Храмы ночью закрыты. Книга 1. И весь мир тебе должен Гид Софи

– Сейчас кто-то из этих мужчин у меня получит половником. Нет, я лучше папе позвоню, пожалуюсь на его наследников!

– Нет, только не звони папе! – воскликнули младшие Мамедовы в один голос.

– Не буду, ешьте, давайте, мои мужчины, – усмехнулась Лена, протягивая им дымящиеся тарелки с курицей и лапшой. Надира Мамедова дома все побаивались и уважали.

Дети поели, собрались выходить и перед уходом, как и всегда, забежали на кухню поцеловать Лену. Они вышли на лестничную площадку, закрыли за собой дверь. Щелчок стандартного английского замка дал знать, что двери заперты и Мамедовы-младшие спустились с третьего этажа во двор дома. Саид, увидев во дворе своих соседей-ровесников, побежал им навстречу на импровизированную футбольную площадку, а Рауф не спеша направился в школу. Проходящему мимо домов по асфальтовым дорожкам Рауфу день не казался чем-то необычным, а был наполнен радостью спокойной жизни вместе со своей семьёй, друзьями и одноклассниками. Он уже и забыл про Курбаноглы. Не потому, что память его была коротка – продолжение дня обещало в себе иные события, как казалось в этот миг, более важные для него.

Класс, в котором учился Рауф Мамедов, был обычным для кировабадской школы. Здесь за десять лет учёбы и отношений между детьми сформировались свои лидеры, двоечники, середнячки. Он не претендовал на высокий уровень в учебной иерархии, но почти с первых дней стал осознавать, что работа и социальный статус его родителей неумолимо сказывается и на его положении. Отец – офицер милиции, работает в уголовном розыске города; мама – преподаватель и завуч в этой же школе. Да и его собственная устремлённость быть неформальным лидером в классе (не вычурная, для отчётов пионерского звена, а несколько теневая, когда твоё мнение, высказанное однажды вызывает искреннее чувство уважения и интереса к тебе как личности у одноклассников), которое, в общем-то, можно было не замечать и игнорировать, если бы это поведение вызывалось желанием показаться эксцентричным. Но именно искренность в отношениях со сверстниками, его спокойствие и немногословность и сделали его центром внимания и гордостью учеников.

В классе он сидел в центре, за третьей от стола учителя парте вместе со своим другом Тимаковым Юрой. У Тимакова отец был кадровым военным, семья переехала в Кировабад только год назад. Юра, в отличие от Рауфа, был высоким, статным юношей, но его природная застенчивость и желание найти с собеседниками исключительно мирные способы разрешения конфликтных ситуаций иногда играли с ним злую шутку – и это несмотря на то, что от удара кулака этого парня лопались тяжёлые набитые песком тренировочные мячи в спортзале. Детский мир, прикрытый часто завесой от взрослого мира, достаточно жесток и эгоистичен, ибо только в подростковом возрасте, и даже раньше, человек начинает определять для себя понятие нравственности. Местным парням почему-то не понравилось, что высокий новичок из-за своего роста и мощной фигуры всегда ставился преподавателями во главе школьных мероприятий и решили устроить ему обструкцию, задевая мелкими уколами и высмеивая на глазах у всех обидными прозвищами, пользуясь полным незнанием Юрой азербайджанского языка. Ему никогда не могло прийти в голову, что можно первым ударить кого-нибудь. Или выяснять отношения не в равной борьбе, исподтишка. Рауф сразу понял, с кем имеет дело, какой человечище этот новый одноклассник и объявил в классе, что тот, кто ещё раз позволит себе обидеть Тимакова – будет иметь дело с ним лично. Это сразу изменило ситуацию, и Юра, поняв, откуда ему пришла поддержка, отвечал Рауфу своим полным расположением.

Даже то обстоятельство, что часть из поклонниц Мамедова (а таких среди девчонок «А» класса было множество) стали отдавать пальму предпочтения его новому другу и подопечному, никак не сказалось на их взаимоотношениях. Они оба прекрасно понимали, что женское внимание им по жизни уготовано судьбой, и не позволяли своей дружбе подвергаться испытаниям из-за красивых глаз и девичьих вздохов. На самом деле и в классе, да и в школе большинство азербайджанских, армянских и ребят других, не таких многочисленных в республике национальностей, с молоком матери и устоявшимся в семье поведением своих отцов дома впитали в себя уважение к слабой половине человечества, вне зависимости от возраста и красоты. Хотя подростки в определённом возрасте не всегда склонны быть образчиком галантности, и позволяют себе слова и поступки, за которые впоследствии им бывает стыдно; если только окружающие не закрывают на это глаза или не поощряют такое поведение, которое может стать для них естественным и единственно приемлемым. В этом возрасте, кроме того, самым страшным становится понятие «колеи». Выбивающегося из натоптанной границы общей дороги зачастую воспринимают чужим, и взрослеющему подростку ничего иного не остаётся, как либо свалиться обратно в колею привычной для всех жизни, либо терпеть и отбиваться от окружающих до самой смерти. Правда, привычные, а потому затёртые до дыр представления о справедливости не позволяют людям действовать абсолютно беспристрастно и в своих требованиях исходить из того, к кому они обращены. Только неординарные учителя да ещё немногие адекватные родители могут разрешить себе роскошь индивидуального подхода к детям.

Учителя старших классов, с учётом того, что Елена Мамедова работала в их школе, пытались сделать из Рауфа отличника, но четвёрки и очень редкие пятёрки были его пределом. Троек ему старались не ставить, но и без них никак не обходилось. Сам же юноша, понимая, что его способностям в учёбе есть вполне определённые границы, мешало при общении даже некоторое косноязычие, и любые натянутые усилия преподавателей не позволят ему войти в клуб формирующейся классной элиты по признаку учёбы на «отлично», не входил из-за этого в состояние подавленности и больше внимания уделял своей физической подготовке и неформальному общению в школе. В конце-то концов, его отец тоже не был в своё время отличником в учёбе, но это не помешало ему стать опытным следователем! А почему у него это не должно получиться? А сын решил идти по стопам отца.

Вечером семейство Мамедовых собралось в гостиной после ужина. Для комнаты в семнадцать квадратов – слишком громкое название, но в их микрорайоне это было нормой. Квартиру они получили уже давно, и в единожды ремонтированной комнате стены были оклеены светлыми жёлтыми обоями, уже не раз испытавшими на себе творческие художнические порывы Рауфа и Саида. Видавшая виды мебель состояла из стенки, в которой под полками для книг стоял цветной телевизор, старого кресла с продавленными исключительно Надиром пружинами (он и сейчас сидит в нём и перелистывает какие-то документы), обеденного стола и четырёх стульев вокруг него, три из которых заняты Леной, проверяющей школьные тетради, и сыновьями, делающими уроки на завтра. Ещё два стула сиротливо стояли у стены по бокам от окон и балконной двери.

Оторвавшись от бумаг, Надир наблюдает за детьми. Рауф склонился над учебником физики с лицом сурового индейца и даже что-то шепчет, пытаясь выучить наизусть какой-то параграф. Лицо его сосредоточенно, резкий профиль лица напряжён. Он трудится со всей той серьёзностью, которую привносит в каждое своё занятие. Сидящий прямо, как на уроке, Саид посматривает на брата и колдует карандашами над альбомом: завтра урок рисования. Интересно, что им задали? Домик с изгородью, цветущий сад или полёт космонавта на другую планету? Видно, задание непростое, потому что цветные карандаши из новой, только что открытой коробки уже все покрыты следами его маленьких острых зубов.

– Ты что рисуешь, сынок? – спросил отец.

Вопрос задан в упор, и он от неожиданности сначала сосёт карандаш, вытаскивает его изо рта весь блестящий от слюны; потом карандаш опять замирает во рту, а Саид, повернувшись к Надиру, нахмурил брови и как рядовой, с которым его командир вдруг решается найти общую тему для разговора, пожаловался:

– Нам сказали нарисовать самое красивое место в городе, а я не знаю, что мне выбрать.

Он не уверен в том, что же ему выбрать для рисунка, ведь в Кировабаде так много красивых мест! Зародившиеся сомнения у одного члена семьи всегда влекут за собой такие же чувства у других, теперь они уже распространились на каждого из членов семьи Мамедовых.

– Нарисуй наш центральный парк с фонтанами, – предлагает отец.

– Нарисуй горы, их ещё видно за окном, – говорит мать.

– Нет, лучше мавзолей Низами, – утверждает брат.

– Ну вот, вы меня сбили, и теперь я вообще не знаю, что мне выбрать! – Саид был готов расплакаться. Он и рад был бы переложить бремя выбора на каждого из них, но как теперь выбрать, если мнения отца, матери и старшего брата для него авторитетны, но при этом не совпадают между собой!

Обсуждение пришлось отложить. Раздался металлический звон за входной дверью, а затем в дверь постучали: несмотря на наличие электрического звонка, так к ним наведывались только соседи сверху, молодая азербайджанская пара.

– Сиди, отдыхай, я открою, – отозвалась Лена. – Они опять за водой. Если она идёт.

И действительно, соседи то ли не успели вовремя набрать в ванную воду, либо просто плохо прикрыли сливное отверстие и остались без живительной влаги. В посёлке вода редко поднималась выше третьего этажа, да и то с перебоями. Мамедовы сдружились с ними и были даже приглашены на обрезание первого и пока единственного их малыша-карапуза, который в свои три года категорически отказывался говорить на русском языке и только для Мамедовой, в семье которой говорили равно на обоих языках, делал иногда исключение: он открывал входную дверь в свою квартиру и кричал сверху вниз на весь подъезд: «Ленин (просто Лена у него почему-то плохо получалось), у тебя кушать есть, … твою мать? Мама мине не кормит!». Понятно, что после такого пронзительного и колоритного объявления Лене ничего другого не оставалось, как быстренько подняться к юному соседу с каким-нибудь блюдом и, приняв извинения от его пунцово-красной от смущения молодой мамы, а затем спускаться на свою кухню и готовить новую порцию обеда для своих мужчин.

Тут же зазвонил телефон, стоявший на высокой тумбе в коридоре, так что Надир был вынужден подняться и пройти в коридор, захватив с собой стул. Поздоровавшись с гремящими вёдрами в ванной соседями, он захватил телефонный аппарат свободной рукой и сел подальше от шума в коридоре, ближе к гостиной.

– Алло! – мужской голос звучал чуть приглушённо, были слышны автомобильные гудки, из чего Мамедов сразу сделал вывод, что звонили с телефона-автомата.

– Да, я слушаю, – ответил Надир.

– Это капитан Мамедов?

– Да, я вас слушаю! Кто это?

– Это Курбаноглы Ибрагим.

– Кто-кто? Курбаноглы? – удивлённо переспросил капитан.

– Да, капитан. Я знаю, где находится труп Гаджи Исмаилова, и могу сейчас показать это место. Вы ведь ведёте его дело?

– Это что, шутка? И почему ты звонишь мне домой?

Из гостиной выглянул Рауф:

– Пап…

Надир строго помахал ему указательным пальцем и показал рукой: скройся в зале. Рауф послушно исчез.

– Завтра труп может исчезнуть, а это недалеко от вашего дома. У второй железнодорожной стрелки перед въездом на алюминиевый завод. Приходите прямо сейчас, я вас там подожду, – собеседник положил трубку.

– Алло, алло! – но в ответ лишь прозвучали гудки отбоя.

Мамедов встал, положил телефонную трубку на корпус аппарата, поставив последний на освободившийся стул. В передней уже стояли соседская пара с полными вёдрами, которых уже криком вызывал их малыш сверху:

– Ана, ата36!

– Извините нас, Надир. Мы ещё пару раз спустимся к вам, пока есть вода, наберём несколько вёдер, – попросил сосед.

– Да, конечно, а зачем ещё нужны соседи? – улыбнулся в ответ Мамедов, но Лена про себя заметила, что мысли мужа уже где-то далеко.

– Что-то случилось, Надир? – спросила она, дождавшись, пока соседи выйдут на площадку подъезда.

Капитан сам пока не мог разобраться – случилось ли что-нибудь или нет? Звонок в это время от самого Курбаноглы на домашний номер телефона, которого он собирался допросить как раз завтра, конечно, не мог не насторожить. Откуда ему стало известно, что теперь он ведёт дело по исчезнувшему парню? Ну, предположим, это не самая большая утечка из уголовного розыска. Откуда у него домашний номер телефона? Ну, предположим, для человека, который хочет изложить какую-то следственную тайну или покаяться в совершённом преступлении, найти его телефон тоже не архисложная задача. Откуда он знает, где находится труп Исмаилова? А вдруг, чем шайтан не шутит! Времени на раздумья нет, может передумать…

Через мгновенье он ответил:

– Нет, ничего, Леночка. По работе, мне тут надо выйти недалеко. Если буду задерживаться – я перезвоню.

– Хорошо, дорогой. Просто ты что-то встревожен.

– Пап, – в коридоре вновь появилась голова Рауфа, – а кто звонил?

– Сынок, помоги лучше пока брату с рисунком, – строго отозвался отец, – а сейчас мне надо быстро собраться и идти.

– Я просто хотел рассказать…

– Потом, Рауф! – крикнул уже из спальни Мамедов. – Я же сказал – после!

– Мам, – уже шёпотом окликнул стоявшую рядом маму Рауф, – я ему просто хотел рассказать, что сегодня…

– Тсссс, – приложила свой палец к его губам Лена. – Не зли отца. А то мы с тобой оба получим. Он выйдет – ты пока расскажешь мне. А потом мы с ним поделимся твоей новостью.

Мамедов быстро облачился в гражданскую одежду и выскочил из квартиры. Растерянный Рауф хотел было снова его остановить, но ничего не успел для этого сделать. Передняя уже опустела, хлопнул замок. В замочной скважине лишь покачивалась связка ключей отца. Парень подошёл к дверям, ведущим в гостиную. Лена встревожено посмотрела ещё раз на сына:

– А с тобой-то что? Рассказывай, что ты хотел сказать отцу?

В это время входная дверь открылась, и соседи вновь занялись заполнением своих вёдер водой. Наконец, они всё же ушли.

– Ты не расслышала, когда папа говорил по телефону, он называл фамилию того человека с кем говорил?

– Я не расслышала, сынок. Я была рядом с соседями, а они разговаривали и вода шумела.

– Я, кажется, слышал, что он переспросил его фамилию: Курбаноглы. Но точно не разобрал.

– И что? Я даже не прислушивалась к его разговору.

– Понимаешь, когда вас всех не было дома, почти перед вашим приходом из школы днём, я видел у нашего дома человека, которого зовут Курбаноглы Ибрагим.

– Хорошо. А что тебя встревожило? Откуда ты его знаешь, это твой знакомый?

– Он смотрел на наш дом. Мне даже показалось – на наши балконы. Сначала с улицы, с остановки. А потом зашёл в наш двор, и оттуда смотрел.

Тревога передалась уже и Лене:

– Может это тебе показалось? Так кто этот мужчина?

– Нет, он точно смотрел к нам. Я ещё хотел рассказать папе, а потом просто забыл. Это парень, ему лет двадцать пять. Я как-то с ним в парке летом познакомился. Увидел у него очень красивый нож, мы просто поговорили и всё.

Алла бросилась на один балкон, потом на другой: на улице было уже достаточно темно, понятно, что Надира нигде не было видно.

– Мам, я знаю, что нарисую! – выбежал к ней на балкон Саид. – Я «бутылочный дом» нарисую, он же красивый? А ты чего здесь стоишь?

– Ничего, пойдём в комнату, – схватила его за руку Лена и усадила вновь за стол. – Садись и рисуй, ты очень хорошо придумал! Рауф, найди в телефонной книге номер Юсуфа.

– Сейчас, мама, сейчас, – заторопился Рауф. – Вот он.

Лена выхватила у него из рук телефонную книгу и стала стоя на коленях перед стулом в передней набирать поворотом диска указанный номер, подчёркнутый шариковой ручкой. Рауф нервно наблюдал за ней, потом схватил с полки в коридоре фонарик и принялся обуваться.

– Не смей! – крикнула мать. – Иди к Саиду!

– Я поищу его. Хотя бы около дома…

– Не смей! Иди в комнату! – никогда до этого Рауф не слышал такого гневного окрика от матери, а потому подчинился безропотно.

Трубку взял Юсуф Иманов.

– Юсуф, это Лена… Да, это я… Нет, он только что выбежал из дома. Он минут десять назад с кем-то говорил по телефону, а Рауфу послышалось, что звонивший был какой-то Ибрагим Курбаноглы… Я не знаю, сыну так послышалось. А потом Рауф мне сказал, что он же днём крутился возле нашего дома и высматривал снаружи нашу квартиру… Может и ошибся, может совпадение – я не знаю… Я не слышала сама этот телефонный разговор… Он просто выбежал, сказал, что будет где-то недалеко и что позвонит, если задержится… Я не знаю, Юсуф! Что нам делать?… Хорошо, мы будем ждать дома.