А жизнь так коротка! Колычев Владимир

– Останься. Прошу тебя... Хотя бы на одну только ночь...

Ладно, на эту ночь он с ней останется. Но это в последний раз.

В постели Олеся буйствовала. Она делала все, чтобы Леон был доволен. Как будто секс – это главное в жизни.

Закончилось все в третьем часу ночи. С чувством исполненного долга Леон повернулся на бок и закрыл глаза. Олеся направилась в ванную. Засыпая, он слышал, как она тихо разговаривает с кем-то по телефону. О чем именно, он не разобрал...

Утром его разбудила Олеся. Она склонилась над ним и ласкала его мужское достоинство. Было так хорошо, что Леон застонал от блаженства. А потом Олеся легла на спину, он забрался на нее и ввел в нее свой инструмент. Она закричала. Как будто ее насилуют. Какой-то новый прикол...

И в это время дверь в ее комнату распахнулась. На пороге стояли ее родители. Они были возмущены, их глаза готовы были выскочить из орбит.

– Что это такое? – прогрохотал отец.

Леон как ошпаренный отскочил от Олеси, схватил простыню, закрыл ею свои чресла. Никогда еще ему не было так стыдно, как сейчас.

– Папа, он изнасиловал меня, – заплакала Олеся, даже не пытаясь скрыть свою наготу.

А вот это удар ниже пояса. Леон похолодел.

– Да я его!

Олесин отец шагнул к нему. Здоровый мужик, в руках сила немалая.

– Папа, не надо... Я на него в милицию пожалуюсь...

В милицию?! Леон с еще большим удивлением посмотрел на Олесю. Вот так номер! Она на него заяву в милицию накатать собирается. В изнасиловании обвинить... Он был так растерян, что не мог сказать ни слова...

– Вон отсюда! – завизжала ее мама, указывая ему на дверь.

Непослушными руками Леон натянул на себя брюки, накинул рубашку. И тут Олесин отец схватил его за шкирку и как напроказившего щенка потянул к выходу из квартиры. Леон не сопротивлялся и через несколько мгновений был вышвырнут на лестничную площадку. И вдогон ему полетели его кроссовки...

Он шел по улице с опущенной головой. Олеся предала его, по-скотски подставила. Изнасилование перед родителями разыграла. И милицией еще угрожает... Ну, насчет милиции – это скорее всего не всерьез. Так, напугать хотела... А вдруг все же до милиции дело дойдет?

Не думал Леон, что Олеся явится на тренировку. Но она пришла. Только без кимоно. И подло улыбнулась.

– Ну что, ушел от меня? – с издевкой спросила она.

– А разве нет? – с трудом сохраняя спокойствие, ответил он.

– Заявление уже в милиции...

– Ты шутишь...

– Ничуть. Ты изнасиловал меня. И родители это подтвердят. А еще я побои сняла...

– Какие побои?

– Ты же меня бил...

– Ты что, с ума сошла?

– Нет. Я просто несколько раз себя ущипнула... Но кто докажет, что это следы не от твоих рук?

На лбу у Леона выступила испарина. Вот мразь! По полной программе его в оборот взяла. Врезать бы ей по физиономии!..

– Сука ты!

– Да, сука... Но твоя сука...

Она откровенно издевалась над ним.

Если она в самом деле заявила на него в милицию, ему не избежать тюрьмы. И срок немалый накрутят.

– Но меня же посадят...

– Так тебе и надо!

Ее злорадная улыбка убивала.

– Но я же ни в чем не виноват...

– Как это не виноват? Ты бросил меня. Это преступление...

– Что ты хочешь от меня?

– Женись на мне. И я заберу заявление...

– Это шантаж...

– Ну и что? Я же говорила тебе, что никому тебя не отдам... Никуда ты от меня не денешься...

– Я не могу жениться на гадюке! – с достоинством сказал Леон и повернулся к ней спиной.

– Ну, ну, – послышалось вслед. – Мы еще посмотрим...

А на следующее утро домой к нему заявились два милиционера.

– Гражданин Булатников, вы арестованы...

Леон уже знал, какое ему предъявят обвинение. Он без разговоров протянул милиционерам руки. И обреченно вздохнул, когда на них защелкнулись стальные браслеты наручников.

Леон слышал о камерах в местной тюрьме. Грязное вонючее помещение, под завязку забитое отбросами общества. Звериные нравы царят здесь, не так просто освоиться в этой среде.

Вопреки ожиданиям, в камере было сухо и просторно и парашей не воняло. Шесть железных коек с матрацами, в один ярус. Дышится легко. Только вот контингент не очень. Три здоровых мужика с волчьими взглядами и густой паутиной татуировок на телах. Типичные уголовники. Добра от таких не жди. И еще двое обитателей. Эти обыкновенные люди. Интеллигент в очках и старик с умиротворенным взглядом.

Коренные обитатели тюрьмы разместились за грубо сколоченным столом. Нещадно курили и резались в карты. Но они оторвались от этого занятия, когда в камере появился Леон.

– У-у, тю-тю, какой голубчик! – прошепелявил один.

И зловеще сверкнул взглядом. – Назовись? – спросил второй.

– Не понял...

– Кто такой, по какой статье тебя сюда впарили? – сердито объяснил третий. – Фраер дешевый...

– Леонтий меня зовут. А номер статьи не знаю, не объяснили...

– А сам не знаешь?

– А я что, юрист?..

– Короче, что шьют тебе?

– Да вроде как изнасилование...

Уголовники как-то странно оживились. Их лица исказили гнусные улыбки. Один из них поднялся из-за стола и подошел к Леону. Из его открытого рта воняло.

– А ты знаешь, козел, что мою сестру изнасиловали? – прошипел он.

Ну да, если бы у Олеси был такой брат, Леон и знать бы ее не захотел... Шутка, но она придала ему бодрости.

– А как ее зовут, твою сестру? – усмехнулся он.

– Я могу сказать, как будут звать тебя, – захохотал кто-то за столом. – Людой ты у нас будешь...

– А мне больше Таня нравится, – загоготал другой.

– Понял, козляра, кем ты будешь? – спросил с издевкой тот, который стоял рядом с Леоном. – Мохнатый сейф ты вскрыл, за это у нас опускают. Сечешь?

– Куда опускают? – не понял Леон.

– Ты чо, в натуре, дикий?.. В шоколадницу контачить тебя будем...

– Давно я петушатины не пробовал! – послышался голос из-за стола.

– Своя баба у нас теперь будет на хате...

Наконец-то до Леона дошло. Его собираются изнасиловать. Но он же не педераст!

– Э-э, вы что? – Он отступил на два шага назад.

– Цыпа, цыпа, цыпа, петушок ты наш... – шагнул за ним уголовник.

– Люду хочу, Люду! – заорал второй, поднимаясь из-за стола.

– А я Таню! – заголосил третий, присоединяясь к нему.

Трое против одного. Но у Леона есть шанс.

– Не подходите, худо будет. Предупреждаю вас!

Но его никто не слушал. Первый уголовник протянул к нему руку, схватил за майку.

И тут же поплатился за это. Леон взял его кисть на болевой прием. И сразу же удар коленкой в пах. Противник заорал от боли. Удар ладонью в адамово яблоко оборвал его крик. С одним покончено. Остались двое.

Уголовники бросились на него одновременно. Одного он достал кулаком в солнечное сплетение. Второй пнул его ногой в живот. Хотел добавить кулаком в челюсть. Но Леон успел заблокировать его руку и врезать ногой ему по коленке. Тот взвыл. Пока он приходил в себя, Леон добил первого. Точный и резкий удар в позвоночник надолго отключил его от внешнего мира. Второго он послал в глубокий нокаут локтем в висок...

Пусть знают, что его задница неприступна!

Уголовники лежали на холодном полу. Леон направился к двум другим обитателям камеры.

– Эй, мы здесь ни при чем! – отодвигаясь от него, закрылся руками очкарик.

Боится, что и ему достанется. Только зря.

– Где здесь свободная койка? – хмуро спросил Леон.

Свободной оказалась койка возле параши. Нет, туда он не ляжет. Но и очкарика со стариком сгонять со своих мест не станет.

– А где эти спят? – Он кивнул на бесчувственных уголовников.

Ему показали их койки. Леон выбрал место получше.

Граф вернулся с курорта. Ровно две недели жарился на солнце. Кайф! И Анжела всегда под боком. Жаль, трахал ее нечасто. Приходилось выбирать моменты, чтобы Наташа ни о чем не догадывалась. Для нее Граф был всего лишь случайным знакомым мамы. Просто друг...

И вот он снова в Задворске.

В городе все спокойно. Никто ни на кого не наезжает, никто ни перед кем права не качает. Но все это до поры до времени. Сейчас такие времена, когда дерьмо само наверх всплывает.

– Тут это, чувака, которым ты интересовался, менты замели, – как о чем-то третьестепенном сообщил ему Финт.

– Какого чувака? – не сразу понял Граф.

– Ну этот, Леонтий... Каратюга, короче...

Все ясно. Этот пацан Наташу от Лешего спас. Граф им еще до отъезда интересовался. Финт вмиг справки о нем навел. Тренер по карате, черный пояс. Очень хорошо. Только благодарить он его не собирался. Пусть радуется, что ему по башке за Наташу не настучали...

– Откуда знаешь?

– Да на хату он попал, где Чучело парится...

– Ну и...

– С Чучелом Пистон и Клещ чалятся. Всех троих чувак замесил... Опустить они его хотели...

– Беспредел, в натуре...

– Да нет, не беспредел... Чувак за мохнатый сейф на хату загудел...

– Да ты чо?..

– Я тут на всякий случай справки навел. Чувак бабу свою изнасиловал. Ну вроде того. Но это туфта. Он девке этой уже давно вправляет. А тут какой-то разлад у них. Девка заяву ментам и накатала...

– Подстава?

– Она самая... С девкой бы перетереть...

– Зачем?

– Пусть заяву заберет...

– А на хрена?

Пусть Леонтий к хозяину идет. От Наташи будет подальше. И вообще, пусть знает, как с девками связываться... Только вот в петухах ему ходить не пристало...

Двое суток Леон не смыкал глаз. Боялся заснуть. Во сне он беспомощный. Три урки только и ждут, когда он расслабится. И ведь дождутся когда-нибудь...

Третья ночь в камере. Урка на соседней койке не спит. Все ждет, когда Леон заснет. Но не дождется...

Глаза закрывались, сон накатывал мощной волной. Но Леон держался. И все же под утро он проиграл бой. Заснул...

Проснулся от боли. Три закоренелых уголовника стащили его с койки, бросили на пол. Двое держали за руки, третий с силой бил по почкам. Боль невыносимая. Еще немного, и он потеряет сознание. А вслед за этим и девственность своей задницы. Он станет петухом.

Леон заорал. Не столько от боли, сколько от обиды.

И вдруг скрипнула дверь в камеру. На пороге появился сержант-надзиратель.

– Прекратить безобразие! – заорал он.

Но входить в камеру не решался.

Урки неохотно оставили Леона и разбрелись по своим койкам.

– Иди сюда! – Надзиратель поманил пальцем одного уголовника.

Тот подчинился с еще большей неохотой.

Леон видел, как сержант ему что-то передал.

Надзиратель закрыл дверь в камеру. С другой стороны, разумеется. «Коренной» сел на свою койку, развернул клочок бумаги. Значит, надзиратель передал ему какую-то записку.

Лицо урки выражало разочарование. Даже обиду. Он с неприязнью посмотрел на Леона.

– Ну чо, фраерок, моли своего ангела... Сам Граф за тебя впрягся. Подстава вышла, не вскрывал ты мохнатого сейфа. Не велит тебя трогать...

– А чего это Граф за него подписывается? – недовольно спросил второй урка.

– А вот это не твое собачье дело, – с умным видом пояснил первый. И Леону: – Живи, щегол!

Никакого Графа Леон не знал. Кто он такой, с чем его едят, неясно. Зато понятно, что здесь, в тюрьме, его слово весит больше прокурорского.

В эту ночь он спал спокойно. И в следующую тоже...

– Леон, милый, ну, одумайся. – Олеся смотрела на него умоляющим взглядом.

Эх, если бы дотянуться до этой сучки, пережать руками ее кингстоны! Но нельзя! Их разделяет решетка...

Вторую неделю он под следствием. И вторую неделю Олеся ходит к нему. Одуматься просит. Хочет забрать свое заявление. В обмен на печать в паспорте. Но теперь она точно этого не добьется...

– Шла бы ты отсюда, а?

Больше ничего он не мог ей сказать.

Женщина-следователь глядела на нее сердито.

– Итак, вы хотите забрать свое заявление? – Ее тон был сух и неприятен.

– Да, хочу, – тяжело вздохнула Олеся. – На самом деле все не так, как я написала...

– А как?

– Мы дружили с Леоном. Но он хотел меня бросить. И тут на меня нашло. Я разыграла спектакль, позвонила родителям...

– Зачем вам все это?

– Женить на себе хотела...

– Вы мне этого не говорили, – сверкнула глазами женщина. – Ваши действия можно квалифицировать как шантаж. Вы сами можете попасть за решетку. Лет пять вас устроит?..

Внутри у Олеси все перевернулось. Неужели все так далеко зашло?

Да, она очень любила Леона. Готова была на все, лишь бы оставить его себе. Даже в тюрьму его посадила. Но он не хочет жениться на ней. Он презирает ее. Они никогда не будут вместе... Она поняла это, поэтому хочет забрать заявление. Пусть Леона освободят... Но тогда посадят ее саму... Ей стало страшно.

– Я не хочу сидеть в тюрьме, – побледнела она.

– Я тоже так думаю... У меня были ваши родители. Они просили меня наказать преступника...

– Но Леон не преступник. Он не насиловал меня...

– Но вы же спали с ним?

– Да...

– А сколько вам лет?

– Семнадцать...

– Вот видите, вы еще несовершеннолетняя. А это знаете как называется?

– Как?

– Совершение развратных действий с малолетними... В общем так, заявление вам не отдаю. Если вы будете настаивать, я добьюсь возбуждения уголовного дела с целью привлечь вас к ответственности. Вы меня понимаете?

– Да...

– Тогда не смею больше задерживать вас...

Олеся выходила из кабинета, не чувствуя под собой ног. Больше всего на свете она хотела бы сейчас умереть...

Не раз смотрел Леон фильмы про героическую милицию и негодяев-жуликов. Видел на экране и преступников, сидящих на скамье подсудимых. Иной раз представлял себя на их месте, и ему становилось жутко.

И вот суровая действительность посадила на это страшное место его самого.

Олеся, потерпевшая и главный свидетель обвинения, отсутствовала. Леон уже знал, что вчера вечером она наглоталась таблеток какого-то снотворного. Хотела покончить с собой. Но не вышло. Чуть-чуть не хватило дозы. Сейчас она в тяжелом состоянии в больнице. Давать показания она сможет не раньше чем через месяц, а то и два.

Но прокурор так долго ждать не хочет. Ему бы побыстрее закрыть дело и сдать его в архив. И для этого Олеся, оказывается, вовсе не нужна. Есть ее заявление, протокол допроса, а потом еще в качестве свидетелей выступили родители потерпевшей. Да и чего тут мудрить? Вина подсудимого не вызывает сомнений. Дружил с девчонкой, склонил к сожительству. А ведь она несовершеннолетняя – это ясно как божий день. В завершение всего подсудимый изнасиловал несчастное дитя. Родители потерпевшей дали показания в суде – этого хватило, чтобы разрушить хрупкий бастион защиты.

Суд удалился на совещание.

Леон посмотрел на своих родителей, на брата. Красноречивый взгляд Ивана. Терпи, мол, казак, атаманом будешь... Ни отец с матерью, ни он сам не верили, что Леон виновен. Но от них, увы, ничего не зависело.

Через полчаса судьи вынесли приговор. Четыре с половиной года колонии строгого режима. Леон был готов к этому, но все же гремучая тоска навалилась на него. Не в состоянии совладать с собой, закрыл глаза.

Приговор вынесен, и поздно что-либо изменить.