Рок-звезда Истон Биби
– Нет, мэм. Тут написано, – Мария взглянула на Ганса, наклонилась и прошептала мне на ухо: – Что вы весите восемьдесят пять килограммов.
По моим венам разлился адреналин. Я понимала, что Мария просто выполняет свою работу. Я понимала, что никто не поверит девушке, которая может есть хлопья из выемки над своей ключицей, если она предъявит удостоверение, в котором сказано, что она весит вдвое больше, но мне было плевать. Мария усомнилась в моем весе и кокетничала с моей родственной душой, и за все это заслуживала смерти.
Я вырвала у нее удостоверение и отрезала:
– Это фото было сделано пять лет назад. Я села на диету после школы, ясно? Меня достало, что меня дразнят моим весом, ясно? Мне было стыдно, ясно? И вам не обязательно тыкать мне этим в лицо!
Мария подняла руки, защищаясь, а потом прижала одну из них к сердцу в жесте искреннего раскаяния.
– Простите, простите, мэм. Я не… Я не должна была… Я сейчас принесу ваши напитки. Извините меня.
И ушла.
Мне должно было стать стыдно – я вела себя как полная скотина, – но стыдно мне не стало. Я чувствовала себя победителем. Ничего не делало меня, избалованного единственного ребенка, счастливее, чем желание настоять на своем.
Довольно улыбнувшись, я хотела убрать карточку обратно в бумажник, как вдруг Ганс протянул руку и щелкнул своими длинными пальцами.
– Так-так-так. Дай-ка взглянуть на эту штуку.
Просияв, я протянула ему пластиковую карточку.
– Кто это? – расхохотался Ганс.
Я широко улыбнулась.
– Понятия не имею. Джульет, моя лучшая подруга, нашла ее в кустах возле молла. Она бы оставила ее себе, но она метиска, так что уж совсем не похожа на эту фотку.
– Но ты тоже совсем не похожа! – хохотнул он. – Не могу поверить, что тебе принесут пиво с этой штукой.
Ганс вернул мне права некой Джолин Элизабет Годфри. Его суровое лицо излучало уважение и радость. Просияв от гордости, я убрала удостоверение обратно в бумажник. Потом снова изобразила на лице раздраженную гримасу, потому что бедная, милая Мария как раз принесла нам пиво.
Ганс, пытаясь сделать серьезное лицо, заказал кучу тако, которыми можно было бы накормить небольшую армию, но как только Мария ушла подальше, разразился смехом. Приподняв свой бокал с пивом, он сказал: «За Джолин».
Улыбаясь, я чокнулась с ним. «За Джолин».
Я сделала победный глоток и удовлетворенно вздохнула.
Как один день может все изменить. До того, как Дева-Гот и Стивен позвали меня вчера вечером в гости, я была буквально собственной жалкой оболочкой. Моя стрижка обросла до безобразия, и голова была похожа на гриб. Я не красилась неделями. Я была депрессивной, скучной, лечила не только сломанные ребра, но и в очередной раз разбитое сердце. Однако я взяла себя в руки, обрезала волосы и присоединилась к миру живущих со вкусом. Я прошла путь от созерцания четырех стен до пробуждения в чужой кровати с незнакомцем, поездке за рулем его БМВ с открытым верхом, ВИП-обслуживания на шоу грузовиков и телепортации в 1920-е годы. И хоть мы и не были в магазине запрещенки, я все же умудрилась нелегально купить спиртное.
Что меня заинтересовало:
– А откуда ты столько знаешь про это место?
Ганс задумчиво кусал заусенец на большом пальце и смотрел куда-то мне за плечо. Когда я заговорила, он тут же поглядел на меня.
– А? Прости, я заслушался, – Ганс указал на саксофониста позади меня. – Он очень хорош.
– Круто. Я просто спрашивала, откуда ты столько знаешь про это место.
– Ой, не знаю. Мне всегда нравилась история. Это были единственные уроки в школе, на которых мне не надо было списывать на контрольных. Ну, кроме музыки.
Я рассмеялась.
– Смешно. История была единственным уроком, на котором мне приходилось списывать. Мне просто всегда было плевать, что делали толпы злобных людей много лет назад. Типа, мне все ясно. Они дебилы. Проехали.
Ганс фыркнул в свое пиво. Мне нравилось его смешить. У него были прекрасные зубы. И прелестные губы. Его улыбка не была огромной, мегаваттной улыбкой суперзвезды, хотя он и казался ею. Его улыбка была тихой. Почти стеснительной. Такой ужасно милой.
– Ну, Джолин, – поддразнил он, – а чем увлекаешься ты?
«Твоим лицом».
Пытаясь придумать ответ получше, я отхлебнула пива. Что меня увлекает? Парни. Обнимашки. Секс. Искусство, музыка и кино. Психология, забота о людях, права женщин. Мои родители, моя собака, мои друзья. Я люблю читать, писать, рисовать и раскрашивать. Мне хочется путешествовать. Я люблю моду и фотографию. Пить, курить и нарушать правила. В мое сознание одновременно ворвалось столько всего, что у меня просто вылетело: «Всем. Я увлекаюсь, на хрен, всем».
– Всем, кроме толпы старых злобных людей много лет назад.
– Точно, – ухмыльнулась я, направляя на него палец. – Кроме этого. Ну, и еще Чумбавамбы.
Ганс снова рассмеялся, и от этого звука мне показалось, что легкие пивные пузырьки в моем желудке начали танцевать по всему телу. Я заметила, что, начиная смеяться, Ганс всегда на секунду опускает глаза, ровно настолько, что его чернильно-черные густые ресницы успевают смягчить суровое, мужественное лицо. Ровно настолько, чтобы я успела вздохнуть так, чтобы он не заметил.
Схватив со стола пачку «ньюпорта», Ганс сунул в рот сигарету. Перед тем как прикурить, он замер, зажав ее в зубах. Взглянул на меня, и все веселье исчезло с его лица, которое стало каким-то слишком серьезным.
– Ты уезжаешь в колледж?
Настала моя очередь фыркать.
– Блин, нет. Я буду прямо тут, – я указала куда-то в сторону кампуса Университета Джорджии, который был отсюда в нескольких кварталах. – Я получила стипендию на обучение, так что, пока я остаюсь в пределах штата, мое обучение бесплатно. И у меня уже есть несколько баллов за продвинутые курсы, так что если я буду рвать жопу и дальше, то стану бакалавром психологии раньше, чем получу право покупать спиртное.
Ухмыльнувшись, Ганс толкнул меня под столом ногой.
– Может, не стоит кричать об этом слишком громко, Джолин.
Тепло пробежало по моему телу от той крошечной точки, где соприкоснулись наши ботинки, вверх, внутрь моих штанов из кожзама, прямо туда, где сходились бедра.
– Ой, правда, – покраснела я, озираясь, чтобы убедиться, что Мария нас не услышала. – Я хотела сказать, что я и без того достаточно взрослая, чтобы пить, – я повысила голос, чтобы меня мог услышать весь ресторан.
Ганс снова пихнул меня ногой, чтобы я затихла, и я чуть не кончила на месте.
– Ну, а ты идешь осенью в колледж? – спросила я, стараясь сосредоточиться на его ответе, а не на том, что его нога все еще касалась моей.
– Не-а, – Ганс наконец закурил и протянул мне открытую пачку в безмолвном предложении.
Я взяла ментоловую сигарету и потянулась к нему, чтобы прикурить. Пламя согрело мое лицо, а от первой затяжки защипало в горле.
– Я пока собираюсь сосредоточиться на своей музыке. Родители хотят, чтобы я шел в колледж, и даже предложили пойти в эту дико дорогую музыкальную школу в городе, но я не хочу изучать чей-то стиль. Понимаешь? Я хочу найти собственный.
Я кивнула, открывая в этом сидевшем напротив меня человеке новые качества. Ганс не хотел стать просто еще одной рок-звездулькой. Он был настоящим артистом. От этого понимания мне стало немного грустно. Я знала это чувство. Оба моих родителя, дядя с отцовской стороны, несколько двоюродных братьев и обе бабушки были творческими людьми. Казалось бы, вырастая в семье, полной поэтов, художников и музыкантов, я тоже могла бы позволить расцвести собственным творческим способностям. Но нет. В нашей семье считалось тяжелым бременем родиться с тягой к творчеству. Это не оплатит твоих счетов. Это только разобьет тебе сердце.
