Страна Арманьяк: Бастард. Рутьер. Дракон Золотого Руна (сборник) Башибузук Александр
– Обыкновенное. Могут недобросовестно провести расследование, намеренно не обращать внимания на явный оговор, да много чего могут эти не добрые сыны церкви… Вот я и думал, что… короче, какая разница, что я думал. Верую, истинно верую. Сегодня сам все на своей шкуре испытал… Долбаная ведьма. Что сидишь, вино по кубкам разливай…
– Я знаете как испугался, монсьор, чуть не обмочился… – Тук добавил вина в кубки. – Но потом как-то справился.
– Молодец! – похвалил я Тука и прислушался к своему организму.
Тремор постепенно проходил, слабость тоже… Еда и вино сработали. Это я еще легко отделался. Не будь шотландца рядом, бог знает, что могло случиться. Нет… Твою же душу богу в качель: настоящая ведьма… Допил вино и налил снова. Омерзительное чувство страха никак не хотело проходить.
Однако, немного подкрепившись, я приказал Туку собираться, и мы опять двинулись в путь. Хотелось убраться как можно дальше отсюда.
Местность так и оставалась практически пустынной; проехали еще одну разграбленную и сожженную деревеньку и только к исходу дня встретили живых людей. Группу монахов-францисканцев, возле небольшой придорожной часовни. Как ни странно, я даже обрадовался, увидев их, щедро одарил милостыней и кое-какой провизией.
Монахи направлялись в Прованс, совершенно случайно сбившись в кучку, и остановились на ночлег возле часовни, которую сейчас понемногу приводили в порядок. Кто-то совершенно загадил ее, именно в буквальном смысле слова, и даже разбил каменную статую святого Варфоломея, чьего имени часовня и была.
Францисканцы по пути совсем обнищали и претерпели немало лишений. Проходящий отряд наемников здорово их поколотил, ограбил и даже смеху ради продырявил им сутаны. Так что теперь монахи выглядели довольно живописно.
Меня этот факт здорово удивил. Я всегда считал, что церковь в Средневековье заправляла всем и монахи почти всегда были неприкасаемы (если не считать религиозных войн), чем и пользовались, здорово беспредельничая и угнетая население. Это я о правильных монахах, принадлежащих к правильной конфессии. Сами подумайте, какой идиот в эпоху торжества инквизиции будет связываться с церковью? Живо на костер угодишь. Однако действительность оказалась совсем другой и никак не вписывалась в якобы исторические факты, описываемые некоторыми авторами, особенно советскими.
– Фра Игнатий, а кто эти безбожники, которые так над вами поизгалялись? – поинтересовался я у одного из монахов, улыбчивого крепыша средних лет.
Францисканец сидел на камне рядом со мной и пытался прутиками заделать прорехи в своей сутане.
– Рутьеры, сын мой. Они, безбожники. Прости им Господь их прегрешения… – У монаха синел под глазом здоровенный бланш, на лбу запеклась кровью длинная ссадина, но он выглядел бодро и постоянно улыбался. Такой приятный в общении дядька.
– А опишите мне их.
– Безбожники. – Фра Игнатий опять расплылся в улыбке. – С виду чистые безбожники.
– А серьезно?
– Отряд, человек семьдесят. По говору я понял, что они фламандцы. В белых, длиной до колена, коттах. Половина арбалетчики, остальные – пикинеры. Вооружены добротно, почти все в бригантинах[87] и пехотных саладах. Обоз с ними шел: несколько непотребных девок и разный сомнительный люд… Да, еще… капитан у них приметный. Очень высокий и худой, через все лицо рубленый шрам. В ухе сережка алмазная. Лошадь у него тоже особенная. Настоящий андалузец, как ваш, но белый, без единого пятнышка. Звали его… дай бог памяти… Не жеребца, а капитана… Иоганн. Точно Иоганн. Нас было совсем собрались лишить жизни, но он не разрешил. Правда, как раз он и приказал сутаны нам порвать. Потом уже. Вот и все, что я знаю, сын мой.
– И куда они направлялись? – поинтересовался я у монаха.
Что-то совсем мне не хочется с этими наемниками встречаться, исход этой встречи будет печален в первую очередь для нас.
– Куда – не знаю, сын мой. По этой дороге шли, в том же направлении, что и вы. Получается… нас они встретили вчера вечером… значит, вас, дети мои, они опережают на день пути… Да, на день; может, чуть больше.
