На Черной реке Старостенко Геннадий
Да, потеплеет сильно. Лишь бы только снег не стаял раньше времени. Много ненужных проблем возникнет. Ага, как это, когда из двух слов одно повторяет другое? Кажется, тавтология. Хорошо, «ненужных» вычеркиваем… хотя проблемы все рано остаются…
В арьеганский офис ДЕЛЬТАНЕФТИ, куда вернулся Грек, тут же примчался на «ниве» усатый и матерый милицейский чин в бушлате. Местные присвоили ему забавную кличку – Усатый Нянь. Беспечно и запросто, словно у них здесь вертолеты как в Чечне или Ираке обстреливают, он расспросил Грека об обстоятельствах инцидента. Кивал.
– Да, летчики говорят, им там то ли шланг, то ли трос перебило. Еще бы немного – и…
– Значит, пуль как минимум две или три попало четко, – предположил Грек. – Так хорошо только охотник попадет.
– Две точно.
– Так что – найдете, кто стрелял?
– Да нашли бы – да тут уже и фээсбэшники стали соваться. Сначала из-за тех делов – ну, с гибелью оленеводов. А теперь вот вас обстреляли. Ждите еще расспросов.
– Ага, – согласился Грек.
Он знал, что по заказу тайного ведомства группа исследователей вот уже несколько месяцев ведет сбор данных по геофизическим и климатическим аномалиям арьеганского района. С ними была пара людей в штатском, обеспечивавшая секретность проводимых исследований. Один из них уже звонил в арьеганский офис, когда Грек гонял на Падинское.
Усатому Няню налили душистого чаю «с бегемотом» и он его шумно и вкусно схлебывал.
– Эти если во вкус войдут, могут и потрепать репутацию вашей ДЕЛЬТАНЕФТИ. Что ваша фирма со своих угодий аборигенов сживает. И со свету…
Это точно, думал Грек, кого другого… а «ведомство» Тихарев вряд ли купил бы. Эти сами сейчас пробуют часть отрасли под себя загрести.
– Твои коллеги, ха-ха. Контора глубокого бурения, – смеялся Нянь.
Тут он проболтался, что едет с одним работником прокуратуры к тому злосчастному чуму, где два дня назад случилась пьянка, унесшая несколько жизней.
– …Вчера там такая бригада была всяких там в мундирах и без… Аж из столицы самой Ненеции по зимнику прискакали. В общем шухер стоял – только держись. А что ты хошь – туземники. Трагедия малых народов. А мы их, выходит, спаиваем…
Высказывание получилось для заполярной тундры вполне связное – и даже чуть не по писаному вышло. Усатый Нянь удовлетворенно крякнул, пригладил рыжий ус и стал собираться в дорогу.
– Постой, а ведь это на траверзе бетонки… Тогда я с вами – не против? – предложил Грек. – Двоих из их бригады я хорошо знал, с их дядькой знаком.
Порешав дела в Арьегане, Грек в тот же день планировал отправиться по зимнику на Верхнеужорское месторождение. Но решил не гонять офисный джип понапрасну. Доедет с Нянем до оленеводов (как раз на полпути, в сорока верстах по зимнику и чуть в сторону, хотя можно и с другой стороны – по недостроенной бетонке), а там за ним вышлют машину с Верхнеужорского. А назавтра вернется на вахтовом «урале».
Усатый Нянь был в сомнении – брать или не брать, все– таки дела служебные. Да и среди чинов в погонах начиналось какое-то тайное бухтение на ДЕЛЬТАНЕФТЬ…
– Ладно, поехали, если есть интерес. Только предупреждаю: те, кто остался… они там злые, как собаки. Они хотели хоронить своих, а им не дали. Тела забрали в Нарьян-Мар на судмедэкспертизу.
Грек хорошо знал дядю погибших братьев – Степана Малицына. Был случай: пятнадцать лет назад, когда Валерия Харлампиди только учили обращаться с трубным ключом на дальней буровой, они вдруг оказались отсечены от провианта. Стояла непогода и распутица по весне. А Степан Малицын привез им чуть не целую оленью тушу (не спросив за нее ни спиртного, ни бензина). Об одном увестил: у вас здесь техники много, а снег уже сходит… не месите гусеницами тайгу…
Тайгой он называл лески из трех-(не более) метровых местных елок, приникших к речке, вилявшей меж холмами – чтобы исчезнуть в ледяных водах между Баренцевым и Карским морями. В этих лесах обитало немыслимое множество всякого зверья – но были и волки, и лоси. В реке же плыли рыбы – холодные, немые и загадочные. А человек веками ходил за стадами оленей – осенью поглубже в материк, а летом к ледовитому морю.
Но появлялся другой человек – homo faber, человек созидающий, покоритель, вооруженный железными руками и ногами, продолжением собственных. Крушил мерзлоту, вбивал в нее сваи, возводил буровые – целые заводы на колесах и гусеницах, ставил в тундре промысловые объекты и поселки.