Мой отец и его брат, которые выросли, вместе играя в рок-группе, во взрослом возрасте впали в депрессию. В качестве музыкантов они не зарабатывали даже на покрытие основных потребностей, так что им приходилось с утра работать на унизительной работе в магазине, и это надорвало их чувствительные души. Мой папа привык не спать по ночам, пить и играть на своей электрогитаре сам для себя, выкрутив громкость на самый минимум. Его рок-н-ролльный дух был практически сломлен.
– Надо быть умной – только на этом можно построить будущее. А не на таланте и уж точно ни хрена не на том, как ты выглядишь, – вдалбливал мне папа.
– Лучше быть умной, чем красивой, – шептал он мне на ухо перед сном каждый божий день.
– Искусство разобьет тебе сердце, – предупреждал он.
– В наши дни надо иметь как минимум степень магистра. Бакалавры и так пятачок за пучок. Найди работу с бонусами, а может, и с пенсионными. И тогда с тобой все будет хорошо, – убеждал он.
«Ради бога, не стань такой, как я», – умоляли его глаза.
Я и сама не хотела стать такой, как он. Мне совсем не нравилось быть голодающим артистом. Я знала, какая у нас бедная семья. В каком напряжении и депрессии они все живут. Я хотела помогать таким, как они, а не становиться одной из них.
Ганс вот, например, точно голодал. Этот поганец жрал больше, чем все, кого я видела. Мария принесла столько тарелок с тако, что они возвышались в ее руках, как фарфоровая лестница, и еще два пива – в качестве предложения мира.
Я с искренней улыбкой взяла у нее пиво и решила, что она все же мне нравится.
Она попыталась поставить передо мной несколько тарелок, но я покачала головой и отправила их все на тот конец стола.
К тому моменту, как все тарелки оказались на столе, Ганс успел сожрать первый тако.
– Налетай, – указал он мне на выбор разнообразных тако, стоящих перед нами.
– Мне хватит, – я подняла руки, в одной – сигарета, в другой – пиво. – Вот мой ужин.
Ганс перестал есть и, снова посерьезнев, уставился на меня. Его лицо напомнило мне, что он все еще может оказаться серийным убийцей.
– Ты что, не будешь есть?
– Да я еще с обеда сыта. Бургер был просто огромным! Но спасибо. Кстати, ты не хочешь потом пройти мимо универа Джорджии по пути в Табернакль? Я еще не очень ориентируюсь в кампусе, но мне все равно не хочется заказывать одну из их дурацких экскурсий.
Улыбнувшись, Ганс снова откусил тако.
– Конечно, – пробормотал он с набитым ртом, нисколько не возражая против смены темы. – Я тоже хочу посмотреть. Может, я смогу потом заскакивать за тобой и ходить сюда обедать. Эти тако просто потрясные.
– Ага, – я отхлебнула пива, чтобы скрыть улыбку, грозившую разорвать мое лицо. – Может быть, – я затянулась сигаретой. – Было бы неплохо, – я выдохнула.
«Господи боже, черт побери, – вопила я про себя. – Ганс хочет еще встречаться со мной!»
6
Ганс заплатил, даже не глядя на счет, а просто отдав Марии свою кредитку. Для голодающего артиста он явно не страдал от нехватки денег. Мне захотелось спросить, нет ли у него другой работы, кроме работы бас-гитариста в никому не известной группе, но мне было неловко вдаваться в подробности его финансов, потому что мы и сутки не были знакомы.
Мы снова проехали на эскалаторе сквозь время, за несколько минут поднявшись из темной романтической Атланты 1920-х в обжигающе жаркую, адски шумную Атланту 1990-х. Контраст был ошеломительным. Нам не только пришлось кричать друг другу, чтобы хоть что-то расслышать сквозь какофонию сирен и автомобильных гудков, но на нашем коротком пути – всего пять кварталов – до Университета Джорджии к нам пристало как минимум пять уличных попрошаек.
Папа всегда учил меня не давать денег бездомным. Он говорил, что они потратят их на наркоту и спиртное. Но, очевидно, Гансу никто этого не говорил, потому что, пока мы дошли до универа, он успел раздать всю свою мелочь и половину сигарет.
Кампус Университета Джорджии представляет из себя не столько кампус, сколько просто набор старых, не сочетающихся между собой зданий в южном конце Персиковой улицы. Мы с Гансом пошатались там и сям, пытаясь зайти в запертые здания и забираясь по лестницам, чтобы посмотреть, куда они ведут. В нормальном состоянии я, может, была бы немного поражена размерами своего нового учебного заведения, но во мне было две дозы пива, так что меня ничто не могло ошеломить.
Единственным общественным местом, которое нам удалось обнаружить, была большая бетонная площадка примерно двумя этажами выше уровня улицы. Мне там понравилось. Мы с Гансом были там совершенно одни и при этом в самом центре всего. На площадь выходили фасад библиотеки, нескольких зданий, названных в честь каких-то злобных древних людей, и Факультет Наук и Искусств.
Пихнув Ганса под ребра – еще один предлог прикоснуться к нему, – я указала на здание напротив.
– Смотри, если ты все равно придешь сюда, чтобы пообедать со мной, можешь заодно и записаться. И тогда мы смогли бы даже учиться в одном здании.
Ганс прищурился на вывеску Наук и Искусств, которая как раз освещалась косыми лучами заходящего солнца.
– Мы бы могли даже ездить вместе! – чирикала я. – Погоди, а где ты живешь?
Ганс отвернулся от вывески и поглядел на меня, ладонью заслоняя глаза от солнца.
– На озере Ланье.
– На озере Ланье? Типа, на озере Ланье?
Ганс рассмеялся, отворачиваясь от солнечных лучей. Мы продолжали шагать.
– Ну да.
– Во-первых, черт возьми, там такие красивые дома, – сказала я. – А во-вторых, это минут сорок пять отсюда на север.
– По пробкам – час, – уточнил Ганс.
– И ты собирался тащиться оттуда сюда, просто чтобы пообедать со мной?
Пожав плечами, Ганс засунул руки в карманы.
– Ну да. А что?
Я скорчила ему рожицу. Мое сердце трепетало, как крылышки птички-колибри.
– Но ты ненавидишь водить.
Ганс посмотрел на меня с улыбкой. На его небритых щеках появились ямочки. Угольно-черные ресницы окаймляли джинсового цвета глаза.
– Ну да, но там такие вкусные тако.
В его голосе, в его выражении было нечто, что говорило мне – кое-что нравится ему больше, чем тако. Мои коленки начали подгибаться, и мне пришлось скрестить руки на груди, чтобы тут же не схватить его в объятия и не отпускать никогда. Я раскрыла рот, чтобы что-то сказать – наверняка очередную глупость, типа: «Знаешь, что! Скажи своей подружке, чтобы пошла на фиг, давай снимем вместе квартиру, пойдем в университет, будем вместе всегда, поженимся, и я нарожаю тебе высоких черноволосых детишек!» – как вдруг прямо нам в лицо засияли мигалками и завыли сиренами пожарная машина и скорая помощь. В центре города это было обычное дело, но они не могли выбрать момента лучше.
Я воспользовалась предлогом, чтобы сменить тему разговора. С Гансом это было легче легкого.
– Ну, сколько у нас еще осталось до начала концерта?
7
Если бы не освещенный навес и не окружавшая здание очередь подростков с пирсингом во всех местах и лиловыми волосами, можно было бы подумать, что Табернакль – просто еще одна большая старая Южно-Баптистская церковь. Раньше так и было. Теперь же в ней оказалось столько пьянства, курева, танцев и болтовни, что ее основатели, должно быть, так и крутились в своих гробах.
– Черт! – сказала я, прочитав имя над навесом. – Твой друг играет на разогреве у «Love Like Winter»? Я только что купила их новый альбом! Они просто потрясные!
– Правда? Я слушал его, наверно, раз восемьдесят и всякий раз слышал что-то новое. Они, блин, гениальные. И страшно милые. Мы пытались попасть к ним на разогрев пару недель назад, но они хотели что-то более нетрадиционное. Я пытаюсь вести нас в этом направлении, но Трипу надо что-то более индустриальное, если это вообще возможно.
– А кто это – Трип? – спросила я, сворачивая влево, чтобы встать в конец очереди.
– Наш солист, – ответил Ганс, хватая меня за руку и таща направо, к началу очереди.
Заверещав и споткнувшись, я выровняла шаг, думая только о том, что Ганс держит меня за руку.
«Он держит меня за руку».
«Он держит меня за руку».
«Он все еще держит меня за руку!»
Мои легкие сжались, а все передачи в мозгу заклинило оттого, что я не могла понять, что мне делать. Я знала, что должна вырвать руку. Но я не могла ее вырвать. Я хотела сплестись с Гансом пальцами и погладить его большой палец своим – ну, конечно, если мой окажется сверху, – но этого я тоже не могла сделать. Вместо всего этого моя рука, как снулая рыба, оставалась в руке Ганса, а мои ноги, как вялые макаронины, плелись за ним ко входу.
Один из парней, проверяющих документы на входе, небольшого роста, с темными, стриженными под горшок волосами, увидел, что мы подходим, и развернул плечи.
– Простите, сэр, – сказал он, указывая назад, – я вынужден отправить вас в конец очереди.
Ганс склонил голову набок.
– А я вынужден заставить вас отсосать.
У меня отвисла челюсть, а парень в дверях упал на колени и потянулся к пряжке ремня Ганса.
Рассмеявшись, Ганс отпихнул его.
– Ну, не прямо тут, блин!
Он поднял своего приятеля с земли, и они исполнили тот же самый ритуал объятий и похлопываний, что и с барабанщиком.
Отступив в сторону, Ганс повернулся ко мне и спросил:
– Биби, ты же видела вчера Трипа?
Да, он мне сразу показался знакомым! Но я не узнала его без черной помады и готских одежек, хотя эта стрижка до плеч и выдавала его.
Покачав головой, я собиралась протянуть руку, но Трип шагнул вперед и вместо этого обнял меня.
– Да нет, блин, она не видела! Ты выскочил, как дикарь, и захватил ее, прежде чем мы успели опустить инструменты, на фиг.
Повернувшись ко мне, Трип, понизив голос, спросил:
– Биби, ты уже видела его шланг? Теперь понимаешь, что мы не зря зовем его ГДЧ.
По лицу Трипа расплылась чеширская улыбка, но тут Ганс накрыл его своей здоровенной ручищей и оттащил от меня. Трип пытался отбиваться, но Ганс просто держал его на вытянутой руке, так что его удары просто повисали в воздухе.
– Трип! Подними задницу и помоги нам! – раздался женский голос.
Ганс выпустил голову приятеля, и Трип обернулся через плечо к сердитой женщине с красным ирокезом, которая проверяла билеты вместе с ним. Сунув Гансу в руку два браслета, Трип врезал ему в живот и поскакал на свой пост.
Ганс испустил утробный звук и показал Трипу средний палец. Полусмеясь, полудавясь, Ганс снова взял меня за руку и провел в здание.
Мне казалось, что кто-то заменил мою кровь на смесь колы и «ментос». Я была просто облаком бушующих феромонов. И едва не отрубалась.
Я понимала, что это плохо. Я знала, что нахожусь буквально в двух шагах от того, чтобы превратиться в Энджел Альварез – эту суку и похитительницу мужчин, – но я пыталась рассуждать здраво. Я сказала себе, что не дам этому зайти еще дальше. Я сказала себе, что братья и сестры могут спать в одной кровати и держаться за руки. Я сказала себе, что тут нет ничего такого. Ганс просто флиртует, так и Дева-Гот говорила.
Но, когда он провел своим большим пальцем по моему, меня охватило ощущение дежавю. Я была готова поклясться, что уже ощущала это прикосновение. Не кожей, а душой.
«Это ты, – шептала она. – Я столько искала тебя».
– Ты извини, – кашлянул Ганс, когда мы поднялись по лестнице. – Это… Ну, это Трип.
– Тот еще трип, – рассмеялась я, представив Трипа на коленях посреди прохода. – Это что, его настоящее имя? Мне нравится.
Ганс фыркнул и встал в очередь, чтобы купить напитки в баре.
– Не-а. По-настоящему его зовут Коди. На сцене мы зовем его Трипл Х, потому что он все время смотрит чертово порно. Ну а Трип – это сокращение.
Ганс приподнял мою руку и надел на нее один из браслетов, наклоняясь, чтобы никто не заметил, что он делает. Это было интимно, как будто у нас был общий секрет.
Когда Ганс закончил, я взяла у него второй браслет и сделала то же самое. С опущенными глазами и руками, занятыми надеванием браслета на широкое запястье Ганса, я спросила:
– А что значит ГДЧ?
Ганс не ответил, и я подняла на него глаза. Богом клянусь, я увидела, что он покраснел.
– Я потом тебе скажу, – ответил он.
– Нет! Скажи сейчас! – воскликнула я. – Ну пожа-а-а-алуйста…
Ганс прикусил большой палец, словно раздумывая. Потом улыбнулся и покачал головой.
– Серьезно? То есть ты мне не скажешь?
Ганс снова покачал головой.
– Это неприлично. Ну, не совсем неприлично, просто… неудобно.
– Ну теперь я просто должна это узнать, – надулась я, топнув потрепанным бойцовским ботинком по потрепанным половицам. Скрестив руки, я отвернулась от Ганса, и мой взгляд упал на вход позади нас.
«Трип!»
Я с коварной ухмылкой взглянула на Ганса. А потом рванула к лестнице, слетела по ней вниз и просунула голову в одну из шести массивных деревянных входных дверей.
– Трип! Эй, Трип! – заорала я.
Трип повернулся ко мне, – он стоял в нескольких метрах от меня, проверял билеты, – и раскинул руки, словно ожидал, что я кинусь в его объятия.
– Я знал, что ты прибежишь ко мне, детка!
Я хихикнула.
– Эй, а что такое ГДЧ? Ганс мне не говорит.
Лицо Трипа исказилось в злобной ухмылке.
– Так, значит, ты еще это не видела.
– Чего не видела?
– ГДЧ – это сокращенно Ганс Длинный Член, лапуля. У твоего парня там серьезная колбаса.
Я разразилась смехом, так же как и все остальные, стоящие на верхних ступеньках у входа в Табернакль, кроме, конечно, напарницы Трипа, которая дала ему подзатыльник и указала на все растущую очередь.
Наплевав на нее, Трип уставился на что-то за моим плечом.
– А вот и сам большой парень. Почему ты скрываешь его от моей девушки, братан? Биби хочет увидеть зверя!
Обернувшись, я увидела, что Ганс стоит прямо за мной, с пивом в каждой руке и кривой ухмылкой на суровом лице.
– Ну, ты довольна? – спросил он, протягивая мне прозрачный пластиковый стакан.
– М-м-м-м-хм-м-м, – кивнула я, кусая губу, чтобы не улыбнуться, и изо всех сил стараясь не смотреть на размер его ноги.
Ганс с Трипом немного поорали друг на друга, а потом мы снова пошли вверх по лестнице, через двойные двери в другом конце зала, и в сам концертный зал. Внутри он все еще был очень похож на собор – кроме того, что все видимые поверхности были покрыты черной краской и граффити. На месте амвона была высокая сцена, но десятиметровые витражные окна с обеих сторон остались как прежде. Ряды кресел давно убрали, но балконы второго и третьего ярусов сохранились. Никто больше не раздавал благословений. Вместо этого они брали с нас деньги – в баре и на столиках, где продавали сувениры. И несмотря на то, что статую распятого Христа унесли отсюда много лет назад, не было никаких сомнений, что то, что происходило здесь, было поклонением.
Ганс выбрал нам место недалеко от сцены, но справа, подальше от толпы. Когда свет погас и толпа начала ломиться вперед, он наклонился и прошептал мне на ухо: «Если хочешь, можешь подойти ближе».
Я поглядела на него, приподняв брови:
– А ты что, не хочешь пойти со мной?
Ганс помотал головой.
– Я не могу. Я тогда всем все заслоню. Мне просто неловко, что ты торчишь тут со мной, когда впереди есть место.
Это было ужасно мило. Мне так хотелось повиснуть на его высоком стройном теле, прижаться ухом к сердцу и просто слушать его стук всю ночь напролет вместо всей этой музыки. Но я улыбнулась и шлепнула его по руке.
– Не будь идиотом.
Группа на разогреве называлась «Мисс Убийство», и они тут же заметили в толпе Ганса. Барабанщик, прежде чем начать свою партию, указал на него палочками. Я видела, что они все нервничают, их движения были скованными и отрепетированными, но звучали они классно. Ганс оказался прав – они были тяжелыми, но не такими, как «Фантомная Конечность».
Когда они сыграли свой сет и начали собирать инструменты, барабанщик сделал нам знак, чтобы мы подошли. Они с Гансом немного поговорили, а потом Ганс вскочил на сцену, чтобы помочь им собраться.
Я понятия не имела, что мне делать и как помочь, так что я сделала то, что всегда делала, когда мне было неловко. Я закурила и приняла небрежный вид.
Наблюдать за Гансом в его среде было довольно забавно. Он так естественно выглядел на сцене. Он точно знал, что делать, и за работой подшучивал над ребятами.
Когда они ушли, Ганс подошел к краю сцены и протянул мне обе руки.
– Давай. Пошли, познакомимся с бандой.
– С бандой? Типа, с той самой группой?
Ганс гордо просиял.
– Ага. Типа, с группой. Давай.
Я поставила свой почти пустой стаканчик с двумя плавающими в нем окурками на край сцены и дала Гансу поднять меня. Пока он вел меня по сцене за кулисы, я вдруг осознала, что на мне та же одежда, что и вчера, что я укладывала волосы сегодня утром в раковине и непрерывно пила, начиная с полудня. Если бы я знала, что встречусь сегодня с «Love Like Winter», я бы хоть душ приняла.
Незаметно пригнувшись, я понюхала свою подмышку.
Фу.
Пока я рылась в сумке в поисках помады и мятных пастилок, мы подошли к двери, перед которой стоял барабанщик, приятель Ганса, плотный потный парень в обтягивающей майке. Он широко улыбался – как и положено тому, кто только что работал на разогреве у «Love Like Winter».
Я даже толком не могу вспомнить, что было дальше – все это было совершенно нереально.
Там была комната. А в ней – знаменитые рок-звезды. Которых я видела по MTV. Чьи диски слушала у себя в машине. Которые улыбались мне и говорили, что им нравится моя стрижка. Которые пожали Гансу руку, сказав, что помнят его еще с прослушивания. Которые рассмеялись, увидев у меня на руке автограф Копальщика Могил. «Чем грузовик держит ручку?» И которые потом оставили свои автографы на той же руке. Рок-звезды, которые сказали нам: «Спасибо, что зашли», скользнули мимо нас и исчезли за дверью. Оставив нас в своей гримерке за кулисами в Табернакле.
Мы с Гансом так и остались стоять, пригвожденные к месту, и только моргали друг на друга.
– Господи, черт побери, – прошептала я.
Ямочки на щеках Ганса стали глубже.
– Ты сейчас выглядишь, как абсолютная фанатка.
– Да блин! Это же «Love Like Winter»! – выдохнула я, указывая на открытую дверь. Потом я в изумлении взглянула на свою руку, в восторге поворачивая ее во все стороны. – И они касались меня!
Ганс хохотнул, глядя на мои восторги.
– Ну, они тоже обычные люди.
Я подняла руку.
– Нет. Они «Love Like Winter». А ты закрой рот.
Ганс приподнял бровь, улыбнулся и в самом деле замолчал.
Я с улыбкой продолжала глядеть на свою руку. А потом, взяв фломастер, которым они писали, сняла колпачок и протянула его Гансу.
– Можешь тоже тут расписаться?
Ганс округлил глаза.
– Убери это.
– Я серьезно. Ты тоже будешь таким же знаменитым. Я точно знаю. И я хочу, чтобы у меня был твой самый первый автограф.
Читать бесплатно другие книги:
