Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 1. На краю пропасти Клавелл Джеймс
– Добрый вечер, суперинтендент, – поздоровался командир. – Я – капитан Джанелли, а это мой первый пилот Билл О’Рурк.
– Добрый вечер. Могу я взглянуть на ваши паспорта?
В обоих масса международных виз и отметок паспортного контроля. Ничего из-за «железного занавеса». Армстронг передал паспорта сержанту Ли, чтобы тот поставил штампы.
– Благодарю вас, капитан. Это ваш первый визит в Гонконг?
– Нет, сэр. Я был здесь пару раз, когда летал на «эр энд эр»[16] во время Корейской войны. А еще в качестве первого пилота участвовал в шестимесячном перелете вокруг света, организованном компанией «Фар Истерн» в пятьдесят шестом году, во время беспорядков.
– Каких беспорядков? – спросил О’Рурк.
– Во всем Коулуне творилось бог знает что. Тысяч двести китайцев неожиданно начали буйствовать, бесчинствовать, поджигать. Копы – виноват, полицейские – терпеливо пытались утихомирить их, но, когда толпа стала убивать, вытащили пару пистолетов-пулеметов «стен», замочили полдюжины этих шутников, и все стихло очень быстро. Оружие здесь только у полиции, и это они здорово придумали. – Он повернулся к Армстронгу и добавил: – Считаю, что ваши парни славно сработали.
– Благодарю вас, капитан Джанелли. Откуда этот рейс?
– Из Лос-Анджелеса. У Линка – мистера Бартлетта – там главный офис.
– Вы летели по маршруту Гонолулу – Токио – Гонконг?
– Да, сэр.
– В Токио долго стояли?
Билл О’Рурк тут же полез в бортовой журнал.
– Два часа семнадцать минут. Садились только для дозаправки, сэр.
– Только чтобы выйти поразмяться?
– Выходил из самолета один я, – объявил Джанелли. – Я всегда проверяю механизмы, шасси и произвожу внешний осмотр везде, где садимся.
– Неплохая привычка, – вежливо прокомментировал полицейский. – Вы сюда надолго?
– Не знаю, как Линк скажет. На ночь остаемся точно. Мы на земле до четырнадцати ноль-ноль. Нам приказано просто быть готовыми лететь куда угодно в любой момент.
– У вас замечательный самолет, капитан. Вам разрешается оставаться здесь до четырнадцати ноль-ноль. Если понадобится продлить пребывание, вызовите до наступления этого времени службу наземного контроля. Когда будете готовы, пройдите таможню через этот выход. И попрошу, чтобы весь экипаж прошел таможенный досмотр вместе.
– Конечно, вот только заправимся.
– Вы и экипаж в курсе, что ввоз любого огнестрельного оружия в колонию строго запрещен? Мы здесь, в Гонконге, относимся к оружию с большим беспокойством.
– Я тоже, суперинтендент, и не только здесь. Поэтому единственный ключ от шкафа с оружием у меня.
– Прекрасно. Если возникнут проблемы, прошу звонить мне в офис. – Армстронг вышел и направился в салон, следуя чуть позади Свенсена.
Джанелли наблюдал, как он проверяет паспорт у стюардессы. Она девчонка симпатичная, Дженни Поллард.
– Сукин сын, – пробормотал он, а потом спокойно добавил: – Что-то здесь не так.
– А?
– Где это видано, чтобы старшие офицеры уголовного розыска проверяли паспорта, черт возьми? Ты уверен, что у нас ничего такого нет?
– Уверен, черт возьми. Я всегда все проверяю. Даже запасы Свенсена. В вещах Линка – или Кейси, – конечно, не копаюсь, но они и не допустят глупостей.
– Я летаю с ним уже четыре года, и ни разу… Тем не менее что-то здесь не так, это точно. – Джанелли устало потянулся и устроился поудобнее в кресле пилота. – Господи, я не отказался бы от массажа и недели отдыха.
В салоне Армстронг передавал паспорт сержанту Ли, который поставил в нем отметку.
– Благодарю вас, мисс Поллард.
– Благодарю вас.
– Это весь экипаж, сэр, – сказал Свенсен. – Теперь мистер Бартлетт.
– Да, пожалуйста.
Свенсен постучал в центральную дверь и открыл ее, не ожидая ответа.
– Линк, познакомься, это суперинтендент Армстронг, – произнес он с непринужденной фамильярностью.
– Привет, – проговорил Линк Бартлетт, поднимаясь от стола и протягивая руку. – Могу я предложить вам выпить? Пива?
– Нет, спасибо. Чашку кофе, если можно.
Свенсен тут же направился на кухню:
– Сейчас принесу.
– Будьте как дома. Вот мой паспорт, – сказал Бартлетт. – Извините, я на минутку. – Он вернулся за печатную машинку и снова стал стучать по клавишам двумя пальцами.
Армстронг неторопливо рассматривал его. Песочные волосы, голубые с серым глаза, властное, симпатичное лицо. Худощавый. Спортивная рубашка и джинсы. Он пролистал паспорт. «Родился в Лос-Анджелесе 1 октября 1922 года. Молодо выглядит для своих сорока. Московские отметки, как и у Кейси Чолок, других поездок за „железный занавес“ не было».
Глаза Армстронга скользили по помещению. Оно было просторным, на всю ширину самолета. Короткий коридор по центру, ведущий в хвостовую часть, с двумя кабинами по обеим сторонам и двумя туалетами. А в конце последняя дверь – видимо, кабина хозяина.
Салон был оборудован как коммуникационный центр. Телетайп, международная телефонная связь, встроенные пишущие машинки. На переборке – часы с подсветкой, показывающие время по всему миру. Шкафы для документов, копировальный автомат и встроенный письменный стол с обтянутой кожей столешницей и грудой бумаг. Полки с книгами. Книги по налогообложению. Несколько изданий в мягкой обложке. Остальные – про генералов или написанные генералами. Десятки таких книг. Веллингтон, Наполеон, Паттон, «Крестовый поход в Европу» Эйзенхауэра, «Трактат о военном искусстве» Сунь-цзы…
– Пожалуйста, сэр, – донеслось до увлекшегося Армстронга.
– О, благодарю вас, Свенсен. – Он взял чашку с кофе и добавил немного сливок.
Свенсен поставил рядом с Бартлеттом открытую банку охлажденного пива, забрал пустую и ушел обратно на кухню, закрыв за собой дверь. Бартлетт перечитывал напечатанное, прихлебывая пиво из банки, потом нажал на кнопку вызова. Тут же появился Свенсен.
– Передай Джанелли, чтобы попросил диспетчерскую отослать вот это. – Свенсен кивнул и вышел. Бартлетт расправил плечи и повернулся в крутящемся кресле. – Прошу прощения, нужно было отправить это не откладывая.
– Ничего-ничего, мистер Бартлетт. Ваша просьба переночевать удовлетворена.
– Спасибо, большое спасибо. Свенсену тоже можно остаться? – Бартлетт ухмыльнулся. – Хозяин из меня никудышный.
– Хорошо. Как долго ваш самолет пробудет здесь?
– Это зависит от нашей завтрашней встречи, суперинтендент. Мы надеемся заключить сделку со «Струанз». Неделю, дней десять.
– В таком случае завтра вам нужно будет переставить самолет в другое место. У нас в шестнадцать ноль-ноль прибывает еще один ВИП-рейс. Я попросил капитана Джанелли позвонить в службу наземного контроля до четырнадцати ноль-ноль.
– Спасибо. А разве начальник департамента уголовного розыска Коулуна обычно занимается здесь вопросами перестановки?
Армстронг улыбнулся:
– Мне нравится, когда я знаю, что творится в моем подразделении. Утомительно, конечно, но я привык. К нам не так часто прилетают частные самолеты, да еще такие, которые встречает лично мистер Чэнь. Мы любим по возможности услужить. Компании «Струанз» принадлежит большая часть аэропорта, а Джон – мой приятель. Вы с ним давно дружите?
– Мы встречались в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, и он мне очень понравился. Послушайте, суперинтендент, этот самолет – мой комму… – Зазвонил один из телефонов. Бартлетт снял трубку. – О, привет, Чарли, что там в Нью-Йорке?.. Господи, да это здорово. Сколько?.. О’кей, Чарли, покупай весь пакет… Да, все двести тысяч акций… Конечно, первым делом с утра в понедельник, как только начнутся торги. Пошли мне подтверждение по телексу… – Бартлетт положил трубку и повернулся к Армстронгу. – Прошу прощения. Так вот, суперинтендент, этот самолет – мой коммуникационный центр, и я без него как без рук. Если мы задержимся на неделю, можно ли мне будет приходить сюда и уходить?
– Боюсь, это уж «как кости лягут», мистер Бартлетт.
– Это означает «да», «нет» или «может быть»?
– О, это жаргонное выражение, которое значит «непросто». Прошу прощения, но нашей службой безопасности в аэропорту Кай-Так введены особые порядки.
– Если вам придется поставить дополнительных людей, я с удовольствием заплачу.
– Это вопрос безопасности, мистер Бартлетт, а не денег. Телефонная система в Гонконге первоклассная, и вы это оцените. – «А контрразведке будет гораздо легче контролировать ваши звонки», – добавил он про себя.
– Ну, если вы сможете решить этот вопрос, я буду признателен.
Армстронг пил небольшими глотками свой кофе.
– Вы первый раз в Гонконге?
– Да, сэр. Первый раз в Азии. Самая дальняя точка, куда я забирался, – Гуадалканал,[17] и было это в сорок третьем.
– Служили в армии?
– Служил, сержантом в инженерных войсках. Строительство. Чего мы только не строили: ангары, мосты, лагеря – все подряд. Здорово было. – Бартлетт отхлебнул из банки. – Точно не хотите выпить?
– Нет, спасибо. – Армстронг допил свою чашку и стал вставать. – Благодарю за кофе.
– А можно я задам вам один вопрос?
– Конечно.
– Что собой представляет Данросс? Иэн Данросс. Который возглавляет «Струанз».
– Тайбань? – Армстронг расхохотался. – Это смотря кого спросить, мистер Бартлетт. Вы с ним не знакомы?
– Нет еще. Завтра познакомимся. За ланчем. Почему вы называете его «тайбань»?
– «Тайбань» по-китайски означает «верховный вождь» – человек, обладающий высшей властью. Для китайцев все главы старых торговых домов – тайбани. Но даже среди тайбаней всегда есть тот, кто стоит выше всех. Тайбань с большой буквы. Компанию «Струанз» называют Благородный Дом или Благородный Хонг, а «хонг» означает «компания».[18] Так повелось с начала торговли с Китаем и самых первых дней Гонконга. Гонконг основан в тысяча восемьсот сорок первом году, двадцать шестого января. Основатель фирмы «Струан и компания» – Дирк Струан – был и в некотором смысле остается человеком легендарным. Для одних он – пират, для других – выдающаяся личность. Во всяком случае, свое состояние он сделал на контрабанде индийского опиума в Китай. На вырученное серебро покупал китайский чай и отправлял в Англию на целой флотилии китайских клиперов. Он стал королем коммерсантов, получил титул Тайбаня, и с тех пор «Струанз» всегда стараются быть первыми.
– Вот как?
– О, две-три компании наступают им на пятки, в частности «Ротвелл-Горнт», но тем не менее, да, я считаю, они первые. Нисколько не сомневаюсь: ко всему, что попадает в Гонконг или покидает его, что в Гонконге едят, прячут или изготавливают, приложили руку «Струанз», «Ротвелл-Горнт», «Эйшн пропертиз», «Блэкс»[19] – Банк Лондона и Китая – или банк «Виктория».
– А сам Данросс? Что он за человек?
Армстронг на мгновение задумался, но только на мгновение.
– Опять же это зависит от того, у кого спросите, мистер Бартлетт. Я знаю его совсем немного, лично мы не общаемся: иногда сталкиваемся на скачках. Пару раз встречался с ним официально. Обаятелен, хорошо делает свое дело… Думаю, в целом его можно охарактеризовать словом выдающийся.
– Ему и его семье принадлежит большая часть «Струанз»?
– Точно не знаю. Сомневаюсь, что это вообще кто-то знает вне их семейного круга. Но кресло тайбаня он занял не из-за своих акций. Такой номер не прошел бы. Я имею в виду, в «Струанз». В этом я уверен вполне. – Армстронг впился в Бартлетта взглядом. – Говорят, Данросс – человек безжалостный, убьет не задумываясь. Я вот не хотел бы иметь его врагом.
Бартлетт попивал пиво, и мелкие морщинки у глаз сложились в загадочную улыбку.
– Иногда враг ценнее, чем друг.
– Иногда да. Надеюсь, ваше пребывание здесь принесет вам прибыль.
Бартлетт тут же поднялся:
– Спасибо. Я провожу вас. – Он открыл дверь, пропустил перед собой Армстронга и сержанта Ли, а потом вышел за ними из главной двери в салон на ступеньки трапа. Сделал глубокий вдох. В дуновении ветра он опять уловил что-то странное: ни приятное, ни неприятное, ни вонь, ни аромат – нечто странное и необычно возбуждающее. – Суперинтендент, а чем это пахнет? Кейси тоже обратила внимание, когда Свенсен открыл дверь.
Армстронг ответил не сразу. Потом улыбнулся:
– А это самый что ни на есть гонконгский запа, это пахнет деньгами.
Глава 2
23:48
– Пусть все боги будут свидетелями, как жутко не везет мне сегодня, – сказал Четырехпалый У и сплюнул на палубу.
Он сидел на корме, на высоком полуюте своей океанской джонки, причаленной к одному из огромных скопищ лодок, которые расползлись по всей Абердинской гавани на южном берегу острова Гонконг. Ночной воздух был горяч и влажен, и У играл с тремя приятелями в мацзян.[20] Все они – такие же пожилые и видавшие виды, как он сам, – владели собственными джонками. Несмотря на это, они ходили под его флагом и выполняли его распоряжения. Официально его звали У Санфан. У этого низкорослого неграмотного рыбака осталось лишь несколько зубов и не хватало большого пальца на левой руке. Джонка его была старой, потрепанной и грязной. Глава клана Рожденных в Море У, он заправлял всем своим флотом, и его флаг – серебряный лотос – реял над четырьмя морями.
Когда настала его очередь ходить, он взял еще одну фишку из слоновой кости. Глянув на нее и увидев, что она не в масть, он яростно сбросил ее и снова сплюнул. Плевок заблестел на палубе. Как и его приятели, он был одет в старую, поношенную нижнюю рубашку и черные штаны, какие носят грузчики-кули, хотя в одной этой игре у него на кону стояло десять тысяч долларов.
– Айийя, – с деланым неудовольствием воскликнул Рябой Тан, хотя с только что взятой фишкой до выигрышной комбинации ему не хватало лишь еще одной. Игра эта напоминает британский джин-рамми. – Мать их всех ети, если я не выиграю! – проговорил он, снося фишку демонстративным жестом.
– Твою, если ты выиграешь, а я нет! – откликнулся еще один игрок, и все засмеялись.
– И этих заморских дьяволов из Золотой Горы,[21] если их не будет сегодня вечером, – сказал Пун Хорошая Погода.
– Будут, – уверенно заявил Четырехпалый У. – Заморские дьяволы не отходят от расписаний ни на шаг. Во всяком случае, я послал Седьмого Сына в аэропорт проверить.
Взявшись было за новую фишку, он остановился и посмотрел через плечо, окинув критическим взглядом проходившую мимо рыбацкую джонку, которая, мирно пыхтя, направлялась в узкий просвет между бортами лодок к выходу из гавани. Она несла только топовые огни и огни левого и правого борта и якобы выходила в море за рыбой, но это была одна из его джонок, и шла она на перехват тайского траулера с грузом опиума. Когда джонка благополучно проследовала мимо, он снова сосредоточился на игре. Наступило время отлива, но глубины вблизи окруженных лодками островов были значительные. С берега и отмелей доносилась жуткая вонь гниющих водорослей, моллюсков и человеческих экскрементов.
На большей части сампанов и джонок было темно, их многочисленные обитатели уже легли спать. Кое-где горели масляные лампы. Лодки всевозможных размеров были пришвартованы одна к другой, казалось, в беспорядке, и между этими плавучими поселками оставались крохотные полоски моря. Здесь обретались танка[22] и хакка[23] – лодочные жители, которые проводили на плаву весь свой век, рождались на плаву и умирали. Многие лодки никогда не покидали стоянок: они так и покачивались на воде, составленные вместе, пока не давали течь, или не разваливались, или их не уносило тайфуном, или они не погибали в огне поражающих воображение пожарищ, которые нередко прокатывались по лодочным поселкам, когда по чьей-то неосторожности падала лампа или в открытый огонь, который разводили, несмотря ни на что, попадало что-нибудь легко возгорающееся.
– Дед! – закричал мальчик лет двенадцати.
– Что там такое? – откликнулся У.
– На пирсе, смотрите – Седьмой Сын! – Маленький впередсмотрящий указывал на берег.
У и все остальные вскочили и стали вглядываться в сторону берега. Там молодой китаец в джинсах и ловко сидящей футболке расплачивался с водителем такси. Такси остановилось у трапа одного из огромных плавучих ресторанов, пришвартованных в сотне ярдов к современным пирсам. Таких цветастых плавучих дворцов было четыре, трех-, четырех- и пятиэтажных, сверкающих огнями во всем великолепии своих ярко-красных и зеленых с золотом китайских крыш с загнутыми вверх углами, фигурами богов, фантастических животных и драконов.
– Хорошие у тебя глаза, Третий Внук. Молодец. Ступай и встреть Седьмого Сына.
Мальчик в ту же секунду сорвался и убежал, уверенно ступая по соединявшим джонки шатким настилам. Четырехпалый У наблюдал, как его седьмой сын направляется к пирсу, у которого сгрудились паромы, обслуживавшие переправу через бухту. Убедившись, что сына встретил посланный им лодочник, он повернулся к берегу спиной и снова сел к столу.
– Ну, давайте заканчивать, – мрачно проговорил он. – Последний раз играю сегодня, етит твою. Мне еще на берег нужно.
– Айийя! – вскричал Рябой Тан, увидев, что за фишку только что открыл. Демонстративным жестом он шмякнул ее на стол картинкой вверх и раскрыл остальные свои тринадцать фишек, которые вместе составили выигрышную комбинацию. – Смотрите, клянусь всеми богами!
– Так тебя и так! – проговорил У и громко отхаркнулся. – Знаешь, где я видел всех твоих предков во всех поколениях, Рябой Тан? Надо же, чтоб так везло!
– Еще партеечку? Двадцать тысяч на кону, а, Четырехпалый У? – с ликованием предложил Тан, убежденный, что старый черт Цзи Гун, бог азартных игроков,[24] сидит сегодня вечером у него на плече.
Четырехпалый покачал было отрицательно головой, но как раз в этот момент прямо у него над головой с жалобным криком пролетела чайка.
– Сорок, – тут же сказал он. Крик чайки – это знак с неба, значит ему повезет, и он мгновенно передумал. – Сорок тысяч или ничего! Но играть придется в кости: времени нет.
– Клянусь всеми богами, нет у меня сорока. Но с теми двадцатью, что ты мне должен, я займу завтра, когда откроется банк, против моей джонки и буду отдавать тебе всю свою прибыль, ети ее, за следующие отправки золота или опиума, пока все не выплачу, хейя?
– Слишком много для одной игры, – мрачно изрек Пун Хорошая Погода. – Вы оба сбрендили, игроки хреновы!
– Играем у кого больше за один бросок? – уточнил У.
– Айийя, вы точно двинулись. – Пун хоть и произнес эти слова, но возбужден был не меньше остальных. – Где кости?
У принес. Три фишки.
– Ну, Рябой Тан, бросай, попытай, что тебя ждет в будущем, етит твою!
Рябой Тан поплевал на ладони, помолился про себя, а потом с криком бросил кости.
– О-о-о, – сокрушенно простонал он. Четыре, три и еще четыре. – Одиннадцать!
Остальные застыли, чуть дыша.
У поплевал на кости, призвал на них проклятие, благословил и бросил. Шесть, два и три.
– Одиннадцать! О боги, великие и малые! Еще раз – бросаем еще раз!
Возбуждение на палубе росло. Рябой Тан бросил:
– Четырнадцать!
У сосредоточился среди опьяняющего напряжения, а затем бросил кости.
– Айийя! – взорвался он, а за ним и остальные. Шесть, четыре и два.
– И-и-и! – только и смог выдавить из себя Рябой Тан. Он держался за живот, смеясь от радости. Остальные поздравляли его и сочувствовали проигравшему.
У пожал плечами, сердце еще колотилось в груди.
– Будь прокляты все чайки, что летают у меня над головой в такое время!
– А-а, ты поэтому передумал, Четырехпалый У?
– Конечно, это было как знак. Много ли чаек кричит, пролетая у тебя ночью над головой?
– Верно. Я поступил бы так же.
– Как повезет – джосс![25] – Тут У просиял. – И-и-и, но зато какие ощущения – получше, чем от «тучек и дождя»,[26] хейя?
– Не в мои годы.
– А сколько тебе, Рябой Тан?
– Шестьдесят, а может, семьдесят. Почти столько же, сколько тебе. – В отличие от всех обитающих на суше деревенских жителей, хакка не ведут учет рождений и смертей. – Чувствую себя не больше чем на тридцать.
– А слышал, в лавку «Лаки медисин», что на рынке в Абердине, привезли новую партию корейского женьшеня, в том числе и столетнего! От него твой «стебель» будет огнем гореть!
– Со «стеблем» у него все в порядке, Пун Хорошая Погода! Его третья жена опять носит ребенка! – У расплылся в беззубой улыбке и вытащил толстую кипу свернутых пятисотдолларовых купюр. Он стал отсчитывать деньги, на удивление ловко, хотя у него и не хватало большого пальца на левой руке. Много лет назад палец ему отсекли в схватке с речными пиратами во время одной из контрабандных вылазок. На миг он оторвался от своего занятия, когда на палубе появился его седьмой сын, молодой человек лет двадцати шести, высокий для китайца. Парень неуклюже прошел по палубе. Над головами взвыли двигатели заходящего на посадку самолета.
– Прибыли, Седьмой Сын?
– Да, отец, прибыли.
Четырехпалый У радостно хлопнул по перевернутому бочонку:
– Прекрасно. Тогда можем начать!
– Послушай, Четырехпалый, – задумчиво произнес Рябой Тан, указывая на кости. – Шесть, четыре и два – получается двенадцать, а это тоже дает три, волшебную тройку.
– Да-да, я понял.
Рябой Тан широко улыбнулся и указал на север и немного восточнее, где за холмами Абердина, на другой стороне гавани, в Коулуне, в шести милях отсюда, располагался аэропорт Кай-Так.
– Может быть, теперь тебе повезет, хейя?
Понедельник
Глава 3
05:16
Еще только начало светать, когда из-за ворот номер шестнадцать на восточной оконечности терминала аэропорта вывернул джип с двумя механиками в комбинезонах и остановился недалеко от основного шасси «Янки-2». Трап оставался у самолета, главная дверь была чуть приоткрыта. Механики – оба китайцы – вышли из машины. Один стал осматривать основные восьмиколесные шасси, другой так же тщательно обследовал переднюю стойку. Они методично проверили резину, колеса, гидравлические муфты тормозов, заглянули и в отсеки шасси. У обоих были фонарики. Тот, что осматривал главную стойку, вынул гаечный ключ и встал на одно из колес, чтобы посмотреть поближе. Его голова и плечи скрылись в фюзеляже. Через некоторое время он негромко позвал на кантонском:
– Айийя! Эй, Лим, глянь сюда!
Другой подошел и стал вглядываться вверх. На его белом комбинезоне проступили пятна пота.
– Там они или нет? Мне отсюда не видать.
– Возьми свой «стебель» в рот, брат, и спусти себя в канализацию. Конечно, они там. Мы с тобой богатые люди. У нас на столе всегда будет рис! Но давай-ка потише, а то разбудишь этих измазанных в дерьме заморских дьяволов наверху! Держи… – Он передал вниз какой-то продолговатый, завернутый в брезент предмет. Приняв сверток, Лим быстро и бесшумно положил его в джип. Потом еще один, и еще один, поменьше. Оба покрылись потом и очень нервничали. Работали они быстро, но бесшумно.
Еще сверток. Еще один…
И тут Лим увидел, что из-за угла вылетел полицейский джип и одновременно из шестнадцатых ворот высыпало множество людей в форме. Среди них были и европейцы.
– Нас предали, – охнул он и рванулся прочь в безнадежной попытке обрести свободу.
Полицейские без труда перехватили его, и он остановился, дрожа от сдерживаемого ужаса. Потом сплюнул, проклял всех богов и замкнулся в себе.
Другой тут же спрыгнул вниз и вскочил на сиденье джипа. Но прежде чем он успел включить зажигание, на него навалились и надели наручники.
– Ну, «масляный роток»,[27] – прошипел сержант Ли, – как думаешь, куда ты сейчас поедешь?
– Никуда, господин полицейский, это все он, этот тип, господин полицейский, этот сукин сын поклялся, что перережет мне глотку, если я не помогу ему. Я ничего не знаю, клянусь могилой матери!
– Врешь, ублюдок. У тебя и матери-то не было. Если не будешь говорить, отправишься в тюрьму лет на пятьдесят!
– Клянусь, господин полицейский, клянусь всеми богами, что…
– Шел бы ты со своим враньем, дерьмо. Кто платит тебе за это?
По асфальту неторопливо вышагивал Армстронг, ощущая во рту сладкий, тошнотворный вкус добычи.
– Так, – начал он по-английски, – что у нас здесь, сержант? – Он провел долгую ночь без сна и теперь, небритый, усталый, не расположен был слушать визгливые уверения механика в невиновности. Поэтому он негромко произнес на прекрасном гортанном кантонском: – Еще одно крошечное, незначительное слово, поставщик дерьма прокаженных, – и я прикажу моим людям попрыгать на твоем «потайном мешочке».
Китаец замер.
– Прекрасно. Имя?
– Тань Шута, господин.
– Ложь! Как зовут твоего приятеля?
– Лим Тачжун, но он мне не приятель, господин. Я и не знал его до сегодняшнего дня.
– Ложь! Кто заплатил тебе за это?
– Я не знаю, кто платил ему, господин. Понимаете, он поклялся, что перережет…
– Ложь! У тебя во рту столько дерьма, что ты, должно быть, бог дерьма собственной персоной. Что в этих свертках?
– Я не знаю. Клянусь могилами моих…
– Ложь! – Армстронг произносил это слово автоматически, прекрасно понимая, что без вранья здесь не обойдется.
«Китаёзы не такие, как мы, – говорил его первый наставник, бывалый коп, дока во всем, что касалось Китая. – О, я не имею в виду, что все они люди нечестные, жулики или что-нибудь в этом духе, – просто они другие. Объясняясь с полицейским, китаец всегда говорит сквозь зубы и все время врет. Поймаешь негодяя с поличным, а он все равно будет лгать и выкручиваться, как смазанный жиром шест в куче дерьма. Они другие. Взять хотя бы их имена. У всех китайцев четыре различных имени: одно дается при рождении, другое – когда они достигают зрелости, третье – когда становятся взрослыми, а четвертое они выбирают себе сами. Когда они забывают одно, то, не моргнув глазом, добавляют другое. А сами их имена – господи помилуй! Китайцы называют себя лаобайсин – „старинная сотня имен“.[28] У них на весь Китай лишь сто основных фамилий, и из них двадцать звучат как Юй, восемь как Янь, десять как У, и бог знает сколько еще таких, как Пин, различных Ли, Чэнь, Цинь, Цзин, Ван и Фу. К тому же каждое из них произносится пятью различными способами, и одному Богу известно, кто есть кто!»
«Стало быть, определить личность подозреваемого будет непросто, сэр?»
«Отлично, юный Армстронг! Отлично, парень! У тебя может быть пятьдесят Ли, пятьдесят Чжанов и четыреста Ванов, и ни один не будет приходиться другому родственником. Господи помилуй! В этом-то и проблема Гонконга».
Армстронг вздохнул. Прошло восемнадцать лет, но китайские имена понятнее не стали.[29] Кроме того, у каждого, похоже, имелось еще и прозвище, под которым он и был известен.
– Как тебя зовут? – снова спросил Армстронг и даже не стал слушать ответ. – Ложь! Сержант! Разверни-ка одну из этих штук! Посмотрим, что у нас там.
Сержант Ли отвернул в сторону последнюю обертку. Внутри была состоявшая на вооружении американской армии автоматическая винтовка М-14. Новенькая, хорошо смазанная.
– За это ты, паршивый сын левой титьки шлюхи, будешь мотать полсотни лет! – проскрежетал Армстронг.
Ошеломленный китаец тупо смотрел на винтовку. Потом простонал еле слышно:
– Ети всех богов, я и знать не знал, что там винтовки.
– Э, нет. Ты знал! – сказал Армстронг. – Сержант, давай в фургон этот кусок дерьма и заведи на него дело за контрабанду оружия.
Китайца уволокли без всяких церемоний. Один из молодых полицейских-китайцев разворачивал небольшой сверток квадратной формы.
– Отставить! – прозвучал приказ Армстронга по-английски. Полицейский и все, кто мог это услышать, замерли. – В этих свертках может оказаться мина-ловушка. Всем отойти от джипа! – Покрывшись потом, полицейский выполнил приказание. – Сержант, вызови наших кудесников-минеров. Теперь торопиться некуда.
– Есть, сэр. – Сержант Ли торопливо зашагал к переговоному устройству в полицейском джипе.
Армстронг прошел под самолет и заглянул в отсек главного шасси. Ничего особенного он не заметил. Потом забрался на одно из колес.
– Господи! – ахнул он.
К внутренним стенкам отсека с обеих сторон были надежно прикреплены пять аккуратных полок. Одну почти опустошили, а остальные по-прежнему оставались заполнены. Судя по размерам и форме свертков, винтовками М-14 и ящиками с патронами или гранатами.
– Что-нибудь есть там, наверху, сэр? – Это был инспектор Томас. Молодой англичанин, он прослужил в полиции всего три года.
– Посмотри! Только ничего не трогай.
– Господи! Да тут хватит на пару отделений по борьбе с беспорядками!
– Да. Но для кого это?
– Для коммунистов?
– Или националистов, или преступников. Все это…
– Что там, черт возьми, происходит?
Читать бесплатно другие книги:
