап блондиночка. Бред.

– Бред, – согласно подтвердила я.

Брэм ещё немного помолчал, словно пытаясь что-то вспомнить, и потом продолжил немногим более приглушённым тоном, чем прежде:

– В общем, сначала она меня, возможно, и любила, но потом, поняв моё прямолинейное отношение к ней, начала заметно остывать, что лично меня вообще не волновало. Я уже думал, как с ней расстаться, когда она сообщила мне о своей беременности и решительной готовности сделать аборт. Это я настоял на рождении ребёнка. Я буквально её уговорил, хотя ни я сам, ни она не были готовы к подобному. Спустя пару дней она переехала ко мне… – с каждым новым предложением Брэму заметно становилось всё сложнее говорить. – Мы перестали ссориться, как это регулярно случалось прежде, но я остался холоден к ней и ничего не мог поделать со своей нелюбовью. На двадцатой неделе беременности, когда её живот уже был достаточно округлившимся, она не выдержала. В самое обыкновенное утро понедельника, сразу после завтрака, она сказала, что отправится к своему врачу, чтобы при помощи УЗИ узнать пол ребёнка. Мне было откровенно всё равно, кто родится – мальчик или девочка – поэтому я даже не задумывался над тем, чтобы преждевременно выяснить эту подробность. И всё же я предложил её подвезти до медицинского центра, при этом не преминув заметить, что мне не хотелось бы отменять деловую встречу ради того, чтобы всего лишь узнать пол будущего ребёнка, на что она ответила, что справится сама. Тем утром она и вправду отправилась в медицинский центр, но не для того, чтобы узнать пол ребенка, а для того, чтобы избавиться от него. Вечером мне сообщили о её смерти… – Брэм напряжённо заморгал, будто перед его глазами всплыли картины того вечера. – Она решилась на прерывание беременности на экстремально позднем сроке, после чего, из-за сильного кровотечения и несвоевременно сделанного переливания крови, скончалась сама.

– Брэм… – я дотронулась его горячих рук, сжатых в кулаки, которыми он упирался в колени. Я хотела ему сказать, что он не виноват, но что-то мне подсказывало, что он примет мои слова за ложь, поэтому решила промолчать.

– Это ещё не все… – подождав несколько секунд, сжато продолжил он. – За полчаса до того, как я узнал о случившемся, я вернулся домой и нашёл на своём рабочем столе письмо от неё… Она писала, что ребёнок мой, в чём я и не сомневался, и что, собственно, позже подтвердила ДНК-экспертиза. Но ещё она написала в той записке, что уже месяц, как спит за моей спиной со своим бывшим мужем. Она планировала сделать аборт и этим же вечером уехать со своим бывшим в Бристоль. Вот и всё… – Брэм замолчал, но вдруг решил добавить. – Прошло полтора года с того момента, прежде чем Барвик уговорил меня на лечение от алкогольной зависимости в этой клинике.

– Выходит, тебе, как и всем здесь собравшимся, просто жизненно необходимо себя простить, – подытожила я.

– Я над этим работаю, – сжато ответил Брэм и неожиданно заглянул мне в глаза. – Но я твёрдо решил, что в моей жизни не будет детей. Ни своих, ни приёмных, никаких.

Я замерла, а потом постепенно отстранила от него свою руку, словно боясь его спугнуть и тем самым спровоцировать к нападению. У меня было двое детей. Две замечательные девочки, которых я не была достойна всю их жизнь. Сейчас я находилась здесь только для того, чтобы ради них вырваться из рабства. Ради этих двух жизней, которых я искренне жаждала стать достойной…

Его борьба и моя борьба проходили рядом, но они не могли стать одной. Отчего-то мне вдруг стало грустно и больно одновременно.

– Тебе стоит перестать так страшно себя винить, – попыталась улыбнуться я.

– Я могу посоветовать тебе то же, – выдохнул Брэм, и после, наблюдая за тем, как я вернулась к унылому ковырянию тушёного картофеля, вдруг добавил. – Ну, теперь ты хотя бы понимаешь, что моё прошлое не менее грязное, чем твоё.

– Я бы не согласилась с этим, но… – я замолчала.

– Но? – Брэм заинтересованно заглянул мне в глаза.

– Моё прошлое действительно могло бы быть грязнее твоего и определённо было бы, если бы я эгоистично не считала, что его осветляют незапятнанным светом две звезды. Лишь поэтому я считаю, что чаша наших весов может сравняться, хотя и не до конца верю в то, что моё прошлое может быть одинакового уровня загрязнения с твоим.

– Вот как, – заинтересованно ухмыльнулся Брэм. – И что же это за звёзды, благодаря которым я могу рассчитывать на то, что ты не будешь чувствовать себя рядом со мной подавленной моим, как могла бы счесть ты, но только не я, более светлым прошлым?

– Судя по всему, благодаря этим звёздам я вообще не могу рассчитывать чувствовать себя рядом с тобой хоть как-то.

– Это ещё почему? – непонимающе приподнял брови мой собеседник.

– Потому что, чтобы быть рядом с тобой, мне придётся отказаться от единственного в своей жизни, от чего я отказаться не смогу. И эту мою зависимость ни за какие деньги не исправит ни одна реабилитационная клиника во всём мире.

– И что же это? – напряжённо-приглушённым и одновременно вкрадчивым тоном поинтересовался Брэм.

Он искал моего взгляда, и я подарила его ему. Пронзительный, долгий, вдумчивый.

– У меня два ребёнка, Брэм. Девочки шести и трёх лет. Ради них, если понадобится, я не задумываясь умру, и ради них я сейчас воскресаю.

– Дочки?.. – бесцветным голосом переспросил мужчина. Я хотела уже сказать, что прекрасно понимаю, что это идёт вразрез с его уже составленными планами и взглядами на его будущую, “очищенную” жизнь, так что всё в порядке и это даже замечательно, что мы это выяснили сейчас, а не позже, но не успела я сказать всё это и даже больше, как вдруг Брэм оборвал меня на полувдохе совершенно неожиданным вопросом. – У них есть отец?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы “переварить” этот вопрос, после чего я, освободив нижнюю прикушенную губу, наконец начала выдавать ответ:

– Отцы, конечно, есть. Жасмин родилась от учёного-астронома, Мия – от смазливого парня с соседней улицы… Ни их отцы, ни кто-либо другой не знает о их происхождении. Я предпочла, чтобы люди думали, будто я не знаю, от кого именно из своих многочисленных сексуальных партнёров я зачала и впоследствии родила своих детей, нежели чтобы кого-то из моих дочерей возжелали вырвать из моей семьи их более обеспеченные родственники.

– Значит, Жасмин и Мия?.. И кто же за ними присматривает, пока ты здесь?

– Жас дома с моим отцом, прабабкой и кузиной, а Мия сейчас в Берлине с братом отца. Недавно ей сделали операцию, которая прошла успешно… Если в случае с Жасмин мне удалось оставаться чистой на протяжении всей беременности, то лёгкие Мии определённо пострадали из-за того, что на период моей беременности ею я так и не смогла до конца отказаться от спиртного.

– А ты говоришь, что у меня огромное чувство вины, – прищурился Брэм.

– Это теперь не важно, – тяжело выдохнула я, – у кого из нас чувство вины больше или прошлое более запятнанное…

– Это изначально не важно! – неожиданно громко воскликнул Брэм, спрыгнув со своего барного стула. – Наше прошлое неважно! Неужели ты не понимаешь?!

– Не понимаю чего?! – широко распахнула глаза я.

– Мы можем создать с тобой новую жизнь! Ты и я! Ты ведь хочешь идеальную семью?! Ты, я, Жасмин и Мия! Мы будем жить в большом семейном доме с камином, заведём собаку и будем устраивать ланчи за городом!..

– Но ты ведь не хочешь детей!.. – решила напомнить я.

– Лишь потому, что я считаю себя их недостойным и страшусь их разочаровать, но вместе с тобой у меня может всё получиться!.. У нас может получиться!..

– Брэм, ты не понимаешь, о чём говоришь… Семьи так не создаются…

– Не так? Тогда как?.. Как они создаются, Миша?.. Что самое важное для создания семьи?.. Любовь?! Так я уже люблю тебя!

– Что?! – из моих лёгких вырвался истерический смешок.

– Я люблю тебя, Миша Палмер! – ещё громче повторил Брэм и, вдруг обняв меня за талию и буквально сорвав меня со стула, начал кружить меня в своих объятьях. – Люблю тебя!..

– Что ты несёшь?! – я уже смеялась во весь голос, всерьёз считая всё происходящее искусной шуткой.

Брэм остановился и, слегка отстранив меня в сторону, посмотрел на меня своими пронзительными светло-голубыми глазами, после чего вдруг проговорил полушёпотом:

– Вообще-то я влюбился в тебя с первого взгляда. Когда увидел тебя в купальнике.

– Врёшь, – задорно засмеялась я. – Я страшно костлявая.

– А это мы сейчас исправим, – с этими словами он приподнял меня за талию и усадил обратно на барный стул, после чего потребовал, чтобы я съела всё, что лежало передо мной на тарелке. После этого я поверила в каждое сказанное им мне этим вечером слово.

…Моё лечение было не просто тяжёлым: к середине апреля оно стало страшным. Доктора всерьёз опасались того, что я поврежусь рассудком или банально не выдержу физически. Но я продолжала бороться, особенно теперь, когда Брэм пообещал мне не просто освобождение ото всех зависимостей – он пообещал мне полноценную, нормальную жизнь после. Каждый день он приходил и рассказывал мне о доме с камином, в котором мы будем жить, или о щенке, которого он купит для меня, или о том, как мы вместе будем приезжать в гости к нашим родным… Я только за счёт этого и выживала каждую секунду своей борьбы не на жизнь, а на смерть.

Однажды, когда после очередной ломки во всём теле я едва не сошла с ума, доктора разрешили Брэму провести со мной целую ночь. В какой-то момент, когда я, лежа на его груди и сжимая его промокшую от моих слёз футболку, в очередной раз свела зубы от боли в пылающих мышцах и плавящихся внутренностях, я вдруг услышала, что он заплакал вместе со мной. Прижав меня к своей груди ещё сильнее, он начал раскачивать меня из стороны в сторону, словно маленького ребёнка, и тихим шёпотом приговаривать мне на ухо: “Мы справимся с этим… Мы вместе справимся… Обязательно справимся…”

После этой страшной и одновременно спасительной ночи мне стало становиться лучше.

Наверное именно из-за моего шаткого психологического состояния мне не рассказали сразу о возвращении Изабеллы, которое в итоге оказалось возвращением моей матери. Думаю, они поступили правильно, потому что в момент, когда я её увидела, земля буквально выскользнула из-под моих ног. Следующие несколько дней после этой встречи я провела в неком трансе, и всё это время Брэм был рядом со мной. Его хотели выписать раньше, так как он полностью и успешно завершил свой курс реабилитации, но он заплатил круглую сумму, чтобы иметь возможность оставаться рядом со мной до нашего победного конца. За это время я поняла, что Брэм психологически намного старше меня, но полюбила я его не за это. Я полюбила его за надёжность. Он подарил мне самое ценное – уверенность в том, что хотя бы один человек в этом мире меня не бросит не смотря на моё страшное прошлое, не смотря на моё шаткое будущее, не смотря ни на что. И этим человеком будет он, Брэм Гир. Неидеальный, зато только мой, супергерой.

…Выйдя из палаты Таши, я сразу же обняла Его – Он ждал меня у двери. Брэм и был моей гарантией того, что я не сорвусь и никакого рецидива со мной не случится, я же была гарантией для него: мы – тайное оружие друг друга в этой борьбе. Я косвенно пообещала Таше рассказать ей о нём позже, так как не хотела её напрягать своим счастьем, подозревая её предположительный разрыв с Дарианом. По той же причине я не заговаривала с ней о перенесенном ею выкидыше. Нам с ней ещё предстоит преодолеть в этой жизни очень много высоких планок, осталось только наверняка определиться с людьми, которые захотят и смогут нас страховать. Я с таким человеком определилась.

Весь оставшийся день – первый день моей свободы и моей новой жизни – я хотела провести с Брэмом. Но для начала я хотела увидеться с Жасмин и Мией, и познакомить их с этим человеком невероятной моральной силы. Я ещё не знала, как именно пройдёт это знакомство, но я знала наверняка, что сегодня вечером я засну в своей детской комнате в обнимку с мужчиной, которого за эти долгие месяцы и бесконечные ночи, переполненные болью, надеждой и нежностью, полюбила больше себя.