На переломе Куприн Александр

6

В Ельнинской операции меня удивило то, как Жуков сумел в течение месяца в одиночку организовать продуманную до мельчайших деталей, успешно завершённую операцию, в которой каждый род войск в синхронной связке с другими сумел максимально использовать своё функциональное назначение. В этих боях с особым блеском проявила себя артиллерия, которая обычно фигурирует на задворках танковых войск, хотя продуманное применение её в сухопутных сражениях зачастую бывает эффективнее, нежели танки, которые могут стрелять только в одной плоскости. И хотя я имел достаточное, на мой взгляд, представление об организаторском таланте Георгия Константиновича, я усомнился в том, что у него не было столь же способного помощника, хорошо знающего тактические особенности современной войны. И только совсем недавно, узнав, что в этом сражении участвовал Леонид Александрович Говоров, артиллерист от Бога, человек чрезвычайно интересной судьбы, я перестал удивляться.

По своему возрасту (он родился в 1897 году) Говоров не подлежал первому мобилизационному набору, объявленному на следующий день войны. Самыми старшими в том потоке были родившиеся в 1905 году. Девятнадцатилетний же Леонид, студент кораблестроительного отделения Петербургского политехнического института в 1916 году, когда царской армии не стало хватать пушечного мяса, был призван на Первую мировую войну, но попал не в строевые войска, а по божьей воле оказался в Константиновском артиллерийском училище, где через полгода получил чин подпоручика и был направлен на службу в Томск, в мортирную батарею, но после большевистского развала армии уехал к родственникам в Елабугу, где захватившие осенью 1918 года город белые поставили молодого офицера-артиллериста под своё ружьё и отправили служить во 2-й Уфимский корпус адмирала Колчака. Через год он дезертировал и вернулся в Томск, где вступившие в конце 1919 года в город части Красной Армии поставили его под своё ружьё, зачислив в 51-ю стрелковую дивизию, которой командовал Блюхер. Воевать ему пришлось в Крыму. Там он и остался после Гражданской войны и в 1934 году уже командовал артиллерийским полком в той же самой дивизии.

Леонид Александрович был человеком дотошным и любознательным, скрупулёзно изучавшим артиллерийское дело, оказавшееся его призванием. Во всех служебных характеристиках Говорова двадцатых годов отмечаются его инициативность, склонность к самостоятельному принятию решений, умение разбираться во фронтовой обстановке, безукоризненная тактическая подготовка. Неоднократно подчёркивается, что «для старшего общевойскового начальника явится надёжным сотрудником и ценным помощником». В конце двадцатых годов он окончил оперативный факультет Академии имени М. В. Фрунзе. А в 1936 году, будучи комбригом, стал слушателем Академии Генерального штаба, но окончить её не успел, так как в 1938 году его назначили преподавателем тактики в Артиллерийскую академию имени Дзержинского. В 1939 году вышла в свет книга Говорова, посвящённая роли артиллерии при прорыве укреплённого района. В 1940 году Леонид Андреевич в качестве командующего артиллерией 7-й армии участвовал в советско-финляндской войне. Его деятельность, по воспоминаниям К. С. Москаленко, «способствовала успешному прорыву линии Маннергейма». На Западный фронт он прибыл через месяц после начала Великой Отечественной войны с должности начальника Артиллерийской академии имени Дзержинского и первоначально командовал артиллерией западного направления, а потом Резервного и Западного фронтов. В Гжатске, в штабе Резервного фронта Жуков и Говоров появились почти одновременно. Говоров днём раньше. И стал, как аттестовали его в служебных характеристиках, «надёжным и ценным помощником» общевойскового начальника. Жуков был рад его появлению. «Начальника штаба Резервного фронта генерал-майора П. И. Ляпина и командующего артиллерией фронта генерал-майора Л. А. Говорова, – вспоминал Георгий Константинович, – я знал давно и хорошо. Это были мастера военного дела высокого класса, и я был очень рад, что буду работать с ними». В тот же день, 30 июля, не теряя времени на сентиментальные разговоры, Жуков с Говоровым и несколькими офицерами отправились в штаб 24-й армии для ознакомления с новейшим артиллерийским оружием, которое должно было быть испытано в экспериментальной батарее. Об этом оружии – реактивных миномётах – они пока только слышали, но не видели в действии.

На следующий день после стрельб удалось выбраться на территорию, которая подвергалась контрольному обстрелу, чтобы узнать результаты эксперимента. Говоров остался доволен результатом – все снаряды попали точно в цель. Восхищаться Леонид Александрович не умел, зная, что любое дело не имеет предела совершенствования.

Но с нескрываемым удовлетворением делился своими впечатлениями с командующим фронтом:

– Точность поразительная. Дальность удовлетворительная, миномёт может соперничать по этому параметру с дальнобойной артиллерией, уступая, естественно, бомбардировочной авиации дальнего действия. Теперь мы можем встречать врага залповым огнём на дальних подступах. Подготовка к бою не требует много времени, как и быстрая смена позиции, не позволяющая противнику пристреливаться и перейти на поражение. Дал залп и тут же стремительно покинул позицию: ищи ветра в поле! Скорострельность существенно превышает современную оружейную артиллерию. Эта штучка будет хороша для артподготовки и может быть особенно эффективной в уничтожении пехоты. С бронированными войсками ей будет труднее, но можно подыскать разные тактические варианты…

Для советских войск главным бичом были танковые армады фашистов. Чтобы закрепиться на занимаемых рубежах, необходимо было создать мощную систему огня артиллерии разных калибров. При встрече с начальником штаба артиллерии группы резервных войск Западного фронта Говоров поинтересовался:

– Известно ли вам, что резервным армиям выделены морские 100-и 152-миллиметровые пушки?

Начальник штаба ответил, что командованию известны только номера эшелонов и сроки их прибытия, но что следует в этих эшелонах, они не знают.

Говоров недовольно поморщился и приказал своему адъютанту:

– Проверьте, в чём дело. – А потом продолжил, почему заинтересован в этом вооружении: – Нам важно так поставить эти пушки в системе противотанковой обороны, чтобы они, обладая высокой начальной скоростью снаряда и бронепробиваемостью, могли поражать фашистские танки ещё на дальних подступах.

Под руководством генерала Говорова систему артиллерийской противотанковой обороны стали строить на глубину не менее 5–6 километров от переднего края. Для уничтожения вражеских танков были использованы орудия тяжёлых калибров во взаимодействии с 45- и 76-миллиметровыми орудиями. Огневые позиции дивизионной и корпусной артиллерии, как правило, располагали в районах, близких к вероятным направлениям танковых атак, с учётом возможной стрельбы прямой наводкой с дистанции 1000 – 1500 метров.

Говоров во всём любил точность и много внимании уделял разведке на местности, подготовке данных для стрельбы. Перепроверял их непосредственно накануне стрельбы, чтобы внести изменения в карту. «Неприцельная стрельба, – говорил он за несколько дней до наступления под Ельней, – вряд ли может поколебать, расстроить, а тем более уничтожить этот укреплённый район, созданный противником в ельнинском выступе. Почему же бьёте не по реальным целям, а предполагаемым? У немцев учитесь? Они всегда шпарят по площадям. Но так стрелять – не в традициях русской артиллерии… Потрудитесь всеми средствами организовать тщательную артиллерийскую разведку».

Разработав план Ельнинской операции, штаб Резервного фронта ознакомил с ним командующего артиллерией. Замысел разгрома 20-го артиллерийского корпуса немцев, сосредоточенного на «выступе», двусторонним охватом и уничтожением по частям, Говорову понравился. Но он понял, что 24-й армии, которая должна была осуществлять этот замысел, может не хватить сил. Её необходимо не только пополнить артиллерийскими соединениями и материально-техническими средствами, но и отработать систему взаимодействия всех частей армейского механизма.

– Действуйте! – коротко бросил Жуков. Говоров развернул работу, делая всё, чтобы операция прошла без осечки, а артиллерия не ударила в грязь лицом. Все войска, задействованные в операции, действовали с невиданной слаженностью, как единый механизм, что меня и поразило. Говоря об этой операции в своих мемуарах, Жуков подчеркнул, что большую роль в разгроме противника сыграл «Л. А. Говоров, отлично знавший артиллерийское дело. Да и не только артиллерию, он прекрасно разбирался в оперативно-тактических вопросах».

В директиве, составленной Говоровым и подписанной Г. К. Жуковым, членом Военного совета С. Н. Кругловым и Леонидом Александровичем, которая была направлена в войска, говорилось: «Опыт боёв на Ельнинском направлении показал решающую роль артиллерии при поддержке наступления пехоты. Артиллерия при поддержке пехоты ставила задачи поражения огневых средств противника с окаймляющим огнём на 200 метров в глубину и на фланговые цели, чтобы изолировать ближайший объект атаки пехоты от общей системы обороны противника.

Под прикрытием этого огня орудия сопровождения и миномёты выдвигались для обработки ближайшего объекта атаки, подводились непосредственно к объекту атаки и атаковали последний. Эффективность артиллерийского огня, однако, снижалась тем, что в бою отсутствует взаимодействие между артиллерией поддержки пехоты, артиллерией сопровождения и пехотой. Наблюдаются случаи разрыва между концом артподготовки и началом атаки пехоты».

Многие командиры, ознакомившиеся с этой директивой, впервые узнали, что война – это не просто «стреляй и беги» или «беги и стреляй», а коллективные действия взаимосвязанных войсковых подразделений, подчиняющихся не просто разухабистой команде более горластого начальника, а системе рекомендованных наукой правил, способствующих наиболее эффективному ведению боёв. И знать эти правила необходимо не только командирам, но и солдатам. Глядишь, и война обретёт смысл, а действия – осознанность. И их можно будет совершенствовать до тех пор, пока последний фриц не ляжет в землю или не покинет её.

Ельню Жуков взял, а бои за Смоленск, начавшиеся 10 июля, продолжались и в августе, и в сентябре, сдерживая напор гитлеровцев на пока ещё дальних, но с каждым днём приближавшихся рубежах Москвы. Немцы педантично осуществляли план «Барбаросса», предусматривавший уничтожение «русских варваров», оккупируя территорию СССР, захватывая промышленные центры Украины, хотя темпы наступления снизились. Ни о каком блицкриге думать не приходилось. Но в победе Германии Гитлер не сомневался, и разговоры на совещаниях в ставке он теперь чаще вёл уже не о ходе войны, а о послевоенном устройстве России. Военно-политическая элита Третьего рейха уже в середине июля приступила к назначению имперских комиссаров на Украину, в Белоруссию, Прибалтику и Крым. «Падение Ленинграда и Москвы не за горами, и недалеко то время, когда Сталину придётся подписать акт о капитуляции или застрелиться. А там самой сложной задачей станет выселение из Центральной России в сибирские пределы. Но у нас ещё есть время для того, чтобы существенно сократить этих прожорливых свиней».

Так размышлял Гитлер. И мысли его каким-то образом доходили и до солдатской массы, и до населения, вызывая панику и неуверенность в силах страны. НКВД информировало Государственный Комитет Обороны, что с начала боевых действий по 20 июля особистами фронтов и армий на дорогах были задержаны 103 676 военнослужащих, потерявших свои части и беспорядочно отступавших. Основная масса тех, кто в одиночку выходил из окружений или пытался дезертировать, была отправлена в формирующиеся части, а вместе с ними на фронт.

Во второй половине июля Гитлер и Сталин почти одновременно издали приказы, связанные с судьбою Москвы. 18 июля советская Ставка приступила к созданию на западном направлении третьего стратегического эшелона, и был образован фронт Можайской линии обороны, в который вошли 32, 33 и 34-я армии во главе с командующим Московским военным округом генералом П. А. Артемьевым. На глубине 300 километров создавались три оборонительных рубежа. Об этом, конечно, никто не знал (кроме, возможно, немецких прихвостней, которые объявились на советской земле сразу после начала войны), но многие догадывались, потому что в этой работе приходилось участвовать и москвичам, и жителям Подмосковья.

К обороне готовились, но не исключали и контрнаступления. В разговоре Сталина 20 июля с вернувшимся на давно насиженное, если не просиженное, место начальником Генерального штаба Шапошниковым промелькнуло: «Я думаю, что пришло время перейти нам от крохоборства к действиям большими группами». В этот же день Шапошников издал директиву о проведении операции по окружению и разгрому противника в районе Смоленска. С этой целью из 20 дивизий Резервного фронта было создано 5 армейских оперативных групп, которым предстояло нанести одновременные удары с северо-востока, востока и юга в общем направлении на Смоленск. После разгрома прорвавшегося врага они должны были соединиться с основными силами 16-й и 20-й армий. Суть замысла о создании 5 армейских оперативных групп заключалась в одновременности их действий, чтобы рассредоточить немецкие войска. Однако по многим обстоятельствам именно одновременности действий и не получилось. Поэтому разрозненные контрудары оказались малоэффективными.

19 июля Гитлер издал свою директиву, предписав после уничтожения окружённых советских войск наступать на Москву. Одновременно часть соединений группы армий «Центр» отправлялась на юго-западное направление для полного разгрома Красной Армии на Украине фельдмаршалу Боку, который, по плану Гитлера, должен был, наконец, покорить Москву и перерезать коммуникационную линию Москва – Ленинград, чтобы прикрыть правый фланг группы армий «Север» и тем самым помочь взять столицу первого коммунистического императора. Гитлеру казалось, что лучше всего разделаться с русскими столицами одновременно, чтобы доказать мощь арийской нации и непобедимость Германии. А уж затем можно вернуться к недоделанным – в связи с началом войны с Россией – делам. По-мужски разобраться с этой «пивной бочкой», как Гитлер называл Черчилля. И уж тогда можно будет вывешивать флаг со свастикой над всей покорённой Европой. Мечты, мечты, где ваша сладость…

Попытки контрнаступательных действий советских оперативных групп под Смоленском, действующих разновременно и вынужденных вскоре вновь вернуться к оборонительным действиям, отвлекали гитлеровские войска от массированного наступления на главном направлении и замедлили их продвижение к Москве, но опять-таки ценою больших жертв. В ходе боёв под Смоленском к началу августа в дивизиях Западного фронта оставалось не более 1–2 тысяч человек. По немецким данным, только в плен было захвачено 184 тысячи красноармейцев, а безвозвратные потери в горячке нашего отступления первых дней войны мало кто считал. Поэтому споры о цене нашей победы продолжаются и по сей день.

Достоинство Говорова-командира было в том, что он воевал с открытыми глазами и не зажмуривал их, когда, осмысляя сражения, в которых участвовал, находил собственные просчёты. В боях под Смоленском Леонид Александрович обратил внимание на парадоксальную вещь. На прямой наводке использовалась главным образом полковая артиллерии малого калибра, так называемые противотанковые пушки, обслуга которых действует по принципу: «Вижу – поражаю». Однако большинство дивизионов и батарей находилось на закрытых огневых позициях, с которых визуально невозможно наблюдать цель для стрельбы прямой наводкой. Она и называется «прямой» потому, что при отсутствии оптических приборов наводить пушку можно непосредственно через ствол. А вот для того чтобы поражать танки с закрытых огневых позиций, необходима разведка визуальная, воздушная, звукометрическая. Он ругал себя за то, что не проверил, проводилась ли такая разведка или создавалась только видимость стрельбы по целям, а на самом деле палили в белый свет как в копеечку.

Знакомство с дивизионной артиллерией тоже не привело Леонида Александровича в восторг. Главная полоса обороны строилась в виде районов и узлов сопротивления, насыщенных огневыми средствами, увязанных системой различных инженерных заграждений, но не связанных, однако, между собой. Оборона носила очаговый характер. Нужна была коренная перестройка системы артиллерийского обеспечения оборонительных боёв и контрударов.

Молва о появлении Говорова на фронте быстро разнеслась по частям. Услышал о нём и Сталин, и возревновал к тому, что его прибрал к своим рукам Жуков. Верховный приказал генералу артиллерии отправиться в Харьков для организации противотанковой обороны на широком фронте. Но было уже поздно: фашистские войска прорвались в Донбасс и Говорову пришлось возвращаться в Москву. Однако к этому времени немцы перерезали и дорогу, ведущую из Харькова в столицу. Пришлось пробиваться по просёлкам, лавируя между гитлеровскими постами. Одного неправильного движения могло хватить для того, чтобы фашисты получили в свои руки дорогой подарок.

А в Москве генерала ждало уже новое распоряжение. По приказу Ставки «кризисный менеджер» был направлен в Ленинград. Он попросил у Сталина взять с собой нескольких генералов, в том числе начальника артиллерии своего фронта. Иосиф Виссарионович разрешил взять всех, кроме Говорова. Заявив, что он ему нужен на Московском направлении…

Июльский немец стал уже не тем, которым был в июне. В документах немецкого командования, направляемых в гитлеровскую ставку, в это время постоянно слышатся жалобы на то, что советский солдат мешает воевать вермахту так, как ему хотелось бы. Силёнки были уже не те. Наступать сразу на трёх главных направлениях вермахт не мог. 30 июля Гитлер, видевший себя уже в Кремле, вынужден был подписать директиву, разрешающую группе армий «Центр» перейти к обороне. А оборона на чужой земле, вояки это знают, дело не сладкое. Она жжёт пятки завоевателям.

По приказу Гитлера основные усилия вермахта, который не получил ожидаемого преимущества на центральном участке фронта, были перенесены на фланги. В августе в первую очередь Гитлер планировал завершить дела на Украине и совместно с финскими войсками блокировать Ленинград. Штурм Москвы на некоторое время откладывался. Потрёпанные танковые войска фельдмаршал Бока выводились из боёв для восстановления боеспособности. В журнале боевых действий сухопутных войск Германии отмечалось: «Таким образом, противник получил месяц времени, чтобы западнее Москвы организованно укрепиться для обороны при одновременном отражении наступления недостаточными силами. Тем самым он, в конце концов, достиг того, что для него очень важно. Постоянной угрозой нашим силам на флангах он расколол их единство. Одновременно ему удалось на несколько недель исключить непосредственную угрозу Москве и этим добиться большого политического успеха».

Зная, что Гитлер всеми силами будет добиваться захвата Москвы, Ставка Верховного Главнокомандования для усиления Центрального фронта создала новый – Брянский – фронт во главе с генералом Ерёменко, развернув его между Центральным и Резервным фронтами, надеясь наступательными боями изматывать противника и уничтожать его силы. Самонадеянно заверив Сталина, что он непременно разгромит «подлеца Гудериана», Ерёменко меньше всего думал о Московском направлении, а пытался выполнить своё обещание Верховному и смещался к Юго-Западному фронту, продолжавшему на последнем издыхании удерживать Киев. 30 августа Брянскому фронту была поставлена задача не на словах, а на деле разгромить танковую группу всё ещё живого «подлеца Гудериана», которая устремилась в тыл Юго-Западному фронту. Ерёменко запросил помощи, но не смог ни остановить Гудериана, ни помочь Кирпоносу, всё ещё топчась под Киевом, выполняя приказ Сталина удерживать столицу Украины до последней капли крови, хотя затея эта была абсолютно бессмысленная. Не хочется даже называть количество погибших, окружённых и взятых в плен. В их числе были и бойцы и командиры Брянского фронта, созданного с благой целью защиты Москвы, но оказавшегося жертвой самодурства Сталина, в чём уже не сомневается ни один историк, занимающийся изучением войны.

И вот теперь выясняется, зачем Сталину понадобился Говоров. Второго октября началась Вяземская оборонительная операция войск Западного и Резервного фронтов, оборонявших полосу шириной свыше 700 километров. Пять дней спустя войска противника вышли в район Вязьмы, окружив 19-ю и 20-ю армии Западного фронта и 24-ю и 32-ю армии Резервного фронта. Окружённые армии под командованием генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина 10 дней сковывали боями 28 дивизий немцев, однако брешь в оборонительной линии надо было закрыть, для чего создавалась Можайская линия обороны. Ставка Верховного Главнокомандования назначила Леонида Александровича заместителем командующего войсками Московского военного округа, то есть генерал-лейтенанта П. А. Артемьева. Во избежание самостийных решений, которые могли бы осложнить ситуацию на Московском направлении, в приказе, подписанном Сталиным и Шапошниковым, специально было оговорено, что «все войска Можайской линии обороны были подчинены непосредственно Ставке». Тучи над Москвой сгущались…

Спрос на специалиста высокой артиллерийской квалификации усилился. В войска Западного и Резервного фронтов были направлены члены Государственного Комитета Обороны, в том числе от Генштаба – начальник Оперативного управления А. М. Василевский. По согласованию с Верховным и по договорённости с Говоровым, который, став заместителем командующего Московским округом, оставался начальником артиллерии Резервного фронта, Василевский уговорил Леонида Александровича помочь ему в организации обороны на Можайской линии. «В момент моего прибытия в штаб Западного фронта, – вспоминал позднее маршал Василевский, – товарищ Говоров с частью офицеров артиллерийского управления Резервного фронта (чудеса в решете: командующий фронтом в это время обосновался в Ленинграде. – В. С.) уже находился в Можайске, с которым по моим указаниям была установлена телефонная связь. В период с 5 по 9 октября до образования Ставкой командования Можайской линии обороны Говоров находился в районе Можайска в качестве старшего военачальника, обязанного принимать все войска, направленные на Можайскую линию обороны, и в спешном порядке при их помощи создавать фронт обороны (какую недюжинную силу и остроту ума надо было иметь, чтобы в суете боёв не напортачить! – В. С.). Для этой цели мною в его распоряжение была выделена часть офицеров Генерального штаба. При выполнении этой работы Говоров имел дело непосредственно со мной, исключительно успешно справляясь со своими обязанностями. 9 октября при создании Ставкой фронта Можайской линии обороны генерал-майор Л. А. Говоров стал заместителем командующего войсками. За время оборонительных и нечастых наступательных боёв под Москвой, которые длились всю осень и в зимний период, фронтовые обязанности Говорова менялись с непредсказуемой скоростью, но должности не позволяли ему повесить на погоны вторую генеральскую звезду. Кем только не был он за этот период. Два дня провёл в должности начальника артиллерии Западного фронта, слившегося с Московским резервным фронтом (12 – 13 октября), и когда раненого командующего 5-й армией генерала Д. Д. Лелюшенко в бессознательном состоянии отправили в тыл, Жуков на его место назначил Леонида Александровича, мотивируя свой выбор тем, что он «зарекомендовал себя не только как прекрасно знающий своё дело специалист, но и как полевой энергичный командир, глубоко разбирающийся в оперативных вопросах». И позднее, в воспоминаниях, подтвердил, что «выбор был весьма удачен».

Ситуация в тот период в армии Лелюшенко была достаточно удручающей. В ней практически не было профессиональных воинов, прошедших через испытания боями и приобретших фронтовой опыт. Чуравшийся саморекламы, новый командующий 5-й армией вынужден был признаться, что в неё были собраны не прошедшие полный учебный курс слушатели артиллерийского и политического училищ, сводный батальон, разные запасные части. Танки для роты были собраны из музейных экспонатов. «Я застал обстановку, – рассказывал он журналистам, – когда Можайская линия обороны была прорвана и враг уже занял станцию Бородино. Борьба происходила на подступах к Можайску… Противник фактически линию обороны расколол на две части, и наиболее боеспособные части 32-й дивизии он отбросил на север, менее боеспособные части, все сборные команды – на юг, в леса. Обе магистрали Минск – Москва и Можайское шоссе оказались совершенно открытыми. Это было 15 октября.

Получив назначение, я позвонил члену Военного совета и попросил подготовить карту с обстановкой, чтобы сразу же войти в курс дела и принять бразды правления. Вечером приехал в Можайск. Члена Военного совета не застал.

…Фактически никакого штаба не было. Начальник штаба был случайной личностью. Единственное средство управления – в кабинете висел городской телефон, по которому происходило всё управление армией. Рядом был телефон связи с Москвой. По нему каждый час раздавались очень нервные звонки, спрашивали: «Вы ещё в Можайске сидите или нет?». Тогда в Москве обстановка была очень напряжённой и нервной. Борьба происходила на непосредственных подступах к Можайску. 16 октября пришлось перенести командный пункт километров на восемь от Можайска в деревню Пушкино»[14]. Первый приказ командующего 5-й армией сводился к одному: задача армии – не дать врагу прорваться на восток вдоль Можайского шоссе.

Пришлось начинать с того, что, казалось бы, должно было быть сделано давно, ведь война началась не вчера, а шла четвёртый месяц и все, даже далёкие от военных проблем, люди прекрасно понимали, что Москву Гитлер не оставит в покое. Трудно поверить в то, что генералитет у нас представляло семейство Авоськиных. И дело происходило не в Подмосковье, а в какой-нибудь забытой богом Косорыловке. Но Говоров на то и Говоров, чтобы говорить только правду. Поэтому послушаем его о том, как создавались новые оборонительные рубежи и как они защищались.

«Начиная с 16 октября, подступы к Можайску и центральной магистрали защищались только артиллерией и незначительным количеством танков. Были созданы противотанковые опорные пункты, оказавшие достаточный отпор немецким колоннам, которые хотели ринуться с ходу на Москву. Здесь было подбито немало танков. Это отражено в наших донесениях, в частности, в донесениях Военному совету Западного фронта. Пришлось нам констатировать, что на главных магистралях не осталось ни одного пехотинца. Просили мы хоть один стрелковый полк дать, но и это не получили. К тому времени 5-я армия получила большое количество противотанковых полков. Это позволило остановить немцев. Можайск, правда, пришлось оставить… После 32-й стрелковой дивизии подошла 50-я дивизия, которая, правда, не принесла нам большой радости. Она была сформирована наспех, в артиллерии были случайные командиры.

Противник всё время применял ту же тактику: отбросить, раскидать от магистрали войска. Очень часто наши командиры не понимали его тактику. Идя по линии наименьшего сопротивления, они отходили туда, где он особенно давил, на север или юг от шоссе. Это ему и нужно было. Днём он отбрасывал наши подразделения от шоссе. Наша задача была ночью собрать их и восстановить утраченные позиции.

Потом в наш состав пришла очень сильная 82-я мотострелковая дивизия из Монголии. Она значительно усилила армию. Усилились мы и танками».

В середине октября 1941 года, почти через 130 лет после памятного Бородинского сражения, русские войска – сибиряки и дальневосточники, столичные ополченцы, курсанты Московского военно-политического училища имени Ленина, танкисты трёх немногочисленных танковых бригад схлестнулись в жёсткой схватке на поле Бородина с иноземными захватчиками и не посрамили славу русского оружия. Ожесточённые бои, доходившие до рукопашных схваток, длились здесь почти неделю. Старинные деревеньки по нескольку раз переходили из рук в руки, пока не превратились в пепелища. Фельдмаршал Бок, две недели топтавшийся под Можайском, так и не мог продвинуться по Минской автостраде к Москве. Он решил изменить направление главного удара с запада на северо-запад, тем более что рокадная дорога с твёрдым покрытием позволяла в осеннюю слякоть быстро преодолеть расстояние до Москвы, если упрямые русские не остановят его танки на полпути. Именно так и случилось. Не успели войска Бока двинуться в путь, как получили по боку от говоровской 5-й армии, которая по приказу Жукова нанесла контрудар в районе Волоколамск – Москва, задержав на 10 суток продвижение 40-го моторизованного корпуса фашистов. Этот контрудар одновременно облегчил положение 16-й армии К. К. Рокоссовского, которая обороняла Волоколамск.

Вскоре на подмогу из Казахстана прибыла 136-я стрелковая дивизии генерала И. В. Панфилова, ставшая известной всему миру именно в боях за Москву. Комдив Панфилов поступил очень умно. Пока позволяла фронтовая ситуация, он не вводил свою дивизию в бой, занимаясь около месяца по 12 – 14 часов в сутки муштрой новобранцев, что не замедлило сказаться на результатах боёв. Не случайно командир 5-го армейского корпуса гитлеровцев генерал Руоф в докладе Боку от 23 октября отмечал: «316-я русская дивизия… имеет в своём составе много хорошо обученных солдат, ведёт поразительно упорную оборону… Её слабое место – широкий фронт расположения». К концу октября на Можайской линии обороны враг был остановлен в 70 – 110 километрах от Москвы.

Однако операция «Тайфун» (так Гитлер закодировал наступление на Москву) не была доведена до конца, и 30 октября фюрер издал приказ о её продолжении, суть которого заключалась в том, чтобы «двумя подвижными группировками нанести удар по флангам Западного фронта и, обойдя столицу с севера и юга, замкнуть кольцо окружения восточнее неё, в районе Орехово-Зуева, Коломны. Охватить Москву с севера должны были соединения смежных флангов 4-й и 9-й армий, а с юга – 2-я танковая армия»[15]. Советский Генштаб предполагал такое развитие событий.

К этому времени Красная Армия научилась сражаться с танковыми соединениями Гитлера и почувствовала вкус победы в локальных операциях. Советское командование намеревалось нанести главные удары из районов Волоколамска и Серпухова и укрепляло эти направления. Здесь сосредоточивались основные силы Западного фронта и стратегические резервы. На западное направление Ставка перебрасывала соединения с Дальнего Востока, из Сибири, Средней Азии и других регионов. Одновременно шло формирование 9 резервных армий в составе 59 стрелковых и 13 кавалерийских дивизий, 75 стрелковых и 20 танковых бригад. Дополнительно формировалось народное ополчение. Москвичи организовали 25 отрядов истребителей танков и 169 особых боевых дружин для ведения уличных боёв. Продолжалось строительство внутри столицы оборонительных сооружений, составлявших несколько рубежей. Последний состоял из трёх позиций, проходивших по окружной железной дороге, Садовому и Бульварному кольцам. Формировались сапёрные армии. К январю 1942 года их было уже десять.

А что делают сапёры? Минируют и разминируют. Взрывают и предотвращают взрывы. Надо полагать, руководство страны не исключало и худший вариант обороны столицы…

Для Верховного Главнокомандования были сооружены бункеры в Москве, Куйбышеве и, возможно, в некоторых других городах, о чём история умалчивает.

Меры эти были оправданы. Немецкая разведка точно знала местоположение сталинской дачи. В планшетах немецких лётчиков были её координаты, и они при всяком удобном случае бомбили её, напоминая Сталину, что фюрер охотится за ним. Вокруг дома пришлось расположить дальнобойные морские зенитки. В небе постоянно барражировало звено советских истребителей. Сталин не раз поднимался на солярий, наблюдая за плотностью огня. Налёты бывали и ночью. Тогда фашисты для подстветки цели использовали осветительные ракеты на парашютах, которые зенитчики расстреливали на лету. Однажды немецкий ас ухитрился бросить бомбу в непосредственной близости к даче. Она упала с внешней стороны забора, но не разорвалась, а ушла в землю. Когда сапёры выкопали её, то в стабилизаторе обнаружили свёрнутую бумажку с изображением сжатого кулака и надписью «Рот фронт». Это был привет от сочувствующих Советской стране. Видно, то ли пацифисты, то ли немецкие коммунисты хотели сказать руководителю СССР: «Держись, товарищ!».

Рядом с дачной террасой стоял спаренный зенитный пулемёт, который Василий Сталин однажды использовал для самообороны. Когда над его головой промелькнул силуэт вражеского истребителя, а зенитчики на время растерялись, Василий подскочил к пулемёту и выпустил очередь вслед самолёту, но, увы, безуспешно. Отец потом долго подтрунивал над «ворошиловским стрелком»…

В первые дни авианалётов у Сталина возникала мысль в целях собственной безопасности покинуть Москву, обосновавшись в куйбышевском бункере, в котором был надёжный узел связи. Тем более что по столице распространились слухи, что Сталин куда-то скрылся (о куйбышевском бункере узнали уже спустя многие годы после войны) и находится вне пределов Москвы. Слухи эти, видимо, нагнетались сознательно, чтобы вызвать в городе панику и беспорядки. Но Иосиф Виссарионович быстро выкинул эту мысль из головы и осадил панические настроения: «Чего только не напридумывает народ. Вождь в трудную годину должен находиться с народом и вместе с ним переносить все жизненные невзгоды». Сталин начал в открытую демонстративно ходить без охраны по обезлюдевшей Москве, ожидавшей фашистских налётов, чтобы все видели: «Сталин с нами! Он верит в победу. Спасибо товарищу Сталину! Мы победим!».

Однажды после короткой бомбёжки он, задумавшись, не спеша шёл по улице Горького. У Елисеевского магазина над головами столпившихся людей, чтобы лицезреть вождя, появилась женщина, взобравшаяся на подставку уличного фонаря, и стала громко укорять Сталина:

– Разве можно, товарищ Сталин, так ходить по улицам в такое тяжкое время? Ведь враг может в любой момент сбросить бомбу.

Сталин развёл руками и ответил вопросом на вопрос:

– Волков бояться – в лес не ходить? Так надо понимать вас? Мы на своей земле, и нам нечего бояться. На своей земле только трус боится врага. А волков и прочих зверей, посягнувших на нашу землю, мы скоро уничтожим. Поверьте мне, – и протянул руку женщине, чтобы помочь ей сойти с подставки.

– Ой, спасибо, товарищ Сталин, – зарделась она. – После ваших слов жить хочется.

– Живыте, живыте на здоровье, – улыбнулся Сталин и пошёл дальше. Но, сделав пару шагов, обернулся ко всё ещё застывшим на месте людям и громко сказал: – Не так страшен чёрт, как его малюют. Мы и на чертей, и на прочую нечисть найдём управу!

Все захлопали в ладоши, довольные его словами.

Проезжая утром 16 октября по Москве, Сталин видел, как люди тащили мешки с мукой, вязанки колбасы, окорока, ящики макарон и лапши. Не выдержав, он велел остановиться. Вокруг быстро собралась толпа. Некоторые начали хлопать, более смелые спрашивали: «Когда же, товарищ Сталин, остановим врага?»

– Придёт время – прогоним, – твёрдо сказал он и никого не упрекнул в растаскивании государственного добра. А в Кремле немедленно созвал совещание и спросил: – Кто допустил беспорядки в городе?

Все набрали в рот воды. Сталин предложил Щербакову выступить по радио, чтобы вселить в людей уверенность в победе над врагом, ввести в строй остановленные предприятия, восстановить во всех магазинах, половина которых закрылась, торговлю. Но не обратил внимания в пылу дальнейших распоряжений, что они противоречат его уверенности в победе: от Молотова он потребовал вывезти все иностранные дипломатические миссии в Куйбышев. То ли ради сохранения их жизней, то ли для того, чтобы они получали меньше информации о том, что творится в Москве. Последнее распоряжение, отданное коменданту Кремля генералу Спиридонову, тоже не свидетельствовало о сталинской убеждённости, что столица не будет сдана врагу: он приказал вывезти саркофаг с телом покойного вождя мирового пролетариата куда-нибудь подальше. Берия советовал коменданту отправить вечно живого покойника в Куйбышев, в надежде, что со Сталиным ему не будет скучно. Но Иосиф Виссарионович, принявший окончательное решение оставаться в Москве, приказал отвезти мумифицированного Ильича на Урал – Гитлер едва ли туда доберётся, а ещё лучше в знакомые ему места, в Сибирь.

– Там ему будет надёжней, – заверил Сталин генерала.

Утром мавзолей опустел.

Невзирая на сложную обстановку под Москвой, для укрепления морального духа страны Сталин рискнул провести 7 ноября парад, который несколько отличался от традиционного. На нём не было военной техники, которой не хватало и на фронте, а парадирующая армия отправилась с Красной площади не за праздничные столы, а прямиком на боевые позиции. Говорят, что Гитлер, узнав об этом, пришёл в бешенство. Он метал громы и молнии на сталинскую голову и, брызжа слюной, поносил площадными словами командующего ВВС Германии Геринга. Досталось и Рихтгофену, который командовал 4-й воздушной армией. Правда, заочно, потому что он в это время находился на фронте.

– Я день ото дня жду от них рапорта о том, что Москва перестала существовать, а они, как выражаются русские, не мычат, не телятся, – кричал он в Генштабе, не сдерживая себя. – Русских надо бомбить, бомбить и ещё раз бомбить! Если вы с вашими зажравшимися генералами, – обратился он к Герингу, – не уничтожите русскую столицу, я расстреляю вас собственными руками.

Даже придя домой, он не мог успокоиться и сорвал зло на Еве, замахнувшись на неё, чего никогда не делал. Чтобы успокоить мужа, Ева Браун вынуждена была использовать все запасы своего очарования, не слишком великие.

– О, майн гот, – верещала она, – есть от чего волноваться… Ведь через неделю, я верю тебе, эти большевики, раздувшие бойню, сгорят в синем пламени. Не волнуйся, мой рассерженный котик. Я рядом с тобой, и нам ничего не угрожает. Мы собьём с этого фараона спесь!

Она ловко кинула в рот мужа, изрыгавшего проклятия, дражинку успокоительного, которым пользовалась сама.

Но даже после супружеских утешений Гитлер не мог прийти в себя. Он ещё долго метался, раздувая ноздри, по обширному домашнему кабинету. Раздосадованный неповоротливостью своих высших арийских чинов, сорвавших ему блицкриг, он тут же принял судьбоносные для Германии, на его взгляд, решения. Отстранил от должности командующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича, командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока, командующего 2-й танковой армией генерала Гудериана и десяток других генералов, которых полтора-два месяца до этого щедро награждал крестами. Но оплёванного им Геринга оставил на месте: слишком многое связывало их со времени создания национал-социалистической партии. И объявил себя командующим сухопутными войсками в дополнение к должности Главнокомандующего, надеясь, что его имя будет магически действовать на солдатскую массу вермахта.

А незадолго до того, как Гитлер поносил своих военачальников, советский Генштаб начал подготовку к операции, которая должна была остановить фашистские войска на подступах к Москве. В предстоящих боях в непосредственной близости к столице главная роль отводилась 16-й армии К. К. Рокоссовского, которая зарекомендовала себя стойкостью и нестандартным мышлением командарма. Константин Константинович был на год моложе Говорова, но не менее талантлив, инициативен, хотя, возможно, менее подкован в военной теории, компенсируя этот недостаток стратегической и тактической изобретательностью. Рокоссовский уделял самое серьёзное внимание удержанию первой полосы обороны, которую считал главной, сосредоточив основные силы армии на Волоколамско-Истринском направлении. За счёт создания второго эшелона и общевойскового резерва он довёл глубину обороны до 40 – 50 километров. Попробуй взломай с ходу такой оборонительный рубеж, будь ты хоть Манштейном.

Войска армии оборудовали в сжатые сроки 30 противотанковых районов. Работать киркой и лопатой их научили там, куда Макар телят не гонял. А за жизнь свою, чаще всего поломанную по собственной дури, они могли и хотели постоять тем надёжнее, чем надёжнее будет оборона. А командарм позаботился даже об инженерных заграждениях. Для кого? Для них же. Значит, есть шанс погулять на вольной воле, когда последний фриц протянет ноги. Не захочет протягивать – мы ему поможем. Держи покрепче оружие в руках, братва!

Рокоссовский предусмотрел оставить противотанковый резерв, армейскую авиацию и на всякий случай подвижный отряд заграждения. Официально подобные нововведения, вдохновляющие солдат на подвиги, появятся только в следующем году. Всё было чётко продумано. Пригодились говоровские рекомендации о поражении танков на дальних подступах огнём артиллерии с закрытых огневых позиций: хорошо поработала разведка.

И всё могло бы быть хорошо, если бы в голове Иосифа Виссарионовича, он же Верховный Главнокомандующий, не возникла тактическая идея (было это 14 октября) сорвать наступление противника упреждающими ударами. Один нанести в районе Волоколамска, другой – в районе Серпухова, во фланг 4-й армии немцев. Уж лучше бы Верховный, на мой взгляд, в это время сочинял патриотические стихи для вдохновения армии или поработал над текстом неизбежной капитуляции Германии. Но его вдруг осенило сделать стратегический вклад в неожиданно быстрое выдворение немцев с советской земли, который будет скромно называться очередным сталинским ударом. Ему и в голову не пришло, что последнее время Генштаб разрабатывал иной вариант противостояния гитлеровским войскам, против которого он не имел возражений. Но пути Господни неисповедимы: осенило – значит, осенило, и он не имеет права скрывать свои мысли от советского народа, которому тоже вместе с ним хочется как можно быстрее избавиться от иноземцев. Он не думал о том, что повернуть многотысячное военное хозяйство, ждущее команды для рывка вперёд, это не переставить стул с одного места на другое.

«Все доводы Жукова, – как утверждают современные военные историки, – против распыления сил на контрудары, успех которых весьма сомнителен, а главное – против изъятия у фронта последних резервов, не возымели успеха. Сталин своего решения не только не отменил, а наоборот, потребовал незамедлительного его исполнения. Командующий фронтом был вынужден отдать необходимые распоряжения 16-й и 49-й армиям и передать им все свои резервы. Однако соотношение сил и средств по-прежнему оставалось в пользу противника. Это обстоятельство заставило генерала Рокоссовского отказаться от второго эшелона, ликвидировать 13 противотанковых районов и уменьшить состав своего резерва. В итоге сократилась глубина оперативного построения армии, была существенно ослаблена её противотанковая оборона». В результате контрудар в районе Волоколамска оказался крайне неудачным. Цели его не были, да и не могли быть достигнуты. Армия понесла большие потери, её оборона была ослаблена. В тот момент, когда Рокоссовский вынужден был нанести импровизированный контрудар, гитлеровцы имели превосходство в личном составе и артиллерии почти в три раза, в танковых – в десять раз. Полководческий экспромт вождя окончился так же, как и его желание отвести войска от Киева. Обстановка на Московском направлении вновь обострилась до предела.

Приняв на себя командование сухопутными войсками, Гитлер вскоре убедился, что его решение не произвело никакого положительного эффекта на действия армии, когда начался второй этап немецкого наступления на Москву. А начался он, как и предусматривалось планом операции «Тайфун», 15 ноября. К началу декабря гитлеровским войскам был нанесён серьёзный урон. 6 декабря войска Западного фронта начали контрнаступление севернее и южнее столицы, а соседние фронты двинулись на штурм ослабленных и разрозненных частей вермахта в районе Калинин (ныне Тверь) – Елец.

Сказать, что это сражение, развернувшееся на широком фронте, далось Красной Армии легко, нельзя. Фашисты оказывали жестокое сопротивление. Только через десять дней боёв нам удалось очистить от немецких войск Клин. Ещё через два дня враг был выбит из Солнечногорска. Немцы начали откатываться, но и в тылу не находили покоя. Там их встречали воздушно-десантные войска, конница, хорошо потрудившаяся на заснеженных полях, стрелковые роты лыжников и партизанские отряды.

Оказалось, что, когда нас совсем прижмёт, мы умеем действовать слаженно и уверенно. Гитлер, командующий сухопутными войсками, ничем не мог помочь Гитлеру – Главнокомандующему…

«…Если бы тогда, – размышлял в своих воспоминаниях Г. К. Жуков, – можно было получить от Ставки Верховного Главнокомандования хотя бы четыре армии на усиление (по одной для Калининского и Брянского фронтов и две для Западного фронта), то мы имели бы реальную возможность нанести врагу новые поражения, ещё дальше отбросить его от Москвы и выйти на линию Витебск – Смоленск – Брянск».

Ох, Ева, Ева! Её утешительный для Гитлера прогноз не осуществился ни через неделю, ни через две, вообще никогда. Как всё-таки женщины нещадно обманывают мужей. Даже таких могущественных и впечатлительных. Что уж говорить о нас, простых смертных…

Не буду загружать вас рассказом о дальнейших фронтовых перипетиях битвы за Москву, благополучный исход которой всем известен. Но радость победы была омрачена тем, что на этом участке советско-германского фронта Советский Союз потерял 658 279 человек, из которых 514 338 – безвозвратно. Напомню, что последняя цифра может быть неточной, так как в первые месяцы войны потери учитывались редко.

Но и гитлеровцы только под одной Москвой понесли неизмеримо больше жертв, чем за многие месяцы войны с другими государствами Европейского континента. Потери Германии составили более полумиллиона человек, 1300 танков, 2500 орудий, более 15 тысяч машин и много другой техники. Немецкие войска были отброшены от Москвы на запад на 150 – 300 километров.

7

Несмотря на Договор о ненападении, заключённый с Советским Союзом, завоевав в начале сороковых годов значительную часть Европы и ведя войну на два фронта – в Африке, а затем и на Балканах, фашистская Германия с сорокового года начала стремительно готовиться к осуществлению заветной мечты Гитлера – уничтожению русских. Об этом красноречиво свидетельствует «Военный дневник» генерал-полковника Ф. Гальдера, начальника Генерального штаба сухопутных войск в предвоенную пору, когда уже был разработан в начальной стадии план «Барбаросса», без подробного конкретизирования. Именно «Ежедневные записи начальника Генштаба сухопутных войск» (такой подзаголовок имеет «Военный дневник» Гальдера) опровергают «реабилитационные концепции» немецких историков о превентивном характере вынашиваемой Гитлером войны против Страны Советов.

Веруя в Договор, который, как думал Сталин, Гитлер не решится нарушать, лидер Советского Союза получал противоречивые сведения своих германских осведомителей, но не читал дневник Гальдера. А в нём после совещания с фюрером 31 июля 1940 года, то есть почти за год до Великой Отечественной войны и почти за такой же период после начала Второй мировой, чёрным по белому немецкий генштабовец лаконично писал:

«Допущение: Мы не будем нападать на Англию (такой вариант у Гитлера имелся. – В. С.), а разобьём те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению. Тогда можно надеяться на изменение её позиции. Сама по себе война выиграна. Франция отпала от «британского льва». Италия сковывает британские войска. Подводная и воздушная война может решить исход войны, но это продлится год-два (то есть долгое время по сравнению с молниеносной войной с Россией, что не может устроить Германию. – В. С.).

Надежда Англии – Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадёт от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии и Восточной Азии.

Россия является восточноазиатским мечом Англии и Америки против Японии. Здесь дует неприятный для Англии ветер. Японцы, подобно русским, имеют свой план, согласно которому Россия должна быть ликвидирована ещё до конца войны. Русский фильм о победоносной войне! Англия особенно рассчитывает на Россию. В Лондоне что-то произошло! Англичане совсем было пали духом, теперь они вдруг снова воспрянули.

Подслушанные разговоры: Россия недовольна быстрым развитием событий в Западной Европе. Достаточно России сказать Англии, что она не хочет видеть Германию слишком [сильной], чтобы англичане уцепились за это заявление, как утопленник за соломинку, и начали надеяться, что через лет шесть-восемь дела обернутся совсем по-другому.

Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия.

Вывод: В соответствии с этим рассуждением Россия должна быть ликвидирована. Срок – весна 1941 года.

Чем скорее мы разобьём Россию, тем лучше. Операция (имеется в виду «Барбаросса». – В. С.) будет иметь смысл только в том случае, если мы одним стремительным ударом разгромим всё государство целиком. Только захвата какой-то части территории недостаточно (курсив мой. – В. С.).

Остановка действий зимой опасна. Поэтому лучше подождать (первоначально нападение на Советский Союз планировалось осенью 1940 года. – В. С.), но принять твёрдое решение уничтожить Россию. Это необходимо также, учитывая положение на Балтийском море. Существование второй великой державы (то есть России. – В. С.) на Балтийском море нетерпимо. Начало (войны с Советским Союзом. – В. С.) май 1941 года. Продолжительность операций – пять месяцев (большего, по мнению Гитлера, СССР не выдержит. – В. С.). Было бы лучше начать уже в этом году, однако это не подходит, так как осуществить операцию надо одним ударом. Цель – уничтожение жизненной силы России. Операция распадается на:

1-й удар: Киев, выход на Днепр; авиация разрушает переправы, Одесса.

2-й удар: через Прибалтийские государства на Москву; в дальнейшем двусторонний удар – с севера и юга; позже – частная операция по овладению районом Баку.

Посмотрим, насколько всё это заинтересует Финляндию и Турцию.

Позже: Украина, Белоруссия, Прибалтика – нам. Финляндия – районы до Белого моря.

7 дивизий – из Норвегии. (Сделать их самостоятельными!) Боеприпасы.

50 дивизий – во Франции.

3 дивизии – в Голландии и Бельгии.

Всего – 60 дивизий.

120 дивизий – на Востоке.

Итого – 180.

Чем больше соединений мы бросим в наступление, тем лучше. Мы имеем 120 дивизий плюс 20 дивизий, распущенных в отпуск.

Новые формирования (40 новых дивизий) – путём выделения одного батальона из каждой дивизии. Через несколько месяцев – снова один батальон и т. д., чтобы таким образом в три срока выделить из дивизии один полк.

Маскировка: Испания, Северная Африка, Англия. Новые формирования располагать в районах, защищённых от воздушных налётов. Новые формирования на востоке – 40 дивизий из солдат, участвовавших в боях»[16].

Запись в дневнике Гальдера от 31 июля 1940 года, пожалуй, первое свидетельство об окончательном решении германского фюрера начать войну против Советского Союза, публично озвученном Гитлером на совещании в Бергхофе. Она, в сущности, представляет конспект гитлеровских мыслей о количестве дивизий, необходимых для уничтожения русских, в чём он не первое десятилетие не сомневался, о сроках так нужного для Германии блицкрига, о первостепенных пунктах бомбардировки советских войск и направлениях фашистского наступления и т. д. Впоследствии эти мысли и сроки начала войны неоднократно будут меняться, но суть их останется прежней.

Комментаторы русского издания записок Гальдера справедливо подчёркивают, что на совещании в Бергхофе в июле 1940 года «Гитлер чётко сформулировал сущность своей стратегии на данном этапе войны. Но, конечно, он ни словом не обмолвился об истинных причинах решения напасть на Советский Союз. А этими причинами были: классово-идеологическая доктрина фашизма, его стремление уничтожить первое социалистическое государство; экономически агрессивные устремления германского монополистического капитала; фашистские планы «расширения жизненного пространства» за счёт Востока и т. п. Гитлеровская клика считала, что победа над Советским Союзом откроет Третьему рейху путь к мировому господству»[17]. Но Гитлер ещё не знал точно, на чьей стороне и когда выступит Англия, и много рассуждает об этом, планирует, а позднее отказывается от десантирования Великобритании.

Фюрер настойчиво стремился столкнуть лбами Англию и СССР (Россию), чтобы, воспользовавшись ослаблением обоих государств, довершить их разгром, став единовластным господином Европы, а потом и всего мира. Черчилль, в свою очередь, хотел конфликта между Германией и Советским Союзом, чтобы если не стать властителем Европы, то воспользоваться плодами крупномасштабного кровопролития на Европейском материке, и в конце концов с помощью британской разведки и всяческих провокаций – в отличие от Гитлера – добился этого, переведя стрелки советского паровоза на германские пути. Это ему, Черчиллю, принадлежат слова о том, что он с нетерпением ждёт того момента, когда Россия и Германия похоронят друг друга.

И только потеряв половину британского флота, уничтоженного фашистами, и чудом избежав немецкого десантирования, под настойчивыми просьбами Сталина и под влиянием Рузвельта он согласился на участие в союзнических действиях на стороне СССР против Германии, но всячески оттягивал открытие второго фронта до видимых признаков победного завершения Советским Союзом Великой Отечественной войны. Должно же что-то, в конце концов, перепасть и бриттам…

Ведь не зря же он дарил Сталину британский меч.

Но Гитлеру, мечтавшему о покорении всей России, пришлось довольствоваться только тем, что он захватил за первые полтора года советско-германской войны. Потом начался обратный процесс, завершившийся водружением красного знамени над фашистским рейхстагом…

Уже в первой гальдеровской записи о будущей войне учтено многое, вплоть до районов размещения новых дивизий, пополнения их опытными солдатами и дезинформации русских перемещением фашистских войск якобы в Африку, Испанию или Англию. С той поры Гитлер и Гальдер, не исключая сошек поменьше, пристально следили за мировой военной обстановкой, особенно на Восточном фронте, дополняя и совершенствуя план «Барбаросса».

Не следует думать, что второй том «Военных записок» германского генштабиста до конца июля прошлого века не содержит попутных гитлеровских секретов о войне на Востоке. Их там непочатый край. Но они именно попутные, не раскрывающие серьёзности замысла фюрера о войне на уничтожение молодой Страны Советов. 30 июля сорокового года он лишь констатирует интерес Гитлера и свой собственный к восточной проблеме, опровергая утверждения немецких историков о нейтралитете гитлеровского генералитета к военным замыслам фюрера. Дескать, каждый выполнял свою работу, если угодно, свой профессиональный долг.

Вот первая гальдеровская запись, казалось бы, сугубо нейтральная: «Основное внимание – на Восток». 3 июля этого года он уже говорит подробнее: «Оперативные вопросы: в настоящее время на первом плане стоит английская проблема, которую следует разрабатывать отдельно, и восточная проблема. Основное содержание последней: способ нанесения разрушительного удара России, чтобы принудить её признать господствующую роль Германии в Европе». Никто его за язык не тянет. Он уже формулирует определяющую цель восточной войны фюрера. Днём позднее, после докладной начальника отдела иностранных армий Востока Кинцеля «о группировках русских войск», Гальдер становится разговорчивее и изучает – без чьей-либо подсказки – планы железнодорожных перевозок, принимая во внимание разноколейность железных путей России и Германии (германские дороги были узкоколейные, назревала необходимость перешивать пути), и намечает на 18 июля (быстрее это задание трудно выполнить) начало «переброски танков на Восток», то есть за год до начала Великой Отечественной войны, не раскрывая грандиозности фашистских планов. Война, в сущности, уже началась, коли потребовалась переброска живой силы.

Сталин, в предчувствии неминуемой войны с Германией, тоже заблаговременно начал передислокацию армии с Азиатского континента в места предполагаемого нападения, но значительно позднее. Отчего многие войсковые эшелоны, в связи с перегруженностью железной дороги, запоздали к вероломному нападению фашистов. Но даже в этом случае Гитлер не преминул заявить о том, что именно СССР угрожал нападением на Германию, а не наоборот.

С момента переброски немецких войск на территории, близкие к Советскому Союзу, начальник Генерального штаба Германии постоянно следит за состоянием железных дорог на Востоке, планируя улучшение станций разгрузки на железнодорожных перегонах для переброски на них строительных частей, и держит руку на пульсе взаимоотношений России и Англии, помогая немецкой разведке наводнять советские просторы разведывательной агентурой. Между прочим, как свидетельствует Арсен Мартиросян, автор новейшего пятитомного жизнеописания Сталина, не без помощи наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинова, в действительности Мейера Феллах Финкельштейна, с его, как выражается А. Мартиросян, «кастой наркоматовских западников англофильской ориентации». «Поэтому и неудивительно, – утверждает автор пятитомника, насыщенного рассекреченными материалами, – что при выработке политики СССР в отношении Германии, а её стержнем в то время были торгово-экономические отношения, ибо в плане политическом сотрудничать с нацистами Сталин и так не собирался… А если учесть ещё и его (Финкельштейна. – В. С.) дореволюционные связи с англосаксонским Западом, в том числе с некоторыми тайными структурами последнего, то нередко получалось, что он исполнял функции информирующего агента стратегического влияния Запада. Литвинов практически постоянно «сливал» на Запад всю информацию, касавшуюся советско-германских политических и особенно торгово-экономических отношений, причём не только конфиденциальную, но и попросту секретную.

В анналах британской разведки фигурирует некий агент под псевдонимом «Д-57», поставлявший в 20–30-х годах прошлого века англичанам исключительно важную информацию внешнеполитического характера. По оценкам самих же британских историков (связанных с разведкой. – B. С.), она должна была исходить по меньшей мере из ближайшего окружения наркоминдела М. Литвинова либо от него самого». В связи с этим А. Мартиросян вспоминает о том, что Мейер Феллах Финкельштейн какое-то время «сидел у англичан в тюрьме. Но не просто сидел, а обеспечивал, как отмечает один из лучших современных историков Н. А. Нарочницкая, в РСДРП «англосаксонскую связь» в годы Первой мировой войны и немало потрудился в Лондоне и США, чтобы война вплоть до революции была успешной для Антанты и во всех аспектах для России»[18].

Ничего удивительного в этом нет, так как Наркомат иностранных дел формировался ещё при Ленине, а его «сердобольное» отношение к России, которую «вождь революции» хотел отдать на откуп Западу, стало известно после рассекречивания копившихся многие десятилетия исторических документов.

Впрочем, об этом мы ещё поговорим, суммируя доказательства Арсена Мартиросяна в пользу новой версии ленинского плана переустройства послеоктябрьской России. А пока вернёмся к «Военному дневнику» Ф. Гальдера, который, помимо восточного вопроса, целиком сосредоточен на готовящемся десантировании немецких войск в Англии, не выяснив до конца место последней в наметившейся советско-германской войне. Он изучает условия местности на Британском побережье, место высадки десанта, тактические особенности ведения десантных и подводных боёв с Великобританией, не надеясь, что фюрер отменит свой приказ о десантировании, принудив Англию к миру. Хотя эта операция невыгодна Гитлеру, потому что, записывает генштабист 13 июля 1940 года, «если мы разгромим Англию, вся Британская империя распадётся. Но Германия от этого ничего не выиграет. Разгром Англии будет достигнут ценой немецкой крови, а пожинать плоды будут Япония, Америка и др.». Это, видимо, опять со слов Гитлера, потому что очевидна его лексика. Однако не забывает о передислокации 18-й армии на Восток.

16 июля Главком вермахта, то есть фюрер, издал директиву «О подготовке десантной операции против Англии». Почти одновременно проводятся военно-штабные игры, связанные с Англией. Но в это же время происходит переформирование армий с целью отправки отдельных дивизий на Восток. 18 июля германский атташе в Москве генерал-лейтенант Кестринг получает указание Генштаба разъяснить Советскому правительству, разумеется фальшиво, суть передислокации немецких войск на Восток и усовершенствование железнодорожной сети на оккупированных Германией территориях Польши. Что он без задержки и глубоких раздумий тут же выполняет.

22 июля Гальдер отмечает: «Сталин заигрывает с Англией с целью заставить её продолжать войну (англо-германскую. – В. С.) и тем самым сковать нас, чтобы иметь время захватить то, что он хочет захватить, но не сможет, если наступит мир (это замечание не лишено наблюдательности. – В. С.). Он стремится к тому, чтобы Германия не стала слишком сильной». «Однако никаких признаков, – объективно фиксирует Гальдер, – активного выступления России против нас нет». Действительно, Сталин неукоснительно выполнял все пункты Договора о ненападении, в отличие от своего напарника, слова которого Гальдер послушно цитирует, пока ещё предположительно, но с большой уверенностью и отсутствием сомнения, – хотя гитлеровское решение только оформляется. Он утешает себя и настраивает нацию на неизбежную, по его мнению, победу в советско-германской схватке: «Русская проблема будет разрешена наступлением. Следует продумать план предстоящей операции. Развёртывание продлится четыре-шесть недель. Фюреру было доложено (неизвестно кем. – В. С.).

Разбить русскую сухопутную армию или, по крайней мере занять такую территорию, чтобы можно было обезопасить Берлин и Силезский промышленный район от налётов русской авиации (этого немцам не удалось избежать в полной мере. – В. С.). Желательно такое продвижение в глубь России, чтобы наша авиация могла разгромить её важнейшие центры.

Политические цели: Украинское государство, федерация Прибалтийских государств, Белоруссия, Финляндия. Прибалтика – заноза в теле.

Необходимо 80 – 100 дивизий. Россия имеет 50 – 75 дивизий. Если мы нападём на Россию этой осенью (речь идёт о 1940 годе. – В. С.), Англия получит облегчение (авиация). Америка будет снабжать Англию и Россию».

Здесь же Гальдер вновь возвращается к взаимоотношениям Англии и России, считая, что обе страны «склонны к сближению», мотивируя это тем, что «русские боятся скомпрометировать себя перед англичанами; русские не хотят войны». Во время переговоров Сталина с Криппсом (об этом германский МИД был незамедлительно проинформирован телеграммой немецкого посла в Москве Шуленбурга 13 июля 1940 года, опять-таки с той целью, что, закончив войну с Англией, можно приступать к военному столкновению с Россией, чего так жаждал фюрер. – В. С.) Иосиф Виссарионович официально воздержался от сближения с Великобританией, сохраняя нейтралитет для укрепления обороноспособности СССР, который серьёзно уступал в вооружении Германии. «Россия отклонила английскую политику «равновесия», – записывал Гальдер, – и английские условия торговли между обеими странами (возможно, сознательно затягивая войну Германии с Англией. – В. С.). Россия не хочет претендовать на руководящую роль на Балканах, так как такое вмешательство не может усилить её. Однако действительное настроение России отразилось при других обстоятельствах (разговор Калинина с югославским послом Гавриловичем). Здесь Россия призывала к борьбе против Германии: (это ещё сороковой год, и остаётся чуть более недели до окончательного принятия гитлеровского решения. – В. С.) «Объединиться в один блок»[19].

В следующие до 22 июня 1941 года дни немецкий генштабист основное внимание, хотя и откликался на мировые события, посвящал сугубо конкретной разработке вопросов, связанных с советско-германской войной, решение о которой у Гитлера созрело окончательно, хотя точная дата нападения на СССР неоднократно менялась. К войне Гальдер готовился с немецкой педантичностью, боясь, с одной стороны, что-нибудь не предусмотреть, с другой – фюрера, которого тоже иногда посещали сомнения в своей самой масштабной авантюре, тщательно скрываемые от окружающих, но заметные тем, кто встречался с Главнокомандующим вермахта почти повседневно. Поэтому Гальдер трепетал вдвойне, тоже скрывая свой трепет от офицеров, с которыми постоянно приходилось встречаться. И в глубине души до последнего надеясь на то, что Англия всё-таки уклонится от продолжения войны. Если же она будет сопротивляться, то можно будет сделать попытку «восстановить всех, кого можно, против неё». Испанию, Италию, даже Россию, которая, верил Гальдер, пока не знает, какие неожиданности для неё готовит Германия. Хотя Шуленбург недвусмысленно намекал на то, что «Сталин что-то пронюхал».

Во второй половине июля начальник Генерального штаба начинает создание топографических отрядов для печатания новых карт России, согласованных с последними данными разведки. Попутно решается вопрос о формировании плавучих зенитных батарей, устанавливаемых на кораблях и паромах, необходимых для десантирования в Англии. Уточняются данные о войсках Советского Союза и обсуждается наиболее выгодное решение для наступления на Москву в обход северной группировки русских армий, находящихся на Украине и Черноморском побережье, чтобы вынудить Красную Армию «действовать с перевёрнутым фронтом». «Я предлагаю создать, – отмечает в «Военном дневнике» Гальдер 27 июля 1940 года, – сильную северную группу. В этом случае основная идея операции будет состоять в том, чтобы быстрым ударом от Москвы на юг вынудить крупную южную группировку противника (по имевшимся в Генштабе вермахта данным. – В. С.) перевернуть фронт», ради дезорганизации дислоцирующихся здесь советских войск. Это подсказка фюреру и тем, кто собирается действовать традиционным способом. Как ни прискорбно об этом говорить, германский генштабист, обладавший недюжинным умом, нащупывал нетрадиционные формы ведения войны против традиционалистов советского Генерального штаба, в котором первую скрипку играли Тимошенко и Жуков, не знавшие иного противостояния противнику, кроме обороны и контрнаступления. Не случайно за время ведения военных действий на территории Советского Союза Жуков не выиграл ни одного сражения у Гальдера[20]. Я не веду речь о партизанском движении, которое не признавало «светских» форм цивилизованного противостояния, когда Отчизна оказалась в опасности. А после Сталинграда и Курска, помимо опять-таки традиционных «окружения» и «клещей», Жуков добивал надломленного, но продолжавшего сопротивляться врага русско-азиатским «навалом», не скупясь на жертвы со стороны советского народа, которые превысили количество немецких на территории Германии, увеличив мартиролог погибших за Победу.

29 июля Гальдер вызвал к себе начальника штаба 18-й армии, передислоцированной на близкие к Советскому Союзу границы для уточнения русской «операции». Так фигурирует в «Военном дневнике» нападение Гитлера на нашу страну. В то же время генштабист констатирует значительное преимущество немецких самолётов и зенитных орудий, готовых к высадке десанта в Англии, и утрясается вопрос о соглашении с СССР в случае, если Великобритания пойдёт на союз с Россией. Но для этого, по его мнению, «желательна» встреча Гитлера со Сталиным. Если договорённость состоится, Германия готова даже пойти на уступки. Но не прекращает подготовки к восточной войне. 9 августа Гальдер по-прежнему считает, что для войны с Россией необходимо иметь 120 дивизий, разбитых на две ударные группы, «Север» и «Юг», а также резерв главного командования сухопутных войск. Особое внимание уделяется совершенствованию радиосвязи с войсками вблизи границ Советского Союза. Одновременно с этим рассматривается план стратегического развёртывания войск на Востоке против России.

Комментаторы немецкого издания книги Гальдера считают, что «в его оперативных расчётах захват промышленного района Москвы хотя и играл какую-то роль, однако решающим было соображение, что Советский Союз будет оборонять свою столицу всеми имеющимися у него силами и средствами, а потому лучше нанести решающие удары, которые вызовут поражение Красной Армии, ещё на дальних подступах к Москве»[21]. Возможно, ему удалось в этом переубедить Гитлера, потому что фюрер не проявлял особого интереса к советской столице, хотя после поражения под ней метал громы и молнии в адрес своего генералитета и поменял многих военачальников, в том числе командующего сухопутными войсками Браухича.

Получив в сентябре донесение немецкого военного атташе в Москве о плохом состоянии русских шоссейных дорог, что может препятствовать быстрому продвижению германских танковых войск, Гальдер надолго задумался, но ничем не мог помочь ни своим, ни советским гражданам до часа икс. Ну, а там, в России, было уже не до этих забот… Так и остались российские дороги одной из бед не покорённого фашистами государства. К неудовольствию немецких туристов, постигающих им непонятный русский характер. Видать, не той дорогой пошли их соплеменники без малого семьдесят пять лет назад…

Они пошли дорогой Наполеона и получили тот итог, который ждал и французского завоевателя. Война 1812 года закончилась в 1814 году, в Париже. Гитлеровский итог тот же, фашистская интервенция закончилась приходом советских войск в столицу немецкого наполеонизма – Берлин.

Осенью сорокового года надежды Гитлера на десантирование Англии из-за британской погоды всё более исчезают, как и записи в дневнике Гальдера. Но всё чаще появляются размышления о «русском вопросе». 14 сентября, после совещания у фюрера, генштабист записывает: «В настоящий момент мы ещё не отказываемся от проведения операции (речь идёт о Великобритании. – В. С.). Наши воздушные налёты оказали очень сильное воздействие, хотя, возможно, главным образом психологическое. Угроза высадки десанта не должна исчезать (это, несомненно, слова фюрера. – В. С.). Даже если мы будем продолжать воздушные налёты только в течение десяти-двенадцати дней, в Англии может возникнуть массовая паника. Если мы за десять-двенадцать дней достигнем господства в воздухе, тогда высадка десанта вынудит противника бросить в бой свои эсминцы, чтобы помешать десантированию. Противник в этом случае понесёт потери, и у него не останется сил для конвоирования морских караванов.

Наш отказ от намерения высадить десант не останется в тайне, и это даёт противнику психологическое облегчение. Поэтому в настоящий момент мы не должны прекращать подготовки». Гитлер переносит срок десантирования на 27 сентября, а потом на 8 октября. Браухич предлагает десантироваться под прикрытием дымовой завесы. Но это предложение не принимается. Фюрер приказывает, как затем и в 1941 году в советско-германской войне, продолжать налёты на важные в военном отношении объекты, «так как они разрушают ценности, которые нельзя восстановить. До тех пор пока останется хоть один важный военный объект, следует придерживаться этого правила. Железнодорожные станции, цели в пригородах, заводы, водопроводы и газопроводные сооружения – вот объекты для нападения».

С середины сентября 1940 года, как свидетельствует «Военный дневник», обостряются отношения Германии с Россией, которая выражала недовольство немецким долгом в 126 миллионов рублей, так необходимых для укрепления советской безопасности, и в связи с этим грозила предоставить немцам только 60 процентов никеля из Петсамо, который был нужен Гитлеру для военной промышленности. Санкция со стороны Сталина справедливая, но небезопасная для государства, разведка которого не дремала.

Здесь же Гальдер не скрывает своих надежд на новоиспечённые советские республики в Прибалтике, которые, по его мнению, «будут ждать спасения от Германии и будут рассматривать нас (то есть немцев. – В. С.) как освободителей». Хотя на самом деле хуторское крестьянство Прибалтики не испытывало от этого ликования.

К этому времени командование группой армий «Б», сосредоточенных в пунктах дислокации, ближайших к СССР (то есть в Польше и Австрии), было передано генерал-фельдмаршалу фон Боку, в распоряжении которого находилось уже свыше 40 разнородных – от моторизованных до кавалерийских – дивизий. К 25 сентября германский должок России сократился до 58 миллионов рублей, а вот возобновились ли советские поставки никеля немцам, я не знаю. Скорее всего, да, потому что Сталин скрупулёзно выполнял все пункты договора о ненападении. Между прочим Гитлер спокойно продолжает войну в Африке и с Англией, разрабатывая в качестве презента русским (Советскому Союзу) химическое оружие.

Через день Гальдер фиксирует в дневнике сообщение о тройственном пакте германо-итало-японского союза, который считает «политическим успехом и предостережением». Но замечает: «Какое влияние он окажет на Россию, пока сказать трудно». Таким образом, «русские мотивы» не покидают Гальдера. Тут же он замечает для себя со слов своего 1-го обер-квартирмейстера, которым в это время был Ф. Паулюс, что в России «устаревшие танки используются в качестве огневых точек в системе сухопутных укреплений». Видимо, на тот случай, если немецкая авиация будет подавлять советские огневые точки. Всё идёт в копилку сведений о военном потенциале большевистской страны. На другой день Гальдер заносит в дневник новые сведения о Советском Союзе, что «Россия в 1941 году ожидает вооружённого конфликта с нами (то есть с Германией. – В. С.). Русские войска совершенствуют свою боевую выучку. При этом большое значение (СССР ожидал, что Германия начнёт нападение с Белоруссии. – В. С.) придаётся действиям в лесистой местности.

Использование лесистой местности в оперативном и тактическом отношении ставит перед нами новые задачи в области управления войсками, их организации и боевой подготовки». Значит, и эти сведения пригодились в гальдеровской копилке. В этой же записи от 30 сентября 1940 года Гальдер не без удовлетворения отмечает, что «фюрер направил Сталину извещение о заключении пакта с Японией за 24 часа до его подписания. Теперь отправлено новое письмо Сталину с целью заинтересовать его в английском наследстве и добиться его поддержки против Англии. Если это удастся, то полагаю, что можно будет начать решительные действия против Англии»[22]. Разумеется, Сталин отказался от двурушнической политики Запада, практикуемой с незапамятных времён: готовясь к войне с Россией, как видите, уже в сороковом году для неё это событие не было тайной, Гитлер провоцирует Советский Союз на помощь Германии, продолжая делать то, о чём я уже говорил: сталкивать СССР и Англию лбами во имя собственного бандитского интереса.

Следует сказать, что с подобным предложением немецкое руководство настойчиво обращалось и к Молотову во время его визита в Берлин в ноябре 1940 года. Но получило отказ. Советское руководство не клюнуло на гитлеровскую тухлятину, закинутую удочкой немецкого министра иностранных дел Риббентропа во время берлинских переговоров. И последующие объятия и поцелуи лидеров Советского Союза с лидерами Германии носили чисто маскарадный характер двух незаурядных режиссёров – Гитлера и Сталина, которые знали истинную цену друг другу.

Со второй декады октября сорокового года Германия, окончательно определившись с планами войны с Россией, предусмотрительно начинает строительство баз снабжения на Востоке, понимая, что танковые и моторизованные войска требуют огромного количества горючего, а многочисленным армиям солдат и офицеров даже для 5- или 6-месячной войны (на большее гитлеровцы не рассчитывали и о зимнем обмундировании не думали) необходима прорва продуктов. Ведь не повезёшь с собой на это время сухой паёк из Германии.

Тема десанта в Англии – так и не состоявшегося – постепенно в дневнике немецкого генштабиста снижается, а потом (после 12 октября) вообще сходит на нет. Теперь, кроме повседневных генштабовских забот, всё его внимание поглощает война с Россией. И на пути отдалённого вторжения в Великобританию без десантирования, к которому вермахту уже нет смысла готовиться. Встаёт более важная задача – подготовка к советско-германской войне, которая уже не за горами, а на Восточно-Европейской равнине.

Впрочем, Гальдер об этом не горевал. Немецкий генералитет, судя по «Военному дневнику» германского генштабиста, был уверен в превосходстве своих войск, всячески преуменьшая значение вооружения СССР и боевой выучки солдат, надеясь до начала Великой Отечественной войны ещё более усилить фашистскую армию. Вот декабрьская запись из дневника Гальдера, целиком и полностью посвящённая будущим фронтовым событиям, объясняющая собственные английские и русские утешения. Подробная до многоречивости:

«Наша авиация будущей весной (то есть в сорок первом году. – В. С.) станет значительно сильнее, чем в прошлую весну. Наша истребительная авиация (тут во многом генштабист прав. – В. С.) превосходит русскую по качеству самолётов. В мае – июне выпускается первая серия наших новых истребителей. Они направляются на Запад (в Англию. – В. С.). Устаревшие модели самолётов будут использоваться против России[23].

Предпосылкой к тому, чтобы воздушная обстановка оставалась сносной для нас, будет успешное развитие наземных операций. Опыт прежних военных кампаний показывает, что наступление должно начинаться в соответствующий благоприятный момент. Выбор благоприятного времени зависит не только от погоды, но и соотношения сил сторон, вооружения и т. д. Русские уступают нам в вооружении в той же мере, что и французы. Русские располагают небольшим количеством современных полевых артиллерийских батарей. Всё остальное – модернизированная старая материальная часть; наш танк Т-III с 50-мм пушкой (весной их будет 1500 шт.), как нам представляется, явно превосходит русский танк. Основная масса русских танков имеет плохую броню.

Русский человек – неполноценен (перепев гитлеровской песни. – В. С.). Армия не имеет настоящих командиров. Смогли ли они за последнее время серьёзно внедрить правильные принципы военного руководства в армии, более чем сомнительно. Начатая реорганизация русской армии (осведомлённый фашист. – В. С.) к весне ещё не сделает её лучше. Весной мы будем иметь явное превосходство в командном составе, материальной части, войсках. У русских всё это будет, несомненно, более низкого качества. Если по такой армии нанести мощный удар, её разгром неминуем.

Ведя наступление против русской армии, не следует теснить её перед собой, так как это опасно. С самого начала наше наступление должно быть таким, чтобы раздробить русскую армию на отдельные группы и задушить их в «мешках» (всё это будет немцами выполнено, кроме «удушения». – В. С.). Группировка наших войск в исходном положении должна быть такой, чтобы они смогли осуществить широкие охватывающие операции.

Если русские понесут поражения в результате наших ударов, то начиная с определённого момента, как это было в Польше, из строя выйдут транспорт, связь и тому подобное и наступит полная дезорганизация.

К весне вступят в строй 1600 немецких тяжёлых зенитных орудий и дополнительно к этому – трофейные зенитные орудия; сверх того – ещё 2500 – 3000 лёгких зенитных орудий. Тогда летом предпринять дневные налёты на нашу территорию будет уже невозможно»[24].

К этим выводам в дневнике Гальдер возвращается ещё не раз. С конца января сорок первого года в Генштабе вермахта постоянно, почти еженедельно, проводятся совещания по плану «Барбаросса», о которых, конечно, советское руководство не знает. Выясняется материальное снабжение немецкой армии, рассчитанное на месяц блицкрига, который, по мнению фашистского командования, не продлится более этого времени. Выясняется серьёзный недостаток резины, в результате которого немцы вынуждены отказаться от резиновых стелек для солдатских сапог, а для машин грузоподъёмностью меньше трёх тонн заменить шины на железные бандажи и использовать резину с бездействующих автомашин, которой с лихвой хватит на три месяца. Но тут вдруг выявляется и дефицит самого автомобильного транспорта для армии, измеряемый десятками тысяч машин, которые планируется реквизировать у гражданского сектора. Не хватает сотен тонн горючего, для чего сокращается расход топлива в сельском хозяйстве на ближайшее время, которое вдруг измеряется шестью месяцами. Наверное, для уборки урожая на Украине и в других южных областях Советского Союза. «Поскольку нельзя рассчитывать на ускоренные темпы переброски по железным дорогам (разрушения, водные преграды, другая колея), – записывает Гальдер в дневнике, – то выдвигается лозунг безостановочного продвижения операции: «Быстрота! Никаких задержек! Не ожидать железных дорог! Достигать всего, используя мотор!»

Да мало ли других забот у Генерального штаба, готовящегося к скоротечной и обязательно победоносной войне. Всех не перечислить, да едва ли в этом есть необходимость. Разве только ради назидания для будущих интендантских служб, которым нельзя ни о чём забывать. И генеральным штабам тоже, чьими бы они ни были. Солдат должен быть напоен, накормлен и нос в табаке. И самолёты, танки и машины тоже требуют своей пищи.

Я думаю, что после приведённого мною материала уже ни у кого не возникает сомнения, что и Германия, и Советский Союз готовились к неминуемой войне. И ни для кого из них – тем более для Гитлера и Сталина – она не была внезапной. Существующие об этом мифы раз и навсегда требуют окончательного пересмотра. Тем более что рассекреченная часть разных архивов позволяет это сделать, как упомянутый мною А. Мартиросян сумел это продемонстрировать в пятитомной сталиниане. А их со времён пионера десталинизации, сталинского скомороха Хрущёва набралось до двухсот. Вот некоторые из них, наиболее живучие, разоблачённые А. Мартиросяном и важные для моей книги.

8

Первый, разумеется, касается политики Иосифа Виссарионовича относительно сохранения Советского Союза в годы Великой Отечественной войны. Он переполнен всяческими хрущёвскими инсинуациями – вплоть до выдуманного глобуса Сталина, по которому якобы тот руководил действиями Красной Армии в сражениях с гитлеровскими полчищами. В сущности, весь первый том пятитомника А. Мартиросяна посвящён этой теме и включает пятьдесят расхожих мифов, начиная с уже указанного и кончая тем, что Сталин злоумышленно не спас Р. Зорге, так как не желал иметь свидетеля своих промахов. Что ж, лицедеев, прирождённых и примазавшихся к духу времени, всегда хватало. Как и откровенных лжецов и пустозвонов, о которых и вспоминать-то противно. А. М. Коллонтай, будучи нашим послом в Швеции, вспоминала, что Сталин предвидел это. «Многие дела нашей партии и народа будут извращены и оплёваны, прежде всего за рубежом, да и в нашей стране тоже. И моё имя тоже будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний». Кому сейчас, например, придёт в голову возвращаться к пресловутому «Пакту Молотова – Риббентропа», даже во имя установления исторической истины, если этого документа, как давно известно, нет ни в одном архиве мира. Но ведь и по сей день возвращаются те, кому хочется оклеветать советскую эпоху. Особенно те из мимикрирующих особей, которые ставят на одну доску Гитлера и Сталина. Договариваются даже до того, что Гитлер – это ставленник Сталина. Метода одна, выработанная веками: Россия трудно победима в вооружённых столкновениях. Значит, её нужно ослаблять разными средствами, разрушать единство народа и его элиты, вносить в среду общества разнородную дезинформацию, различными средствами приручать русских к западным ценностям. Для этого и существуют так называемые информационные войны, в которых русские пока не поднаторели и постоянно опаздывают. По мере истощения мировых материальных ресурсов эти войны будут всё злее и беспардоннее. Как говорят спортсмены, на грани фола. Станет неизбежным развитие националистических тенденций, в особенности так называемых «малых народов», отставших от цивилизационных процессов.

Итак, что же инкриминируется лидеру Советского государства в мифах о Сталине в первые дни и полтора года неудачной войны с гитлеровским нашествием? Пробежим бегло, но внимательно по свежим материалам А. Мартиросяна, восстанавливающего историческую правду. «Ноги» этой фальшивки уходят ещё в конец 20-х годов, когда формирующаяся троцкистско-бухаринская оппозиция сумела (явным лицом, выполнявшим заказ Троцкого, который любил действовать чужими руками, был Бухарин) дискредитировать на пике популярности коммунистическую партию Германии и её лидеров (включая Эрнста Тельмана), открыв дорогу к власти Гитлера. Об этом мало кто знал, кроме Сталина и тех, кто участвовал в специальной операции советской разведки по тотальному контролю тайной переписки Троцкого со своими сторонниками в КПГ и Бухариным. «Операцию осуществлял, – как пишет автор, – один из самых выдающихся разведчиков 20 – 40-х годов Борис Аркадьевич Рыбкин (Рывкин Борух Аронович) – муж легендарной советской разведчицы Зои Рыбкиной (Воскресенской)»[25]. Более того, приход Гитлера к власти не удалось предотвратить даже по каналам разведки. Автор ссылается на близкого знакомого своего отца, «высокопоставленного в прошлом сотрудника личной разведки Сталина Константина Мефодиевича», который поведал ему об этой секретной операции по предотвращению Сталиным привода Гитлера к власти. «Как отмечал Константин Мефодиевич, организационный и финансовый кризис в НСДАП был настолько силён, что даже за десять дней до назначения Гитлера рейхсканцлером статс-секретарь МИДа Германии фон Бюлов счёл необходимым письменно известить об этой ситуации посла США в Берлине. В перехваченном нашими разведчиками его письме от 19 января 1933 года высказывались самые серьёзные опасения насчёт возможного краха нацистской партии и массового выхода её членов из рядов партии. Даже рейхсканцлер Шлейхер ещё 15 января 1933 года в конфиденциальной беседе с австрийским политическим деятелем Шушнингом – её подробная запись в тот же день была в руках группы – заявил, что-де «Гитлер не является более политической проблемой, нацисты не представляют более политической опасности»! Как же можно было не понимать, что многомиллионные, в том числе и заокеанского происхождения, «инвестиции» в Гитлера не могли быть выброшены на ветер. Ни при каких обстоятельствах Запад не пошёл бы на это. Он и не пошёл – добился-таки того, что Гитлер был назначен рейхсканцлером Германии. Не считавшего же Гитлера политической опасностью Шлейхера нацисты застрелили во время «ночи длинных ножей»[26].

Как видите, «вашингтонский обком» уже тогда действовал и руководил политической деятельностью не одного государства. Благо, Сталин был независим от него и нашёл необходимые слова в нужную минуту, чтобы перетянуть Рузвельта на свою сторону.

Но методы «обкомовского» руководства и через восемьдесят лет остались прежними…

Итоговый вывод А. Мартиросяна вполне резонен, и его нет смысла оспаривать: «Великобритания и США сделали всё возможное, чтобы коричневая мразь вошла бы в историю. Не случайно американский журнал «Тайм» признал Гитлера по итогам 1938 года «Человеком года». Не нуждаются в дополнительных опровержениях – в особенности после сталинианы А. Мартиросяна – и мифы о том, что Сталин пытался вступить в тайный сговор с Гитлером; о том, что он «ковал фашистский меч» в СССР, порождённый одноимённой книгой девяностых годов Ю. Л. Дьякова и Т. С. Бушуевой, выдающих вынужденный союз с Германией по поводу индустриализации Советской страны и повышения её обороноспособности за сделку с Гитлером.

Во-первых, такого рода межгосударственные отношения трудно назвать сделкой, поскольку в них в большей степени, нежели Германия, был заинтересован Советский Союз, стремившийся догнать в индустриальном развитии лидирующие промышленные страны. Тем более что наш посол в Берлине информировал правительство, что единственным средством смягчения антисоветского курса является заинтересованность Германии в установлении нормальных экономических отношений с нами. «Нам, по-видимому, – советовал Яков Суриц, – ничего другого действительно не остаётся, как терпеливо выжидать и продолжать усиливать и развивать нашу экономическую работу». И Сталин прислушался к этому совету. Во-вторых, спустя почти столетие с того момента об этом просто глупо рассуждать, если не воспринимать сочувственно, что Сталин и Советский Союз интенсивно использовали технический прогресс Запада, от которого аграрная Россия при тонкой дипломатии получала не только милитаристское снаряжение, чтобы начать своё производство, но и многочисленные разнородные станки, вплоть до болтов и винтиков, суммарно выражаясь, техническую оснастку, которой не было в Советском Союзе. Стоит ли напоминать тем, кто страдает неизлечимой амнезией, что страна использовала мировой кризис империалистических государств конца двадцатых годов в своих интересах, заложив индустриальные гиганты, работавшие на сельское хозяйство, в крупнейших городах России, которые исправно трудились до всяческих «перестроечных» лет? На них в пользу России трудилась техническая инженерия Запада. Разумеется, стоит. Потому что никто из послесталинских либеральствующих златоустов-перестройщиков и современных разглагольствующих «модернизаторов», изнасиловавших советское промышленное наследство до последней гайки, как говорится, до последней ручки – смолкли заводские гудки гигантских строек первых пятилеток, призывавшие к труду десятки тысяч рабочих, – не дерзнул на импортозамещающую реиндустриализацию, предпочитая пользоваться зарубежной продукцией да сетованиями на безработицу. Мы докатились до того, что отдали свои золотовалютные запасы на откуп русофобствующему Западу и начинаем покупать – это ли не парадокс! – оружие у косо смотрящих на нас зарубежных продавцов.

От этих плодов экономического либерализма подлинный создатель Советской России, наверное, переворачивается в гробу…

Кощунственно выглядят мифы и об отсутствии Сталина в Кремле в первые дни Великой Отечественной войны, о его стремлении покинуть в это время столицу, а также о заключённом Берией со сталинской санкции тайного соглашения с гестапо по поводу борьбы с мировым еврейством, который представляет собою сфальсифицированную фальшивку Запада. Ничем, кроме бредового русофобства, не отдают мифы о том, что Сталин был интендантом Гитлера или встречался с фюрером. Последний реанимирован Э. Радзинским в 1997 году. К числу подобных нелепых антисталинских легенд, обусловленных стремлением либероидов вычеркнуть имя Сталина из советской (теперь российской) истории, можно отнести большую часть доброй (а точнее – недоброй) нелепицы лживых правдоискателей, сотворённой во второй половине пятидесятых годов прошлого века, не подтверждаемой ни архивистикой, ни мемуаристикой, ни исследованиями историков, которые ещё не утратили желания петь под чью-либо обмусоленную привластной слюной трубу.

К ним относятся и лживые до неприличия побасёнки о том, что Сталин не имел ни малейшего представления о военной стратегии, о том, что он никогда не выезжал на фронт и не знал, что там творится. А когда однажды выехал, то обмарался прямо на асфальте в окружении свиты сановников и охранников. Всё это измышления тех мародёров и злопыхателей России, которые думали и думают, что когда-нибудь Советам, как они продолжают называть Советскую страну, придёт конец. Нет, они зовут себя не «хрущенятами», забыв уже своего прародителя, а маленькими «солженицыными», ведущими своё происхождение от слова «солжи». Один из моих знакомцев в шестидесятые годы чокнулся стаканом с водкой о бюст Сталина в райкомовских апартаментах и отколол ему нос. Теперь он всюду похваляется, что был борцом с тем, кого ранее и не помышлял упоминать всуе… А тот, кто не успел тогда совершить пакость, теперь бывших «мосек» мужского пола называет «йоськами» и похохатывает от удовольствия.

Логика огромной части этих антисталинских небылиц потрясает иждивенческой находчивостью: мне это приснилось, а вы докажите, что этого не было. Как в известном анекдоте:

– Ты что на гармошке играешь, когда твоя жена дрова колет?

– А я не виноват, что она на гармошке не умеет играть.

Они преимущественно из тех, кто по неумению работать колуном, когда труд был делом чести, совести и геройства, не прижился в Советской России. Зато оказался нужным тогда, когда трудом стало словоблудье, скоморошество, гармошка да балалаечка без струн, означавшая – болтун. Вот они-то нынешнюю «музыку» и играют, поют и пляшут под заокеанскую дудку. Они многочисленны и изобретательны, как племя детей лейтенанта Шмидта.

Мы, разумеется, не пройдём мимо слюнотворных мифов, но более подробно остановимся на контраргументации А. Мартиросяна по поводу антисталинских инвектив и современных версий о действительной роли Наркомата обороны и советского Генерального штаба, вступавшего в войну с гитлеровской армией, планы которой ещё неотразимо пахли тухачёвщиной.

9

Окончательная дата нападения Германии на СССР – 22 июня – определилась после поездки фашистского эмиссара Р. Гесса в Лондон, ещё один филиал американского «обкома», отличавшийся от логова Гитлера ещё большей скрытностью и претензиями на мировую исключительность. Фюрер так спешил, у него чесались руки на Советский Союз, что он не дал второго полугодья сорок первого года Сталину, чтобы довести Красную Армию до необходимого уровня боеготовности и перевооружения. Сам-то Гитлер начал, как вы теперь знаете, подготовку к осуществлению своей мечты загодя. Только воплощение в жизнь плана «Барбаросса» заняло у него полтора года, сопряжённых с постоянными боевыми действиями на разных материках планеты. А значит, его армия была в отличной физической форме, с засученными, как надлежит перманентным бандитам, рукавами у кителей.

Впервые дата нападения Гитлера на Советский Союз была озвучена им на совещании 30 апреля 1941 года, хотя директива Генерального штаба германских сухопутных войск готовилась, как вы тоже знаете, заранее. Но официально эта дата была объявлена фюрером только 10 июня после длительного тайного вояжа Гесса в Великобританию, его переговоров с Черчиллем и возвращения в родные пенаты. Об этом вояже Сталин знал, о сути переговоров догадывался. Информация о сроке начала войны, точно рассчитанная советским Государственным разведывательным управлением, тоже указывала на тот же срок, о котором, как замечает А. Мартиросян, Гитлер проговорился сам в одной беседе с Иосифом Виссарионовичем. К тому же, по словам автора книги, через пару дней после свидания Гесса с английским премьер-министром «Сталину стало известно ещё и о том, что британская служба радиоперехвата перехватила и декодировала шифровку в адрес командующих группировками армий вторжения, где и была указана дата нападения». На другой день ему от погранразведки НКВД стало известно как о начале выдвижения германских войск на исходные для нападения позиции, так и о необъяснимой приостановке на некоторое время этого процесса. Из этого было не трудно сделать вывод, чья фигура стоит за этими мероприятиями.

Эта короткая приостановка выдвижения немецких войск объяснялась ожиданием британского одобрения действий Германии или – во всяком случае – наплевательского отношения У. Черчилля к судьбе России. Гитлеру важно было узнать, что он будет воевать только с русскими, а не ещё и с англичанами. Добившись в короткий срок этих сведений, он с 18 июня разгулялся во всю силу.

Так что ни о внезапности нападения Германии, ни о подыгрывании внешней разведки Сталину не может быть и речи. 18 июня 1941 года Иосиф Виссарионович санкционировал выдвижение войск из глубины приграничных округов в сторону границы, где уже скопился не один эшелон советской армии. Дело не в этом. Дело в другом, о чём довольно убедительно свидетельствует новейшая версия А. Мартиросяна. Послушаем её автора, покусившегося на крупнейшие военные авторитеты советского времени.

«В тот же день (то есть 18 июня. – В. С.) Сталин в последний раз осуществил блицпроверку точности своего понимания складывающейся ситуации и достоверности получаемой разведкой информации, предложив германскому правительству срочно принять с визитом Молотова, на что немедленно последовал отказ.

Окончательно убедившись, что война грянет через четыре дня, Сталин отдал приказ об оповещении командующих западными военными округами о грядущем в самые ближайшие дни внезапном нападении Германии и о необходимости в связи с этим приведения вверенных им войск в боевую готовность. Командующие Прибалтийским, Ленинградским, Западным, Киевским и Одесским военными округами, а также Балтийским, Черноморским и Северным флотами с прямой санкции Сталина официально были предупреждены об этом телеграммой начальника Генерального штаба РККА генерала армии Жукова Г. К. ещё 18 июня 1941 года! То есть за четыре дня до агрессии! Причём, как свидетельствуют исследования последних лет, в том числе и проведённые лично автором этих строк, в директиве от 18 июня 1941 года по указанию Сталина непосредственно указывалась дата 22 июня 1941 года! Как минимум это было сделано в форме хотя и ориентировочной, однако же наиболее вероятной даты!..