Просто вместе Гавальда Анна

– С превеликим удовольствием! А вы?

– Спасибо, пожалуй, нет, все эти русские закуски оказались такими сытными…

– Вы совсем не толстая…

Испугавшись, что произнес нечто обидное, он тут же добавил:

– Но вы… э-э… очень изящны… Лицом вы напоминаете мне Диану де Пуатье…

– Она была красива?

– О! Больше чем красива! – Он покраснел. – Я… Вы… Вы никогда не были в замке д’Анэ?

– Нет.

– Вам стоит туда съездить… Это дивное место, замок подарил Диане ее любовник, король Генрих II…

– Как интересно…

– Это своего рода гимн их любви. Повсюду – в камне, мраморе, дереве и на ее могильной плите – переплетены их вензеля. Там чувствуешь такое волнение… Если я не ошибаюсь, баночки с кремами и щетки для волос так и сохранились в туалетной Дианы. Однажды я отвезу вас туда…

– Когда?

– Может быть, весной?

– Устроим там пикник?

– Само собой разумеется…

Они немного помолчали. Камилла пыталась не смотреть на дырявые башмаки Филибера, а он делал вид, что не замечает пятен плесени на стенах. Оба маленькими глоточками потягивали водку.

– Камилла…

– Да?

– Вы и правда постоянно здесь живете?

– Да.

– Но, э-э-э… а как же, э-э… Я имею в виду… Я говорю о… об удобствах…

– На площадке.

– Как?

– Хотите посетить?

– Нет-нет, я просто хотел узнать.

– Вы обо мне беспокоитесь?

– Нет… то есть… да… Здесь такая… спартанская обстановка, что…

– Какой вы милый… Но волноваться за меня не стоит… Правда… К тому же у меня теперь есть дивный камин!

Если она хотела успокоить его, то ей это явно не удалось.

– Сколько вам лет? Не сочтите мой вопрос за дерзость…

– Двадцать шесть. В феврале будет двадцать семь…

– Как моей младшей сестре…

– У вас есть сестра?

– Не одна – целых шесть!

– Шесть сестер!

– Да. И один брат…

– И вы живете один в Париже?

– Да… Вернее, не совсем один… У меня есть сосед по квартире…

– Вы хорошо ладите?

Филибер не ответил, и Камилла переспросила:

– Что, у вас не все гладко?

– О нет… все в порядке! И потом, мы почти не видимся…

– То есть?

– Скажем так: это не замок д’Анэ.

Она рассмеялась.

– Он работает?

– Только это он и делает. Работает, спит, работает, спит. А когда не спит, приводит девиц… Любопытный персонаж, разговаривать вообще не умеет, только орет. Мне трудно понять, что эти девицы в нем находят. У меня, конечно, есть кое-какие предположения.

– Чем он занимается?

– Он повар.

– Да ну? Но он хоть подкармливает вас вкусненьким?

– Никогда. Я ни разу не видел, чтобы он что-то делал на кухне. Разве что утром, когда он терзает мою бедную кофеварку…

– Он ваш друг?

– Боже, конечно, нет! Я нашел его по объявлению, у кассы в булочной, что напротив, висел листочек: Молодой повар из ресторана «Vert Galant» снимет комнату, чтобы отдыхать там днем во время перерыва. Сначала он действительно приходил всего на несколько часов в день, а потом… в общем, он теперь тут живет.

– Вас это раздражает?

– Вовсе нет! Я даже сам это предложил… Понимаете, квартира несколько великовата для меня… И потом, он все умеет. Я даже лампочку поменять не могу, так что… А он мастер на все руки и отъявленный прохвост, клянусь честью… С тех пор как он здесь поселился, моя плата за электричество тает, как зимний снег на весеннем солнце…

– Он подкрутил счетчик?

– Да ему это раз плюнуть… Не знаю, какой он повар, но руки у него золотые. А поскольку в моем доме все давным-давно пришло в негодность… Нет… Он мне действительно очень нравится… Мы никогда толком не разговаривали, но у меня создалось впечатление, что он… Впрочем, я ни в чем не уверен… Порой у меня возникает ощущение, что я живу под одной крышей с монстром…

– Как в «Чужом»?

– Что, простите?

– Неважно. Проехали.

Поскольку Сигурни Уивер никогда не имела дела с королем, Камилла предпочла не углубляться…

Убирались они вместе. Увидев крошечную раковину, Филибер начал умолять Камиллу позволить ему самому вымыть посуду. Его музей по понедельникам закрыт, и делать ему завтра совершенно нечего…

Они церемонно распрощались.

– В следующий раз поужинаем у меня…

– С удовольствием.

– Увы, у меня камина нет…

– Неважно! Не всем повезло заиметь коттедж в Париже…

– Камилла…

– Да?

– Будьте осторожны, хорошо?

– Я постараюсь. Но и вы, Филибер…

– Я… Я…

– Что?

– Я должен вам признаться… Знаете, я ведь работаю не совсем в музее… Скорее, рядом с музеем… В магазинчике, так сказать… Я… Я продаю открытки…

– А я, знаете ли, работаю не совсем в офисе… И тоже, скорее, рядом… Я уборщица…

Они обменялись понимающими улыбками и расстались совершенно сконфуженные.

Оба были смущены, но на душе у каждого полегчало.

Этот ужин la russe очень удался.

– Что за звуки?

– Не обращай внимания, это старина Дюдюш…

– Да что он там делает? Можно подумать, собрался на кухне потоп устроить…

– Говорю тебе: плюнь, нас это не касается… Иди-ка сюда, поближе…

– Нет, оставь меня.

– Да ладно тебе… Не дуйся… Ты чего майку не снимаешь?

– Холодно.

– Ну иди, не ломайся.

– Какой он странный.

– Совсем чокнутый… Видела, как оделся «на выход»? Трость и шляпа эта клоунская… Я даже подумал, он на маскарад намылился…

– И куда же он шел?

– По-моему, на свидание…

– С девушкой?!

– Вроде, хотя я не уверен… Забудь… Давай повернись, черт…

– Отвянь.

– Эй, Орели, ты меня достала…

– Аурелия, а не Орели.

– Аурелия, Орели – один черт. Ладно… А носки ты тоже на ночь не снимаешь?

Наплевав на строжайший запрет – strictly forbidden, – Камилла складывала одежду на ригеле камина, валялась в постели до упору, одевалась под одеялом и согревала пуговицы на джинсах в ладонях, прежде чем натянуть их на себя.

Пластиковый уплотнитель мало чем помог, и ей пришлось перетащить матрас на другое место, чтобы уберечь голову от чудовищного сквозняка. Теперь она спала у самой двери, так что выйти и войти было проблемой. Она то и дело тягала тюфяк туда-сюда, если требовалось сделать три шага по комнате. Что за убожество, думала она, ну что за убожество… В конце концов она все-таки сломалась и начала писать в умывальник, держась за стену, потому что не рисковала трогать эту рухлядь. А уж о ее «турецких омовениях» лучше вообще умолчать…

Итак, она ходила грязной. Ну, может, грязной это сильно сказано, но не такой чистой, как обычно. Один или два раза в неделю она отправлялась к Кесслерам – когда была уверена, что их нет дома. Она знала расписание их экономки, которая всякий раз с тяжелым вздохом выдавала ей большое махровое полотенце. Все всё понимали. На прощанье ее всегда одаривали чем-нибудь вкусным или вручали еще одно теплое одеяло… Но однажды Матильда поймала ее на месте преступления, когда она сушила феном волосы.

– Не хочешь вернуться и пожить здесь какое-то время? Твоя комната свободна…

– Нет, спасибо, спасибо вам обоим, у меня все хорошо. Правда…

– Ты работаешь?

Камилла закрыла глаза.

– Да, да…

– Над чем? Тебе нужны деньги? Дай нам что-нибудь, Пьер заплатит аванс, ты же знаешь…

– Не могу. У меня нет ничего готового…

– А те картины, которые хранятся у матери?

– Не знаю… Их нужно разобрать… Не хочется возиться…

– Может, автопортреты?

– Они не продаются.

– Что именно ты сейчас делаешь?

– Так, всякие пустяки…

– Ты ходила на набережную Вольтера?

– Пока нет.

– Камилла…

– Да?

– Не хочешь выключить этот проклятый фен? Чтобы мы друг друга слышали…

– Я спешу.

– Чем ты на самом деле занята?

– Что ты имеешь в виду?

– Твою жизнь, конечно… Что за жизнь ты сейчас ведешь?

Чтобы никогда больше не отвечать на подобные вопросы, Камилла кубарем скатилась по лестнице и толкнула дверь первой попавшейся на пути парикмахерской.

– Побрейте меня, – попросила она молодого парикмахера, глядя на его отражение в зеркале.

– Не понял…

– Я хочу, чтобы вы побрили мне голову.

– Под «ноль»?

– Да.

– Нет. Я не могу этого сделать…

– Конечно, можете. Берите машинку – и вперед.

– Нет. Здесь вам не армия. В нашем заведении такого не делают… Так, Карло?

Карло за кассой читал «Tierce Magazine»[6].

– Чего тебе?

– Вот, девушка хочет побриться наголо…

Карло махнул рукой, что означало «А мне плевать, я только что потерял десять евро в седьмом заезде, так что не доставайте…».

– Пять миллиметров…

– То есть?

– Я оставлю пять миллиметров, иначе вы за порог выйти не сможете.

– У меня есть шапочка…

– А у меня – принципы.

Камилла улыбнулась ему, кивнула в знак согласия и почувствовала, как лезвие со скрипом скользнуло по затылку. Пряди волос падали на пол, а она смотрела, как в зеркале появляется довольно странная личность. Она ее не узнавала и уже не помнила, как она выглядела минутой раньше. Плевать она на это хотела. Зато теперь будет меньше проблем с душем на лестничной клетке, и это единственное, что имеет значение.

«Ну что, – окликнула она свое отражение в зеркале, – ты этого хотела? Избавиться от проблем, пусть даже изуродовав и потеряв саму себя, лишь бы никогда и никому ничем не быть обязанной?

Нет, серьезно… Так обстоит дело?»

Она провела ладонью по своему колючему черепу, и ей захотелось плакать.

– Нравится?

– Нет.

– Я вас предупреждал…

– Знаю.

– Они отрастут…

– Вы думаете?

– Уверен.

– Еще один ваш принцип…

– Могу я попросить у вас ручку?

– Карло…

– Ммм…

– Девушке нужна ручка…

– Мы принимаем чеки начиная с пятнадцати евро…

– Да нет, ей для другого…

Камилла взяла свой блокнот и нарисовала то, что отражалось в зеркале.

Лысая девица с жестким взглядом, держащая в руке карандаш разочарованного любителя скачек, за которой с любопытством наблюдает опирающийся на ручку метлы парикмахер. Она поставила под рисунком дату и встала, чтобы расплатиться.

– Это я, вот там?

– Да.

– Черт, вы классно рисуете!

– Пытаюсь…

Санитар – не тот, что приезжал в прошлый раз, Ивонна бы его узнала – как заведенный болтал ложечкой в своей чашке с кофе.

– Слишком горячий?

– Простите?

– Кофе… Он что, слишком горячий?

– Нет-нет, все хорошо, не беспокойтесь. Я должен составить отчет…

Полетта замерла в прострации на другом конце стола. Ее песенка была спета.

– У тебя были вши? – поинтересовалась Мамаду.

Камилла надевала халат. Разговаривать ей не хотелось. Внутри опять булыжники, собачий холод на улице, все как-то зыбко.

– Ты что, дуешься на меня?

Она помотала головой, достала из подсобки свою тележку и направилась к лифтам.

– Ты на шестой?

– Топ-топ…

– А почему на шестом всегда убираешься именно ты? Это неправильно! Нельзя поддаваться! Хочешь, я поговорю с главной? Сама знаешь, мне плевать, пусть орет сколько влезет. Меня не проймешь.

– Спасибо, не стоит! Мне все едино – что шестой, что юбой другой.

Девушки не любили убираться на шестом потому, что там находились кабинеты начальства и закрытые офисы. В других помещениях – Бредарша называла их «открытыми пространствами» – порядок наводился быстрее и проще. Достаточно было выбросить мусор из корзинок, расставить кресла вдоль стен и пройтись разок пылесосом. Там даже можно было особо не церемониться с мебелью – ей все равно место на свалке.

На шестом же этаже для каждой комнаты существовал набивший оскомину ритуал: выбросить мусор, вымыть пепельницы, освободить бумагорезки, протереть столы, не сдвигая при этом ни одной хреновины, да еще убрать прилегающие комнаты и секретарские предбанники. Эти девицы клеили куда ни попадя листочки с пожеланиями-повелениями, как будто обращались к собственной прислуге, хотя вряд ли у себя дома могли позволить себе такую роскошь… Сделайте то, сделайте сё, в прошлый раз вы передвинули лампу и кое-что сломали, и ля-ля-тополя… Подобные замечания страшно раздражали Карину и Самию, но абсолютно не колыхали Камиллу. Если тон записки был слишком уж резким, она делала внизу приписку: Моя не понимать по-французски – и приклеивала бумажку на экран компьютера.

На нижних этажах обитатели кабинетов – «белые воротнички» – худо-бедно, но наводили у себя порядок, а на шестом, очевидно, считалось особым шиком разбрасывать вещи, демонстрируя крайнюю степень усталости и нежелание покидать рабочее место и вместе с тем как бы напоминая, что хозяева могут в любой момент вернуться за свой стол, к исполнению своих обязанностей у Штурвала Управления Миром. Что ж, семь футов вам под килем, ребята, вздыхала Камилла. Пусть так… У каждого свои заморочки… Но один из этих типов, сидевший в последнем по левой стене кабинете, начал ей надоедать. Может, он и был большим начальником, но при этом оставался порядочной свиньей. Не кабинет, а настоящий свинарник, демонстрирующий полное презрение к окружающим.

Десятки, а может, и сотни раз она автоматически выбрасывала бесчисленные стаканчики, где плавали окурки, и собирала с пола огрызки недоеденных бутербродов, но сегодня вечером она решила, что хватит. Собрав все «отходы жизнедеятельности» этого типа – полоски использованного пластыря с прилипшими волосками, сопливые бумажные носовые платки, старую жвачку (он приклеивал ее к пепельнице), горелые спички и обрывки бумаги, – она сложила все в кучку на дивной красоты бюваре из кожи зебу и оставила записку: Мсье, вы свинья! Я настаиваю, чтобы отныне вы соблюдали в кабинете чистоту.

P. S.: Взгляните под ноги, и вы увидите столь удобную вещь, которую называют корзиной для мусора… Она дополнила текст злой карикатурой, на которой поросенок в костюме-тройке заглядывал под стол, выясняя, что же под ним такое спрятано. Закончив, Камилла спустилась вниз помочь подругам в холле.

– Ты чего так развеселилась? – удивилась Карина.

– Да так.

– Чудная ты девка…

– Что у нас на очереди?

– Лестницы В…

– Опять? Да мы же их только что вымыли!

Карина пожала плечами.

– Ну ладно… Так что, идем?

– Нет. Нужно дождаться СуперЖози, она сделает сообщение…

– На тему?

– Без понятия. Вроде как мы слишком много материала расходуем…

– Надо же… На днях, помнится, она говорила прямо противоположное… Я пойду покурю на улице, присоединишься?

– Слишком холодно…

Камилла вышла одна, прислонилась к фонарю.

«…02-12-03…00.34… -4 °C…» Светящиеся цифры бежали по верху витрины «Оптики» на противоположной стороне улицы.

Тут-то она и поняла, что ей следовало ответить Матильде Кесслер, когда та с ноткой раздражения в голосе спросила, на что похожа ее нынешняя жизнь.

«…02-12-03… 00.34… -4 °C…»

Вот.