М-да… Похоже, и деревеньки – их рук дело. Ну ладно, надеюсь, в густонаселенной местности они беспредельничать не будут. Местные сеньоры за истребление своих кормильцев быстро их на ноль помножат.
– Еще кто-нибудь за это время проезжал?
– Никого, сын мой. Война совсем опустошила эти места, – грустно покачал головой францисканец.
– Спасибо за сведения, святой отец. Можем мы чем-нибудь еще вам помочь?
Монахи были мне симпатичны… Какими-то настоящими мне показались, и хотелось сделать для них как можно больше… В рамках разумного, конечно.
– Нет, сын мой. Вы и так сделали достаточно. Езжайте с Богом, а мы будем за вас молиться. – Фра Игнатий протянул руку для благословения.
Остальные монахи тоже стали осенять нас крестным знамением, кивали головами, показывая, как они будут усердно молиться, и дружно затянули какую-то молитву.
– Ну, все… Божья благодать нам теперь точно обеспечена, – сказал я Туку, отъехав подальше.
– А как же, монсьор, мы благочестивы аки агнцы Божьи… – хохотнул шотландец.
– Не богохульствуй, еретик. А то сейчас сам тебя дубиной благословлю… – беззлобно ругнулся я.
После общения с францисканцами мое гнетущее состояние, оставшееся после ведьмы, как рукой сняло, даже поднялось настроение. Вот и не уверуй после этого… Надо добраться до церкви и заказать обедню «во избавление». М-да, батенька… Совсем ты в религию ударился, а раньше вроде не страдал излишней набожностью.
– Ваша милость, давайте вон за тот холм свернем, там и заночуем. С дороги не видно, да и рощица там с речушкой, – прервал мои размышления Тук и показал рукой на видневшуюся невдалеке рощу. – Если хотите, можем до Монсгарюка добраться, там постоялый двор обязательно должен быть.
– Нет, давай здесь. Вымыться хочу быстрее, ведьма будто излапала меня всего, грязным себя чувствую… – Я чуть пришпорил Родена и свернул с дороги.
На самом деле была еще одна причина, по которой мне не хотелось ночевать в городе. Мы еще находились на землях, принадлежавших семье Арманьяк, и совершенно не хотелось быть вдруг кем-то узнанным.
– А я бы не отказался, если меня бабенка половчее соберется полапать, – ухмыльнулся Тук.
– Сейчас я тебя полапаю… Да не шарахайся: повязки-то надо сменить…
Место для ночлега оказалось отличным. Роща из старых ореховых деревьев вся поросла высокой густой травой, и кони с удовольствием за нее принялись, после законной порции овса, конечно.
Осмотрел раны шотландца, но сначала пришлось вскипятить воды и отмочить присохшие бинты. На груди все оказалось нормально, края начали подживать, а вот порез на ноге опять стал кровить. Оно и понятно, он глубже, да и верховая езда не способствует заживлению. По-хорошему бы надо Туку отлежаться минимум неделю и вставать только в сортир с костыликом… Ан нет, не получается. Времени у нас нет… Совсем. Одна надежда на мазь и крепкое здоровье шотландца.
Оставил своего новоявленного эскудеро кашеварить, предварительно заставив вымыть руки и снабдив строжайшими инструкциями, сам полез в реку мыться.
А потом, разойдясь, еще и Родена загнал в реку и хорошенько отдраил.
Пока коня мыл, совершенно неожиданно приметил и вскоре набрал почти полсотни раков. Один в один похожих на современных, правда, необычайно крупных.
Вода как раз закипела, и я недолго думая в два приема отправил весь улов в котел.
Немного побаивался: вдруг французы в эти времена не очень-то жалуют раков, и я в очередной раз присяду в лужу, но все оказалось в порядке. Тук весь изошел от нетерпения, пока добыча сварилась. Слопали по паре штук, а остальное оставили на десерт, под вино.
Скушали сборный кулешик, отдышались и принялись с толком и расстановкой за вино с раками.
– Фу… куда так жрать… – Я откинулся на седло и распустил пояс. – А ты ешь, не стесняйся, тебе как раненому герою положено. Разрешаю…
– Лопну же, ваша милость… – Тук постепенно начинал набирать жирок и выглядел уже не таким худым, как при нашей первой встрече.
– Не лопнешь. Давай рассказывай, как священник исповедь принимает… – Я старался узнать как можно больше о католической вере, во время маскарада все может пригодиться.
– Монсьор, а зачем вам это? Я приметил, что вы и облачение монашеское из приюта прихватили, – осторожно поинтересовался Тук. – Не поймите меня превратно, я же могу и чего хорошего присоветовать. Зачем вам в монаха переодеваться?
– Догадливый… – Смысла скрывать от Тука свои намерения уже не было. Преданность свою он доказал с лихвой и действительно мог помочь советом. – Ладно… расскажу, подлей вина в кубки. Дело в том, что я хочу попасть в замок Бюзе. Просто так меня туда не пустят, мало того – вероятно, попытаются убить, вот я и решил сменить личину. И не вздумай сейчас пороть чепуху по поводу чести кабальеро и всякую подобную хрень. Для достижения моей цели все способы хороши… Ну, почти все. Против меня никто честно играть не собирается, вот и получат в ответ то же самое, с лихвой.
– И не подумаю, монсьор… – Тук, улыбаясь, покачал головой. – Все хорошо к месту, честь кабальеро в том числе. Это же я вам присоветовал титул и имя сменить. Забыли?
– Не забыл. – В действительности же я совсем упустил из виду, по чьему совету стал де Сегюром.
– Зачем вам в замок? Повидать кого хотите?
– Да. Эти уроды увезли туда жену моего отца. Она на сносях, и если родится мальчик, он будет единственным законным наследником страны Арманьяк. Наследником, который пока не запятнал себя враждой с Пауком. Дядя мой в Бастилии, второго гоняют как зайца и тоже возьмут со дня на день, и формально у Паука есть на это причины, но истинное дело – в землях, он собирается присоединить их к домену короны. А малыш в этих восстаниях не запятнан, и, значит, отбирать у него наследство нет причин. В случае если Паук все-таки это сделает, возмутятся очень многие. Это попрание свобод дворянства. Следовательно, что?
– Мальчик не должен родиться… – Тук покачал головой. – Да… Не зря руа франков Всемирным Пауком прозвали… Но как вы собираетесь вытащить контессу[88]? Это же невозможно в одиночку.
– Не знаю… пока не знаю… Но разведать все я обязан. Пускай даже сгину… Но этот еще не родившийся мальчик – надежда всего нашего рода и единственная возможность нам вернуть свое. Если он благополучно вырастет, то не будет необходимости даже воевать. Мы все сделаем по закону. Паук вернет Арманьяк.
– Ваша милость… – Тук тяжело поднялся и тут же стал передо мной на одно колено. – Это благородная цель. Дело, за которое не стыдно умереть. Я клянусь… клянусь своей жизнью, что пойду за вами до конца, и призываю Господа Бога засвидетельствовать мою клятву. Примите ее, монсьор…
– Я принимаю, Уильям Логан, твою клятву! – Поступок Тука меня немного ошарашил.
Но шотландец говорил с таким пылом и страстью, что я растрогался чуть ли не до слез.
– Встань, братец, и налей нам вина. Вместе мы скрутим голову Пауку, как паршивой курице…
Вечер закончился на отличной ноте. Мы опять наклюкались, допив все вино, и обсудили много важных моментов, о которых я даже не подозревал. Шотландец оказался еще тем хитрецом, и я, ложась спать, был уже гораздо более уверен в успехе своей миссии. Касаемо ее первого этапа. А вот как вытащить Жанну? В общем, пока не знаю… Но вытащу обязательно.
Глава 9
– Базиль, отдай распоряжение сейчас же начинать работу. – Отец сидел в кресле в маленьком кабинете и отдавал распоряжение коренастому горбуну в черных одеждах. – Каким образом перестроить часовню, ты знаешь.
– Не сомневайтесь, ваша светлость. Все будет выполнено точно по вашим указаниям. – Горбун низко поклонился. – Через седмицу работы закончат.
– Я не сомневаюсь, Базиль. В ком угодно, только не в тебе, мой добрый друг. Я знаю, что скоро к замку подойдут войска Паука, но я отдал распоряжение не сопротивляться и сдать его по первому требованию, дабы избежать ненужных жертв и разрушений.
– Я в курсе, ваша светлость; очень мудрое решение. – Горбун опять поклонился. – Разрешите мне идти?
Я сидел рядом с отцом и ловил каждое слово, прекрасно понимая, что опять вижу сон, и боялся даже пошевелиться, чтобы не проснуться.
Как только горбун вышел, отец повернул голову ко мне и сказал:
– …ваша милость, ваша милость… вставайте. Кто-то сюда едет…
– Все-таки ты зараза, Тук… опять не дал досмотреть. – Открыл глаза и чуть с досады не врезал шотландцу по морде. – Кто там едет? Зачем?
– А я откуда знаю… – Тук на всякий случай немного отодвинулся. – Его пока только слышно, но еще не видно.
Я прислушался… действительно к нам кто-то приближался, пьяно горланя фривольную песенку про белошвейку Мари и артель лесорубов.
– Ну и чего ты переполошился? Это какой-то пьянчужка… Подожди, подожди… – Я прислушался, голос показался мне очень знакомым. – Туды ж твою в качель! Тук, мигом в кусты – и взять живьем эту скотину…
Я узнал голос! Симон! Сволочь Симон! Симон, сбежавший из приюта и предавший меня и приора Иакова. Ублюдок… Есть все-таки Бог на небе…
На поляну, треща ветками, выехал большой упитанный мул. Верхом на нем сидел мертвецки пьяный Симон, горланил песню и что-то прихлебывал из оплетенной соломой глиняной бутыли.
Увидев лошадей, Симон недоуменно потряс головой и тут же вылетел из седла, выбитый из него мощным ударом. Тук, неслышно появившись из кустов, с одного удара послал бывшего послушника в глубокий нокаут.
– Отличный удар, дружище, теперь вяжи его… Да, и мула тоже не забудь привязать… пригодится, – приказал я Туку, чувствуя, как сердце наливается радостью и одновременно бешеной злобой.
Шотландец спеленал Симона, посадил спиной к дереву, затем плеснул ему водой в лицо.
– А… Что… Зачем… – Симон таращил глаза, ничего не понимая.
– Хватит мычать, скотина. Давай rasduplyaisya, padla… – Я приподнял ему голову, просунув под подбородок кинжал. – На какие денежки гуляешь, ублюдок? На тридцать сребреников?
Симон потряс головой и наконец узнал меня, а затем и Тука, поигрывающего мечом.
– А-а-а… Зачем… Не может быть… Ваша милость… – с ужасом завыл бывший послушник и несколько раз подряд громко испортил воздух.
– Тьфу, свинья. Тук, угомони его… только пока не до смерти… – Я отошел в сторону и отвернулся.
Раздался звук сильного удара, затем еще один. Симон взвизгнул и затих. Трясущийся крупной дрожью, с подбитым глазом и расквашенным носом, послушник представлял собой совсем печальное зрелище, а в довершение ко всему он еще и умудрился обмочиться. Мерзость… тварь, слабоват оказался на расправу. Ну ничего, мы еще даже не начинали…
– Ва… в-ваша мил-л-лость… Не надо!.. Христом Богом молю, не н-надо… – Симон зарыдал, пуская сопли и слюни.
– Ответь мне на один вопрос, сволочь. Зачем?
– Н-не знаю… Бес попутал…
– Как ты меня узнал, сволочь?..
– Видел раньше с вашим батюшкой… и разговор ваш с приором тоже подслуша-а-ал… Не губите, ваша милость…
– Кому доносил?
– Не-э-э… Н-не знаю… Добежал до лагеря и потребовал у часовых отвести к главным… Привели в палатку, там было много людей… Потом в другой палатке еще один кабальеро… Его все называли Гийомом и бароном… Допросил меня и выдал награду… Обманул, сволочь… Дал всего три золотых франка… Остальное обещал потом, но солдаты вытолкали меня взашей…
– Опиши мне этого барона, – потребовал я.
Скорее всего, это был де Монфокон, которого я знал только по голосу. Барон умудрился сбежать, так и не показав лицо.
Кольнул Симона кинжалом.
– Описывай барона, скотина. Приметы, одежду… Всё.
– Высокий, как вы… Очень смуглый… Глаза как у змеи холодные и под правым старый шра-а-ам… – Симон, недоговорив, опять зарыдал.
– Клянусь апостолом Павлом, я выпущу тебе кишки… – Тук со всей силы двинул послушника эфесом палаша по голове. – Отвечай на вопросы его милости…
– В корацину… В корацину, крытую алым бархатом, был одет… Лицо худое, губы тонкие…
– Цвет волос?
– Черные… черные… до плеч, ваше сиятельство…
– Все, закрой рот…
Я отошел и позвал к себе Тука.
– Мне от него больше ничего не надо. Твои предложения?
– Повесить сволочь! – решительно заявил шотландец. – Только дозвольте, я над ним немного поработаю.
– Пытать? – Немного поколебался: слишком заманчиво было посмотреть на муки урода, и все-таки я отказался. – Не надо, дружище. Мы не палачи. Тащи веревку…
В очень многих прочитанных мною книгах герои, свершив справедливую месть, долго разглагольствовали на тему того, что отмщение все же не принесло им полного удовлетворения… А мне принесло! Абсолютное и полное удовлетворение!
Когда предатель задергался на веревке, на душе стало очень спокойно и даже радостно. И нечему удивляться, вся моя псевдоцивилизованность испарилась еще в первый день пребывания в этой эпохе, и я не могу сказать, что особо сожалею о ней. Мне все нравится…
С настроением позавтракали и отправились в путь. Спустя несколько часов показался донжон[89] замка Бюзе.
Приехали.
Замок стоял на высоком холме, немного в стороне от одноименного поселения. Старинный, еще норманнской постройки, он смотрелся величественно и красиво на фоне неба и подавлял своей мощью окружающую местность.
До него оставалась еще почти лига, но мы уже свернули с дороги в лесок. Согласно моему плану, вместо бастарда д’Арманьяка дальше продолжал путь святой отец Фома. Фра Фома из ордена доминиканцев.
Мул, случайно нами приобретенный, оказался кстати, и я, переодевшись в облачение доминиканца, еще раз обговорил с Туком план действий, взгромоздился в седло и двинулся в путь.
Сняв доспехи и оставив оружие, почувствовал себя голым как младенец, не удержался и все-таки прицепил под рясу мизерикорд. Больше для собственного успокоения. Если меня раскроют, не поможет и целый арсенал. Останется только вежливо поздороваться с палачом… и попрощаться.
План был достаточно простым. Тук оставался с лошадьми в лесу, а я проникал в замок, благо повод был достаточно законным. А дальше… дальше только могу догадываться. Разведаю обстановку, посчитаю охрану… Нет, даже не буду гадать. Все по обстановке… Экспромтом.
Мул размеренно потрусил по дороге, а я, натянув капюшон поглубже, принялся изучать окрестности.
Страха не было. Вообще. Почему, сам не знаю. Не хочу даже задумываться над этим. После переноса я очень изменился… Даже не так. Попробую сформулировать по-другому. Я очень сильно вжился в свой новый образ. До такой степени, что остаточная эмоциональная связь с прежним обитателем нового тела практически меня в него и превратила. Да, я мыслил как Александр Лемешев, но уже был бастардом д’Арманьяком. Пусть так… жаловаться не собираюсь, да и некому. Еще раз повторюсь – меня все устраивает.
По дороге прошли несколько крестьян, как будто сошедших с картин средневековых художников, несущие на спинах вязанки хвороста. Встретилась довольно симпатичная девушка, погонявшая осла с притороченными корзинами. Все они низко мне кланялись, а я важно их благословлял. Из образа вроде не выпячивался, крестьяне на первый взгляд воспринимали благословения как положено. Девушка даже руку поцеловала. Эх, разложить бы ее прямо на травке и принять обстоятельно, по расширенной программе исповедь… Да нет времени… Ничего. В первом же борделе наверстаю.
Ничего трудного. Подумаешь, святой отец Фома… Надо будет – самого папу римского сыграю. Есть, правда, одно достаточно серьезное несоответствие образу. Тонзура. Выбривать ее я наотрез отказался, рассчитывая спрятать шевелюру под капюшоном. Не будут же меня обыскивать и раздевать… Кроме того, Тук пояснил, что это достаточно обычное явление – отсутствие рукотворной лысины у монасей. Должно прокатить…
Жанна де Фуа, я еду за тобой…
Еще раз прислушался к себе – и вдруг, как по мановению волшебной палочки, окружающий пейзаж сменился фруктовым садом… Что за хрень…
Вцепился в луку седла от неожиданности… а оказалось, что я сжимаю подлокотник резного кресла. В недоумении посмотрел вокруг и обнаружил, что нахожусь в цветущем фруктовом саду и сижу в кресле напротив очаровательной девушки со светло-русыми, дивно красивого золотистого оттенка волосами. В кремовом, расшитом жемчугом платье, затянутом золотистым пояском под самой грудью. Треугольный вырез был задрапирован прозрачной тканью, не столько скрывавшей, сколько подчеркивающей очаровательную выемку на груди.
– Магда, я не вижу Фике. Эта несносная собачонка опять куда-то запропастилась. Найди ее, она где-то в саду, – обращалась девушка к пышнотелой женщине в глухом черном платье.
Дождалась, пока женщина с поклоном удалится, и повернула ко мне свою красивую головку.
– Жан, вы необычно молчаливы сегодня. Я требую, чтобы вы начали улыбаться.
– Ваше желание, контесс, для меня закон, – склонил я голову в поклоне.
Каким-то странным образом я говорил и одновременно наблюдал за сценой со стороны. К примеру, видел, что маленькая левретка[90], которую якобы ищет камеристка Магда, преспокойненько сидит позади моего кресла и никуда сбегать не собирается.
Девушка довольно улыбнулась и кокетливо поправила локоны, выбивающиеся из-под прозрачного покрывала, стянутого на лбу золотой диадемой.
– Мне скучно, Жан: ваш отец постоянно в разъездах и некому даже почитать мне перед сном. Вы же умеете переводить с итальянского на человеческий?
– Да, моя госпожа. – Я опять склонил голову.
– Прекрасно. – Девушка весело и звонко, как колокольчик, рассмеялась. – Вы будете сегодня вечером переводить. Намедни мне прислали из Рима очень интересную книгу, некого Боккаччо…
– Всегда к вашим услугам, контесс…
– Прекрати, Жан. – Девушка притворно рассердилась и топнула ножкой в парчовой туфельке. – Называй меня просто Жанна. Не забывай: я твоя мачеха и ты должен мне повиноваться во всем…
Видение исчезло так же внезапно, как и появилось. Я ошеломленно обнаружил, что опять сижу верхом на муле. Даже ущипнул себя… Не сплю; значит, не сон. Что за черт… Открыл флягу, смочил ладонь и протер лицо… Твою же мать, опять проделки бастарда.
Видение поражало своей правдоподобностью и четкостью образов. Я даже разглядел тоненькую пульсирующую голубую венку на высокой грациозной шее девушки…
Стоп! Это же Жанна де Фуа… Три тысячи чертей, она же меня соблазняла! Очень непосредственно и невинно, но соблазняла, и ее усилия нашли отклик. Возбуждение осталось и после видения. Даже вернувшись в реальность, я все еще ее хотел: в паху все скрутило тянущей сладкой болью…
– Да не может же быть… – опять плеснул водой в лицо.
Клятый бастард меня скоро с ума сведет. Сны, видения… прямой путь в дурку… не знаю, есть «желтые дома» в Средневековье или нет. Надо постараться взять себя в руки…
Вдруг впереди на дороге показались клубы пыли, и скоро я различил нескольких всадников, усиленно погонявших лошадей. Немного насторожился, но особого значения не придал. Мало ли кто едет… Я монах, божий человек, что с меня взять?..
Через несколько минут четыре латника осадили разгоряченных коней возле меня и, подняв тучу пыли, загородили мне дорогу. Здоровенный усач в хауберке рыкнул с седла:
– Монах?
– Отец Фома, из общины братьев проповедников, – скромно представился я, стараясь отвечать спокойно и благостно, – следую в замок Бюзе, к капеллану отцу Варсонофию с письмом от приора Иакова.
– Тебя-то нам и надо, – обрадовался усач. – Следуй за нами, фра Фома, да не отставай, а то пришпорю твоего мула копьем.
– Куда? – выдавил я из себя вопрос.
На такое развитие событий я совсем не рассчитывал. Похоже, экспромты начинаются с самого начала. Ну, хоть голову не рубят и руки не вяжут, уже хорошо…
– Туда, куда ты и направлялся, монах. В замок. Там тебе все объяснят. Вперед, отче, и поспешай, иначе поедешь кверху задницей, поперек моего седла, – гаркнул усач и, не вдаваясь в долгие объяснения, развернул и пришпорил коня.
М-да… Даже не знаю, что сказать… Воспримем случившееся как данность. Все равно в замок и направляюсь. Вообще-то меня особо никто и не спрашивает…
Четверть часа усиленно погонял мула, стараясь сильно не отставать от латников. Наглотался пыли, полностью отбил себе задницу – мул скакал ужасно тряско, – но успел.
Замок вблизи оказался еще величественнее, но, к моему удивлению, не таким большим, как показался сначала. Не очень разбираюсь в фортификации, но это, скорее всего, изначально был бастион, уже впоследствии перестроенный в замок. Четырехугольной формы, по углам башни. Стены высоченные, с большими машикулями[91]. Перед подъемным мостом – пара башенок барбакана[92]. Такой замок непросто взять даже правильной осадой, не то что с налету.
Подвесной мост оказался опущен, а крепостные ворота открыты. Герсу[93] как раз начали поднимать.
– Шевелись, монах, шевелись… – погонял меня усатый и неожиданно огрел моего мула плетью.
Иоф (я успел назвать своего мула, по примеру Тиля Уленшпигеля, Иофом) жалобно заржал, рванул с места и внес меня в замковый двор, чуть не скинув с седла. Я с трудом остановил бедное животное и спрыгнул на землю, собираясь попросту набить морду наглому латнику, но меня остановил зычный голос:
– Святой отец, не горячитесь. Подойдите ко мне.
Я обернулся и чуть не столкнулся со средних лет рослым кабальеро в золоченой кирасе и щегольском малиновом берете.
– Не тратьте свои усилия попусту, падре. Солдаты грубы по сути своей и недостойны вашего внимания. – Кабальеро слегка поклонился. – Я виконт Гастон дю Леон.
– Отец Фома, из братства отцов проповедников ордена Святого Доминика. – Я сдержанно кивнул, хотя злость продолжала сдавливать горло, и мне все еще очень хотелось прирезать усатого латника. – Потрудитесь объяснить мне, виконт, с какой стати ваши солдаты захватили меня столь бессовестным образом.
– Подождите, святой отец, я вам скоро дам ответы на все ваши вопросы. – И кабальеро отошел к подбежавшему низенькому толстяку в коричневой одежде горожанина.
Я, пользуясь возможностью, прислушался.
– …ничего не могу… ваша милость… – Толстяк разводил руками и тряс головой так, что его массивный красный нос колыхался, как курдюк овцы на бегу. – Кровотечение… часы сочтены…
– Я прикажу тебя повесить на крепостных воротах, собака… – Виконт в ярости вырвал кинжал из ножен. – Ты же клялся…
– …плод… нельзя предусмотреть… – Я улавливал только обрывки фраз, но ясно видел, как толстяк в отчаянии бухнулся на колени и попытался обхватить ботфорты виконта.
Аптекарь одним своим видом вызывал омерзение: остроконечная голова, покрытая редким рыжеватым пушком, тоненькие кривые ножки и как противовес выпирающему брюху – обширный рыхлый бабский зад.
Вдруг очень захотелось, чтобы кабальеро с размаха двинул его сапогом в морду…
– Оставьте его, Гастон… – Во дворе появился новый персонаж.
Еще один кабальеро, только в алой корацине. Худой, с наглым презрительным выражением на лице. Он был уже здорово навеселе и продолжал вливать в себя вино из глиняной бутылки. Кабальеро рыгнул, покачнулся и выдал глумливым тоном:
– Этому ублюдку и подстилке Арманьяков самое место в аду… Так что аптекарь сотворил благое дело, отправив их туда разом.
– Еще одно ваше слово, барон Гийом де Монфокон, и мы скрестим клинки! – Лицо дю Леона исказилось от ярости. – Потрудитесь уйти, я приказываю вам как сенешаль[94] округа.
Барон! Де Монфокон! Рядом! Стоит сделать всего несколько шагов и всадить клинок чуть выше горжета…
Рука сама потянулась под сутану за мизерикордом, и только диким усилием воли я смог ее остановить.
– Ладно, ладно, Гастон… уже ухожу… – миролюбиво забормотал барон, но я заметил, как блеснули ненавистью его глаза. – Право слово, не стоит нам ссориться… одно же дело делаем…
Де Монфокон развернулся и, пошатываясь, скрылся в пристройке к донжону.
– Итак, фра Фома, – кабальеро обернулся ко мне, – насколько я понял из объяснения сержанта, вы сами следовали в замок. С какой целью?
– У меня письмо к отцу Варсонофию, вашему капеллану. – Я достал письмо и показал его дю Леону. – Письмо от приора нашего ордена.
– М-да… Воистину удачнейшее и одновременно нелепейшее совпадение… – Кабальеро озадаченно повел головой.
– Я жду ваших объяснений, виконт, и если их не последует, о случившемся будет извещен генерал нашего ордена, – едва сдерживая себя, сквозь зубы процедил я.
На самом деле по обрывкам разговора я уже примерно понял, что случилось, но все равно гнал свои догадки прочь, боясь, что случилось непоправимое.
– Отец Варсонофий в результате нелепейшего случая умер, – досадливо кривясь, объяснил виконт. – Он, будучи под воздействием горячительных напитков, упал со стены замка. Так что вы не сможете выполнить свою миссию. Однако нам необходимы ваши услуги, святой отец.
– Что вы от меня хотите?
– Вы просто исполните свой долг. Примете исповедь от одной особы и отпустите ей грехи… Увы, к моему величайшему сожалению и не по моей воле, эта особа сейчас при смерти. Если Господь не явит чудо, то вам еще придется совершить погребальный ритуал.
– Ведите… – не стал я тратить время на лишние разговоры.
Не было больше никаких сомнений… Эти твари меня опередили… Видит бог, я отомщу, отомщу так, что содрогнутся небеса…
Поднялись по винтовой лестнице на самый верх башни. Виконт открыл маленькую дверцу и жестом руки приказал удалиться аптекарю, успевшему забежать в комнатку впереди нас и теперь демонстрирующему показное усердие, сидя на скамеечке и щупая пульс у смертельно бледной женщины, лежащей на кровати.
– Контесс, – виконт поклонился, – я выполнил ваше желание и свой долг христианина. Священник со мной.
Женщина… скорее, девушка лежала без движения с закрытыми глазами, разметав по подушке веером золотистые волосы. Она попыталась что-то сказать, едва пошевелив начавшими синеть губами, но не смогла и только чуть кивнула головой.
У меня все поплыло перед глазами…
– Жан… Жан… Жан… – Девушка крепко сжала бедра и, ускоряясь, принялась скакать, как дикая амазонка на необъезженном жеребце, размахивая головой и хлеща меня по лицу спутанной гривой волос. Разогнавшись до невероятного темпа, она вдруг хрипло вскрикнула и, содрогнувшись, упала мне на грудь.
На несколько секунд замерла и откатилась в сторону. Я убрал прядь волос с ее покрытого испариной лба и поцеловал в губы.
– Я тебя люблю, Жанна… и всегда любил…
– Я знаю… – Девушка торжествующе улыбнулась и укусила меня за губу. – Ты гораздо лучше, чем твой отец…
– Не говори так…
– Но это правда… – Жанна опять вскарабкалась на меня. – Надо повторить, милый. Я хочу быть уверена, что зачала…
– Жанна! Не усугубляй наш грех…
– Молчи. – Девушка прижала пальчик к моим губам. – Я все делаю правильно. Роду Арманьяк нужен наследник. Мое предназначение – родить Арманьяка, и я его рожу в положенный срок, наперекор всему. А если один Арманьяк должен в этом деле помочь другому Арманьяку, то так решил Господь. Я молилась, и мне было откровение. Но… Жан… я делаю это с удовольствием, так как тоже полюбила тебя…
Сознание внезапно вернулось, и я опять увидел комнатку с ободранными стенами, едва прикрытыми ветхими гобеленами, грубую кровать и Жанну…
Мою Жанну…
– Выйдите все, – взвыл я, стараясь не потерять сознание от всего произошедшего.
– Я не могу их оставить наедине. – В комнатку ввалился де Монфокон. – У меня на этот счет есть совершенно ясные приказы.
– Вы мне мешаете совершать церковное таинство. Вы же прекрасно знаете, что я должен остаться наедине с этой женщиной, и свидетелем исповеди может быть только Господь Бог! – Я чуть не вцепился барону в глотку, наяву почувствовав, как поддаются под моими пальцами его шейные позвонки.
– Хватит блеять, монашек, приступай к делу, иначе эта сука помрет без причастия. Меня вынесут из этой комнаты только мертвым. – Монфокон гнусно рассмеялся и влил в себя еще вина из бутыли.
– Барон, вы недостойны носить золотые шпоры. – Гастон дю Леон сделал шаг вперед и швырнул свою перчатку к ногам де Монфокона. – Имею честь сегодня в час пополудни скрестить с вами клинки.
– Ну что же. Я с удовольствием снесу вам голову, виконт… Нет, скорее всего, я пожалею вас. Голову вам снесет палач за измену. – Лицо барона исказила злобная гримаса, и он зловеще расхохотался. – Но это будет чуть позже. Пока эту суку не исповедуют, я не выйду из этой комнаты.
Я остановил дю Леона, потянувшего из ножен рапиру.
– Да будет так, виконт. Я совершу должное, даже в присутствии этого кабальеро. Вы же с аптекарем должны покинуть нас.