Дитя платонической любви Южина Маргарита

Глава 1

Мусорная звезда

– Дусенька! Булочка моя, срочно выходи за меня замуж! – тупо шутил санитар роддома Вася. – Вообще-то, я пошутил, Дуся, ну тебя в пень, мне твоей милой наивности и на работе хватает. Ну чего ты меня в зад тычешь?! Во, блин! Из-за тебя чуть не рассыпался!!

– Негодяй! – Возмущению Дуси не было предела.

Нет, Дусе, конечно, давно хотелось семьи, но не с Васькой же!! Во-первых, за него не разрешит мамочка, во-вторых, Василий вовсе даже не любит Дусю, а просто зарится на его деньги, в-третьих, Васька уже давно женат, хоть и молодой еще. И потом – что за блажь?! Дуся совсем даже не женщина, а мужчина, то есть по паспорту – Евдоким Петрович Филин, тридцати шести лет, и никакими Васями, Петями, Колями ну нисколько не интересуется! И никогда не интересовался! И главное еще – «булочка моя»! Ну да, он имеет пышный торс, да! И его щеки напоминают праздничный кулич, так ведь хорошего человека должно быть много! А Дуся твердо считал себя замечательным мужчиной. Нет, этот Васька только жизнь портит!

Сегодня Филину попался какой-то бракованный день. Не успел он заявиться на работу, а уже главный роддома, где Дуся трудился, решил устроить субботник. Это никого не удивило, Матвей Макарович каждый четверг устраивал субботники. Кое-кто даже поговаривал, что так он экономит на дворнике. И в этот раз он сообщил, что надо убрать территорию так, «чтобы все было стерильно, как в пробирке». И немедленно отправил всех на больничный двор. «Всех» – это двух санитаров: Дусю и студента Васеньку. Они и убирали! Но, когда до стерильности оставалось совсем чуть-чуть, прилетела сестра-хозяйка Анна Кирилловна и подняла визг.

– Убийцы! Вы что творите, нелюди?! Это… варварство! Это… кощунство! Мусор надо таскать в специальных… мусорных носилках! На этих мы особо тяжелых беременных в палату доставляем! Они же… почти новые, нетронутые были! Мы даже к ним рожениц не подпускали!

И чего раскричалась? Какая разница мусору, на каких носилках его таскают! Но к главному их таки вызвали. Пришлось бросить драгоценные носилки во дворе и спешить на ковер…

Главврач Беликов Матвей Макарович был степенным мужчиной, невысокого роста, но высокой должности. Его халат всегда безупречно сверкал белизной и хрустел крахмалом, реденькие кудряшки на висках были благородного седого колера, рубашки, которые выглядывали из ворота халата, наводили на мысль о больших деньгах, и вообще по всем меркам за главврача краснеть перед другими роддомами не приходилось.

– Ду… Евдоким Петрович! Сегодня вы умыкнули единственные носилки на весь роддом! – сурово начал Беликов. – И мало того – вы использовали их в грязных целях! Вы осквернили самое святое, что имеется в учреждении, – медицинский инвентарь! Могу ли я уложить на носилки роженицу после того, как вы перетаскали на них всех дворовых микробов?! Нет вам прощения!

Главврач выбрался из-за стола и важно прошелся по кабинету.

– Хотя… Чтобы не быть изгнанными из нашего спаянного коллектива, вы можете купить на свои деньги новые носилки… три штуки!

– И еще пробирок… Матвей Макарович! Еще штук сто пробирок. Скажите ему, что он и пробирки осквернил, у нас уже все переколотились… – раздался под дверью оглушительный шепот сестры-хозяйки.

– И пробирок двести штук, – скорбно добавил Матвей Макарович. – С вашим состоянием это будет незатруднительно. Кстати, где вы оставили носилки?

– Так на этой… на территории же! Да и пусть валяются, они все равно уже… оскверненные, – бубнил Дуся.

– Немедленно верните! – взвизгнул Матвей Макарович. – И довольно меня терроризировать! И все! И ступайте! И не забудьте выделить деньги на новый инвентарь!

Дуся был огорчен. Главный уже давно подбивал своего работника на спонсорство: то грудоотсосы просил купить, то утки, то клизмы, а то и кресло-качалку себе в кабинет, но всякий раз Дусику удавалось отвертеться, а вот теперь… И где он возьмет те деньги? Нет, конечно, он является богатым наследником, даже очень богатым, но все наследство находится под бдительным контролем мамочки, а уж она-то на пробирки и клизмы точно не раскошелится, и просить бесполезно, не даст!

А тут еще Ва-а-ася! Вон, идет скалится во всю пасть! И его главный не ругал, чего с него взять – студент! А вот с Дуси так сразу и новые носилки!

