Орудия Смерти. Город небесного огня Клэр Кассандра

Пролог. Как снег на голову

Институт Лос-Анджелеса, декабрь 2007 г.

В день, когда погибли родители Эммы Карстэйрс, погода стояла отличная. С другой стороны, погода в Лос-Анджелесе почти всегда радует.

Ясным зимним утром они высадили Эмму возле Института за Прибрежным шоссе. На небе – ни облачка, сплошная безбрежная синь, протянувшаяся от утесов Пасифик-Палисадес до пляжей Пойнт-Дюма.

Ночью доставили сводку о демонической активности в районе береговых пещер Лео-Каррильо. Расследование поручили Карстэйрсам. Позже в памяти Эммы всплыло, как мама, поправляя выбитую ветром прядь, предложила отцу начертать Руну отваги, на что Джон Карстэйрс лишь рассмеялся и ответил, что не очень-то доверяет всем этим новомодным рунам. Дескать, спасибо, но ему вполне хватает и «Серой книги».

Впрочем, в тот момент Эмме было недосуг слушать споры про защитные руны и прочие обереги. Наскоро обняв родителей, она побежала вверх по ступенькам, не обращая внимания на бьющий по лопаткам рюкзачок.

Эмма до сих пор была в восторге, что удалось устроиться стажером в Институт. И дело не в том, что здесь жил Джулиан, ее лучший друг, – всякий раз, оказываясь внутри этих стен, она испытывала пьянящее чувство полета над океаном, который был рядом, только руку протяни. Институт представлял собой массивное сооружение из камня и дерева в конце усыпанной гравием дороги, вившейся между холмами. Все его окна выходили на океан и небо, отчего дух захватывало. Девочка мечтала как-нибудь разок забраться вместе с Джулианом на крышу – жаль только, что родители запрещали, а ей так хотелось проверить, можно ли оттуда разглядеть границу пустыни в южной стороне.

Входная дверь ее узнала и послушно поддалась при первом же прикосновении. Вестибюль и коридоры нижних этажей были многолюдны – Сумеречные охотники сновали по своим делам. Должно быть, какое-то совещание, решила Эмма. Из толпы ее глаза выхватили Эндрю Блэкторна, отца Джулиана и главу Института. Не желая терять время на приветствия, она шмыгнула в раздевалку на втором этаже, где сменила свои джинсы и футболку на униформу стажера: безразмерную рубашку, хлопчатобумажные штаны свободного покроя и – самая важная деталь экипировки – заплечный меч.

Кортана. Это слово означало «малый меч», хотя, с точки зрения Эммы, ничего малого в нем не было: лезвие длиной с ее собственное предплечье. Гравировка на искрящемся металле до сих пор вызывала у девочки непроизвольные мурашки: «Я – Кортана, той же стали и закалки, что Жуаёз и Дюрандаль».

Отец объяснил, что это значит, когда впервые вложил клинок в руки десятилетней дочери.

– Будешь с ним тренироваться с моего разрешения, пока не достигнешь восемнадцати. И уже тогда он станет твоим, – сказал он и, с улыбкой наблюдая, как Эмма водит пальцем по надписи, спросил: – Что, непонятно?

Она помотала головой. «Сталь» – это понятно, но вот «закалка»… При чем тут физзарядка и утренние обливания холодной водой, на которых всегда настаивал отец, мол, закаляйся! Разве у стали бывает насморк?

– Ты ведь слышала про Вэйландов? – продолжил отец. – Они были знаменитыми оружейниками еще до того, как Железные сестры взялись ковать все клинки Сумеречных охотников. Из горнила Вэйланда-Кузнеца вышли Экскалибур и Жуаёз, мечи короля Артура и Ланселота, а также Дюрандаль, принадлежавший героическому Роланду. Так вот, этот меч тоже выковали Вэйланды, из той же самой стали. А любую сталь полагается закалять, то есть сильно-сильно нагреть, чуть ли не до расплавления, чтобы сделать прочнее… – Он поцеловал дочь в макушку. – Мы, Карстэйрсы, носили этот меч многие поколения, и гравировка напоминает нам, что Сумеречные охотники суть оружие Ангела. Пусть нас закаляет огонь – от этого мы лишь прибавляем в силе. Страдания нас не сломят, мы всегда выживем.

Эмма чуть не прыгала от нетерпения: скорей бы пролетели эти шесть лет, что отделяли ее от восемнадцатого дня рождения, когда ей уже можно будет странствовать по миру, уничтожая демонов, когда ее саму опалит то самое закаляющее пламя. Но пока что пришлось довольствоваться тем, что, надев перевязь с мечом, Эмма покинула раздевалку, на ходу воображая, как все будет. Вот она стоит на вершине утеса на мысе Пойнт-Дюм – его даже отсюда видно, – и Кортаной отражает атаку целого полчища раум-демонов. А плечом к плечу с ней бьется Джулиан – естественно! – разя врагов из своего любимого арбалета.

Эмма и представить не могла, что Джулса по какой-то причине не будет рядом. Они были знакомы… в общем, сколько она себя помнила. Блэкторны и Карстэйрсы всегда держались вместе, а Джулс был всего-то на пару-другую месяцев постарше; можно сказать, Эмма всю жизнь в буквальном смысле провела в компании своего друга. Еще в младенческом возрасте они сообща учились плавать в океане, потом встали на ноги, потом выучились бегать – тоже вместе. Эмму носили на руках его родители, а старшие брат с сестрой поучали уму-разуму, когда они с Джулсом уж очень шалили.

Что, кстати, случалось сплошь и рядом. Взять хотя бы тот случай, когда они сделали ярко-синим семейного кота Блэкторнов, белого и пушистого Оскара. В ту пору им было по семь лет. Всю вину принял на себя Джулс; он вообще отличался этим свойством – проявлять благородство. В конце концов, рассудительно пояснил мальчик, Эмма – единственный ребенок в семье, зато у него самого имелось еще шестеро братьев и сестер, так что старшие Блэкторны куда быстрее забудут про свой гнев, нежели старшие Карстэйрсы.

А еще Эмма хорошо помнила те дни, когда умерла мама Джулса – это произошло вскоре после рождения Тавви. Пока в каньоне пылал погребальный костер и в небо тянулся столб дыма, она стояла, сжимая руку друга в своей ладони. Джулс плакал, а она думала о том, что мальчишки плачут по-другому, не как девчонки, – из горла Джулса вылетали не то всхлипы, не то надрывные стоны, словно ему раздирали тело крючьями. Не исключено, что мальчишкам вообще приходится труднее, ведь им, если по правилам, не полагается плакать…

– Ой! – Эмма чуть не опрокинулась на спину, когда, увлеченная собственными мыслями, нечаянно наткнулась на Блэкторна-старшего, высокого мужчину с такой же растрепанной шевелюрой, как у большинства его детей. – Простите, пожалуйста, мистер Блэкторн, я не нарочно!

Тот добродушно усмехнулся:

– В жизни не видал человека, который бы так спешил на занятия.

Последние слова она уже не услышала, успев умчаться в глубь коридора.

Учебный класс был одним из любимейших помещений Эммы во всем институтском корпусе. Он занимал чуть ли не целый этаж, а его восточные и западные стены были сделаны из прозрачного стекла. Куда ни бросишь взгляд, повсюду видна синева моря. Линия побережья плавно изгибалась с севера на юг, а на запад, за горизонт, к невидимым отсюда Гавайям, уходил безбрежный простор Тихого океана.

В центре зала, отражаясь в идеально отполированном паркете, стояла семейная воспитательница Блэкторнов, властолюбивая и суровая Кейт, в данную минуту увлеченная уроком метания ножей, который она преподавала двойняшкам. Ливви прилежно следовала указаниям, а вот Тай хмурился и держался строптиво.

Джулиан, одетый в свободный тренировочный костюм, лежал на боку возле западного панорамного окна, что-то втолковывая Марку, который делал вид, что с головой ушел в свою книжку и ни чуточки не замечает болтовни младшего сводного брата.

– А тебе не кажется, что имя Марк плохо подходит Сумеречному охотнику? – услышала Эмма, приблизившись к ребятам. – Сам подумай. Ведь что значит «Марк»? «Знак», «отметина» и так далее. Вот подойдет кто-нибудь и скажет: «А ну-ка, Метка, где твоя отметка?» Тебе понравится?

Марк тряхнул светлой шевелюрой и гневно уставился на Джулиана, который рассеянно поигрывал стилусом, держа его как кисточку, о чем Эмма не переставала делать ему замечания. Это же, можно сказать, продолжение руки Охотника, а вовсе не орудие маляра.

Марк театрально вздохнул. Ему перевалило за шестнадцать, и он считал себя достаточно взрослым, чтобы воспринимать любые поступки Эммы и Джулиана как проявление детской глупости.

– Если тебя это волнует, можешь звать меня полным именем, – сказал он.

– Марк Энтони Блэкторн? – скривился Джулиан. – Слишком длинное. А если на нас демоны нападут, что тогда? Пока я доберусь до «Блэкторна», тебя уже прикончат.

– Думаешь, если они нападут, это ты будешь меня спасать? – вскинул брови Марк. – Ничего не перепутал? Еще посмотрим, кто до кого доберется. Салага!

– Мало ли чего на свете не бывает, – подтягивая коленки к груди, пробурчал Джулиан, задетый пренебрежительным тоном.

Волосы у него торчали во все стороны, как у деревенского пугала. Хелен, старшая сестрица, регулярно атаковала Джулса щетками и расческами, но все без толку. У него была типично блэкторновская шевелюра, как у отца и большинства братьев и сестер, – другими словами, непокорная поросль каштанового цвета, или цвета темного шоколада, как определяла Эмма. Их фамильное сходство всегда завораживало девочку, которая мало чем походила на отца с матерью, разве что цветом кудрей: ее отец был блондин.

Последние месяцы Хелен пребывала в Идрисе вместе с Алиной, своей подругой. Они обменялись семейными кольцами и, как выражались Эммины родители, «были настроены весьма серьезно», имея в виду, что девушки смотрели друг на друга увлажненными глазами. Понаблюдав за ними, Эмма решила, что, если ей когда-либо доведется влюбиться, она ни за что не позволит себе подобную слащавость. Она чувствовала, что окружающие придают какое-то особое значение тому факту, что и Хелен и Алина были девушками, однако не могла взять в толк отчего. Блэкторнам, судя по всему, Алина нравилась. Рядом с ней всегда было спокойно, и Хелен в ее присутствии уже не так напоминала сердитого ежика.

Отсутствие Хелен, впрочем, означало, что о прическе Джулса заботиться некому, и солнечный свет, заливавший учебный зал, казалось, окунул кончики его растрепанных вихров в расплавленное золото. Сквозь панорамные окна восточной стены виднелись тенистые прогалины гор, чья вереница отделяла море от Санфернадской долины: сухие, пыльные, изрезанные каньонами холмы, испещренные кактусами и зарослями прочих колючек. Порой Сумеречные охотники выходили на полевые тренировки, и Эмма особенно любила такие дни, когда можно было отыскать тайные тропы, которые вели к таинственным водопадам, где на близлежащих камнях уютно пригрелись разленившиеся ящерицы. Джулиан владел искусством приманивать их к себе в ладонь, где они застывали, пока он тихонько гладил им затылок большим пальцем.

– Берегись!

Эмма инстинктивно пригнулась, и над ее головой просвистел нож с деревянным лезвием. Учебный клинок врезался в окно и, отскочив, угодил Марку в ногу. Юноша отложил книгу и поднялся, обводя зал хмурым взглядом. Вообще говоря, на занятиях он считался помощником Кейт и должен был присматривать за порядком, хотя предпочитал просто читать в сторонке, а не возиться с преподаванием.

– Тиберий, – мрачно сказал он. – Прекрати швыряться в меня ножами.

– Он не нарочно. – Ливви решительно встала между Марком и своим братом-близнецом.

Тиберий был столь же смугл, насколько Марк светлокож, и он был единственным из Блэкторнов, если не принимать во внимание Марка с Хелен – эти двое из-за своей крови фейри не считались, – кто не обладал каштановыми кудрями и аквамариновыми глазами, характерными фамильными признаками. У Тая была волнистая смоляная шевелюра и серые глаза, отливавшие сталью.

– Не извольте сомневаться, – заявил Тай. – Я целился в него преднамеренно. И даже попал.

Марк раздраженно втянул воздух через стиснутые зубы и обеими руками подергал себя за волосы. Глаза у него были типичные блэкторновские, ярко-зеленые, зато волосы, как и у Хелен, были светлыми, материнскими. Поговаривали, что их родительница была принцессой Летнего двора; плодом ее интрижки с Эндрю Блэкторном стали двое детей, которых она как-то ночью оставила на ступенях Института, после чего навсегда исчезла.

Отец Джулиана принял полукровок в свою семью и воспитал из них Сумеречных охотников. Эта кровь была доминантной, и, хотя Совет косо смотрел на подобные вещи, подкидышам позволили оставаться под крылом Конклава до тех пор, пока их кожа сможет носить на себе руны. И Хелен, и Марк получили свои первые знаки в десятилетнем возрасте, и их кожа действительно все выдержала, хотя Эмма, присутствовавшая на церемонии, отметила про себя, что рунизация сказалась на Марке куда болезненнее, чем на обычном Сумеречном охотнике. Пока стилус выписывал знаки и фигуры, мальчишка морщился, хотя отважно пытался это скрыть. В последнее время, кстати, она много чего еще начинала находить в Марке, к примеру, как привлекательно смотрится его немного странное, отмеченное эльфийскими чертами лицо и насколько широки его плечи под складками бесформенной футболки. Она и сама не понимала, с какой стати вдруг начала обращать внимание на подобные особенности, и за это дулась на саму себя. Порой от досады хотелось даже прикрикнуть на Марка, а иногда тянуло куда-то убежать и спрятаться. Хуже всего было, когда накатывало желание проделать и то, и другое одновременно.

– Смотри, дырку протрешь, – сказал Джулиан, поглядывая на нее поверх вымазанных краской колен.

Эмма встрепенулась, выбитая из размышлений:

– А? Какая дырка?

– В Марке, естественно. Опять на него уставилась.

В его голосе звучала досадливая обида.

– Не ори! – прошипела она и выхватила из руки Джулса стилус.

Мальчишка тут же дернул его обратно, началась молчаливая, но ожесточенная схватка, кто кого. Наконец Эмма со смешком перекатилась в сторону. Они с таких давних пор тренировались вместе, что девочка заранее могла сказать, какой прием Джулс вот-вот применит. Беда лишь в том, что Эмма слишком мягко к нему относилась, и малейшая мысль, что кто-то может причинить ее другу вред, доводила ее чуть ли не до бешенства. Порой даже в собственный адрес.

– Ты все еще злишься из-за тех пчел, да? – тем временем произнес Марк, направляясь к Тиберию. – Но сам посуди, нельзя же держать пчел в собственной комнате!

– А вот мне сдается, ты поступил злокозненно, желая мне досадить, – сообщил Тай.

Он был невысок росточком для своего возраста – только что пошел в третий класс, – зато словарным запасом и своеобычной манерой выражаться мог запросто сойти за дедушку лет эдак восьмидесяти. Врал он в редчайших случаях, а все из-за того, что не понимал, какая ему будет от этого польза. Вдобавок Тай не мог взять в толк, отчего некоторые его слова и поступки могут дико взбесить окружающих, так что чужой гнев приводил его порой в откровенное недоумение, а порой пугал, что целиком зависело от его текущего настроения.

– При чем тут «досадить»? Тай, ты же сам понимаешь, что нельзя держать пчел в доме…

– Я их изучал! – багровея, объяснил Тай. – Это важное дело, к тому же они мне друзья, и вообще, я отлично разбираюсь, что и как надо делать!

– А про гремучую змею уже забыл? – поинтересовался Марк. – Нам иногда приходится отбирать у тебя кое-какие вещи лишь потому, что мы желаем тебе добра, ведь ты можешь пострадать. Да, я знаю, тебе трудно это понять, но мы все же тебя любим.

Тай уставился ему в лицо. Он знал, что означают слова «я тебя люблю», знал, что они предполагают нечто хорошее, однако не мог взять в толк, как это помогает хоть что-то объяснить или оправдать.

Марк нагнулся и уперся ладонями в колени, смотря Таю прямо в глаза:

– Ладно, мы сделаем вот что…

– Ха! – Эмма наконец-то сумела уложить Джулиана на лопатки и отобрать стилус.

Хихикая словно от щекотки, мальчишка извивался под ней до тех пор, пока она не пришпилила обе его руки к полу.

– Сдаюсь, – просипел он, ухмыляясь. – Силачка несчастная.

Джулиан откровенно над ней насмехался, и Эмма вдруг сообразила, что вот эта поза – верхом на Джулсе – была вообще-то странноватая, к тому же в голову отчего-то полезли мысли, что у него, как и у Марка, тоже симпатичная физиономия. Круглая, мальчишеская, давным-давно знакомая, но сейчас Эмма, словно заглядывая в будущее, видела, каким будет это лицо, когда он повзрослеет.

В зале раздался гул: сработал звонок у входа в Институт. Звук от него исходил низкий, тягучий, как у церковного колокола. Со стороны, а вернее сказать, в глазах примитивных, то есть простых обывателей, Институт напоминал руины то ли католической миссии, то ли монастырской школы; кругом были расставлены таблички «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ» и «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», однако, несмотря на это, кое-кто из мирян (как правило, одаренных малой толикой Видения) время от времени все же добирался до входной двери.

Эмма скатилась с Джулиана и принялась отряхиваться. Девочка уже не смеялась. Джулиан приподнялся и с тревожным любопытством вскинул на нее глаза:

– Все в порядке?

– Локтем ударилась, – буркнула Эмма, озираясь по сторонам. Ливви послушно следила за Кейт, которая учила ее правильно держать нож, а Тай до сих пор неодобрительно покачивал головой, вероятно, думая о словах Марка. Тай… Именно Эмма невольно дала Тиберию это прозвище, а все потому, что он родился, когда ей самой было полтора года и она еще не могла правильно произносить его имя. «Тай-Тай», – говорила она. «Интересно, а он сам-то об этом помнит?» – подумала девочка. Тай вообще очень необычен: что-то сразу привлекает его внимание, а что-то он в упор не замечает. Абсолютно непредсказуемый тип.

– Эмма?..

Джулиан подался вперед, и вдруг кругом все взорвалось. Яркая вспышка – и внешний мир за стеклом стал бело-золотым с красными сполохами, будто Институт охватило пламя. Пол под ногами накренился, словно корабельная палуба. Эмма качнулась и упала, а с нижних этажей наплывал страшный, нечленораздельный крик.

Ливви всхлипнула, кинулась к Таю, обхватила брата обеими руками, как если бы заслоняла от угрозы собственным телом. Она принадлежала к тем немногим, кому Тай позволял к себе прикасаться; мальчик стоял как вкопанный, одной рукой вцепившись в рукав сестринской футболки. Сбитый с ног Марк уже поднимался; темная шевелюра Кейт подчеркивала бледность ее лица.

– Вы двое ни с места, – приказала она Эмме с Джулианом, извлекая меч из поясных ножен. – Присмотрите за близняшками. Марк, ты со мной.

– Нет уж! – возмутился Джулиан, вскакивая с пола. – Марк…

– Ничего, я справлюсь, – улыбнулся тот, даря младшему брату подбадривающую улыбку; у него в руках уже виднелись клинки. С ножами он умел работать, меткостью отличался замечательной. – Будь рядом с Эммой, – добавил он и, коротко кивнув обоим, исчез вслед за Кейт. Дверь в тренировочный зал гулко захлопнулась.

Джулс шагнул к Эмме, подал руку и помог встать. Ей захотелось сказать, мол, не стоит беспокоиться, я и сама могу, но помощь все же приняла. Сейчас она особенно остро понимала, как это важно: делать что-то продуктивное, лишь бы чем-то подсобить. Снизу донесся очередной крик, где-то звонко лопнуло и осыпалось стекло. Эмма кинулась к двойняшкам; те не шевелились, словно превратились в крошечные статуи. Ливви была пепельно-бледной; Тай цеплялся за ее футболку до побелевших костяшек.

– Ничего, все обойдется, – сказал Джулиан, кладя руку на худенькое плечо младшего брата. – Что бы ни случилось, все будет хорошо…

– Да ведь ты не понимаешь, что происходит, – возразил Тай сдавленным голосом. – Как же ты можешь заявлять, будто все обойдется? Ты же не знаешь, в чем тут дело.

Вновь раздался какой-то вопль. Даже не крик, а нечто худшее. Скорее вой, дикий и зловещий. «Неужто оборотни?» – растерянно предположила Эмма. Да нет, боевой клич оборотней она уже слыхала, тут что-то гораздо более темное. И жестокое.

Ливви прижалась к брату-близнецу. Тай вскинул глаза на старших, внимательно присмотрелся к Эмме, перевел взгляд на Джулиана.

– Если мы решим здесь прятаться, – сказал он, – и они нас найдут, то за все, что случится с нашей сестрой, отвечать будешь ты.

Ливви терлась лицом о его плечо; мальчик говорил негромко и спокойно, но Эмма ни капли не сомневалась в предельной серьезности его слов. Каким бы пугающе глубоким ни был его интеллект, какими бы странностями в отношении чужих людей он ни отличался, Тай был неразлучен со своей сестрой. Когда Ливви болела, он спал в изножье ее кровати, стоило ей оцарапать руку, как он впадал в панику, и то же самое можно было наблюдать с ее стороны.

На лице Джулиана всеми красками играли противоречивые эмоции. Он встретился взглядом с Эммой, и она едва заметно кивнула. Оставаться здесь, в тренировочном зале, и покорно ждать, пока за ними придут «крикуны» с нижних этажей… От самой этой мысли не то что мурашки бежали – кожа съеживалась, будто хотела слезть с костей.

Джулиан прошелся по залу и вернулся с арбалетом и парой кинжалов.

– Тай, тебе придется на время отпустить Ливви, – сказал он.

Поколебавшись секунду-другую, близнецы перестали напоминать сиамскую пару. Джулс передал Ливви один из ножей, второй протянул Тиберию, но тот уставился на клинок с видом человека, наткнувшегося на инопланетный артефакт.

– Ответь-ка, – сказал Джулс, опуская руку, – все-таки зачем ты притащил пчел в свою комнату? Чем они тебе так глянулись?

Мальчик молчал.

– Тем, что они отлично сработались, да? – продолжил Джулиан. – А теперь прикинь такую вещь: сейчас мы тоже должны действовать сообща. Надо добраться до Командного пункта и выйти на связь с Конклавом. Подать сигнал SOS. Усекаешь, да? Чтобы они выслали подкрепление и нас выручили.

Сухо кивнув, Тай протянул ладонь за клинком:

– То же самое и я собирался предложить. Если б только Кейт с Марком умели слушать…

– Вот именно, – подала наконец голос и Ливви. Свой кинжал она взяла намного уверенней, чем брат, словно уже знала, что и как делают с холодным оружием. – Тай всегда смотрит в корень.

– Ладно, – сказал Джулиан. – С этого момента ведем себя как можно тише. Вы двое пробираетесь со мной до Командного пункта. – Он вскинул взгляд на Эмму: – А Эмма идет за Тавви и Дрю и потом встречается с нами. Договорились?

У девочки дернулось и ушло в пятки сердце, упало камнем, как морская чайка. Октавию всего-то пара годиков от роду. А восьмилетняя Дрю еще и к физподготовке приступить не успела, не говоря уже про боевой курс. Но ведь кому-то же надо за ними отправиться? Да и в глазах Джулиана читается мольба.

– Ясное дело, – кивнула она. – Я как раз собиралась этим заняться.

Кортана надежно закреплена на спине, в руке – метательный нож. По венам будто пульсирует жидкий металл в такт биению сердца. Эмма скользит по коридорам Института, прижимаясь к стенам. То тут, то там путь прерывается холлами, в чьи окна маняще заглядывают зеленые горы и синий океан с такими мирными, белоснежными облаками над ним – будто в издевку. На ум пришли родители: должно быть, нежатся сейчас где-нибудь на пляже, ни сном ни духом не ведая, что творится в Институте. Эх, вот бы их сюда на подмогу; а с другой стороны, хорошо, что беда их миновала…

Эмма добралась до той части институтского корпуса, которая была ей особенно хорошо знакома: семейный сектор, общежитие. Девочка прошмыгнула мимо пустующей комнаты Хелен, где почти не осталось личных вещей, а плед на кровати успел запылиться. Вот и закуток Джулиана, где после миллиона вечерних посиделок ей тоже все знакомо. Комната Марка – заперто. Следующей по счету шла спальня мистера Блэкторна, и как раз с ней по соседству располагалась детская. Эмма сделала глубокий вдох и плечом толкнула дверную створку.

От увиденного в крошечной голубой комнатушке у нее до предела распахнулись глаза. Тавви стоял в своей кроватке, вцепившись ручонками в прутья. Весь красный, даже багровый от долгого крика. Друзилла, загораживая брата, заняла оборонительную стойку; обеими руками она стискивала меч – одному Ангелу известно, где только она его раздобыла, – кончик которого был нацелен прямо на Эмму. Руки Дрю ходили ходуном, косички торчали, будто рога у козленка, но в ее типично блэкторновском взгляде ясно читалось: «Попробуй тронь моего брата».

– Дрю, – как можно безмятежнее промолвила Эмма. – Дрю, это я. Джулс меня за вами прислал.

Выпав из рук малышки, меч лязгнул о пол, а сама она зашлась плачем. Эмма скользнула к кроватке, свободной рукой выхватила оттуда карапуза и посадила себе на бедро. Тавви был мал для своего возраста, однако весил не меньше десяти кило… вдобавок он тут же вцепился ей в волосы. Девочка только охнула.

– Мемма, – сообщил кроха.

– Да-да, это я. Тс-с, сиди тихо. – Она поцеловала его в макушку, от которой пахло детской присыпкой и слезами. – Так, Дрю, хватайся за мой ремень, ясно? Идем на Командный пункт. Там мы в безопасности.

Дрю сунула обе руки за оружейный пояс Эммы; она уже перестала плакать. Сумеречные охотники вообще не плаксивы, даже если им всего-то восемь лет.

Эмма выглянула в коридор. Шум внизу был еще жутче. По-прежнему раздавались чьи-то вопли и низкий вой, звенело стекло, трещали доски. Эмма двинулась вперед, крепко прижимая Тавви и бормоча что-то невнятное, но успокоительное, мол, все устроится и все будет хорошо. В этой части Института было особенно много окон, и солнечный свет бил сквозь проемы жестко и грубо, словно специально хотел ослепить.

А ведь она и вправду едва видела перед собой: не только из-за солнца, но и из-за паники. И по этой причине свернула не туда. Не успев сообразить, что к чему, вместо знакомого коридора Эмма с детьми оказалась на верхней площадке широкой лестницы, которая вела прямиком в вестибюль с громадной двустворчатой дверью, за которой была улица.

Весь нижний этаж был заполнен Сумеречными охотниками. Кое-кто в черной униформе, что выдавало, как знала Эмма, его принадлежность к нефилимам лос-анджелесского братства, другие – в красной. Статуи, ранее украшавшие вестибюль, были повалены, пол засыпан обломками и мраморной крошкой. Витражное окно, смотревшее на океан, разбито вдребезги, повсюду стекло и кровяные потеки.

В животе у девочки сжался тугой, болезненный ком. Посреди всего этого разгрома высилась одинокая фигура в алом. Белесые, чуть ли не седые волосы, лицо с чеканным профилем, напоминающее лик Разиэля, только без капли милосердия, глаза черные, как антрацит, в одной руке меч со звездчатым узором, в другой – кубок из мерцающего адамаса.

При виде чаши что-то шевельнулось в памяти Эммы. Взрослые не очень-то любили обсуждать политику в присутствии малолеток, но девочка знала, что сын Валентина Моргенштерна сменил имя и поклялся отомстить Конклаву. А еще она знала, что он создал свой кубок – абсолютную противоположность Чаши смерти, так как превращал Сумеречных охотников в демонические создания, воплощение зла. Ей доводилось слышать, как мистер Блэкторн именовал переродившихся охотников не Сумеречными, а Помраченными, вроде бы это определение дал Конклав, а еще он говорил, что скорее умрет, чем согласится стать одним из них.

Так вот он каков, Джонатан Моргенштерн, которого все называли Себастьяном. Персонаж злой сказки, как выясняется, не был всего лишь страшилкой для детей, а оказался фигурой во плоти. Сын самого Валентина…

Эмма ладонью прижала голову Тавви к своему плечу. Она не могла сойти с места, будто чугунные вериги нацепила. Кругом Себастьяна кишели Сумеречные охотники в красном и черном, да еще какие-то личности в темных плащах – они что, тоже Охотники? Трудно сказать: их лица прятались в глуби капюшонов… Стоп! А вот и Марк! Руки юноши завернуты за спину, в затылок дышит какой-то стражник в красном. Оба метательных ножа валяются на полу, тренировочная униформа перемазана кровью.

Себастьян вскинул руку и крючком согнул фарфорово-белый палец.

– Ко мне ее, – приказал он.

По толпе пошла рябь, ряды Охотников раздвинулись, и вперед шагнул мистер Блэкторн, таща за собой Кейт. Наставница его детей отчаянно упиралась, силилась отбиться, но тот был слишком силен. Эмма глазам своим не поверила, когда мистер Блэкторн толкнул Кейт на пол, вынуждая встать на колени.

– Ну а теперь, – прошелестел Себастьян голосом, каким мог бы разговаривать шелк, – испей из Чаши ада.

С этими словами он наклонил кубок, вжимая ободок в стиснутые губы Кейт.

Вот когда Эмма наконец узнала, откуда брался тот страшный вой. Кейт попыталась отвернуться, однако мистер Блэкторн без церемоний вдавил кубок сильнее, заставляя разжать рот, и Эмма увидела, как женщина сделала глоток. Кейт вновь отчаянно дернулась в сторону, но на этот раз Блэкторн дал ей свободу; он хохотал, вторя Себастьяну. Женщина упала на пол, тело забилось в конвульсиях, а из глотки вырвался тот самый вопль, который на самом деле был воем боли, словно саму ее душу разлучали с телом.

По вестибюлю прокатился одобрительный смех; Себастьян усмехнулся, в его лице мелькнуло что-то предельно жуткое и одновременно притягательное: так смертоносная змея может блистать своей красотой, да и большая белая акула тоже.

Эмма увидела кое-что еще: за Себастьяном неотступно следовали двое. Седеющая особа с боевым топором в руках и какая-то высоченная личность, закутанная в угольно-черный плащ. Ничего иного не было видно, разве что мыски темных сапог выглядывали из-под полы. Рост и ширина плеч выдавали в нем мужчину.

– Это все, что осталось от местных Охотников? – спросил Себастьян.

– Еще есть мальчишка, Марк Блэкторн, – ответила женщина, топором показывая на юношу. – По годам вроде подходит.

Себастьян бросил взгляд на Кейт, которая уже не билась в конвульсиях, а лежала у его ног как мертвая; за спутанными волосами лица не было видно.

– Встань, сестрица Кейт, – промолвил он. – Встань и приведи мне этого Марка Блэкторна.

На глазах оцепеневшей Эммы Кейт медленно поднялась. Сколько девочка себя помнила, эта женщина всегда работала в Институте: она вела занятия, когда родился Тавви, когда умерла мама Джулса, да и когда сама Эмма приступила к курсу боевой подготовки. Кейт преподавала им иностранные языки, перевязывала порезы и прикладывала примочки к ушибленным местам, и именно из ее рук дети получили свое первое оружие. Все это время она была членом семьи, зато сейчас – с пустым взглядом, механически переступая через мусор на полу, – она тянула руки, чтобы схватить Марка.

Дрю всхлипнула, тут же выбив Эмму из ступора. Девочка развернулась и сунула Тавви в руки сестры; та пошатнулась от неожиданности, но вмиг сориентировалась и прижала к себе малыша.

– Беги, – шепнула Эмма. – Дуй что есть сил на Командный пункт. Скажешь Джулиану, мол, я здесь.

В ее голосе читалось что-то такое, что не допускало возражений. Друзилла и не стала спорить, а просто кивнула и, покрепче обхватив брата, беззвучно, босиком, полетела по коридору.

Проводив ее взглядом, Эмма вновь стала наблюдать жуткое зрелище, что разворачивалось этажом ниже. Кейт подталкивала Марка в спину – не рукой, а кончиком ножа между лопатками. Подростка пошатывало, он едва не упал под ноги Себастьяну. Сейчас было видно, что он побывал в настоящем бою: на руках и запястьях резаные раны, лицо испещрено свежими шрамами; он явно не имел времени для выписывания исцеляющих рун. Правая щека представляла собой один сплошной кровоподтек.

Себастьян критически осмотрел пленника и раздраженно выпятил нижнюю губу.

– Этот экземпляр вовсе не полноценный нефилим, – процедил он. – Смахивает на помесь. Кровь фейри, если не ошибаюсь. Почему не доложили?

По толпе пронесся встревоженный шепоток. Женщина с топором опасливо поинтересовалась:

– Лорд Себастьян! Означает ли это, что Чаша на нем не сработает?…

– Я не к этому, – поморщился Себастьян. – А к тому, что он мне неинтересен.

– Его можно отправить в Соляную долину, – предложила все та же воительница. – Или, скажем, на Эдомские вершины, и там принести в жертву, на радость Асмодею и Лилит…

– Нет, – ответил Себастьян. – Нет, это было бы неразумно. Полагаю, вряд ли следует проделывать такие вещи с носителями крови Дивного народца.

Марк плюнул ему в лицо.

Себастьян так изумился, что пару секунд просто хлопал глазами. Затем он обернулся к отцу Джулиана.

– Подойди и научи его уму-разуму, – сказал он. – Если хочешь, можешь поранить, я не против. У меня нет никакого желания терпеть выходки твоего отпрыска-полукровки.

Блэкторн шагнул вперед, вздымая двуручный меч. Лезвие уже было окрашено чьей-то кровью. Глаза Марка распахнулись от ужаса. Меч пошел вверх…

Метательный нож покинул ладонь Эммы и, пролетев по воздуху, вонзился в грудь Себастьяна Моргенштерна.

Тот покачнулся, а меч Блэкторна упал вместе с безвольно повисшей рукой. Многие в толпе закричали, а Марк, пока Себастьян разглядывал рукоять, торчавшую из груди ровнехонько напротив сердца, уже принял боевую стойку, сжав кулаки.

– Гм, – сказал Себастьян и со скучающим видом выдернул клинок.

Лезвие было алым от крови, но Себастьяна это явно не беспокоило. Отшвырнув оружие в сторону, он вскинул голову, разглядывая лестничную площадку. Эмма физически ощутила взгляд темных, пустых глаз, которые словно ощупали ее ледяными пальцами. Девочке показалось, что ее взвешивают, оценивают степень исходящей угрозы, сопоставляют данные и, наконец, с презрительным безразличием принимают решение.

– Жаль, что ты не переживешь этот день, – сообщил Себастьян, обращаясь к Эмме. – А то смогла бы уведомить Конклав, что Лилит даровала мне необоримую силу. Мою жизнь оборвет разве что меч, подобный Блистательному. Что ж, тем хуже для нефилимов, что они больше не могут взывать к заступничеству Небес, и те жалкие зубочистки, что они пытаются выковать в своей Адамантовой цитадели, уже не в состоянии мне навредить. – Он обернулся к своей армии и, брезгливо отряхивая одежду, приказал: – Убейте девчонку.

Марк бросился к ступенькам, очевидно, желая опередить других и защитить ее, но темная личность в плаще перехватила юношу на бегу и дернула назад. Руки в черных перчатках крепко обвили торс. Марк отбивался как мог, но тут его заслонила толпа Помраченных, лавиной хлынувшая на лестницу.

Девочка ринулась прочь. Бегать она выучилась на калифорнийских пляжах, где песок ежесекундно уходит из-под ног, так что на твердом покрытии она могла посоперничать с самим ветром. Она неслась по коридору, перепрыгивая через скамьи, затем одним махом преодолела коротенький пролет из ступенек, резко свернула вправо и ворвалась в Командный пункт, как ребята именовали офис институтской администрации.

Помещение отличалось внушительными размерами, стены были уставлены стеллажами с разными справочниками. Этажом выше имелась Библиотека, но именно отсюда мистер Блэкторн командовал всем учреждением. Вот его стол красного дерева с двумя телефонами: один белый, другой черный. Сейчас трубка черного аппарата находилась в руке Джулиана, и мальчишка надрывался, крича в микрофон:

– Говорю вам, вы обязаны держать Портал открытым! Мы еще в опасности! Повторяю…

Дверь за спиной Эммы застонала – Помраченные навалились на захлопнутую створку. Джулиан встревоженно вскинул взгляд и при виде девочки выронил телефон. Эмма безмолвно смотрела то на друга, то на восточную стену за его плечом, вернее, на светящуюся пелену вместо бетона. Это и был Портал, эфемерный прямоугольник, в котором вертелись какие-то серебристые формы, метались разодранные облака и бушевал ветер.

На подкашивающихся ногах Эмма приблизилась к Джулиану, и он схватил ее за плечи, словно хотел на ощупь убедиться, что перед ним не привидение.

– Эмма… – выдохнул он и тут же взял себя в руки. Голос его обрел силу и напор: – Так, а где Марк? И что с моим отцом?

Девочка помотала головой:

– Они… я не смогла… – Эмма сглотнула. – Это Себастьян Моргенштерн, – прошептала она и вздрогнула от очередного удара по двери. – За ними придется вернуться…

Девочка повернулась к двери, но Джулиан перехватил ее за руку.

– В Портал! – крикнул он, пересиливая нарастающий вой ветра и шум в коридоре. – Прыжок в Идрис! Быстрей! Конклав вот-вот перекроет портал!

– Но как же Марк?! – воскликнула она, хотя и сама не понимала, что можно предпринять в такой ситуации: как пробиться сквозь армию Помраченных, дубасящих в дверь, и как совладать с Себастьяном Моргенштерном, чья мощь превосходила силы любого Сумеречного охотника. – Надо что-то делать…

– Да Эмма же! – в отчаянии крикнул Джулиан, и в этот миг дверь поддалась.

В комнату хлынул поток озверелых помощников Себастьяна. Воительница с топором кричала что-то про эдомский огонь, где сгорят все нефилимы вместе с их отродьем…

Джулиан кинулся к Порталу, дернув за собой Эмму; та лишь успела испуганно обернуться. Возле правого виска свистнула стрела и со звоном вынесла оконное стекло. Джулс стиснул пальцы на запястье Эммы плотнее и вместе с ней вывалился в портал.

Часть первая. Извлеку из тебя огонь

• Я извлеку из среды тебя огонь, который и пожрет тебя:
• и Я превращу тебя в пепел на земле перед глазами всех, видящих тебя.
• Все, знавшие тебя среди народов, изумятся о тебе; ты сделаешься ужасом,
• и не будет тебя во веки.

Книга пророка Иезекииля, 28:18–19