Этот человек вырубал тайгу, забивал зверя, сливал в реку испражнения машин, – строил и строил, бурил и бурил… и наконец утомленный, слагал об этом стихи, воспевая в них себя и свою любовь к себе самому…
У Степана Малицына не было своих детей, но рано умерший брат оставил ему несколько пацанов и дочь. Зато у него была душа художника – и он воспитал их не просто оленеводами, а дал еще и ремесло: кому резать кость, кому писать картины…
Интересно было слушать его рассказы о жизни ненцев, тут уж пробуждалась и собственная кровь – на четверть ненецкая, на восьмую ли…
Последний раз Грек виделся с ним прошлой осенью, когда тот приезжал «на факторию», так он называл Арьеган.
В сущности малые аборигенные народы, – думал Грек, – это тонкая мембрана между природой как вещью в себе и природой, преодолевающей и отрицающей себя в человеке. У него всегда был какой-то «комплекс вины» перед людьми, подобными Степану Малицыну.
Он правильно сделал, что решил повидать Степана в это тяжелое для него время. Удастся чуть поддержать старика – и то хорошо, а то ведь сопьется или с ума сойдет от этой беды. На кого теперь оленье стадо в пять тысяч голов осталось? Кажется, в оленеводческой бригаде была еще пара-тройка пришлых рабочих, но все равно – все держалось на хозяевах. В колхозе был за старшего Архип, но тот хотел в этом году уходить с этих мест.
До становища ненцев гусеничный «газон» допрыгал за сорок минут. По хорошей дороге он мог лететь со скоростью восемьдесят километров, если не больше, к тому же он легок и неприхотлив, что особенно ценится в тундре.
Пуржило. Какое-то время они колотили траками лед зимника, построенного ДЕЛЬТАНЕФТЬЮ. Это была частная промысловая дорога изо льда и снега, стоившая компании больше пяти миллионов долларов. В копеечку обходилось и ее «содержание». (Тоже не обошлось без Отката…) Поэтому чужим гусеничным машинам гонять по ней запрещалось. Но сегодня был повод нарушить этот запрет – обстоятельства чрезвычайные.
Словно не чуя погоды и невеселых мыслей везомых, «газон» радостно скакал по полям и оврагам, потом летел прямо по реке, пыля свеженаметенным снегом. Бойко взлетел на косогорчик в излучине Толвы и встал между двумя ненецкими чумами – малым и большим.
Никто не вышел встретить гостей – ни хозяева, ни дети, только собака по кличке Жок. Пугающее ощущение пустоты и безлюдья – но нет, над малым чумом курился дымок.
Усатый Нянь откинул полог. Первым вошел молодой работник прокуратуры. Один другому вдогонку бросили в темноту:
– Есть кто? Есть тут кто живой?
Второй вопрос показался Греку кощунственным. Темнота не была абсолютной. В жилище, где положено быть мужской части, горела лампа. Под ней сидел человек и курил трубку. Грек едва признал в нем Степана. На нем была старая малица, хорошо памятная по заплате на рукаве. Все лицо изрыто морщинами, два белых уса свисали, как клыки у старого моржа. В глазах тускло и бессмысленно дрожал огонь лампы.
Прокуратор почему-то решил, что перед ним глухой, и громогласно возвестил:
– Здравствуйте, Малицын. Мы специально к вам. Задать еще несколько вопросов. А еще сказать – что тела, которые забирали на Арьеган, чтобы было вскрытие… в общем их отправят в Нарьян-Мар. Для судмедэкспертизы. Это решение правительства Ненецкого округа.
Старик чуть покосился на вошедшего, потом отвел взгляд в сторону. Грека, как тому показалось, он и не заметил.
– Вот и ты пришел, Валерий, – вдруг прохрипел старик. – Садись.
Грек сел на оленьи шкуры рядом со Степаном. Вспомнилось, что где-то на северах так говорят вместо приветствия – вот ты и пришел… На милиционера и прокурорского работника не оглянулся. Сесть им предложено не было. Степан заговорил пересохшими прямыми губами:
– Хотел родственников звать. Поминки делать. Правильно, что не позвал. Пока не схоронили – нельзя.
– А где племянница? Ты один? – спросил Грек.
– …а звать все равно надо… стадо продавать… кому теперь за стадом ходить… Зачем в Нарьян-Мар возить? Глупо.
– Как это глупо… Надо все выяснить. – Вступился за честь власти работник прокуратуры. Подвигал сердитыми бровками.
– А глупо, – повторил Степан, выпыхивая клуб дыма. – Ваши забрали ту пластиковую бутылку, из которой они пили.
– Кто им ее дал? – у Грека вырвался невольный вопрос.
Работник прокуратуры придвинулся к лампе:
– Ну вот что – вопросы здесь пока задаем мы. А этот мы уже задавали ему.
– А где твоя племянница, Степан? Сестра-то ихняя, Дарья? – спросил Нянь. Он уже сидел на корточках, словно зэк – или кто иной, справляющий в поле нужду. Грека всегда раздражало, когда люди садились так.
Степан не слышал вопроса. Его взгляд несколько оживился, и он перевел его на Грека.
– А помнишь, Валерий, ты приезжал раньше – и мы с тобой толковали о жизни. О философии толковали, о жизни…
– О какой еще философии? – негодовал прокуратор, без приглашения включившийся в разговор. Это слово показалось ему невероятным в ненецком чуме.
– А я тебе еще сказки ненецкие рассказывал. А ты говорил – надо записать и напечатать большим тиражом…
Тут в чум вошел водитель нивы-вездехода, которого прислали за Харлампиди с Верхнеужорского.
– Погоди. – Степан остановил встающего с оленьих шкур Грека. – За племянницу боюсь. Злая стала. Целый день выла. Потом ушла. Не знаю – что в голове. Пропадет. Если встретишь… Ты ей нравился – красивый. Так и говорила. Она фотографию берегла – как ты оленя смешно ловишь.
– Хорошо. Если встречу.
– А когда хоронить – приезжай на поминки.
– Может, тебе, Степан, в Нарьян-Мар – в профилакторий на пару недель? Подлечился бы? – предложил Грек, покидая чум.
– Не переживай. Я пока не похороню их – сам помирать не буду. А тут весна. А весной помирать не хочу.
7. Майорка
Клим Ксенофонтов оказался на Балеарских островах через полгода после автоматной очереди, что унесла жизнь дочери. Метили тогда в него, а попали… Сначала он пытался спрятаться от этой смерти и самого себя в пермской глуши – и уже собрался закрывать дела, чтобы забиться еще дальше… Но процесс этот требовал его присутствия в Москве, затем посещения офшоров – и так он впервые оказался на Майорке, большом красивом острове в Средиземном море.
Этот остров и был теперь ему домом. Не дикий тропический рай на краю света, – рядом Европа, а нужно: сел в самолет – и ты в Москве. С женой его давно уже ничто не связывало – и меньше всего угрызения совести. По контракту, добровольно им подписанному, он должен был выплачивать ей ежемесячно тысячу двести долларов, а сверх этого содержания она и не пыталась ничего отсудить.
Из фондового воротилы он обратился в обыкновенного рантье – портфельного инвестора – строго в нефтяные компании, преимущественно в те, что оперировали на самых крупных нефтяных полях России – на сибирских. За ним, впрочем, оставалась небольшая доля в компании, которую он сам когда-то и создавал, – в ДЕЛЬТАНЕФТИ.
Он бы давно ее продал, но не давало чувство древнего родства, что сопрягало землю и тектонику Перми и Коми. Отсюда – с Балеарских островов – все же иногда манило в дикую северную глушь. После его ухода из фондового бизнеса компания здорово потеряла в активах. У нее оттяпали лицензии на разработку двух больших месторождений. Как на слабого щенка – на нее сразу кинулись и КОМИНЕФТЬ, и еще целая свора челюстей поменьше. Если б не это – добывать бы ей миллионов семь тонн нефти в год, а то и больше.
Щенок, которым решили было закусить «белые клыки», все же уцелел. Спрятался в непролазную для крупных собак защелину – и оттуда не скулил, а рычал на них, пока те не отстали. А когда в него в результате непостижимой реинкарнации вселилась душа Нила Тихарева, отъелся, взматерел, обрел клыки, бойцовский дух и готовность к экспансии.
В последний год компания добыла два миллиона восемьсот тысяч тонн нефти и небольшой объем конденсата. А могла бы добывать и продавать вдвое больше. Кто не захотел бы при таких ценах на сырье…
ДЕЛЬТАНЕФТИ – в лице ее акционеров – не терпелось поскорее рассчитаться по кредитам с западным консорциумом банков, во главе которого стоял ЕБРР (Европейский банк реконструкции и развития), чтобы избавиться от своей зависимости в семьсот миллионов долларов.
Клим знал, что компания даже прилагала усилия к досрочному погашению основной части долга. В общем корпорацию одолевало какое-то сложное женское чувство – и сладостно от беременности, и хочется все же родить. Климу с некоторых пор нравилось мыслить в категориях биологических и чувственных о вещах строго рациональных – вообще о бизнесе. В конце концов чувства же, интенции и лежат в основе всех рациональных интересов. Теория первотолчка. Это только вначале инстинкт, а чем дальше – тем оно все больше чувство.
Вот и целые корпорации ему могли в сознании являться подобием одушевленных образов. То в виде огромных плотоядных монстров из мезозоя, то в виде исполинской женщины – как в древних мифах первобытных народов.
Так и было, Клим Ксенофонтов стал ленивым мечтателем, созерцателем – а в чем-то и провидцем после смерти дочери. Но при этом не утратил и деловой хватки. К тому же в эти годы он вдруг взялся за книги – чего бы с ним, наверное, и не случилось вовсе, не вспоминай он по ночам то страшное утро в Москве.
Жизнь вдруг стала ему являться не изнутри, не в виде запутанной игры, а в каком-то ее невнутреннем стороннем содержании и несобытийном исчислении. Ему уже давно стала казаться невнятной и бессодержательной его святая прежде вера в право сильного и в первоначальное накопление.
Ведь вот что случилось: будущее ему когда-то являлось в образе дочери, а когда ее не стало – не стало и будущего. А жить ведь чем-то надо было. Так на могилке дочери и проросло зерно его рефлексии. Раз нет будущего – живи прошлым и настоящим. Так у всех стариков, а смерть дочери тебя и состарила, Клим Ксенофонтов.
Климу не случайно думалось о ДЕЛЬТАНЕФТИ. Впавший в рефлексию и отстраненность на Балеарских островах, он само собою как-то стал здешним «русским оракулом» – специалистом по нефтегазовому консалтингу. Когда не думаешь о собственном будущем – этот вакуум легко заполнить мыслями о будущем других…
Вчера у него была встреча с одним из «влиятельных мира сего», вначале просившем предсказать ему нечто, а потом вдруг предложившем неожиданную сделку. Вчера на вилле у Ксенофонтова побывал один из высокопоставленных в прошлом функционеров ОПЕК (Организации стран-экспортеров нефти). Когда-то – доверенное лицо шейха Ахмада аль-Фахда аль-Сабаха. Клим сразу назвал его про себя «эмиссаром», а его спутника – «референтом». Еще у Клима была информация, что эмиссар в последнее время отдалился от организации и занимается чем-то иным.
– Предполагаю, речь пойдет о том, как высокие рыночные цены на сырец потрясли мировую экономику? – Начал с шутки хозяин и продолжил улыбку в жесте, исполненном гостеприимства. Начало марта – а уже стоит жара и уже хочется пляжной экипировки. Только упаси аллах встретить такого гостя не по протоколу – в каких-нибудь шортах и майке.
Клим встречал гостей в легком сером костюме, в белой рубашке и сером же галстуке, заколотом бриллиантом. Он давно уже обходился без переводчика, его английский был довольно сносным, а сам он, когда нужно было, не стеснялся переспрашивать.
Эмиссар был приземистым брюнетом с лицом-грушей, вынутой из компота, и маслянисто-оливковым взглядом. Он выбрал самое удобное место на обширном диване зеленой кожи, попытался закинуть одну короткую ляжку на другую – не получилось, переменил ноги и – слава богу – угнездился.
– Вопросы цен – вечные вопросы. Цены – приоритеты картеля продавцов, на который я когда-то работал. Но сейчас я свободный человек – примерно как вы.
– ?
– Все мировые эксперты и аналитические центры сходятся во мнении, что высокие цены последнего года…
– Пожалуй, сверхвысокие… – заметил Клим. Медленный темп речи эмиссара как бы оставлял паузы для вставок собеседнику.
– … последнего года не ввергли мировую экономику в стагнацию.
– Так что же привело вас ко мне, простому эмигранту из России?
– Что привело? – переспросил араб, навинчивая невидимой вилкой из воздуха спагетти. – А привело нечто иное. Россия меняется…
– Ну что вы… не так резко, как может показаться…
– … она все более утверждает себя. Арабский мир это приветствует и по политическим, и по экономическим причинам. Но резкие перемены пугают. Ваш новый министр природных ресурсов вызывает вопросы и у нефтеэкспортирующего сообщества, и у операторов, действующих на территории СНГ… Я говорю о последних заявлениях русского министра…
Клим медлил, первым его побуждением было выдумать отказ или поверхностный комментарий. Ему вообще было непонятно – какого шайтана этот депьюти-шейх, располагающий мощными разведывательными и аналитическими структурами, вдруг обратился к нему как эксперту.
Был ранний вечер. Солнце, словно розовый фламинго, медленно спускалось к большому водоему – Средиземному морю. В этот час в его лучах предметы мебели в гостиной пламенели, розовели и золотились лаком, никелем, стеклом и позолотой. Что отчасти парализовывало зрение и рассудок его визитеров. Клим и предлагал это время для визитов.
– Я слышал об этом. Знаю не больше вашего, но иностранным владельцам не стоит пугаться…
Эмиссар кивнул перебивая:
– Да, именно. Для всех по-прежнему актуален вопрос – сколько подлинного и сколько мнимого в патриотизме московского президента.
– Они просто решили немного упорядочить правила игры. Чтобы лучше отслеживать вещи. Теперь внешним компаниям нужно будет открывать в России свои дочерние структуры, представительства, чтобы владеть и управлять активами через них. Поверьте, они никого не хотят разорить… А кому нужно – будет проворачивать свои дела в России как прежде.
– Возможно. – Араб почесал себе ляжку. – Возможно, это еще и имиджевый продукт, рассчитанный на внутреннее потребление. Скоро выборы, и президент-патриот говорит своему народу: контрольный пакет сырьевых компаний должен всегда оставаться в России…
– Номинальные владельцы могут быть внешне российскими, а за ними может быть кто угодно.
– Мы так и думали. – Склонил голову референт эмиссара. Или все же не референт… Возможно, английский Клима недостаточно хорош, и он толком не расслышал, когда тот назывался. Или это плох английский референта… что-то ускользаемо знакомое было в его кивке…
Масляноглазый араб словно спохватился, приметив сомнения Клима:
– Я не совсем полно представил вам моего друга. Помимо прочего он представляет интересы компаний, разрабатывающих шельфы в каспийском регионе. Он сам кавказец…
Второй – среднего роста и возраста, худой и с залысинами. Кажется, не араб. Скорее кавказец. Арабы в общем тоже бывают всякие, но этот… у этого взгляд какой-то… Худой держал в руке журнал Platt's Crude Oil Marketwire – издание, где публикуются мировые цены на нефть. Но ведь по роже видно, что этот тип не углеродами торгует… что-то не так…
Чтобы рассеять сомнения, Клим улыбнулся и запустил бумеранг в виде догадки:
– Значит, он не совсем ОПЕК?
Масла в глазах у араба стало больше:
– Но и я ведь давно уже не ОПЕК.
Клим расхохотался:
– Мы все не совсем те, за кого себя выдаем. Мы все ли-це-ме-рим (с трудом выговаривая английское слово), когда нам это нужно… В общем мировому сообществу не стоит бить тревогу. Думаю, даже более того – оно и надавило на российское правительство, чтобы те лучше вели учет.
– Да, теперь мир все хочет прогнозировать, все знать наперед. Он строит экономические модели глобального развития на десятилетия вперед…
– Но в какой связи все это вас волнует? – Клим акцентировал вопрос – жилисто развел руками, демонстрируя всю неохватность намерений глобально-экономических систем.
– Все просто. Мы хотим купить долю в одной русской нефтяной компании. В небольшой.
– Но в какой же? – заинтересовался Клим.
– В компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ, – невозмутимо прояснил араб.
Пауза.
– Но у кого?
– У вас, – сказал референт, дотоле молчавший, и Климу в тот момент показалось, что тому было легче сказать это по-русски…
8. Толва
Анна открывала дверь своего рабочего кабинета, когда за спиной у нее послышались чьи-то мягкие шаги. Должно быть, ненцы. Наши-то, придя с улицы, стали бы стучать валенками и унтами – избавляться от снега. Но если ненцы… сюда и в это время… то только к ней. Пять минут назад ей позвонил диспетчер: ей нужно спуститься в медпункт для оказания медицинской помощи.
В коридор входили двое в малицах – национальных оленьих тулупчиках.
– Доктор, помоги, братка помирает. – Один из вошедших откинул башлык.
Когда эти двое и еще один оленевод втащили четвертого, Анна ахнула: в том не было и последних признаков жизни – большое синюшное лицо монголоида застывало в прощальном испуге…
– На кушетку его! Рассказывайте, – потребовала Анна.
– Пил много, доктор, – сказал один из ненцев. – Помоги ему, доктор.
– Много – это сколько? – Сердито покосилась она, вспоминая, что и где в медпункте припасено против алкогольной интоксикации.
Другой ненец – постарше и авторитетнее, тяжело опустился на стул:
– Месяц водку пил. Больше. Много пил, еще в январе пить начал. У него ящик водки был – весь выпил. Потом не пил – бросил. Потом снова пил.
Кажется, без сознания. Пульс нитевидный, частый, потом исчезал. Или ей это только казалось – и пульса нет вообще. С дыханием тоже неясно. Кажется, этот тип на пороге клинической смерти…
Пока она готовила инъекции, ненцы ей рассказали, что они с ближней стоянки – в тридцати километрах к северо-западу от Толвинской базы.
– А сами с ним пили?
– Не, – поспешил уверить ее авторитетный. – Не пили. Иногда только. Маленько. Ругали мы его – не пей, дурак, работа стоит… баба от тебя ушла…
Анна лихорадочно – волевым усилием – вспоминала нужное из клинической психиатрии и кардиологии. Ну и какие же у нас признаки? Она подтянула нижнее веко – чтобы заглянуть в зрачок ненцу. Глаз был невидящий, упитой, да и других рефлексов маловато. Нелепо пытаться определить степень интоксикации, и так ясно – она предельная…
Анна волновалась. Жизнь этого несчастного сейчас всецело зависела от ее профессионализма.
– Почему же раньше-то не привезли? – Она повторно и отчаянно пыталась нащупать пульс – и не находила.
Молчание. Виноватое потаптывание и сопение. Что – что там есть у нее, чтобы вернуть этого чертова мужика к жизни? Отлично – есть глюкоза… сейчас она приготовит раствор пиридоксина… Потом физрастворы – это есть, но это потом… Нужно главное – ага, есть камфора и, кажется, кордиамин… Или нет его?
Анна попросила одного из мужиков набрать номер диспетчера – отыскать толстушку-фельдшерицу. Но трубку, сказал оленевод, не подняли, а сама она, подумалось Анне, поди, убежала на флирт на другой конец толвинского поселка, где квартировала какая-то фирма, название которой начиналось с упоминания города – АРХАНГЕЛЬСК-какая-то-УФОЛОГИЯ или что-то подобное…
Злая на себя за то, что дрожали руки (да на виду ж у ненцев), наполнила шприц камфарой и стала закатывать рукав малицы на этом парне. Его имя она уже знала – Михаил, их младший брат. Задубевший рукав не закатывался – тогда она потребовала, чтобы остальные двое (третьего вообще изгнали в коридор, чтоб не мешался) стащили с него верхнюю одежду. Братья стали неуклюже стаскивать, замешкались…
Анна озлилась на них:
– Уйдите.
Подхватила остро отточенными ножницами край рукава – и вжик, как по маслу, резанула рукав до плеча. Потом были долгие поиски вены. Подкачать бы… поднатужься, дружок… но лежавший не услышал бы и ее крика – не то что внутреннего голоса.
Да не забыть бы потом спазмолитик вколоть… есть аминазин, слава богу, а потом уж физраствор…
В медпункт вместе с дверью влетела фельдшерица Татьяна. Стала многословно кудахтать-извиняться, но Анна это пресекла злым окриком. Жестом показала на инструменты – готовь капельницу.
С ее приходом один из братьев глупо заулыбался. Видимо, думал, что теперь его брата точно «откачают», раз этим озабочены уже два медработника…
После инъекции кордиамина прошло уже две минуты, в течение которых Анна успела впрыснуть Михаилу подкожно аминазина и вместе с Татьяной теперь ставила капельницу… И вдруг почувствовала спиной, как в крошечный их медпункт вместе со сквозняками из двери вполз Дух Смерти…
Снова приоткрыла глаз лежавшему – там было пусто. Дыхания не было. Не было и пульса.
– Татьяна, адреналин!
– Что – в сердце, Анна Юрьевна? Да у нас его и нет…
Потом она делала искусственный массаж сердца – за ней Татьяна, поочередно… Потом один из братьев. Выдохлись, не смогли…
– Он умер, – констатировала после долгой паузы Анна.
– Как умер? Он маленько живой еще… Младший брат не должен раньше меня. – Второй подскочил к умершему и стал его остервенело тормошить. Потом повернулся к Анне и заорал на нее благим матом: – Плохой доктор. Брат не должен был…
Он едва не кинулся на нее с кулаками, но в этот момент в медпункт вошел еще один оленевод – крупный метис. Председатель оленеводческого колхоза, назвался Архипом. Приехал с другого стойбища, вызвали по рации. Стал кричать на своих, те отбрехивались – дескать, у Михаила «белая горячка» еще неделю назад началась, что «глючило» его уже между выпивками…
Еще через четверть часа появился участковый уполномоченный. Сказал, что остался в ночь на Толве по случайности. Это был высокий русак с пышными усами. Стал составлять протокол о случившемся.
Один из ненцев перед уходом попросил у нее чего-нибудь успокоительного. Это насторожило Анну. В глазах у него затаилась сильная боль, которую он по-мужски пытался скрыть.
Когда все ушли, забрав с собой тело, Анна погрузилась в тяжелый ступор. Удивительно: пожалуй, только ее одну – доктора, навидавшегося трупов еще в анатомичке, – да старшего брата только и потрясла смерть этого человека, Михаила Малицына. Не смогла вернуть к жизни, а ведь хотела, очень хотела. Вот выполз бы оттуда – и пить бы бросил. А могла ли? Что не так сделала?
Когда Татьяна ушла, Анна закрылась в кабинете на крючок и разрыдалась…
А вдруг не водка была? Вдруг что-то другое…
Знай она в тот момент, что кошмар этот повторится той же ночью, не стала бы прокручивать его в себе снова и снова в поисках собственной вины…
В начале первого ночи ее разбудил стук в дверь. Опять они, – решила Анна. И точно…
Теперь уже привезли Мирона Малицына – того, что кричал на нее накануне. Сам он был в сознании, но жаловался на острую боль в сердце, удушье и сердцебиение. Охал.
– Так вы пили с ним или нет? Отвечайте! – Она буквально пригвоздила его вопросом. Ничего-ничего, лишний укол тебе психику не разрушит. Анна мыла руки. Хорошо еще, что удержалась от второго укола: что же вы снова – к плохому доктору?
И все же – а вдруг не водка, не этиловый? Вдруг эти несчастные проглотили что-то покруче? А ведь точно с ним вместе пили – только хотели это скрыть. Да, расстройство сознания, некоординированные движения, отрывистая речь – невнятная. Кажется, тяжелая депрессия. И все же он почти в спортивной форме по сравнению с тем, в каком виде привезли сюда его брата. Да, все вместе: и депрессия, и испуг, и боли… Со зрением, говорит, еще что-то, в глазах темно бывает…
Говорит, что лучше б сам вместо брата подох… Суицидальное… Но тебя-то я обязательно вытащу, – дала зарок Анна и тут же снова усомнилась: а как тут вытащишь – если они чего не гоже наглотались…
– Ну-ка без истерики – ты же мужик. Приспусти штаны. – Анна «шлепнула» ему в «пятую точку» аминазина. Неправильно, сначала нужно было сердце подпитать. Ничего страшного… ну вот – теперь и глюкозы получил в вену… Надо было все же разбудить Татьяну – все-таки свидетель не помешал бы, история непонятная… хорошо еще, что парень из охраны пришел, так спокойнее.
Маленькая мордочка Мирона чуть повеселела:
– Мне теперь маленько лучше.
Он жестом показал двум своим спутникам, чтобы шли готовить снегоход.
– Стоп, Мирон Малицын. – Она заступила ему дорогу, тряся бутылкой с физиологическим раствором. – Никуда вы не пойдете, пока не волью вам вот это…
Но тот лисой юркнул к двери и оттуда махнул рукой:
– Нет, теперь хорошо. Это я за брата переживал, доктор. Плохо помирал.
На дворе негромко реванул вездеход – и снова тишина. Нет, не тишина. Тишиной она уже называла мерный гул и перестук дизелей на дворе, давно ждавших тепла… некоторые – чтобы остановиться и рассыпаться… Анна взглянула на термометр за окном: -37 по Цельсию. Странно, она ведь на часы хотела взглянуть…
Что это было – видение ночи?
Анна достала пачку сигарет и закурила вторую за эти пять месяцев сигарету. Первую она выкурила второго января… Попыталась связаться с медиками в Арьегане – не получилось.
Страшная ночь. На ее исходе бригадир оленеводов привез на Толву еще одного – Николая. Тот жаловался на сильную головную боль и просил замерить кровяное давление. От него Анна узнала, что водку они пили в субботу днем. Ее привезли двое с Ижмы, соседнего хуторка в тундре, и пили ее все вместе. Давление, показалось ей, было в норме. Впрочем, она могла и ошибиться… действовала в полудреме…
Потом она поспала пару часов, а в семь подскочила от звонка будильника. Будильник у нее был злющий и осечек не делал. Вяло добрела до столовой, завтракала без аппетита, невпопад отвечала директору «СевНАОгеофизики» о событиях ночи.
В 08.15 Анне Тушиной сообщили, что местные везут на Арьеган еще одного больного. И уже знали кого – Егора Малицына. Анне удалось связаться с доктором компании ТОТАЛЬ в Арьегане и проинформировать о случившемся накануне ночью. Взяла дежурный джип и отправилась туда сама. К ее прибытию Егор Малицын был уже мертв.
– Метиленчик, – почти насмешливо и как бы в утешение ей сказал арьеганский эскулап. – По нюху – почти тот же спирт. Пятьдесят граммов – и свободен, полная деструкция. Сами знаете, коллега.
– Не знаю, не пробовала.
Вечером стало известно о смерти еще двух ненцев – из тех, что приезжали ночью… и еще двух – на Ижме…
Весь вечер и всю следующую ночь она тихо проплакала. Она оплакивала и смерть ненцев в тундре, и гибель мужа в далекой и ненужной Африке, и собственное одиночество, пославшее ее мыкать беды в это белое безмолвие. В день смеха первого апреля ей уже плакать не хотелось, потому что слезы уже были выплаканы и где-то за вахтой вместо нее собачьим страшным воем выл кобель, которому колесом отдавило задние лапы. Потом затих – нашелся добрый человек, отвез на санках в лес поближе к Толве и пристрелил.
9. Москва
Испытав потрясение после встречи с Вацлавом Дубом, Нил Тихарев взял себя в руки – не дай бог раскиснуть и тем паче на людях. Слишком долго проторчал в Москве – забродили мозги. В Москве у него были запланированы еще две встречи по продажам, хотя и с оговоркой – он сам их запланировал. И пусть это будет неожиданностью для Шварца.
– Ну что ж, Семен, останусь я еще, пожалуй на денек в Москве. Послезавтра вылечу.
Тот напрягся:
– А что так, Нил Станиславич? Есть дела?
– А раз у тебя они есть, значит и у меня найдутся. – Тихарев хитро прищурился, почмокал толстыми губами. Со стороны порой казалось, он косоглазил. Но этот эффект происходил от самого строения его лица. Глаза у него были поставлены так широко, что казалось – существуют сами по себе. И свободно вращаются в разные стороны и во всех плоскостях, почти как у хамелеона.
Ого, – сообразил Шварц, – да этот пожилой хулиган, кажется, решил меня проконтролировать. Попытаться отговорить? Не надо – тем упорнее ему захочется присутствовать на встрече с покупателем из Германии.
– Отлично, значит я связываюсь со швейцарцем и говорю, что встреча пройдет в тройном формате – вы, я и он…
– Да не надо, Семен. Чего зря беспокоить. Пусть это будет сюрпризом для старика.
По статусу Шварц как торговый директор мог самостоятельно подписывать ежегодные продления – дополнения к генеральному контракту на продажи нефти. Как, впрочем, и многие другие коммерческие документы. В иных между тем фигурировали суммы в сотни миллионов долларов.
Драконы подозрений давно уже устроились в сырой и глубокой пещере, какой и была душа Нила Тихарева. Этому Шварцу доверять нельзя – и тем менее, что был он не его креатурой, не тихаревской. Его к нему втиснули те акционеры, которые изначально пытались свести роль гендиректора Тихарева к чисто номинальной и технической. Значит отсюда тоже можно ожидать удара, когда начнет сбываться худшее.
– Ты всех убеждаешь, что прям кум и сват ТРАНСНЕФТИ, – Нил начал с подковырки, усаживаясь за стол отобедать. Обед был заказан в офис из ресторана.
Шварц простецки отмахнулся:
– Да брось ты, Нил Станиславич. Никого я не убеждаю. Но выходы на него есть – все ж он мой тезка. Что мы все о работе – давай о женщинах или о футболе… Кстати, гороховый супчик – твой любимый.
Но о бабах Тихареву не хотелось, да и что их обсуждать – бабы они и есть бабы. Они и в Африке бабы – и даже горячей и глаже. Нет, брат Сеня Шварц, тезоименитый руководителю ТРАНСНЕФТИ, всероссийской нефтяной трубы, музыку и разговор пока еще заказываю я.
– А мне все чего-то, Семен, не верится. Не видно сдвигов-то, а обещаний было много…
Он любил сказать Шварцу этак многосмысленно, с отточием. Все хотелось его в замешательство вогнать – хотя бы легкое. Или чтоб как уж под вилами завертелся… А не получалось. Это и злило Тихарева.
Тихарев и не догадывался, что Шварц был в эпицентре тайфуна, который должен был смести его мечту о тропическом архипелаге. Если и есть что-то, – думал Нил, – то парень где – то на обочине, на периферии возможных инсинуаций.
И еще была причина для ревности. Тот был гораздо ближе к покупателям, чем сам он, гендиректор ДЕЛЬТАНЕФТИ. Блестящее внешторговское прошлое, отличное владение английским, весь в связях, как в шелках, да и вообще неплохая общая намыленность. У всех тут на виду в Москве и на слуху. А сам он, Нил Тихарев, скользнет раз в месяц или два по высоким кабинетам – и снова в свою тьмутаракань…
– Нет, останусь еще на денек. Давно с твоим швейцарцем не виделся.
– Думаю, он тоже будет рад встрече с вами.
Ну что за черт, что за человечина… ведь сидит и тихо режет меня на кусочки, а в глазах – собачья нежность. А почувствует силу – так весь свой антагонизм обрезанный сполна выкажет.
Швейцарцем оба они звали Говарда Гектора Гордона Вэнса, представлявшего интересы одного из трех главных экспортных покупателей ДЕЛЬТАНЕФТИ. Сама фирма называлась DEDAL, была зарегистрирована в юрисдикции Швейцарии, а штаб-квартира ее находилась в Германии. На нее приходилась треть экспортных поставок ДЕЛЬТАНЕФТИ. Она имела мощное лобби в России и вела дела и с более крупными продавцами сырца.
Вообще коммерческая дистрибуция когда-то изначально сложилась без участия Нила Тихарева. На экспорт уходило примерно 65 процентов продукции (почти в пропорции с общероссийскими показателями). Основными покупателями были All Trading Ltd. (Голландия), DEDAL и NMNA (в Польше – с регистрацией на о-ве Мэн, Великобритания).
Среднемесячно на терминалах налива (это могли быть Бутинге [Литва], Вентспилс [Латвия], Фешлитке [Венгрия], Буковцы [Словакия], Адамова Застава [Польша], – и прочие: Мажейку, Новороссийск, Приморск, Одесса) DEDAL'у отгружалось в среднем 30 тысяч тонн нефти в месяц. All Trading забирал львиную часть: 60–65 тысяч. NMNA (полякам-англичанам, неотъемлемой частью которых был и Вацлав Дуб) уходило в среднем 32–35 тысяч тонн. Около 20 тысяч тонн уходило в Белоруссию по относительно низкой цене в 170 долларов за тонну. (Тихарев до сих пор не мог понять, почему этой All Trading Ltd. застолбили в России такую монополию, что она почему-то контролировала еще и более трети внутренних продаж). В три адреса по стране отправлялось примерно по 40, 20 и 30 тысяч тонн. Плюс 10 тысяч тонн – на Украину. Остальную долю российских поставок забирали фирмы «Омега-Нафта» и (совсем немного) «Нефтефиз».
Читать бесплатно другие книги:
