Пусть умрут наши враги Шакилов Александр

Однако ведь точно не бывает растений с корнями, ветками или еще чем, которые передвигались бы со скоростью убегающего от волчарок зайчера. У растений нет костей и мышц. Да и чтобы быстро двигаться, нужно расходовать много энергии, которой попросту неоткуда взяться у травы и кустарников, так уж они устроены. Напавшие твари – или одна-единственная тварь? – были чем угодно, но только не корнями дерева.

Парни не сумели, а вот Ларисса вырвалась из ловушки. Выплюнув густой ком слюны вперемешку с пыльцой и выдав такое крепкое словцо, что у Зила покраснели уши, хотя он вовсе не считал себя стеснительным малым, она отлично заточенным рыбацким ножом ударила по «корню», обвившему ее талию. Упав на снег, обрубок брызнул зеленым. Резко запахло тиной. От метнувшегося к ней еще одного «корня» девчонка отпрыгнула, как кузнечик, изломав колени в обратную сторону, как это было в Мосе на испытании. Однако следующий «корень» настиг ее в пяти мерах над землей, обвил лодыжку и дернул вниз. Взмахнув руками и выронив при этом нож, Ларисса упала и ударилась спиной, после чего с десяток «корешков» потоньше тут же оплели ее с головы до ног.

Девчонку, Траста и Зила поволокло по снегу к входу в апартаменты колдуна. Жаждущие встречи с великим Роддом завистливо смотрели вслед. Их ничуть не смущал способ, с помощью которого троица проследовала вне очереди.

Брызгая вспененной слюной, волчарки лаяли яростно, взахлеб.

Уж слишком много народу собралось на центральной площади поселка.

А ведь середина дня, и потому все должны быть при деле: мужчинам положено рыбачить, а женщинам заниматься готовкой и уборкой. Разве что седым старцам разрешено бездельничать, сидя на солнышке и обсуждая проделки юных сорванцов, которые еще настолько малы, что им не доверяют даже латать сети.

Работа брошена из-за рептилусов, засиженные мухами трупы которых были привязаны к лестницам брошенных домов. Два трупа – две лестницы. И еще на одной лестнице Сыч заметил окровавленные обрывки веревок. А еще, подъезжая к поселку, Сыч увидел, как на дома на сваях опустилось зеленое облако.

Он нахмурился, заметив столы с остатками закусок. У щукарцев сегодня праздник? Или просто решили отметить казнь полукровок? Вполне может быть и первое и второе, в этом нет ничего особенного… Но среди опустошенных блюд и пустых кувшинов стояла братина. Значит, в поселке побывал чужак. С родней ведь не братаются. И с рептилусами тоже.

Выжил-таки мальчишка, и он тут, в Щукарях.

Или – был здесь совсем недавно.

В любом случае не стоило показывать местным, что Сыч понял это. Вон как на него уставились, схватив кто нож, кто вилку, а кто и за острогой домой сбегав. Если б не верный зог и не ощеренная свора, уже накинулись бы, изрубили бы да порезали на наживку. Ну, попытались бы это сделать.

– Что ты сказал?! – услышал Сыч крики за пару улочек от площади. – Как – здесь?! Ортис, ты сам ее видел, вот как меня перед собой видишь?! Ларисса, дрянная девчонка, ты куда задевалась?! Солить мне жабры, крюк мне в хребет! Где ты прячешься?!

Крики стали тише и вскоре вовсе прекратились.

Впрочем, Сычу не было дела до слишком громких рыбаков.

Будто бы не видя местных со всем их «оружием», направленным на него, он проследовал через толпу – щукарцы спешно расступились, образовав широкий коридор. Зога взбудоражил запах страха, исходивший от людей. Сычу понадобились все его навыки, чтобы удержать зверя от немедленной атаки, иначе зверюга остановилась бы не в центре площади, а посреди моря крови и гор разорванных тел.

– Молчать, – велел Сыч волчаркам, и те сразу утихли.

Он чувствовал, как сотни взглядов ощупывали его, пытались разгладить складки плаща и заглянуть под широкие поля шляпы. Щукарцы выискивали изъяны, отмечая его слабые места, – интересно, какие? – чтобы потом напасть. И при этом ни слова. Даже дети не смели пикнуть. А раз им всем нечего было сказать, заговорил Сыч. Заговорил не тихо и не громко, а так чтобы услышал тот, кому сказанное предназначалось. При этом Сыч смотрел поверх голов щукарцев – со спины зога так просто смотреть поверх голов – на возвышающиеся за поселком безжизненные бетонные глыбы прошлого. Где-то там, среди бетона, располагалось логово Родда.

– Умерь пыл своих рабов, – потребовал Сыч. – И даже не думай насылать на меня свою дрянь.

Он вскинул десницу с уже снятым с предохранителя файером. Исторгнутый из пасти огнедышащего факел пожрал зеленоватую дымку за миг до того, как она опустилась бы на голову Сыча.

Рыбаков взволновал поступок незваного гостя. Еще не смея выказать гнев, они стали переглядываться, трогать друг друга за плечи и одобряюще кивать, найдя поддержку у родственников и друзей. Вот-вот шептаться начнут, потом заговорят, заорут, а уж там и накинутся на следопыта. Его зверье уничтожит многих, но не всех, так что самому придется помахать Карой. А это все займет какое-то время, это пустые хлопоты и лишняя суета. И потому надо пресечь бойню на корню.

– Натравив на меня сброд, ты, Родд, а не я, обречешь всех тут на погибель, – Сыч коснулся пыльной тульи, чуть поправив шляпу. – Предположим, что случится чудо, и рыбаки убьют меня. Но тогда на закате говорец Мора не свяжется со мной, сюда придет целое войско, и ратники будут драться между собой за право первым изнасиловать самую красивую местную девку. Ты этого хочешь? Чтобы поселок вырезали? И кого тогда будешь травить своими благовониями? Кстати, княжье войско может наведаться и в твои развалины…

Сыч замолчал, и щукарцев согнуло от кашля. Из распахнутых ртов выплеснулись брызги вязкой зеленой слизи. Глядя на страдания рыбаков, следопыт осклабился. Конечно, Родд ни за что не допустил бы, чтоб в его вотчину вторглись ратники князя. Ведь не зря столько лет затворник-колдун наставлял юных глупцов, внушая что и как им делать в жизни, столько тысяч чистокровных слушаются его, поверив каждому слову. Если Родд призовет их, они с радостью встанут под его знамена.

Просмотрели владыки Моса у себя под носом серьезного врага, просмотрели.

Впрочем, Сычу нет дела до всяких заговоров против престола.

Ларисса обмякла. «Корни» зарылись в светлые волосы и, растрепав пук кос, едва не сорвали с нее скальп.

На черепе Зила не за что было ухватиться, поэтому «корень» сунулся ему в рот, настойчиво раздвинув губы и надавив на резцы с намеком, что кое-кто останется без зубов, если не расцепит челюсти. Испытывая брезгливость, Зил тут же укусил «корень». Тот был вовсе не древесно-твердым, скорее напоминал хрящ, покрытый кожей, но хрящ крепкий, не разгрызешь. Из продавленной кожи «корня» в горло хлынула жидкость, пахнущая тонжерром, то есть тиной и розами. Да и на вкус она была как тонжерр, только ярче, насыщенней. Ортис что-то говорил о благодетеле, снабжающем щукарцев. Похоже, Родд и есть этот самый благодетель.

– Ах чтоб тебе кишки раздуло! – Траст хрипел, пытаясь высвободиться. И сопротивление здоровяка оценили по достоинству: в рот ему кляпом впился не один «корень», целая охапка заставила его заткнуться, расслабиться и утихнуть.

Головокружение у Зила как рукой сняло. И никакой тошноты, никакой боли. Ну да, если уж сухой тонжерр, предложенный Ортисом, взбодрил лешего, то свежий сок точно придаст сил надолго. К тому же, кожица «корней», обвивших Зила, кое-где треснула от напряжения, через щели просочилось довольно много жидкого тонжерра, который, стекая по телу пленника, постепенно превратился в вязкую смолу, закрывшую все его раны. Так что кровотечение прекратилось, у Зила появился шанс выжить.

Он осмотрелся.

В просторном помещении – в той части, куда «корни» приволокли пленников, – было светло, хотя ни камина, ни факелов с лучинами, ни гнилушек, ни дорогущих ламп, наполненных светляками, Зил, как ни крутил головой, не обнаружил. Казалось, светились сами стены и высокий потолок из шлифованного белого с серыми прожилками камня. А вот дальние углы, до которых было не меньше сотни мер, оставались затемненными. И если снаружи здание представляло собой одну большую клумбу, то внутри все было выхолощено, мертво: ни травинки, ни листика, ни даже пылинки. Идеальная чистота.

Было холодно, морозно даже.

Во мраке дальнего угла раздался странный звук, будто зашелестели по дубовой коре тельца тысяч древесных змеек, заскребли лапками по полированному камню тысячи жучар. Ларисса и Траст переглянулись. Значит, Зилу не послышалось.

Гулкими ударами сердце в груди лешего отмеряло ток времени. Казалось, миновала вечность, две вечности, а то и десять, а то и больше, прежде чем из мглы явился тот, кто издавал все эти звуки. Тот, кто наслал на щукарцев облако зеленых спор. Тот, кто взял в плен Зила и еще двоих чистокровных.

Его ярко-зеленая борода спадала до чистейшего пола, наступать на который даже тщательно вымытыми пятками казалось кощунством. Из бороды произрастали тончайшие травяные спирали, а по ним ползали мерзкие рыжие муравьи. Несмотря на то, что в помещении было холодно, над колдуном Роддом, – а это, несомненно, был он – жужжа и пища, вились полчища комаров и слепней. Зил сразу заметил, что насекомые не удалялись от него на лишние полмеры, старались держаться поближе к голове. Лицо Родда покрывали глубокие морщины. Набившаяся в них пыль превратилась в почву, давшую приют мелким, едва различимым побегам. В локти и колени колдуна вросли толстые «корни», от которых ветвились «корни» потоньше, от них – еще тоньше, и так далее, до тех, что опутали троицу. И непонятно было, то ли Родд волочит их за собой, то ли они управляют им.

Колдун Родд явился не сам.

Такие, как он, не могут и шагу ступить в одиночестве. Им никак без верных соратников и фанатичных последователей, благодарных учеников и угодливых слуг. На худой конец сгодятся и рабы, готовые день и ночь преданно лизать господину ноги.

Свиту колдуна Зил мысленно назвал детьми цветов, потому что самому старшему из них едва исполнилось двенадцать и потому что члены свиты украсили свои тела цветами. И если обычные мальчишки и девчонки, порезвившись на луговнике, надевают на себя венки или оплетают усиками суккулентов запястья, то для свиты колдуна это было бы слишком просто. Дети цветов буквально превратили себя в грядки. Корни растений брали жизненные соки из-под их кожи. Их волосы и ногти покрылись буро-зеленым налетом мха, и кожа отдавала зеленцой. С их появлением зал переполнился удушающим запахом тины и роз, запахом тонжерра.

Зил часто-часто задышал. Ларисса тоже в точности изобразила рыбину, выброшенную на берег. Траст побагровел – ему кляп мешал восполнить нехватку кислорода.

Еще немного – и все трое задохнутся!..

Втянув воздух через мясистые ноздри, Родд недовольно махнул рукой, потянув за собой целый массив «корней». Тотчас концентрация аромата уменьшилась до приемлемой. По лбу и лицу лешего ручьями потек пот. Ларисса закашлялась, лицо ее посинело. Траст то ли просто закрыл глаза, то ли потерял сознание.

– Они так охотятся, – сказал Родд, кивнул на своих приспешников. Голос у него был густой, рокочущий. Если он вдруг заорет, своды зала не выдержат, цветник обвалится, а следом осядут грудами битого бетона все здания мертвого города. – Идут на цветочную поляну, а там уж… Они умеют не шевелиться, не дышать, сердца их перестают биться. Я научил их этому. Они – прилежные ученики.