Институт Кинг Стивен

Товарняк наконец проехал мимо. Красный сигнал на переезде погас. Шлагбаум поднялся. Две-три машины завелись и тронулись с места. Тим смотрел, как алеет опускающееся за горизонт солнце. Вспомнилась любимая поговорка деда, ночного обходчика: «Если небо красно к вечеру – моряку бояться нечего». От сосен вдоль магистрали поползли, сливаясь друг с другом, длинные тени. Тим был почти уверен, что работу не получит. Может, оно и к лучшему: Дюпрей – не просто провинция, а самая настоящая глушь. Если бы не те четыре склада на окраине, город давно бы сгинул. Да и в чем смысл его существования? Служить временным пристанищем телевизоров, что везут с какого-нибудь северного порта вроде Уилмингтона или Норфолка в Атланту и Мариетту? Или компьютерных запчастей, которые переправляют из Атланты в Уилмингтон, Норфолк и Джексонвилл? А то и удобрений, опасных химикатов – раз в здешних краях это не запрещено законом? Все по кругу и по кругу, а ходя по кругу, далеко не уйдешь, это каждый дурак знает.

Тим вернулся в мотель, запер дверь (глупо: хлипкую картонку можно было снести одним пинком), разделся до нижнего белья и лег в постель – продавленную, зато, насколько он сумел разглядеть, без клопов. Закинув руки за голову, уставился на чернокожий и белозубый экипаж фрегата, или как там называют такие посудины. Куда они плывут? И кто они – пираты? С виду вроде пираты. Как бы то ни было, в следующем порту им разгружаться и загружаться. Может, рано или поздно это ждет всех. Он сам недавно выгрузился с самолета на Нью-Йорк. Потом загружал бутылки и банки в сортировочную машину. Сегодня грузил книги для старушки библиотекарши, а потом выгружал. Да и в Дюпрей он попал только потому, что трасса оказалась загружена под завязку: машины и фуры ждали приезда эвакуатора, который должен был увезти автомобиль какого-то бедолаги. После того как скорая погрузит в салон водителя и выгрузит его в ближайшей больнице.

А вот ночной обходчик ничего не грузит и не разгружает, подумал Тим. Знай себе ходит да стучит. И в этом, как сказал бы дедушка, есть своя прелесть.

Он уснул и проснулся только около полуночи, когда мимо с грохотом проносился очередной товарняк. Сходил в туалет и, прежде чем снова лечь, снял со стены ухмылявшихся чернокожих матросов.

От этой картины мороз шел по коже.

8

Когда на следующее утро в номере зазвонил телефон, Тим уже принял душ и опять сидел в кресле на лужайке, наблюдая, как тени, накрывшие вчера дорогу, вновь исчезают в лесу. Звонил шериф Джон. Времени он не терял.

– Я подумал, что ваша начальница так рано на работу не приезжает, и решил пока порыться в Интернете, мистер Джемисон. Смотрю, вы кое-чего не упомянули в анкете. Да и на собеседовании тоже. В две тысячи семнадцатом вас представили к награде за спасение жизни, а в восемнадцатом вы у себя в Сарасоте заслужили титул «Полицейский года». Неужто запамятовали?

– Нет, – ответил Тим. – Просто я без подготовки к вам пришел. Будь у меня время подумать, я бы заполнял анкету повнимательней.

– Расскажите-ка эту историю про аллигатора. Сам я рос на берегу болота Литл-Пи-Ди – люблю, знаете ли, крокодильи байки.

– Байка не слишком занятная, потому что аллигатор был не слишком большой. И того мальчишку я не спас, его жизни ничто не угрожало. Но пару забавных моментов могу рассказать.

– Валяйте.

– Вызов поступил из «Хайлендса» – это такой частный гольф-клуб. Я как раз был неподалеку и сразу приехал. Мальчишка – лет одиннадцати-двенадцати – сидел на дереве рядом с водной преградой и орал почем зря. Ну, а в воде, понятно, сидел аллигатор.

– Прямо «Маленький черный Самбо». Только там были не аллигаторы, а тигры. И судя по тому, что у вас дело происходило на поле для гольфа, мальчонка вряд ли был черный.

– Верно. И аллигатор, в общем-то, спал, – сказал Тим. – Совсем небольшой – футов пять в длину. Может, шесть. Я попросил клюшку, «пятерку», у отца мальчонки – этот самый папаша потом и предложил представить меня к награде – и врезал ему пару раз.

– Надеюсь, аллигатору, а не папаше?

Тим засмеялся.

– Ну да. Аллигатор скрылся в воде, мальчишка слез с дерева – вот и все. – Он помолчал. – Но меня зачем-то показали в местных новостях. Как я махал клюшкой, значит. Ведущий пошутил, как лихо я «загнал» этого аллигатора в воду. Шуточка для гольфистов…

– Ну-ну. А «Полицейского года» вам тоже просто так дали?

– Я никогда не опаздывал, никогда не брал больничные… Надо же кому-то награду вручить.

В трубке на пару секунд воцарилась тишина. Наконец шериф Джон сказал:

– Уж не знаю, как это теперь называется – ложной скромностью или низкой самооценкой, – но мне оно не по душе, так и знайте. Вы простите, я привык без обиняков. Без ножа режу, говорят местные. Моя жена, например.

Тим посмотрел на дорогу, на железнодорожные пути, на убывающие тени деревьев. На водонапорную башню, что возвышалась над городом, словно робот-захватчик из фантастического боевика. День будет жаркий, рассудил он. И еще рассудил, что может либо получить работу, либо потерять ее прямо здесь и сейчас. Все зависит от того, что он скажет. И вот вопрос: так ли нужна ему должность обходчика? Может, он просто скучает по дедушке Тому?

– Мистер Джемисон? Алло?

– Я заслужил награду. Она могла достаться другим полицейским, у меня было немало прекрасных коллег, однако заслужил ее именно я. Из Сарасоты я уезжал налегке, но похвальную грамоту все же с собой захватил. Она у меня в сумке. Могу показать, если хотите.

– Хочу, – ответил шериф Джон, – и не потому, что не верю вам на слово. Просто неплохо бы на нее взглянуть. Вы чересчур хороши для этой работы, но если еще не перегорели, можете начинать сегодня в одиннадцать вечера. С одиннадцати вечера до шести утра, такая у вас рабочая смена.

– Не перегорел, – сказал Тим.

– Вот и славно.

– Так запросто?

– Помимо прочего, я привык доверять своим инстинктам. К тому же вы ночным обходчиком устраиваетесь, а не в «Бринкс»[3] охранником, так что да, вот так запросто. В десять ко мне можете не приходить, лучше выспитесь как следует. И заглядывайте к полудню. Сержант Галликсон проведет вам инструктаж. Короткий. Небось, не ракету строить будете. Хотя субботними ночами по Мэйн-стрит такие ракеты носятся – ух!..

– Понял вас. Спасибо.

– Вы сперва до первого выходного дотяните, а потом уж будете благодарить. Да, и еще кое-что. Вы – не помощник шерифа, табельное оружие вам не полагается. Если попадете в передрягу, сразу зовите нас, не лезьте на рожон. Договорились?

– Да.

– Очень на это надеюсь, мистер Джемисон. Не дай бог узнаю, что у вас с собой оружие – придется вам уносить отсюда ноги.

– Понял.

– Ну, отдыхайте. С сегодняшнего вечера начнете переходить на ночной образ жизни.

Как граф Дракула, подумал Тим. Он нажал «отбой», повесил на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ», задернул тонкую облезлую занавеску, убрал телефон и снова лег спать.

9

Венди Галликсон (помощник шерифа на полставки) была лет на десять младше Ронни Гибсон и красотка, каких поискать. Ее не портила даже строгая прическа – она стягивала белокурые волосы на затылке в очень тугой пучок, на который и смотреть-то было больно. Тим сразу бросил попытки ее обаять: вокруг Венди словно висело защитное поле, отражавшее любые улыбки и заигрывания. Возможно, она держала на примете другого кандидата на должность обходчика – брата или бойфренда.

Венди вручила Тиму карту убогого центра города, портативную рацию и поясные табельные часы. Батареек на часах нет, объяснила она, их нужно заводить вручную каждый раз, когда заступаешь на смену.

– Такие часы, наверное, считались последним словом техники году эдак в сорок шестом, – сказал Тим. – А вообще они мне нравятся. Ретро.

Галликсон даже не улыбнулась.

– Вам нужно нажать кнопку у центра по продаже и ремонту садовой техники «Фромиз», а потом – в железнодорожном депо на западном конце Мэйн-стрит. Это одна целая шесть десятых миль в одну сторону. Эд Уитлок успевал намотать за смену четыре таких круга.

То есть почти тринадцать миль.

– Здорово! Про диеты и тренировки можно забыть.

И опять ни намека на улыбку.

– Мы с Ронни Гибсон составим вам график. На неделе у вас будет два выходных, скорее всего по понедельникам и вторникам. После уик-энда обычно тихо, но иногда мы будем просить вас выйти на работу во внеурочное время. Если вы тут задержитесь, конечно.

Тим положил руки на колени и улыбнулся уголком рта.

– Я вам чем-то не угодил, помощник шерифа Галликсон? Если да, так и скажите. Или не рычите.

Кожа у нее была светлая, северного типа, и оттого щеки моментально залились ярким румянцем – очаровательным. Впрочем, вряд ли она ему обрадовалась.

– Я пока не знаю, угодили вы мне или нет. Время покажет. Коллектив у нас хороший, хоть и маленький. Мы давно вместе. А вы пришли с улицы и сразу получили работу. Хотя местные над обходчиками вечно посмеиваются, Эд держался молодцом, близко к сердцу шуточки не принимал: дело-то важное, особенно в таком городке, как наш, где полицейских по пальцам пересчитать можно.

– Профилактика обходится дешевле лечения, – сказал Тим. – Так мой дед говорил. Тоже ночным обходчиком работал, офицер Галликсон. Потому я и вызвался на эту должность.

Кажется, она немного оттаяла.

– Часы в самом деле древние. Что я могу сказать? Привыкайте, делать нечего. Ночной обходчик – аналоговая должность в цифровом веке. По крайней мере, в Дюпрее.

10

Тим очень скоро понял, что она имела в виду. Он стал, в сущности, патрульным полицейским образца 1954 года, только без пистолета и дубинки. Задерживать правонарушителей не входило в его полномочия. Несколько городских контор были оборудованы сигнализацией, но большинство заведений не могли себе этого позволить. Обходя магазины вроде «Тысячи мелочей» и «Аптеки Оберга», Тим проверял, горят ли зеленые огоньки сигнализации и нет ли на дверях следов взлома. В заведениях поменьше он тряс дверные ручки, заглядывал в окна и трижды стучал – по традиции. Порой изнутри отвечали – жестом или голосом, – но обычно ответа не было, и Тима это устраивало. Он оставлял мелом отметку и шел дальше, всякий раз вспоминая старый ирландский анекдот: Коли придешь первым, Пэдди, оставь метку на двери. А коли первым приду я, так я ее сотру. Никакого практического смысла в этих отметках не было, просто так уж повелось у обходчиков – вероятно, еще со времен Реконструкции.

Один помощник шерифа помог Тиму с жильем. У матери Джорджа Баркетта была небольшая меблированная квартирка над гаражом, и она готова была ее сдать.

– Всего две комнаты, зато чисто и уютно. Мой брат жил там пару лет, пока не уехал во Флориду: вовремя понял, что тематический парк студии «Юниверсал» – дельце выгодное. Сейчас прилично зарабатывает.

– Молодец.

– Да, но жизнь во Флориде ух какая дорогая!.. Должен предупредить, Тим, если ты снимешь у мамы эту квартиру, музыку ночью слушать нельзя. Она музыку не любит. Даже когда Флойд на банджо играл – а играл он знатно, – она на него так злилась, просто ужас.

– Да меня по ночам и дома-то не бывает.

Помощник шерифа Баркетт – лет двадцати пяти, добродушный и веселый, не слишком обремененный интеллектом – тут же просиял.

– А, ну да! Запамятовал, извини. В общем, там стоит небольшой «Кэрриер» – воздух слегка охлаждает, спать можно. Флойд спал и не жаловался. Ну как, будешь снимать?

Тим согласился, и хотя кондиционер его действительно не впечатлил, кровать оказалась удобной, гостиная – уютной, а душ не капал. На кухне кроме микроволновки и плитки ничего не было, но Тим почти всегда ел в закусочной «У Беверли». Да и деньги хозяйка просила смешные: семьдесят баксов в неделю. Джордж выставил свою мать эдакой драконшей, но та оказалась милой старушкой с густым южным акцентом (Тим обычно не понимал и половины ею сказанного). Порой она оставляла у него под дверью ломтик кукурузного хлеба или кекса в вощеной бумаге. Не хозяйка, а добрый домовой.

Норберт Холлистер, крысомордый хозяин мотеля, оказался прав насчет «Складов и хранилищ Дюпрея»: им действительно всегда требовались грузчики. Тим рассудил, что там, где за тяжелый физический труд платят по минимальной ставке (в Южной Каролине она составляла семь долларов двадцать пять центов за час), текучка всегда большая. Он побеседовал с бригадиром – Вэлом Джарретом, – и тот предложил ему три часа в день, начиная с восьми утра: Тим как раз успевал умыться и перекусить после смены. Так что теперь он не просто обходил город, а снова грузил и разгружал.

Так устроен мир, говорил он себе. Так устроен мир. И вообще – это временно.

11

Жизнь Тима Джемисона в маленьком южном городке постепенно входила в приятный размеренный ритм. Он не собирался торчать в Дюпрее всю жизнь, но вполне мог остаться до Рождества (и даже поставить крошечную елочку в своей квартире над гаражом), а то и до лета. Да, насыщенной культурной жизнью городок похвастаться не мог, и ясно было, почему молодежь рвалась прочь из этой монохромной тоски, однако Тим жизнью наслаждался. Со временем он, конечно, заскучал бы, а пока его все устраивало.

Вставал он в шесть вечера. Ужинал в закусочной «У Беверли» – то один, то в компании помощников шерифа; потом семь часов подряд обходил город; завтракал в той же закусочной; работал на вилочном погрузчике на складе до одиннадцати; съедал сэндвич с колой или сладким чаем в тенечке у железнодорожного депо; возвращался к миссис Баркетт и спал до шести, а по выходным мог продрыхнуть двенадцать часов подряд. В свободное время читал юридические триллеры Джона Гришэма, а еще проглотил всю «Песнь Льда и Пламени» – и особенно проникся личностью Тириона Ланнистера. Тим знал, что по циклу есть сериал, но смотреть его не хотел: драконы и сами прекрасно оживали в его воображении.

Работая полицейским, он успел хорошо узнать ночную жизнь Сарасоты – она так же разительно отличалась от курортной пляжно-серферской идиллии, как мистер Хайд – от доктора Джекила. Ночная личина города нередко внушала омерзение, а порой и ужас. Хотя Тим никогда не использовал в речи гнусную полицейскую аббревиатуру, обозначающую мертвых наркоманов и подвергшихся насилию проституток – ЧЖН (человеческих жертв нет), – спустя десять лет службы он стал тем еще циником. Иногда он приносил эту горечь домой (часто, мысленно добавлял Тим, когда хотел быть с собою честен), и она стала составляющей той кислоты, что в конечном итоге разъела его брак. Из-за этой горечи, судя по всему, он не хотел иметь детей. Слишком уж страшен мир, слишком многое может пойти не так. И аллигатор на поле для гольфа – меньшая из бед.

Устраиваясь ночным обходчиком, Тим ни за что бы не поверил, что в городишке с населением чуть больше пяти тысяч человек (значительная часть которых жила на фермах за пределами города) вообще может быть какая-то ночная жизнь. Тем не менее у Дюпрея она была, и Тим с удивлением обнаружил, что она ему нравится. Люди, которых он встречал ночью, стали самой приятной частью его работы.

Например, он познакомился с миссис Гулсби – та почти каждую ночь махала ему рукой или тихо здоровалась, мерно покачиваясь в кресле на крылечке и потягивая что-то из кружки (виски, газировку с сиропом или ромашковый чай – бог ее знает). Порой она засиживалась допоздна и снова махала Тиму, когда тот нарезал уже второй круг за смену. Фрэнк Поттер, еще один помощник шерифа, с которым Тим иногда ужинал в закусочной, рассказал, что миссис Гулсби в прошлом году овдовела. Фура Венделла Гулсби попала в снежную бурю и съехала со склона холма в Висконсине.

– Ей еще и пятидесяти нет, но Вен и Эдди были женаты целую вечность, – сказал Фрэнк. – Поженились почти детьми, когда им еще голосовать и покупать спиртное было нельзя. Как в песне Чака Берри, про свадьбу двух подростков. Обычно молодежи надолго не хватает, но это не про них.

Позже Тим познакомился с Сироткой Энни, бездомной, что почти каждую ночь спала на надувном матрасе в проулке между полицейским участком и «Тысячей мелочей». В поле за железнодорожным депо у нее была палатка, и в дождливые ночи она перебиралась туда.

– Звать ее Энни Леду, – сказал Билл Уиклоу, отвечая на вопрос Тима. Билл был самым старшим из помощников шерифа, работал на полставки и, похоже, лично знал всех жителей Дюпрея. – Обосновалась в этом проулке сто лет назад. Почему-то он ей больше по душе, чем палатка.

– А что она делает, когда наступают холода? – спросил Тим.

– Уезжает в Йемасси. Ронни Гибсон обычно ее отвозит – они вроде как дальние родственницы. Там есть ночлежка для бездомных. Энни говорит, что ночует в этом месте только в случае крайней нужды – мол, не хочет спать среди психов. На это я ей отвечаю: кто бы говорил, подруга!

Тим каждую ночь проходил мимо ее логова в проулке, а однажды после смены на складе заглянул и в палатку – просто из любопытства. На бамбуковых жердях у входа висели три флага: звезды с широкими полосами, звезды с узкими полосами и один, которого Тим раньше не видел.

– Это флаг Гвианы. Нашла его на помойке возле «Зоунис». Симпатичный, да?

Энни сидела на раскладном стуле, накрытом куском прозрачного полиэтилена, и вязала длиннющий шарф – такой мог бы подойти какому-нибудь великану из книжек Джорджа Мартина. Вообще-то она была дружелюбной (ни намека на то, что давний коллега Тима называл «параноидным психозом бомжа»), любила слушать ночные ток-шоу по радио и порой несла околесицу про летающие тарелки, приходящих[4] и одержимых дьяволом.

Как-то ночью Тим застал ее в проулке за прослушиванием радио и спросил, почему она не спит в палатке за депо – палатка-то вроде отличная. Энни посмотрела на него как на сумасшедшего и ответила:

– Здесь у меня полиция под боком. А что там за депо, вы хоть знаете, мистер Джей?

– Леса?

– Леса и болота. Целые мили валежника да трясин – аж до самой Джорджии. Тьма всякой живности! И людей плохих тоже хватает. Когда с неба льет, я себя уговариваю: мол, никто из лесу не выйдет в такую погоду. Но спится там все равно не очень. Нож-то у меня под рукой, да что от него толку, если в палатку забредет какая-нибудь болотная крыса?

Худая до истощения, Энни жадно набрасывалась на маленькие гостинцы, которые Тим приносил ей из закусочной перед сменой на складе – вареный арахис или шкварки «Макс крэклинс», пирожные с маршмэллоу, вишневые корзиночки. Однажды он подарил ей банку маринованных огурчиков «Уиклз»: Энни прижала ее к своей впалой груди и засмеялась от удовольствия.

– «Уиклз»! Мои любимые! Сто лет их не ела!.. Почему вы так ко мне добры, мистер Джей?

– Не знаю, – ответил Тим. – Просто вы славная, Энни. Можно попробовать?

Она протянула ему банку.

– Спрашиваете! Вам и открыть их придется, у меня ж руки больные. Артрит, будь он неладен. – Энни показала ему свои пальцы – скрюченные и похожие на лесные коряги. – Шить и вязать я пока могу, но бог знает, когда руки совсем откажут…

Тим открыл банку и поморщился от уксусного запаха, ударившего в нос. Выудил одно маринованное огуречное колечко. С него стекала ядреная жидкость, которая запросто могла оказаться формальдегидом.

– Дай сюда, дай сюда!

Он вернул ей банку и съел один «уикл».

– Господи, Энни! Похоже, мне навсегда свело рот оскоминой!

Она засмеялась, обнажив немногочисленные уцелевшие зубы.

– Их лучше класть на ломоть хлеба с маслом и запивать холодненькой газировкой. Или пивом. Жаль, я больше не пью.

– А что это вы вяжете? Шарф?

– Господь не придет в Своем облачении. Ну, ступайте, мистер Джей, долг зовет. И остерегайтесь типов на черных машинах. Джордж Оллмен по радио вечно про них рассказывает. А знаете, откуда они появляются? – Энни бросила на него многозначительный взгляд. Не поймешь, шутила она или нет.

Еще одним ярким персонажем ночной жизни Дюпрея был Корбетт Дентон, городской цирюльник. Местные прозвали его Барабанщиком – за какую-то юношескую выходку, про которую никто толком не мог рассказать. Известно было лишь то, что за нее Дентона на месяц отстранили от занятий в школе. Если в юности он и был хулиганом, то те дни остались в прошлом. Теперь Барабанщик постарел, порядком облысел, страдал ожирением и плохо спал по ночам. Когда ему не удавалось заснуть, он садился на ступеньку крыльца своей парикмахерской и смотрел на безлюдную Мэйн-стрит. Безлюдную, если не считать Тима. Они обменивались бессмысленными светскими замечаниями, принятыми у едва знакомых людей – о погоде, бейсболе, ежегодной летней уличной распродаже, – но как-то раз Дентон позволил себе весьма странную реплику, которая насторожила Тима.

– Знаете, Джемисон, наша жизнь – она ведь ненастоящая. Это просто театр теней, и лично я буду рад, когда погасят свет. В темноте все тени исчезают.

Тим присел на ступеньку крыльца, под выключенным на ночь столбиком парикмахерской, снял очки, протер их платком и снова надел.

– Разрешите высказаться, сэр?

Барабанщик Дентон щелчком отправил окурок в канаву, где от него брызнуло в стороны несколько ярких искр.

– Валяйте. Между полуночью и четырьмя часами утра каждый имеет право высказаться. По крайней мере, я так думаю.

– Судя по тому, что вы говорите, у вас депрессия.

Барабанщик засмеялся.

– К гадалке не ходи!

– К гадалке, может, и не надо, а вот к доку Роуперу не помешает. Есть таблетки, которые помогают поднять настроение. Моя бывшая их принимает. Хотя развод, пожалуй, поднял ей настроение куда быстрее. – Тим улыбнулся, давая понять, что это шутка, однако Барабанщик Дентон не стал улыбаться в ответ.

Он встал.

– Знаю я про эти ваши таблетки, Джемисон. Они вроде спиртного или травки. Или вроде экстази – дети его жрут на рейвах, или как там это нынче называется. От таких таблеток человек на какое-то время начинает верить, что все это взаправду. Что все имеет смысл. А смысла-то и нет.

– Да бросьте, – попытался образумить его Тим. – Не дело так думать.

– А по мне, только так и надо, – ответил цирюльник и неторопливо, вразвалку направился к лестнице, что вела в квартиру над парикмахерской.

Тим с тревогой смотрел ему вслед. Барабанщик Дентон был из тех людей, что одной дождливой ночью запросто могут свести счеты с жизнью. И, точно какой-нибудь египетский фараон, собаку с собой прихватить – если она у него, конечно, есть. Тим решил поговорить об этом с шерифом Джоном, а потом вспомнил про Венди Галликсон, которая до сих пор к нему не потеплела. Еще не хватало, чтобы она или другие помощники шерифа подумали, будто он много на себя берет. Тим больше не страж порядка, а простой обходчик. Нет, лучше никому ничего не говорить. И будь что будет.

