С жизнью наедине Ханна Кристин
– Меня зовут Клайд, – сказал мужчина с бородой, как у Санта-Клауса, и кустистыми бровями, которые нависали над глазами, точно козырьки от солнца. – Младший брат Бо. – Клайд протянул папе бензопилу в ярко-оранжевом пластмассовом футляре. – Я ее недавно наточил.
К ним подошли двое юношей лет двадцати и женщина, а с ними две чумазые девчонки лет семи-восьми.
– Это вот Донна, моя жена, близнецы Дэррил и Дейв. Наши дочки, Агнес и Марти.
Народу во дворе собралось немного, но держались все приветливо и дружелюбно. Все, кто пришел познакомиться с Олбрайтами, обязательно что-нибудь им дарили: ножовку, моток проволоки, листы пластика, рулоны изоленты, блестящий серебристый нож, который назывался «улу», с лезвием в форме веера.
Ровесников Лени не было. Единственный подросток, шестнадцатилетний Аксель, на Лени едва взглянул. Стоял в сторонке, метал ножи в дерево. У Акселя были длинные грязные черные волосы и миндалевидные глаза.
– Вам надо поскорее обустроить огород, – сказала Тельма, когда мужчины отошли к бочкам, в которых горел огонь, и принялись по очереди прикладываться к бутылке. – Климат здесь капризный. Бывает так, что в июне еще весна, в июле лето, в августе осень, а все остальное – зима.
Тельма отвела Кору и Лени на большой огород. От животных грядки защищала ограда из обвисших рыбацких сетей, привязанных к железным прутьям.
Овощи еще не созрели, кое-где из черных земляных холмиков торчали еле заметные пучки зелени. У самых сетей, вперемешку с кучками тухлой рыбы, яичной скорлупы и кофейной гущи, валялись комки какой-то дряни, похожей на водоросли.
– Вы умеете выращивать овощи? – спросила Тельма.
– Ну, спелую дыню от неспелой отличить сумею, – ответила мама.
– Ничего, я вас научу. Лето здесь короткое, так что сидеть сложа руки некогда. – Тельма взяла стоявшее на земле помятое железное ведро. – У меня осталась картошка и лук, я вам дам. Вы еще успеете их посадить. И еще я вам дам морковной рассады. И цыплят.
– Ну что вы, не стоит…
– Поверьте, Кора, вы понятия не имеете, какая долгая тут зима и как быстро она наступит. Мужчинам-то ладно, многие уедут работать на новый нефтепровод. А мы с вами, матери, останемся дома, и нам надо позаботиться о том, чтобы дети были живы и здоровы. Это не так-то просто, но вместе мы справимся. Мы всегда и во всем друг другу помогаем. Выручаем друг друга. Завтра я научу вас коптить лосося. Пора уже делать припасы на зиму, набивать погребок.
– Вы меня пугаете, – ответила мама.
Тельма коснулась ее руки:
– Мы сюда приехали из Канзас-Сити. Мама только и делала, что плакала. На вторую зиму ее не стало. Думаю, она сама себя уморила. Не вынесла холода и темноты. Женщина в этих краях должна быть закаленной, как железо. Нам тут рассчитывать не на кого – кроме нас, детей никто не спасет. Без воли к жизни здесь никуда. А еще нужно быстро всему учиться. На Аляске ошибаются один раз. Только один. Потому что второй станет последним.
– Как-то мы ко всему этому не готовы, – призналась мама. – Наверно, зря мы сюда приехали.
– Ничего, я вам помогу, – успокоила ее Тельма. – Мы все вам поможем.
Пять
Бесконечный световой день перевел внутренние часы Лени, и ей казалось, что она не поспевает за Вселенной, словно само время, единственное, что до сих пор не подводило, на Аляске текло иначе. Она ложилась засветло и просыпалась тоже засветло.
Наступило утро понедельника.
Лени стояла у окна гостиной, стараясь разглядеть в натертом до блеска стекле собственное отражение. Без толку. Слишком ярко.
Она видела лишь свой призрак, но знала, что выглядит не ахти, даже для Аляски.
Во-первых, как всегда, волосы. Длинные, непослушные, рыжие. Кожа молочно-белая, как у всех рыжих, вдобавок на носу россыпь веснушек, похожих на красные перчинки. Глаза, правда, красивые, цвета морской волны, – жаль, шоколадные ресницы подкачали.
Сзади подошла мама и положила Лени руки на плечи.
– Ты у меня красавица и в этой новой школе наверняка с кем-нибудь подружишься.
Лени хотелось верить привычным маминым утешениям, но разве же это правда? Сколько она уже сменила школ, и нигде толком не вписалась. С первого же дня всегда что-то было не так – ее волосы, одежда, обувь. Уж где-где, а в средней школе всегда встречают по одежке. Лени в этом убедилась на собственном горьком опыте. Тринадцатилетние девчонки – самые суровые критики моды, они не прощают ошибок.
– Да я там, наверно, буду единственной девчонкой на всю школу, – Лени тяжело вздохнула. Что проку надеяться на лучшее, разбитые надежды ранят слишком больно.
– Ты там будешь первая красавица. – Кора с нежностью заправила ей волосы за ухо, и Лени почувствовала: что бы ни случилось, у нее всегда есть мама. Она не одна.
Дверь домика распахнулась, и повеяло холодом. Вошел папа с парой дохлых уток. Сломанные шеи их бессильно свисали, клювы били папу по ноге. Папа поставил ружье на стойку у двери и положил добычу на деревянный стол возле умывальника.
– Мы с Тедом до рассвета ходили в его засаду. Так что сегодня у нас на ужин утка. – Папа шагнул к маме и чмокнул ее в шею.
Мама отпихнула его и рассмеялась:
– Кофе хочешь?
Кора отошла к кухонному закутку, и папа повернулся к Лени:
– Ты чего такая грустная, в школу не хочешь?
– Нормальная.
– Да ладно, знаю я, в чем дело, – не поверил папа.
– Вряд ли, – мрачно возразила Лени. На душе у нее было тяжело.
– Дай-ка угадаю. – Папа театрально нахмурился и скрылся в спальне. Вскоре вернулся с черным мусорным пакетом и поставил его на стол. – Может, это поднимет тебе настроение.
Ну да. Только мусора ей сейчас не хватало.
– А ты открой, – сказал папа. Лени неохотно разорвала пакет.
Внутри лежали черные расклешенные джинсы в ржавую полоску и пушистый бежевый свитер, который выглядел так, словно вязали его на здорового мужика, но от стирок свитер сел.
О господи.
Лени, конечно, модницей не назовешь, но это же мальчишечьи джинсы, а уж свитер… да такие сто лет никто не носит!
Лени и мама переглянулись. Обе прекрасно понимали, что папа очень старался. И облажался. Надень она такое в Сиэтле – проще застрелиться.
– Лени? – У папы огорченно вытянулось лицо.
Лени выдавила улыбку:
– Очень красиво, пап, спасибо.
Папа вздохнул:
– Вот и хорошо. Я все корзины перерыл, пока нашел.
Армия спасения. Так он, значит, заранее все придумал, еще когда они были в Хомере. Теперь эти уродливые вещи казались Лени почти красивыми.
– Примерь, – попросил папа.
Лени ушла в спальню родителей и переоделась.
Свитер был откровенно мал, а шерсть такая плотная, что руку не согнешь.
– Шикарно выглядишь, – сказала мама.
Лени попыталась улыбнуться.
Мама шагнула к ней и протянула железную коробку для завтраков. На ней был нарисован Винни-Пух.
– Тельма подумала, тебе понравится.
Вот теперь ее в школе точно засмеют, и ничего тут не поделать.
– Ну что, пап, поехали, – сказала Лени. – Не хочу опаздывать.
Мама крепко ее обняла и прошептала:
– Удачи.
Лени уселась на пассажирское сиденье «фольксвагена», и они покатили по ухабистой дороге, свернули к городку, выехали на главную дорогу, грохоча, миновали поле, которое считалось аэродромом. У моста Лени крикнула:
– Стой!
Папа врезал по тормозам и обернулся к ней:
– Что?
– Можно я отсюда сама дойду?
Папа бросил на Лени обиженный взгляд:
– Но почему?
Лени слишком волновалась, чтобы еще и отца успокаивать. Везде, где ей довелось учиться, обычаи были одни и те же: с родителями на школьный двор лучше не соваться. Они как пить дать заставят тебя краснеть.
– Мне уже тринадцать лет, тем более мы на Аляске, а здесь нужно быть самостоятельной, – ответила Лени. – Пап, ну пожа-а-алуйста.
– Ладно, как хочешь.
Лени вылезла из автобуса и пошла одна по городу, мимо мужчины, сидевшего скрестив ноги на обочине с гусыней на коленях. Лени услышала, как мужчина произнес: «Нет, Матильда, даже не вздумай», и прибавила шагу. Миновала грязную палатку, в которой размещалась контора проката рыбацких лодок.
Школа, состоявшая из одной-единственной комнаты, располагалась на поросшем сорняками пустыре за городом. Позади тянулись желто-зеленые болота, в высокой траве змеился ручей. Скаты крутой железной крыши доходили почти до земли.
Лени остановилась в дверях и заглянула внутрь. Комната оказалась просторнее, чем можно было предположить снаружи, минимум четырнадцать на четырнадцать футов.[18] На дальней стене висела доска, на которой прописными буквами было написано: ОШИБКА СЬЮАРДА.[19]
За большим столом лицом к двери стояла эскимоска – крупная, широкоплечая, с большими сильными руками. Бронзовое лицо обрамляли две длинные черные косицы. Между нижней губой и подбородком чернела татуировка. Одета она была в линялые джинсы, заправленные в резиновые сапоги, мужскую фланелевую рубашку и замшевый жилет с бахромой.
Завидев Лени, женщина воскликнула:
– Привет! Добро пожаловать!
Дети повернулись, скрипнув партами.
Всего в классе было шестеро учеников. На первом ряду сидели две девочки помладше. Лени узнала их: Агнес и Марти, внучки Чокнутого Эрла. Узнала она и насупленного парнишку, Акселя. За сдвинутыми партами хихикали две девчушки-эскимоски лет восьми-девяти, на голове у каждой красовался увядший венок из одуванчиков. В правой части класса лицом к доске стояли две сдвинутые парты. Одна пустовала, за второй сидел тощий мальчишка с белокурыми волосами до плеч. Он был единственным, кого заинтересовала новая ученица. Парень обернулся к Лени и внимательно ее рассматривал.
– Меня зовут Тика Роудс, – представилась учительница. – Мы с мужем живем в Беар-Коуве, так что зимой мне порой сюда не добраться, но я стараюсь как могу. И от учеников жду того же. – Она улыбнулась. – А ты Ленора Олбрайт. Тельма предупредила, что ты придешь.
– Лени.
Миссис Роудс оглядела Лени:
– Тебе сколько, одиннадцать?
– Тринадцать, – ответила девочка, чувствуя, как вспыхнули щеки. Ну когда же у нее наконец вырастет грудь?
Миссис Роудс кивнула:
– Вот и отлично. Мэтью тоже тринадцать. Садись вон туда. – Она указала на парту рядом с белокурым мальчишкой. – Давай.
Лени с такой силой вцепилась в дурацкую коробку с Винни-Пухом, что побелели пальцы.
– П-привет, – пробормотала она, проходя мимо Акселя.
Тот бросил на нее безразличный взгляд и продолжил рисовать на желтой обложке тетради нечто похожее на инопланетянина с огромными сиськами.
Лени неловко плюхнулась на стул рядом с тринадцатилетним парнишкой, покосилась на соседа и буркнула:
– Привет.
Он широко улыбнулся, показав кривые зубы.
– Ну слава богу, – парень откинул волосы с лица, – а то я боялся, что придется до конца года сидеть с Акселем. По нему же тюрьма плачет.
Лени не удержалась и хихикнула.
– Ты откуда? – спросил он.
Лени растерялась. Она никогда не знала, как отвечать на этот вопрос, поскольку он подразумевал некое незыблемое прошлое, которого в ее жизни не существовало. Не было такого места, которое она считала бы домом.
– Последняя моя школа была в Сиэтле.
– Тебе, наверно, сейчас кажется, будто ты провалилась в Мордор.
– Ты читал «Властелина колец»?
– Ага. Полный отстой, я знаю. Но это Аляска. Зимой тут темно как в жопе, а телевизора у нас нет. А я, в отличие от отца, не могу часами слушать по местному радио стариковскую болтовню.
В душе Лени шевельнулось незнакомое чувство, которого она еще не понимала.
– А я люблю Толкина, – тихо призналась она, и ее охватило странное облегчение: надо же, оказывается, как приятно говорить начистоту. В прошлой ее школе большинство любило кино и музыку, а не книги. – И Герберта.[20]
– «Дюна» клевая. «Страх убивает разум». Лучше не скажешь.
– И еще «Чужак в чужой стране».[21] Примерно так я себя и чувствую.
– Еще бы. Тут, на Последнем рубеже, всё не как у людей. В соседнем городе, к северу от нас, мэром выбрали собаку.
– Да ладно!
– Я тебе клянусь. Маламута. Большинством голосов. – Мэтью прижал руку к сердцу. – Такое и захочешь – не придумаешь.
– Я как сюда шла, видела человека, который разговаривал с гусем.
– Это Полоумный Пит с Матильдой. Они муж и жена.
Лени расхохоталась во все горло.
– Какой у тебя странный смех.
Лени почувствовала, как щеки вспыхнули от смущения. Прежде ей такого не говорили. Неужели это правда? Интересно, как же она смеется? О господи.
– Ой, прости. Сам не знаю, почему я так сказал. Вечно я что-нибудь ляпну. Я сто лет с ровесницами не общался. Честное слово. Ты красивая. Правда. Я несу чушь, да? Ты, наверно, сейчас от меня с визгом сбежишь за парту к Акселю – мол, уж лучше сидеть с этим будущим убийцей, чем с тобой. Ладно, все, затыкаюсь.
После «ты красивая» Лени не слышала ни слова.
Она старалась убедить себя, что это ничего не значит. Но когда Мэтью взглянул на нее, Лени охватила надежда. «А мы ведь можем подружиться», – подумала она. В смысле, не просто ездить вместе на автобусе или сидеть за одним столом в столовке, а по-настоящему.
Стать друзьями.
Такими, у которых есть общие интересы. Как Сэм и Фродо, Энн и Диана,[22] Понибой и Джонни.[23] Лени на мгновение закрыла глаза и замечталась. Они могли бы вместе смеяться, болтать…
– Лени! – окликнул он. – Лени!
Ой. Он дважды позвал ее по имени.
– Да ладно. Я сам такой. Вечно зависаю. Мама говорит, я живу в мире собственных фантазий с выдуманными людьми. А сама с Рождества никак «Еще одно развлечение у дороги»[24] дочитать не может.
– Ну да, – призналась Лени. – Я иногда… туплю.
Мэтью пожал плечами – мол, подумаешь, что тут такого.
– Кстати, ты в курсе, что завтра вечером будет барбекю?
«Ну так чего, придешь?»
Лени снова и снова прокручивала в голове вопрос, дожидаясь, пока отец ее заберет. Конечно, ей хотелось прийти. Больше всего на свете.
Но родители не любили такие сборища. Да и вообще с соседями не общались, если уж на то пошло. В семействе Олбрайт это не принято. В старом их квартале соседи то и дело устраивали что-нибудь – те же барбекю, на которых отцы семейств в свитерах с V-образными вырезами пили скотч и жарили бургеры, женщины курили сигареты, попивали мартини, приносили подносы с куриными потрошками, обернутыми жареным беконом, а дети с воплями носились по двору. Лени знала об этом, поскольку как-то раз подглядывала за соседями через забор и видела все эти обручи, водные горки и брызгалки.
– Ну что, Рыжик, как в школе? – спросил папа, когда Лени после уроков залезла в «фольксваген» и захлопнула дверь. Он приехал за ней последним из всех родителей.
– Мы узнали, как Россия продала нам Аляску. И про гору Алиеску на Чугаче.[25]
Отец что-то одобрительно пробормотал и включил первую передачу.
А Лени думала, как сказать о том, чего ей хотелось. «В моем классе есть парень моего возраста. Он наш сосед».
Ой нет, о парне лучше даже не заикаться.
«Наши соседи устраивают барбекю и приглашают нас».
Но папа подобные сборища на дух не переносит. По крайней мере, там, где они жили раньше, он их терпеть не мог.
Они с грохотом прокатили по грязной дороге, вздымая клубы пыли, и свернули в густую зеленую тень, на дорожку к дому. Во дворе толпился народ – похоже, здесь собрался едва ли не весь клан Харланов. Соседи работали молча, дружно, то сходясь, то расходясь, точно в танце. Клайд распиливал бревна на доски той штукой, похожей на клетку, Тед доделывал запасник – прибивал доски к боковым опорам, Донна укладывала поленницу.
– Наши друзья приехали в полдень, чтобы помочь нам подготовиться к зиме, – сказал папа. – Нет. Они больше чем просто друзья, Рыжик. Они наши товарищи.
Товарищи?
Лени нахмурилась. Папа что, в коммунисты подался? Он же их вроде ненавидит, как хиппи и власти.
– Вот так и надо жить, Рыжик. Люди должны помогать друг другу, а не убивать чужих матерей за кусок хлеба.
Лени бросилось в глаза, что почти у каждого в кобуре на поясе висел пистолет.
Папа открыл дверь автобуса.
– На выходных мы все поедем в Стерлинг, будем ловить лосося в «Лачуге фермера» на Кенае. Говорят, чавычу фиг поймаешь. – Отец ступил на топкую землю.
Чокнутый Эрл помахал отцу, и тот кинулся к нему.
Лени прошла мимо новой клетушки размером футов девять в высоту и четыре в ширину, со стенами из черного полиэтилена (наверняка пакеты для мусора). Сквозь открытую дверь было видно, что внутри полным-полно рыбин, которых разрезали вдоль хребта и подвесили на сложенных шалашиком ветках. Тельма, стоя на коленях у железного ящика, подкладывала дрова в огонь. Клубы черного дыма поднимались к висевшему над ящиком лососю.
Мама чистила лосося на столе во дворе. Подбородок ее был перепачкан розовыми рыбьими потрохами.
– Это коптильня, – мама кивнула на Тельму, – Тельма учит меня коптить рыбу. Оказывается, это целое искусство. Если огонь слишком сильный, рыба изжарится, а она должна сушиться и коптиться. Вкуснятина. Как прошел первый школьный день?
Волосы мама убрала под красный платок.
– Классно.
– Не засмеяли тебя из-за одежды и коробки с Винни-Пухом? Девочки тебя не обижали?
Лени невольно улыбнулась:
– Там вообще нет девчонок моего возраста. Зато есть мальчик…
– Мальчик? – с любопытством спросила мама.
Лени зарделась.
– Ну, мам. Он мой друг. Просто мальчик.
– Угу, ясно. – Мама закурила, пряча улыбку. – Красивый?
Лени пропустила ее вопрос мимо ушей.
– Кстати, он сказал, что завтра вечером будет барбекю. Я хочу пойти.
– А мы и поедем.
– Правда? Вот здорово!
– Ну да, – улыбнулась мама. – Я же тебе говорила, тут все будет по-другому.
Лени никак не могла реш*ит*ь,*что надеть на барбекю. Она совершенно растерялась и не понимала, что с ней происходит.
Одежды у нее было немного, выбирать особо не из чего, но она все равно перемерила несколько вариантов. В конце концов (в основном потому, что отчаялась выглядеть красиво, – куда уж ей, с такой-то внешностью) остановилась на клетчатых синтетических брюках-клеш, зеленой водолазке в рубчик и жилетке из искусственной замши с бахромой. Волосы, как ни билась, красиво уложить не удалось, так что в итоге просто убрала их с лица и заплела косу толщиной с кулак.
На кухне мама складывала в пластиковый контейнер крупные ломти кукурузного хлеба. Она расчесала стриженные лесенкой волосы до плеч, и те блестели на свету. Мама принарядилась: тугие джинсы клеш, обтягивающий белый свитер и массивное бирюзовое индейское ожерелье с бусинами в виде цветков тыквы, купленное несколько лет назад в индейской резервации. Ей явно хотелось произвести впечатление.
Мама рассеянно закрыла крышку судка, и из него вышел воздух со звуком, похожим на отрыжку.
– Боишься, да?
– С чего ты взяла? – бегло улыбнулась мама, но глаза ее оставались серьезными. Она накрасилась, чего давно не делала, и выглядела ярко и красиво.
– Помнишь, что было на ярмарке?
– Это другое дело. Тот парень хотел его обмануть.
Но Лени-то помнила, как было на самом деле. Они прекрасно проводили время на ярмарке штата, пока папа не надулся пива. Потом какой-то парень принялся заигрывать с мамой (а она с ним), и папа озверел. Толкнул парня, так что тот едва не разбил себе башку об опору пивной палатки, и заорал на всю ярмарку. Явилась охрана, но папа разбушевался не на шутку, и пришлось вызвать полицию. Лени с ужасом заметила, что за дракой наблюдали двое ее одноклассников. Они видели, как папу волокли в патрульную машину.
Дверь домика открылась, и вошел отец.
– Ну что, красавицы, готовы веселиться?
– А то, – тут же ответила мама и улыбнулась.
– Тогда поехали.
Они забрались в автобус и отправились в гости. Через считаные минуты – по прямой бы и четверти мили не набралось – подъехали к железным воротам с белесым коровьим черепом. Ворота были гостеприимно распахнуты.
Подворье Уокеров. Их ближайших соседей.
Папа медленно въехал в ворота. Подъездная дорожка (две ленты примятой травы, которые вились вверх-вниз по заросшему лишайником участку) лениво змеилась меж тоненьких черных еловых стволов. Сквозь прогалину слева Лени увидела вдалеке голубое пятно, однако вид открылся, лишь когда они выбрались на поляну.
– Ого, – сказала мама.
Они очутиись на плоском утесе над тихой голубой бухтой. На огромном, заросшем травой пространстве вырубили все деревья, кроме нескольких самых красивых.
На холме над утесом, точно корона, возвышался двухэтажный бревенчатый дом. Треугольный фасад украшали огромные трапециевидные окна. Дом опоясывала веранда, выдаваясь вперед, точно нос гигантского корабля, выброшенного бурей на берег и навеки обреченного гнить на суше, глядя на родную стихию. На веранде стояли разрозненные стулья, обращенные к открывавшемуся с утеса великолепному виду. По другую сторону дома виднелись загоны, там обитали коровы, козы, куры и утки. В доходившей до колена траве там и сям валялись мотки колючей проволоки, деревянные поддоны и клети, тут же стоял сломанный трактор, лежал ржавый экскаваторный ковш, торчали корпуса машин – одни вышли из строя, другие дышали на ладан. Неподалеку от маленькой деревянной постройки, над которой клубился дым, сгрудились ульи. Чуть в стороне Лени заметила остроконечную крышу уборной.
У подножия утеса уходил в море серый причал. В конце его на потрепанной арке виднелась надпись: БУХТА УОКЕРОВ. К причалу были привязаны гидросамолет и две блестящие серебристые рыбацкие лодки.
– Гидросамолет… – протянул папа. – Ишь ты, богачи. Они вылезли из автобуса и прошли по высокой траве мимо ярко-желтого трактора с черным ковшом и блестящего красного вездехода. С утеса Лени увидела, что на берегу вокруг огромного костра собрались люди – человек десять, если не больше. Пламя тянулось в лиловое небо, искрило, трещало, точно кто-то щелкал пальцами.
Лени вслед за родителями спустилась на берег. Отсюда ей было видно всех собравшихся. На бревне сидел широкоплечий мужчина с длинными светлыми волосами и играл на гитаре. Марджи-шире-баржи приспособила под барабаны-бонги два перевернутых пластмассовых ведра, а учительница, миссис Роудс, наяривала на скрипке. Натали изо всех сил дула в губную гармошку, а Тельма пела «Короля дорог».[26] Строчку «Я богач среди бедняков» подхватили все.
Клайд и Тед занимались жаровней, которая выглядела так, будто ее смастерили из старых бочек из-под мазута. Неподалеку Чокнутый Эрл отхлебывал что-то из глиняного кувшина. Две младшие девочки из школы, Марти и Агнес, согнувшись, собирали у воды ракушки вместе с Малышкой.
Мама спустилась на пляж. В руках у нее был судок с кукурузным хлебом. Следом шел папа с бутылкой виски.
Высокий широкоплечий мужчина отложил гитару и встал. Одет он был, как большинство здешних мужчин, во фланелевую рубашку, линялые джинсы и резиновые сапоги, но все равно выделялся. Казалось, он создан для этой суровой земли: может целый день бежать без остановки, срубить любое дерево и играючи перебраться по бревну через бурную реку. Даже Лени он показался красивым – для такого-то старика.
– Том Уокер, – представился мужчина. – Рад вас видеть.
– Эрнт Олбрайт.
Том пожал папе руку.
– А это Кора, моя жена.
Мама улыбнулась Тому, пожала ему руку и оглянулась:
– А это наша дочь, Лени. Ей тринадцать.
– Привет, Лени, – сказал Том. – Мой сын Мэтью говорил о тебе.
– Ой, правда? – обрадовалась Лени. (Ну чего ты лыбишься как дура.)
К Тому подошла Женева Уокер.
– Привет, Кора. Вижу, с мужем моим вы уже познакомились.
– Бывшим. – Том Уокер обнял Женеву. – Я на нее не надышусь, но жить с ней не могу.
– И без меня тоже, – усмехнулась Женева. – А мой нынешний вон там. Кэлхун Мэлви. Он меня любит куда меньше, чем Том, зато мы отлично ладим. И еще он не храпит. – Она игриво ткнула мистера Уокера в бок локтем.
– Я слышал, вы не очень-то подготовлены к здешней жизни, – сказал мистер Уокер папе. – Вам придется быстро всему научиться. Не стесняйтесь просить о помощи. Я всегда рад. Если вам что-нибудь понадобится, только скажите.
Папа поблагодарил, и Лени насторожилась. В папином голосе прозвучало раздражение, словно его оскорбили. Мама тоже это заметила и бросила на мужа встревоженный взгляд.
Пошатываясь, подошел Чокнутый Эрл в футболке с надписью «Я так долго рыбачил, что совсем зарыбался». Пьяно ухмыльнулся и, покачиваясь из стороны в сторону, пробормотал:
Читать бесплатно другие книги:
