Дочь седых белогорий Топилин Владимир
Они бежали небольшими группами, сливаясь в одну большую стаю. По их передвижению охотник понял, что они устремились за добычей. Пытаясь их остановить, Загбой резко крикнул. Подобная команда всегда действовала отрезвляюще на верных помощников человека. На слова «Стой!», «Нельзя», «Назад» любая из них всегда подчинялась голосу своего хозяина.
На краткий миг волна пёстрых тел приостановила передвижение. Собаки приподняли свои оскаленные озлобленные головы, в недоумении посмотрели на человека, но через секунду, подчинившись всеобщему рефлексу стаи, побежали ещё быстрее.
Расстояние между живой лавиной и охотником ежесекундно неумолимо сокращалось. Когда псы подбежали на расстояние выстрела, Загбой быстро сорвал со спины ружье и, даже не прицелившись, выстрелил в волну лохматых тел. Одна из собак завизжала, закрутилась на месте, упала на землю и забилась в предсмертной агонии. Но и это не произвело должного эффекта на остальных. Даже не взглянув на нее, стая продолжала движение. Чувство голода притупило страх перед человеком. Обезумевшие животные, увидев добычу, не могли остановиться.
Загбой чувствовал приближение катастрофы. Его одноствольное шомпольное ружьё молчало. Для того чтобы его зарядить, охотнику требовалось некоторое время, которого у него не было. Может быть, чувствуя это, собаки побежали быстрее.
Понимая, что сейчас может произойти, обречённый охотник быстро осмотрелся. Загбой знал, что безвыходных ситуаций не бывает. Всегда есть лазейка, через которую можно выбраться. Тем более что сейчас на «край пропасти» была поставлена его собственная жизнь.
Рядом не было деревьев, которые могли бы спасти его своей недосягаемой высотой. Он не допускал мысли о бегстве, так как прекрасно знал, что собаки догонят его через десять метров. Его не мог спасти олень, который, всё ещё не понимая, что происходит, послушно стоял далеко в стороне на краю поляны. И мысль собственного спасения пришла неожиданно и внезапно.
Вода! Это была река, до которой было всего лишь несколько шагов. Но броситься в воду – смерть. Загбой не умеет плавать! Он понял, что ему предстоит схватка с собаками. Схватка, в которой, возможно, не будет победителя.
Он отбросил ружьё в сторону: теперь оно не нужно. В настоящий момент для защиты был необходим нож, а ещё лучше – топор или пальма. И Загбой нашёл то, что ему было надо. Это был топор Хактына. Тот самый топор, которым обезумевший сын когда-то хотел убить отца. Топор валялся неподалёку, рядом с останками своего хозяина. А тогда, в тот страшный роковой день, охотник побоялся взять его в руки, потому что он был в руках больного сына. Теперь у него не оставалось выбора, так как это было единственное оружие, которое могло спасти ему жизнь.
Загбой схватил топор и с проворством хищного аскыра забежал в реку. Когда уровень воды достиг его груди, он остановился, поднял над головой грозное оружие и приготовился к защите.
Но собаки, казалось, и не думали нападать на охотника. Лишь некоторые из них подбежали к берегу и стали обнюхивать следы. С удивлением и нескрываемым недоверием рассматривая человека, они замерли на месте. Следы на берегу говорили о том, что в воде их хозяин, властелин, друг и, наконец, бог. Это испугало собак. Некоторые из них, вспомнив знакомую речь, робко замахали хвостами, но многие всё же приняли угрожающую позу.
А там, на краю поляны, основная масса уже окружила оленя. Злые, голодные собаки готовились к расправе над животным. Ситуация обострялась тем, что учаг не понимал, что его ждёт смерть. На окруживших его псов он смотрел как на пустое место, потому что в жизни привык видеть их всегда рядом. Собаки не предвещали угрозы. Никогда ещё клыки псов не касались его тела, а угрожающий рык предупреждал, защищал. Олень привык видеть собаку ежедневно, постоянно, воспринимал её как обычное, естественное и даже необходимое животное и никогда не видел в ней врага.
Сейчас собаки думали иначе. Их разум затмила неукротимая злоба, которая была вызвана жестоким голодом. С потерей своих хозяев они стали неконтролируемы в своих действиях. В поисках пищи съели мёртвых людей, а затем обратили внимание на оленей. Убив однажды одного из них, они привыкли видеть в этом животном средство для продолжения своего существования.
Последние мгновения перед броском были самыми ответственными. Тела собак напряглись взведённым черканом. Глаза налились кровью. Стремление и воля были направлены в едином намерении – убить. Каждая из них ждала только одного – сигнала к нападению. Самая молодая, горячая лайка, подстёгиваемая диким голодом, бросилась оленю на шею. Захлёбываясь в собственной ярости, вцепилась в добычу оскаленной пастью, но, к своему негодованию, захватила зубами только шерсть.
Кто хоть раз когда-то видел оленя в осеннем брачном наряде, тот знает, какую красивую, шикарную шубу носит одомашненный зверь в эту пору. Длинный, пустотелый волос на шее, порой достигающий двадцати сантиметров в длину, своей массой и плотностью в некотором сравнении чем-то напоминает гриву царя зверей – льва. А значит, что не всякому мелкому и даже среднему хищному зверю, в том числе и собаке, с одного захвата удастся добраться до жизненно важных артерий на шее этого животного. Однако в противоположность своей красоте и привлекательности волос имеет непрочную, ломкую основу, почему под воздействием некоторых усилий довольно легко отрывается от шкуры.
Так произошло и в этом случае. Молодая, неопытная лайка захватила своей пастью только шерсть. От сильного, резкого рывка и тяжести тела собаки волосы оторвались от шкуры. С набитой шерстью пастью она упала на спину под ноги оленю.
Это нападение оказалось решающим. Следуя ее примеру, со всех сторон на оленя налетела разномастная масса собачьих тел. Подобно снежной лавине, они мгновенно облепили обречённого учага. Переполняемые звериным инстинктом, стали заживо рвать добычу.
Какое-то время учаг не мог понять, что с ним происходит. Он нервно вздрагивал телом от колких, болезненных укусов и тупо, с невероятным удивлением смотрел на своих палачей. Олень даже не пытался защитить свою жизнь. Происходящее казалась ему пустой забавой или игрой, что когда-то происходила с ним и молодыми щенками в далёком детстве.
Учаг крутил рогатой головой, дёргал ногами и пытался сбросить с себя собак, как назойливых оводов. Со стороны вся эта свалка походила на робкий протест молодого пыжика-оленёнка, попавшего в объятия полчища гнуса. Но вот самый здоровый, матёрый, зверовой кобель скрутил своим телом «юлу», порвал учагу шкуру на животе.
Олень глухо взревел от боли, глубоко охнул, закрутился на месте. Пытаясь отогнать от себя собак, стал взлягивать копытами. Это ему плохо удавалось, так как некоторые из них были опытными: предусмотрительно следили за движениями учага, вовремя отскакивали от мелькающих ног в сторону и тут же стремительно нападали вновь.
Тогда обречённый зверь стал делать резкие выпады. Но необходимое время для защиты было упущено. Собаки уже разрывали вывалившиеся из брюшины кишки. Кто-то из самых напористых, смелых кобелей вскочил на спину и стал терзать шею жертвы. Из разорванной артерии фонтаном хлынула кровь.
От ужаса происходящего и нестерпимой боли учаг бросился бежать. Но эта попытка только осложнила ситуацию. Собаки рвали его на бегу. Вывалившиеся из живота внутренности, цепляясь за кочки и кусты, волочились по земле, замедляя передвижение. Теперь, уже не опасаясь сильных копыт, с десяток собак вскочили животному на спину. Масса насевших тел давила его к земле.
На спасительное, но безрезультатное бегство обречённому оленю хватило сил только лишь на сотню метров. У границы тайги он остановился, зашатался и, не в силах больше сдерживать тяжесть навалившихся тел, медленно упал на землю. Голодная, безумствующая толпа разъярённых псов накрыла поверженного зверя. Ещё несколько раз, как будто прощаясь с жизнью, его рогатая голова приподнималась над торжествующими палачами. Из глаз, переполненных болью и ужасом, текли большие прозрачные дождинки слез. Спазмы безысходности вырвались из краплёного кровью рта. Наполовину растерзанный, но ещё живой олень умирал страшной, мучительной смертью.
Загбой в негодовании смотрел на жестокую расправу собак над своим учагом. В его возмущённом сознании боролись два противоречивых чувства. Одно из них приказывало броситься на помощь к оленю. Второе, как всегда, более разумное, предупреждало об опасности и предсказывало, что во время кровавой оргии собаки не посчитаются с человеком и воспримут своего бога как не более чем просто добычу. Последнее чувство было сильнее и вскоре оправдало себя.
Собак было много. Не всем хватило места у поверженного оленя. Право первоочередного насыщения – точно так же, как в львиных прайдах или волчьих стаях, досталось самым сильным и крупным кобелям. Слабые были тут же отогнаны на приличное расстояние от добычи. От голода, видимой пищи, запахов парного мяса и смачного чавканья сильных сородичей изгнанники находились на высшем пике злости, которая тут же вылилась в кровавую драку. Псы слились в один пёстрый, неразрывный клубок. Кто-то из слабых оказался ещё слабее. Чьё-то тело уже рвали и терзали свои же братья и сёстры. От мысли оказаться в этом хаосе смерти тело Загбоя сковал леденящий ужас.
Но если судьба оленя уже была разрешена, то жизнь охотника находилась в подвешенном состоянии. Он стоял в холодной осенней воде, которая только ухудшала его положение. Он начал замерзать. Ему казалось, что его ноги одновременно кусают тысячи болезненных жал кровососущих паутов. Поясницу и живот тянуло и разрывало кожаным жгутом. Всё это он почувствовал только сейчас, когда вдруг вернулся в реальность.
Не в силах больше терпеть холод, он хотел выскочить на берег, но взбешённые собаки, те, кому не досталось пищи, быстро заполонили песчаную отмель и с нескрываемым алчным интересом стали смотреть на очередную жертву.
В голове Загбоя мелькнула мысль всё же попробовать переплыть на противоположный берег реки. Но в этом месте Харюзовая речка была широка, глубока и быстра. Учитывая своё настоящее состояние, охотник понял, что добраться до спасительной суши ему не хватит сил. И ничего не оставалось, как пробивать себе дорогу на берег, вперёд, где его ждали оскаленные пасти собак.
Раскрепощая тело, Загбой скинул с себя намокшую парку. Пробуя удар, несколько раз взмахнул топором над головой и сделал шаг навстречу. Он видел, как в глазах псов загорелись искорки злобы, как напряглись их худые тела, как вздыбилась на загривках шерсть. Понял, что его враги только и ждут момента, когда можно будет броситься на человека.
Но и в этот раз всемогущие духи были благосклонны к сохранению жизни Загбоя. Как только вода отпустила его из своих объятий, с противоположной стороны стойбища, откуда он приехал, вдруг послышался неожиданный шум. В глубине тайги глухо затопали быстрые шаги бегущего зверя.
Под натиском грузного тела затрещали сучки, в которое добавлялось шумное, учащённое дыхание. В то же мгновение из-за тёмных стволов лиственниц в мёртвое стойбище выбежал олень и, не задерживаясь, направляемый храбрым седоком, побежал к песчаной отмели. Загбой в недоумении смотрел на своё спасение. Радостный крик вырвался из глубины его души, когда на спине рогатого учага он увидел знакомый силуэт. Ченка!
Привлекая к себе внимание, он закричал, замахал руками и стал показывать на реку, на противоположный берег. Но его эмоции были лишними. Дочь знала что делать без подсказок отца. Она следила за ним с самого утра. Она ехала по его следам от берегов озера Сумнэ. Девочка видела, что произошло на мёртвом стойбище со стороны из тайги и понимала, что спасение отца только в воде.
В первые мгновения появлению бегущего оленя собаки были удивлены не меньше Загбоя. От внезапного шума они растерялись и, как всегда бывает с ними в подобных случаях, испуганно, предупреждающе залаяли. Некоторые из них, самые трусливые, в панике заметались по берегу, на какое-то время позабыв о человеке в воде. Но когда в источнике суматохи они увидели бегущего оленя, их поведение мгновенно изменилось.
Животное пробудило в них звериный инстинкт и напомнило о голоде в острой форме. Собаки приготовились к нападению. Они бросились навстречу Ченке, но, увидев, что добыча сама идёт к ним в зубы, остановились и стали ждать. Этого было достаточно, чтобы стремительно бегущий хор (верховой олень) с лихой наездницей на спине вклинился в стаю, разогнал её по сторонам и забежал в воду.
Возмущённые произошедшим псы с громким гонным лаем бросились в погоню. Услышав этот голос, к берегу от места трапезы убитого оленя отделилось ещё несколько собак. Им не досталось места у растерзанного животного. Они были голодны, как и остальные на берегу. Это существенно ухудшало положение людей.
Напасть псам на учага на берегу не удалось. Не замедляя бега, олень врезался в воду. Разъярённые собаки бросились за ним. Но здесь их уже поджидал Загбой. Он вернулся в реку назад, до пояса, и взмахнул топором. В этот раз собаки забыли про осторожность. Друг за другом они влетели в реку и, едва не хватая оленя за ноги, окунулись в объятия воды. Не доставая лапами дна, собаки плыли. Под удары острого жала.
Загбой владел оружием в совершенстве. Ему приходилось пользоваться топором ежедневно. Это единственное орудие труда, а теперь оружие, которое всегда находилось под рукой. Он готовил им дрова, рубил охотничьи тропы, строил ловушки, выкуривал из кедра соболей и однажды защитил себя от раненого медведя. Но рубить головы собакам ему ещё не приходилось. Однако выбора не было. Он защищал не только собственную жизнь. Но теперь и жизнь своей дочери.
Отражение нападения оказалось делом более лёгким и простым, чем он думал. Когда к нему приближалась плывущая собака, охотник просто опускал на её голову топор. Плывущая собака не могла увернуться от мгновенной смерти, тут же погибала. Быстрое течение относило собачий труп вниз. На её место подплывала другая, и опять взмах ловких рук.
Сколько раз Загбой поднимал и опускал топор на головы своих врагов, не помнит. Течение реки окрасилось кровью. Мёртвые тела собак, подхваченные течением, плыли вниз по реке, тонули, ударялись о дно, всплывали на поверхность и опять исчезали под водой. Кровавая расправа человека чем-то напоминала игру тайменей во время нереста, когда речные исполины, переваливаясь с боку на бок, продолжают жизнь. Вот только время для икромёта совершенно не соответствовало действительности, чистую воду окрасила кровь, а не икра, да вместо чешуйчатых боков на поверхности появлялась шерсть.
Когда была перебита большая часть собак, кто-то из псов, наконец-то вдруг поняв своё неизбежное поражение, повернул к берегу. За ним последовали другие, оставшиеся в живых. Смертельная атака закончилась поражением. Может быть, около десятка собак вернулись назад на берег. Поджав под себя мокрые хвосты, они трусливо затявкали на победителя.
Когда всё кончилось, Загбой вдруг почувствовал, как он замёрз и устал. Ещё какое-то время он смотрел на некогда верных друзей и помощников человека, превратившего их из волка в собаку, а теперь, так глупо и жестоко предавших своего бога. Загбой понимал, что виной предательству является только голод, что в какой-то мере оправдывало поведение взбунтовавшейся стаи.
Охотник знал, что все они, кто остался в живых, теперь обречены на смерть. Глубокий снег и холод надвигающейся зимы погубят их. От этой мысли, несмотря на произошедшее, сердце Загбоя наполнилось жалостью и состраданием к собакам, волею судьбы ставшим виновниками кровавой драмы на мёртвом стойбище. Но что он мог поделать, чтобы спасти их? Как можно было предотвратить гибель лаек племени Длиннохвостой Выдры, если они в настоящий момент в нём видели только добычу?
С глубокой скорбью Загбой покинул мёртвое стойбище. Он уплыл вместе с Ченкой. Преодолеть реку им помог олень. Он переплавил их на правый берег Харюзовой речки, спас от смерти, помог продлить жизнь рода Длиннохвостой Выдры. А этот трагический год, когда от чумы вымерло его племя, Загбой запомнил на всю жизнь, до конца своих дней.
Наступила осень. Выпал первый снег. Впереди долгая суровая зима. Надо промышлять пушного зверя, но для его добычи у охотника нет провианта. Да и к чему порох, дробь? Единственное ружьё, с которым он промышлял последние несколько лет, осталось там, на мёртвом стойбище.
Однако Загбой не жалел об этом. В его памяти были свежи воспоминания, как промышлять пушного зверя с луком и стрелами. Крепкие руки не разучились натягивать жильную тетиву. Острый глаз прекрасно видел, в какую точку должна полететь стрела. Прошлая жизнь – жизнь без русских – не прошла даром. В крови кочевника не умерло умение и мастерство, что передали ему его предки в суровом детстве.
Загбой благодарил судьбу за то, что надоумила его привязать двух своих собак на озере Сумнэ. Кто знает, остались бы они живы? А так опытные лайки, выращенные и воспитанные в тайге, принесут ему удачу и фарт. Жалко, что нет Чингара…
Используя каждый день, Загбой едва успел подготовиться к промыслу. Наскоро он срубил и насторожил самые примитивные, но продуктивные кулёмки, пасти, плашки. Огромную услугу в добыче аскыров[13] сыграл обмёт. С его помощью охотник добыл семь соболей. В черканы попалось пятнадцать горностаев и девять колонков. В плашках и кулёмках задавилось около сотни белок. Трудолюбивая Ченка выделала три сохатинные шкуры. Морозным днём зимнего лютеня охотник вытравил из берлоги и взял на пальму большого рыжебокого амикана.
Но за охотничьими успехами Загбоя настигло ещё одно невосполнимое горе. В метельном декабре при переходе через реку провалились под лёд и утонули три оленя. Для него это был ещё один удар судьбы.
Для эвенка олень – это всё! Еда, тепло, уют, благосостояние, передвижение, охота и, наконец – «лицо охотника». Чем больше у кочевника оленей – тем богаче семья. Теперь у Загбоя осталось только четыре оленя. В один миг лишился своего большого стада. Теперь он был беден. Из почитаемого, всеми уважаемого по всему Великому сибирскому плоскогорью охотника превратился в простого бродягу, вечного странника, скитальца, потерявшего свой род, богатство и надежду на светлое будущее. Теперь не всякий знатный князь при встрече подаст ему свою руку, пустит в чум и накормит жирным куском оленины. Он не сможет отдать Ченку за самого богатого жениха из племени Бегущего Оленя – Митчена. Никто не даст за дочь больше десяти оленей. Да и сам Загбой не сможет выкупить себе новую жену.
Однажды во время зимнего перехода в поисках лучших охотничьих угодий Загбой наткнулся на свежий след аргиша. Теряясь в догадках, но радуясь всем сердцем от доброй встречи, он погнал свой маленький караван за людьми и уже к вечеру догнал Тынчана.
Тынчан – троюродный брат Загбоя из племени Длиннохвостой Выдры. Не раз они вместе тропили след полосатого аскыра, не единожды вьючили мясо добытого сохатого, добывали с собаками разъярённого амикана. Тынчан на несколько лет младше Загбоя. Он всегда относился к нему с уважением, добротой и должным вниманием.
Во время эпидемии чумы на Харюзовой речке он, послушавшись мудрого совета Загбоя, вовремя покинул стойбище вместе с женой, сыном и дочерью. Только вот, в отличие от Загбоя, оказался намного хитрее и предусмотрительнее. Во время своего бегства Тынчан успел собрать и угнать с собой более сорока оленей из общего стада племени.
Загбой попросил Тынчана дать ему несколько оленей. Но тот, к невероятному удивлению, показал своё «настоящее лицо». Из некогда спокойного и покладистого человека превратился в жадного, напыщенного князька. Возомнив себя едва ли не старейшиной рода, он отказал Загбою. Свой запрет новый хозяин общих оленей мотивировал будущими проблемами. Наступала пора выбора невесты для сына, а за тори[14] будущий тесть просил двадцать оленей. Остальные олени Тынчану были нужны в его «трудной жизни».
Оскорблённый, униженный отказом брата, охотник ушёл от него ни с чем. Он спрашивал себя, почему Тынчан стал таким жадным и скупым? И почему-то тут же, сразу нашёл ответ на свой вопрос: богатство и достаток часто портят человека.
Единственное, что доброе и обнадёживающее сказал на прощание троюродный брат: из племени Длиннохвостой Выдры в живых осталось ещё несколько семей, в числе которых был родной брат Загбоя, Чилинчен, который тоже успел собрать четырнадцать оленей. Но где искать его след, Тынчан не знал.
В одиноком поиске охотник повёл своих оленей в сторону заката солнца. Ежедневно он покрывал большой путь, делал изматывающие переходы. За короткое время обошёл большую территорию Великого плоскогорья, но так и не мог отыскать следов своих родных. В своём дальнем аргише охотник встречал семьи из рода Проворной Кабарги, Огненной Лисицы, Когтистого Медведя и даже охотников из знаменитого, старого, но малочисленного, племени Кедра. Но эвенки не могли ему рассказать о тех, кого он искал. Никто не видел следов аргиша Чилинчена. Но Загбой не прекращал поиски родной крови.
Однажды на исходе зимы, в пору брачных игр огненной лисицы Загбой пересёк след семьи Бегущего Оленя. Вечером у костра он поведал Огню о своём горе, спросил о своих родных и наконец-то (!) услышал желанный ответ. Ему сказали, что Чилинчен повёл свой аргиш к устью Светлой реки, на покруту с русскими купцами. Ещё охотнику сказали, что у брата больше тридцати оленей.
Загбой был несказанно рад этой новости. Знал брата как мудрого, доброго и отзывчивого человека. И верил, что очень скоро произойдёт воссоединение семей, у него будет много оленей, и он будет водить по тайге большой аргиш. Но главное, о чём мечтал Загбой, – его единственная и любимая дочь сможет выйти замуж за достойного человека и продолжит род.
Отец видел, как за последний год она выросла и расцвела. Как-то раз утром, когда Ченка разводила костёр на улице, Загбой неожиданно для себя заметил, что из маленькой девочки дочка превратилась в юную красивую девушку. Как прекрасен был образ милого лица на фоне восходящего солнца! С каким жадным блеском наслаждения жизнью светились её чёрные глаза! Какой нежной улыбкой очарования, сравнимой с тёплым дуновением весны, озарялось милое лицо! А как видимо приподнялось на её груди расшитое бисером хольмэ! Стройным стал гибкий стан юной красавицы. Песнью капели звучит её нежный голос. От спокойного дыхания веет запахом созревших трав и вкусом тёплого молока важенки. Мягкость ладоней напоминает робкий трепет молодых листочков, наливающихся сладким соком берёзы. Он понял, что наступает ее время.
Охотник знает, почему это происходит и что за этим стоит. Просто к Ченке пришла переломная пора прощания с детством. Скоро, очень скоро наступит тот момент, когда она уйдёт от него в другой чум к мужу. Уйдёт от отца, будет жить своей семьёй, родит детей и уже никогда не вернётся под закопчённые своды его убогого чума. Потому что наступила пятнадцатая весна её жизни.
Ночное зарево
После нескольких дней тщательных поисков, к своей огромной радости, Загбой нашёл след брата, погнал по нему уставших оленей и стал быстро догонять аргиш.
С каждым днём сокращалось расстояние. Охотник видел свежие копанины оленей, чувствовал застойный запах дыма костров. Устанавливая на ночь чум, натягивал шкуры на шесты брата. Наконец-то в один из вечеров Загбой понял, что до встречи с родными остался всего лишь один однодневный переход, что не позднее следующей вечерней зари он и дочь будут сидеть в чуме Чилинчена, есть свежее мясо и наслаждаться теплом общего костра.
В ту ночь охотник спал плохо. Нервное перенапряжение не давало покоя. Счастливые мысли разогнали сон, перенесли сердце и мысли туда, где в эти минуты были его родные и близкие люди. Он крутился в своих спальниках, подкидывал в костёр очередное сухое полено, присаживался у костра, пил терпкий, настоявшийся до черноты чай, улыбался самой счастливой улыбкой сладко спящей Ченке и думал только о хорошем. Возбуждённое состояние организма требовало движения. Ноги звали в дорогу. Загбой был готов хоть сейчас, в эту минуту вскочить и бежать на лыжах вперёд, в черноту ночи по следу брата. Задумавшись, он вскакивал, суетился, искал одежду. И только лишь спокойное дыхание дочери останавливало его стремление.
За последние несколько дней в бесконечной погоне они сделали семь больших переходов. Тяжёлая физическая нагрузка, быстрое передвижение отрицательно сказались на состоянии Ченки. Движения дочери стали медленными. В глазах царило безразличие, отрешение. Девушка сильно устала. Ей был необходим отдых. Отец понимал это, и ночь полностью предоставлял в её распоряжение, давал отдыхать. Он сам следил за хозяйством, готовил еду, укладывал вещи на нарты и будил её только тогда, когда наступало время выхода в дорогу.
Учитывая состояние дочери, Загбой ждал рассвета. Часто выходил из чума на улицу, смотрел на мерцающие звёзды, на восток и с неудовлетворением думал, что Хоглен[15] в эту ночь просто смеётся над ним. Чистые, яркие звёзды как будто застыли на месте и не желали продвигаться на запад.
В один из таких очередных выходов на свежий воздух Загбой случайно посмотрел на юг. Там в широкой речной долине Светлой реки, далеко разгоняя мрак, светилась широкая алая полоса. С той возвышенности, где стоял чум, было хорошо видно пляшущее пламя беспощадного огня, высоко протягивающее свои горячие руки над сжавшимися макушками деревьев.
Загбой удивился. Никогда ещё в это время года, ранней весной, он не видел пожара. В тайге плотной массой лежит снег, поэтому быстрое перемещение огненного пала было практически невозможно. А одиноко стоящее дерево, будь то сухостойная лиственница или дуплистый кедр, неосторожно подожжённые кем-то из охотников при добыче аскыра, тоже не могли дать подобной картины. Даже горящий одинокий чум или изба русских не дали такой силы и мощи беспощадному огню. Горело нечто большее, может быть, поселение лючей (русских). Но что?
Охотнику оставалось только строить догадки. Единственное, в чём он не сомневался, пожар связан с человеком. Это насторожило его, привело к самому плохому предположению. Было ясно, что такой сильный, мощный огонь не был случайностью.
Возможно, это был призыв человека, попавшего в беду. А если это так, то он должен откликнуться, потому что в его груди билось сердце эвенка, жившего по неписаным законам тайги. А закон тайги обязывал всегда и везде помогать людям, попавшим в беду. И помогать сразу же, не откладывая.
Он разбудил Ченку, поймал оленей, собрал свой небогатый скарб и, не дожидаясь первых голосов ранних утренних птах, повёл караван навстречу искусственной заре.
Тайга для эвенка – дом родной. Как человек, всю жизнь живущий в каком-то помещении, прекрасно знает расположение комнат и без особого труда в полной темноте может найти кровать, стол, шкаф и прочие другие вещи, включая мелочи, так же и эвенк, при любых погодных условиях, в различное время суток легко пройдёт по тайге до намеченной цели. Этому способствуют природные, врожденные чувства ориентирования на местности. В сочетании с ежедневной практикой они дают поразительные результаты, которые можно сравнить с безошибочными перелётами диких птиц на юг или обратно, на север.
Загбой владел наукой свободного ориентирования в тайге в совершенстве. Он чувствовал необходимое ему направление инстинктивно. В однообразной серости ночи мог различать оттенки, которые позволяли ему передвигаться в сумерках уверенно, быстро и своевременно обходить возникшее препятствие. Подобно диким зверям, чувствующим тропу лапами и копытами, Загбой, дитя тайги, чувствовал дорогу интуитивно, заранее останавливался перед ямами, колодинами или провалами.
У охотника было хорошо развито обоняние. На расстоянии нескольких метров с закрытыми глазами он мог по запаху отличить лиственницу от кедра, пихту от ели и берёзу от ольхи. И в ту тёмную ночь это помогло в быстром передвижении по ночной тайге. К восходу солнца маленький аргиш стоял у очага пожарища.
То, что предстало перед глазами Загбоя и Ченки, действительно можно было назвать большим пожаром. Они стояли на краю пепелища временного русского поселения. На высоком берегу Светлой речки, догорая, дымились несколько деревянных строений. Из пяти бревенчатых срубов целой и невредимой осталась только одна баня, которая стояла на берегу реки. Два жилых зимовья и два продуктовых склада с товарами купцов сгорели до основания. В огне заживо сгорели восемь человек. В живых остался только приказчик Дмитрий. Своё случайное спасение объяснял как великое чудо.
Странным было его поведение, когда увидел неожиданное появление тунгусов. Как всегда бывает при встречах в тайге, первыми почувствовали, услышали и увидели людей собаки. Предупреждая своего хозяина, они с лаем бросились навстречу маленькому каравану. Увидев Загбоя и Ченку, Дмитрий схватил ружьё, спрятался за лиственницу и приготовился стрелять. И только лишь настойчивые крики эвенка предупредили кровавую развязку.
Загбой удивился встрече. Он привык видеть русских купцов радостными и гостеприимными, радушно, с широко распростёртыми объятиями встречавшими людей тайги с мягким золотом. Но в этот раз лицо Дмитрия говорило о другом. Он был рассеян, необычайно взволнован и даже напуган ранним визитом тунгусов. Как будто ожидая появления ещё каких-то людей, приказчик постоянно оглядывался на тайгу, боязливо смотрел по сторонам и ни на минуту не выпускал из рук своего ружья. Несмотря на трагедию, в его глазах не было скорби и печали по погибшим товарищам.
Его лицо казалось холодным и равнодушным, как будто в эту ночь погибли не люди, а некоторые вещи из домашнего, повседневного обихода. В то время когда Загбой вытаскивал из пепелища обгоревшие тела, Дмитрий с дрожью в руках перебирал торбаза и потки с пушниной, подсчитывал оставшийся товар.
Как человек тайги, любознательный следопыт и охотник Загбой долго и тщательно обследовал место трагедии. Так как он плохо знал русский язык, а Ченка не знала его вообще, ему стоило огромных усилий, чтобы с помощью мимики и жестов понять картину произошедшего.
Со слов Дмитрия, пожар начался глубокой ночью, когда все спали. Первой загорелась крайняя к тайге изба, в которой жил купец Ярослав с двумя сыновьями. От сильного ветра огонь перекинулся на вторую избу, а затем и на склады. Приказчик Дмитрий жил во второй избе с тремя помощниками-рабочими. Проводник, тунгус Шунильга, из племени Чёрной горы всегда находился в своём чуме. Но вчера у русских был праздник, Пасха. Все они перебрали огненной воды. Отчего произошёл пожар, Дмитрий не знал. Может, от керосиновой лампы или незатушённой самокрутки. В сонном состоянии, едва не задохнувшись в дыму, обгорев, Дмитрий всё же успел выбраться на улицу. Спасти своих товарищей не смог, потому что рухнули подгоревшие крыши.
Загбой был удивлён объяснением. Язык и руки Дмитрия говорили об одном, а следы от произошедшего подсказывали другое. Но несопоставимость фактов была налицо. Следы! На месте пожарища были следы ещё одного человека, тунгуса, который уехал на олене в то время, когда жаркое пламя пожирало строения. Кровь на снегу. Откуда она? Свежая, возможно, пролитая два или три часа назад. У Дмитрия, кроме незначительных ожогов, не было резаных или каких-то кровоточащих ран.
Ещё следопыт заметил, что он даже не пытался тушить огонь сам, не брал в руки лопату. Пожар тушил кто-то другой, возможно, тунгус. Почему? Он нарочно дал Дмитрию лопату, попросил его набрать снег в казан и видел, что тот копает горизонтально, всей плоскостью, под острым углом, вглубь, помогая ногой. А там, у пожарища, комки снега отбивались ребром, сбоку, как легче. Так мог делать только тот человек, кто долго промышлял в тайге с таяком и знал, как лучше брать снег.
В завершение своего расследования эвенк долго смотрел на обгоревшие трупы людей, на пепелище, на потки со спасённой пушниной, на торбаза с мукой, товаром, после чего с явной укоризной покачал головой: почему люча смог спасти товар, а люди сгорели?
А Дмитрий, не замечая этого, продолжал перебирать и считать мягкое золото. Пушнины было много! Далеко в стороне лежали аккуратно упакованные мешки с сороками соболей, торбаза с сотнями белок, десятки серебристых лис, чёрные шкуры выдр, рыжие стрелки связанных в десятки колонков, смолевые головёшки норок. В отдельных понягах лежали росомахи, песцы и рысьи шкуры.
Загбой и Ченка смотрели на всё это богатство с чувством восхищения и в то же время сожаления. Мысли отца и дочери были полны разочарования: сколько шкурок таёжных зверей перекочевало в свой последний путь в котомки купца…
Дмитрий не замечал настроения кочевников. Подсчитывая богатство, рассказывал Загбою, что он, а не Ярослав хозяин пушнины, это он торгует с тунгусами, а все остальные погибшие люди – просто его помощники. До большой паводковой воды Дмитрий хотел отправить Ярослава, его сыновей и проводника – каюра с пушниной на берега Великой реки. Там, на Енисее, стоит его купеческая илимка[16] с товаром. Но случилось страшное…
Следопыт выслушал Дмитрия спокойно: какая ему разница, кто хозяин товара и пушнины? Однако поразился, с каким спокойствием, хладнокровием и безразличием было произнесено слово «страшное». И подумал, что ему всё равно, что погибли люди. Главное – в сохранности потки с пушниной.
Загбой не стал говорить русскому о своих выводах. Он никогда не перечил людям, мудро рассуждая, что, правда, как быстрый ручей, пробивающий подтаявший снег, всегда найдёт себе дорогу. Простой, доверчивый по натуре охотник привык воспринимать выдаваемое за действительность. Если Дмитрий говорил так, как хотел, значит, так было надо (но не так, как это есть).
В свою очередь, желая продолжения общения с новым знакомым, едва объясняясь знаками и жестами, эвенк как мог поведал русскому о своём горе, постигшем его и его род на берегах Харюзовой реки. Он видел, с каким вниманием и сочувствием последний выслушал его скорбную речь. В то же время Загбой заметил, как покраснело лицо русского, каким живым, хитрым блеском загорелись глаза и как мгновенно переменилось его отношение.
Дмитрий преобразился. От некоторой надменности и высокомерия не осталось и следа. Забыв о пренебрежении к людям тайги, тунгусам, он вдруг стал услужливым, внимательным, предупредительным и даже ласковым (к Ченке). Загбой чувствовал фальшь, но отказаться от дальнейшего общения не мог, потому что этого требовал закон тайги: «Не отвергай того, кто желает тебе добра!»
А русский купец хотел оказать охотнику и его дочери помощь. И Загбой принял эту услугу. На предложение эвенка торговаться Дмитрий тут же согласился и скупил всю добытую пушнину по такой цене, что у того от радости едва не остановилось сердце. Не мешкая купец тут же выкладывал и отдавал охотнику всё то, что он просил.
В обмен на пушнину в руки Загбоя тут же перешли два шомпольных ружья, запасы провианта на два года, три топора, два ножа, несколько брусочков для заточки острых орудий, медные бляшки для оленьих уздечек, шило, гвозди и ещё очень много мелких металлических предметов, необходимых в тайге для нелёгкой кочевой жизни. Пустые потки заполнили продукты. Их было так много, что он просто растерялся. У Загбоя было только четыре оленя, а купленного товара было столько, что содержимое едва ли можно было увязать на десять учагов.
Ченка радовалась не меньше отца. Русский купец отрезал ей по три аршина красной, зелёной и голубой материи, дал пёстрое льняное платье, насыпал три меры разноцветного бисера, небольшое круглое зеркальце, несколько иголок, шёлковые нитки и удивительные режущие ткань ножницы.
Для счастливой девушки подобные покупки казались северным чудесным сиянием в ясный, солнечный летний день! Теперь она сошьёт себе красивое хольмэ, разукрасит его радужными капельками бисера и будет самой красивой, привлекательной невестой! Новой иголкой её проворные руки умело скрепят мягкие оленьи шкуры в тёплую меховую парку, прочные лосиновые штаны и длинные, на всю ногу, арамусы. Теперь отец не будет мёрзнуть на охоте, скрадывая по снегу сохатого. Благосостояние семьи улучшится во много раз, потому что русский купец щедро, без обмана провёл честную покруту.
А Дмитрий старался изо всех своих сил! Распологая к себе душевных, доверчивых людей тайги, он не скупился на подарки, очень быстро и легко добился своей цели. Захмелевший от спирта, Загбой с благодарной улыбкой на лице лез обниматься к Дмитрию и не переставал повторять одно-единственное слово: «Бое», что на языке народов Севера означает друг, товарищ, брат.
Не скрывая своих восторженных чувств, Ченка прыгала вокруг русского проворной кабарожкой и открыто, преданно смотрела ему в глаза. Она была счастлива вниманием купца, который в завершение торга вручил ей ещё один подарок, о котором девушка даже не смела мечтать. Медленно развязав небольшой мешочек, таинственно улыбнувшись Ченке, Дмитрий достал алые, цвета волчьей ягоды стеклянные бусы.
Ах, как быстро, крыльями порхнувшей куропатки затрепетало сердечко девушки при виде необыкновенного подарка! Яркими звёздочками Чолдона[17] заискрились её глаза! Брусничным соком, случайно пролитым из берестяного туеса, налилось смутившееся лицо, когда, поправляя бусы, крепкие ладони Дмитрия ненадолго прикрыли налитые бугорки девичьей гордости! Холод полярной ночи смешался с таёжным палом в тот момент, когда широко открытые, испуганные, цвета шкурки зимней норки глаза Ченки встретились с проницательным, холодным взглядом Дмитрия. Неведомая истома тихого весеннего вечера вскружила голову юной девушки. Не понимая, что с ней происходит, она не знала, что ей надо сейчас делать: либо оторвать руки русского от своей груди и убежать надолго далеко в тайгу, либо благодарно улыбнуться в ответ на улыбку большого лючи.
Загбой не мог не заметить это внимание. На какой-то миг безграничную радость отрезвил разум. Сердце вдруг заполнили сомнения: не кроется ли за такой щедростью Дмитрия какое-то коварство? Он уже сталкивался с хитростью русских купцов. Охотник догадывался, что они спаивают эвенков специально, для того чтобы потом обманным путём задёшево выменять пушнину и заставить их брать товар в долг.
Однако покрута с Дмитрием была честной. Следопыт видел это по тому, что русский купец в первую очередь обменял пушнину на товар и только лишь потом предложил обязательное угощение.
Четверть со спиртом сблизила Загбоя и Дмитрия ещё больше. После нескольких довольно внушительных доз огненной воды охотник запел добрую песню, прославляющую щедрого русского, который стал тунгусу другом. А Дмитрий, чувствуя момент, наконец-то заговорил о задуманном. Прежде всего, он спросил у Загбоя, как хорошо он знает тайгу. Плохо понимая вопрос, пьяный следопыт на какое-то мгновение лишился дара речи, но когда до него дошло, что у него спрашивают, закачал головой.
О, да! Он, Загбой, знал тайгу очень хорошо, как все чёрточки на своих ладонях. За свои неполные сорок лет он исходил аргишем Великое Сибирское плоскогорье вдоль и поперёк. Помнил все реки, озёра, хребты и белогорья так, как хищный соболь помнит все дуплистые кедры и лиственницы, в которых он когда-то провёл ночь. О своих познаниях охотник мог говорить очень долго, до тех пор, пока русский друг будет подливать ему в кружку спирт.
А Дмитрию только того и надо. Он не скупился на угощение, потому что знал, как добиться желаемого. Когда наконец пьяный следопыт полез целоваться к своему новому бое, высказал свою просьбу. Дмитрий попросил Загбоя провести его караван с пушниной по Великому плоскогорью далеко на юг, к истокам большого, длинного и норовистого Енисея. За такой дальний переход купец не поскупится расплатой. Он пообещал отдать эвенку двадцать оленей (!) и своё новое, заряжающееся с казны ружьё.
Загбой был пьян. Его захмелевшее сознание требовало продолжения дружбы. Он был готов сделать для своего нового друга всё что угодно. Протянуть руку помощи? Пожалуйста! Добыть пушнины? Пожалуйста! Провести караван по тайге? Пожалуйста!
Плохо понимая смысл просьбы, Загбой согласился. Он не задавал лишних вопросов, почему Дмитрий хочет протянуть свой след так далеко на юг. Ему незачем знать, зачем русский купец везёт свой товар далеко в тайгу, а не на берег Великой реки, где стоит его илимка, до которой всего лишь несколько дневных переходов. Следопыт не спрашивал, почему русский повезёт аргишем только покруту, а тела своих друзей оставляет здесь, хоронит на берегах Светлой речки. Он не думал о том, насколько трудным и далёким будет переход, который займёт очень много времени и сил. Эх, Загбой, зачем ты тянешь свой след в дальний, неведомый, незнакомый край?
Обо всём этом Загбой подумает потом, много позже, когда станет кое о чём догадываться. Он будет вспоминать этот день очень часто, длинными бессонными ночами сидя у костра. А сегодня все мысли о другом!
Разве можно человеку о чём-то думать, если в кружку наливается спирт, а обескураженное, размягчённое сознание желает искренней, ответной дружбы с понравившимся ему человеком? Казалось, что в тот вечер охотник мог провести караван без всякой оплаты, просто так, потому что для него Дмитрий был просто друг, бое, и этим всё сказано.
Устный договор тут же скрепили крепким рукопожатием, обоюдными объятиями, чувственными поцелуями и, конечно же, очередной – уже лишней для Загбоя – дозой огненной воды. Плохо контролируя свои действия, развалившись у горящего костра, счастливый тунгус пел свою песню, связывая монотонный мотив с окружавшим его миром. Он пел о дружбе с русским, которого считал купцом. О том, что Дмитрий очень хороший и добрый человек. О предстоящем переходе на юг, об опасностях и непредвиденных преградах, что будут подстерегать аргиш во время пути и о том, как он, Загбой, будет их преодолевать.
Ему казалось, что сегодня ему подпевает весь мир: весёлое пламя костра, вековые лиственницы, кедры, олени, собаки и даже весенние птахи, подавшие робкий голос в знак приветствия первых тёплых дней предстоящей любви. Иногда он прерывал свой голос из-за звонкого смеха дочери, был счастлив, что Дмитрий относится хорошо не только к нему, но и к Ченке. Загбой верил, что честь, совесть русского купца имеет границы, потому что дружба людей важнее.
Загбой не мог предвидеть, что готовит ему судьба в его дальнейшей жизни, как не мог заглянуть в будущее. Знать бы, что кроется за ласковыми словами русского купца, что стоят льстивые речи и почему Дмитрий не поскупился щедрой покрутой. Если бы мог охотник представить, что дурман огненной воды притупил его разум, слух, затуманил взгляд, поэтому он вовремя не расслышал в вечерних песнях костра и тайги не песни радости и счастья, а робкое предупреждение о коварстве. Он не слышал злобного, недовольного ворчания собак, резкого хорканья насторожившихся оленей, предсказывавших беду. Опьянённое алкоголем сознание не услышало призывных возгласов, обречённых слёз дочери, которая в эту ночь стала женщиной.
Цена девичьих кос
Седьмой день движется на юг аргиш. Караван из двадцати четырех оленей растянулся длинной, связанной уздечками цепью. Издали, с некоторого расстояния, он похож на большую серую змею, огибающую препятствия и преграды, встающие на ее пути. Вот голова змеи нырнула в кедровую колку, запетляла между лохматых стволов деревьев, не останавливаясь, выползла на заснеженную поляну, растянувшись длинным телом, упала в неглубокий овраг, медленно поползла в гору. Всё ближе к срезу гребня её необыкновенное, комковатое тело. Всё громче нарастающее шипение.
С каждым метром становятся различимы очертания серых звеньев цепи. И вот уже более отчётливо видно вытянутую, мохнатую гадюку, которая вдруг превращается в сороконожку. Шумное шипение скользящего тела разбивается в частую поступь оленьих ног. Резкое, отрывистое дыхание, редкое, монотонное понукание каюра… Мохнатые волосы сороконожки превращаются в небольшие, короткие рога. Три черные точки на серой массе – в людей. Звенья цепи – в двадцать четыре оленьих тела. Чем дальше движется караван, тем яснее приметы наступающей весны. С каждым днём светлее, теплее, чище воздух. Всё короче отрезки времени между вечерней и утренней зарёй.
По ночам слышится робкая незамерзающая капель. Где-то под толщей снега журчит весёлый ручеёк. На солнцепёках вырезались первые пятаки проталин. На них, как будто по чьему-то негласному приказу, вылезла молодая зелень травы. Уверенный подснежник, едва проклюнувшись из земли, протянул навстречу солнцу белые и фиолетовые лепестки.
В прозрачном, бесконечном небе с громкими, призывными криками навстречу людям полетели косяки уток, гусей и белоснежных, царственных лебедей. Чувствуя призывные вздохи матери-природы, уважительно уступая дорогу каравану, на север торопливо бегут пугливые сокжои. Заблаговременно скрываясь в чаще, за ними крадутся величественные сохатые. Перерезая тайгу в самых непредвиденных местах, «как по шнуру», в разных направлениях переходят «босоногие» медведи.
Свежей сыростью вздохнула освобождённая из-под снега земля. От скалистых белков потянуло холодом взбудораженных ледников. Пьянящий воздух наполнился трепетом набухших почек берёз. К нему добавился клейкий аромат оттаявшей ольхи. В весенний букет терпким дурманом вкрался привкус разлохматившегося кедра. Как-то неожиданно, за одну ночь позеленели чёрные лиственницы. Далеко внизу, на реке, глухо треснул лёд. Под тёплыми лучами ласкового солнца ухнул просевший снег. Ранним утром, задолго до восхода солнца, в призывной истоме любви затоковал краснобровый глухарь.
На правах проводника Загбой едет во главе каравана. Под ним крепкий, молодой, сильный учаг. Своего верхового оленя он привязал сзади, в повод, навьючил на него потки со спальниками и шкурами для чума. Груз лёгок и не так утомляет животное в дороге. Расчёт охотника прост, как меняющийся день. Его олень идёт легко и свободно, не напрягаясь, без потери лишних сил. Завтра он поедет на нем, а молодого учага, наоборот, поставит в повод. Таким образом, ежедневно меняя оленей, Загбой бережёт силы животных. И это оправданно. Отдохнувший олень идёт быстрее и проходит за день большее расстояние. Таким же образом поступают Дмитрий и Ченка.
Учитывая погодные условия и время года, опытный проводник ведёт аргиш по вершинам белогорий. Там, наверху, весна ещё только предъявляет свои права. В отличие от долин, где снег в дневное время расплывается кашей, в горах он плотный, спрессованный, как цемент. Это даёт преимущество в передвижении: олени идут легко, свободно, не проваливаясь в снег. Высота белогорий, чистые поляны, низкие хребты, в отличие от захламлённых речных займищ, крутых прилавков, вскрывшихся болот, зыбунов и топей, позволяют каравану двигаться быстрее.
У Загбоя отличное настроение! Он счастлив, что ведёт большой аргиш из двадцати четырёх оленей, которые по окончании перехода будут его. Семь учагов везут на своих спинах его продукты, оружие и провиант. Он благодарит судьбу за встречу с русским купцом, который подарил ему так много дорогих подарков и обеспечил беззаботное существование на долгое время.
Об этом он поёт в своей длинной монотонной песне. За плечами охотника новое переламывающееся ружьё, которое можно заряжать быстро, металлическими патронами. Новое оружие не знает промаха! Два дня назад он добыл с ним молодого, любопытного сокжоя. А за весь путь, что они прошли караваном от берегов Светлой речки, не слезая со спины учага, он подстрелил пять зайцев, десять куропаток и двух глухарей.
У Ченки теперь тоже есть ружьё. Новая, шомполная, малокалиберная винтовка, из которой она ещё не сделала ни одного выстрела. Но это не беда. Ченка отлично стреляет из лука, с двадцати шагов попадает в маленькую, рамером с ноготь, метку. А это значит, что свинцовой пулей дочь поразит добычу на гораздо большем расстоянии. Теперь Ченка будет промышлять белку одна, без отца, и добудет много пышнохвостых красавиц.
На поясе Загбоя в кожаных ножнах болтается острый охотничий нож. Его сталь прочна и крепка, как гранит. Изящная форма лезвия напоминает маховое перо лебедя. Костяная рукоять выточена из бивня мамонта. На правой стороне ручки вырезана сценка охоты человека на медведя. На левой – аскыр, скрадывающий токующего глухаря. Когда Дмитрий подарил Загбою этот нож, он обрадовался. Рассматривая настоящее произведение искусства, спросил о том, что за мастер делал этот нож. Дмитрий ответил, что человек живёт очень далеко, где-то в городе, и встреча с ним невозможна, потому что он умер.
Любуясь подарком, Загбой периодически откидывает полу своей дошки, долго смотрит на холодное оружие и, налюбовавшись, всякий раз поворачивается назад, даруя своему благодетелю очередную благодарную улыбку.
Дмитрий едет за каюром на третьем олене. Загбой долго выбирал для него самого крупного и сильного учага. Шутка ли, вес его тела в полтора раза больше его, да и ростом Бог не обидел. Длинные ноги Дмитрия свисают с оленьих боков сучковатыми корягами, едва не достают земли и постоянно цепляются за кочки, колодины и низкорослый стланик. На голове – аккуратная вязаная шапочка. На теле поверх белья – суконная куртка. На ногах – длинные меховые ноговицы. За плечами короткий винчестер.
Необычное ружьё вызывает у Загбоя постоянный нескрываемый интерес. На каждом привале он с восхищением рассматривает оружие, ласково трогает руками вертикальные стволы, прикидывает к плечу и громко цокает языком. Охотник знает, что в потках русского помимо ещё нескольких ружей есть ещё одно, точно такое же. Однако оно очень дорогое. Дмитрий заломил за него такую цену, что расплатиться за него он сможет пушниной только лишь после трёх лет удачной охоты. Тогда зачем ему этот винчестер? Загбою надо кормить семью, себя, выдавать Ченку замуж. И у него уже есть одно, а большего ему и не надо.
В глазах Дмитрия отражаются противоречивые чувства. Он постоянно оглядывается назад, на оленей, на которых увязан груз с его пушниной. Раздувшиеся потки радуют. От мысли, что в них сокрыты тридцать четыре тысячи соболей и семь тысяч белок, у него замирает сердце, кровь холодит затылок, а большие голубые глаза превращаются в угловатые глазки крадущейся росомахи.
Но вдруг тайное ликование сменяется сомнением. Дмитрий недоволен, что Загбой ведёт аргиш слишком медленно, не так обходит препятствия и вообще едет не так и не там, где бы хотел ехать он. Но сомнения скоро проходят. Он видит, что каюр ведёт караван исправно, а отклонения от заданного маршрута – просто не что иное, как заблаговременный обход преград. Это даёт повод для молчаливого восхищения опытным проводником.
Дмитрий понимает, что следопыт знает местность отлично, ведёт караван так, как этого хочет, а его волнения совершенно напрасны. Тогда его строгие, слегка надменные черты лица покрывает тонкая, хитроватая улыбка. Повернувшись назад, он смотрит на Ченку, что-то шепчет про себя и медленно качает головой.
Ченка едет в хвосте каравана. В ее обязанности входит постоянный досмотр за завьюченными оленями. Глаза полны печали и неумело скрываемого горя. Она молча смотрит на проплывающую мимо неё тайгу, рубцеватые, скалистые горы и не видит их. Мысли девушки где-то далеко, там, в далёком чуме, где слышится песня матери, где всемогущий Огонь дарит тепло и уют её телу, где разумная речь отца учит жизни её братьев. Она вспоминает ласковый ветер, что приносил с рождения знакомые запахи родной тайги. Она там, в далеком, счастливом, безмятежном детстве, где все просто, ясно и понятно.
Ченка! Трепетный цветок на заре мироздания! Свежий поток весеннего воздуха на заре! Прозрачная росинка в лучах восходящего солнца! Простая, доверчивая, наивная, детская душа! Знала ли она, что человек способен на хитрость в достижении своей цели? Видела ли в лице мнимого друга хищный оскал волка? Нет.
Дитя тайги. Верная дочь своего народа. Того народа, в чьём сознании нет места обману, лести и лжи, кто всегда, в любой момент готов прийти на помощь человеку, попавшему в беду, готов делиться последними крохами еды, кто не ведает чувства жажды наживы за счёт чужого горя. Как она могла увидеть и разглядеть в обыкновенном лице человека маску насильника, если в тот злосчастный день она видела русского человека первый раз в своей жизни?
Она плохо помнит, что с ней происходило. Туман алкоголя затмил трезвый разум, притупил чувство самозащиты. В тот вечер она пила огненную воду первый раз. Кто мог ей подсказать, что ей категорически противопоказан холодный пожар алкоголя? Отец был пьян и только радовался поведению дочери, задохнувшейся от обжигающего чувства горькой воды. А он, Дмитрий, специально подливал в её кружку небольшие, но частые дозы спиртного.
А потом всё было как в нереальном мире. Окружавший её лес плавал, опрокидывался, переворачивался. Ченке казалось, что она несётся с высокого белка на лыжах. Или плывёт на лодке по порожистой речке. Ей было весело как никогда. Она смеялась, плакала, пела песни, танцевала и требовала продолжения праздника. Вместе с ней смеялся Дмитрий и, уступая её настойчивым просьбам, подливал и подливал ей обжигающую жидкость. Девушка с трудом контролировала своё состояние. Да и зачем ей это было надо? В реальности был сумбур восторженных чувств.
Вот она учит русского купца своим народным танцам. Вот Дмитрий учит танцевать её. Нежно приобняв за талию, медленно водит по кругу, прижимает к своей груди. Затем вдруг горячо целует в губы. Она, не понимая этого, отвечает ему тем же. Зачем? Может быть, так надо, и это необходимо в отношениях русских людей? Потом был очередной провал в памяти. Она плохо понимала и чувствовала, что кто-то несёт её на руках. Ченке плохо, её тошнит.
Она с трудом поворачивается набок и видит, как через оголённое плечо пересыпается распущенная коса. Когда она успела расплести свои косы? И почему лежит голая? Вот кто-то склонился над ней, осторожно гладит её угловатые плечики. Она замирает, чувствуя, как на налившуюся грудь впервые ложится загрубевшая рука мужчины.
Кто это? Дмитрий склонился над ней и настойчиво наползает на неё сверху. Зачем? И вдруг всё поняла! Попыталась вырваться, забилась пойманной рыбкой в лодке рыбака, да где там! Дмитрий силён, как медведь! Сжал трепещущее тело крепкими руками до хруста девичьих косточек. Какое-то время ещё пытался найти губами её губы, но потом, поддавшись влечению инстинкта, приподнялся, стал смотреть остекленевшими глазами куда-то вниз.
Вздрогнула Ченка, взвизгнула, застонала. Судорожная боль заполонила прогнувшееся в дугу тело. Тонкие руки взметнулись к его волосам, но он прижал их к телу, припал грудью к её пухлым бугоркам. Скреплённая в крепкие мужские объятия, девушка замерла с перекошенным лицом. А потом, почувствовав себя подвластной чужой, разрывающей плоти, медленно закрыла глаза и тихо, по-детски заплакала.
Та страшная, сумбурная ночь принесла Ченке боль, стыд, обиду и страшное разочарование. В своих юных, детских мечтах она видела светлую любовь, которая придёт к ней неожиданно и утопит в своих ласковых объятиях. Чудесные сны – представления, снившиеся ей много раз, заставляли биться сердце порхнувшей куропаткой, заполоняли разум восторженным томлением.
Ченка ещё никогда никого не любила, но уже видела и представляла свою будущую любовь так, как говорили ей сны, как подсказывало сердце. И вот теперь все ожидания разрушены за одну ночь, проведённую в аду. Она стала избегать Дмитрия, как избегает нежелательных встреч с аскыром пышнохвостая белка. За все время семидневного перехода ни разу не подошла к нему, держалась как можно дальше, в стороне, а ночью пряталась за спину отца. И постоянно, заглушая боль плоти и души, тихо, скрывая слезы, плакала.
Ченка не рассказала Загбою о том, что с ней сделал Дмитрий. Не могла, потому что не знала, как ему поведать об этом. Она не знала слов, объясняющих произошедшее. Нет, она не боялась его. Просто её поруганную душу съедали черви стыда. Была бы мать, всё было бы проще. Женщина всегда поймёт женщину. Но мужчина в редких случаях может найти общий язык с дочерью. Тем более что этот случай был позорным и унизительным. Так думала Ченка. А Загбой ни о чём не подозревал.
А Дмитрий, как будто ничего не произошло, продолжал оказывать девушке знаки внимания. Тайно от Загбоя. Настойчиво, многозначительно улыбался, подмигивал, ухаживал на привалах и даже дарил ей первые весенние цветы. Но Ченка отвергала все попытки к восстановлению дружбы. А потом, тайно от всех, подсунула ему в карман те злосчастные бусы, которые, как она думала, стали причиной её необдуманной благосклонности к насильнику. Теперь она знала, кто такой Дмитрий. Но всё-таки, как ни пыталась отклонить и отвергнуть единение с русским, это случилось.
И произошло это на седьмой день пути каравана. Ближе к вечеру аргиш подошёл к высокой, скалистой гряде, неприступной стеной вставшей на пути людей и оленей. Слева – глубокое, непроходимое ущелье. Справа – высокий, остроконечный голец. Осмотревшись, Загбой приказал Ченке ставить чум, разводить костёр и готовить ужин. Дмитрий стал развьючивать оленей и укладывать груз. Следопыт повернул своего учага в гору, поехал искать проход в скалах.
Если бы Загбой видел, какими глазами дочь смотрела на уезжающего отца! Знать бы ему, что в то время творилось в девичьей душе! Видеть бы, как рвалось вслед за ним раненое сердце Ченки, остающейся наедине со своим насильником…
Для Ченки это были самые тяжёлые минуты за всё время после встречи с Дмитрием. Она понимала, что он, конечно же, не упустит момента, и без отца случится то, чего она боялась. Не испытывая судьбу, надеясь только на свои силы, Ченка тайно вытащила из своей потки небольшой охотничий нож и спрятала у себя на груди под хольмэ.
Нет, она не хотела убивать Дмитрия. Мысли девушки были простыми и безобидными, как порождение молодых листочков на дереве. Ченка хотела просто напугать его, защитить себя в случае нападения. Однако в первые минуты Дмитрий как будто и не думал о своих корыстных целях. Не обращая никакого внимания на девушку, он разгрузил оленей, привязал к их ногам чанхай[18] и пустил животных на волю. Затем собрал турсуки с продуктами, потки с пушниной, сложил их в кучу под лиственницу и накрыл оленьими шкурами.
Ченка развела костёр и поставила над огнём большой казан с водой. Теперь надо нарубить шесты для остова чума. Это мужская работа. Дмитрий взял из её рук топор, стал рубить подходящие деревья. Ченка растерялась, недоуменно посмотрела на него, но потом, как будто спохватившись, стала обрубать пальмой сучки и подносить шесты к месту будущего жилища.
Казалось, что все опасения девушки напрасны. Он молча махал топором и не смотрел в её сторону. Довольная его поведением, Ченка успокоилась и в какой-то момент посмотрела ему в лицо. Он улыбнулся ей в ответ, не отрываясь от работы, сказал какое-то ласковое слово. Но, как оказалось, это была всего лишь игра. Когда под ударом острого топора на снег упала последняя пихта, а увлечённая работой девушка стала обрубать мохнатый лапник, сзади на её хрупкие плечи легли крепкие мужские ладони.
Она замерла от неожиданности и страха. Сердце замедлило свой ритм. Разум взорвался вулканом. Затрепетавшая душа провалилась в бездну бушующего водопада. Мышцы сковала судорога, руки и ноги отказывались подчиняться. Как в небытие, девушка чувствовала, как он быстро повернул её к себе и прижал к своей груди. Видела его надменное, холодное лицо, хитрые, горящие глаза и растянутые в усмешке губы. Он привлёк её, настойчиво поцеловал в губы.
Она запомнила этот поцелуй надолго. Это был поцелуй страсти и нахальной вседозволенности. Как и в ту ночь, от Дмитрия веяло холодом и плохо скрываемой похотью. Единственное, что ему было необходимо, это её нежное, молодое тело.
Он подхватил Ченку на руки, всё так же криво усмехаясь, понёс в глубину тайги. Она попыталась вырваться, но все старания были бесполезны. Дмитрий прижал к себе ещё крепче и глубоко, неприятно засмеялся. Тогда она вспомнила, что в её правой руке сжата пальма.
Коротко взглянув на свое грозное оружие, она замахнулась рукой, хотела нанести Дмитрию отрезвляющий удар торцом секиры. Он заметил, своевременно предупредил её намерение. В последний момент отклонил голову в сторону. Но это всё равно не помогло избежать наказания: прочная, деревянная ручка сорвала ему за ухом кожу. И хотя удар был слабым, это заставило Дмитрия разжать руки и выпустить свою жертву. Ченка упала ему под ноги на снег, глядя снизу вверх молящими глазами. Будто куропатка в когтях филина, она ждала своей участи.
На какое-то мгновение Дмитрий растерялся. В удивлении, округлившимися глазами – что в некоторой степени предавало ему сходство с филином – он смотрел на девушку, осмысливая произошедшее. Приложил руку за ухо – кровь. Усмехнулся, скривил губы, в гневе прищурил глаза и вновь потянул к девушке свои руки.
Ченка попятилась назад, замахнулась пальмой для повторного удара. Но на этот раз к отражению нападения Дмитрий был готов. Едва секира описала половину своего направленного пути, он резко пнул ногой по руке девушки. Пальма вылетела из ладони Ченки и, изменив траекторию, отлетела далеко в сторону. Дмитрий торжествующе захохотал.
Девушка, не дожидаясь его последующих действий, с перепуганными, наполненными слезами глазами попятилась назад, вскочила на ноги и побежала в спасительную тайгу. Он как будто этого и ждал. В несколько прыжков догнал и едва не поймал её за косы. Увернувшись, девушка проворно скрылась за стволом лиственницы, и только этим спасла себя от рук насильника. Она поняла, что её спасение за стволами деревьев.
Но Дмитрий оказался более быстрым и ловким. Эти два качества очень быстро доказали его неоспоримое преимущество по сравнению с девушкой. Ченка поняла, что за одним деревом ей не спастись от цепких рук, стала перебегать от одного ствола к другому. Это ненадолго продлило ей свободу.
Быстрые перебежки двух людей со стороны могли показаться увлекательной игрой в кошки-мышки. Но, приглядевшись к лицам играющих, можно было увидеть боль и безнадежность в глазах девушки и азартную жажду, желание в глазах мужчины. И догадаться, что это далеко не догонялки, а нечто сравнимое с танцем смерти, в котором роль колонка исполнял Дмитрий, а роль мышки – Ченка.
Неизвестно, сколько времени могла продолжаться подобная игра, если бы за спиной девушки не осталось деревьев. Та самая скалистая гряда, что сегодня предстала перед караваном, теперь заслонила холодом камней путь к бегству растерявшейся Ченки. Все еще на что-то надеясь, пытаясь увернуться от рук русского за последним стволом разлапистого кедра, она со слезами на глазах смотрела на возвышающуюся стену.
Ухмыляющееся лицо Дмитрия выражало полное удовлетворение. В предчувствии скорого наслаждения возбуждённо загорелись глаза насильника. Движения стали медленными, уверенными. Он уже торжествовал победу.
Но поистине верна мысль, что стремление любой жертвы к спасению почти всегда побеждает. Мышь ищет самую узкую норку. Рябчик сливается с окружающим миром и затаивается в густых зарослях. Заяц делает смётку или даже прыгает в воду. Сохатый уходит в самое глубокое болото. Марал надеется на ноги. Кабарга затаивается на неприступном скалистом отстое. В сравнении с животными, человек не исключение. Благодаря своему в совершенстве развитому сознанию он более предприимчив, чем животное, и практически всегда находит порой невероятный выход из создавшегося положения.
И Ченка нашла этот путь. В самый последний момент, когда протянутая рука Дмитрия едва не поймала её взметнувшуюся косу, она круто развернулась, напрягая последние силы, бросилась к скале. С проворством, цепляясь за едва видимые трещины, полезла вверх.
Взорвавшийся Дмитрий бросился следом. Погоня возобновилась с новой силой. Только теперь мышка стала проворной, резвой кабаргой, а рыжий колонок превратился в хитрого, настойчивого лиса.
Метр за метром Ченка взбиралась вверх по скале. Быстроте её передвижения способствовали лёгкость, гибкость тела. Более грузный, неповоротливый Дмитрий заметно отстал. Однако желание добиться своего подгоняло его, он не допускал мысли о прекращении преследования. Трепещущее сознание жертвы лелеяло мысль о спасении. Кипящий разум насильника как никогда требовал наслаждения.
Ченка не знала, что будет наверху. Никогда здесь не была, взбиралась на скалу первый раз в жизни. Но верила в своё спасение, жила мыслью о том, что обретёт свободу. Каким горьким было её разочарование! Какой болью сжалось сердце девушки. Подобно белоснежному лебедю, у которого в небесах отрубили крылья, замерла мгновенно опустошённая душа. Все надежды были уничтожены в одно мгновение, когда она наконец-то достигла вершины скалы.
Двадцатиметровая высота природного изваяния ограничивалась крутыми, отвесными стенами. Между соседними скалами страшной пропастью зияла пустота, не дававшая никаких шансов на спасительный прыжок. Ченка оказалась на небольшой площадке. Единственный путь отступления, по которому она взобралась сюда, был отрезан Дмитрием.
Слёзы безысходности наполнили глаза девушки, попавшейся в непредвиденную ловушку. Сжавшись в комочек, она присела на краю обрыва и с очернённым сознанием стала ждать своей участи. В какой-то момент подумала о спасительном, смертельном прыжке вниз, на каменистый курум, но страх перед гибелью оказался сильнее её воли. Ченка вспомнила слова отца, который всегда говорил, что «смерть сильна, но жизнь сильнее!». Она была ещё молода, чтобы так неразумно расстаться с этим миром. В её сердце жила робкая надежда на то, что всё ещё может кончиться хорошо, что насильник откажется от своих намерений.
А Дмитрий уже близко. Всё громче слышалось шумное дыхание, отчётливее звук пальцев, царапающих каменные уступы, и тяжёлая поступь ног. Ещё мгновение – и на противоположной стороне площадки показалась взъерошенная голова, злые глаза, раскрасневшееся лицо.
Он вылез на площадку, увидел Ченку, край пропасти… Оценивая ситуацию, удовлетворённо посмотрел на безграничную ширь тайги, на обречённую жертву, небрежно, самодовольно рассмеялся и присел на корточки. С минуту, наклонив голову, смотрел на неё с хитрой улыбкой. Празднуя победу, хитрый лис наслаждался муками кабарги. Затем, восстановив дыхание, приподнял правую руку и медленно поманил к себе девушку пальцем. Ченка сжалась ещё сильнее, заплакала громче, но осталась сидеть на месте. Тогда он встал сам. На ходу снимая с себя курку, неторопливо подвинулся к ней. Его самоуверенная походка была осторожной, как у счастливого охотника, осматривающего пойманную в капкан добычу перед последним, решающим ударом таяком.
Но и сейчас Ченка не считала себя добычей. Это только казалось, что она была подавленной и обречённой, потому что в этот момент у неё вновь возник очередной робкий план спасения. Её глаза были полны слёз, но за этими слезами горела искорка решения, которое она хотела привести в исполнение. Каждый мускул тела девушки был напряжён до предела и только ждал момента, когда наступит миг для решающего прыжка.
Как только он оказался на расстоянии одного короткого шага, а протянутая рука едва не коснулась её головы, маленькая кабарожка сделала резкий выпад вперёд, делая вид, что хочет проскользнуть у лисовина под правым плечом. По всей вероятности, Дмитрий не ожидал подобных действий, потому что с некоторым опозданием попытался навалиться и придавить Ченку всем телом.
Этого было достаточно для того, чтобы стремительная кабарожка, точно предусмотрев свои и его действия, мгновенно отпрянула назад и пружиной сработавшего капкана сделала повторный, но теперь уже настоящий прыжок под левой рукой врага. Этот трюк удался ей даже более чем совершенно. За краткий миг она уже была на противоположной стороне площадки перед спасительным спуском вниз.
Ещё не понимая, что ей удалось вырваться на свободу, приостановилась, чтобы точно рассчитать трещины и уступы для бегства, как вдруг услышала за своей спиной резкий крик. Ченка замерла, круто развернулась на месте: Дмитрия на площадке не было.
Сразу поняла, что произошло. Сверкнувшей молнией в её голове метнулось воспоминание о том, что когда делала свой последний, решающий прыжок, её рука непроизвольно, но достаточно сильно толкнула русского. И если учесть то, что склонившийся Дмитрий потерял равновесие, то там, внизу, уже случилось самое плохое и непоправимое.
Ченка бросилась назад, к краю пропасти, увидела его. Невероятно как зацепившись за едва видимый выступ, он висел на вертикальной, отвесной стене, в нескольких метрах от края площадки. Правая нога в согнутом положении кончиком ступни поддерживала напрягшееся тело. Вторая, левая, выискивая опору, судорожно сжимаясь, болталась в воздухе. А там, далеко внизу, чёрные, холодные камни растёкшегося курумника в безмолвном молчании невидимым магнитом притягивали к себе обречённую жертву.
В округлившихся глазах Дмитрия застыл смертельный страх. Белоснежное, без единой кровиночки лицо отпечатывало оттиск ужаса последних мгновений его жизни. Из приоткрытого рта, с посиневших губ слетал едва слышный стон. Он смотрел в девичьи глаза с немой безысходностью, не в состоянии вымолвить хоть какого-то слова. Чувствуя смерть, он не просил прощения, не взывал мольбой о помощи и не грозил возмездием. Он просто обречённо молчал.
Какие-то мгновения они смотрели друг другу в глаза. Два человека. Мужчина и женщина. Девушка и насильник. Хищник и жертва. Два врага, чьи роли изменились за один миг. Теперь Дмитрий оказался в положении Ченки. Загнанная кабарожка превратилась в вольную, свободную птицу. Хитрый лис – в волка в капкане. Теперь он походил на существо, получившее то, что заслужил.
Но это был человек – человек, попавший в беду. А свободолюбивое, незлопамятное сердце девушки всегда приказывало помогать людям, с кем случилось несчастье. И пусть это был враг, минуту назад жаждущий её бесчестия, но это был тот, кто дышал с ней одним воздухом, был молод и хотел жить. Так твердил голос предков. Так говорило девичье сердце.
Беспрекословно повинуясь этому чувству, Ченка упала на край пропасти, протянула ему свою тонкую, хрупкую руку. В глазах Дмитрия вспыхнула надежда на спасение. Губы задрожали нервным трепетом, щёки покрылись легким румянцем брусничника, пальцы ладони в страждущем порыве медленно потянулись навстречу протянутой ладони.
Но слишком велико было расстояние, отделявшее жизнь от смерти. Как бы ни старалась Ченка дотянуться рукой до руки Дмитрия, оно все равно оставалось недосягаемым. Между пальцами оставалось не меньше полутора метров пустоты. Изо всех сил она пыталась как можно дальше вытянуться вниз, через край площадки, но это не привело к успеху.
Ченка вскочила на ноги, заметалась по площадке в поисках вспомогательного предмета, но на поверхности скалы, на камнях не росло ни единого деревца, не было ни одной палки или даже корявого сучка. Где-то там, внизу на стане, была верёвка, топор, росли деревья. Но, чтобы спуститься вниз, а потом вновь подняться наверх, требовалось время, драгоценное время, а его не было. Девушка видела, что судорожно сжимающиеся пальцы Дмитрия слабеют с каждой минутой, выдержат вес тела совсем недолго. А потом…
Она вновь упала на край площадки, опять протянула руку, но и эта попытка, увы, как и первая, конечно же, ничего не дала. Но… К невероятной радости, она вдруг увидела свои косы! Как две чёрные змеи, два связующих звена, две прочные веревки они выпали из-за её плеч навстречу руке Дмитрия.
Радостное восклицание сорвалось с её губ. Он тоже увидел косы, всё понял, подался вперед, вверх. В его угасающих глазах вновь засветились горящие искорки.
Но и это не помогло. Несмотря на все старания Ченки продвинуться как можно ниже, косы едва перекрывали её руки. А до руки Дмитрия оставалось ещё значительное расстояние.
Сознание девушки мгновенно озарила мысль. Она вскочила на ноги, выхватила из-под хольмэ нож и, не раздумывая, под корень отрезала правую косу. В её руке оказалась воронёная змея, которая могла спасти жизнь человеку.
Ченка бросила ему конец косы, но, к обоюдному разочарованию, ее не хватало для исполнения задуманного. Дмитрий едва касался кончиками пальцев за её конец. Тогда девушка ещё одним ловким движением отхватила вторую косу, быстро, прочно связала их в одну веревку, а с концов, для прочности захвата, накинула две небольшие петли под руки. В одну петлю просунула свою ладонь. Вторую бросила вниз, ему.
Теперь длины связанных кос хватало даже на то, чтобы для надёжности опоры Ченка могла отползти от края пропасти на некоторое расстояние. Но это не избавляло ее от смертельной опасности. Ладонь Ченки, так же как и рука Дмитрия, находилась в петле, они были связаны воедино. Одно неверное движение русского – и она полетит на курумник вслед за ним.
Напрягая последние силы, Ченка потянула тяжёлое тело вверх. Казалось, что эта помощь будет безуспешной, но по тому, как медленно – очень медленно – переползает переплетёная трёхжильная коса через край, понимала, что он выбирается наверх. Ченка не смотрела на него, не видела, что он делает, как, за какие уступы цепляется и на что опирается ногами. Но по тому, как и с каким напряжением звенит натянутая «верёвка», было понятно, что её помощь играет важную, главную роль в его спасении.
В какой-то момент коса резко дёрнулась и едва не увлекла Ченку за край уступа. Девушка села на площадку, упёрлась ногами в трещину в скале. Это помогло избежать трагедии. По всей вероятности, нога Дмитрия сорвалась с уступа и только своевременная поддержка спасительницы помогла ему сгруппироваться и вновь схватиться за трещину в камнях. Больше не испытывая судьбу, Ченка уже не вставала на ноги, тянула за косу сидя, уперевшись ногами в трещину.
Какими долгими, невероятно трудными были минуты напряжения! Девушке казалось что вот-вот – и на её ногах порвутся мышцы, лопнут жилы, оторвутся руки. Ей не хватало воздуха – она едва не задыхалась от перенапряжения. Из прикушенной губы тонкой струйкой текла алая кровь. Раскрасневшееся лицо пылало багряным закатом. Из широко открытых глаз капали прозрачные алмазы слёз.
Ченке казалось, что всё это продолжается долго, бесконечно. Может быть, он уже никогда не вылезет наверх. А Дмитрий как мог быстро, но в то же время тщательно пробовал все точки опоры. Лишь убедившись в их надёжности, хватался пальцами за выступ, ставил ногу и только тогда подтягивался выше.
Вот наконец-то он схватился побелевшими пальцами за край площадки. Возможно, для Ченки это мгновение было самым долгожданным за всю её короткую жизнь. Затем из пропасти показалась лохматая голова, плечи. Ещё несколько натужных усилий, и медленно, тяжело Дмитрий перевалился на площадку.
Уткнувшись лицом в камни, тяжело, прерывисто дышал. Она сидела рядом и судорожно трясущимися руками перебирала косу. Прошло немало времени, прежде чем он зашевелился, осторожно приподнялся на локтях и посмотрел ей в лицо. Ченка потупила глаза, отвернулась и, казалось, не удостаивала его своим вниманием. Так прошла минута.
Дмитрий встал, сел рядом, всё так же не отрывая взгляда, продолжал смотреть ей в лицо. Она собрала косу в кольцо, тяжело, шумно вздохнула, хотела встать. Он осторожно, нежно взял её за запястье, удержал на месте. Ченка вздрогнула, хотела вырваться, но, вдруг почувствовав резкую перемену в его поведении, безропотно подчинилась, осталась сидеть на месте. В сознании вновь вспыхнули яркие воспоминания той страшной ночи. Неужели опять?! Предчувствуя самое плохое, девушка обречено склонила голову на грудь и стала ждать.
Вопреки всем её самым плохим представлениям, он не набросился на неё диким зверем, а осторожно, мягко взял в свои ладони лицо девушки, повернул к себе, попытался привлечь её внимание к своим глазам. Она хотела высвободиться, смотрела куда-то в сторону, на безбрежный океан тайги или вниз, под скалу. Но Дмитрий был настойчив, старался добиться своего.
Она посмотрела на него, удивилась спокойствию, синеве его глаз. В них не было ничего, кроме благодарности. Он смотрел на неё искренне, откровенно. Всегда усмехающееся лицо было серьёзным, но не холодным. Дмитрий понимал, что обязан девушке жизнью, и теперь, после произошедшего, это в корне изменило его отношение к ней.
Она видела другого человека. Неизвестно как, куда и когда исчезли хамство, надменность, презрение. Вместо этого где-то там, в глубине его души, вспыхнули искорки неведомого чувства. Они разбудили в девичьей душе что-то новое, непонятное и заставили биться сердце с удвоенной силой.
А он, разбивая все девичьи предубеждения и недоверие, зажигая в её сознании горячий костёр, осторожно приблизил к себе смущённое лицо и поцеловал вздрогнувшие губы долгим, продолжительным поцелуем. После этого, как будто исполнив свой долг, выразив все свои эмоции по отношению к своей спасительнице, стал спускаться вниз.
Для девушки это было неожиданно. Она ещё долгое время не могла сдвинуться с места. В её душе царили хаос и смятение. Она не могла поверить, что поцелуй русского может произвести на неё такое впечатление. Разум застыл, сердце вспорхнуло ночным мотыльком и улетело в невидимую даль, раненая душа утонула в глубоком озере. Приложив ладонь к губам, как бы защищая от ветра след недавнего прикосновения, Ченка сидела и невидящими глазами смотрела куда-то в одну точку. Она ещё никогда в своей жизни не видела, не чувствовала вот такой невероятно приятной ласки постороннего мужчины. И вдруг поняла, что с ней что-то произошло.
Загбой в глубоком раздумье. Когда он увидел дочь без кос, очень удивился. Косы для девушки – это честь и гордость. Это красота, непорочность, неизменный путеводитель в мир семейной жизни. Лишиться кос – значит, лишиться чести. Без кос Ченка была некрасива, уродлива. Теперь на неё не посмотрит ни один юноша. Она не сможет, как все девушки, выйти замуж. Молва о девушке без волос очень быстро облетит все стойбища Великого плоскогорья. Теперь он, Загбой, вместе с дочерью потеряет уважение перед родом эвенков.
Его удивление переросло в родительский гнев. Даже не спросив Ченку о причинах, он первый раз в своей жизни бросился на дочь с кулаками. Однако Дмитрий преградил ему дорогу, заслонил грудью свою спасительницу. Ему пришлось какое-то время успокаивать взорвавшегося отца и уже потом объяснять произошедшее.
Русский постарался доступно рассказать о том, что случилось. Объяснил, как полез на скалу, сорвался в пропасть и Ченка ценой собственных кос спасла ему жизнь. Но не сказал самого главного. Он промолчал о причине, повлекшей за собой всю цепь непредвиденных событий. Тайно, украдкой посмотрев на девушку, он соврал следопыту, сказав, что видел на скале кабаргу и хотел добыть на ужин мясо.
Объяснение было более чем уважительной причиной. Загбой тут же остыл, с гордостью посмотрел на дочь. Но дальше поощрительного взгляда восхвалять поступок Ченки не стал. В племени Длиннохвостой Выдры не любили, да и не умели хвалить отличившихся. А своевременная помощь другому человеку эвенки воспринимали как естественный поступок.
Но опять же любопытный характер следопыта требовал обстоятельного осмотра места происшествия. После ужина охотник не поленился, поднялся на скалу и очень долго, кропотливо осматривал каждый сантиметр каменной площадки. Когда он спустился вниз, по его строгому, недоверчивому взгляду Дмитрий и Ченка сразу поняли, что Загбой не верит ни единому слову русского, и более того, что-то подозревает.
Читать бесплатно другие книги:
