Зелёный король Сулицер Поль-Лу

В сентябре минуло пять месяцев со дня его поступления на службу. Диего хорошо изучил своего хозяина и сделал вывод, что этот очень богатый, умный, образованный, с изысканными манерами и утонченным вкусом человек – самый настоящий негодяй. По части подлости ему не было равных даже в его окружении.

Диего всегда обращался к патрону с исключительной вежливостью:

– Сеньор, известно ли вам хоть что-либо о Кандинском? Лично я считаю его потрясающим художником.

Эрих Штейр бросил на картину абсолютно равнодушный взгляд, но воскликнул:

– Да, это восхитительно!

Он тут же вышел на улицу и с гораздо большим интересом принялся разглядывать проходящих сеньорит. Здесь же, на улице, стоял лимузин Штейра с водителем и телохранителем. Он жил не в Буэнос-Айресе. Как только он приехал в Аргентину, то тут же купил себе роскошное ранчо в окрестностях Кордовы. Диего принимал в процедуре покупки самое активное участие. Через несколько дней в поместье доставили бессчетное количество ящиков, содержимым которых были бесценные сокровища. Диего Хаас, очень гордившийся своим безразличием к ценностям мировой культуры, пришел в неудержимый восторг, увидев столько шедевров. Видно было, что Штейр решил обосноваться в Латинской Америке надолго. В Аргентине он организовал специальную контору, где стал главным консультантом по капиталовложениям своих несчастных соотечественников, сбежавших из Европы. Честно говоря, Хааса мало волновало наигранное сочувствие Штейра, который был не настолько глуп, чтобы действительно оказывать помощь. Штейр был сволочью, а Диего всего лишь добросовестным секретарем. Вместе они объездили всю Аргентину, Венесуэлу, Чили и Колумбию.

Владелец пяти полотен известных художников наконец согласился их продать. Об этом Алмейрас сообщил Штейру 5 ноября 1947 года. Эрих Штейр в сопровождении Диего Хааса выехал в Колумбию якобы на деловую встречу, хотя главной целью была покупка картин. На следующий день они прибыли в Боготу.

Диего сидел на заднем сиденье автомобиля рядом с адвокатом.

– Не люблю я все эти города. К примеру, Богота внушает мне ужас, не лучше впечатления от Сантьяго и Каракаса, а Асунсьон вызывает чувство омерзения. С большим трудом я переношу даже Буэнос-Айрес. Я могу терпеть только Рио, хотя там не говорят по-испански.

– Будьте так любезны, закройте рот, вы слишком болтливы, – попросил Штейр преувеличенно любезным тоном. Он читал какие-то документы, держа папку на коленях. За рулем сидел колумбиец с профилем черепахи. Справа от него расположился телохранитель Штейра, некто Груббер, который, по глубокому убеждению Хааса, был тупее коровы. Диего не смущало то, что Эрих Штейр попросил его заткнуться. Он продолжал свой треп:

– Я не успел познакомиться с Европой так, как хотел. Когда вы, нацисты, стали заниматься там туристическим бизнесом, я почти уговорил Мамиту – мою маму дать мне денег, чтобы годик-другой пожить в Париже. Но не получилось, именно поэтому я также считаю себя жертвой Третьего рейха.

– У вас очень глупые шутки, Хаас. Еще одна, и я дам указание Грубберу набить вам морду. Будьте уверены, он сделает это с превеликим удовольствием.

Час назад в аэропорту Боготы Эльдорадо произвел посадку самолет, прибывший из Каракаса. Трое прилетевших этим рейсом мужчин тем временем уже подъезжали к центру города. Был пятый час утра. В Боготе было холодно, моросил мелкий дождь, сказывалось местоположение столицы – более двух с половиной тысяч метров над уровнем моря.

Мужчины сразу же направились в отель, расположенный рядом с дворцом Сан-Карлос (здесь когда-то проживал Боливар). Портье подал Штейру записку. Она была на испанском языке и подписана неким Энрике Хаардтом. В переводе Диего она гласила: «Если вы по-прежнему желаете купить эти картины, то меня вы можете найти после шести вечера по адресу: карреро де Бакато, 8, в квартале Чапинерро».

Вначале Штейр подумал, что займется этим завтра, однако желание увидеть полотна пересилило, и он решил ехать сегодня же.

В восемнадцать пятнадцать они подъехали по указанному адресу. Квартира находилась в недавно построенном жилом доме. Было видно, что он еще не полностью заселен.

Однако, едва они подошли к входной двери, появился мужчина и подтвердил, что в квартиру на шестом этаже жилец уже въехал. Это сеньор Энрике Хаардт, он недавно прошел к себе.

На первом этаже дома располагался узкий холл. Здесь была комната привратника и две лестницы. Одна из них вела в подвал, а другая – из шести ступенек – на второй этаж. На этом этаже был еще один холл с большой площадкой для двух лифтов и запасная лестница.

Первым, как обычно, опережая шефа метра на три, шел Груббер. Он первым и подошел к лифтам. Диего Хаас немного задержался, поскольку приостановился поговорить с привратником, который показался ему довольно странным.

Хаас спокойно шел по лестнице и подходил уже к площадке на втором этаже, как вдруг совершенно неожиданно раздались три оглушительных выстрела. Он стал лихорадочно соображать, что ему делать: исчезнуть под видом того, что он бежит за помощью, или действительно звать на помощь. Но дальнейшие события не оставили ему выбора: перед ним, словно из-под земли, возникла высокая фигура молодого человека, который приказал ему по-испански:

– Немедленно вызовите привратника, здесь произошел несчастный случай.

Привратник уже сам спешил сюда, так что звать его не пришлось. В этот момент Диего вспомнил, что есть еще шофер-колумбиец. Однако тот выстрелов не слышал, поскольку наружная дверь была заперта. Незнакомый молодой человек с пистолетом в руке был абсолютно спокоен, поэтому Хаас также успокоился и преодолел еще несколько ступенек.

На площадке второго этажа, прислонившись к металлической двери одного из лифтов, лежал мертвый Груббер. Из раны на затылке тонкой струйкой вытекала кровь.

В нескольких метрах от мертвого охранника стоял Эрих Штейр. Он был невредим, но перепуган до смерти. На его лице застыло выражение удивления, смешанного с ужасом.

– Ложись на пол, – услышал Хаас команду и выполнил ее, как и появившийся на площадке привратник. Длинная худая рука парня с пистолетом принялась обыскивать Хааса.

– У меня оружия нет. Я его боюсь. Я могу пораниться даже маникюрными ножницами.

– Если вы будете вести себя смирно, то останетесь целы, – спокойно сказал ему незнакомец.

– Я буду тих, как ангел, и согласен пролежать весь вечер вот так, на животе, – произнес Диего со всей убедительностью, на которую только был способен.

На всякий случай незнакомец обыскал и привратника. В событиях наступила недолгая пауза. Незнакомец заговорил на немецком:

– Ну что, Эрих Штейр, ты узнал меня?

– Да, Реб Климрод, хотя ты и сильно вырос.

– Она погибла в Белжеце, Эрих. Там же погибли мои сестры. Это по твоей команде их отправили в Белжец или же эсэсовцам из Львова было предоставлено право выбора?

– Лагерь я специально не выбирал. Реб, молодой блондин, которому ты приказал лечь на пол, знает немецкий, поэтому он все понимает. Тебе придется его пристрелить.

– Я был в замке Хартхайм.

– Я приказал Эпке показать тебе фотографии перед тем, как тебя убить. Надеюсь, ты их видел.

– Да, видел.

– Как тебе удалось меня разыскать?

– Благодаря тебе же, вернее, той почтовой открытке, которую ты прислал жене из Буэнос-Айреса, чтобы сообщить, что добрался благополучно. Однажды ночью я обыскал ее квартиру и нашел открытку. Вначале я не обратил на нее должного внимания, но потом вспомнил имя Тарантелло. Именно так звали героя твоей пьесы.

– Да, оказывается литературный талант иметь небезопасно. У тебя действительно есть полотна Клее, Марка и Марке?

– Нет, с тех пор как ты их украл. Сейчас, Эрих Штейр, ты отправишься в правый лифт.

– Реб, все это в Кордове, и если ты дашь мне время, то я все верну. Абсолютно все.

– Я велел тебе идти в лифт.

– Но если я умру, ты не вернешь то, что принадлежало твоему отцу. А ведь ты, Реб, боготворил отца и его картины.

Раздался выстрел. Диего Хаас вздрогнул и приподнял голову. Он увидел, что Штейр по-прежнему стоит, но только на левой ноге, поскольку пуля раздробила ему правое колено.

– Не заставляй меня просто пристрелить тебя, это тебе не удастся. Делай то, что я сказал, – заходи в лифт.

Ковыляя, Эрих Штейр направился к лифту.

– Вы действительно говорите по-немецки?

Диего Хаас сразу даже не сообразил, что вопрос относится к нему, поэтому не успел солгать.

– Да, свободно, – ответил он. – Но я всегда ездил в Европу только для того, чтобы посмотреть, что у европейских дам под юбками.

Он поднялся и сел. Теперь он впервые увидел лицо человека, которого патрон называл Реб Климрод. Черты лица этого юноши были искажены гримасой ненависти и отвращения. Однако голос его, отдающий приказания, оставался фантастически спокойным:

– Встаньте и подойдите сюда поближе.

Хаас подошел к кабине лифта. Ее стены были сделаны из стальных пластин. Кабина была открыта. На стене на уровне глаз висели три фотографии с мученическим изображением инвалида-мужчины. Человек ползал по полу подвала, а его рот кривился в страдальческой гримасе. Было понятно, что человек задыхается.

– Это мой отец, Иоганн Климрод. У тебя, Эрих, будет время хорошенько рассмотреть эти фотографии.

Штейр шагнул в кабину и упал на пол в углу. Он еще пытался что-то сказать, но металлическая дверь закрылась, и щелчок замка заглушил звук его голоса.

В двери было маленькое застекленное окошечко. Очень скоро в нем показалось лицо Эриха Штейра. Хаас видел, как шевелятся его губы, произнося никому не слышные звуки.

– Как вас зовут?

– Диего Хаас.

– Отойдите и сядьте там, где сидит привратник. Хотя он вовсе не привратник, поэтому ни за что не отвечает. Сидите оба смирно, и гарантирую, что вы останетесь невредимы.

Реб Климрод принялся действовать. Из кабины второго лифта он достал холщовую сумку и электропровода. Его приготовления на несколько секунд прервались. Диего видел, как у парня задрожали губы, казалось, он сейчас расплачется. Но это была секундная пауза. Юноша сосредоточенно подключал провода, а по тыльной стороне его левой ладони стекала тоненькая струйка крови. Диего увидел в рукаве куртки окровавленную дырку и понял, что парня задела пуля, выпущенная Груббером.

Парень подключил провода, потрогал металлические стенки. Затем он отошел и посмотрел в стеклянное окошечко. Все происходило в абсолютном молчании. Через некоторое время он подозвал к себе Диего и приказал дотронуться до стенок лифтовой кабины.

Хаас протянул свою дрожащую руку и притронулся к металлу. В то же мгновенье он ощутил, как сильно разогрелся металл, и тут же отдернул руку.

– Это еще только начало, – произнес Реб Климрод своим мечтательным голосом. – Ровно через минуту металл раскалится докрасна.

Парень нажал на кнопку, и металлическая кабина лифта тронулась с места и медленно, почти незаметно, поползла вверх. В это время Климрод достал из второй холщовой сумки серебряные подсвечники и свечи.

Он вставил свечи в подсвечники и расставил их прямо перед раскаляющейся кабиной лифта.

Диего Хаас не отважился заглянуть теперь в окошечко, он лишь молча наблюдал за сосредоточенными действиями парня.

– Восемь подсвечников и восемь свечей, – произнес Реб Климрод. – По две на каждого члена моей семьи…

Он зажигал одну свечу за другой. Видно было, что Штейр смотрит в окошечко. Его лицо словно расплавлялось, а глаза от дикой боли вспыхнули, как две свечи. Диего видел, как Штейр пытается что-то сказать, но уже не может.

Реб стоял у свечей на коленях, склонив голову, и говорил что-то нараспев на языке, которого Диего Хаас не знал.

Когда Климрод замолчал и поднял голову, то раскаленная кабина лифта уже уехала высоко вверх, а над догорающими свечами возникла пустота. Диего Хааса охватил ужас, он задрожал и даже на некоторое время отключился от происходящего.

Он пришел в себя лишь от приказа Реба Климрода:

– Встаньте оба и спускайтесь вниз.

Они бежали вначале по короткому пролету, а затем по лестнице, выходящей во двор. Здесь они и наткнулись на шофера-колумбийца.

Реб Климрод выстрелил дважды. Пули просвистели над головой мужчины, не пожелавшего служить мишенью. В спешке они заскочили в квартиру привратника. Пришлось запереть его в шкафу. Из квартиры они выбрались через запасную дверь, ключ от которой оказался у Климрода. В этот раз они очутились в маленьком переулке, где их поджидал «фольксваген».

– Надеюсь, вы умеете водить машину. Садитесь за руль, у меня ранена рука, – приказал Диего Реб.

Послышался топот – это бежал шофер Эриха Штейра. Пуля разбила зеркало заднего вида и рикошетом задела правое крыло. Не целясь, Климрод выстрелил в ответ. Было заметно, что он не особо стремится поразить цель.

– Трогайтесь немедленно, прошу вас.

Пули еще свистели, но Хаас, развернувшись на полной скорости, вывел машину из-под обстрела. Они выскочили на улицу Каракаса. Немного отдышавшись, Диего спросил:

– Куда дальше?

– В аэропорт.

– Лучше не рисковать. Шофер, видимо, уже сообщил в полицию, а сеньор Штейр имел здесь влиятельных друзей.

– В аэропорт! – твердо произнес Климрод.

– Это значит – волку в пасть, – не удержался все же Диего.

Первый шок от того, что увидел и пережил Хаас, уже прошел, и он снова стал самим собой.

– Что вы читали, стоя перед свечами?

– «Кадиш» – еврейскую заупокойную молитву.

– Значит, вы еврей?

– Сейчас нет, но еще недавно был им, – ответил Климрод и тут же закричал во весь голос: – Стойте!

«Фольксваген» выезжал на широкую площадь, а наперерез ему мчались две машины военной полиции.

– Разворачивайтесь побыстрее, прошу вас, – торопил его Климрод.

– Называйте меня просто Нуволари, – ответил ему Диего и сделал такой бешеный разворот, словно это была последняя в их жизни поездка. «Конечно, она запросто может быть последней, разве ты этого не понимаешь, ты, трижды дурак!» – про себя ругался Диего, а сам на полной скорости мчал в сторону ипподрома Техо. Теперь для него наступили самые яркие минуты в его достаточно однообразной жизни. Справа и слева также мчались машины, но Диего с легкостью обгонял их, словно это была лихая гонка на авторалли. Она продолжалась ровно до той секунды, когда по приказу Климрода ему пришлось нажать на педаль тормоза. Он даже не понимал, что происходит, а всего лишь повиновался командам тихого, спокойного голоса. Через несколько мгновений он оказался за рулем грузовика. Он мчал в западном направлении и усмехался, видя, как полицейские машины преследуют «фольксваген»…

Они проехали по шоссе совсем немного, когда дорога перешла в крутой и скользкий от грязи спуск. Дело в том, что пошел сильный дождь. Сквозь серую пелену фары грузовика с трудом выхватывали то темную стену заросшей лесом скалы, то чернеющую бездну пропасти. Не меньше десяти раз Диего пришлось использовать экстренное торможение, понимая, что в любое мгновение грузовик может снести в бездну. Только чудом ему удавалось справиться с управлением. «Если я не смогу остановиться, это будет твое последнее падение, Диегуито!» – говорил он себе, слушая визг тормозов.

Только через несколько часов этого безумного спуска грузовик неожиданно уперся в скалу и остановился на крошечной площадке.

Из кабины грузовика Реб и Диего выпрыгнули одновременно. В скале, отделяющей площадку от пропасти, они увидели небольшую нишу, а в ней позолоченную статую пресвятой Девы, у подножия которой стояли букеты цветов и иконки. Так водители грузовиков благодарили Мадонну за то, что она охраняла их от падения в пропасть во время опасного для жизни спуска.

– Мне все понятно, – весело воскликнул Диего. – Но ведь и я неплохой водитель…

Когда он повернул голову, то увидел, что Реб плачет, прислонившись к скале.

Они еще дважды останавливались в пути, а через четыре часа добрались до маленького городка Вилья-Висенсио, расположенного в двух километрах от Боготы. Во время безумной гонки между ними установилось странное взаимопонимание.

– Ответьте мне, пожалуйста, куда же мы все-таки едем? – спросил Климрод.

Диего пребывал в прекрасном расположении духа. Он рассмеялся и сказал:

– Я не отличаюсь большими познаниями в области географии, так же, впрочем, как и в других науках. Моя мамочка позаботилась даже о том, чтобы я был освобожден от уроков физкультуры. То, как я получил лицензию адвоката, всего лишь небольшой скандальчик в истории одного университета. Ну да ладно. Справа у нас нет ничего и слева полная пустота… А если ехать прямо, то еще хуже.

– Как это понимать?

«Твой сегодняшний поступок, Диего, похож на историческое событие», – подумал Хаас, а Ребу сказал:

– Выбирайте, что вам подойдет больше. До Амазонки примерно три тысячи километров. Там можно взять весла, сесть в лодку и проплыть еще тысячу. Вы достигнете Атлантики. А оттуда путь единственный – вернуться в Австрию.

Он хотел увидеть реакцию на свою шутку. Но когда посмотрел на худое, испепеленное какой-то внутренней страстью лицо, то вздрогнул.

– Эти люди будут преследовать вас, – он уже пожалел о своей глупой выдумке. – Здесь, в Аргентине, они ворочают сотнями миллионов долларов. Такие люди, как Штейр, есть везде, их полно на этом континенте. У меня есть информация о том, что организация, занимающаяся их доставкой, привезет сюда партию новеньких. Они не простят вам того, что случилось со Штейром. Тем более что остались свидетели, к примеру привратник.

– Это вовсе не привратник. Я просто платил ему за роль в спектакле. Его нельзя обвинять в чем-то.

– Он понимает немецкий?

– Нет.

– Значит, он не понял, что вы говорили Штейру. Получается, что я – единственный свидетель, единственный, кто знает вашу фамилию.

Глаза Диего стали желтыми, он схватил Реба за руку. Он заставил парня силой вытащить пистолет. Холодный ствол оружия уперся в висок.

– Так стреляйте же, – закричал он и засмеялся истерическим смехом. Хотя на самом деле ему было не смешно.

Пока добирались до местечка Пуэрто-Лопес, над ними несколько раз пролетал небольшой самолет-разведчик. Дальнейший путь пролегал по поросшей густой травой равнине. Поскольку они двигались строго в южном направлении, воздух становился все более раскаленным. Узкая дорога постоянно терялась, превращаясь в тропинку. Из Боготы они ехали уже более сорока часов.

Позади остался город Сан-Карлос-де-Гуароа, поздним утром 9 ноября они добрались до Амо-де-Чафураи. Дальше оставался единственный населенный пункт – ранчо ла Оркета. До него они ехали весь день, но когда добрались, то поняли, что дальнейшее движение невозможно. Грузовик остановился на берегу реки. Диего влез на крышу и стал осматривать окрестности. Он не обнаружил ни одного моста, чтобы перебраться на противоположный берег. Не было даже брода. Значит, дальше путь закрыт.

– Вот и приехали, – грустно произнес Диего.

Вокруг стояла тягучая, давящая тишина, слышен был только звук работающего мотора, который водитель не выключал, лелея надежду ехать дальше. Диего охватило чувство безысходности. Казалось, вот-вот случится нечто непоправимое. Разве стоило им в течение нескольких часов спускаться по дороге из Боготы, граничащей с пропастью? Они рисковали погибнуть не раз, а много-много раз. А то, как они убегали из квартала Чапинерро? А этот бросок на восток, который длился целых пятьдесят часов. И куда они приехали? В какой-то безлюдный мир, где нет ничего живого. Все это похоже на безумную игру, на движение по самому краю пропасти…

«Но это уже предел», – подумал Диего и снова взобрался на крышу грузовика. Он увидел лес, тянувшийся густой темной лентой над желтой рекой и местами полностью ее скрывавший. А за этим лесом… абсолютная, неведомая, зеленая и вязкая необъятность. Реб назвал ее «зеленый мир». Он простирался на сотни тысяч квадратных километров. Лес просто кишел насекомыми и хищными животными. Диего содрогнулся от страха.

– Вы не можете продолжать это безумие – идти в одиночку вперед, – произнес Диего с серьезностью, удивившей его самого.

Реб ответил ему своим удивительно мягким и спокойным голосом:

– Я хочу попросить вас сделать следующее. Дело в том, что этот грузовик я взял в аренду у одного знакомого. Он не знал о моих намерениях. Его фамилию и адрес вы найдете в машине. Он рискует иметь неприятности, помогите ему, если потребуется, убедить полицию в его непричастности к тому, что произошло. Я оставлю для него деньги.

Из одежды на Ребе были сапоги, брюки да холщовая рубашка. Он вытащил из-за пояса пистолет и протянул его:

– Вот, возьмите или выбросьте, как вам будет угодно.

Из холщового мешка прямо к ногам Диего упали две книги, три паспорта и куча банкнот. Обратно в мешок парень сунул лишь книги и паспорта.

– Спасибо. Вас, Диего, я никогда не забуду, – произнес на прощанье Реб Климрод.

С этими словами он тронулся в путь. Диего кричал ему вслед, просил вернуться. Но Климрод словно не слышал его голоса, полного отчаяния. Он уходил все дальше и дальше, и вскоре стена темного леса жадно поглотила парня.

Через два дня, 13 ноября 1947 года, Диего Хаас вернулся в родной город. Он тут же был арестован солдатами, которые жестоко его избили и доставили в Боготу. Здесь его допросили с не меньшей строгостью. Но Диего был парнем стойким и упрямо придерживался своей единственной версии: он стал невинной жертвой Безумного (так они окрестили Реба). Угрожая пистолетом и дюжиной гранат, тот заставил вести сначала легковой автомобиль, а потом грузовик до крайней точки границы Цапо. Сам он, разумеется, до такого никогда не додумался бы. Безумный не назвал себя и причины, заставившие его сжечь заживо сеньора Эриха Штейра, «горячо любимого хозяина, о гибели которого я глубоко скорблю».

Когда автогеном разрезали стальную кабину лифта, то увидели, что от сеньора Эриха Штейра осталась куча обгоревшего мяса и костей.

Они все пытались разузнать, как выглядел этот Безумный. Вот как описывал его внешность Диего Хаас:

– Ему лет тридцать пять. Роста невысокого, где-то метр семьдесят. Волосы и глаза черные, на левой щеке большой шрам. Мизинец левой руки укорочен на одну фалангу. Но главная примета в том, что этот человек хромает. Действительно, он изъясняется на немецком, но с сильным русским акцентом. А русских я знаю неплохо! Он не может быть немцем. В моем присутствии он упоминал такие названия, как Каракас и Венесуэла, но, по-моему, он направился на юг, к границе с Эквадором.

Его показания абсолютно не совпадали с теми, которые дал привратник. Вероятно, по этой причине Диего еще раз неслабо избили, хотя он и пытался доказать, что показания привратника не могут быть приняты к сведению всерьез, поскольку он, во-первых, человек близорукий, а во-вторых, обыкновенный пьяница.

В общем, ситуация развивалась так, что потребовалось вмешательство матери Диего, имеющей в Буэнос-Айресе влиятельные связи и средства. Она доказала, что ее единственный сын может быть кем угодно, но только не пособником «польского еврея» или «русского коммуниста». Диего выпустили на свободу, и первое, что он сделал, отыскал владельца грузовика. Он также пострадал от полиции, лишившись нескольких зубов. Хаас вернул ему машину и отдал часть денег, полученных от Реба Климрода на берегу реки. Ради справедливости часть денег он дал и привратнику, поскольку ему в полиции отрубили несколько пальцев, а Диего Хаас был человеком чутким к страданиям других.

Текстильный магнат из Медельина объявил вознаграждение в двадцать пять тысяч долларов тому, кто знает о местонахождении Безумного. Поиски продолжались еще четыре недели. Со всей тщательностью обследовали огромную территорию в тысячу километров – от северной Нунчии до границы с Эквадором на юге страны.

Две колонны солдат и два самолета обследовали равнину и добрались до крайней точки, где расстались Реб и Диего. Прочесывать лес не решились, поскольку не были уверены в том, что Безумный мог таким образом продолжить свой путь.

Реб в это время настойчиво шел к единственной цели – в свое будущее королевство.