– Давай, шевелись, – бурчал Филин, толкая в спину напарника. – Нам надо еще эти самые носилки Анне Кирилловне сдать.

– Носилки не анализы, их сдать никогда не по… Ого!.. Ни фига себе! Картина! Похоже, нам придется инвентарь не Анне Кирилловне сдавать, а прямо к акушеру Андрею тащить… – вытаращился Вася.

Картина на самом деле была сногсшибательная – на брошенных носилках, поверх прошлогодней травы, возлежала молодая беременная девчонка и изрыгала ругательства.

– Какого черта, мать вашу! Пришла, называется, в роддом! Тащите давайте на операцию, не видите, я уже приготовилась?!

– Ха! Приготовилась она! А что, самой в приемную дойти западло, что ли? – Вася был недоволен. Он вообще старался носилки таскать только порожняком.

– Девушка, и в самом деле, – поддержал его Дуся. – Чего вы тут прямо в позе морской звезды раскорячились? Давно бы уже к Людмиле Ивановне пришли, это у нас бабушка такая, она всех рожениц оформляет, и вас бы оформила…

– Так! – уселась на носилках девушка. – Выступать будем в Большом театре, а сейчас быстренько носилочки схватили, и балетным шагом в роддом!

– Не, Дуся, ну и что с ней делать?

– Я… я не умею балетным… Да еще с носилками, точно не получится, – огорчился тот.

Вася и вовсе расстроился. Снова браться за работу не хотелось и все тут. А девчонка пешком идти совершенно не торопилась. Но, судя по размерам ее живота, по неровному дыханию и капелькам пота на лбу, стоило бы поторопиться.

– Дуся? Кто это у вас Дуся? – дернула бровью девчонка. – Ты, что ли, пузан? Так вот, Дуся моя, можешь не балетным шагом, можешь марафонским бегом, только поторапливайся!

– Я вообще-то вам никакая не Дуся! – дернулся санитар. – А вовсе даже Евдоким Петрович Филин!

– Еще и Филин! Ну что за роддом попался! Санитар – Филин! Нет бы Аистом назвался… Ну давай, Филин, тащи!!

Напарнички крякнули от натуги и поперли будущую мамашу в здание. Сгрузили они дамочку прямо у дверей кабинета приема посетительниц – вредная девка принципиально не хотела даже шагу ступить самостоятельно.

Отделавшись от капризной беременной, Дуся спешно удрал в комнату персонала, рухнул на жесткий казенный диван и расслабился. Любил он вот так полежать, подумать о вечном в рабочее время. И никто не тревожит – все по делам своим носятся, и никто не ворчит, не ругается. Спокойно… Здесь хорошо мечталось о светлом будущем и вспоминались приятные жизненные моменты. Вот так, бывало, полежишь, поглазеешь, как за окном тополь листьями наряжается, глядишь – а рабочий день и скончался. Так бывало частенько, однако не сегодня. У некоей пациентки приключился нервный срыв после родов, и она принялась во все горло верещать арии. Своими дикими воплями она перепугала кормящих мамочек, и у троих немедленно пропало молоко. Медперсонал кинулся успокаивать певицу, но та с приходом зрителей только еще больше воспряла духом. Решено было отвести любительницу опер в самое дальнее крыло и выдать ей «благодарного слушателя», то есть Дусю. Уже через двадцать минут бравый санитар позорно бежал к главному и притворно скуксился:

– Матвей Макарович… ой-о-ой, что ж так крутит-то?.. – сложился он пополам. – Вот крутит и крутит… Матвей Макарович, я так подозреваю, что у меня дизентерия…

Дуся старался вовсю. Он даже якобы без сил опустился на директорский диван и продолжал уже там хвататься за живот. Матвей Макарович не любил, когда работники вот так фамильярно пользуются его мебелью. А такую некрасивую болезнь, как дизентерия, он и вовсе не уважал. А Дуся старался.

– Вот! Слышите, как схватило? Точно говорю – кишечная палочка! Никак нельзя мне с той певицей находиться… заразить могу… Ну надо же, как обидно получилось… А ведь как хотелось оперу послушать! Не судьба, видно, придется домой идти…

Матвей Макарович глянул на часы – стрелки намекали на конец рабочего дня.

– Конечно-конечно, любезный! – закивал лысиной главный. – Я и сам хотел вас пораньше отпустить, вам же еще деньги на носилки в банке снять нужно!

– А… я, пожалуй, сегодня не успею снять… – перекосился Дуся.

– Успеете, ступайте…

Конечно, ни в какой банк Дуся не пошел. Он собирался прийти домой и насладиться своей коллекцией гусениц, только так он мог успокоиться. Вообще каждый год с приходом весны у него начиналась дикая депрессия. Еще бы! Такое прекрасное время! Пробуждаются назойливые комары, безостановочно плещет молодой дождь, тополя хвастаются первыми слабенькими листочками, а коты по ночам вопят, требуя нежности. У собак рождаются какие-то низменные чувства, даже воробьи заводят новые романтические знакомства, а вот у Евдокима Петровича никаких, даже самых захудалых отношений ни с кем не намечается! И никто, кроме мамани, его не собирается любить! Просто возмутительно, куда смотрит фортуна?! Остается только скорбеть и печалиться.

Не выходя из скорби, Дуся углядел, как из подъездных дверей появилась матушка с огромной торбой – Олимпиада Петровна Филина направлялась на рынок.

– Вот и славно, пусть уйдет, а я просочусь домой незамеченным. А там можно и коллекцию достать…

Однако маменька уходить не торопилась. Она вальяжно расположилась на скамейке, с присвистом вдохнула весенние ароматы и с любовью уставилась на первую травку перед подъездом.

Сам дом был старый и старым был весь двор. И в этом была своя прелесть. Молодые семьи этот район не сильно жаловали, переезжали сюда неохотно, и новеньких уже давненько здесь не видывали. Поэтому старушки добросовестно пытались придумать новые сведения о старожилах. Семья Филиных, которые в одночасье стали богачами, так всколыхнула скамеечную общественность, что соседки напрочь забросили сериалы про любовь, а некоторые даже, страшно сказать, перестали говорить про политику! Олимпиаде Петровне уже который месяц не давали проходу, и та просто плавилась в лучах дворовой славы.

Вот и сейчас – не успела она присесть, а к ней тут же прилипли соседские старушки с вопросами.

– А скажи, Петровна, правда, что сынок-то твой жуть каким богатым сделался? – наседала маленькая, сухонькая Лукьяновна.

– Ну а чего ж я, врать вам буду, что ли? – надменно отвечала Олимпиада Петровна. – Конечно, богатым. Так ведь отец-то у него был вон какой, не вашим мужьям чета!

– Вот ведь правду ж говорят: дуракам сплошное везенье! – сокрушалась соседка с третьего этажа. – Я вот на своего посмотрю, ум есть, а че-то богатства…

Олимпиада Петровна поглядывала на соседок чуть свысока, эка невидаль – ум есть! А чего тогда такой бедный? Ум… Можно подумать ее Дуся совсем недоумок!

– А и как же ты умудрилась-то от такого отца своего недотепу сотворить? – не унималась Лукьяновна.

– Ой, уж вы, бабушка, столько лет живете, а как детей сотворяют, не знаете! Стыдно! Хоть бы какую литературу почитали. Говорят, Камасутра очень для вашего возраста полезна.

– Так я не про чтение, я понять не могу, как он на тебя клюнул-то, богач тот? Ты ж ить и в девках, господи прости, ровно жаба была, вся в бородавках!

– Сами вы, бабушка, жаба! – обиделась новоявленная богачка.

Однако вспоминать молодое прошлое было приятно, поэтому Олимпиада Петровна поегозила на скамейке, сдвинула на левое ушко кучерявый парик и благостно уставилась на реденькие облака.

– Мы в колхозе познакомились, – в который раз начала рассказывать она. – Он студентом был. Там и… полюбили друг друга. А потом Дусенька родился. Я долго не могла студента того отыскать, чтобы, так сказать, его отцовством обрадовать.

– Да и чего со студента возьмешь, верно? – снова влезла Лукьяновна.

– Ну да! Чего там стипендия-то, кошкины слезки, – забылась Олимпиада Петровна. – А потом уже, когда студентик тот вершин достиг и сделался большим начальником, я добралась до него.

– Ну и чо? Неужель алименты платил? – не поверила соседка с третьего этажа.

– А как же! – выпятила тройной подбородок рассказчица. – До самого последнего года. У него, правда, еще дочь была, Дусина сестра, значит, но чтобы отец сына забыл – такого ни-ни! Каждый месяц – алименты: получите, распишитесь! Дусику уж тридцать шесть стукнуло, а он все платил, все платил… Ой, бабоньки, да и чего ему те алименты – крохи! Уж богатым каким он был, студентик мой бывший! У него ж денег – куры не клевали! Вот ими насыпют, а они морды воротят, не клюют!

– Да ну? – изумлялись соседки.

Слушать про жизнь богатую было интересно, прям будто сериал смотришь. А Олимпиада Петровна красок не жалела, заливалась канарейкой:

– Вот не поверите – стоит холодильник, огромный такой, и весь продуктами забит! Весь! Ну еще другие, конечно, богатства имелись, кроме продуктов… А потом Дусин папочка погиб.

Олимпиада Петровна тоскливо скривилась, вытащила из сумки заранее заготовленный платок, смачно потерла нос и перешла на звонкие рыдания.

– Вот горе-то… – зашуршали старушки.

– И я говорю – горе, – охотно согласилась рассказчица. – Как я печалилась, как кручинилась, все ж какой-никакой, а Дусин родной отец… с алиментами… А уж как Дуся-то горевал, когда наследство получил! Ему ведь и особняк отцовский достался, и конторы какие-то, деньги тоже… только я его к деньгам не допускаю. И к особняку. Еще траур не прошел, года не минуло, нечего отцовское добро разбазаривать.

Старушки задвигались и одобрительно замотали головами:

– И правильно, Петровна, правильно! И нечего! Пусть траур-то блюдет!.. Верно ты сына, матушка, воспитуешь! А то ить щас, знашь, каки хлысты вырастают – прирежут за копейку-то, прости госсыди…

– Слышь, Петровна, – вдруг вспомнила соседка с третьего этажа. – А сестрица Дусина чего? С пустыми карманами осталась?

– Да какие там у нее карманы? – фыркнула Олимпиада.

Про сестрицу Дуси она вспоминать и вовсе не желала. И какая там сестрица? Нагулял ее бывший студентик дочку в законном браке, повесил на шею родственницу, а они теперь делись наследством-то, а оно поди-ка тоже не резиновое!

– Почему это она с карманами? – недовольно пыхтела Олимпиада Петровна. – Там, где она сидит, карманы и вовсе не полагаются. У них там особая мода, в полосочку. В тюрьме она просиживает.

– Ах ты, незадача какая! – снова принялись сокрушаться старушки. – Вот оно до чего богатство-то доводит! А ты, Петровна, держи парня-то, держи!

– Так и без того уж держу, к деньгам доступа не даю, не балую, – тяжко вздохнула Олимпиада Петровна и сложила на пышной груди руки.

Олимпиада Петровна уже казалась себе немножко святой. Все испортила вредная Лукьяновна.

– А вот Акимовна из соседнего подъезда говорила, что ты будто бы сама то добро разбазаривашь, а сына и не подпускашь. Вроде как боисси, что он у тебя деньги-то отымет, вот и куролесишь, а сама трауром прикрываесси? Дескать уже и за границу на курорт летала и планы каки-то строишь, а? Врет поди?

– Ой, бабоньки! – вдруг всполошилась Олимпиада Петровна. – А ведь я с вами заболталась! Как будто у меня дел нет! Это вы, бездельницы, целыми днями можете на лавочках лясы точить, а у меня скоро Дусик с работы придет!.. Да! А соседке той скажите, пусть не врет! Планы я строю! Да я их давно уже построила!

Олимпиада Петровна шустро понеслась к магазину, высоко подкидывая тучный зад, а Дуся, схоронившись за кустами, по-утиному крякнул. Да! Было времечко! Когда Дуся жил у отца, он там такое дельце раскрутил! А как его уважали! Но это было в прошлом. А сейчас? И маменька денег не дает… Нет, он точно пойдет и скажет завтра главному, что у него депрессия!

Утром на работе он ничего сказать не успел.

Баба Глаша, старенькая санитарка, елозила на первом этаже по полу грязной, хлорной тряпкой. Едва завидев Филина, старушка радостно всплеснула руками и кинулась к нему на грудь.

– Дусенька! Сынок! Ну слава богу, и ты как все! А то ить я думала, юродивый какой!

– Что эт вы, баб Глаша, прямо вся такая радостная? – сурово нахмурился Филин. – У меня тут плановая депрессия, а вам хихоньки! И перестаньте меня вытирать этой тряпкой вонючей! Ну что ж такое, костюм, прям, еще десятилетку не справил, а она его хлоркой…

– Ой, не могу, сурьезный какой! – счастливо взвизгнула бабушка и по-матерински, от души, шлепнула санитара по круглому заду.

– Ну я… это что ж за рукоблудство такое?! – округлил глаза Дуся и воровато оглянулся.

Он, конечно, почитал старость, но с того самого момента, как ему стукнуло тридцать шесть, пощечины ниже спины считал оскорблением.

– Да не пыхти ты, ступай к главному, он все обскажет, – не переставала сиять бабушка.

Дуся решил поскорее удалиться от спятившей санитарки и живенько потрусил по коридору. Однако спокойно добраться до кабинета главного у санитара не вышло. Пришлось встретиться с парочкой сотрудников, и все они вели себя как-то странно. Сначала удивила молоденькая медсестричка Юленька.

– Хм… А вы гад, оказывается, Филин, – выпорхнула она ему навстречу. – Да-да, подлец и мерзавец!

Дуся нервно сглотнул. Последние две недели он жутко подозревал, что ему нравится именно Юленька, и даже где-то рассчитывал на ответные чувства, и вот тебе пожалуйста!

– Юленька, я не мерзавец вовсе… Вы меня, между прочим, даже местами волнуете…

– Ах каков негодяй! – всхлипнула девушка и залепила пощечину. – Это вам… от всех женщин!

Не успел Дуся как следует проморгаться, как его снова окликнули.

– Эй! Счастливчик! Поздравляю! – высунулся из кабинета Андрей Пряхин, который славился своим акушерским искусством далеко за пределами роддома.

– С чем?! – начал терять терпение Дуся.

– Иди к главному, он тебе лучше расскажет! А потом, если технические вопросы возникнут: как там и что, ко мне прибегай, – расплылся Андрей. – Расскажу как на духу.

«Никак соковыжималку выиграл, вот они с ума и сходят. От зависти», – решил Дуся и направился к главному за призом.

Была у них в коллективе старая забава – «черная касса». Каждую зарплату все сотрудники исправно сдавали главному по сотне, и каждый месяц кому-то одному на всю сумму покупался бытовой прибор. Считалось, что денег на эти нужные вещи никогда не хватает, вот коллеги и старались – заранее выясняли, что требуется очередному счастливчику, и выбирали покупку. За все время работы Дусе вручали подарок два раза. И оба раза отчего-то китайскую соковыжималку, цена которой в красный день – пятьдесят рублей. Куда уходили остальные сотни, бухгалтерия сурово умалчивала. Соковыжималки стабильно ломались после первого же лимона. Сейчас наверняка подарят новую.

– Здрассть, Матвей Макарыч, – появился в дверях главного взволнованный Дуся. – Ну, где она у вас? Сейчас будете вручать или попозже?

– Дуся, вы?.. А… вручать? Хе-хе, да вы шутник, оказывается? Разве их в кабинетах вручают? – как-то рассеянно проговорил главный. Затем вытянулся стрункой, одернул халат и даже стал волнительно заикаться. – Дус… ся… Мальчик наш… Ев… доким Пет… Петрович! Примите мои… поззздравления, хотя… Отчего ж так инкогнито? Как-то, я бы сказал, скрытно? И ведь все равно выяснилось, правда? А мы рады! Вот не поверите! Просто дико рады! Честное слово – рады, и все тут!

Дуся начал подозревать неладное. Такая «дикая» радость настораживала. В последний раз главный бурно швырялся поздравлениями, когда военный муж акушерки Симоновой получил повышение по службе. Вся семья Симоновых тогда срочно переехала в глухую деревушку на Дальнем Востоке, мужа направили именно туда. Сама акушерка ревела белугой, обивала пороги военного начальства и просила не трогать мужа с насиженного места. Но приказ есть приказ. Зато Матвей Макарович искрился бенгальским огнем: «Мы в тебя верим! Ты и там будешь славиться своим уменьем!.. Мы гордимся! Мы рады, что из нашего роддома!.. Мы рады, что твое мастерство!..» Конечно, мастерство! Симонова оканчивала медакадемию и имела все шансы согнать главного с кресла. Но Дуся-то!! За что ему такая радость? Ему уже расхотелось китайскую соковыжималку.

– Ну и чего вы онемели? – лукаво сверкнул очками главный. – Ах, да! Вы же еще ничего не знаете! А мы ведь вам сюрприз приготовили…

– Это зачем же? – насторожился Дуся. Никаких добрых сюрпризов работникам-мужчинам главный отродясь не готовил. – Что вам – заняться нечем было? Прям нельзя домой отлучиться, а они уже с сюрпризами!

Матвей Макарович торжественно вылез из-за стола и по-отцовски похлопал сотрудника по плечу, и даже пустил в правый глаз слезину.

– Евдоким Петрович… Дуся… Буквально вчера… вы стали отцом! У вас родилась дочь!

– Да что вы?.. – охнул Дуся и опустился рядом со стулом.

– Ну-ну! – кряхтел Матвей Макарыч, пытаясь поднять тучного Дусю с пола и переходя на «ты». – Чего уж сразу… об пол биться? Ты не мне кланяйся, Андрюшке спасибо скажи…

Дуся с трудом поднял голову с пола.

– Так это он удружил с дочерью, да? – побелевшими губами пролепетал он.

– Он, а то кто ж! Девочка родилась большая, четыре шестьсот, рост пятьдесят девять сантиметров. Вся в папу!

– А чего вы на меня-то смотрите?! – возмутился Дуся, отпихиваясь от главного руками и ногами. – Нет, интересно, Андрюшка там чего-то намутил, а папаша, значит, я получаюсь, да? С чего вы вообще на меня накинулись?! Я вам никакой не папаша! Откуда у меня дети?! У меня и жены никогда не было!

Главному надоело поднимать орущего санитара, он махнул рукой, устало опустился на стул и принялся объяснять.

– Не было у тебя жены законной, правильно! Она так и сказала – мы, дескать, отношения не узаконили, но ребенок Евдокима Петровича Филина! Так что нечего кривляться, иди в отделение новорожденных, я распорядился, девчонки там тебе покажут дочь.

Главврач как мог создавал своему работнику торжественное настроение, однако тот никак настраиваться на торжество не желал. Отчего-то возмущался, махал руками и даже не догадался поблагодарить главврача за заботу.

– Они пока-а-ажут! Это я тут всем сейчас покажу! – окончательно распоясался неблагодарный санитар. – Правильно! Как узнали, что у меня состояние имеется, так и давай теперь от меня рожать все кому не лень! А я ни сном ни духом! Прямо не знают, как денег лишить! Вы тоже, Матвей Макарыч! То вам носилки, то клизмы с пробирками! Где эта мамаша?!

– Так она это… в палате… Правда, она ничего не соображает сейчас, без сознания, ну то есть роды у нее сложные были, спит сейчас. А… а теперь ее тревожить ни в коем случае не рекомендуется! – растерялся главврач Беликов. – Так это что ж получается – ты не отец, что ли?

Дуся грозно смотрел на главного.

– Дуся, сынок… – все больше распалялся тот, видя такое недоброе лицо. Голос его звенел все выше, и в конце Макарыч даже пустил петуха. – Не смей на меня так глазеть! Я понимаю, ты мальчика хотел… Так это наш Андрюшка сплоховал! Уж не мог мальчугана вытащить… Дуся, какого черта ты молчишь?

– Не, я бы, конечно, мог ответить, но ведь вы вроде как начальство… Честно говоря, Матвей Макарыч, вы вот занимаете такой ответственный пост, а мозжечок у вас какой-то недоразвитый! Мальчик, девочка… Это же надо поверить, что я могу отцом стать! Не мой это ребенок! Прямо не мозжечок у вас, а какой-то… мочевой пузырь!

– Та-а-ак, – кончилось терпение у Беликова. – Пузырь, говоришь… В общем так, мамашу эту языками не трепать! Тему не тревожить! Тьфу ты, черт! Мамашу не тревожить, тему языками не трепать! Все! Иди работай! Ишь ты, анатом! Пузырь он у меня в мозжечке обнаружил! Чего стоишь?! Работай!

– Ага, работай! А ребенок моим считаться будет?

Дуся быком смотрел на главврача и прерывисто дышал. Главный не знал, что ответить. Честно говоря, он с самого начала сомневался, что ребеночек чистокровно Филин. Но и просто так согласиться…

– Так чье дитё? – чуть не бил ногой пол гневный санитар.

И тут главный нашелся.

– Пока в роддоме не появятся новые носилки, ребенок будет считаться… Филиной!

– Давайте лучше Беликовой ее запишем, и мне хорошо, и вам не… – пошел на мировую Дуся.

– Нет уж! Мамочка сказала Филина, значит, так и будет! И нечего женщине нервы трепать, а то и она нам арии голосить начнет! Все! Иди работай.

Дуся вышел из кабинета главврача взъерошенный, с трясущимся ртом и шальными глазами.

– С прибавлением вас, Евдоким Петрович, – немедленно высунулась из кабинета вредная медсестра Танечка. – А мы доченьку вашу уже видели! Вся такая пузатенькая, лысенькая, глазки заплывшие, и рот постоянно на сторону кривит – титьку ищет, ну вылитый вы! Я думаю, ее тоже Дусей можно назвать!

Дуся долго-долго на нее смотрел, потом по-лисьи оскалился и приторным голоском заговорил:

– Танечка, голубушка, а откуда вы узнали, что это я – тот счастливый папаша?

– Здрасте, откуда узнали! У вашей дамы же Юлька все данные записывала! И Людмила Ивановна еще, когда принимала. А ваша жена так и продиктовала, – вытаращила глаза Танечка.

– А как ее зовут-то, жену мою?

– Ну так… Радько же! Ирина Алексеевна. Мы еще с девчонками думали – надо же, вы такой старый, а жену…

Девчонка ни черта не соображала в мужском возрасте. Дуся взвился:

– Какой я старый?! Мне всего тридцать шесть!!! Тридцать шесть!

– Ну! А ей двадцать, – растерянно моргала Танечка.

– Ясно… – дернул к лестнице Дуся.

– Подождите! А когда вы нам будете за дочку шампанское ставить? – завиляла бедрами бесстыдница медсестра.

– Когда родится! – рыкнул Филин и понесся к Юле.

Юленька Сидоренко сидела на третьем этаже и с грустью пялилась в огромное зеркало перед столом. Это она специально притащила такое из дома, чтобы всегда себя лицезреть. Каждую смену оно радовало ее, Юленька была хороша! Но вот сегодня настроение куда-то провалилось и никак не может подняться. А виноват в этом противный санитар! Филин! Ну и дурацкая фамилия! А ведь совсем недавно она хотела ее носить… Да, сначала у Юленьки были некоторые корыстные мотивы, но как-то так незаметно получилось, что она заинтересовалась бугаем Дусей всерьез. И вот тебе финал – у Евдокима, оказывается, есть не только какая-то там незаконная жена, но и вполне родная дочь! И ведь никто даже подумать не мог! Нет, что ни говори, а все мужики просто мерзавцы! Их специально придумали, чтобы безобидным женщинам отравлять жизнь!

– Юленька! – вдруг возник перед медсестрой запыхавшийся предмет ее грусти. – Мне надо с тобой пообщаться!

Девушка обиженно дернула плечиком, тяжко вздохнула и язвительно процедила:

– Вы меня извините, конечно… Но вот вы с одной уже пообщались, она у нас в сто седьмой лежит, а теперь…

– В сто седьмой? Она очнулась, не знаешь?

Дуся совсем не замечал Юлиной грусти, и это злило. Прямо какие-то бесчувственные создания эти мужики!

– Ой, да очнется она, куда денется, – тряхнула Юля кудрями. – Чего вы на стол-то залезли? И еще журнал схватили! Прямо библиотеку он здесь устроил!

Дуся и в самом деле взгромоздился на стол и теперь нервно обмахивался глянцевым изданием.

– Юля, вот ты мне скажи, как тебе эта женщина сказала, что я – отец?

Юля фыркнула. Она сначала решила и вовсе не отвечать, пусть помучается, поймет свое недостойное поведение… И все же не удержалась, тем более что и мучиться вредный Дуся не собирался.

– Это Радько, что ли? – скривила обиженная девушка губки. – Ой, прям такой секрет! Она пришла, карты у нее с собой не было, пришлось писать с ее слов. Вот она и назвала ваши имя и фамилию, чего неясного-то?

– А почему она не сказала, что у нее ребенок от американского президента?

– Так ребенок же не негр! – искренне изумилась Юленька.

– Ну хоть это радует…

Дуся спрыгнул со стола и забегал по комнате так, что девушка не успевала крутить головой.

– Слушай, а ее родные не звонили? Ну там мама, свекровь…

– Вы у своей мамочки и спросите – звонила она или нет, – оттопырила нижнюю губку девушка.

– Хорошо, я так и сделаю, – рассеянно кивнул Дуся и вдруг остановился. – Какая у нее палата, сто седьмая? Ирина Алексеевна?

– По-моему, так…

– Замечательно… Кстати, Юленька, что вы сегодня делаете вечером?

Девчонка только собиралась придумать достойную тираду в ответ, а Дуся уже быстро направлялся в сто седьмую.

Палата считалась одной из лучших, потому что там стоял телевизор. У телевизора еще в прошлом году сгорел кинескоп, нового так и не поставили, но палату по привычке считали люксовой и отправляли сюда исключительно по блату. Скорее всего Ирина Алексеевна Радько здесь находилась только благодаря своей смелой легенде про отца ребенка. В палате было всего две женщины. Одна лежала накрывшись одеялом почти с головой, другая – молодая жгучая брюнетка, затаив дыхание, подводила глаза.

– Ой! – пискнула брюнетка.

Кисточка из ее рук выпала и начертила скорбную, как у арлекина, стрелу.

– Кто здесь Радько?!

– Радько?..

– Кто из вас родил дочь от Филина?! Признавайтесь! – грозно вопросил Дуся.

Девушка принялась испуганно заталкивать кисточку ногой под кровать.

– Я… признаюсь, не от филина. От филина не дочери получаются, а птенцы, так ведь? – лопотала прелестница.

– А эта?

Дуся ткнул пальцем в спящую женщину.

– Она тоже… нормального ребенка родила…

– Она долго еще спать собирается? – не мог успокоиться Филин.

– Она и не собиралась вовсе, но… ей столько лекарства вкатили, теперь, наверное, пока все не кончится…

Дуся тихо подошел к кровати, отогнул одеяло и присвистнул:

– Ага! Так вот кто у нас Ирина Алексеевна! Старая знакомая… Понятно теперь, откуда она мои имя, фамилию знает, сам сказал. Ну прямо подметки на ходу рвут! Нельзя рот открыть!

Девушка была та самая, которая вчера улеглась на носилки с мусором. Ну, пронесло! Теперь Вася может подтвердить, что Дуся видел мамочку «своей дочери» вчера в первый раз. Но только зачем эта странная молодая особа решила «осчастливить дочуркой» Евдокима Филина, оставалось загадкой. Хотя какая там загадка! Узнала небось, что у Дуси не пустые карманы, теперь оформит на него ребенка, а потом Филину и наследством с доченькой делиться придется, чего мудреного-то? А сам Дуся никакого отношения к дитяте и не имеет. Но только как все это рассказать коллегам? Что-то не больно нравится Дусе роль отца-подлеца, который от собственного чада отказывается.

Помогли сами же сотрудники. В конце смены расторопный Вася собрал в комнате медперсонала стол, то есть купил три бутылки водки для мужчин и карамелек для женщин. На этом его деньги кончились. Прибежали медсестрички, обиженно пофыркали, пошелестели десятками и притащили для себя вина, а для мужчин колбасного сыра. Заглянули врачи, презрительно скривились, и на столе появилась бутылка шампанского и китайские мандарины. Последним заглянул главврач и выгрузил бутылочку коньяка и коробку шоколада.

– Ну все, стол накрыт… – оглянулся Матвей Макарович. – Василий, сходи пригласи виновника торжества.

Однако ходить Василий уже никуда не мог. Он так долго собирал всех, что в конце концов отметил торжественное событие в одиночку – приложился к бутылке и выглотал всю, ему даже закуска не потребовалась.

За Дусей сбегала самая молодая – баба Глаша.

– Вот, Дусенька, здеся мы все за тебя радуемся, – с трудом затолкнула она Дусю в комнату.

– По-здра-вля-ем! – гаркнул мощный хор акушеров-гинекологов.

– Вот уж спасибо… – скривился Дуся. – А деньгами, случайно, не сбрасывались? Очень плохо, вот в прошлом году у нас Еремина родила, так ей деньгами…

– Садись, Евдоким! Денег никто не дал, ну да не в деньгах счастье, – мудро изрек главный, нашаривая в кармане кошелек. – Наше торжественное собрание хочу начать с небольшого отчета! Итак, за прошедший месяц наш роддом перевыполнил план на семь проце…

Сотрудники как-то скисли и стали с вожделением поглядывать на закупоренные бутылки. А главврач, закатив глазки, все токовал про достижения роддома.

– Друзья мои! – вдруг проговорил Дуся. – Это кто такую замечательную традицию придумал – накрывать стол в последнюю пятницу на неделе? Какой добрый обычай! Предлагаю в следующую пятницу…

– Подождите-ка! – вышел из бумажного гипноза главврач. – Что значит в следующую? У вас еще кто-то должен родиться?

– Не должен. Так у меня и в эту никто не родился! – обрадовался Дуся. – Знаете, если уж честно, Матвей Макарович, так эта традиция все же лучше, чем ваши субботники по четвергам. Кстати, именно на субботнике я в первый раз увидел ту даму, которая решила меня папашей сделать. Честное слово, скажи, Вася!

Вася еще мог что-то говорить, но вот соображать у него уже не получалось.

– Я с-скажу! – неприлично икнул он. – Дуся вчера беременную увидел в первый раз! Да и хрен с ним. Дуська, давай за тебя! Как это ты умудрился дитё родить? А ведь с виду и не скажешь… А давайте споем!

– Нет, подождите, – встрепенулась Юля. – Получается, что женщина вот так вот взяла и наговорила на нашего сотрудника?

– Да, Юленька, представляешь, так меня оклеветать, – жалобно заморгал глазами Дуся.

От сострадания любимой девушки у него запершило в носу и в области желудка приятно потеплело. Дуся даже не поленился подняться и втиснуть свой стул рядом со стулом Юленьки.

– А я считаю, что ни с того ни с сего женщина наговаривать бы не стала! – вскинулась сестра-хозяйка Анна Кирилловна. – Она бы его и имени не узнала!

– Да! И не такой уж наш Филин красавец, чтобы бабы при виде него мужей забывали! – поддакнула старая акушерка. – Боров да и только…

– Позво-о-ольте! Чего это вы обзываетесь? – заморгала глазами Юля.

Она возмущенно задышала и демонстративно начала строить Филину глазки. Но тот сейчас ничего не замечал.

– И все не так было! – пытался перекричать он сотоварищей. – Она вчера, когда на мусорную кучу улеглась, мы…

– Господи! Так вы ее на мусорке подобрали, что ли? – скривилась Анна Кирилловна.

– А давайте споем! – рявкнул Вася и заорал. – Фи-и-и-илин, здравствуй птица-а-а, так и должно было случии-и-иться-а-а!!

Страницы: 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

Трем неунывающим подружкам – Ире, Жанне и Катерине – очень не повезло....
Три неунывающие подружки – Ира, Жанна и Катерина – рискуют всерьез…...
Лола и не предполагала, что ее компаньон, ловкий мошенник Леня Маркиз, будет сходить с ума от ревнос...
Произведения Д. Трускиновской – остросюжетные колоритные повести, захватывающие превосходным сочетан...
Чтобы доказать девушке, что он способен на поступок, Денис средь бела дня похищает из Эрмитажа карти...