Кто есть кто Незнанский Фридрих

Пролог

Внизу в парадном громко лязгнула железная дверь. Донеслись какие-то голоса, смех, потом шумно разъехались двери лифта и сразу же закрылись. Дом снова погрузился в ночную тишину.

Раньше Вера Кисина не замечала этих звуков. Спала себе по ночам спокойно. Утром вставала, шла на работу, потом возвращалась, кормила Димку... Все вроде шло своим чередом.

Вера вздрогнула и проснулась от звуков, доносящихся с лестницы. Потом, проворочавшись примерно с час, осторожно, чтобы не разбудить сына, встала, накинула халат и вышла на кухню. Достала из шкафчика пузырек валерьянки. Накапала в стакан, разбавила водой из чайника и, поморщившись, выпила. Вернулась в спальню, опять легла. Но так и не уснула до самого утра...

О том, что произошло с ней неделю назад, она не говорила никому. И уж конечно не могла вообразить то, что произойдет дальше.

...После того как два раза она сбилась в передачах прямого эфира, Вера сама зашла к Пете Шовкошитному.

— Петрик, — когда рядом не было секретарши, она называла его старым тусовочным прозвищем, — я очень устала. Я два раза сбилась в прямом эфире.

Шовкошитный поднял глаза от своих бумаг:

— Я знаю.

— Дай мне отпуск.

Петя покачал головой:

— Верунчик, об этом не может быть и речи. Ты же знаешь, замены нет.

— Но я сбиваюсь, порчу эфир! — попробовала возразить Вера.

Шеф беспечно махнул рукой:

— Не бери в голову. Эти «милые шероховатости» зрители воспринимают очень хорошо. И потом, музыкальную программу для полуночников смотрят самые закаленные. Так что если ты чего-нибудь не то ляпнешь, это сойдет.

Вера потопталась на мягком ковре, устилавшем пол кабинета Шовкошитного.

— Но, Петрик, я действительно устала!

И тут, совершенно неожиданно и для себя, и для шефа, она расплакалась...

Только через несколько минут, всхлипывая и хлюпая носом, она взяла себя в руки. И хотя уже была готова рассказать Петрику все, остановилась. «Чего это я? Раскисла, расплакалась. Как не стыдно! Нет! А ну-ка возьми себя в руки!»

Она так и сделала, высморкалась последний раз в мокрый платок и сказала:

— Ты прав, Петрик. Не надо мне никакого отпуска.

— Вот и хорошо, — обрадовался Шовкошитный и снова уткнулся в свои бумаги. — Сегодня ночью эфир. Не забудь, Мышка.

Шовкошитный тоже время от времени называл ее старым прозвищем.

— Не забуду.

Однако в этот день полуночники так и не дождались своей любимой программы.

После разговора с Шовкошитным Вера шла домой с Шаболовки и снова в который раз вспоминала все, что произошло с ней в ту проклятую ночь.

...Как обычно, программа для полуночников заканчивалась в три часа ночи. Пока то-се — с Шаболовки Вера обычно выходила в четверть четвертого утра. До дома десять минут пешком. Она не боялась прохожих: в такое время даже самые отъявленные хулиганы, вылакав свое, уже спали мертвым сном. Вера шла домой, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. Вот подъезд ее дома. Вера нажала пару кнопок металлической двери, когда на ее плечо легла чья-то рука.

Вера вздрогнула и резко обернулась. За ее спиной стояло трое. Черные кучерявые волосы, смуглые бородатые лица, поблескивающие зрачки...

— Что вам надо? — как можно спокойнее спросила Вера. Испуг хоть и похолодил спину, но еще не успел овладеть ею полностью. Она еще надеялась, что это какая-то ошибка.

Тот, который положил свою ладонь ей на плечо, обернулся к своим спутникам и что-то сказал, показав пальцем на Веру. Те закивали. Потом он, обращаясь к ней, произнес несколько коротких гортанных слов.

— Я...я не понимаю...

Она не успела договорить, как почувствовала страшный удар в поясницу. Вера не успела крикнуть, потому что на ее плечо обрушился еще один удар. Вера упала, но ее подняли и стали методично избивать. Били молча и профессионально — по ногам, спине, рукам, так, чтобы не нанести вред важным органам, и одновременно сделать как можно больнее. Через пять минут все кончилось. Вера съехала по стене на холодный асфальт. Послышались удаляющиеся шаги, потом донесся звук автомобильного мотора...

Кое-как добравшись до своей квартиры, Вера с трудом разделась и осмотрела себя. Руки и ноги были сплошь в синяках. На спине чернело несколько узких полос: видимо, били резиновой дубинкой. «Теперь в бассейн не пойдешь...» — пришла ей в голову глупая и совершенно несвоевременная мысль. Вера подвигала конечностями, потом, вспомнив навыки, полученные в медучилище, ощупала себя. Конечно, все тело жутко болело, но ни переломов, ни серьезных повреждений не было. На лице и ладонях не осталось ни царапины.

Конечно, Вера пошла на следующий день в поликлинику и, конечно, обратилась в милицию. И конечно, это не дало никаких результатов. Скучающий капитан, позевывая, выслушал ее рассказ и посоветовал по ночам не выходить из квартиры. Его можно было понять — ну не выставить же у Вериного подъезда теперь пост. С кем не бывает...

Самое главное, что и Вера поначалу решила, что ее избили обычные хулиганы. Хотя и странные какие-то — ни денег не взяли, ни сережек не сорвали. Не сделали кое-чего похуже, хотя запросто могли. Только избили.

Только на следующий день Вера обнаружила в кармане плаща, в котором она была той ночью, сложенный вчетверо листок. На нем шариковой ручкой было написано: «Это только задаток». Внизу было пририсовано что-то непонятное, отдаленно напоминающее лежащего волка или собаку.

— Какой задаток? — вслух спросила Вера. Ответить ей было некому.

Капитан в милиции без всякого интереса повертел бумажку в руках и вернул ее Вере.

— И что вы предлагаете? — спросил он.

Ничего существенного Вера предложить не могла.

С этого дня в ней поселился страх. Она стала плохо спать по ночам, вздрагивая от малейшего шума. Стала сторониться каждого человека азиатской наружности, попадавшегося на улице. И конечно, больше всего боялась за Димку. Может быть, впервые в жизни Вера почувствовала свое жуткое, беспросветное одиночество. Конечно, у нее были приятели, некоторых она даже могла назвать друзьями. Но у каждого были свои проблемы, своя жизнь. Конечно, ее выслушают, похлопают по плечу, повторят слова дежурного по отделению милиции: «С кем не бывает...» Ничего большего Вера не ждала. Поэтому и не стала никому рассказывать о происшедшем. Ходила как ни в чем не бывало на работу и пыталась забыть.

Но забыть не получилось. Вернее, не дали. Потому что спустя три дня вечером, когда Вера уже собралась на работу, зазвонил телефон.

— Да, — подняла трубку Вера.

— Слушай, — сказали в трубке с явным кавказским акцентом, — мы долго ждать не будем. Торопись.

— Что? — растерянно спросила Вера, но на другом конце провода уже положили трубку.

В тот день она сбилась во время прямого эфира...

...Вера шла домой с Шаболовки и вспоминала ту ночь. Прошла неделя. Синяки на ногах и руках начинали желтеть, и Вере опять казалось, что все происшедшее не более как случайность. И что больше ничего такого с ней не повторится.

У подъезда стоял желтый милицейский «воронок». Вера издали заметила фургон и вспомнила, что раньше между собой они называли их «упаковками». Однажды ей даже довелось прокатиться в «упакованном виде» в знаменитую «пятерку» — отделение милиции № 5 на Арбате...

— Добрый день, — перед ней стоял человек в мышиной милицейской форме, — гражданка Кисина?

— Да, я.

— Тут возникли некоторые вопросы. Вы не могли бы съездить с нами в отделение милиции?

— Это по поводу моего заявления? — догадалась Вера.

— Да, — кивнул милиционер, — это ненадолго.

Вера охотно села в машину. «Ну вот, — подумала она, — наконец-то и про меня вспомнили».

— А вы что, поймали бандитов? — спросила Вера у милиционера, который сел рядом с ней.

— Угу, — снова кивнул он.

Машина резко тронулась с места.

Милиционер полез в карман и достал розовую фланельку. Потом вытащил маленькую бутылочку, открыл пробку и, улыбаясь, вылил содержимое на фланельку.

В воздухе запахло эфиром.

— Что это? — спросила Вера.

Милиционер ничего не ответил. Аккуратно закрыв пробкой бутылочку, он внезапно и ловко приложил фланельку к Вериному лицу. Схватил ее за затылок и плотно закрыл ей нос и рот. Перед глазами все поплыло...

...Когда Вера очнулась, она увидела то, что, проснувшись, видят все люди, лежащие на спине, — потолок. Белый, покрытый известкой потолок.

— Очнулась, — донесся чей-то голос.

— Хорошо, приступим, — отозвался второй.

Вера не успела опомниться, как ее лицо накрыла какая-то маска.

— Считайте до десяти, — приказал кто-то.

«Раз, два, три», — покорно произнесла про себя Вера. И уже засыпая, она подумала, что больше всего это похоже на наркоз...

1

Александр Борисович Турецкий любил говаривать: «Хорошее настроение — самое важное качество для следователя». И был абсолютно прав. Впрочем, почему был? Он и есть.

Вообще-то я обычно просыпаюсь в прекрасном настроении. Причем в любую погоду. Дождь там, снег, метель, половодье — мне все равно. Ничто не может испортить моего замечательного утреннего настроения. Я просыпаюсь, радуюсь утреннему свету (более или менее яркому в зависимости от времени года), вскакиваю с постели, с удовольствием принимаю душ, вкусно завтракаю. Потом одеваюсь, выхожу из своего подъезда, с наслаждением вдыхаю утренний воздух, завожу машину и с охотой отправляюсь на работу, в юрконсультацию № 10 по адресу Таганская, 34. Туда, где я, Юрий Петрович Гордеев, работаю адвокатом. Еду на свою новую работу, которая мне очень нравится. Короче говоря, с утра у меня обычно замечательное настроение.

«Обычно», но только не сегодня. Стоило мне продрать глаза от противного жужжания электрического будильника, как в мою привыкшую к утреннему радостному оптимизму голову пришла совершенно нерадостная мысль. И настроение моментально упало. Вставать сразу расхотелось.

Мысль была короткая и состояла всего из одного слова: «Лазарук».

Кто такой Лазарук этот, объяснять, думаю, никому не надо. Любой мало-мальски интересующийся политикой гражданин нашей страны знает об этом типе даже больше, чем тот заслуживает. Однако для той, лучшей и, очень надеюсь, большей, части читателей, у кого фамилии, имена и отчества членов правительства и депутатов не вызывают абсолютно никаких эмоций по той простой причине, что они им неизвестны, проясню ситуацию.

Лазарук — это председатель одной политической партии, название которой, по сути, ничего не говорит. Маленькая партия. Однако председатель ее, который таки сумел пробраться в Государственную Думу, успел прославиться и сделать себе такую рекламу, что на следующих выборах он, чего доброго, не только опять попадет в парламент сам, но и притащит за собой целую команду своих сподвижников. Короче, за два года, прошедших с последних выборов, Лазарук времени зря не терял. То морду кому-нибудь набьет, то американский флаг у посольства на улице Чайковского сожжет. Ну, или просто начнет ругать матом с трибуны кого ни попадя. Словом, трудится не покладая рук. Разумеется, все это очень нравилось журналистам. А Лазаруку нравилось то, что им эти его выходки нравятся. Таким образом, он делал себе рекламу, или, выражаясь языком газетчиков, «наживал политический капитал».

О существовании Лазарука я, конечно, знал, но то, что мне придется с ним познакомиться, не могло присниться в самом страшном сне. Очень уж он был несимпатичной личностью, Лазарук этот.

Но, как говорится, человек предполагает, а Уголовный кодекс располагает. И в один не предвещавший ничего плохого жаркий день (в самом конце пыльного московского августа) ко мне подошел Генрих Розанов, заведующий нашей юридической консультацией. То есть мой непосредственный шеф.

— Маешься на приеме граждан? — спросил он, разглядывая какие-то бумажки на моем столе.

Дело было в конце моего дежурства, в течение которого я принял как минимум человек двадцать, выслушивал душераздирающие житейские истории, объяснял нюансы нашего несчастного законодательства и так далее. Если это можно назвать маетой... Однако с начальством лучше не спорить — это я усвоил еще с тех времен, когда работал под началом Александра Борисовича. Я имею в виду старшего следователя по особо важным делам Турецкого.

— Маюсь, — осторожно ответил я.

— Очень хорошо, — неожиданно обрадовался Генрих, — вот, чтобы ты не скучал, работенку тебе нашел.

Тут он как фокусник чуть ли не из воздуха достал папку «ДЕЛО» с сакраментальными ботиночными тесемками, положил мне на край стола и, вздохнув, молвил:

— Сам бы взялся, но... — Он подумал и закончил: — Времени нет. Так что ты, Юра, посмотри. Человек знатный...

Как вы уже, наверное, догадались, этим «знатным человеком» оказался не кто иной, как депутат Лазарук. Сначала я было обрадовался: дело обещало стать громким по той простой причине, что все дела, связанные с Лазаруком, оказывались громкими. Ну а раз дело громкое, значит, и фамилию адвоката, то бишь меня, нет-нет да и упомянут. Реклама!

Но, полистав дело, а потом и пообщавшись с Лазаруком, я понял, почему шеф, да, думаю, и все остальные адвокаты из нашей конторы, которые, ясно, были поопытней меня, не взялись за это дело.

Я вышел из подъезда в половине девятого, вдохнул свежего осеннего воздуха и прошлепал по лужам к тому старому куску железа, что я громко именую автомобилем. Хотя нет, напрасно я клевещу: мой старичок бегал, несмотря на преклонный возраст, исправно и при случае мог дать фору иной новенькой иномарке. Конечно, если поставить новые свечи, заменить карбюратор, отладить коробку передач, перебрать двигатель... Я отогнал от себя эти бесконечные мысли и, отворив дверь моего железного друга, сел на потертый кожзаменитель кресла.

Машина завелась с первой попытки, но даже это не могло повысить мое настроение. Сегодня мне предстояла встреча с Лазаруком.

Дело было провальное. То есть проигрыш можно записывать в свой актив прямо сейчас, даже без суда. Лазарук судился с неким Яковом Пенкиным, тележурналистом с «ТВ-7». Судя по всему, Пенкин этот был человеком неглупым, потому что во время одной из «акций» Лазарука, когда он перед «Макдональдсом» на Пушкинской площади ожесточенно топтал купленные только что гамбургеры, выкрикивая проклятия в адрес Билла Клинтона, Пенкин, который снимал происходящее, не выдержал и вполголоса назвал Лазарука «дебилом». Этот случай запечатлели на пленку множество камер, поэтому мне довелось наблюдать происшедшее сразу с нескольких точек. Пенкин ничего — ну сказал и сказал, выразил, так сказать, всеобщее настроение присутствующих. Гораздо интереснее было наблюдать за реакцией Лазарука. Он, услышав слово, произнесенное Пенкиным, застыл, остановился, насторожился, словно гончая, взявшая след. Мне даже показалось, что его уши заострились и сами собой повернулись в сторону тележурналиста. Сомнений в том, что Пенкин имел в виду именно Лазарука, быть не могло: «дебилов» среди присутствующих стояло не так много. На лице Лазарука заиграла довольная улыбка, он едва не поскользнулся на растоптанных гамбургерах. Потом, ругаясь последними словами, разъяренный депутат кинулся на Пенкина. Но сделал это так неуклюже, что наткнулся переносицей на объектив его камеры. Переносица не выдержала и треснула. Лазарук взвыл. Пока вызывали «скорую», накладывали гипс на нос депутата, Пенкин поспешно ретировался. Но не тут-то было. Лазарук не мог упустить такого замечательного случая устроить показательное выступление. Дальше все просто. Он подал на журналиста в суд за публичное оскорбление и членовредительство и приказал своему помощнику найти адвоката. На беду, у того в записной книжке оказался телефон Генриха Розанова. Ну, о том, как тот скинул это дело на мои плечи, я уже рассказал.

Самое главное, что в результате все оказывались в выигрыше. Лазарук, даже проиграв процесс, добивался своего, то есть скандала, поэтому-то адвоката он мог взять любого, хоть студента первого курса юрфака. Все равно выиграть этот процесс было невозможно. Пенкин — тот прославится как победитель склочного депутата. И только я оказываюсь в дураках. Проигранный судебный процесс — это, безусловно, пятно на моей адвокатской биографии. С другой стороны, отказаться я не мог: все-таки шеф есть шеф. Ну что ты будешь делать?

Подъезжая к консультации, я еще издали заметил длинное блестящее черное тело «мерседеса» Лазарука. И идти на работу мне окончательно расхотелось. За несколько встреч с Лазаруком я успел составить о нем самое негативное впечатление. Одно радовало — через неделю должен был состояться суд. Хотя, как я уже говорил, ничего хорошего лично мне он не обещал...

Пока я припарковывался, из радиоприемника донеслись сигналы точного времени. Девять часов. Значит, я хоть немного, но заставил ждать Лазарука. Эта мстительная мысль немного прибавила мне настроения.

Между тем по радио передавали ежечасную сводку новостей. Я уже собрался было вылезти из машины, как вдруг услышал следующее:

«По сообщению информационных агентств, на территории Чечни произошел очередной террористический акт. Позавчера, во время съемок широко разрекламированной пресс-конференции ряда правительственных чиновников Ичкерии о «новом взгляде на место Чечни в международном сообществе», проходившей в городе Халкилой, был похищен корреспондент телекомпании «ТВ-7» Яков Пенкин. Очевидцы утверждают, что к стоящему у дома, где проходила пресс-конференция, журналисту подъехала машина, из нее вышли несколько человек и, затолкав Пенкина в кабину, увезли его в неизвестном направлении. Оперативные действия чеченской милиции результатов не дали. Министр безопасности Чечни Шургат Алироев заявил, что данный инцидент, по его мнению, организован «силами, заинтересованными в дестабилизации обстановки на Северном Кавказе», и намекнул, что такими силами могут быть спецслужбы России. Секретарь Совета Безопасности России Иван Птицын выразил надежду, что очередное похищение журналиста не помешает нормальному переговорному процессу между представителями российского правительства и чеченского руководства. Напомним, что это уже четвертый случай похищения людей в Чечне с начала года...»

Вот это новость! Интересно, истец уже знает о похищении своего ответчика или нет? В таком случае я буду первым, кто сообщит ему эту приятную новость. То есть для самого Лазарука новость совершенно неприятная.

Я вошел в подъезд, неторопливо поднялся в свой кабинет и открыл дверь.

Мощная фигура Игоря Сергеевича Лазарука заслоняла почти все окно, из-за чего в моем крохотном кабинете было совсем темно. Депутат стоял скрестив руки и, как Наполеон, созерцал окрестности. В углу на стуле устроился телохранитель такого же крупного телосложения. И не отрываясь наблюдал за своим шефом.

Услышав за спиной стук двери, оба обернулись.

— А-а, — радостно раскинул руки в стороны Лазарук, — здравствуйте, Юрий Петрович.

Я поздоровался с ним и уселся за стол. Лазарук тут же подсел ко мне.

— Ну что, дадим жару этому... — он нецензурно выругался в адрес Пенкина.

Я вздохнул, изображая неизбывную печаль:

— Боюсь, Игорь Сергеевич, Пенкину дадут жару и без нас.

Лазарук непонимающе уставился на меня:

— Как это?

— Вы новости не слышали сегодня?

— Так, краем уха. А что?

— Якова Пенкина похитили в Чечне.

Надо было видеть лицо Лазарука в этот момент. Из оптимистично-боевого оно вдруг стало злым и даже каким-то свирепым.

— Что-о-о?

Я сокрушенно развел руками:

— Только что передали по радио. Похищен наш ответчик.

Лазарук замолчал и надолго задумался. Я понимал, что за мысли вертятся в его голове. С похищением Пенкина рейтинг журналиста резко повышался. Теперь, когда он вернется из чеченского плена (если вернется, конечно), то ореол мученика ни в коем случае не даст Лазаруку никаких шансов. Которых, впрочем, у него и так не было. Но теперь Лазарук мог, и серьезно, потерять очки в результате этого процесса. Вот он и прикидывает, как бы ему выпутаться из этого положения.

— Ну ладно, — сказал он в конце концов, — значит, у нас есть время для того, чтобы еще лучше построить обвинение.

— Боюсь, у нас теперь слишком много времени, — заметил я.

— Угу, — кивнул Лазарук, — они скоро не выходят...

Распрощавшись с Лазаруком, я почувствовал себя гораздо лучше. Кто знает, может, мне удастся как-нибудь улизнуть от этого процесса.

Я уже было собрался приступить к обычному приему посетителей, когда в дверь вошел Генрих Розанов.

— Ну как? — кивнул он в сторону двери.

Я махнул рукой:

— Пенкина вчера похитили. Так что...

— Ага, — произнес Генрих Розанов, — а у меня тут как раз к тебе еще одна просьба.

«Знаю я эти просьбы», — сказал я про себя. Но разве можно перечить начальству?

— Я вас слушаю, Генрих.

— Тут Валера Барщевский заболел. В больницу лег.

— А что с ним?

Генрих пожал плечами:

— Не знаю. Но вроде что-то серьезное. Почки или печень. Короче говоря, на нем осталось одно дельце.

Ну так я и знал! Он хочет повесить на меня чужое дело! А ведь хуже нет, как доканчивать начатое кем-то дело.

Розанов положил мне на стол адвокатское досье.

— Дельце плевое. Ерунда, короче. Я думаю, ты с ним быстро развяжешься.

— Я надеюсь, депутаты или члены правительства не замешаны? — осторожно спросил я, показывая на папку.

Розанов повертел своей маленькой головой:

— Да нет. Мелкое дело. Злостное хулиганство и сопротивление работникам милиции.

Я облегченно вздохнул и стал вчитываться в адвокатское досье, составленное Валерой Барщевским, которого я хорошо знал — он работал в нашей консультации.

2

Яша Пенкин укрепил свою камеру на штативе и, заглянув в окуляр, убедился, что все четверо чеченцев в одинаковых высоких серых барашковых папахах, с умным видом восседающие за столом, попадают в его объектив. Потом включил запись и покинул импровизированный конференц-зал с банальной целью отправления естественных надобностей.

Он по опыту знал, что подобные мероприятия (в смысле пресс-конференции, конечно) — дело отнюдь не пяти минут, а значит, есть время покурить на свежем воздухе, составить примерный план дальнейших действий и вернуться как раз к самому интересному.

А не успеет, так и Бог с ним: камера-то свой пост не покинет. Она сама по себе работает, без его участия.

Его сейчас волновал совсем не очередной «новый» взгляд чеченских оппозиционеров на место свободной Ичкерии в мировом сообществе (именно так звучала тема пресс-конференции), а гораздо более прозаическая проблема: где найти могилу чеченца лет пятидесяти, умершего примерно в одно время с Джохаром Дудаевым? Могилу если не заброшенную, то, по крайне мере, не посещаемую родственниками, желательно подальше от посторонних глаз и лучше бы не в горах — там сплошные камни, саперной лопаткой много не накопаешь.

Пресс-конференция проходила в Халкилое, и еще утром на подъезде к городу он заметил из окна запыленной «Нивы» вполне подходящее старое кладбище на окраине. Пожалуй, стоит вечером туда наведаться и провести рекогносцировочку.

Вытирая руки вполне европейским бумажным полотенцем у грязной раковины во дворе дома, он продолжал размышлять о своем.

— Пенкин?! — кто-то окликнул сзади.

Он повернулся на незнакомый голос и совершенно неожиданно носом налетел на столь же незнакомый кулак. Последнее, что он успел увидеть, была бородатая смуглая физиономия, причем тоже абсолютно незнакомая. Впрочем, убедиться в этом ему не дали. Второй кулак точно так же стремительно опустился на темя, и Яша Пенкин погрузился в глубокий здоровый обморок.

Никто и не заметил, как через заднюю дверь аккуратно выносят тело, в сущности, молодого еще человека с черными, почти как у чеченца, слегка вьющимися жесткими волосами, мелкими чертами лица, узкими губами и двумя горбинками на тонком носу, невысокого и не слишком толстого — словом, обыкновенного человека. В Чечне не принято интересоваться, кого и куда несут средь бела дня. Несут, — значит, надо.

Его засунули в заляпанную грязью «Ниву». Туда же забросили его камеру, все еще привинченную к штативу.

Говорят, что обморок только тем и отличается от сна, что человек, в нем пребывающий, лишен сновидений. Тем не менее Яков видел сон. А может, и не сон.

Возможно также, что не избалованный особым вниманием мозга организм почуял приближение смертного часа и решил по старой доброй традиции прокрутить перед мысленным взором Яши всю его недолгую, но зато вполне насыщенную разнообразными событиями жизнь.

Яшке Пенкину, как герою русских сказок, многие вещи удавались лишь с третьей попытки. С третьего захода он поступил на операторский факультет ВГИКа. Продержался три курса и с третьей повесткой из военкомата ушел-таки в армию. То ли как злостный уклонист, то ли по воле случая в мае восемьдесят седьмого он угодил в Афганистан.

В первое же воскресенье рядовой Пенкин в качестве эксперта по телеаппаратуре сопровождал комбата, отправившегося в Кабул к какому-то знакомому спекулянту за видеокамерой. Зачем она ему понадобилась, только ему, комбату, известно. То ли его поразили красоты близлежащих гор и он решил запечатлеть их на долгую память, то ли просто, изнывая от вынужденного безделья, он решил развлечься. Яшу, однако, это не интересовало. Словом, сделка в финансовом отношении майора удовлетворила, и он в состоянии легкой эйфории немедленно пожелал прослушать экспресс-курс операторского мастерства.

После десяти минут учебных съемок на живописных и практически безлюдных задворках встречный оборванный подросток с большим интересом оглядел камеру и, приятно улыбнувшись, бросил им под ноги гранату РГД-5. А сам, словно джинн, растворился в воздухе.

Командира, старого вояку, серьезно ранило. А вот рядовому Пенкину повезло, камере — тоже. На взрыв немедленно подоспел патруль, и тут же началась стрельба. Подросток оказался не бомбистом-одиночкой. Из близлежащих кустов сразу же появилось полтора десятка басмачей.

Пенкин, вместо того чтобы залечь на землю, вскарабкался на дерево и героически снял завязавшийся бой. Причем он оказался единственным человеком, видевшим обе противоборствующие стороны: и наши, и «духи» палили в основном вслепую. Последней шальной пулей его ранило в живот, с дерева он свалился, но камеру не разбил. Упал на спину, самоотверженно держа ее на вытянутых руках. Причем, как выяснилось позже, он спасал не только имущество части...

Вместе с комбатом Пенкина отправили в Ташкент, в госпиталь. С камерой он не расстался, так и оставил ее у себя, благо комбат от расстройства чувств совершенно о ней позабыл..

В Афган Яша уже не вернулся, а получив после ранения отпуск и разыскав корпункт CNN, продал кассету с кабульской стрельбой и ранеными, которых он втихаря снимал в госпитале, за целых пятьсот баксов. Так Пенкин ступил на свой тернистый путь и стал профессиональным вольным документалистом-баталистом.

В Чечню Яша впервые попал осенью девяносто первого. К этому моменту он успел помелькать в горячих точках, не стяжав, впрочем, славы всесоюзного обличителя и правдолюбца. Но зато заполучил контракт ни много ни мало на двадцать тысяч фунтов с одной британской телекомпанией на съемки сенсационного документального фильма о торговле оружием.

Дело было так.

В Чечне служил его старый друг, он был капитаном, командиром роты. С огромным трудом Пенкин уговорил приятеля принять участие в деле, изведя при этом изрядное количество спиртного и отстегнув ему три тысячи долларов, якобы половину гонорара. Они засняли ночную сцену выноса со склада ящиков с автоматами и патронами и передачу их двум местным мафиози — в действительности местным прапорщикам с клееными бородами в черных очках и камуфляже. Прапорщики, которым предварительно налили по стакану водки, играли блестяще — размахивали руками, трясли бородами, ругались на непонятном языке — ни дать ни взять чеченские мафиози. Все прошло замечательно, англичане, отсмотрев материал и брезгливо поморщившись при виде «торговцев оружием», без звука отстегнули обещанные деньги.

С тех пор Яков продолжал в том же духе на той же стезе, снимал то здесь, то там, более или менее удачно, но поднять планку творческих успехов до уровня Чечни девяносто первого пока не удавалось.

Официальной причиной его нынешнего визита в Чечню было освещение пресс-конференции оппозиционного теневого кабинета министров, сформированного совсем недавно, но уже рьяно желающего занять место кабинета действующего, но, по мнению оппозиционеров, ведущего республику не той дорогой. Яшу, однако, все это интересовало мало.

На самом деле ему предложили восемьдесят тысяч фунтов за доказательства того, что Дудаев на самом деле жив, а в могиле похоронен совершенно другой человек. И Яша ничтоже сумняшеся отправился добывать доказательства. План был прост. Он пробирается к могиле Дудаева, снимает ее на видео при свете дня, затем ночью возвращается на якобы то же самое место, раскапывает могилу, извлекает часть скелета или хотя бы клок волос, закапывает все обратно, разумеется запечатлевая все с помощью камеры.

Как англичане будут проводить сравнительный анализ ДНК, это уже не его забота, раз поступил такой заказ, значит, у них такая возможность есть.

Яша не считал себя лжецом, скорее мистификатором, фокусником. Люди любят сенсации, они готовы платить за них. А если есть кто-то, кто готов платить, товар найдется всенепременно. И, как правило, предложение всегда превышает спрос.

Конечно, Яша еще не окончательно сошел с ума, и жизнь ему, несомненно, была дороже денег. А посему он совершенно не собирался копаться на настоящей могиле Джохара. Ибо кроме риска быть пойманным и расстрелянным на месте за осквернение могилы «пророка» существовала вполне реальная возможность, что в земле лежит (вернее, по мусульманским законам сидит) действительно вождь чеченцев, и тогда... плакали Яшины денежки. Главное, чтобы могила была мусульманской и ландшафт не слишком отличался от реального. Впрочем, ночные съемки, даже через самые светочувствительные фильтры, не позволят уловить детали пейзажа. Оставалось только дождаться ночи.

...Когда к Яше вернулось сознание, он сообразил, что лежит на полу какой-то трясущейся на ухабах машины. На его голову был надет достаточно пыльный мешок, а на грудь давили два тяжелых ботинка. Череп буквально раскалывался. Дышать было нечем. Яша осторожно пошевелил руками, потом ногами — все цело. Его даже не связали.

Сидевший сверху пнул Яшу каблуками:

— Тыхо!

Кто-то на переднем сиденье неопределенно хмыкнул, и снова воцарилось молчание. Даже сквозь пыльный мешок Яша отчетливо ощущал стойкий запах пота и оружейной смазки.

Кто эти уроды и куда его везут? Он осторожно пошарил руками вокруг в поисках какого угодно орудия самообороны, но движение не осталось незамеченным — ботинок ощутимо пнул его в живот.

Ехали долго. Вначале довольно ровно, а потом вдруг резко свернули вправо, и машина запрыгала на ухабах и кочках.

Остановились. Хлопнули передние дверцы, и Яша услышал, как заскрипел гравий под тяжелыми шагами. Сидевший сверху остался на месте и только приподнял ноги, когда кто-то схватил Яшу за щиколотки и поволок из машины. Он попытался сгруппироваться, но плечи пребольно ударились о каменистую землю — хорошо, хоть голову уберег. Двое подхватили его под мышки и потащили. Загремела цепь, скрипнула какая-то дверь, и на Яшу пахнуло запахом прелой травы и лежалой шерсти.

Его втолкнули внутрь и, прикрыв дверь, наконец сняли с головы мешок. Яша ждал хоть каких-нибудь объяснений и даже открыл рот, чтобы задать вопрос, но не успел: здоровый бугай в камуфляже и зеленом платке от всей души заехал ему кулаком прямехонько в солнечное сплетение. Яша сложился пополам, судорожно хватая ртом воздух. Бугай удовлетворенно ухмыльнулся и, смачно сплюнув, удалился, так и не сказав ни слова. Снова загремела цепь.

Пенкин без сил повалился на пол. В голове было пусто.

Вдруг откуда-то из глубины сарая послышался шорох соломы и чьи-то осторожные шаги. Яков выставил вперед кулаки с намерением на сей раз постоять за себя. Но к нему медленно двигался парень, даже отдаленно не напоминающий чеченца.

В сарае стоял полумрак, и все же света, который пробивался сквозь щели в стенах, было вполне достаточно, чтобы рассмотреть, что парень — худющий высокий блондин с длинными, почти до плеч, прямыми волосами в круглых очках, которые, за отсутствием дужек, держались на веревочке, завязанной вокруг головы. На нем были грязные голубые джинсы и когда-то, видимо, белая ветровка.

— Не бойся, я есть хороший. — Он говорил полушепотом и с сильным акцентом. — Я хочу вам помогайт.

— Ты кто? — еще не совсем оправившись от шока, поинтересовался Яков.

— Вильгельм Отто. Миссия ОБСЕ, врач-эпидемиолог. — Он протянул руку. — Я есть приехал из Германия изучайт обстановка с болезни у чеченский дети.

— Ну и как, болеют? — ни к селу ни к городу спросил Яша. Он не совсем понял, как же его все-таки зовут — Вильгельм или Отто, но переспрашивать не стал.

Немец не почувствовал иронии и на полном серьезе принялся объяснять:

— Я не успел составить целная картина...

Пенкин сочувственно покачал головой.

— Пенкин. Яков. Журналист. — Яша с трудом поднялся, опираясь на руку обээсешного немца. — Я бы сказал, очень приятно, но место не слишком располагает к приятным знакомствам.

— Извините, я не очень хорошо понимайт. Что есть «не очень располагает»?

— Местечко, говорю, хреновое.

— Was is das «chrenovoje»? — тут же транскрибировал для себя незнакомое слово немец.

Яша только махнул рукой:

— Ты-то как здесь оказался?

Немец провел Яшу в глубь сарая, где на куче прелой соломы лежали две овечьи шкуры— его постель. Рядом стояла глиняная миска с остатками малоаппетитной на вид ноздреватой лепешки и позеленевший медный кувшин с водой.

— Нас было четыре. Три есть тоже врачи и один шофер, — начал он свое повествование нудным монотонным голосом.

Яша схватил кувшин и жадно припал к горлышку: после путешествия с мешком на голове его мучила жажда.

— Nein! — Немец бросился отнимать кувшин. — Гепатит! Вирус! Вы получайт сильный заболевание желудочно-кишечный тракт! Вода не есть кипятить.

— Да не волнуйся ты так, — остановил его Пенкин, выливая в себя последние капли. Вода действительно была гадкая и откровенно воняла тухлой рыбой. — Мы привычные. Ты рассказывай.

Немец сокрушенно покачал головой:

— Авто сломался, я ходил искать помощьч. Шел сюда. Просил машина. Они смеялся. Иди, говорит, в сарай. Там есть машина. Я ходил. Они закрывайт дверь. И еще смеялся. Я сижу в этот сарай тридцать и еще семь день. Машина нет. — Он опять покачал головой и оглянулся по сторонам, словно все еще надеясь найти в сарае обещанную веселыми чеченцами машину.

Яша понимающе кивнул, потом подошел к стене и через щель между плохо пригнанными друг к другу досками выглянул наружу.

Сарай стоял на самом краю деревни, у подножия поросшей кустарником горы. Начинало смеркаться. У стены бродила всклокоченная коза с колокольчиком на шее и сломанным правым рогом. Она задумчиво жевала клок травы и вяло помахивала куцым хвостиком. Яша переместился к противоположной стене — метрах в двадцати большой каменный дом, окруженный ветхим забором. Во дворе старик в папахе и голый по пояс свежевал барана. Поодаль о чем-то оживленно беседовали семеро боевиков в камуфляже с автоматами за плечами. Подъехал автобус. Чеченцы погрузились и отъехали. Старик помахал им вслед окровавленным ножом.

«У них что, опять война? И опять с нами? — удивился Яша. — Может, стоило послушать, о чем они там, на пресс-конференции, вещали. Заодно и не вляпался бы...» — пришла ему в голову запоздалая мысль...

3

Собственно говоря, изучать было почти нечего. Барщевский аккуратно и педантично скопировал, по всей видимости, большинство документов, которые находились в деле. Постановление о возбуждении уголовного дела в отношении некоей Зои Удоговой 1965 года рождения. Акт о совершенном правонарушении. Протокол допроса. Постановление о заключении под стражу. Из всего этого следовало, что Зоя Удогова в нетрезвом виде нанесла увечье постовому милиционеру, а затем, когда тот вызвал по рации наряд милиции, оказала им сопротивление и тоже нанесла увечья. После чего ее доставили в отделение милиции а потом препроводили в Бутырку. Где она до сих пор и находится. Короче говоря, обычное дело о нарушении правопорядка. Удогова — пьяница и хулиганка (конечно, исходя из милицейского протокола). Хотя с маленькой фотографии, приклеенной в верхнем углу, на меня смотрело довольно милое женское лицо. Смущало и место работы — Центробанк. С другой стороны, фотография могла оказаться старой, а в Центробанке запросто могли служить и хулиганы. Обвинительное заключение составил некий следователь Кулешов из Следственного комитета МВД. Грозило ей немного — год-два, из которых она уже шесть месяцев отсидела. Удивило меня только одно: в деле имелось ходатайство об изменении меры пресечения — адвокат ставил вопрос об освобождении заключенной под личное поручительство и под залог. Баршевский подал его две недели назад. Однако через день после подачи он отозвал его обратно. Почему — непонятно. Завершала досье медицинская справка о том, что Барщевский временно нетрудоспособен и нуждается в стационарном лечении. Видимо, после этого суд и обратился в нашу юрконсультацию с требованием о выделении нового адвоката взамен заболевшего Барщевского.

Я решил отправиться в суд, где рассматривалось дело Удоговой.

После недолгой волокиты в канцелярии мне выдали уголовное дело и я смог убедиться в том, что Валера Барщевский действительно старательно выписал для досье все документы. Так что ничего нового для себя я не нашел. Кроме одного странного обстоятельства. Барщевский буквально перед своей болезнью опять заявил об изменении меры пресечения. Очень странно. Зачем тогда надо было его отзывать? Непонятно.

Страницы: 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

С первых же страниц загадочная Книга предупреждает своего владельца, что всякого, кто пытается проче...
И профессионал не застрахован от ошибок. Знали бы угонщики-профи, какую иномарку они уводят со стоян...
Сын крупного бизнесмена, связанного с криминальным миром, обвиняется в участии в групповом изнасилов...
«Я – робот. И этим сказано все. И ничего. На Земле в меня вложили много труда. Серебряная проволока,...
«Когда-нибудь человек сможет перерасти свой интерес к войне, но предвкушать такое пока рано. Драчлив...
«Картер оступался и падал на крутом склоне – тропинка была покрыта сочной, влажной травой, скользкой...