Однако с тех пор мысли о Барабанщике часто его посещали.

12

Однажды ночью в конце июня Тим приметил на Мэйн-стрит двух ребят с рюкзаками. В руках они несли коробки для завтрака – ни дать ни взять, в школу собрались, но не в два же часа ночи? Любители ночных прогулок оказались братьями Билсон. Близнецы решили сбежать, потому что родители отказались брать их с собой на сельскохозяйственную выставку в Даннинге – в наказание за плохие отметки.

– Мы трояков нахватали… Но ни одной двойки, и в следующий класс нас перевели! – сказал Роберт Билсон. – Разве это честно?

– Нечестно! – подхватил Роланд. – Мы решили прийти на ярмарку к самому открытию и поискать работу. Говорят, там всегда нужны ровнорабочие.

Тим хотел его поправить – мол, правильно говорить «разнорабочие», – потом передумал. Что толку?

– Слушайте, парни, не хочу вас расстраивать, но сколько вам лет? Одиннадцать?

– Двенадцать! – хором отозвались мальчики.

– Ладно, двенадцать. Потише, кругом люди спят. Никто вам работы не даст, даже не надейтесь. Скорее посадят вас в какую-нибудь клетку до приезда мамы с папой – людям на смех. Пока родители не приедут, народ будет на вас глазеть да бросать вам орешки или свиные шкварки.

Близнецы Билсон уставились на него со смятением (и даже некоторым облегчением).

– Ступайте вы лучше домой, а я за вами прослежу – на всякий случай. А то как бы в вашем коллективном сознании еще какие глупости не родились.

– Что такое «коллективное сознание»? – спросил Роберт.

– А такая штука, которая якобы есть у близнецов. Вы в дверь вышли или через окно?

– Через окно, – буркнул Роланд.

– Значит, через окно и возвращайтесь. Если повезет, родители ничего не заметят.

Роберт:

– Вы им не расскажете?

– Не расскажу – при условии, что вы больше таких номеров выкидывать не станете. А если станете, то сдам вас с потрохами, да еще добавлю, будто вы мне дерзили.

Роланд, в шоке:

– Мы же не дерзили!

– Значит, совру. А врать я умею.

Он проводил мальчиков до дома. Роберт Билсон подставил руки Роланду и помог тому забраться в открытое окно, после чего Тим точно так же помог Роберту. Он немного подождал: если загорится свет, значит, неудавшихся беглецов застали врасплох. Но свет не загорелся, и Тим продолжил ночной обход.

13

По пятницам и субботам на улицах было больше народу, чем в будние дни, – по крайней мере, до полуночи. В основном гуляли влюбленные парочки, однако иногда в город врывались те самые «ракеты», о которых говорил шериф Джон, – идиоты на тюнингованных легковушках и пикапах, что проносились по Мэйн-стрит на скорости шестьдесят-семьдесят миль в час, обгоняя друг друга и будя народ оглушительным ревом прямоточных глушителей. Порой кто-нибудь их тормозил и штрафовал (или арестовывал – если «трубка» показывала больше 0,9 промилле), но даже когда по ночам на смену выходили все четыре помощника шерифа, аресты случались редко. Обычно «ракетам» удавалось улизнуть.

Тим отправился навестить Сиротку Энни. Она сидела возле палатки и вязала тапочки. Несмотря на артрит, спицы в ее руках мелькали со скоростью света. Тим спросил, не хочет ли она заработать двадцатку. Энни ответила, что никогда не прочь разжиться деньгами, но все зависит от того, что надо делать. Он объяснил, и Сиротка захохотала.

– Да с удовольствием, мистер Джей! Только добавьте к вашей двадцатке пару банок «Уиклз».

Энни, явно жившая по принципу «чем больше, тем лучше», смастерила здоровенную растяжку – тридцать футов в длину и семь в ширину. Тим намотал ее на валик, который сварил сам из труб, купленных в центре по продаже и ремонту садовой техники «Фромиз». Объяснив шерифу Джону замысел и получив официальное «добро» на его воплощение, Тим и Тэг Фарадей повесили валик на тросе прямо над перекрестком Мэйн-стрит; с одной стороны трос закрепили на декоративном фасаде «Аптеки Оберга», а с другой – на вывеске закрытого кинотеатра.

По пятницам и субботам, в час закрытия баров, Тим дергал специальный шнур, и плакат разворачивался, словно ролл-штора. Энни нарисовала на нем старомодные камеры со вспышкой и написала такой текст: «СБАВЬ СКОРОСТЬ, ДЕБИЛ! МЫ СФОТОГРАФИРОВАЛИ ТВОЙ НОМЕР!»

Разумеется, никто ничего не фотографировал (хотя Тим действительно записывал номера лихачей, когда успевал их рассмотреть); тем не менее баннер Энни, судя по всему, работал. Да, он был не идеален, но что в мире идеально?

В начале июля шериф Джон вызвал Тима к себе в кабинет – на разговор. Тим тут же спросил:

– У меня неприятности?

– Ровно наоборот! Ты молодец. Сперва затея с плакатом казалась мне безумной, но теперь должен признать: я ошибался, а ты был прав. Вообще меня больше волнуют не сами полуночные гонки и даже не жалобы населения – мол, когда вы начнете делать свою работу и все такое. Те же самые люди, между прочим, из года в год голосуют против увеличения нашей зарплаты. Меня больше волнуют аварии, которые нам приходится разгребать, когда какой-нибудь гонщик со всей дури въезжает в столб или дерево. Одни-то сразу отдают концы – и бог с ними. А другие по собственной глупости на всю жизнь остаются калеками… Мне порой кажется, что это страшнее. И знаешь, в этом году июнь выдался на диво спокойный. Конечно, бывают исключения из правил, но тут, думается, все же сработал плакат. Передай Энни, что она спасла немало жизней – и с наступлением холодов может спать в свободной камере. Хоть каждую ночь.

– Обязательно передам, – сказал Тим. – Если затаритесь огурчиками «Уиклз», она у вас точно станет частым гостем.

Шериф Джон откинулся на спинку кресла – то взвизгнуло еще отчаянней, чем прежде.

– Когда я говорил, что ты слишком хорош для работы ночного обходчика, то сам не понимал, насколько прав. Нам будет тебя не хватать – ну, когда ты отчалишь в Нью-Йорк.

– А я никуда не тороплюсь, – ответил Тим.

14

Единственным круглосуточным заведением в Дюпрее был супермаркет «Зоунис» рядом со складским комплексом. Помимо пива, содовой и чипсов там торговали бензином собственной марки «Автосок». В супермаркете работали два красивых брата-сомалийца, Абсимил и Гутаале Добира. На ночную смену с полуночи до восьми они выходили по очереди. Однажды знойной июльской ночью Тим шел по западному концу Мэйн-стрит и, проходя мимо «Зоунис», услышал выстрел. Звук был не слишком громкий, но Тим ни с чем бы его не перепутал. Тут же раздался вопль – не то боли, не то ярости – и звон бьющегося стекла.

Тим бросился бежать – табельные часы колотились о бедро, рука машинально нащупывала на поясе пистолет, которого не было. Он увидел возле бензоколонок припаркованную машину. Вдруг из магазина выскочили два парня, один держал что-то в руке (видимо, пачку наличных). Тим тут же присел на одно колено и стал смотреть, как они уезжают – визжа шинами и поднимая клубы голубого дыма от заляпанного бензином и маслом асфальта.

Он снял с пояса рацию.

– Прием, прием, это Тим. Есть кто живой? Ответьте!

Ответила сонная и злая Венди Галликсон:

– Чего тебе?

– Код два-одиннадцать, «Зоунис». Слышал выстрел.

Венди тут же проснулась.

– Господи! Ограбление?! Немедленно вые…

– Нет, сначала выслушай. Злоумышленника было два, оба мужского пола, белые, подростки или двадцатилетние. Компактный автомобиль – «шеви-круз» или вроде того, цвет было не разобрать из-за освещения… Какая-то новая модель, номер Северной Каролины, начинается на Дабл-ю-ти-би-девять, последние три цифры не увидел. Первым делом доложи все это патрульным и полиции штата. Первым делом, поняла?

– Что…

Он нажал «отбой», повесил рацию обратно на пояс и побежал к «Зоунис». Стеклянная витрина была разбита вдребезги, за прилавком стояла открытая касса. В растущей луже крови, жадно глотая ртом воздух, лежал один из братьев Добира. Тим подскочил к нему и присел рядом.

– Мне надо положить вас на спину, мистер Добира.

– Нет… не надо… очень больно.

Тим понимал, что тот действительно страдает, но в первую очередь должен был оценить тяжесть ранения. Пуля вошла Добире в правый бок, в районе груди, и его синий форменный фартук уже стал грязно-фиолетовым от крови. Кровь лилась и изо рта, впитываясь в бороду. Добира кашлянул. Лицо и очки Тима покрылись мелкими алыми каплями.

Тим снова выхватил рацию и с облегчением услышал голос Галликсон. Все-таки она не покинула пост.

– Срочно скорую, Венди. Звони в Даннинг – пусть выезжают немедленно! Один из братьев Добира ранен, пуля, судя по всему, попала в легкое.

Она ответила, что поняла, и хотела задать какой-то вопрос, однако Тим снова отключил рацию, бросил ее на пол, стянул с себя футболку и прижал ее к пулевому отверстию на груди.

– Можете пару секунд подержать, мистер Добира?

– Дышать… не могу дышать…

– Понимаю. Прижмите к ране мою футболку. Это поможет.

Добира прижал к ране комок. Тим понимал, что долго он его не продержит, а скорая прибудет минут через двадцать, и то – если очень повезет.

В магазинчиках на заправках обычно хватает всяких закусок, а вот со средствами для оказания первой помощи бывает туго. Но Тим нашел хотя бы вазелин, а в следующем проходе – пачку «Хаггис». Схватив их с полки, он побежал обратно к Добире, на ходу раздирая упаковку. Аккуратно убрав пропитанные кровью футболку и фартук, начал расстегивать рубашку.

– Нет, нет, нет!.. – застонал Добира. – Больно, не трогайте, пожалуйста!

– Придется. – Тим услышал, как к магазину подъехала машина. В осколках стекла на полу затанцевали голубые огоньки. Оглядываться он не стал. – Держитесь, мистер Добира.

Он зачерпнул вазелина из банки и затолкнул его в рану. Добира сперва вскрикнул от боли, потом удивленно вытаращил глаза на Тима.

– Могу… дышать… Стало лучше…

– Это ненадолго. Но раз вам стало лучше, значит, легкое не спалось, – сказал Тим, а сам подумал: По крайней мере, не полностью.

Шериф Джон опустился на колено рядом с Тимом. На нем была пижамная рубашка размером с парус и форменные брюки. Волосы торчали во все стороны.

– Быстро вы, – сказал Тим.

– Да я не спал. Не смог уснуть и как раз делал себе сэндвич, когда позвонила Венди. Сэр, вы Гутаале или Абсимил?

– Абсимил, сэр. – Хотя раненый по-прежнему сипел, голос у него стал тверже и громче. Тим взял подгузник и, не разворачивая, прижал его к ране. – Ох, больно!

– Пуля прошла навылет или внутри засела? – спросил шериф.

– Не знаю. Ему полегчало, так что предлагаю его не переворачивать до приезда скорой.

Тут затрещала рация Тима. Шериф осторожно достал ее из груды битого стекла.

– Тим? – Это была Венди. – Билл Уиклоу засек этих гадов на Дип-Мидоу-роуд и дал им прикурить.

– Это Джон. Скажи Биллу, чтобы соблюдал осторожность – они вооружены.

– Да он их уже обезвредил! – Если десять минут назад Венди была сонной, то теперь говорила бодро и радостно. – Они попытались скрыться и бросили машину. У одного рука сломана, второй прикован наручниками к бамперу машины Билла. Полиция уже подъезжает. Передай Тиму, что он оказался прав насчет модели авто, это «круз». Как Добира?

– Нормально, с ним все будет хорошо! – ответил шериф.

Тим не был в этом уверен, но ему хватило ума понять, что шериф обращается не столько к Венди, сколько к самому пострадавшему.

– Я отдал им все деньги из кассы, – выдавил Добира. – Нас так учили. – Ему явно было стыдно в этом признаваться.

– И правильно сделали, – кивнул Тим.

– Но тот, у которого был пистолет, все равно в меня выстрелил. А второй разбил прилавок и забрал… – Он закашлялся.

– Помолчите-ка, – попытался утихомирить его шериф.

– …забрал лотерейные билеты, – продолжал Абсимил Добира. – Те, у которых стирается защитный слой. Надо их вернуть, слышите? Пока их никто не купил, они являются собственностью… – он едва слышно кашлянул, – штата Южная Каролина…

– Да заткнитесь уже, мистер Добира! Плевать на билеты, будь они неладны, лучше поберегите силы!

Мистер Добира закрыл глаза.

15

На следующий день, когда Тим обедал на крыльце железнодорожного депо, рядом остановился личный автомобиль шерифа Джона.

Шериф поднялся на крыльцо и посмотрел на продавленное сиденье свободного раскладного стула.

– Как думаешь, выдержит?

– Есть только один способ узнать.

Шериф с опаской сел.

– Врачи сказали, Добира поправится. Его брат – Гутаале – сейчас с ним и говорит, что пару раз уже видел тех типов.

– Видать, прощупывали почву.

– Ну. Я отправил Тэга Фарадея брать у них показания. Тэг, кстати, мой лучший сотрудник, если я еще не говорил.

– Гибсон и Баркетт тоже ничего.

Шериф Джон вздохнул.

– Ни тот ни другой на твоем месте не среагировали бы так же оперативно и так же решительно. А бедняжка Венди вообще стояла бы, разинув рот, – если бы сразу не грохнулась в обморок.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Синдром дефицита внимания и гиперактивности – повсеместное и распространенное явление в современном ...
Знаете ли вы, когда человечество первый раз вкусило колбасы? Знаете ли вы, что изобретение венской с...
Великая нация, великий народ, великая тайна! Прочитав эту книгу, вы поймете русскую идею,чистоту род...
После ссоры с женой лучший российский писатель-фантаст лежит в ванной, вспоминая последние годы свое...
Мила – девочка из деревни. Она живёт с сёстрами и больной матерью в старом доме. Однажды к ней приле...
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ЗЫГАРЕМ МИХАИЛОМ ВИКТОРОВИЧЕМ, СОДЕРЖ...