Пластун Лиховид Владимир
– Разведал я, что… – он хотел сразу приступить к делу, но Резун перебил:
– Ты поешь, Ваня, поешь. Чай набегался по той фортеции поганской. Поешь, а затем и расскажешь, что надо. И не волнуйся так, спокоен будь.
Смага по-прежнему вяло грыз баранью ногу. Но сейчас юноша заметил, что маленькие острые глаза «Чёрного» постоянно шныряет на всех входящих в харчевню. На Ивана он даже не глянул. С удовольствием он, сжевав добрый кусок мяса, утёр ладонью рот. Иван тихо заговорил?
– На главном бастионе сорок больших пушек. По двадцать с каждой стороны. И четверо воинов дежурят на стенах. Ещё шесть пушек поменьше, на входной башне. Две пушки во дворе крепости, смотрят на главные ворота. У ворот пятеро стражников. Всего воинов в крепости где-то около тысячи. Сколь точно – не знаю. И ещё…
– Да ты ешь, хлопче. А то худой чего-то… того гляди штаны потеряешь. – Резун усмехнулся. – Больших пушек, точно сорок? Какого калибра?
Иван озадаченно уставился на него.
– Каковой величины их ядра, каков размер?! – зло прошипел Смага, зыркая безостановочно на посетителей харчевни.
– Ну… – Иван несколько растерянно глянул по сторонам, силясь найти что-то похожее на пушечные ядра. – Вот, как та дыня, чуть поменьше разве…
– Дыня… тоже мне лазутчик! Двенадцатифунтовые, а Данила? – «Чёрный» метнул быстрый взгляд на своего старшего напарника.
Тот утвердительно кивнул, задумчиво, поглаживая, длинные седые усы.
– А через сколь времени посты сменяются, разведал? И восточную стену бастиона не глядел? Есть ли там место удобное для восхождения?
– Не-е – Иван, сожалеюще, покачал головой, – Никак не мог разузнать сие, братья казаки! Не можно там просто так ходить и всё высматривать…
– Да мы разумеем, хлопче, разумеем. А кто это за толстый басурман, что в обнимку с тобой по бастиону лазил?
Удивлённо взглянув на Резуна, юноша пожал плечами:
– Это был сам Юсуф-паша. Я попросил показать мне пушки, он и показал. А что в обнимку… так разговаривали о разном, вот и всё…
– А о чём, ежели не тайна есть сия великая? – старый пластун, по-прежнему поглаживая усы, поднял глаза на Ивана.
– Ну, говорил о битвах, где рубился. О сыне, что где-то в Болгарии то же начальным воинским человеком служит. В веру предлагал мне перейти магометанскую.
– Ну, ты погляди, Данила! – «Чёрный» возбуждённо хлопнул ладонью по столу. – Что за паныч сей хлоп! Сам басурманский полковник ему друг, всё показывает и…
– Заткнись, Смага! По сторонам лучше гляди! И чего ты ему ответил по поводу веры?
– сказал, что боязно мне, что подумаю…
– Молодец! И в самом деле, казак ты и сын казака! – Резун улыбнулся и дружески тронул юношу за локоть:
– Ладно, теперь давай двигай к себе уже.
– Дядько Данила! Забыл! – подскочив, Иван стукнул себя кулаком по лбу. – Ещё новость! Значит, весной большое войско турок высадится в Кафе. Тысяч двести будет, триста пушек! И вместе с татарами пойдут в поход то ли на нас, то ли на Москву!
Оба казака замерев, уставились на парня. Потом Резун тихо спросил:
– А сие откель знаешь? Тоже паша разболтал?
Иван рассказал о почте из Стамбула и фирмане султана:
– Там много чего было написано, братья казаки. Требуют от Юсуфа-паши организовать в порту приём множества кораблей. Заготовить корм людям и коням, приготовить достаточные запасы пороха. Но главное – это то, что я сказал! – Иван развёл руками в стороны.
Резун и Смага молча глядели на него. Затем старый запорожец повернулся к товарищу?
– Говорил я тебе, Микола, что хлопец сей клад истинный! Грамотен, разумен! Это не саблей махать в сече… спасибо тебе, Иван! Весьма важное известие ты добыл. Сам на ведаешь, сколь важное! Ныне же о сём будет сообщено на Кош! А теперь иди, Ваня, время уже. Не заставляй ждать твоих хозяев поганских!
Иван поднялся с подушек, коротко поклонился пластунам и вышел из харчевни. Полуденное солнце высоко сияло в чистом небе. Жара стояла сильная и только прохладный морской ветер сбивал как-то окружающий зной. Далеко над мачтами кораблей в гавани, белями стаями кружились чайки.
Юноша постоял некоторое время на выходе, глядя на суетящихся кругом людей. Затем быстро зашагал в город. Два казака в харчевне забыв о блюде с бараниной, молча смотрели ему в след.
Глава 10
Иван возвращался с рынка домой в гнетущем настроении. Хотя и не было для этого особо явной причины. Уже четыре дня, как вернулся Али-Мустафа. Хозяйка наверняка ничего ему не рассказала, иначе юноша не представлял, почему он всё ещё ходит с головой на плечах. Но Гульнара-ханум по-прежнему была холодна со своим юным слугой. Больше беспокоил Матвей. Фактически слепой, сидел он тихо в своей коморке, стараясь не попадаться на глаза хозяину. Как помочь ему, парень не знал и мучился из-за этого.
Поддерживая тяжёлую корзину с покупками, Иван вышел из улочки перед домом, и застыл на месте: несколько стражников маячили у ворот! Несмотря на жару, холодный пот прошиб юношу. Страх липкими пальцами сжал сердце и ноги словно приросли к земле. Всё! Пропал! Сказала всё-таки… либо лазутчики казацкие схвачены турками и выдали его под пытками!
Следующей мыслью было швырнуть корзину на землю и бежать. Бежать в порт, пробраться втихаря на италийский корабль и затаиться где-то в глубинах его трюма! Глядишь, и добрался бы так до земель христианских.
Один из нукеров повернулся и взглянул на парня. Они встретились глазами. Неотводя взгляда от тёмного лица татарина, Иван нехотя шагнул по направлению к дому. Поздно уже! Да и негоже сыну казацкому так поздно удирать от басурман поганых…
Одновременно и утешая и злясь на самого себя, Иван с каменным лицом прошёл мимо стражников. Во дворе Али-Мустафа разговаривал о чём-то со старшим стражником. Худощавый пожилой нукер, положив ладонь на саблю, внимательно слушал судью, мелко кивая головой. Несколько в стороне толпились слуги, тихо переговаривались между собой. Гульнара-ханум стояла в тени чинары, обмахиваясь большим испанским веером.
– А-а, ты… вовремя явился. Поди сюда!
Иван с бухающим как молот сердцем приблизился к хозяину. Угрюмо-недовольное лицо судьи дрожало и плыло перед его глазами. Ощущая на себе взгляды всех людей во дворе юноша остановился перед Али-Мустафой с бледным, но спокойным лицом.
– Брось эту корзину Омару и приведи сюда Матвея! Быстро!
Иван, очумело вытаращился на хозяина.
– Чего ты на меня уставился, как верблюд на мечеть? Веди сюда своего слепого соплеменника! Не хочу, дабы наши доблестные стражи порядка и закона топтались в моём доме… – Али-Мустафа самоуверенно ухмыльнулся.
Старый нукер утвердительно кивнул.
Ничего не понимая, юноша молча поклонился. Подойдя к слугам, передал корзину повару и быстро вошел в дом. Матвей, сгорбившись, сидел в углу их комнаты.
– Дядько Матвей! Стражники в хате, за тобой пришли! Что случилось?!
– Пропал я, Ваня… – старик низко опустил седую голову. – Ханум заходила. Справлялась о здоровье и сказала, что велел хозяин отвезти меня в Карасубазар, на гору Ак-хая.
Иван помертвел. Он всего ожидал, но этого… Гора Ак-хая!
Сцепив зубы, он крепко прижал к себе Матвея. Давящая тишина стояла в комнате. Только надоедливо жужжали мухи под потолком и где-то далеко слышались визгливые крики татарских пастухов – табунщиков, гонящих коней на рынок…
– Всё сынок, пора мне. Не будем заставлять хозяев ждать нас. Давай помолимся за мою душу грешную… – Матвей, кряхтя, стал на колени.
Иван опустился на пол рядом. Тихо шептали они священные слова молитвы, осеняя себя крестным знамением.
– Идём, Вань. Готов уж я… вон и исподне всё чистое одел. Хоть человеком явлюсь перед ликом Господа.
Бережно поддерживая его, Иван повёл Матвея к выходу. Слёзы душили парня и тяжёлый ком сжал горло. Надо было что-то сказать, найти слова утешения – но юноша словно онемел от горя. Он сам, своими руками ввёл старого учителя, своего собрата-христианина на смерть! И ни чего не мог сделать, ничего…
Яркое полуденное солнце резало в глаза, когда вышли они во двор. Иван задержавшись, часто моргал глазами, привыкая к свету и пытаясь сдержать слёзы. Но всё плыло перед ним: люди, постройки, деревья – превращались в колеблющиеся цветные пятна.
Али-Мустафа сделал нетерпеливый жест рукой. Пересиливая себя, Иван медленно повёл Матвея через двор к воротам. Сбившиеся в кучку слуги провожали их пугливо-сочувствующими взглядами. Толстяк Омар поднял ладони к небу, тихо бормотал мусульманскую молитву. Старший стражник отворил створку ворот и помог Ивану вывести Матвея на улицу. Скучающие снаружи воины весело загалдели. Гурьбой, окружив старика, они потащили его вниз по улочке.
В воротах показалась длинная фигура судьи.
– Приготовь Тугая и собирайся, отправляешься с ханум! Она желает рассмотреть… – худое лицо Али-Мустафы скривила усмешка.
В конюшне Иван быстро оседлал Тугая – белого мула, любимца Гульнары. Подведя его к поилке, юноша запустил пальцы в жёсткую, светлую гриву животного. Так вот оно что! Значит, пришло время сбора всех негодных к работе рабов в городе. Но за содержание их в специальных сараях-тюрьмах хозяевам полагалось платить. Вот почему экономный Али-Мустафа позволил Матвею ещё пожить в доме… – Иван горько усмехнулся и повёл тугая на двор.
Покачивась в роскошном бухарском седле, жена судьи лениво разглядывала по сторонам. Служанка семенила у правого бока мула, держа над головой хозяйки большой зонтик. Иван шагал впереди, ведя Тугая под уздцы. Он уже скрутил себе шею, постоянно оглядываясь назад, на бредущих в клубах пыли соплеменников. Где-то среди них, поддерживаемый зрячими товарищами, шёл и Матвей…
Гора Ак-хая. Самое страшное место в Крыму для рабов-христиан! Сколько жутких историй и слухов ходило об этом проклятом месте среди невольников! И вот… везде и во все времена раб не считался человеком. Это был просто живой, говорящий и разумный «товар». И как любой товар, стоил денег. И как любая вещь, пришедшая в негодность, не приносящее больше прибыли, так и «живой товар» подлежал утилизации, уничтожению. Постаревших, больных или получивших увечья рабов, не могущих выполнять свои обязанности, татары собирали в бараках под охраной стражников. Когда набиралось таких бедолаг до сотни человек, их гнали в горы, к небольшому селению Карасубазар, что находилось недалеко от горы Ак-хая, что и сбрасывали живьём в глубокое ущелье несчастных людей…
Грязный, застроенный маленькими татарскими мазанками Карасубазар остался уже позади. Дорога круто пошла вверх, петляя между гор. Тугай подустал, и всё ленивее переставлял мохнатые белые ноги по каменистой поверхности. Ивану приходилось с силой тянуть его вперёд покрикивая, и ударяя ладонью по влажному от пота боку. Маленькая калмычка тоже чуть не падала с ног, старательно удерживая зонтик, защищая голову хозяйки от палящих солнечных лучей.
Гульнара-ханум, накрывшись лёгкой накидкой, молча горбилась в седле. Юноша иногда ловил на себе её взгляд, смущался и злился из-за того на себя, хозяйку и на весь мир.
Ещё несколько любопытствующих находились рядом с ними на дороге. Двое арабов в чёрных бурнусах, по виду – купцы. Толстый важный турок в огромной чалме – какой-то чиновник, прибывший недавно из Стамбула и три европейца – капитаны находящихся в порту Кафы кораблей. Турок и арабы ехали на небольших крепких татарских лошадях. Моряки шли пешком, опираясь на длинные палки-посохи, с любопытством всё разглядывая и оживлённо разговаривая между собой на непонятном языке. А за ними шли обречённые на смерть люди. Пешие татарские стражники остриями копий подгоняли несчастных, покрикивая на них и ругая жару. Мурза, начальник стражников, понукая поводьями пегую кобылу, щурился на солнце, постоянно потирая платком бритую голову.
Ещё часа два по горному серпантину и небо заслонила тёмная зловещая Ак-хая. Мрачные горные утёсы нависали сверху, грозя, в любой момент сорваться вниз и смести всё живое вместе с собой в пропасть. Стало уже не так жарко и даже зябко от прорывов свежего горного ветра. Облака скользили низко над головами, и можно было, казалось, схватить руками их рваные серые клочья…
Иван с опаской поглядывал вверх, на громоздящиеся над горной тропой скалы и усиленно тянул Тугая за поводья. Гульнара, отпив воды из украшенной серебром баклаги, устало вздохнула. Толпа невольников позади еле волочила ноги. Но вскоре Мурза, оживившись, стеганул лошадь нагайкой и скрылся за выступившим впереди утёсом. За ним дороги уже не было. Слева гора уходила вверх, теряясь где-то среди облаков, а справа, тропа упиралась в пропасть. Невообразимо глубокое ущелье рассекало здесь горы и дно его терялось далеко внизу в чёрной бездне. Крымские горы, нахлобучив на вершины серые шапки облаков, высились вокруг, словно жаждали полюбоваться предстоявшим зрелищем. Ветер, вылетая из ущелья, противно выл в скалах и трепал полы одежды людей.
Привязав Тугая к камню, Иван помог жене судьи сойти на землю. Служанка, всё ещё пытаясь удержать зонтик над головой хозяйки, с ужасом поглядывала на пропасть. Гульнара-ханум сердито приказала ей убрать зонтик и присматривать за мулом. Арабы и турок тоже послезав с коней, приткнулись к скале, что-то друг с другом обсуждая. Европейские моряки, придерживая широкие края своих шляп, внимательно разглядывали окружающий пейзаж.
Шатаясь, и поддерживая друг друга, показались из-за поворота невольники. Измождённые, измученные… Среди них Иван знал одного – дядька Андрея – гончара из-под Миргорода, гончаром же работавшего у Абдулы-Саида, богатого ремесленника в Кафе. Лопнула старая печь для обжига, и получил гончар тяжёлые ожоги левой руки, груди и ног. Лекари-табибы как-то выходили его, но работать по-прежнему здоровяк и балагур Андрей уже не мог. Сейчас он, сильно ковыляя больными ногами, поддерживал здоровой рукой Матвея.
У Ивана остро кольнуло сердце, когда разглядел он их среди других невольников. Люди, подгоняемые стражниками, выходили на небольшую площадку перед пропастью и устало опускались на землю. Придерживая поводья, мурза терпеливо ждал, когда подойдут отставшие. Зрители с любопытством рассматривали окрестности и обречённых людей.
Гульнара-ханум решительно направилась к краю обрыва. Иван последовал за ней. Став на самый краешек скалы, женщина, слегка наклонившись, взглянула вниз. Иван замер рядом, готовый в любое мгновение схватить хозяйку. Он головой отвечал за её безопасность и ежели с ней что случится…
Скала отвесно обрывалась вниз и там, в тёмной бездне, белели едва различимые человеческие кости. Много костей… у юноши противно задрожали колени и тошнота подкатила к горлу. Сжав челюсти, опустив голову, шептал он про себя слова молитвы. Ветер вихрем вылетал из ущелья, рвал одежду и, казалось, вот-вот грозил скинуть в пропасть застывшую на краю парочку. Гульнара побледнев, широко раскрытыми глазами глядела вниз – на белеющие кости, на горы кругом, на сидящих тесной группой, христианских рабов…
Приблизился обеспокоенный мурза:
– Простите меня, ханум! Но весьма опасно на краю, лучше вам отойти к утёсу.
– Благодарствую за заботу, Ахмед, но мне здесь удобно и я желаю всё видеть! – прикрыв низ лица чадрой, Гульнара-ханум холодно посмотрела на начальника стражников.
Тот приложил ладонь к сердцу и отъехал к невольникам. Окинул их пристальным взглядом и поднял правую руку вверх. Только и ожидавшие этого нукеры бросились к людям. Остриями копий и уколами сабель подняли с земли первый десяток человек и погнали их к краю обрыва. Вопли и стенания вмиг поднялись над утёсами. Несчастные люди плакали, молились, испускали проклятия…
Пинками, волокя за шиворот, стражники теснили людей к пропасти и первый человек, взмахнув руками, рухнул вниз. Тело его, переворачиваясь в воздухе, плавно скользило вдоль гладкой каменной стены. Пронзительный человеческий вопль резанул уши. За первым последовали остальные. Люди, кувыркаясь, падали в ущелье и оттуда, им на встречу, поднималась какая-то чёрная туча. Стервятники! Пернатые поедатели трупов уже давно кружились высоко в воздухе. Их собратья, дремавшие внизу, приветствовали теперь появление свежей пищи…
Справившись с первым десятком, стражники занялись следующим. Мурза, восседая на лошади, удовлетворённо наблюдал за их работой. Арабы и турок с восторгом глядели на терзаемые хищными птицами мёртвые тела. Моряки, побледнев, смотрели на происходящее с ужасом и крестились. Маленькая калмычка спрятала лицо в гриву Тугая. Её хрупкие плечи сотрясали рыдания. Гульнара-ханум жадно глядела на падающих людей и пировавших внизу стервятников. Маленькие красивые губы её приоткрылись, груди бурно вздымались, румянец играл на смуглых щеках турчанки.
Иван, посерев лицом, не отрывал глаз от Матвея. Тот спокойно сидел на земле, подняв голову к небу. Губы его шевелились, произнося молитву. Рядом с ним гончар Андрей, став на колени, часто осенял себя крестным знамением. Запыхавшиеся стражники подскочили к ним. Один схватил за шиворот Матвея. Другой – ткнул остриём копья в спину Андрея.
Иван с ужасом смотрел на них. Спёкшимися губами шептал юноша молитву, прося у Бога чуда. Ведь Матвей такой хороший и добрый человек! В своей жизни и мухи не обидел, жил честно и просто, как положено христианину. Так зачем он должен принять столь страшную смерть?! Пусть спустится сейчас с небес на облаке ангел и заберёт с собой праведника. Или пускай явится архангел Гавриил и огненным мечом сметёт с лика земного басурман проклятых! Иван молил и молил Господа ниспослать чудо – спасти Матвея…
Но чуда не произошло. Стражник подволок старика к краю обрыва и пинком сбросил его вниз. В последний раз мелькнуло перед глазами хлопца изрезанное морщинами лицо учителя. Переворачиваясь в воздухе, Матвей падал вниз, на ждущие его острые скалы. Забыв об опасности, о находившейся рядом женщине, Иван провожал взглядом падающее тело. Слёз уже не было. Только пульсировала кровь в висках, и красная пелена застилала глаза.
Дикий вопль вдруг перекрыл крики и стоны гибнувших людей. Гульнара-ханум дёрнувшись, потеряла на миг равновесие, и порыв ветра, отразившись от скал, толкнул её в пропасть. Иван среагировал в последний момент, поймав хозяйку за рукав платья, рванул её на себя и крепко обхватил руками.
Никто не заметил этой сцены, на площадке разыгрывалась новая неожиданная трагедия. Гончар Андрей, подталкиваемый стражником в спину, у самого края пропасти вдруг резко обернулся и отбил рукой копьё в сторону. Растерявшийся нукер очутился в железных объятиях гончара. Это его отчаянный крик спугнул жену судьи и привлёк внимание всех находившихся на площадке.
Мурза стеганул лошадь и выхватил саблю. Другие стражники, сбрасывавшие вниз последних христианских рабов, замешкались. Несколько нукеров, стоявших на страже, бросились вперёд, потрясая копьями. Но было поздно! Сжимая, как клешнёй, здоровой рукой верещавшего татарина, гончар неумолимо волок его к пропасти. Стражники не добежали нескольких шагов – Андрей вместе со своей жертвой ступил на край скалы и они в обнимку, как братья после долгой разлуки, рухнули на дно ущелья.
Мёртвая тишина воцарилась на мгновение на площадке. Мурза помрачнев, сжимал в руке саблю. Стражники, опустив оружие, с ужасом глядели на пропасть, поглотившую их товарища. Арабы и турок, потеряв свою вальяжность, испуганно поднимали ладони к небу, бормоча молитвы. Оставшиеся человек десять рабов сидели на земле, крестясь и плача.
Первым пришёл в себя начальник стражников. Вздыбив коня, он бросил его на молившихся людей. Сверкающий полумесяц сабли, как бритвой срезал голову одного из невольников. За ним и воины, завывая, кинулись на рабов. Крики и вопли убиваемых людей слились с визгом разъярённых татар. Кровавые потоки потекли между серо-бурыми валунами…
Иван смотрел на страшное зрелище, по-прежнему крепко прижимая к себе хозяйку. Гульнара тяжело дыша, не отрывала глаз от корчившихся в конвульсиях изрубаемых на куски людей. Иван чувствовал, как сердце её сильно бьётся под его пальцами. Не отдавая себе отчёта, инстиктивно, он передвинул правую ладонь выше, положив её на грудь женщины. Гульнара-ханум никак не отреагировала. Ободрённый, уже вполне сознательно, юноша опустил левую руку на живот хозяйки. Ощущая её округлую мягкость и упругость, он осторожно провёл пальцами по паху и бёдрам молодой женщины. Турчанка по-прежнему не сводила глаз с побоища на площадке.
Неистовая страсть накатила на парня, жар полыхнул между ног, дыхание сбилось. И мгновенно пришло отрезвление и стыд – что же ты делаешь, гад?! Твой друг и учитель погиб у тебя на глазах! Перед тобой поганые убивают твоих собратьев-христиан, а ты…
Иван стал сам себе противен. Покраснев от стыда и негодования, он решил отпустить женщину. Но руки отказывались повиноваться, словно прилипнув намертво к горячему телу хозяйки…
Стражники меж тем уже перебили всех невольников, оставшихся на площадке. Насупившийся, недовольный мурза протёр окровавленный клинок и вложил его в ножны. Нукеры волокли мертвецов к пропасти и сбрасывали вниз. Всеобщее напряжение спало. Пресыщенные видом смерти, зрители начали приходить в себя. Гульнара-ханум сделала нетерпеливое движение плечом. Иван медленно разомкнул руки, придерживая её всё же за край одежды. Приподнимая платье, жена судьи направилась к мулу, брезгливо переступая через струящиеся между камнями алые ручейки. Иван шёл за ней, поминутно оглядываясь на пропасть.
Площадка перед ущельем опустела. Капитаны венецианских кораблей молча шли к дороге, придерживая у лица большие платки – так пытаясь уберечься от тошнотворного запаха свежей крови, наполнявшего воздух. Турок и арабы, тихо переговариваясь, направились к лошадям. Стражники, галдя, чистили оружие и вытирали кровавые пятна на одежде.
Иван помог молчаливой Гульнаре-ханум подняться в седло Тугая и взял его под уздцы. У узкого поворота дороги юноша поднял голову вверх. Угрюмая Ак-хая всё так же недвижимо уходила в небо, окружённая пеленой серо-грязных облаков. Далеко над её вершиной кружили стервятники…
Иван вздохнул и повёл мула вниз по горной дороге.
Глава 11
С усилием, волоча тяжёлую корзину, Иван тащился за хозяйкой. С утра они обошли все главные базары Кафы и ноги у парня гудели от усталости. Гульнара-ханум отводила душу – судья снова уехал по делам в Бахчисарай и теперь вдоволь можно было налазиться по рынкам и накупить кучу всяких безделушек. Юноша хмурый поглядывал на старые глинобитные дувалы по сторонам улицы. После смерти Матвея прошла уже неделя, но боль утраты по-прежнему остро терзала сердце хлопца. Он всей душой ненавидел судью, этот грязный татарский город и вообще, всю эту проклятую басурманскую землю!
Случая увидеться с казаками тоже не представлялось и щербатый Василь не объявлялся. Как там с этим таинственным делом казацким? Ничего не известно…
Задумавшись, Иван не заметил, как добрались они до дома. Гульнара-ханум, ставшая, несколько благосклоннее к юноше, приказала отнести покупки в женскую половину. Иван вошёл в комнату хозяйки с замиранием сердца. Вмиг возникло перед глазами всё, недавно происшедшее – падающее на ковёр красивое жемчужное ожерелье, обнажённая грудь жены судьи, нежная сладость её тела… гоня от себя столь «грешные» мысли, Иван аккуратно поставил корзину перед низеньким полированным столиком и отошёл к дверям. На устало присевшую хозяйку он старался не смотреть, но сердце уже тяжело гнало кровь по венам…
Служанка бросилась вынимать покупки и разлаживать их на столике. Гульнара, лениво обмахиваясь веером, полулежала на мягких атласных подушках. Когда корзина опустела, она жестом отослала калмычку прочь и поманила парня пальцем:
– Подойди, Ива-анн. Это тебе, держи! Только прошу, если муж вдруг спросит, скажешь, что Ахмед-ага подарил. Понял?
Иван с трепетом взял в руки кривой индийский кинжал в лакированных, отделанных перламутром ножнах. Внимательно осмотрел его и обнажил лезвие. Серо-синяя сталь холодно полыхнула в комнате. Ветвистые, переплетающиеся узоры прекрасного булата змеились по острому, как бритва, клинку. Забыв обо всём на свете, Иван жадно разглядывал это великолепное оружие. Попробовал пальцем заточку лезвия, проверил, насколько удобно лежит в ладони резная из слоновой кости, рукоятка.
– Ну, ты доволен? – турчанка пристально смотрела на ношу своими большими чёрными глазами. – Ты ведь мужчина уже, Ива-анн. Будет теперь, чем меня защищать! Верно?
Иван низко поклонился, бормоча слова благодарности. Он был поражён подарком хозяйки. Кинжал стоил очень дорого – Гульнара-ханум отдала за него персидскому купцу полторы сотни золотых дирхемом. Большие деньги даже для жены кади! Иван полагал, что кинжал был куплен для самого Али-Мустафы или в подношение одному из ханских чиновников в Бахчисарае. А оказалось – вон оно что…
В своей коморке юноша ещё долго разглядывал своё чудесное оружие. И всё пытался понять, чего хозяйка расщедрилась на столь дорогой подарок? Могла ведь накупить вместо него себе кучу золотых украшений, например. Наверное, так захотела расплатиться за тот случай на горе Ак-хая. Ивану иногда казалось, что увлечённая видом кровавой бойни невольников, жена судьи даже не заметила, что была сама на волосок от гибели. Как и не заметила его объятий…
Вдохнув, Иван запихал кинжал за пазуху. Да. Вот теперь он хоть и раб, но уже почти человек, мужчина! Он имеет оружие, своё оружие! Молодец Гульнара-ханум!
По старым обычаям мужчина, носящий оружие, считался полноценным человеком – «мужем». Уменьшительная приставка «ик», как раз и означала низшее, подчинённое, зависимое положение человека. «Мужикам», как и рабам, оружие носить не полагалось. Они должны были работать и обслуживать «мужей». Казаки, как правило, в большинстве своём, выходцы из крестьянских, «мужицких» слоёв, потому и ценили истово своё положение «мужей» – людей свободных! И жизнь готовы были отдать за право держать саблю…
Но надо было браться за писанину. Уезжая, судья надавал Ивану кучу работы. Письменный стол загромождали свитки, черновые рукописи и до возвращения Али-Мустафы нужно было всё привести в порядок. Иван взял перо, сделал несколько строчек и раздражённо отшвырнул его в сторону. Кинжал давил под рёбра, беспокоил и не давал сосредоточиться.
И не терпелось проверить его на деле! Осторожно ступая по спящему в полуденный час думу, Иван вышел во двор. Удушающий зной стоял снаружи, никого не было видно. Осмотревшись, Иван подошёл шагов на пять к чинаре и вытащил кинжал. Полюбовался минутку на сверкающее лезвие и взял его пальцами за остриё. Ещё раз огляделся и коротким замахом метнул кинжал в чинару. С хрустом, кривой клинок глубоко вонзился в дерево. Обрадованный, юноша бегом кинулся к чинаре. Изящная костяная рукоять кинжала ещё мелко дрожала в воздухе.
Метание ножей было любимым занятием Ивана с детства. В лет шесть показал ему это отец – сам большой мастер по сему делу. И с тех пор для матери хлопца всегда была проблема с кухонной утварью. Все ножи в хате были с разбитыми, расщеплёнными рукоятками и обломанными кончиками. Мать ругалась и драла постоянно сына за уши, требуя прекратить «дьявольское» занятие, но всё без толку. Как только выдавалась свободная минутка, Иван хватал ножи и метал их во всё, что попадётся под руку. Дед Данила, заменивший хлопцу сгинувшего отца, одобрял увлечение внука и постоянно точил и ремонтировал все ножи в доме.
И здесь, выпросив у Омара старый кухонный нож, Иван наточил его и при случае, украдкой, упражнялся, кидая в чинару. Бедное дерево с одной стороны уже всё было истыкано и изрезано безжалостным железным клювом.
Но кинжал! Разве мог с ним сравниться какой-то грубый тесак, предназначенный для разделки баранины? Кинжал отлично лежал в ладони и, как молния, вонзился в дерево. Покидав его ещё несколько раз, Иван довольный и счастливый, вернулся в свою комнатку. Отведя душу, юноша смог, наконец, взяться и за работу.
Сгорбившись за столом, Иван переписывал тексты до полуночи. Чёрная южная ночь уже царила над городом, крупные звёзды заговорчески перемигивались друг с другом. Узкий и кривой, как турецкий ятаган, лунный серп ярко блистал на небе. А Иван, при тусклом свете масляной лампы всё писал и писал тексты. Наконец, потирая слезящиеся глаза, он устало откинулся на подушки. Спина ныла, глаза слипались, но Иван был собой доволен – основная работа сделана и сделана хорошо. На завтра осталось, в общем, ерунда. Будет больше времени налюбоваться кинжалом, отдохнуть…
Прислушиваясь к звонкой трескотне цикад за окном, Иван, зевая, стал готовиться ко сну. Снял халат, разложил подушки, и тут, тихонько постучали в дверь. Маленькая калмычка вынырнула из темени коридора.
– Тебе чего? – юноша недоумённо уставился на служанку.
– Ханум зовёт, тихо! – рабыня приложила пальчик к губам.
С Ивана мигом слетел сон. Хозяйка зовёт в такое время, в полночь?! Растерявшись, он попытался, было выведать у калмычки, что случилось, но та покачала головой и исчезла. Осторожно, стараясь не издать ни единого звука, Иван прокрался на женскую половину дома.
Глава 12
Витые серебряные светильники, слабо мерцая, едва освещали комнату хозяйки. Гульнара, в одних лёгких шароварах и накидке, чуть прикрывавшей грудь, лежала на подушках, задумчиво перебирая жемчужинки на ожерелье. Её голый живот светлым пятном выделялся в полумраке комнаты…
Иван молча поклонился и застыл у входа.
– Проходи, садись рядом… – проворкала турчанка, метнув на юношу быстрый взгляд.
Иван примостился возле неё. Тишина стояла в комнате, только потрескивали фитили в лампах и пели цикады за стеной. Пьянящий аромат духов исходил от женщины, кружа голову…
– Я нравлюсь тебе, Ива-анн?
Поражённый вопросом парень, сначала опешил. Потом тихо ответил:
– Вы же знаете, что нравитесь, ханум. Вы прекрасны, как пери, вас нельзя не любить.
Лёгкая улыбка тронула губы Гульнары-ханум. Помолчав, она полуобернулась спиной к юноше:
– Сними монисто, Ива-анн. Полагаю, на сей раз справишься…
Вспотевший, с гулко бухающим сердцем, парень всё же быстро расстегнул застёжку. Аккуратно сняв ожерелье с шеи хозяйки, положил его на стоявший рядом столик.
– Молодец! А слушай, Ива-анн… – турчанка, помедлив, смотрела на жёлтый колеблющийся язычок пламени светильника. – Тебе известно, что умрёшь страшной смертью, если Мустафа узнает, что ты был здесь, со мной. Не боишься?
Иван сначала хотел, было гордо ляпнуть что ничего не боится и вообще не ведает, что такое страх. Но, пересилил себя, ответил просто:
– Боюсь, ханум. Но что бы быть рядом с вами, что бы иметь возможность коснуться вас, я готов умереть!
Гульнара повернула лицо к нему. Её огромные глаза, в зрачках отражалось пламя светильников, заполонили, казалось, всю комнату.
– Хочешь коснуться меня? Так как касался на Ак-хая? Когда гибли твои соплеменники!
– Да, ханум! Так как тогда! И даже больше! – выпалил Иван и сам удивился своей наглости. Ну, уж теперь точно назад дороги нет! Будь, что будет…
Гульнара снова улыбнулась. Изящная фигура её чётко просматривалась сквозь тонкий шёлк одежды. И как не старался Иван сдерживать себя, глаза его всё время обращались на выступающую округлость бёдер, живот, груди молодой женщины.
– Можешь дотронуться до меня, Ива-анн!
Вздрогнув, юноша недоверчиво взглянул на хозяйку. Лёжа на подушках, Гульнара-ханум серьёзно смотрела на него. Иван неуверенно поднял руку и поднёс её к ногам женщины. На полпути ладонь его замерла в воздухе. Сейчас, ощущая на себе глаза хозяйки, он испытывал какую-то робость, сковывающую движения.
– Ну? На горе ты был более смелым, Ива-анн…
Парень решительно положил ладонь на колено жены судьи. Погладил его и повёл пальцами вниз по ноге, чувствуя тепло кожи женщины. Несколько осмелев, Иван начал гладить другую ногу, потом обе ноги вместе. Кровь гулко бурлила в висках, глаза застилал туман, но Иван всё гладил и гладил ноги турчанки…
Прикрыв глаза, Гульнара лежала неподвижно. Едва заметная улыбка играла на её красивых губах. Иван, осмелев уже окончательно, придвинулся к ней вплотную и повёл ладонь вверх по бедру. Полупрозрачный шёлк шаровар шелестел под его пальцами. Юноша погладил голый живот, провёл пальцем по пупку. Ещё раз поводил ладонью по бёдрам и положил её на пах.
Поскольку Гульнара-ханум всё также спокойно лежала на подушках, не показывая никаких эмоций. Иван запустил руку сильнее между ногами женщины. Жадные пальцы его нащупали небольшой бугорок. Потом вспомнил о грудях. Задрал рубашку хозяйки вверх и впился губами в нежную напряжённую плоть. Гульнара вдруг застонала и откинула голову в сторону.
Иван приподнялся. Тяжело дыша, посмотрел на женщину.
Разметавшись на подушках, Гульнара лежала перед ним во всей своей красе. Маленькие острые груди её бурно вздымались, живот подрагивал, ноги слегка раздвинуты…
Юноша вытер мокрый лоб дрожащей рукой. Нужно было действовать дальше – так как татары с пленницами, так как мурза с Настей! И было боязно – а вдруг не получится? В первый раз всё-таки…
Облизав пересохшие губы, Иван разделся. Потом непослушными пальцами стал развязывать завязки на шароварах женщины. Чуть приподнявшись, та помогла снять их с себя. Отбросив одежду в сторону, Иван жадно глядел на обнажённую хозяйку, не решаясь приступить к самому главному…
Гульнара-ханум, бурно дыша, подняла голову, глядя на юношу мутными глазами. Потом вдруг обхватила его обеими руками и крепко прижала к себе. Губы её нашли губы парня и они слились в жарком долгом поцелуе. И Иван сам не понимая как, вошёл в тело женщины…
Время для двоих людей в комнате остановилось. Звуки поцелуев и страстные стоны заглушили песнь цикад за стенами дома. Вспыхивая от страсти, как порох, юноша быстро угасал, низвергаясь во внутрь жены судьи. Потом лежал рядом с ней неподвижно, тяжело дыша и не зная, что делать дальше. Гульнара нежно обнимала его, жадно целуя влажными губами. И вновь обретя силы, Иван жарко бросился на турчанку…
Наконец уже под утро, обессиленные, мокрые от пота любовники замерли на подушках. Положив голову на плечо хозяйки, Иван слушал, как часто бьётся её сердце. Руки женщины крепко обнимали парня, прижимая к себе. Глухо ухнула за стеной какая-то ночная птица. На соседнем дворе звонко пропел петух, возвещая начало нового дня.
Длинный ресницы Гульнары дрогнули и пальцы её, ожив, нежно прошлись по ягодицам юноши, по спине и стали ворошить его спутанную шевелюру. Иван, несколько придя в себя и обретя возможность соображать, приподнялся. Гульнара смотрела на него, ласково улыбаясь.
– Ну как, Ива-анн? Тебе понравилось? Это ведь у тебя впервые? – жена кади провела пальчиком по груди юноши.
– Д-да, впервые, ханум… это было прекрасно! Но… наверное всё происходило слишком быстро? Ну, никак не мог я сдерживаться… – Иван несколько смущённо опустил голову, стараясь не смотреть на обнажённое тело хозяйки. Сейчас он почему-то стеснялся своей наготы и хотелось поскорее одеться.
– Ну, всё было очень хорошо, Ива-анн. Просто ты ещё очень молод и не опытен. Но мне было очень хорошо… – женщина прижалась к груди парня и стала целовать её. – Теперь ты мой любовник, Ива-анн! Понял? Ежели это раскроется, мы умрём вместе. С тебя живого сдерут кожу и бросят на растерзание собакам. А меня забросают камнями на площади. Тело потом зашьют в мешок и бросят в море…
Перебирая пальцами, длинные распущенные волосы хозяйки, Иван улыбнулся. Что теперь думать обо всех этих страстях! Чему быть, тому не миновать. Главное – он наконец-то познал Женщину! Познал, что это такое. И как это прекрасно!
Юноша нежно погладил плечи и спину прильнувшей к нему жене судьи. К своей хозяйке он сейчас испытывал гамму самых разных чувств одновременно – и любил её и ненавидел, и хотел её безумно… и пытался понять, что они за создания такие – женщины?
Вот хотя бы Гульнара-ханум: как в одном существе таком прекрасном с виду, может уживаться и жутко стервозный характер, и кровожадность, и незабвенная любовь, страсть, не знающая никаких преград, не боящаяся даже страшной смерти! Непонятно всё как-то это.
– Ладно, Ива-анн, тихо собирайся и иди к себе. А то рассвет скоро… – Гульнара устало зевнула. – И гляди, не попадись никому на глаза и не проболтайся! А то сам знаешь…
– А ваша служанка? Она ведь знает, наверное?
– Нури ничего никому не расскажет, не беспокойся, Ива-анн. А если и расскажет, то её всё равно казнят вместе со мной. Всё в воле Аллаха…
В своей комнате Иван долго не мог уснуть, ворочаясь с бока на бок, и прокручивая в памяти всё происшедшее … За маленьким окошком серел рассвет. Верхушки гор золотили уже первые лучи восходящего солнца. Звонко начали щебетать проснувшиеся птицы.
Над городом занимался новый день…
Глава 13
– Такое дело, Ваня. Ещё нужна твоя помощь! Значит… да проснись ты, хлопче! Чи о небесных кренделях задумался? – старый казак сердито повысил голос и ближе склонился к юноше.
А перед глазами Ивана стояла прелестная жена судьи. Она всё ещё стонала в такт его движениям и царапала ногтями его спину…
Вздрогнув, парень постарался разогнать любовные видения и внимательно уставился на Резуна. Они снова находились за столиком в чайхане, уже в другой, возле базара. Старший из запорожских лазутчиков был один. Ни «Чёрного» Смаги, ни щербатого Василия, сообщившего Ивану о встрече, нигде не было видно…
Вобщем, так! Мы не хотели тебя брать на это самое дело, но человек предполагает, а Господь располагает, как говорится… – Резун досадливо дёрнул себя за кончик уса. – низовые на чайках уже вышли из днепровских плавен. Завтра на рассвете будут возле Кафы. И как раз на кануне четверо моих братчиков-пластунов попали в засаду!
Иван слушал казака на этот раз сосредоточенно, выбросив из головы всё происходившее между ним и хозяйкой уже целую неделю.
– Не ведаю толком, что и как произошло. Похоже, выдал хлопцев старый грек-рыбак, где они жили… Среди ночи татары ворвались в хату! Одного из пластунов зарубили на месте, другой успел ударить себя кинжалом в сердце. Только третьему – Богдану-Литяге поганые набросили аркан на шею и взяли живьём. Смага посёк двоих и ушёл, но получил стрелу в плечо. Плохо… – Резун тяжело вздохнул – Богдан – хлопец крепкий, в пластунах не первый год. Но, и басурмане тоже мастера языки развязывать! Сейчас он в крепости, у твоего друга Юсуфа-паши. Наверняка пытают полным ходом…
У Ивана ухнуло сердце. Жизнь вновь явила ему своё звериное обличие! Вновь кровь, пытки, смерть! И ежели казак не выдержит, если он знает, что-то и про него самого…
– Мы полагали, тихо взять бастион и обезвредить пушки. Тогда город наш! Пока хан в Бахчисарае очухается и орду подымет, дело будет сделано. Но как теперь добраться на главный бастион? И ежели Богдан заговорит… – украдкой оглядевшись, Резун перекрестился. – Ежели Богдан не вынесет пыток, то всё пропало! Турки поднимут по тревоге все свои силы в Крыму и на Кавказе. Но главное – гарнизон фортеции будет на стороже и встретит чайки градом ядер! А ты сам видел сии пушки… – Резун замолчал и, склонив начавшую седеть голову, мрачно разглядывал свои крепкие закорузлые ладони.
Иван тоже молчал, не зная, что сказать, и как найти выход из положения.
– Вобщем, ни людей, ни времени у меня не осталось! – Резун остро глянул юноше в глаза.
– На тебя надежда, Иван! Ты, как свои пять пальцев, знаешь сию фортецию. Надо сегодня пробраться туда, в главный бастион! Снять дозорных на стенах и заклепать пушки. Ясно?
Иван кивнул, растерянно глядя на казака и хлопая глазами. Как забраться в крепость и что означает «заклепать» пушки ему было совершенно непонятно. Но старый сечевик наверняка уже всё прикинул…
– Найдёшь предлог и пойдёшь сегодня, ближе к вечеру, в крепость. Там затаишься где-то в укромном месте до темноты. В полночь проберёшься на бастион, туда к восточной стене, помнишь? Услышишь крик чайки и сбросишь вниз сию верёвку. – Резун сунул парню небольшой холщёвый мешок. – На одном её конце петля имеется, закрепишь верёвку на зубце стены. Всё понял? Сможешь сделать сие?
Иван, вытерев ладонью вспотевший лоб, напряжённо думал. Потом отрицательно мотнул головой…
– После обеда и до захода солнца всегда работаю с бумагами и хозяином. И никогда под вечер судья не даёт мне никаких поручений. Никак нельзя будет уйти, дядько Данила! И ежели Али-Мустафа обнаружит, что меня нет в кабинете, то непременно шум подымет, стражникам сообщит… – Иван пожал плечами.
– Так, разумею… а поздно ночью, к полуночи, когда все спать ложатся, уйти сможешь? Кади имеет привычку работать в библиотеке чуть не до рассвета. Но сидит тихо, по дому не шастает. Пожалуй, в полночь смогу. Да, смогу, дядько! Но как в крепость попасть? Стражники ночью не за что не откроют ворота, еже схватят, пожалуй…
Опустив голову, Резун задумчиво барабанил пальцами по столу.
– Сегодня что у нас? Четверг, верно? – казак некоторое время размышлял о чём-то. – Каждый четверг, в полночь с портовых складов в фортецию идёт обоз. Десятка два больших возов, доверха гружённых всякими воинскими припасами – порохом, ядрами и прочим оружием. Полагаю, турки уже готовятся к приёму своего великого войска. А ночью возят из-за людской толчей возле причалов, да и скрыться от глаз лазутчиков вражьих желают… обоз охранят татарские стражники, но это безделка! – Резун пренебрежительно усмехнулся. – Мы хотели вначале снять их, возчиков, и под личиной басурман проникнуть в фортецию. Но… Возы разгружаются во дворе крепости, у арсенала. Там, завсегда полно турок, а до главного бастиона черти-сколько по крепостным коридорам. Не один из моих пластунов не бывал в середине сего гнезда басурманского, да ещё ночью. Короче, сможешь втихаря, с телегами прошмыгнуть во двор фортеции. А оттуда – на бастион? Сие главное, там тебе карты в руки!
– Пожалуй, смогу, дядько Данила! Под возом.
– Как это, под возом? – казак озадаченно уставился на парня.
– Ну, дома, когда дядьки багатеи ехали на ярмарку, мы с хлопцами цеплялись к их возам. Разумеете, сии куркули ведь жадюги все, и никогда за так не подвезут. Да ещё и кнутом огреть норовят… Так вот, мы наловчились дабы ступни попусту не сбивать, забираться под их возы и так ехать до базара в Полтаве. Вцепишься руками и ногами за дышла – и ничего, терпимо. Всё одно легче, чем топать пешкодрала десяток вёрст! – Иван улыбнулся.
– Ну и молодцы, твои хлопцы! Прямо пластуны врождённые! – Старый казак покачал головой и тоже улыбнулся. – Полагаю, сие есть мысль здравая. Так и сделаешь, только одежду оденешь попроще, потемнее. И лицо, и руки обмажешь сажей. Уразумел?
Иван кивнул. Всё было понятно. Куда яснее…
– Когда сбросишь верёвку, я поднимусь на бастион и уберу дозорных воинов. И с тобой вместе, даст Господь, заклепаем орудия!
Замолчав, Резун смотрел некоторое время внимательно на юношу. Потом склонился ближе и дружески коснулся его ноги.
– Понимаю, хлопче, что весьма тяжко тебе решиться на дело сие. Но пойми – выхода другого у нас нет! С восточной стены на бастион должен был забраться Богдан – он у нас лазит по стенам, как белка по деревьям, поэтому и прозвали его Литяга… – пластун досадливо развёл руки в стороны. – нынче ночью самому придётся вспомнить молодость, а ведь староват я уже для сих дел славных… Ты главное, Вань, не попадись туркам в лапы и сбрось верёвку со стены! А всё другое я сам сделаю… договорились, сынку?
– Договорились, дядько Данила.
– Вот и добре! Ну, бывай… Да тебе же какое-нибудь оружие надо! Так, на всяк случай. На, держи, мой нож! – длинное узкое лезвие выскользнуло из левого рукава кожаного чекменя запорожского лазутчика.
– Благодарствую, дядько, но имею я кинжал индийский, доброй работы! – с некоторой гордостью произнёс Иван, выпрямившись.
– Кинжал индийский маеш? Ну добро, коли так… Ладно, да встречи заполночь. И да хранит тебя Господь! – Резун тяжело поднялся, хлопнул парня по плечу и вышел из харчевни.
Иван, вновь сгорбившись и понурив голову, ещё долго сидел за низеньким обшарпанным столиком.
Глава 14
Судья сосредоточенно копался в груде бумаг на столе. Иван стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая по сторонам.
Всё это кончалось! Вернее – уже почти кончилось. Всего несколько часов осталось до прихода ночи. И что будет дальше – один Господь ведает. Но его рабскому существованию наступает конец!
Иван смотрел на оббитые китайским шёлком стены библиотеки, на груду атласных подушек, разложенных вокруг письменного стола, на склонённую фигуру хозяина. Какое-то чувство, схожее с жалостью, шевельнулось в душе парня. Кади ничего не знает, что произойдёт рано утром! И никто не знает…
– Ты чего топчешься, словно тебя пятки прижигают? Вот, чтобы на завтра было сделано! – Али-Мустафа угрюмо глянул на Ивана и протянул толстый пергаментный свиток.
Юноша с поклоном взял рукопись, ещё мгновение поглядел на хозяина и вышел из кабинета. В своей комнатушке Иван долго сидел за столом, подперев голову руками.
Работать совершенно не хотелось, да и было, вовсе ни к чему – завтра его лицо уже не будет среди живых людей, либо уйдёт он с казаками на Запорожье. Но всё же… всё же два года проведено здесь, в этом доме. Очень многому научился, много узнал. Вот Матвей покойный, его учитель… Ежели бы не он, если бы чуть ли не силой заставлял его учить грамоту, то кто бы он был теперь? До сих пор чистил бы казаны да таскал дерьмо из выгребной ямы! И казакам был бы просто не нужен. Вот и судьи, что в жизни лучше…
Иван ещё долго сидел так, придаваясь философским размышлениям. Но всё же заложенное с рождения чувство ответственности и привычка выполнять порученное дело до конца взяли верх. Подточив перо, он принялся за работу. Незаметно бежало время. Иван быстро и аккуратно переписывал текст, украшая начло каждого абзаца красивой заглавной буквой. Старые песочные часы показывали начало двенадцатого, когда работа была закончена. Устало потянувшись, Иван сидел на подушках, отдыхая. Потом стал собираться.
Мешок с верёвкой лежал наготове в углу. Кинжал находился рядом под подушкой. В общем, это были все его вещи, не считая одежды. Да, ещё одно… Прислушавшись, не ходит ли кто-то по коридору, Иван открыл сундук, служивший для хранения одежды и всяких личных мелочей. Пошарив в середине, выудил оттуда небольшой увесистый мешочек из жёлтой замши. Деньги. Те золотые, что оставил ему Матвей. Покойнику они ни к чему, а ему сгодятся…
Ещё раз осмотревшись – не забыл ли чего, Иван стал одеваться. Подарок Гульнары-ханум – индийский кинжал занял своё достойное место за пазухой халата. В специально приобретённый на рынке широкий, пустотелый внутри кожаный пояс Иван спрятал динары Матвея. Вскинув на плечо мешок с верёвкой, юноша ещё раз оглядел свою скромную обитель. На столе аккуратной стопкой лежали переписанные начисто судейские бумаги Али-Мустафы. Иван усмехнулся, взглянув на них, перекрестился и вышел из комнаты.
В доме стояла тишина. Все спали, и только кади – Иван знал – всё корпел в кабинете над своими документами. Надо было идти – время поджимало, но Гульнара-ханум… Никому ничего нельзя было говорить, разумеется. Но на рассвете казаки ворвутся в Кафу! И оставить, подвергнуть опасности свою первую женщину, тоже было как-то не хорошо…
Иван колебался некоторое время, потом осторожно, на цыпочках прокрался на женскую половину. Чутко спавшая в прихожей маленькая калмычка подняла голову. Вход в покой хозяйки плотно закрывала тяжёлая бархатная портьера, и за ней всё было тихо. Страсть жаркой волной окатила парня, мучительно захотелось женщину…
Тряхнув головой и пытаясь взять себя в руки, Иван присел рядом со служанкой:
Читать бесплатно другие книги:
