Храмы ночью закрыты. Книга 1. И весь мир тебе должен Гид Софи

– Нет, спасибо. Вот выпью кофе и мы с вами пойдем, прогуляемся по территории завода.

Завод занимал несколько гектаров городской земли, поэтому места для конфиденциальной беседы было более чем достаточно. Постоянно заезжающие грузовики и трактора с прицепами завозили собранное с полей «белое золото», которое вручную и транспортёрными лентами складировались в высоченные кипы. Там, на большой высоте орудовали рабочие, подправляя хлопок согнутыми вилами, укрывая некоторые из них большими брезентовыми полотнами. Хлопок складывали, раскладывали, сушили, очищали. Он был везде: словно белые, чуть подпорченные пылью снега, покрывали площадки завода.

– У вас горячая пора, товарищ Аббасов, смотрите, сколько транспорта и народа задействовано!

– Трудимся не покладая рук, всё делаем для народа, Левон Сергеевич. Как обещала республика, и мы вносим свой вклад в миллион тонн азербайджанского хлопка! И коммунисты, и комсомольцы, и беспартийные – все работают на страну.

Арутюнову несколько надоело это жонглирование отвлечёнными понятиями, и он решил перейти к более материалистическим вещам.

– Ещё пару недель и мои ребята должны завершить ревизию вашего завода, так что и мы внесём свою толику в этот миллион.

– Конечно, товарищ Арутюнов, как можно в нашем деле без контроля партии и советского государства? Значит, ещё две недели?

– Что, сильно мешаем?

– Нет, как можно, вы тоже работаете! – Аббасов даже зажестикулировал, словно снимая с себя подозрения в неуважительном отношении к работе Арутюнова.

– Скажите, документы вы отдельно мне подготовили за тот период, когда у вас случился пожар в 77-м?

– Да, в кабинете остались, на столе. Но ваши ревизоры уже их смотрели?

– Смотрели. Но я ещё раз на них взгляну. А что за история была с пропавшим в тот день вашим работником, кладовщиком? Кажется, его фамилия была Исмаилов? – Арутюнов повернулся и встретился взглядом с лихорадочно забегавшими глазами директора – благо, они были почти одного роста. Но само лицо у него словно окаменело.

– Исмаилов, говорите, даааа? У нас есть, наверное, Исмаиловы, всех сразу не помню. Но никто не пропадал.

– Гаджи, молодой парень, не помните? Вы ему подписывали заявление о приёме на работу кладовщиком – как раз в день пожара.

– Не помню, товарищ Арутюнов, – у Аббасова так пересохло во рту, что и слова стали пробиваться наружу, словно со скрипом. – А это тоже связано с вашей проверкой?

– Напрямую нет. Я просто пообщался с работниками уголовного розыска, у них имеется на примете какой-то подозреваемый по делу пропавшего Исмаилова. Говорят, что через пару недель, может быстрее, как только проведут какие-то обыски или опознания, у них появятся доказательства вины этого человека. Вот они мне и намекали на некую связь между пропажей юноши и пожаром. Но пока они в этом не уверены.

– А не знаете, кто этот подозреваемый? – спросил директор.

– Я не настолько любопытен. Просто вам рассказал об этом, чтобы вы имели возможность морально подготовиться к очередным проверкам, теперь уже со стороны милиции. Ну, это не моя забота, а теперь перейдём к нашим проблемам. Вы готовы обсуждать?

– Конечно, Лев Сергеевич, я же сам сказал, что расхождения конечно найдутся при проверке, как и на любом производстве…

– Вот и отлично. Тогда вернёмся сейчас в кабинет. Я заберу с собой ваши отчёты, а вы перепишете список хозяйств и предприятий, где руководители готовы ко всему, также как и вы.

– Я вас понял, Левон Сергеевич. А как мне им сказать… о масштабе заглаживаемых проблем? – для наглядности Аббасов произвёл движение, словно потирал большим пальцем указательный палец правой руки, что в народе означало: сколько?

– А вот этот вопрос вы сами обсудите с вашими коллегами. Если всё и всех устроит – каждый из вас получит вполне приемлемые отзывы и показатели в наших отчётах. Будете также спокойно работать на своих местах. И обсуждать это мы больше не будем.

Аббасов понял, что конкретных цифр он не услышит, а это усложняло его переговоры с каждым из руководителей колхозов, совхозов и таких же заводов, как и тот, директором которого он являлся. Мало дашь – ничего не получишь, а много как-то рука будет тяжело подниматься у каждого…

– Я понимаю, что у вас сейчас аврал и на работе, но послезавтра вы должны выполнить это поручение.

– Мне собрать это всё у себя, вы сами заберёте?

– Внимательно слушайте. Соберёте по пакетам, на каждом подпишите фамилии вручившего вам и уложите в один большой зелёный непрозрачный пакет. Пакет должен быть непромокаемым. Кроме того, чтобы он не разваливался, перетяните его сверху толстой бечёвкой. Не очень туго, чтобы его можно было тащить волоком. У вас в кабинете я вам назову бакинский адрес с частным домом, с деревянным забором зелёного цвета. Участок дома длинный, выходит на обе стороны квартала. Послезавтра около восьми вечера, когда уже стемнеет, вы перекинете пакет через забор по указанному адресу. И не с центральной улицы, куда выходят железные ворота, а с переулка. Кидайте как можно дальше. Если что-то перепутаете – это не моя забота. А теперь пойдёмте за документами.

Забрав документы и снабдив Аббасова необходимыми инструкциями, Лёва решил заехать в гостиницу: проверить, как там продвигается работа у его специалистов с проверкой Кировабадского хлопкоочистительного завода.

Серый костюм, фактурная розовая рубашка, серый галстук – всё это стало душить Фархата Аббасова сразу после того, как Арутюнов вышел из его кабинета. Директору стало казаться, что Левон Арутюнов вскрыл всю его изнанку словно универсальной отмычкой. До этого момента он смотрелся почти на отлично, а теперь весь размяк. Ему даже показалось, что он и пахнуть стал по-другому.

Ну ладно с проверкой экономики завода ещё как-то можно понять: заработал – дай другому, так всегда было и будет. Но какого чёрта руководитель группы органа партийно-государственного контроля стал интересоваться пожаром на фабрике и пропавшим парнем – Исмаиловым? Ему и так стоило немалых усилий гасить эти два дела, благо связи в городе были – сейчас Аббасову было уже под шестьдесят, а он всю жизнь прожил в Гяндже. Город, хотя и поменял имя, но не изменил привычек многих своих горожан. Даже после войны, которая тяжёлым катком прошлась по судьбе каждого из них. Каждый знал к кому можно обратиться, чтобы за солидную мзду решить какую-то свою проблему, которая не укладывалась в рамки поведения советского человека. Связи и родственные отношения решали многое. И до сих пор решают.

Аббасов подошёл к зеркалу в своём кабинете, оглядел себя, задержавшись почему-то взглядом на высоких туфлях. Подняв голову наверх, увидел свои седые волосы, уставшее лицо с пробивающейся щетиной и потускневшие глаза. Он вышел в приёмную:

– Айгюль, главный инженер у себя?

– Да, Фархат Джевдетович, он уже час назад зашёл к себе. Там у него главный механик. Позвать его к вам?

– Нет, сам зайду.

Кабинет главного инженера Бахрама Исрафилова находился напротив кабинета директора, по правую руку от стола секретаря. Аббасов открыл дверь к нему и закрыл изнутри вслед за засобиравшемся на выход главным механиком завода. Осмотревшись, и поняв, что никого постороннего здесь больше нет, директор подошёл к сидевшему Исрафилову:

– Меня пару дней не будет. Так что останешься пока один.

– Что-то случилось, Фархат? Куда ты собрался?

– Приезжал Арутюнов. С проверкой нашего завода вроде я всё улажу. Только никак не возьму в толк, какого черта его интересует пропавший два года назад сторож. Я уже решил, что накормил всех собак, идущих по этому следу, но видимо ошибся. Думал, что весь измажусь в хлопке, но я ещё и весь в собачей шерсти.

– А он откуда узнал о пропавшем?

– Вот и мне это интересно. Ладно хлопок, излишки, списание, левые деньги, но какое это имеет отношение к ревизорам? Наша милиция обещала мне закрыть оба дела и не связывать пожар с исчезновением. А информация откуда-то идёт, кто-то её ковыряет.

– Может, ты преувеличиваешь? Ну, ляпнул ему кто-нибудь.

– Понимаешь, Арутюнов же не просто обронил мне об этом. Он ещё раз затребовал все документы за позапрошлый сезон и давит на меня этим.

– Поговори с ментами. Поговори с ворами. Кто-то из них будет знать, откуда ветер дует.

– Я этим сейчас и займусь. Занимайся пока производством, а я уехал.

– Все будет нормально, Фархат, – крикнул ему вслед Исрафилов. – Ты так сильно не переживай!

У здания административного корпуса стояли белые «Жигули» – персональный автомобиль вместе с водителем поджидали директора. Аббасов сел на заднее сиденье в душном салоне автомобиля, скомандовал:

– Отвези меня к Насиру в шашлычную.

Заведение Насира расположено в старой части города, где и легковой машине развернуться негде. Раскалённые за сухой солнечный в этих местах день крыши строений дышат тяжёлым жаром. Дома лепятся друг к другу, образуя между собой узкие кривые улочки, тупики, переулки. И везде древний камень! Здесь вы идёте по нему, обходите каменные стены, проходите по каменным аркам и вглядываетесь вглубь оконных проёмов из камня, который руками мастеров собран воедино, чтобы жителям города было тепло зимой, прохладно летом, безопасно в лихие времена. Это уже в послевоенные годы город стал расти за счёт кирпича и бетона. А здесь, в старом городе, камень властвует над людьми, и только время и непомерное человеческое желание резко менять привычный уклад жизни свой и своих соседей смешало часть каменных творений с прахом истории. Это место напоминало лабиринт, и здесь плутали даже люди, неплохо знавшие город. Но водитель Аббасова чувствовал себя здесь, как рыба в воде, потому что часто привозил сюда директора.

– Поезжай к себе домой. Предупреди своих, что едешь в командировку со мной на пару дней.

– Хорошо, Фархат Джевдетович. Далеко поедем?

– По республике немного покатаемся, потом в Баку заедем и обратно. Езжай, заберёшь меня отсюда же через часа три.

– В ночь поедем? – удивился водитель. – Может лучше с утречка?

– Ты лучше меня знаешь, что я не любитель по ночам кататься. Езжай, у нас и так времени под обрез.

– Как скажете!

Машина остановилась у нешироких крепостных ворот, пробитых в увенчанной зубцами стене. Уже здесь, на улице, несмотря на жару, доносились сладострастные запахи свежеприготовленного мяса.

Отпустив водителя, Аббасов вошёл через деревянные ворота внутрь большого двора шашлычной. Постоянные посетители шашлычной Насира любили наслаждаться недолговечными творениями его рук на свежем воздухе, хотя могли бы и спрятаться внутри здания. Самые разные люди приходят сюда за гастрономическими шедеврами, стаканчиком отменного вина и просто, чтобы побеседовать. Это единственное место, где все жители города соблюдают правила хорошего тона, и ни разу здесь никто не позволял себе ругаться или даже на повешенных тонах выяснять отношения.

Хотя именно сюда частенько приходили проводить переговоры, заключать сделки – не всегда законные, но обязательные для сторон. Рядом некогда был городской майдан. По сути: рынок, толкучка. Конечно, именно на майдане люди знают толк в хорошей торговле, ловкой карманной краже, где неопытного горожанина или гостя, желающего сбыть по нужде какую-нибудь вещь, или присматривающего что-нибудь интересное, облапошат в несколько минут.

Правда, после войны майдан уж не тот: не те товары, не тот народ и жулик обмельчал. Но остались ещё закоренелые одиночки ремесленники и торгаши, мелкота, торгующая краденым, вершили ещё здесь свои коммерческие операции и акулы покрупнее. Заходили и авторитетные люди, работники на государственной службе, бывали и воры в законе, какие-то подозрительные личности. Может быть, по этой причине редким случаем бывает посещение этой шашлычной женщинами: это тогда выглядело, как будто слабая горлица случайно залетает на орлиную скалу – здесь становилось излишне тихо, но никто не нападал на беззащитную птицу.

Несколько молодых людей разносили широкие блюда по столикам, и иногда с них попадали на замощённый булыжником двор капли влаги от пахучего, сочного мяса, которые впитывались в землю между камнями или быстро исчезали на горячем булыжнике.

Только здесь можно отведать настоящие блюда, а не «пищу» или «еду»! Когда Фархат подошёл к одному из свободных столиков, около молодого кябабчи27, жарившего в углу на мангале шашлык, стоял сам Насир-муэллим28.

Несмотря на свой возраст (а седьмой десяток жизни почтенный кулинар уже отмечал) почтенный Насир выглядел вполне неплохо: в сияющем белизной поварском халате, мягких сандалиях гостей встречало его всегда улыбчивое лицо. Под широкими, аккуратно подстриженными бровями разместились его добрые карие глаза, встречающие и провожающие приветственным взглядом каждого гостя. Заметив Аббасова, он подошёл к его столу, присел рядом, поздоровавшись.

– О, директор пришёл. Салам, Фархат! У тебя же дел сейчас должно быть невпроворот? Или ты уже разогнал всех хлопководов?

– Салам алейкум, Насир-муэллим! Нет, у ворот моей фабрики и сейчас машин стоит больше, чем молодых барашек по утрам к твоей шашлычной. Но возникли дела, оставил их на Бахрама. Приехал к тебе подкрепиться, с людьми поговорить.

– Эй, Сулейманбек! Принеси-ка нам чайку, – окликнул Насир пробегающего по двору мальчишку с подносом, на котором чудом балансировали большой фарфоровым чайник и пузатые стаканчики на блюдцах. – Посижу с тобой немного, пока своих гостей дождёшься, если ты не против. Ты надолго, чем тебя сегодня угостить?

– Я не очень тороплюсь, так что сам посоветуй: что мне поесть перед долгой дорогой?

– Гостей ждёшь и в дорогу собрался, говоришь? Если так, я распоряжусь, чтобы тебя покормили разнообразно, но не очень плотно. Набитый желудок мешает быстро принимать решения, да и в дороге будет лишним грузом. А где твои гости?

Аббасов коротко бросил:

– Помоги мне сейчас найти своего родственника, Ибрагима. Он мне очень нужен.

Насир удивлённо приподнял свои густые брови и иронично заметил:

– Неужели ты ищешь моего двоюродного внука? Получше гостя себе не мог подобрать на этот вечер? Или ты не того Ибрагима имел в виду?

– Его ищу, Насир. Найди мне его, прошу тебя.

– Последний раз я вас видел вместе у себя здесь года два назад. Не знаю, какие у вас могут быть общие дела. Один – директор завода, уважаемый в городе; второй, хотя он и мой родственник – человек тяжёлый. Родственников не выбирают, с ними живут всю жизнь. Мой единственный грех в этой жизни, что я покупаю баранов без счёта и плачу людям за это живыми деньгами без бумажек. Про Ибрагима говорят, что он за деньги любого человека зарежет легче, чем молодого барашка. Ты уверен, что тебе сейчас нужен Ибрагим?

– Нужен и срочно, Насир. Я без встречи с ним не могу заниматься другими делами.

– Хорошо, я попробую, раз так просишь, – искусный повар отставил в сторону свой чай и отправился на кухню.

Через пару минут мальчишка Сулейманбек выбежал оттуда пулей на улицу, а гостей поить горячим чаем вышел один из молодых поваров.

– Ты же не откажешься отведать со мной по небольшому горшочку пити29? – спросил подошедший шеф-повар у Аббасова, который так внимательно наблюдал, как работает молодой мастер кябабчи, будто готовился наняться к нему в подмастерье. – Я послал мальчишку, он пока поищет Ибрагима.

– Спасибо, Насир-муэллим. Из твоих рук можно и камень сырой можно съесть – всё равно будет вкусно! – пригласил директор присесть мастера за стол.

– Ну, есть мы будем не с моих рук, а из глиняных горшков, но сегодня я пити готовил сам. Принеси нам подачу для моего пити, – приказал Насир подававшему блюдо работнику.

Пока тот к горячим горшочкам поднёс свежие помидоры, порезанный крупно репчатый лук, соленья, сумах30 и чуреки31, Фархат, не удержавшись от аромата, который шёл из приподнимаемой им горячей крышки дымящегося горшочка, для чего пришлось использовать принесённые полотенчики-салфетки, заглянул внутрь.

– Он у тебя получается просто янтарный! Как ты его готовишь, мастер?

Старый повар усмехнулся, показав целый ряд здоровых собственных зубов, покачал головой:

– Я готовлю его так, как учил меня мой дед, вот и вся хитрость. Готовил для себя. Ещё с раннего утра горшки прокипятил! Замочил горох. Потом добавил свежайший бараний жир и кипятил ещё раз уже в обед. Поменял воду в горохе. Отварил каштаны. Горшки промыл, мясо снял с бараньего задка, очистил его. Хотя честно сказать, барашек был такой молодой, что мне над мясом не пришлось долго трудиться. Добавил кусочки мяса, горох, лук, шафран, залил водой, посолил, прикрыл всё это салом и поставил на плиту. Полчаса назад опустили туда каштаны и аль-бухару32. У тебя дома также готовят пити?

– Наверное. Но и цвет не такой, и вкус не тот. Может тебе баранов привозят особенных?

– И бараны с гор, и вода с родников. А как же? Вот скажи, ты в заводской столовой пробовал плов, который ваши повара готовят?

– Ну, ты сравнил, Насир. Там не плов, а рисовая каша с мясом. И готовится всё на газе, а не на открытом огне. Люди не могут тратить на готовку одного блюда по двенадцать часов! Рабочим надо просто прийти, утолить свой голод и опять отправиться на работу. Да и стоит там всё подешевле, чем у тебя!

– Сколько стоит ваш обед в столовой? Или ты там давно не был? – рассмеялся повар.

– Насколько я помню, 60 или 70 копеек.

– Найди человека, который на кухне будет вкладывать в ваши кастрюли и казаны не продукты, а душу – и за рубль на человека ваши рабочие будут питаться также, как и вы все, приходящие сюда. Любое блюдо – это не набор продуктов, но и щепотка души человеческой. Как и в любом деле, директор! Вот, скажи, мясо барашка когда бывает вкусным? Когда он не стоит в загоне и не жуёт пожухлое сено, а когда бегает по склонам со свежей травой. Потому каждый из вас и не скупится оставить у дядюшки Насира свои «трёшки» и «пятёрки». Я плачу за продукты больше, чем люди могут за них выручить на рынке. Но никто из нас на рынок не ходит – нам и так всё привозят, и самое лучшее. А где можно полакомиться лучшим шашлыком, и запить его парой стопок водки или стаканчиком вкусного крепкого чая? У дядюшки Насира!

– Салам, дядя! Салам, Фархат! – поздоровался, но не очень любезно, подошедший к ним немного косивший левым глазом Ибрагим Курбаноглы.

– А, это ты, – мрачно буркнул в ответ на приветствие повар, вставая из-за стола. – Скажу, чтобы и тебе принесли пити. Садись.

– Спасибо, дядюшка. Не откажусь. Да, скажи Сулейманбеку, пусть захватит ещё и бутылку водки. А то директор устал за день, пусть немного расслабится.

Насир покачал головой, но ничего не ответил и направился на кухню.

– Зачем позвал, Фархат? – спросил Курбаноглы.

– Может быть, зайдём поговорить в зал?

– И здесь неплохо. Там жарко, люди вокруг заняты едой, а забор у Насира не прозрачный.

– Как знаешь, Ибрагим. Нам надо что-то делать с капитаном Мамедовым. Он копает дело с исчезнувшим парнем.

– У него такая работа, Фархат. И потом это не моя забота. Я с друзьями своё дело сделал. Ты обещал, что менты это дело замнут. Пожар случился в назначенное время, хлопок ты сбыл по фабрикам, как и хотел. Или что-то не так?

– У меня сидит проверка из Баку. Я с ними вроде обо всём договорился, но теперь и они интересуются делами о пропавшем парне и пожаре. Начальник милиции своё получил, но Мамедов видно что-то нашёл, какие-то следы. Поговаривают, что обещал через неделю-другую кого-то задержать. А мне надо срочно уехать на пару дней из города.

– Вранье, сказки. Два года ничего не могли найти, а теперь найдут? – презрительно ухмыльнулся Ибрагим. – Что можно было найти через столько времени: облезлый хвост умершей собаки? Если бы нашли тело, уже весь город бы знал об этом. Чего ты распереживался?

– Мне не нравится то, что эти два события начинает собирать в одну корзину не только наш уголовный розыск, но ещё и комиссия из Баку. Это не может быть просто совпадением!

Молодой Курбаноглы посмотрел на него с таким пренебрежительным видом, будто перед ним сидел не директор завода, а мальчишка с соседней улицы:

– От нас ты чего хочешь?

– Надо убрать капитана. С ним разговаривать бесполезно, он и начальство не очень-то слушает. Только так, чтобы уже никто не увидел здесь связи с делами по моему заводу. Я заплачу, только сделать это надо быстро, у нас нет времени.

– Это у тебя нет времени, Фархат, а не у нас. Я пока не вижу резона кипишевать. Что я своим братьям скажу? Директор задёргался по непонятной причине, у него температура вдруг поднялась и он теперь бредит? И потом, мента убрать – это тебе не то, что какого-то пацана зарезать как овцу.

– Я же заплачу!

– Заплатишь, понятно! – кивнул Ибрагим. – И сколько дашь?

– Столько же.

– Что? Два с половиной косаря за мента? Ты точно заболел. Или за фраеров нас держишь? Да за эти деньги я соглашусь только на улице фуражку сбить с ментовской головы.

– Хорошо, сколько? – спросил Аббасов.

– Скупой ты человек, Фархат, ох и скупой, – укоризненно покачал головой молодой авторитет. – И как аллах терпит и прощает таким людям как ты этот большой грех? Пять и деньги сразу!

– Ладно. Хоть это и много, но я согласен, – безнадёжно взмахнул рукой директор, понимая, что торговаться бесполезно, да и времени на это у него нет.

– Тогда плати. Ты же говоришь – времени мало.

– Сейчас за мной заедет водитель, я заеду за деньгами и привезу. Ты подождёшь здесь?

– А зачем мне бегать? Водки выпьешь, нет? Пить со мной ты не пьёшь, я пока дядюшкин пити поем. Потом чай попью. А ты бабки вези и езжай по своим делам, раз сильно торопишься. Я тебя задерживать не буду, – пробормотал безразличным тоном Ибрагим, выпив рюмку водки.

– Фархат Джевдетович, – в открытых воротах показалась фигура водителя.

– Вот видишь как хорошо, директор, уже и машина подана, – улыбнулся Ибрагим. – И не забудь за ужин заплатить, когда вернёшься. Бедный дядюшка не должен за нас нести убытки.

– Бедный дядюшка, чёрт бы тебя побрал, – бормотал Аббасов, шагая через двор к машине. Но сказать это в лицо самому Курбаноглы он не мог бы и в более спокойных условиях.

Ибрагим уже честно отсидел положенные ему два года за ношение холодного оружия – все, что смогли вменить ему в своё время при случайном задержании на майдане. Хотя на самом деле, он стоял на «стрёме» во время ограбления. Он должен был стоять на открытом месте, где его было хорошо видно из окон второго этажа квартиры старого ювелира, которого облюбовали в качестве очередной жертвы. Если бы он увидел что-нибудь подозрительное, то ему надо было достать нож, выбежать на перекрёсток, размахивать им поднятой рукой и что-нибудь кричать, чтобы отвлечь внимание на себя.

С перекрёстка просматривались все подходы к дому, где орудовали грабители. Тогда минут двадцать зелёному Ибрагиму показались целой вечностью. Нож за поясом под рубашкой жёг ему кожу. Мимо него проехала полуторка, рядом проходили люди, а он, помня наказ старших друзей, делал вид, что кого-то ждёт. Вот издали сзади, наконец-то, послышался громкий свист и он увидел поднятую руку одного из грабителей, что означало: уходим.

Но именно в этот момент оцепившие майдан со всех сторон милиционеры стали устраивать проверку всех, кто попадался им на глаза, замыкая круг в сторону дома, откуда милиционерам уже и позвонил кто-то из соседей, сообщив о происходящем ограблении. При нем нашли интересный нож. Это был уже не первый его привод в милицию, а потому его решили не отпускать, ограничиваясь исключительно нравоучительными беседами. Два года, проведённые в тюрьме за ношение холодного оружия, не прошли для Ибрагима Курбаноглы даром: они зачлись ему не только в качестве времени искупления перед законом, но и как столь необходимый стаж отсидки для утверждения перед ворами.

В тот день четверо грабителей помогли старику-ювелиру переселиться поближе к аллаху или шайтану, прихватив у него добра больше, чем ожидали. На всю жизнь никаких денег никому не хватит, но даже через два года старшие подельники удосужились кое-что оставить и молодому, но уже проверенному теперь уже авторитету Курбаноглы.

Аббасов привёз пакет с деньгами, заплатил за себя и Курбаноглы, и его машина рванула собирать чужой урожай с хлопковых полей и заводиков по его переработке и очистке республики для Арутюнова и тех, кто стоял за ним в Совете Министров и ЦК Азербайджана.

Ибрагим поднялся из-за стола, переложил в задний карман брюк пакет с деньгами и, поблагодарив дядюшку Насира, направился домой к старшему из воров, Мураду, в той группе, которая теперь его считала своим.

Кечал Мурад, который и действительно был абсолютно лыс в свои почти сорок лет, был дома, когда к нему приехал Ибрагим.

– Очень мне сегодня не понравился директор Фархат сегодня, – сказал Курбаноглы, вкратце передав свой недавний разговор с Аббасовым. – Обычно он слишком наглый, а сегодня сам на себя был не похож. Даже угостил за свой счёт, был мягкий как пластилин, а ты же знаешь – мне часто терпения не хватало, чтобы как-то объясняться с ним.

– Ибрагим, ну не пори хрень, – ответил Мурад. – Будь мужиком, не дёргайся и сам как директор. Аббасов и себе и нам помочь хочет.

– Я тоже так подумал, потому и пришёл к тебе сразу. Думаю, помочь надо, в натуре. Только как это сделать.

– Думает он! Да пошёл бы ты…

– Зачем ты так, брат? Так с людьми нельзя разговаривать. Или я не такой же человек, как ты?

– Помолчи, человек! Думаешь, два года отсидки за то, что рот не открыл, из тебя сделал настоящего мужика? Вот когда лишишь жизни этого самого мента, тогда и будешь рот раскрывать наравне с другими. А таких говнюков как ты, таких засранцев я пока буду затыкать, когда захочу. И выслушивать от тебя непонятно что! Аббасов нас предупредил, что уже не только в городе, но и в Баку знают слишком много. И времени на всё в обрез. Мы делаем свои дела, но за нами не охотились. А теперь я не уверен, что можно разгуливать спокойно по улицам, раз Мамедов что-то учуял.

– Я же помочь хочу. Ты Рауфа знаешь? – обидевшись, спросил Ибрагим.

– Рауфа? Какого ещё Рауфа?

– Мамедова старший сын. Такой пацан: небольшого роста, крепкий. Ещё в школе учится, в 39-ой, недалеко от алюминиевого завода.

– Не помню я его, да и какой нам от него сейчас прок. Значит, мент и живёт на той стороне города, в посёлке Кираз.

– Наверно. Я с ним как-то разговаривал.

– Со старшим, или с младшим? – спросил Кечал33 Мурад.

– С сыном, Рауфом. Так, поточили лясы. Он у меня все спрашивал, где я свой нож взял – помнишь, ещё тот, что ты мне дал уже после моей отсидки, после дела с ювелиром. Тянется к оружию.

– И что, ты ему сказал, как он тебе достался?

– Мурад, ну я же не дурак! Если бы я сказал, он мог бы отцу проболтаться.

– Хорошо ума хватило. Так, сидим теперь и думаем, как этой птице голову свернуть. Так чтобы и любая больничка ему не помогла. Надо чтоб он сдох. Снимешь с него шкуру? Мочи хватит?

– Это как, надо будет и кожу с него снимать? – изумился Ибрагим.

– Да, как кору с дерева ободрать. Говорю, что ты ещё зелёный как яблоко. На кой хрен мне его шкура? Я её на стену себе не повешу. Ты думаешь тем же, на чём сидишь. Да, и бабки Аббасова положи сюда, – постучал костяшками пальцев по столу Мурад.

– Вот пакет, я сразу тебе хотел его отдать, – пожал плечами Ибрагим. – Директор хотел дать в два раза меньше.

– Сегодня нам и этот куш сгодится. Не каждый день жирные старики-ювелиры попадаются. Ещё придётся жопами повертеть, чтобы их отработать. Да так, чтобы самим под пулю ментовскую не угодить. Если слегка не повезёт, так это если служивый будет таким же косоглазым как ты. А совсем будет плохо – если он в тебя ещё и попадёт. Дело вот в чем, зелёный. Мамедова убрать надо. Но убрать так, чтобы не настали для нас всех плохие дни. И не вплетать сюда директора. Нам лишний шум не нужен. Вот и подумай, где и как это сделать по-быстрому. Не хочу тебя совсем обс… ть, но все дело в твоей голове. У меня-то она есть, понимаешь? И хожу я сейчас на свободе потому, что дела делаю с головой, братьев своих не подставляю. Убрали мы этого барана Гаджи, как и просил два года назад Аббасов, так аккуратно, что и подкопаться было некому. Только ты и крутился вокруг него весь день, но ты же его и пальцем не тронул. И мне казалось, что все неплохо, поскольку, думаю, хватка у меня есть, что ещё надо, стало быть – все в порядке. А теперь Мамедов замаячил со своими расследованиями, понимаешь? Значит, где-то пошёл прокол. Между ребятами и тобой в тот день связи никакой не должно было быть, если ты нигде не проболтался. Вот и думаю я, мозгами шевелю, не ты ли виноват, что мы можем по самые брови в говнище оказаться? Откуда эта невезуха?

– Да ты что, брат! – испуганно обронил Ибрагим, понимая, к чему могут привести такие выводы старшего товарища. – Я никому и ничего!

– Не могу я себе позволить чёрной полосы сейчас, ни себе, ни друзьям моим. Я верю, что может ты никому ничего и не рассказывал. Вот теперь надо думать, как избежать скверных новостей. И клювом не прощёлкать. Тормозить – себе дороже может выйти.

– Ещё бы, брат, – сказал подуспокоившийся Курбаноглы, – дело надо сделать и пулю не схлопотать. Этого все боятся. Но ты скажи, что делать и всё будет в норме.

– Может быть, всё и будет в норме, а может, и нет. Может, с тобой в норме ничего не будет. Я вообще-то не хочу, чтобы этим делом кого-то зацепило и протащило до суда. Давай подумаем. Мальчишки труп не нашли, иначе бы мы об этом знали. Аббасов был бы точно в курсе. Ты целый день тогда бегал за Гаджи Исмаиловым, чтобы дать знак нашим, когда будет подходящий момент. Значит, если убийства никто не видел, то засечь могли только тебя. Я поговорю с нашими парнями сам. А ты пока иди.

– Мурад, – сказал Ибрагим, покосившись на пакет на столе, – мне бабки нужны. Я долго парился, а жить на что-то надо.

– Малец, ты часом не рехнулся? У тебя что, жена имеется, дети есть просят? Нет дел – иди мясо жарить к своему дядюшке. Он же тебя звал, ты сам рассказывал. Насир человек не бедный, всю жизнь работал и готовит здорово. Вот родственник пусть тебе и помогает. Но ты же гордый, как это кто-то увидит такого авторитета за мангалом. Или на кухне стряпающим за рабочим столом. Был бы толстым и накормленным всегда! Не отработав – эти деньги тратить нельзя, а кормить тебя за свой счёт я не намерен. Ты вышел – свою долю получил, тебя не обидели. И в тюремной хате за тобой был присмотр. Вот смотрю я на тебя иногда и всё задаю себе вопрос: я того парня выбрал? Мы с братьями его берём, но я не знаю – в этом Курбаноглы я точно не уверен. Не могу сказать, что в тебе не так, просто знаю – не тот ты пацан. Но все равно мы тебя берём. И если ты в натуре будешь не таким, чтобы с нами схлестнуться на всю жизнь, то мы вместо нормального мяса будем всё остальное время жрать одно свиное сало. А это неправильно для вора и мусульманина, понимаешь? Нет, на тебя мне может и наплевать, что там у тебя в твоей безмозглой голове. Хочешь жить по своим правилам – живи, мы как-то и без тебя обойдёмся. Но уж лучше мы обойдёмся без тебя, без твоих про… в в важных вопросах, чем самим в говно вляпаться. Я за свою жизнь уже этого нажрался – по горло. И прос… ть больше ничего не хочу. Аббасов – наша кормушка. От него много кто кормится. А обижать дойную корову никому нельзя. Иди, думай лучше, как мента свалить. Утром встретимся на майдане. И поглядывай вокруг – за тобой и хвост может быть.

– Конечно, Мурад! Прости, если что не так сказал.

– Иди, там разберёмся дальше.

Утром они встретились на майдане. Ибрагим остановился шагах в шести от Кечал Мурада, пока тот делал вид, что выбирает себе что-то из одежды у одного из спекулянтов. Тот, зная, что за покупатель стоит перед ним, удивившись немного, готов был сделать авторитету любую скидку, чтобы только не нарваться на неприятности:

– Ладно, Мурад. Мне этот батник обошёлся в тридцатку, так тебе и отдам. Посмотри, прикинь как тебе идёт. И цвет твой!

Авторитет улыбнулся и подпёр собой железобетонный электрический столб, разглядывая вещь со всех сторон:

– Никогда не поверю, чтобы еврей отдал вещь за те же деньги, что и купил! Ладно, вот тебе тридцатка, кидай в пакет.

– Ну что ты, Мурад! Вот держи.

Качал Мурад, блестя лысиной и солнцезащитными очками, взял красочный пакет с надписью «rodeo» и изображённым ковбоем на лихом мустанге из рук спекулянта и повернулся в сторону Курбаноглы:

– Салам, Ибрагим, – крикнул он не громко, но так, чтобы всем окружающим было слышно это обращение к случайно встреченному знакомому. – А ты здесь что забыл?

– Салам, Мурад, – ответил на ходу Курбаноглы, подходя и протягивая руку в приветствии. – Да вот батарейки сели в приёмнике, никак не найду. А в магазинах таких нет. Тебя можно с обновкой поздравить?

– Да, спасибо. Я видел твои батарейки вчера в универмаге, – Мурад поднял к глазам часы на руке. – Пока рано, универмаг ещё закрыт. Пойдём пройдёмся, подождём пока откроется.

– Давай, брат.

Отойдя подальше от толпы продавцов-покупателей, Мурад продолжил уже в полголоса:

– Смотрел, никого не было за тобой?

– Никого не заметил, – сказал Курбаноглы. – Я с пяти утра на ногах, уже успел устать. Все думал, как дело провернуть, не спалось что-то.

– Я думал, ты по ночам или девчонок обнимаешь, или просто подушку. Меня в твоём возрасте по ночам было удержать трудно. Но я рад, что ты и верхнюю половину тела пытаешься использовать с толком.

– Все шутишь?

– Нет, издеваюсь. Жалко мне тебя, молодого и безмозглого.

На улице, по которой они проходили, шла стройка, огороженная забором. Около него крутился неуклюжий толстяк в рабочей синей робе, с металлическим ведром, измазанным уже раньше то ли чёрной краской, то ли смолой. Рабочий повернулся к ним спиной и стал разглядывать высокую деревянную стену. Упёр руки в толстые бока. На заборе были нацарапаны чем-то острым нецензурные слова. Буквы выглядели достаточно коряво, но их полуметровая высота была видна издали. Рабочий поставил ведро на тротуар, нагнулся, достал оттуда какой-то инструмент, кажется стамеску, и стал стачивать надпись.

– Вот бы мне так стирать с чужих мозгов всякую глупость, – сказал Мурад. – А то ни на кого положиться нельзя – опрёшься в больную голову. Я был молодой как ты, так тоже думал – откинусь, мне кроме денег и баб больше ничего не нужно будет. А знаешь, что я делал, когда вышел на свободу? Продрых два дня подряд. Спал бы и спал. Но человек не может просто есть, спать и лапать женщин, если в его голове что-то хоть есть стоящее. Мне всегда думается, как бы денег срубить. Можно откинуться и жить дальше, как все остальные. А я не могу. Если ты попал за решётку, знаешь за что, и с каким багажом ты оттуда выходишь – не расслабляйся, действуй. Или иди махать рубанком над государственным забором, как этот синий жиртрест. Тебе пока фартит, с рук многое сходит, но это же может и закончиться. Ладно, слушай меня – тебе не повредит. Ты знаешь моего родного брата, Муслима – он мужик неплохой, хотя бы тем, что много не болтает. Утром идёт на работу на свой масложиркомбинат, или после обеда – во вторую смену. И пока он там свою жопу рвёт, горбатится на семью весь в масле и поту, его жена шлёндрает по городу и с кем-то спит. А я иногда по вечерам у них телек смотрю, могу пива принести на футбольный матч. Мы смотрим футбол, он иногда нянчится с сыном, но про жену молчит. Они поженились, когда я срок мотал. Я как-то пытался ему сказать, что так нельзя себя вести мужику, а он мне говорит: «Слышишь, ты её не трогай, ладно? А то сболтнёшь ей что обидное, она и сбежит от меня. А что я потом сыну скажу? А так она к десяти каждый вечер возвращается домой». Как тут его не послушать?

– Я что-то не совсем пойму, зачем ты мне это рассказал, – озадаченно сказал Ибрагим. – Нет, я понимаю, что раз ты рассказал мне такое, то ты мне доверяешь…

– Вот и я о том же. Ты ввязался с нами уже не в одно дело. Проблема моего брата – это его проблема, он сам с ней справляется. А наши проблемы – это проблемы общие. И «не путай свою личную шерсть с государственной»34, как говорил товарищ Джабраил35. Сейчас ведь дело не в деньгах. Я не о них говорю.

– Я с тобой согласен, я тоже самое думаю, Мурад. Я тебе нужен, хочешь меня видеть в этом деле – и я буду.

– Тогда пошли на остановку, дальше поедем на троллейбусе.

Подошёл троллейбус, который шёл в посёлок Кираз. Они встали на задней площадке. На следующей остановке двери открылись, и к ним, пошатываясь, стал подниматься пожилой ханыга в дорогом, но грязном костюме и в таком же состоянии некогда кипельно белой рубашке, тяжело приподнимая своё тело вверх и по салону с помощью поручней. Было заметно, что он не брился уже несколько дней. Синяк на лбу уже потерял свою красноватость, и отливал уже некоторой зеленцой. А вот к уху кто-то приложился недавно, так что и кровь не успела запечься как следует, стекая на воротник рубашки. Обнаружив свободную троллейбусную скамью, на которой никто не сидел, он опустился на неё тяжело, схватился за находившийся перед ним поручень рукой со сбитыми в кровь костяшками и уснул. Кондуктор посмотрела на него тяжёлым взглядом, но даже не стала беспокоить очередным призывом: «Покупаем билетики, не допускаем безбилетного проезда!»

– Неплохо ему досталось, – сказал Ибрагим, улыбаясь. – Интересно, кто это его так.

– Думаю, он просто упал. У меня отец так домой являлся в день получки, и как раз в такое же время дня. После работы деньги получит в кассе, и если матери не удастся его перехватить прямо с проходной, то до аванса мы голодали. И он ведь знал, как можно убраться с работы мимо проходной! Мать брала нас с собой, и мы ждали его до самого последнего выходящего человека. И вот тогда мать уже начинала волноваться и заставляла нас бежать вдоль забора завода, чтобы перехватить его. Если поймать его не удавалось, то мы оставались без денег. А когда возвращался – выглядел так же, как и этот тип. Вечно где-то падал, а потом перед обедом возвращался домой. Хорошо, что у нас здесь нет вытрезвителя. А может и плохо, не знаю. Долго он не протянул, умер, так и не дотянув до пенсии. Нам пора выходить.

Прошло около десяти минут, когда они добрались до предпоследней на этом маршруте остановки. В этом посёлке жили те, кто и работал на алюминиевом заводе. В основном здесь стояли четырёхэтажные кирпичные дома. Посёлок от завода отделяло огромное поле, которое пересекала одинокая железнодорожная колея. По ней вагонами доставляли на завод глинозём, а вывозили готовые алюминиевые чушки. За заводом, вдалеке белыми конусами возвышались Кавказские горы.

– Видишь дом напротив остановки? Здесь и живёт наш дорогой сотрудник, товарищ Мамедов. Его квартира на третьем этаже. Видишь, на балконе стоит прислонённый к стене мопед? Он стоит вертикально. Это и есть его квартира. Три комнаты, так что окна выходят и во двор. Я перейду улицу и поеду на троллейбусе обратно. Подожду тебя в кофейне на майдане, а ты походи вокруг, осмотри всё вокруг. Тебе пригодится, а моей лысине лучше здесь не появляться – могут запомнить.

– Хорошо, Мурад, – согласно кивнул Ибрагим. – Может это и хорошо, что он устроился на окраине города, а не в центре.

– Может быть. Тогда дождись моего отъезда, а потом и сам перейдёшь на ту сторону улицы. И не пей, пока с ним не покончим, а то от тебя вечером водкой разило, как от моего папаши.

Кечал Мурад с пакетом в руке пошёл на остановку напротив. Курбаноглы, бросив ещё раз взгляд на балкон Мамедовых, стал дожидаться, пока очередной троллейбус захватит с собой Мурада. Его взгляд был настолько мгновенным, что глаза не успели зафиксировать появившуюся у мопеда тонкую невысокую фигуру Рауфа Мамедова. Он учился в десятом, выпускном классе, а занятия у старшеклассников начинались во вторую смену. Отец был на работе, брат в школе, мама тоже, так что дома он был один. Рауф посмотрел вниз и заметил на остановке через дорогу знакомое лицо – это был Курбаноглы. Тот самый, у которого летом, во время каникул, он увидел в парке в руках необычный красивый нож. Таких не продавали в магазинах, даже в «Охотнике и рыболове» ничего подобного не встретишь! А как ловко тому удавалось этот нож с размаху бросать в стволы деревьев!

Он хотел было сначала окликнуть Ибрагима, просто помахать ему с балкона рукой, но потом как-то стушевался: с Курбаноглы его ничего, кроме той встречи в парке, не связывало. И разница в возрасте была большая. Рауф встречал его как-то пару раз в городе, но повода для продолжения знакомства он не находил. Интересно, что он забыл в рабочем посёлке? Приехал в это время кому-то в гости, или уезжает? Если только приехал, то чего вдруг застыл на остановке; если уезжает в город, то почему не переходит на противоположную остановку? Вот и троллейбус подошёл, а он словно ждёт чего-то. А, вот сдвинулся с места. Идёт к ним во двор дома?

С балкона Рауф попал в большую и очень светлую комнату, которая служила их семье гостиной, перешёл в коридор и оказался в детской – комнате его и младшего брата Саида – со своим балконом, где стоял велосипед. Со второго балкона он выглянул во двор внизу и увидел, как действительно Ибрагим остановился и стал оглядываться. Двор был огромный, окружённый со всех сторон такими же однотипными домами с детскими площадками, скамеечками, дорожками. Там отдыхали несколько стариков, ходили женщины с детскими колясками, бегала ребятня. Напротив была огороженная своим забором территория ПТУ алюминиевого завода. Что же он ищет?

Вот Курбаноглы поднял голову вверх, в сторону их дома. Зачем-то Рауф опустился под перила балкона, так чтобы его не было заметно снизу. Из их двора одна из дорожек вела к училищу – по ней Ибрагим и направился. Рауфу он больше был не виден, поэтому, рассудив, что в любом случае Курбаноглы появится на остановке, парень вновь вернулся на балкон, выходящий из гостиной и стал его там поджидать. Кроме троллейбусов, отсюда можно было уехать лишь на маршрутном такси или легковой машине, обычном такси. Так или иначе, надо было выйти к той же остановке на улице. Зачем он решил высматривать этого случайного знакомого? Затем, что в шестнадцать лет мальчишкам иногда хочется поиграть в детектива, почувствовать себя Шерлоком Холмсом. Да и вёл себя Ибрагим как-то странно. Вот же он, появился на остановке, где останавливается транспорт, идущий в город, и явно опять смотрит на их балкон!

Зазвонил звонок на входной двери их квартиры – это мама и младший брат вернулись со школы. Мама работает преподавателем математики и завучем, а Саид учится в четвёртом классе той же 39-ой школы. И детектив уже успел забыть о своих наблюдениях: надо им открыть дверь, встретить:

– Ма, привет! Привет, братишка!

– Привет, сынок! Забери у меня эти тетради, отнеси на стол в гостиной, – попросила Рауфа Лена Мамедова. – А я пока побегу на кухню, приготовлю вам обед.

– Рауфчик, а ты мне велик починил? – крикнул младший брат вслед Рауфу.

– Нет, мне папа для этого нужен, – ответил уже из гостиной Рауф. – Потерпи до выходных, там что-то со звеном на цепи, я один не справлюсь, Саидка.

– Ну вот, опять до выходных! А я кататься хотел с ребятами сегодня.

– Саид, не обижайся на брата, лучше включи мне свет в ванной! – попросила Лена, уже сменившая туфли на пару женских тапочек и по натёртому до блеска паркету забежавшая в совмещённый санузел.

– А можно мне пойти погулять, мама? – попросил Саид.

– Иди мыть руки, переодевайся; пообедаешь – тогда и пойдёшь, – ответила Лена, выйдя из ванной.

– Мам, напора нет, вода закончилась!

– Ну вот, беда с этой водой. Сейчас я тебе полью. Рауф, ты уроки приготовил?

– Да, Елена Рустамовна, ученик Мамедов все задания выполнил, – пошутил старший сын.

– Тогда тоже мыть руки и за стол, ученик Мамедов. А я покормлю вас, повыгоняю и немного приберусь в квартире. А то ваш чистюля-отец выгонит меня из дома или запретит выходить на работу. Он только и ждёт повода заставить меня сидеть с вами дома.

– Правильно! Женщина должна присматривать за очагом в семье и маленькими детьми! – вспомнил Саид с улыбкой отцово изречение.

– Это вы у нас маленькие? Один в следующем году будет поступать в институт, а второй уже сегодня готов отобрать у него мопед! А могли бы и мне помочь по дому.

– Мамочка, убираться по дому и готовить – это не мужская работа, – заметил Рауф.