Обреченные стать пеплом Dar Anne
Постояв в таком положении ещё несколько секунд, я оттолкнулась от перил и, сделав пару шагов назад, аккуратно прислонилась к холодной оштукатуренной стене, шершавость которой не позволяла почувствовать себя уютно. Постояв так около пятнадцати секунд, я повернула голову вправо, чтобы посмотреть на своего спутника, стоящего в трёх шагах от меня, и вдруг встретилась с ним взглядом. Я не ожидала этого, как и не подозревала того, что он уже смотрит на меня, причём в упор, отчего, заметив это, я замерла.
– Знаешь, я завершаю свою карьеру, – вдруг произнёс он, и этими словами застал меня врасплох.
– Только не говори, что дело в этой аварии, – скривилась от ещё неясного, но начинающего проявляться чувства вины.
– Нет-нет. Конечно нет.
– Но твоя трещина в рёбрах и это твоё прихрамывание… Для футболиста это может быть серьёзным.
– В аварии я пострадал несильно. Можно сказать, что вообще не пострадал. А насчёт моего ухода из футбола… – он поджал губы. – Я планировал это ещё до аварии. Точнее, я решил это как раз в тот вечер, когда наши автомобили столкнулись.
– Оу, – сдвинула брови я, всё ещё слабо веря в столь тонкое совпадение. – Но почему ты вдруг решил уйти из футбола? Всего два года назад вы получили бронзу на Чемпионате мира, ещё раньше серебро на Чемпионате Европы. Это ведь настоящий успех.
– Просто пришла пора уйти красиво, чтобы позже не уходить с позором.
– Уйти из футбола в двадцать шесть? Ты ещё минимум два Чемпионата мира можешь покорить.
– По правде говоря, не могу, – поджав губы, выдавил Робин, и я замолчала в ожидании продолжения. – Полгода назад я получил свою первую серьёзную травму, после которой у меня выявили серьёзные проблемы с суставами стоп. Если я продолжу играть в том же темпе, в котором играю сейчас, я рискую заработать себе проблемы с движением, а играть хуже, чем я играю сейчас, я не намерен. Уходить всегда больно, особенно если ты пытаешься уйти от того, чему посвятил бльшую часть своей жизни… Правда, в этом вопросе мне помогла эта лёгкая травма, полученная во время нашего столкновения, – ухмыльнулся Робин. – Хотя я и принял решение до её получения, только сейчас я осознал, что иного пути, кроме как ухода из профессионального футбола, я не имею. Можно сказать, что столкновение с тобой помогло мне принять неизбежное и смириться с правдой.
– То есть ты не переживаешь по этому поводу?
– Переживаю, конечно, но что поделаешь?.. Уверен, в мире есть масса вещей, которыми я смогу заняться…
– Уже есть что-то на примете? – попыталась улыбнуться я.
– Вообще-то, есть, – довольный моей проницательностью, ухмыльнулся Робин. – Я покупаю футбольный клуб.
– Ого, – не смогла не сдержать восторга я. – Это ведь целое состояние.
– Если быть более точным, я потратил и ещё потрачу на это предприятие все имеющиеся у меня деньги, – поджал губы Робин.
– Так ты банкрот, – ухмыльнулась я.
– Зато с футбольным клубом за пазухой… – он вдруг умолк и, спустя несколько секунд, неожиданно спросил. – Как думаешь, у меня получится?
– Обязательно получится, – не задумываясь, уверенно произнесла я. – Я бы поставила на успех твоего предприятия не одну тысячу долларов.
– Не одну, тогда сколько? – задорно заулыбался Робин.
– Начнём с того, что у меня нет и фунта, не говоря уже о тысячи долларов. Но, знай, я бы сделала ставку. И это не смотря на то, что я совсем не азартный человек.
– Что ж, значит у меня и вправду есть шансы, – ещё шире заулыбался Робин.
В полном молчании, вглядываясь в отдалённый ночной Лондон, вид на который с десятого этажа открывался просто замечательный, мы простояли ещё около десяти минут, когда Робин вдруг вытащил что-то из-под своей фланелевой рубашки сзади. Я присмотрелась: это был один из глянцевых журналов, лежащих у него в палате на столе. Найдя интересующую его страницу, он аккуратно вырвал её и уже хотел с ней что-то сделать, когда я задержала его за локоть, чтобы посмотреть на обрывок. Неожиданно встретившись со знакомым взглядом, смотрящим на меня с глянцевой страницы тёмной голубизной, я улыбнулась.
– Это ты? – сквозь улыбку, заметила я.
– Да, – коротко ответил он, после чего продолжил свою попытку сложить из вырванной страницы какую-то конструкцию.
– Что это будет? – поинтересовалась я.
– Самолётик… – задумчиво отозвался Робин. – Знаешь, помимо того, что я больше не смогу играть в игру, которой посвятил без малого пятнадцать лет своей жизни, недавно со мной произошло ещё кое-что очень важное и, возможно, не менее трагичное… – он вдруг запнулся, но заминка продлилась лишь секунду. – На протяжении шести лет я состоял в серьёзных отношениях с девушкой, которую любил без ума. Думаю, подобное часто происходит с первой влюблённостью… Мы были не просто влюблены, но, как я до сих пор думал, весьма счастливы… Во всяком случае, я точно был с ней счастлив. Месяц назад я узнал, что она изменяет мне. Это произошло случайно. У нас, как и всегда, всё было замечательно. Я пришёл к ней на квартиру, которую последние пять лет снимал для неё, у нас состоялся прекрасный романтический ужин, который завершился не менее замечательно… В общем, всё как всегда. Утром, пока Флаффи спала, я, как иногда делал, проверил утреннюю прессу. Среди пары неоплаченных счетов и свежих газет оказался незапечатанный конверт. По-видимому, его бросили в почтовый ящик без помощи почтовой службы. Не знаю, посмотрел бы я его содержимое или не обратил бы на него внимание, но когда я неуклюже поднял его со стола, на пол упала фотокарточка. Когда я поднял её, я понял, что на ней запечатлена полуобнажённая Флаффи в компании человека, с которым несколько лет назад я рассорился из-за спонсорства. Фотокарточка была подписана словами: “Ты лучше, чем ты думаешь”.
– Оу… Робин, – я положила руку на его плечо, неожиданно почувствовав боль его разбитого и саднящего сердца, что меня вдруг ошеломило. – Такое бывает… – Наверное. Я не была в этом уверена, так как со мной ничего подобного не случалось.
– Это было не насильно… Я про то, что происходило между ней и моим противником. Единственное, что, возможно, должно было меня утешить – это то, что они были вместе всего три раза и их отношения продлились всего две недели, прежде чем я о них узнал… Мы расстались молча. Ей было слишком стыдно – мне слишком больно.
С этими словами Робин запустил свой самолётик, который, приняв ровную траекторию, полетел на удивление далеко.
– Вы общались с ней после? – зачем-то поинтересовалась я.
– Нет. Зачем?
– Первая любовь – штука серьёзная. Говорят, что зачастую она остаётся единственной на всю жизнь, – взяв журнал из рук Робина, я выдрала из него первую же страницу и начала на скорую руку собирать свой самолётик.
Подождав немного, Робин забрал журнал обратно и тоже выдрал из него лист.
– Спустя неделю после нашего расставания наша общая знакомая сказала мне, что Флаффи поспешно собрала чемоданы и вернулась к себе на родину, в Ирландию. В начале июня я внёс последнюю плату за жильё, которое снимал для неё. На этом всё.
– Ну, она хотя бы не осталась с тем чуваком, твоим противником, если тебя это, конечно, может утешить, – сказала я, сделав шаг вперёд, и со всего размаха бросила самолётик вдаль. Он, совершив резкий заворот вниз, ударился носом о перила и предательски отскочил в сторону обрыва.
– Знаешь, если честно, меня это всё-таки утешает, – признался Робин.
– Это вполне естественно, – обернулась к собеседнику я. – В конце концов, шесть лет жизни, первая любовь и, тем более, прошёл всего лишь месяц. Думаю, ты её не скоро забудешь. И даже если забудешь, всё равно продолжишь периодически вспоминать.
– Как-то ты мрачно описываешь последствия этих оборвавшихся отношений, – криво ухмыльнулся Робин.
– Как есть, – пожала плечами я.
– Смотри, – он поднял руку со своим новым самолётиком, – его нужно запускать максимально плавно, и тогда, если не вмешается ветер, он пролетит достаточно далеко, чтобы упасть вне поле твоего зрения, – с этми словами он сделал шаг вперёд и аккуратно запустил самолёт куда-то вдаль.
– В детстве мне самолётики делал отец, – прикусила нижнюю губу я, засунув руки в карманы пижамных штанов. – Так до сих пор и не научилась нормально их конструировать самостоятельно.
– Кто твой отец? – задал неожиданный вопрос Роб.
– Раньше был бизнесменом, начальником успешной полиграфической фирмы. Теперь он мастер: из-под его рук выходят утончённые скрипки.
– Интересный человек, – сдвинул брови Робин.
Мы немного помолчали.
– Почему ты сделал первый самолётик из страницы, на которой был изображён? – вдруг решила поинтересоваться я.
– Просто хотел отпустить себя. Хотя бы так… Хотя бы как-то…
– Помогло?
– Хочешь проверить? – спросил он, и, словив на себе заинтересованный взгляд, он встряхнул журналом в своих руках. Открыв очередную страницу со своим изображением, он вырвал её и в считанные секунды сделал из неё ещё один самолётик, который вдруг протянул мне. – Держи, это тебе. – Наблюдая за тем, как я ворочаю самолётик в руке, он добавил. – Выпусти его. Только плавно, чтобы не протаранить обшивку какого-нибудь автомобиля, припаркованного внизу.
Я ухмыльнулась, ещё раз посмотрела на собеседника, потом на самолётик в своей руке, одно крыло которого улыбалось мне его улыбкой, и плавно пустила лёгкую бумажную конструкцию перед собой.
Мы помолчали ещё полминуты.
– Ну что, полегчало? – спокойным тоном поинтересовался Робин.
– Если честно, ничего не почувствовала, – с озорной улыбкой посмотрела на собеседника я.
– Тогда, могу предложить тебе кое-кого повесомее меня, – не ответив на мою улыбку улыбкой, произнёс с сосредоточенным выражением лица Робин, начав листать плотный журнал в своих руках. Не прошло и десяти секунд, когда он нашёл то, что искал. – Вот, – он протянул мне журнал и, как только я его взяла и прежде чем успела изучить его содержимое, добавил. – Можешь попробовать отпустить, вдруг полегчает? Но, только если ты этого хочешь.
Я опустила всё ещё улыбающийся взгляд в журнал и замерла. С глянцевой страницы на меня смотрел идеальный портрет Дариана Риордана, “потомственного миллиардера”, как гласила колонка слева от фото. Моя улыбка словно подверглась шоковой заморозке, поэтому рассыпалась лишь спустя несколько секунд.
Робин внимательно наблюдал за мной, но я этого не осознавала. Помедлив ещё несколько секунд, я, тяжело выдохнув, запрокинула голову и захлопнула журнал, но поняла, что машинально заложила страницу с Дарианом указательным пальцем. Как только я это осознала, я сразу же раскрыла журнал повторно и, не сомневаясь ни секунды, аккуратно вырвала портрет Риордана. Присев на корточки, я положила журнал на бетонный пол и начала делать из его заветной страницы самолётик, списывая лёгкую дрожь в руках на ночную прохладу. Когда дело было сделано, я поднялась и подошла к краю балкона, чтобы как можно дальше за его пределы протянуть свою руку. Как только самолётик высвободился из моих сжатых пальцев, мой взгляд упал на огромный, до боли знакомый сине-голубой глаз, пронзительно заглянувший в этот миг в мою душу. В сердце мгновенно кольнуло, и я поняла, что легче, возможно, мне когда-нибудь и станет, но точно не сегодня.
Самолётик, с самого начала отказавшийся лететь по ровной траектории, пару раз неуклюже накренился и, подхваченный вихрем неожиданно поднявшегося ветра, сорвался вниз. Я обернулась и с неловкой улыбкой посмотрела на Робина, который, как оказалось, всё это время внимательно наблюдал за моими движениями.
– Я ведь говорила, что я хреново делаю самолётики, – пожала плечами я.
– Что ж, пожалуй нам всё-таки станет легче, пусть даже и не сегодня, – невозмутимо ответил Роб.
Как же всё-таки странно, когда тебя видят насквозь, и когда ты сам способен увидеть кого-то сквозь кожу. Что ж, если бы я верила в существование родственных душ, тогда, пожалуй, я бы поверила в то, что душа Робина Робинсона может являться таковой для меня.
Но я в подобное не верила.
Глава 10.
Меня разбудила жуткая боль внизу живота. Неожиданно повисшая беспросветная серость за окном накрапывала мелким, но густым дождём, настенные часы показывали восемь часов утра. Отдышавшись, я попыталась поднять правую ногу, но резкая боль, мгновенно разрезавшая низ моего живота вдоль, заставила меня вскрикнуть и замереть. Подождав ещё несколько секунд, я, не переставая учащённо дышать и морщиться от режущей боли, сбросила с себя тонкое одеяло и оцепенела, поняв, что лежу в растекающейся по простыне луже крови. Несколько раз подряд нажав на кнопку вызова медсестры, я едва сдерживала подступившие к глазам слёзы боли и страха. Я не понимала, что со мной происходит, но мне достаточно быстро объяснили.
В течении дня я трижды подвергалась обработке обезболивающими через капельницу, дважды пила огромные розовые таблетки, ровно двадцать три раза, не смотря на отдающуюся в пятках боль, ходила в туалет, чтобы менять насквозь мокрые прокладки, по размерам больше напоминающие памперсы. Ещё никогда в жизни у меня не было столь мучительной менструации, но, судя по неоднозначным выражениям моего лечащего доктора, я начала подозревать, что подобное теперь будет случаться со мной чаще, чем мне того хотелось бы.
К концу дня, окончательно обессилев от притуплённой обезболивающими боли, я, в очередной раз вернувшись из туалета, зарылась под одеяло и, в позе зародыша, держась за живот, постаралась заснуть, но мысли о сегодняшнем приходе родителей и воспоминания о вчерашнем посещении Пандоры, Генри и Руперта, крутились в моей голове с такой скоростью, что следующие десять минут мне пришлось жмуриться изо всех сил, чтобы поскорее выпроводить своих родственников из палаты своих мыслей. И, кажется, у меня это в итоге получилось. Во всяком случае, в какой-то момент я перестала думать о них, в моей голове вдруг наступила глухая тишина, а перед глазами мелкими крапинками зарябила темнота…
Тот факт, что я плачу, я осознала не сразу, но как только осознала, поняла, что не могу остановиться, да и остановить себя я, в итоге, так и не попыталась.
Не знаю, как долго я проплакала, но это длилось точно не меньше пятнадцати минут, как вдруг моего плеча кто-то коснулся. Я замерла и ещё не успела подумать о том, кто бы это мог быть – наверняка бы пришла к выводу, что это Бетти или какая-нибудь другая медсестра – как вдруг где-то совсем рядом над моей головой раздался знакомый, успокаивающий мужской голос:
– Таша, ты чего?
– Ничего, – сквозь заложенный нос отозвалась я.
– А можно мне твоего “ничего” хотя бы половину?
Помедлив секунду, я высунула заплаканное лицо из-под одеяла. В палате было темно, но моим глазам хватало света, проникающего сюда из-за приоткрытой входной двери и с улицы, густо освещённой фонарями, чтобы рассмотреть мельчайшие подробности красивого и обеспокоенного лица Робина. Он присел передо мной на корточки, и мне было достаточно всего лишь протянуть вперёд руку, чтобы дотронуться его белоснежной кожи, всегда казавшейся мне холодной, словно утренний иней или мрамор…
– У меня болезненная менструация после операции… – глухо произнесла я, продолжая неподвижно лежать в позе эмбриона.
– Поэтому ты плачешь? – бархатным тоном, ни на миг не раздражающим мой чувствительный в этот момент слух, спросил он, явно осознавая, что причина моих слёз в другом.
Прежде, чем дать ответ, я попыталась хотя бы постараться обуздать свои слёзы.
– Я была беременна… От Дариана… Срок был совсем маленьким… После случившегося ребёнок не выжил… Произошёл выкидыш и теперь… Я больше никогда не смогу родить… – мой голос , всё это время предательски дрожащий, задрожал ещё более беспощадно. – Никогда… – слёзы градом хлынули из моих глаз.
Я ещё никогда не проговаривала вслух факты последствий, произошедших со мной после этой злосчастной аварии, и теперь, проговорив это, я вдруг ощутила невероятную, пульсирующую боль в районе пустоты – там когда-то давным-давно находилось моё сердце.
– Ох, Таша, – Робин вдруг начал гладить меня по голове, пока я вытирала лицо промокшим одеялом. – Что он сказал?
– Кто? – непонимающе спросила я, хлюпая носом.
– Дариан. Узнав об этом, что он тебе сказал?
– Ничего, – поморщилась от душевной боли я. – Он ничего мне не сказал, – я уже не плакала, я начинала рыдать.
– Ох, Таша… – повторился Роб.
Ещё несколько секунд он гладил меня по голове, как вдруг поднялся и неожиданно забрался на мою койку. Я позволила ему взять себя под руку и, как только прислонилась к его груди и ощутила щекой тепло, спрятанное под его рубашкой, мне вдруг стало легче. Во всяком случае я перестала рыдать: слёзы, не приправленные ни граммом эмоций, просто продолжали катиться из моих глаз.
Он гладил меня по голове всю ночь и, в итоге, уже к концу первого получаса я успокоилась, и вскоре смогла заснуть. Утром, около шести часов, я проснулась с целью посетить туалет. Когда я вернулась, Робин уже стоял у моей койки со стаканом воды и большой розовой таблеткой в руках. Всё проглотив, я повторно заснула, а когда проснулась, так и не смогла вспомнить, был ли Робин рядом, когда я засыпала, или ушёл прежде, чем я погрузилась в сон.
Доктор Аддерли пришёл в гости, хотя работал в другом отделении. Это было слишком любезно с его стороны, так что я изо всех сил улыбалась ему сквозь режущую боль внизу живота, лишь бы он только не подумал, что я не оценила того, что он, не смотря на все мои препинания с ним на протяжении всей коммы Хьюи, всё же примчался ко мне, как только узнал о моей беде. Это было действительно трогательно, особенно на фоне его серьёзного тона и не менее серьёзного выражения лица. Зря, наверное, я спросила у него, как поживает его семья, так как едва ли я хотела узнать о том, что его жена недавно родила ему дочь. В очередной раз почувствовав странный укол под рёбрами, я осознала, что теперь так будет всегда. Не важно, родит ли моя любимая сестра или неизвестная мне женщина с соседнего двора, главное, что это буду не я.
Осознав, что моё и без того жалкое существование теперь ещё и обременено неосознанным, и совершенно неконтролируемым чувством белой зависти, я, как только доктор Аддерли ушёл, в который раз сжалась под одеялом в сморщенный комок боли.
Шёл второй день моей болезненной менструации, ежесекундно напоминающий мне о моей внезапно приобретённой ущербности. Оставалось подождать ещё чуть-чуть, и станет легче. Определённо станет. Так вновь наступившей ночью говорил мне Робин, четыре часа просидевший у моей койки, до тех пор, пока я, проснувшись в половину четвёртого от зова мочевого пузыря, не отправила его спать.
Я верила Робину, хотя и не была уверена в том, что он это осознавал. И если он говорил мне, что скоро мне станет легче – я ни на секунду не подвергала сомнению это его заключение. Значит, действительно станет. Значит, действительно скоро. Иначе не может и быть. Ведь так говорил мне Робин.
Глава 11.
Менструация закончилась спустя трое суток, а вместе с ней прекратились и боли. Все три ночи Роб приходил ко мне и проводил со мной несколько часов, пока я не начинала его прогонять, но лишь потому, что желала, чтобы он выспался, а не потому, что действительно желала, чтобы он ушёл. Он по прежнему приходил по ночам, не желая сталкиваться с моими родственниками, и я, сама того не понимая, с какого-то момента начала ожидать скорейшего наступления ночи. Сегодня, после трёх ночей безвылазно проведённых в постели, я планировала уговорить Робина на маленькую диверсию и прогуляться с ним не на нашем этаже, а этажом ниже, поэтому сегодня я особенно сильно ожидала его прихода.
Часы показывали десять часов – слишком рано для Робина, но, услышав звук открывающейся двери, я почему-то ни на секунду не усомнилась в том, что это пришёл именно он. Прежде, чем он успел войти в палату, минув короткий коридорчик, я, улыбаясь, оторвала взгляд от новостной колонки Лондонского журнала моды:
– Ты как раз вовремя… – заулыбалась я, но вдруг, подняв взгляд, осознала свою ошибку.
Это был не Робин. Это был Дариан. Моя улыбка моментально рассыпалась в прах.
– Кого-то ожидаешь? – невозмутимо поинтересовался он, продолжая приближаться к моей койке. В руках у него был бумажный белый пакет, из которого торчали свежие фрукты, на него я и перебросила свой взгляд, чтобы не смотреть на нежданного гостя. – Явно не меня. Насколько я помню, я всегда появлялся на твоём горизонте в самый неподходящий момент… Так кого ты ждёшь? – поставив пакет на тумбочку, Дариан сел на стул справа от койки и невозмутимо посмотрел мне прямо в лицо.
– Чем был занят? – сдвинув брови, я перевела взгляд на свои сцепленные пальцы рук.
– Да так… Были дела…
Это было неожиданно, но Дариан явно не хотел отвечать на мой вопрос не меньше, чем я на его. Именно поэтому моё внимание на этом, казалось бы незначительном, вопросе и зациклилось. Так чем же он был занят?..
Дариан достаточно быстро вернул меня в реальность.
– Как себя чувствуешь? – продолжил совершенно невозмутимым тоном он, но я вдруг поняла, что совершенно не представляю, как поддерживать с ним разговор.
– Нормально, – скупо выдавила я, машинально отведя взгляд в сторону.
На несколько секунд я задумалась над тем, что бы я могла ему ещё сказать, но достаточно быстро поняла, что на самом деле мне больше нечего добавить.
– Говорят, у тебя была болезненная менструация, – немного помолчав, вдруг решил продолжать Дариан.
Точно, он ведь не знал об этом… Ему об этом рассказали. Так где он был, когда меня разрывало от боли? Где была я или, например, Робин, я знала, но где был он?.. Я сжала зубы крепче.
– Ничего сверхъестественного, – с трудом пересилив себя, наконец выдавила я.
Наступила тишина.
Мы промолчали пару минут, и всё это время, пока я смотрела в одну точку своих скрещённых пальцев рук, Дариан внимательно рассматривал моё сосредоточенное лицо. Я готова была промолчать так целый час, если бы это помогло мне выпроводить его, но, по всей видимости, к этому не был готов Дариан.
– Таша, нам многое необходимо обсудить, но не думаю, что это должно произойти в стенах этого заведения. У нас всё обязательно наладится, нам просто необходимо время.
Странно, но я ему не верила. Раньше, возможно, верила, но сейчас… С какой стати я вдруг могла бы ему поверить? Он не был Робином. А тот, кем он был, всегда ставил свои желания и волю выше моих.
Я резко повернула голову и взглянула Риордану в глаза, чтобы сказать ему что-то подобное, но моё сердце внезапно кольнуло и слова запнулись на стадии их формирования. Огромные сине-голубые глаза, так часто смотревшие на меня с неприкрытым желанием, злостью, вызовом, огнём, сейчас топили меня своей нежностью, в которой я не нуждалась, если только не хотела утонуть захлебнувшись собственными слезами.
– Уходи, – резко отвернувшись, неожиданно осипшим от боли голосом произнесла я, вновь уставившись на свои сцеплённые пальцы.
– Почему ты меня постоянно прогоняешь? – откинувшись на спинку стула, тяжело вздохнул он.
– Потому что ты постоянно делаешь мне больно, – я всё ещё находила в себе силы, чтобы говорить достаточно ровно, хотя и делала это приглушённо.
– Как будто ты всё это время не делала больно мне, – спокойно отвечал Дариан. – Тебя вообще возможно сделать счастливой, перед этим не сделав тебе больно? Расскажи мне как, и я это сделаю.
– Не нужно пытаться сделать меня счастливой, если не знаешь как, – я сглотнула комок боли.
– Ах ты… – Дариан вспыхнул в резко возникшем в нём порыве злости, но именно в этот момент входная дверь скрипнула, что не позволило Дариану продолжить откровенничать со мной в своих эмоциях.
На сей раз это был Робин. Он вошёл в палату непринуждённым шагом, сжимая в руке свёрнутую в трубочку газету. Встретившись взглядом с Дарианом, рука которого лежала в сантиметре от моего бедра, он перевёл взгляд на меня и, совершенно спокойным тоном произнёс:
– Что ж, пожалуй я зайду позже.
Таким же непринуждённым шагом, каким и вошёл, Роб вышел из палаты, оставив за собой шлейф душащей тишины.
– Парень, который вытащил тебя из машины? – спустя несколько секунд, бесцветным тоном поинтересовался Дариан, что могло означать, что он недоволен тем фактом, что меня посещает некто, с кем он не знаком. Старанно, но он, словно так же, как и я, не узнавал в яркой внешности этого “парня” звезду английского футбола. Я не нашлась, что ответить, поэтому просто продолжила молчать. – И часто он к тебе заходит? – на последнее слово в своём вопросе Дариан сделал слишком заметное ударение.
Я хотела ему ответить, что Робин навещает меня куда чаще, чем он, но побоявшись того, что мои слова побудят Дариана посещать меня чаще, скупо выдавила:
– Впервые, – солгала я, и Дариан это сразу же заметил, поэтому я мгновенно приняла защитную стойку. – Я больше не собираюсь перед тобой отчитываться. Пусть этим занимается медицинский персонал или просто прохожие, не имеющие ко мне никакого отношения, – я специально сделала акцент на последних, пытаясь ввести Дариана в заблуждение относительно Робина. Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы эти двое столкнулись в диалоге. – Это был долгий день. Я устала и хочу спать, – коротко подытожила я.
Ещё несколько секунд испепеляя меня взглядом, Дариан наконец поднялся и, настолько неожиданно и крепко поцеловал меня в макушку, что я не успела хоть как-то на это отреагировать. Он вышел из палаты шагом, красноречиво говорящим о его недовольстве и о том, что он обязательно вернётся за реваншем. Но не сегодня. На сегодня я была свободна. Поэтому, подождав ещё пару минут, я выскользнула из-под одеяла и, прихрамывающим шагом, направилась в палату Робина. Он меня ждал.
Робин ни слова не спросил у меня о Дариане. Вместо этого он предложил мне чашечку настоящего чая, а не того, что мы иногда выпивали из аппарата горячих напитков. Выпив целых три чашки, я словно наполнила свои вены свежим кислородом и даже слегка приободрилась, но ненадолго.
– Ты читала утреннюю колонку Лондонского обозревателя? – с любопытством посмотрел на меня Роб, и я машинально бросила взгляд на газету, лежащую на журнальном столе в виде свернутой трубочки. Именно с этой газетой Робин сегодня пришёл ко мне и застал меня в обществе Дариана, я была в этом уверена.
– Случилось что-то важное? – без единой беспокойной мысли предположила я.
– Возможно только для некоторых… В частности, для тебя, – Робин протянул мне газету.
Фотография Стивена Эртона на весь разворот страницы ввела меня в оцепенение, поэтому я не сразу прочла крупный заголовок статьи: “Разорившийся акционер компании *** Стивен У. Эртон найден застреленным неподалёку от аэропорта Рио-де-Жанейро”. Всё, что я поняла из длинной, тяжеловесной статьи, никак не желающей проникать в мой распалённый мозг, это то, что предполагаемая версия смерти С. У. Эртона: расправа. Вот только речь шла о расправе со стороны наркодилеров, с которыми Эртон, предположительно, был как-то связан. Версия шитая белыми нитками. Это можно было заметить даже невооруженным взглядом, не то что моим, замыленным на фоне происходящего сейчас в моей жизни хаоса.
– Дариан ничего тебе об этом не говорил? – вдруг поинтересовался Робин, когда я положила газету себе на колени.
До сих пор я не понимала, что всё это время Роб пристально наблюдал за моей реакцией. Значит, Робин был в курсе Эртона. Откуда?.. Не важно… Это могло всплыть где угодно и когда угодно: так же, как он узнал и о моём имени.
Правда заключалась в том, что Дариан ничего не сказал мне о летальном исходе Эртона в этой истории. Ни единого словечка или хотя бы намёка. Тишина.
Не в силах сказать об этом Робину, я, сглотнув комок из боли и напряжения, лишь отрицательно покачала головой…
Вместо того, чтобы быть со мной рядом, Дариан выбрал месть. Причём жестокую…
Что ж, он отомстил, и теперь я не сомневалась в том, на что он способен. Как и в том, что он выбрал не меня… В его списке срочных дел нашлось нечто более важное, чем моя жизнь, и этим “чем-то” оказалась смерть Стивена Эртона.
К глазам начали подступать слёзы, и я в очередной раз сглотнула комок, вставший поперёк моего судорожно сжимающегося горла. Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя, и Роб, всё это время внимательно наблюдавший за мной, любезно предоставил мне это время.
Наконец, окончательно придя в себя, я отложила противную мне газету на стол и приняла предложение Робина прогуляться по коридору. В момент, когда мы поднялись, чтобы покинуть палату, он проницательно посмотрел на меня сверху вниз и вдруг произнёс:
– Мне сегодня сказали, что я с “феноменальной скоростью” иду на поправку. Возможно, меня скоро выпишут.
То ли я всё ещё не отошла от новостей о судьбе Стивена Эртона, то ли я всё ещё была слишком зациклена на мыслях о Дариане, а может быть дело было совсем и не в этом, только, услышав новость о скорой выписке друга, я почему-то совсем не обрадовалась. Мало того, ещё чуть-чуть, и я бы даже, наверное, огорчилась, но вдруг передумала.
– Что ж, я рада за тебя, – улыбнулась я максимально неискренней улыбкой, чего совершенно не осознала. – Прогуляемся сегодня подольше, а-то вдруг завтра уже не увидимся?
Что за день-то сегодня такой?!..
Робин согласился прогуляться подольше, но я вдруг словила себя на мысли о том, что на самом деле единственное, чего я хочу – это лечь в постель. Поэтому не прошло и часа нашей “прогулки”, как я отпросилась у него спать. В итоге эта наша встреча получилась самой короткой на протяжении всего нашего знакомства.
Робин шёл на поправку, и я с этим ничего не могла поделать, и даже если бы могла, точно не пожелала бы ему вреда, лишь бы только он каждую ночь приходил гулять со мной по сумрачным коридорам больницы.
Жизнь вокруг меня продолжалась, и она, определённо, когда-нибудь продолжится и у меня. Жду не дождусь…
Хотя это и есть самая откровенная ложь всей моей жизни. Ничего я на самом деле не жду.
Глава 12.
В июне неизменно ровно тридцать дней: ни днём меньше, ни днём больше. Тридцатое число – последний день первого месяца лета. И всё равно я напрочь забыла о встрече, назначенной мной немногим больше четырёх месяцев назад. Поэтому, когда Миша вошла в мою палату, я сначала испугалась, на мгновение решив, будто у меня начались галлюцинации, и я начала сама себе мерещиться. Впрочем, Миша, не смотря на внешне заметные изменения в положительную сторону, всё ещё выглядела похуже меня, так что я быстро осознала, что ко мне явилась вовсе не миссис Паранойя, жена Маразма, а моя сестра.
– Хреново выглядишь, – криво ухмыльнулась она.
– Обычно эти слова говорила тебе я, – улыбнулась в ответ я, и мы вдруг совершенно неожиданно, словно по какому-то наитию, и совершенно непринуждённо, словно проделывали это при каждой нашей встрече, обнялись.
Наконец отстранившись, Миша обошла мою койку, поставила пакет с угощениями рядом с тумбочкой и, сев на стул, посмотрела на меня.
– Принесла фрукты? – решила для начала уточнить я.
– Фрукты тебе будет носить Пандора или Пени. Я принесла тебе шоколад.
– Шоколад? – я едва ли не впервые за долгое время своего общения с кем-то из родственников улыбнулась так искренне. – Это и вправду что-то новенькое. Мне только фрукты и приносят.
– Бельгийский, – заигрывающе задвигала бровями Миша, достав из пакета золотистую коробочку трюфелей.
– Жаль, что я к тебе не была так добра…
– Замолчи, – резко оборвала меня Миша, после чего неожиданно положила мне руку на голову. – Ты малявка. Если ты и позволила себе забыть о том, что ты младшая, так я вернулась, чтобы напомнить тебе о твоём месте.
– Ты старше меня всего на две минуты, – стряхнула её руку со своей головы я.
– И всё же этих двух минут мне хватило, чтобы стать старшей, – удовлетворённо ухмыльнулась Миша, после чего отстранившись на спинку стула, и её улыбка вдруг начала таять. – Таша, я чиста… Полностью. Впервые за последние девять лет.
Я помолчала несколько секунд, после чего попыталась максимально аккуратно спросить:
– Мы ведь избежим рецидива?
– Избежим, – слишком самоуверенно ответила Миша, на что я не смогла не обратить её внимание.
– Ты так в этом уверена?
– У меня есть гарантия…
– Гарантия? – мои брови удивлённо поползли вверх.
– Об этом я расскажу тебе позже, – Миша сдвинула брови, точь-в-точь как иногда это делала я, после чего посмотрела на меня моим же внимательным взглядом. – Ты когда-нибудь слышала о Паскале Фримане, учёном-астрономе, благодаря трудам которого недавно в Австралии создали сверхмощную базу для изучения космического пространства? Недавно сороколетие отметил, но, боюсь, в одиночестве, так как всю свою жизнь посвятил науке, случайно или специально забыв обзавестись семьёй.
– Слышала о нём, но только однажды, так что ничего не могу тебе о нём сказать, – спокойно пожала плечами я.
– А помнишь Трумана Торнтона?
– Торнтоны жили на соседней улице, – сдвинула брови я, не понимая, к чему сестра ведёт весь этот странный разговор. – Труман был средним из трёх сыновей? Все голубоглазые, смазливые блондины, копии своего отца. Если не ошибаюсь, Труман был старше Джереми на два года… Если честно, ничего о Торнтонах не знаю, мы ведь даже толком не общались. Да и они пару лет назад продали свой дом и перебрались куда-то в Юго-Западную Англию, если я не ошибаюсь. С тех пор я о них ничего не слышала.
– Что ж, я тоже…
– И как же Паскаль Фриман и Труман Торнтон связаны между собой? – я заинтересованно посмотрела на сосредоточенное лицо сестры.
– Первый – отец Жасмин, второй – Мии, – невозмутимо произнесла Миша.
От услышанного я растерялась. Лишь спустя секунд тридцать взяв себя в руки, я вспомнила, что должна что-то ответить, поэтому произнесла первое, что пришло мне в голову:
– Все убеждены в том, что ты не знаешь, кто отцы твоих детей, но я всегда подозревала, что ты попросту скрываешь эту информацию.
– На самом деле я знаю наверняка. Фриману было тридцать три, для него я была ещё девчонкой, но он не смог устоять перед моей красотой, тебе ли не знать её силу, – красноречиво посмотрела на меня сестра. – Это произошло между нами всего лишь трижды, после чего он вынужден был уехать в Австралию, чтобы руководить постройкой той самой космической базы, которую он успешно открыл полгода назад. На момент зачатия Жасмин у меня больше не было других половых партнёров, так что с вопросом её биологического отца у меня не возникло сомнений. С Торнтоном же всё оказалось ещё проще. Мы это сделали всего один раз и без предохранения. Конечно, до рождения Мии у меня ещё могли быть сомнения. Вдруг это не Труман Торнтон, а Шедоу Джеймс или Роувер Барджман, у которых могли порваться презервативы, но после рождения девочки у меня не осталось сомнений. Голубоглазая блондинка не могла родиться ни от темнокожего Джеймса, ни от черноглазого брюнета Барджмана. Только от голубоглазого блондина Торнтона.
– Логично, – продолжала хмурить лоб я. – Теперь понятно, почему IQ Жас шкалит, и почему Мия такая миленькая на мордашку. Но почему ты вдруг решила мне об этом рассказать?
Прежде чем ответить, Миша немного подождала.
– Я кипела в чане боли, – начала она. – Ты даже не представляешь, через что я прошла. Моя рука дрогнула раньше, чем это сделала твоя, но ты этого, слушая мою скрипку, до сих пор не слышишь. Я никогда для тебя не фальшивила. По крайней мере в игре. Но не потому, что это правда, а потому, что это правда только для тебя. Таша, ты не могла мне помочь. Я этого не хотела. Как сейчас не хочешь ты, чтобы тебе помогла я или кто-либо другой. Я просто хочу тебе кое-что напомнить. Обещание, которое я дала тебе о том, что больше так не будет. Что бы ни случилось, я пообещала, что каждый день буду сильнее тебя и ты меня не победишь. Помнишь, что ты мне на это ответила?
– Вызов принят, – коротко и твёрдо отчеканила я.
– Что ж, я напоминаю тебе, что ты приняла вызов. Теперь ты просто не можешь позволить мне выиграть, а я не могу позволить себе проиграть. Играем.
– Играем, – уверенно посмотрела в огромные зелёные глаза старшей сестры я.
Глава 13.
Миша.
Неидеальный, зато только мой, супергерой.
В мой второй день пребывания в реабилитационном центре я в одном купальнике сидела на шезлонге напротив бассейна и жмурилась от солнечных зайчиков, отражающихся от воды и бегающих по моему лицу. Мы находились в крытом помещении, и всё равно день был слишком солнечным и тёплым, чтобы вспоминать о том, что до лета ещё далеко.
Тогда я впервые его заметила. Он сидел всего в каких-то паре метров от меня на таком же шезлонге. Поняв, что он наблюдает за мной, уже спустя полчаса я не выдержала и, постаравшись максимально невозмутимо подняться, покинула пределы искусственного пляжа.
В этом месте все были странными и измученными одновременно, но этот персонаж показался мне более странным, нежели измученным.
Вечером следующего дня мы вновь повстречались, на сей раз у барной стойки. Он исполнял роль бармена, хотя им не был. Я уже хотела пройти мимо, но он заметил меня.
– Сегодня у нас большой и неизменный ассортимент безалкогольных коктейлей, – произнёс он, продолжая спокойно протирать стеклянные бокалы белоснежным полотенцем. – Советую “Шмель” или “Сейдж романс”, только если ты не предпочитаешь милкшейки. Тогда лучше взять “Алые паруса” в кувшине.
– Выбираю “Шмель”, – уже садясь за барную стойку, ответила я.
– Брэм Гир, – представился мужчина с недельной щетиной, протянув мне руку, которую я спокойно пожала. – Тридцать лет, алкоголизм.
– Миша Палмер. Двадцать четыре года, алкоголизм, токсикомания, наркомания, банальное курение.
– И как ты только дожила до двадцати четырёх?
– Сама удивляюсь. А ты как докарабкался до третьего десятка?
– Если я и мог сдохнуть, то только от трудоголизма.
– А как же алкоголь?
– Думаю, полтора года запоя едва ли могут убить взрослого мужика.
– Полтора года… У меня стаж побольше, – поморщилась я, вдруг осознав, что мне здесь придётся куда тяжелее, чем моему новому знакомому.
Явно не обделённый внешними данными, голубоглазый с карамельными волосами средней длинны, он мог быть алкоголиком лишь непродолжительное время, но не более того. Слишком крепкий физически и, судя по взгляду, достаточно волевой, он просто не мог оставаться рабом хотя бы одной вредной привычки. Очевидно, что в его жизни, как и в моей, что-то когда-то сломалось, вот только его путь к принятию своей “сломанности” и её лечению оказался короче, чем мой. Повезло.
С этого вечера мы стали общаться. Долго, упорно, каждый день. Брэм попал сюда на две недели раньше меня, и тот факт, что за две недели он не почувствовал особого облегчения, меня не воодушевлял, но не долго. Вскоре я поняла, что банального воодушевления, даже если бы оно исходило со стороны, мне будет недостаточно.
Во второй половине марта я отказалась от встреч с родными. У меня началась настолько тяжёлая, невообразимо болезненная ломка, что кроме своего лечащего врача и Брэма Гира я больше не могла выносить чьё-либо общество.
…Накануне меня трижды стошнило и я перенесла вновь резко поднявшуюся, и сбитую медикаментами температуру. Сил на прогулку в первый день апреля, солнечный и тёплый, отчего болеть было ещё обиднее, у меня попросту не осталось. Всё утро я провалялась в постели в позе эмбриона, в обед так и не смогла затолкать в себя больше пяти ложек куриного бульона, которые к вечеру я успешно извергла из себя вместе с медикаментами, которые мой организм отвергал, словно опасную заразу. Ощущение, будто я умираю, стало ещё более явным, когда я услышала, как одна из медсестёр сообщила моему лечащему доктору о том, что мой организм стоит на грани истощения, и они ничего не могут с этим поделать. Моя воля была достаточно сильна, чтобы я могла бороться со своей ломкой, но я начала умирать не от ломки, а от голодовки, которую объявил мне мой организм в ответ на моё нежелание поставлять ему наркотические вещества. Это было ужасно.
Ночью ко мне пришёл Брэм. Он предложил мне прогуляться и, не смотря на то, что у меня, казалось, не осталось сил даже на ходьбу, я согласилась.
Читать бесплатно другие книги:
