Королевская шутиха Грегори Филиппа

Я закусила губы, боясь ненароком выдать главный секрет.

– Они сказали, что королю сейчас все равно не до шутов. Чем мне слоняться по дворцу, лучше составить вам компанию.

Принцесса Мария посмотрела на меня так, как до сих пор не смотрела ни одна женщина. Испанские женщины были приучены глядеть в сторону. Это считалось признаком скромности. В Англии женщины упирались глазами в землю. Пажеская одежда, хотя бы внешне делавшая меня мальчишкой, позволяла мне не прятать глаза и держать голову высоко. Это было одной из многих причин, почему я не противилась ливрее и не слишком завидовала платьям фрейлин. Принцесса Мария не отводила глаз и не опускала их вниз. Она унаследовала прямой отцовский взгляд. Я сразу вспомнила портрет короля Генриха: горделивая поза, руки, упирающиеся в бока. Это был взгляд человека, родившегося с ощущением, что ему суждено править миром. Сейчас на меня точно так же смотрела его дочь. Мария разглядывала каждый кусочек моего лица. Она читала по моим глазам. Мы с ней отличались не только возрастом и происхождением. Ей было нечего скрывать. Я же ощущала себя маленькой лгуньей, которую вот-вот раскусят.

– Ты чего-то боишься, – вдруг сказала она. – Чего?

Вопрос застал меня врасплох, и я едва не рассказала ей, чего боюсь. Я боялась многого. Боялась быть схваченной, боялась инквизиции, подозрений. Я боялась пыточных застенков и огня костра, начинающего лизать босые ступни осужденного на сожжение. Я боялась случайно выдать и обречь на смерть тех, кто нам с отцом помогал. Я боялась самого воздуха заговоров.

К счастью, мне хватило сил не проболтаться. Тыльной стороной ладони я потерла пылающую щеку и сказала:

– Я не боюсь. Просто волнуюсь. Другая страна. Придворная жизнь. К этому надо привыкнуть.

Принцесса Мария молчала. Видимо, обдумывала сказанное мной, потом ее взгляд потеплел.

– Бедная девочка! Ты ведь еще совсем юная, чтобы плыть в одиночку по глубоким водам взрослой жизни.

– Я не одна. Я вассал лорда Роберта, – сказала я и только потом спохватилась, не зная, можно ли говорить об этом другим.

Принцесса Мария улыбнулась.

– Что ж, наверное, ты будешь замечательной компаньонкой, – наконец сказала она. – В моей жизни было столько дней, месяцев и даже лет, когда я обрадовалась бы любому веселому лицу и звонкому голосу.

– Но я не такая шутиха, как Уилл, – осторожно предупредила ее я. – Я не умею смешить.

Как ни странно, мои слова тут же рассмешили принцессу Марию.

– А я особо и не расположена к смеху, – сказала она. – Думаю, ты очень хорошо мне подойдешь. Для начала ты должна познакомиться с моим окружением.

Принцесса кликнула своих фрейлин и назвала имя каждой из них. Первыми она представила мне двоих дочерей завзятых еретиков, не желавших отрекаться от католической веры. Эти молодые женщины служили принцессе из гордости. Две другие – я сразу отметила их кислые, унылые лица – являлись младшими дочерями в своих семьях и могли рассчитывать на весьма скудное приданое. Выбор у них был невелик: или служить принцессе Марии, или выходить замуж за тех, с кем они вовсе не мечтали связывать свою судьбу. Маленький двор принцессы находился слишком далеко от Лондона. Мария не плела заговоры и не вербовала себе сторонников. Она просто жила так, как привыкла жить с детства. Это была достойная жизнь с привкусом отчаяния, ереси и слабых надежд на будущее.

После обеда принцесса Мария отправилась к мессе. Я думала, она пойдет туда одна. Открытое соблюдение католического ритуала считалось преступлением. Но она отправилась вместе со своей свитой. Принцесса вошла первой и возле алтаря встала на колени. Через какое-то время вошли ее фрейлины, однако к алтарю они не приближались.

Я вошла вместе со всеми и вдруг с ужасом поняла, что не знаю, как быть дальше. Я уверяла короля и лорда Роберта в нашей с отцом приверженности реформированной Церкви. Между тем и король, и лорд Роберт знали: дом принцессы Марии – островок запретного католицизма в протестантском королевстве. Мимо меня прошла одна из служанок и смело направилась прямо к алтарю. Моя спина покрылась холодным потом. Я не знала, как поступить и какая линия моего поведения будет наиболее безопасной. Если только при дворе узнают, что я молюсь, как католичка… Я замерла от ужаса, боясь даже думать, чем это может закончиться. Но смогу ли я прижиться в доме Марии, оставаясь непреклонной протестанткой?

В конце концов я нашла компромиссный вариант. Я вышла из часовни и села снаружи, откуда мне были слышны приглушенный голос священника и ответы, которые ему шепотом давали молящиеся. Однако никто не мог меня упрекнуть в том, что я присутствовала на службе. Все это время я просидела на приоконной скамейке, подставляя спину сквозняку. Напряжение мешало мне слушать мессу. При первых признаках опасности я была готова вскочить и убежать. Я то и дело подносила руку к щеке, словно сажа от костра инквизиции въелась мне в кожу и я безуспешно пыталась ее оттереть. Казалось, кто-то завязывает мне кишки узлом. Дом принцессы Марии был опасным местом. Похоже, для нас с отцом любое место таило опасность.

После мессы принцесса Мария позвала меня к себе – послушать, как она читает из латинской Библии. Я старалась ничем не показать, что понимаю слова. Когда принцесса велела мне поставить книгу на место, я подавила привычку раскрыть титульную страницу и посмотреть имя печатника. Издали мне показалось, что экземпляр, которым пользовалась принцесса, напечатан хуже, чем у моего отца.

Спать Мария ложилась рано. Пожелав всем спокойной ночи, она взяла свечу и пошла по длинному сумрачному коридору, мимо рассохшихся окон, из которых постоянно дуло. Окна глядели в темноту и пустоту земель, расстилавшихся вокруг обветшалого замка. Вслед за принцессой стали расходиться и ее фрейлины. Жизнь не баловала их событиями. Никто не приезжал к принцессе Марии в гости. Сюда не забредали странствующие лицедеи и торговцы. Это была тюрьма с видимостью свободы. Хансдон медленно, но неуклонно высасывал из Марии телесные силы и подтачивал ее дух. Вряд ли герцог сумел бы найти более подходящее место для ссылки опальной принцессы.

Чтобы расшевелить обитательниц Хансдона, понадобилась бы не одна шутиха, а целая армия шутов. Я попала в печальный мир неудачниц, возглавляемый нездоровой принцессой. Марию одолевали головные боли. Чаще всего они начинались на закате. Вместе с надвигавшимися сумерками мрачнело и лицо принцессы. Но это было единственным признаком, говорившим о страданиях Марии. Она никогда не жаловалась на боль и не позволяла себе опустить плечи, откинуться на высокую резную спинку кресла или положить руки на подлокотники. Мария сидела так, как некогда научила ее мать: с безукоризненно прямой спиной. Только так и надлежало сидеть королеве. Она никогда не опускала голову, даже если боль заставляла ее щуриться. Как-то я заговорила о слабости здоровья Марии с Джейн Дормер – ее подругой и фрейлиной. Та сказала, что я еще не видела настоящих страданий принцессы, когда у нее бывают женские дни. Оказалось, Мария мучается судорогами, по тяжести своей не уступавшими родовым схваткам.

– А почему она такая болезненная? – полюбопытствовала я.

Джейн пожала плечами:

– Мария и в детстве была слабенькой. Легко простужалась, долго не могла поправиться. А когда отец охладел к ее матери и не желал видеться с дочерью, с Марией случилось что-то странное. Ее будто чем-то отравили. Ее желудок немедленно исторгал любую съеденную пищу. Ей было не встать с постели. Бывало, она доползала до двери, чтобы позвать служанку. Поговаривали, что все это не просто слабость здоровья, а что принцессу отравили по приказу той ведьмы – Анны Болейн. Принцесса находилась при смерти, а ей не позволяли увидеться с матерью. Королева боялась ее навещать. Екатерине намекнули: если она ослушается запрета, ее лишат средств к существованию. Король и его ведьма Болейн уничтожили их обеих: мать и дочь. Королева Екатерина отчаянно цеплялась за жизнь, но болезнь и душевные страдания доконали ее. Болейн думала, что и Мария последует за матерью. Мы все этого тоже боялись. Но она осталась жива. Представляешь, сколько бед выпало на долю принцессы? Ее заставили отречься от своей веры. Потом заставили признать незаконным брак ее матери с королем. Вот с тех пор принцессу Марию и мучают боли.

– А разве врачи не могли…

– Ты вначале спроси: к ней допускали врачей? – раздраженно бросила мне Джейн. – Все было обставлено так, чтобы Мария умерла. Если бы не Божья помощь, ее бы уже не было в живых. Сколько раз она находилась на волосок от смерти.

А эта ведьма Болейн еще пыталась ее отравить. Клянусь тебе, она неоднократно присылала Марии какую-нибудь отраву. Горькая жизнь у нашей принцессы. Наполовину святая, наполовину узница. И всегда вынуждена проглатывать и гнев, и страдания.

Лучшим временем суток для принцессы Марии было утро. После мессы и завтрака она любила прогуливаться и часто брала меня с собой. Как-то в конце июня, когда мы вышли на обычную прогулку, принцесса повелела мне идти рядом с ней и стала спрашивать испанские названия встречавшихся нам цветов. Потом она захотела услышать по-испански мой рассказ о погоде. Мне приходилось соизмерять свои шаги с ее шагами. К тому же Мария часто останавливалась, и лицо ее становилось бледнее обычного.

– Ваше высочество, вам сегодня нездоровится? – спросила я.

– Просто устала, – сказала она. – Ночью не спалось. – Увидев мое озабоченное лицо, принцесса улыбнулась. – Не бойся, мне не стало хуже. Все по-прежнему. Мне бы научиться большему спокойствию. Но когда не знаешь… когда вынуждена ждать… а он целиком в руках советников, чьи сердца…

– Вы говорите про своего брата?

– Я думаю о нем с самого его рождения! – с непривычной для нее страстностью призналась Мария. – Он был еще совсем маленьким, а от него так много ожидали. Он с таким проворством учился, и в то же время… вместо сердечной теплоты – холодное сердце. Бедный мальчик! Он ведь вырос без матери. Ни у кого из нас троих нет живущей матери, и никто из нас не знает, что может случиться завтра.

Мария вновь остановилась. Только врожденная гордость не позволяла ей признаться, что сегодня она совсем слаба.

– Конечно, я больше заботилась о Елизавете, чем о нем, – продолжала Мария. – А теперь я не вижусь ни с ней, ни с ним. Меня очень мучает то, что они делают с его душой, с его телом и… с его завещанием, – совсем тихо добавила принцесса.

– С его завещанием?

– Трон должна унаследовать я! – с неожиданной пылкостью произнесла Мария. – Если будешь писать донос… подозреваю, что тебя за этим сюда и прислали… напиши им, что я все помню. Напиши: право престолонаследия принадлежит мне, и ничто не может этого изменить.

– Ваше высочество, я не пишу никаких доносов! – в ужасе воскликнула я.

Я говорила сущую правду. Здешняя жизнь была настолько скучна и однообразна, что я не находила, о чем писать лорду Роберту или его отцу. Я попала к слабой здоровьем принцессе, утомленной ожиданием и неизвестностью. Она не плела никаких заговоров. Да и зачем, когда она знала о своем законном праве взойти на престол?

– Пишешь или нет – мне все равно, – махнула рукой принцесса Мария. – Никто и ничто не отнимут у меня моего места. Отец сам составил порядок наследования. Сначала иду я и только потом – Елизавета. Я никогда не участвовала в заговорах против Эдуарда, хотя находились люди, уговаривавшие меня сделать это ради памяти моей матери. Но я не опускалась до заговоров против брата. Я знаю, что и Елизавета не станет плести заговоры против меня. Нас трое наследников. Мы уважаем волю отца и знаем, кто за кем идет. Елизавета знает этот порядок. Эдуард стал первым, поскольку мужская линия всегда идет первой. Я иду за ним как первая принцесса… законнорожденная принцесса. Мы не посмеем осквернить память отца. Я доверяю Елизавете ничуть не меньше, чем Эдуард доверяет мне. И раз ты утверждаешь, что не пишешь доносов, можешь передать мои слова устно, если кто-нибудь тебя спросит. Скажи им, что я просто следую воле короля Генриха, установившего порядок престолонаследия. И еще скажи им: это моя страна.

Страстный поток слов придал Марии силы. На ее щеках появился румянец. Она оглядела свой небольшой, обнесенный стенами сад, будто видела не только его, но и все королевство. Должно быть, ей виделось, как Англия вновь станет сильным и процветающим королевством, когда она взойдет на престол и восстановит прежние порядки. Я не сомневалась, что Мария вновь откроет закрытые протестантами монастыри и построит новые, чтобы вернуть народу истинную веру.

– Это моя страна, – повторила принцесса. – Я будущая королева Англии. Никто не посмеет лишить меня моего законного права.

Сейчас передо мной была не усталая больная женщина, а правительница, прозревающая свою судьбу.

– Такова цель моей жизни. Больше никто не посмеет меня жалеть. Я не нуждаюсь ни в чьей жалости. Я посвятила свою жизнь тому, чтобы стать невестой Англии. Я буду королевой-девственницей. У меня не будет детей, рожденных во плоти, однако всем англичанам я стану матерью. Никто не посмеет сбить меня с толку, никто не посмеет помыкать мной. Я буду жить для своего народа. Таково мое священное призвание. Я всю себя отдам служению Англии.

Мария повернулась и быстро пошла в дом. Я последовала за ней, держась на некотором расстоянии. Утреннее солнце, растворившее туман, окружало Марию сияющим ореолом. У меня даже сдавило голову. Я увидела великую королеву, достойную править Англией, королеву, знающую, что ей надлежит сделать для блага страны. Я понимала: Мария способна вернуть Англии богатство, красоту и щедрость, отнятые ее отцом у Церкви и у повседневной жизни людей. Желтый капюшон ее плаща светился, словно корона. Я настолько залюбовалась Марией, что споткнулась о травяную кочку и упала.

Обернувшись, она увидела меня на коленях.

– Ханна, что с тобой?

– Вы будете королевой, – сказала я, чувствуя, что через меня говорит мой дар. – Через месяц ваш несчастный брат покинет этот мир. Да здравствует королева! Бедный Эдуард, но его спасти невозможно.

Мария буквально подлетела ко мне и подняла меня на ноги:

– Что ты сказала?

– Вы будете королевой. Ваш брат стремительно угасает.

Я потеряла сознание. Это длилось считаные секунды. Когда я открыла глаза, Мария по-прежнему крепко сжимала меня в своих руках и вглядывалась в мое лицо.

– А ты можешь сказать что-нибудь еще? – тихо спросила она.

– Простите, ваше высочество, – покачала я головой. – Я едва помню то, что говорила вам. Те слова произносились помимо моей воли.

– Дух Святой двигал твоими устами, велев сообщить мне эту новость. Ты клянешься сохранить это в тайне?

Ее слова ненадолго привели меня в замешательство. Уж слишком сложной паутиной лояльности была опутана моя четырнадцатилетняя жизнь. У меня имелись обязательства перед лордом Робертом, перед отцом, погибшей матерью и нашими соплеменниками. Я дала обещание Дэниелу Карпентеру. И вот теперь эта взволнованная женщина просила меня сохранить ее тайну. Я кивнула. Я ничем не нарушала свои обязательства перед лордом Робертом. Все, что я сказала Марии, он и так уже знал.

– Да, ваше высочество, – тихо пообещала я.

Я хотела встать, но у меня закружилась голова, и я снова рухнула на колени.

– Не торопись, – посоветовала мне принцесса. – Не вставай до тех пор, пока в голове у тебя не прояснится.

Она уселась рядом со мной на траву и нежно положила мою голову себе на колени. Утреннее солнце дарило нам приятное тепло. В воздухе жужжали сонные пчелы, а где-то вдалеке отсчитывала годы жизни кукушка.

– Закрой глаза, – сказала Мария.

Мне хотелось уснуть на ее коленях.

– Я не шпионка! – вырвалось у меня.

Ее палец коснулся моих губ.

– Тише, – сказала Мария. – Я знаю, что ты работаешь на Дадли. Но я знаю, что ты славная девочка. Кто лучше меня понимает жизнь человека, связанного паутиной обязательств? Не бойся, маленькая Ханна. Я все понимаю.

Ее пальцы гладили мне голову. Она накручивала мои черные короткие волосы, делая маленькие завитки. Я закрыла глаза. Впервые за много лет я почувствовала себя в безопасности. Я почувствовала это не только душой, но и спиной, плечами, шеей. В них исчезло привычное напряжение.

А принцесса Мария мысленно перенеслась в прошлое.

– Вот так же я сидела с Елизаветой, когда она была маленькая и засыпала днем. Она укладывала голову мне на колени, закрывала глаза и через минуту уже спала. А я сидела и гладила ей волосы. У нее очень красивые волосы. В них соединились оттенки меди, бронзы и золота. Попадались и совершенно золотистые пряди. Боже, каким милым ребенком она была! Просто лучилась детской невинностью. А мне самой тогда было всего двадцать. Я любила воображать, что Елизавета – моя маленькая дочь, а я замужем за любимым человеком и скоро у нас родится второй ребенок – сын.

Мы долго сидели с ней в благословенном уединении этого утра. Потом я услышала, как с шумом открылась дверь. Я поспешно села. Открыв глаза, я увидела одну из фрейлин принцессы. Она металась по саду в поисках Марии. Принцесса махнула ей, и фрейлина устремилась к нам. Она была совсем молодой. Ее звали Маргарет. Принцесса сразу же выпрямилась. От ее сентиментальных воспоминаний не осталось и следа. Сейчас передо мной снова была новая королева. Мария готовилась выслушать новости, которые я предсказала. Прямо здесь, в своем садике, с прикорнувшей возле ее ног шутихой. У Марии были заготовлены слова из Псалмов, которыми она собиралась приветствовать известие.

– Чудны дела Твои, Господи, – прошептала она.

Маргарет запыхалась от быстрого бега. Чувствовалось, она не знала, с чего начать. Наверное, каждое слово казалось ей одинаково важным.

– Ой, ваше высочество! Тут такое!

– Успокой дыхание, потом расскажешь. Я подожду, – благосклонно ответила ей принцесса Мария.

– Сегодня в церкви…

– И что же там случилось?

– Там не молились за вас.

– О каких молитвах ты говоришь?

– Я про ту молитву, где молятся за короля и его советников. Вы знаете эту молитву. В ней есть слова: «И за сестер короля». Так вот, вас они пропустили.

Взгляд принцессы скользнул по раскрасневшемуся лицу Маргарет.

– Нас обеих? Елизавету тоже не упомянули?

– Да!

– Ты уверена?

– Да.

Принцесса Мария встала, беспокойно сощурившись:

– Пошли мистера Томлинсона в Вейр. Скажи ему: если понадобится, пусть отправляется прямо к епископу Стортфорду. Попроси его добыть сведения из других церквей. Надо узнать, везде ли молящиеся опускали наши имена.

Маргарет сделала короткий реверанс, подхватила подол своего платья и столь же стремительно понеслась в дом.

– Что это значит? – спросила я, поднимаясь на затекшие ноги.

Принцесса Мария смотрела не на меня, а как будто сквозь меня.

– Это значит, что герцог Нортумберлендский начал войну против меня. Сначала он не уведомил меня о том, насколько серьезно болен мой брат. Теперь он повелел священникам изъять наши имена из молитв. Вскоре он прикажет им вставить туда другое имя – имя нового наследника престола. А дальше, когда мой несчастный брат умрет, герцог велит арестовать нас с Елизаветой и возведет своего лженаследника на престол.

– Кого? – спросила я.

– Эдуарда Куртене, – не задумываясь, ответила Мария. – Моего родственника. Он единственный выбор герцога, поскольку ни сам герцог, ни его сыновья не имеют прав на английский престол.

И вдруг у меня перед глазами мелькнула недавняя свадьба: мертвенно-бледное лицо леди Джейн Грей и ссадины у основания ее шеи, будто кто-то долго тряс ее, заставляя согласиться на исполнение чужих честолюбивых замыслов.

– Ваш родственник не единственный выбор, – сказала я. – Герцог может возвести на престол леди Джейн Грей.

– Молодую жену его сына Гилфорда? Может, – согласилась принцесса Мария и задумалась. – Мне это как-то не приходило в голову. Ее мать – моя двоюродная сестра. Значит, матери придется отойти в сторону и уступить дочери притязания на трон. Но Джейн – протестантка, а герцог держит в руках ключи от королевства. – Мария хрипло рассмеялась. – Боже милостивый! Ведь Джейн – ярая протестантка. В этом она даже переплюнула Елизавету. Похоже, девочка времени не теряла. Своим протестантизмом она пробила себе дорогу в завещание моего брата. Но не только туда. Протестантизм Джейн приведет ее прямиком к государственной измене. Господи, прости ее! Она еще совсем молоденькая, и ею играют, как пешкой. А игроки такие, что отыгравшую свое пешку попросту уничтожат. Бедная Джейн! Однако надо было думать своей головой. Но вначале они уничтожат меня. Им придется это сделать. Устранение моего имени из народных молитв – лишь первый шаг. Потом они меня арестуют, обвинят неведомо в чем и отрубят голову.

Бледное лицо принцессы стало еще бледнее. Она пошатнулась:

– Боже милостивый, что же будет с Елизаветой?! Он ведь убьет нас обеих, – прошептала Мария. – У них нет другого выхода. Иначе герцог получит бунт с двух сторон. Против него восстанут и протестанты, и католики. Ему понадобится избавиться от меня, а заодно уничтожить всех смелых людей, придерживающихся истинной веры. И в то же время ему нужно избавиться и от Елизаветы. Зачем протестантам такая королева, как Джейн и этот увалень Гилфорд Дадли, если они могут сделать королевой Елизавету? Если меня не станет, следующей наследницей престола становится она. Но герцога такой расклад не устраивает. Должно быть, он замышляет, как бы обвинить в государственной измене нас обеих. Кого-то одного ему мало. Похоже, что через каких-нибудь три месяца мы с Елизаветой можем загреметь на плаху. – Она направилась к дому, но через несколько шагов остановилась и вновь повернулась ко мне. – Я должна спасти Елизавету, – заявила принцесса Мария. – Что бы ни случилось, я должна предостеречь ее. Ей ни в коем случае нельзя ехать в Лондон. Лучше всего ей приехать сюда. Забрать трон у меня они не посмеют. Я слишком много вытерпела и выстрадала, чтобы лишить меня моей страны и ввергнуть Англию в грех. Я не позволю себе проявить слабость. – Она повернулась к дому. – Идем, Ханна! – бросила мне она через плечо. – Идем быстрее!

Принцесса Мария написала предостерегающее письмо Елизавете. Следом она написала кому-то еще, прося совета. Этих писем я не видела, но вечером, когда принцесса и ее фрейлины уснули, я достала отцовское письмо и, как мы договаривались с лордом Робертом, составила шифрованное послание. «М. сильно встревожена, что ее теперь не поминают в молитвах. По ее убеждению, наследницей объявят Дж. Она написала предостерегающее письмо к Е…» Я вытерла вспотевший лоб. Заменять одни буквы другими оказалось делом тяжелым и требующим предельного внимания. Помимо сообщения, мне хотелось написать что-то и от себя. Всего одну строчку, даже одно слово, напоминающее ему обо мне. Пусть прочтет и вернет меня обратно ко двору. Мне захотелось написать что-то такое, что исходило бы не от его шпионки и не от шутихи, а от меня самой – девушки, пообещавшей служить ему душой и сердцем, по любви.

«Я по вас скучаю», – написала я и тут же вычеркнула эти слова, даже не потрудившись их зашифровать.

«Когда я смогу вернуться домой?» Мой вопрос постигла та же участь.

«Мне страшно»… Мне действительно было страшно.

Больше я ничего не написала, поскольку не знала, чем еще смогу привлечь к себе внимание лорда Роберта. Ему сейчас было не до меня. Юный король умирал, а бледнолицая леди Джейн готовилась вступить на английский трон и привести семейство Дадли к абсолютному величию и власти.

Нам в Хансдоне оставалось лишь терпеливо ждать, когда прискачет гонец из Лондона и привезет известие о смерти короля. У принцессы Марии имелись свои гонцы, и она постоянно получала и отправляла письма. Помимо них, раз в три дня она получала письмо от герцога Нортумберлендского, где он писал, что теплая погода делает свое дело и король идет на поправку. Герцог писал о новом враче, сумевшем остановить у короля приступы лихорадки и уменьшить боль в груди. Таким образом, к середине лета король будет совсем здоров. Принцесса Мария, недоверчиво щурясь, прочитывала очередное лживое послание герцога, складывала лист и убирала к себе в письменный стол, где хранились его письма.

Но от письма, пришедшего в первых числах июля, Мария затаила дыхание и приложила руку к сердцу.

– Ваше высочество, что пишут о здоровье короля? – спросила я. – Ему лучше?

У нее раскраснелись щеки.

– Герцог утверждает, что королю лучше, он оправляется от болезни и хочет меня видеть. – Она встала и подошла к окну. – Слава Богу, если ему действительно лучше! – тихо произнесла она, говоря с собой. – Ему, наверное, действительно стало лучше, если он перестал слушать своих лживых советников и захотел помириться со мной. Быть может, Бог вернул ему здоровье и наделил верным пониманием происходящего. Надеюсь, у него хватит сил хотя бы на то, чтобы разрушить заговор герцога. Матерь Божья, подскажи, как мне действовать дальше?

– Так мы уезжаем? – спросила я, вскакивая на ноги.

Мне отчаянно захотелось вернуться в Лондон, ко двору, снова увидеть лорда Роберта, отца и Дэниела. Захотелось вернуться под защиту, пусть и относительную, тех, кто заботился обо мне.

Плечи Марии распрямились. Чувствовалось, она приняла решение.

– Если брат хочет меня видеть, я должна ехать. Пусть мои фрейлины распорядятся, чтобы нам приготовили лошадей. Завтра же и выедем.

Принцесса стремительно вышла из комнаты, шурша подолом своего платья из плотной ткани. Она сама, не дожидаясь меня, крикнула фрейлинам, чтобы собирали вещи и готовились к отъезду. Потом я услышала, как она по-девичьи легко взбежала на второй этаж и звонким от волнения голосом велела Джейн Дормер внимательно проследить, чтобы не забыли ее лучшие драгоценности. Скорее всего, по случаю выздоровления короля будет устроен пир с танцами, где она намерена повеселиться от души.

На следующее утро мы двинулись в путь. Впереди ехал знаменосец, держа стяг с гербом принцессы Марии. Нас окружали солдаты ее охраны. Повсюду, где мы проезжали, люди осаживали своих лошадей, кланяясь нам и прося Марию благословить их. Многие держали на руках своих детей и поднимали их повыше, чтобы те увидели настоящую принцессу и запомнили ее статной и улыбающейся.

Нынешняя принцесса Мария, восседавшая на лошади, разительно отличалась от бледной полуузницы, которую я увидела, приехав в Хансдон. Сейчас она ехала в Лондон и видела, насколько английский народ любит ее. Их никто не сгонял на дорогу и не заставлял выкрикивать приветствия. Мария облачилась в темно-красное платье и накидку того же цвета, что заставляло ее темные глаза сверкать. Она прекрасно держалась в седле; одной рукой в красной перчатке, как я заметила, довольно поношенной, она сжимала поводья, а другой приветственно махала всем, кто желал ей счастливого пути. Румянец не покидал ее щек. Из-под шляпы выбивалась прядь густых каштановых волос. И куда только делась ее усталость! Мария была полна сил, смелости и решимости. Я невольно любовалась ею. Настоящая королева!

Мы выехали на большую дорогу, ведущую в Лондон. Я ехала сбоку. Моей лошадке было непросто выдерживать шаг с более крупной и сильной лошадью принцессы. Мария требовала, чтобы я пела испанские песни своего детства. Иногда она узнавала слова или мелодию, поскольку слышала их от ее матери. Тогда она начинала мне подпевать. Ее голос слегка дрожал, наверное, от воспоминаний о любимой матери.

Принцесса торопилась. Мы ехали весьма быстрым шагом по лондонской дороге, перебираясь через заметно обмелевшие речки. В некоторых местах, где земля была помягче, мы пускали лошадей легким галопом. Чувствовалось, Марии хочется поскорее оказаться в королевском дворце и узнать обо всех событиях. Я вспоминала зеркало Джона Ди и названную мной дату смерти короля – шестое июля. Естественно, я не смела заикнуться Марии об этом и уж тем более сказать, что короля на престоле сменит не она. Да и было ли произошедшее тогда настоящим ясновидением? Желая угодить лорду Роберту, я назвала первое попавшееся число. Откуда мне явилось имя Джейн – сама не знаю. Все это могло оказаться пустыми словами. И сейчас, когда мы ехали в Лондон и принцесса надеялась, что все ее страхи окажутся напрасными, я тоже надеялась увидеть полное опровержение своих пророчеств. О том, насколько это разочарует лорда Роберта и Джона Ди, я старалась не думать.

Надежды надеждами, но свою интуицию мне было не убедить. Она и сейчас говорила мне иное: шестое июля я назвала не просто так. В таком случае Мария ехала не на примирение с младшим братом, а на его похороны и коронацию леди Джейн. Она торопилась туда, где ее заставят отречься от прав на престол, а все мы являлись невольными спутницами ее грядущих несчастий. Пожалуй, никто из ехавших не волновался сильнее меня.

Мы безостановочно ехали все утро и вскоре после полудня остановились в городке Ходдесдон, рассчитывая на сытный обед и отдых перед продолжением нашего путешествия. Из двери ближайшего дома вышел какой-то человек и подал принцессе знак. Знак был условным. Мария сразу же подозвала этого человека к себе, чтобы побеседовать без посторонних ушей. Он подошел, взял поводья ее лошади. Мария наклонилась к нему, внимательно слушая. У меня был очень хороший слух, но человек говорил совсем тихо и к тому же недолго. Затем он отошел и быстро исчез. Я даже не успела заметить, в какую сторону он ушел. Мария крикнула нам, что здесь мы остановимся, и спрыгнула с такой поспешностью, что шталмейстер едва успел ее подхватить. Принцесса бегом бросилась к ближайшему постоялому двору, где потребовала бумагу, перо и чернила. Нам она велела подкрепиться и держать лошадей наготове, поскольку через час мы выезжаем.

– Так скоро? – жалобным голосом спросила Маргарет. – Я безумно устала. Просто шагу ступить не могу.

– Тогда оставайся здесь! Будешь потом нас догонять! – с непривычной резкостью ответила ей Мария.

Тон принцессы насторожил нас всех. Похоже, новости, сообщенные ей, опрокидывали ее надежды увидеть короля выздоравливающим. Я понимала, что должна известить лорда Роберта, но писать ему не осмеливалась. Мое письмо легко могли перехватить, и еще неизвестно, как бы это отозвалось на лорде Роберте.

Принцесса Мария вышла к нам бледной, с покрасневшими глазами, но не сломленная. Настроена она была решительно. К тому же чувствовалось, что она чем-то сильно рассержена.

Одного своего гонца принцесса отправила прямиком в Лондон, к испанскому послу, у которого она просила совета. Вдобавок она просила посла сообщить императору, что для сохранения своего права на трон ей понадобится помощь Испании. Второй гонец должен был отправиться к принцессе Елизавете. Послание сестре Мария передала устно. Устное послание невозможно перехватить, а принцессе очень не хотелось, чтобы на них с Елизаветой пало обвинение в устройстве совместного заговора против умирающего короля.

– Говорить с ней будешь только наедине, – велела гонцу Мария. – Скажешь, что ей ни в коем случае нельзя ехать в Лондон. Там ее ждет ловушка. Пусть не рискует, а едет ко мне.

Третьего гонца Мария послала к герцогу с письмом, где писала, что слишком больна и в Лондон приехать не сможет, а останется в Хансдоне. Затем она обратилась к нам:

– Положение изменилось. Я возьму с собой Маргарет и Ханну. – Потом она слегка улыбнулась и подозвала к себе Джейн Дормер. – Поедете за нами. Мы двинемся слишком быстро и почти не будем останавливаться.

Она наклонилась к уху Джейн и что-то прошептала.

Для сопровождения принцесса Мария выбрала полдюжины своих солдат, после чего велела шталмейстеру помочь ей сесть на лошадь. Мы покинули Ходдесдон, однако теперь направились не на юг, а на север, удаляясь от Лондона. Мы ехали весь день, останавливаясь лишь затем, чтобы напоить лошадей. Солнце двигалось вместе с нами, пока не ушло на покой. Небо стало бесцветным, а затем потемнело, и на нем заблестела маленькая серебристая луна.

– Ваше высочество, куда мы едем? – жалобным голоском спросила Маргарет. – Глядите, уже стемнело. Неужели вы намерены ехать в темноте?

– Мы едем в Кеннингхолл, – ответила Мария, промолчав насчет поездки в темноте.

– А где находится этот Кеннингхолл? – спросила я, увидев испуганное лицо Маргарет.

– В Норфолке, – упавшим голосом ответила та, будто это было на краю света. – Боже милостивый, она решила бежать!

– Бежать? – повторила я, чувствуя, как страх сдавливает мне горло.

– Там недалеко до моря. В Лоустофте она сядет на корабль и отправится в Испанию. Видно, тот человек сильно ее напугал, если принцесса собралась бежать из Англии.

– Чем напугал? Принцессе грозит опасность?

Маргарет пожала плечами:

– Откуда я знаю? Может, ее обвинили в государственной измене. Ты лучше подумай, что будет с нами? Если принцесса уплывет в Испанию, я вернусь домой. Не хочу, чтобы из-за нее меня считали предательницей. Уж в Испанию я точно не поплыву.

Я молчала и лихорадочно пыталась понять, где я буду в наибольшей безопасности.

– А ты что собираешься делать? – спросила меня Маргарет.

– Сама не знаю, – сказала я, потирая рукой щеку. Когда мне было страшно, я всегда терла щеки. – Наверное, правильнее всего было бы вернуться домой. Но одной мне до Лондона не добраться. И становиться обузой отцу тоже не хочу. Я не понимаю, что сейчас правильно, а что нет.

Маргарет невесело рассмеялась:

– Тут и понимать нечего. В любой ситуации есть выигравшие и проигравшие. Принцесса Мария, у которой шестеро солдат да мы с тобой, не выстоит против герцога Нортумберлендского. У того – целая армия и куча сторонников в Лондоне и по всей стране. Боюсь, в Лондоне нашу принцессу ждет не королевский дворец, а Тауэр.

Наше утомительное путешествие продолжалось до полуночи. Мы добрались до Состон-Холла и остановились в доме некоего господина, которого звали Джоном Хаддлстоуном. Там я попросила у старшего слуги перо и бумагу и написала письмо. Писать лорду Роберту я не решалась и адресовала письмо Джону Ди.

«Мой дорогой наставник! – писала я, думая, что это собьет с толку всякого, кому вздумается перехватить письмо. – Смотрите, какую головоломку я составила. Надеюсь, она вас позабавит».

Ниже шла шифрованная фраза. Я расположила буквы спиралью, чтобы они и впрямь были похожи на головоломку, придуманную девчонкой моего возраста, которая решила похвастаться своему доброму учителю. Шифрованная фраза гласила: «Она направляется в Кеннингхолл». Ниже, и тоже шифром, я спрашивала: «Что мне делать?»

Слуга обещал отправить мое письмо в Гринвич завтра же. Туда как раз шла телега с грузом. Я очень надеялась, что оно все-таки попадет в руки мистера Ди. После этого я улеглась на тесную, вероятно, детскую кровать, которую для меня прикатили и поставили рядом с кухонным очагом. Невзирая на сильную усталость, сон ко мне не шел. Я лежала с открытыми глазами, смотрела на угасающие угли и думала, где бы найти себе безопасное пристанище.

Под утро я все-таки задремала, но уже в пять утра у меня над головой загремели повара, растапливавшие очаг. Следом послышалось звяканье ведер с водой. Принцесса Мария отправилась на мессу в домашнюю часовню хозяев – открыто, как у себя в Хансдоне. Затем мы позавтракали и к семи часам покинули Состон-Холл. Мария находилась в приподнятом настроении. Джон Хаддлстоун вызвался проводить ее и поехал вместе с нами.

Моя пони замыкала процессию, не в силах выдерживать шаг с большими лошадьми. Я ехала, разглядывая окрестности, как вдруг уловила до ужаса знакомый запах гари. Это был запах пожара. Поверьте мне: дым очага пахнет по-иному. Когда по весне сжигают прошлогодние листья, их дым тоже пахнет не так. А сейчас я улавливала запах ереси. Пахло злым умыслом, покусившимся на чье-то счастье, на чью-то веру, на чей-то дом… Повернувшись, я увидела зарево. Это горел Состон-Холл.

– Ваше высочество! – закричала я.

Мария услышала меня и развернула свою лошадь. Следом подъехал Джон Хаддлстоун.

– Сэр, ваш дом горит, – только и могла сказать я.

Он прищурился и стал вглядываться. Он все еще сомневался, поскольку не умел столь обостренно чувствовать запах дыма.

– А ты уверена, Ханна? – спросила меня принцесса.

– Да, ваше высочество. Я чую дым издали. Особенно… такой дым, – дрожащим голосом сказала я.

Моя рука непроизвольно потянулась к щеке, чтобы стереть несуществующую копоть.

– Торопитесь, сэр! Ваш дом горит.

Джон Хаддлстоун развернул лошадь, собираясь опрометью поскакать к себе домой, но тут он вспомнил о женщине, явившейся причиной поджога:

– Прошу прощения, ваше высочество. Я должен ехать… Моя жена…

– Отправляйся, – тихо произнесла она. – И помни: как только я войду в свои права, тебе будут возвращены твои. Я дам тебе новый дом – больше и богаче того, который ты потерял из-за верности мне. Я этого не забуду.

Он кивнул, едва слыша ее слова, затем галопом понесся навстречу зареву. Но его конюх остался с нами.

– Ваше высочество, вы позволите и дальше сопровождать вас?

– Да. Сможешь проводить меня до Бери-Сент-Эдмундс?

Конюх надел шапку и утвердительно кивнул:

– Кратчайшей дорогой, ваше высочество. Поедем через Милденхолл и Тетфордский лес.

Мария махнула рукой и тронула поводья. Назад она ни разу не оглянулась. Наверное, так и должна была вести себя настоящая принцесса, чья голова занята борьбой за трон, а не мыслями об участи тех, кто предоставил ей ночлег и за это лишился крова.

Вторую ночь мы провели в Юстон-Холле, близ Тетфорда. Я лежала на полу в спальне принцессы Марии, укрывшись своим плащом. Я не раздевалась, ожидая новых бед, и ничуть не сомневалась, что они непременно обрушатся на нас. Всю ночь я боялась услышать осторожные шаги, увидеть мелькнувший огонь. Я втягивала воздух, силясь уловить запах дыма от факела. Мой сон, если это можно было назвать сном, длился считаные минуты. Затем я снова просыпалась и лежала с открытыми глазами, всматриваясь и вслушиваясь в темноту. А вдруг толпа протестантов ворвется сюда и превратит этот мирный дом в пожарище, в какое они превратили Состон-Холл? Больше всего я боялась, что злоумышленники могут поджечь крышу и лестницу, и тогда нам будет не выбраться. Эта мысль окончательно прогнала сон. Ближе к рассвету моя бдительность оказалась вознагражденной. Я услышала цокот копыт по мощеной дороге. Я вскочила и подбежала к окну, разбудив спящую Марию.

– Что ты видишь? – спросила она, сбрасывая одеяло. – Сколько их там?

– Пока только один всадник. Вид у него усталый.

– Спустись и узнай, кто он такой и зачем явился.

Я понеслась по деревянной лестнице вниз. Привратник, открыв глазок в дверях, спорил с подъехавшим путником. Как мне показалось, тот просился на ночлег. Я коснулась плеча привратника и заняла его место у глазка. Чтобы увидеть путника, мне пришлось встать на цыпочки.

– Кто вы такой? – нарочито грубым голосом спросила я, стараясь показать уверенность, которой у меня не было.

– А ты кто такая? – поинтересовался он.

Судя по выговору, этот человек был из Лондона.

– Сначала извольте ответить, кто вы и зачем приехали.

Путник подошел почти к самой двери и сказал, понизив голос до шепота:

– Я привез важные сведения для ее высочества. Они касаются ее брата. Ты меня понимаешь?

Как узнать, говорит он правду или заманивает нас в ловушку? Я решила рискнуть и сказала привратнику:

– Впусти его и сразу же закрой дверь на засов.

Путник вошел. Боже, ну почему я не могла вызывать свой дар сама? Я бы сейчас дорого дала, чтобы точно знать, действительно это лондонский гонец, привезший Марии важные новости, или он обманом проник в дом, а его подручные уже высекают огонь в соседних сараях, чтобы подпалить нас с разных концов. Пока я лишь видела перед собой человека в запыленном плаще, утомленного дорогой и сильно взволнованного.

– Я слушаю вас, – сказала я все тем же наигранно-смелым тоном.

– Сведения предназначены не тебе, а принцессе Марии.

У меня за спиной послышался шелест ее платья. Мария спустилась вниз:

– И что же ты хотел мне сказать?

Его поведение лучше всяких слов убедило меня, что этот человек на нашей стороне и что судьба принцессы изменилась. Со скоростью охотничьего сокола путник снял шляпу, опустился на колено и поклонился Марии как королеве.

Принцесса не дрогнула. Она протянула ему руку так, словно с самого рождения была английской королевой. Он почтительно поцеловал ее руку, затем поднял голову и, глядя Марии в лицо, сказал:

– Я Роберт Рейнс, лондонский ювелир. Меня послал к вам сэр Николас Трокмортон, чтобы известить вас, что ваш брат Эдуард скончался. Выше высочество, отныне вы королева Англии.

– Да благословит его Господь! – тихо сказала Мария. – Да сохранит Господь драгоценную душу Эдуарда!

Они помолчали.

– Мой брат умер в истинной вере? – спросила принцесса.

Рейнс покачал головой:

– Увы! Он умер как протестант.

– И меня провозгласили королевой? – уже резче спросила она.

Он вновь покачал головой:

– Я могу говорить свободно?

– Думаю, ты не за тем мчался сюда без сна и отдыха, чтобы изъясняться загадками, – сухо заметила Мария.

– Мучения не оставляли короля до самой смерти. Он скончался в ночь на шестое июля.

– Шестое? – переспросила она.

– Да. Перед смертью он изменил отцовское завещание.

– Он не имел законного права это делать. Эдуард ни за что не решился бы изменить порядок престолонаследия.

– Тем не менее ваш брат это сделал. Вы лишены права на престол. Принцесса Елизавета – тоже. Наследницей престола объявлена леди Джейн Грей.

Лицо Марии побледнело.