Очень древнее зло Демина Карина
Коня?
Только теперь Теттенике рискнула обернуться.
Коня…
Самого… она видела его прежде. И даже ехала верхом, если можно так назвать сидение в паланкине, что закрепили на широкой спине самого огромного, самого страшного коня из всех, кого только пришлось встретить Теттенике.
Его массивная морда нависала над ней.
Тело терялось в темноте, но теперь близость его, опасность, от него исходившая, ощущались кожей. Конь тихонько вздохнул, и горячее дыхание опалило кожу.
Что…
Голова качнулась. И наклонилась так, что Теттенике увидела свое отражение в огромном выпуклом зеркале глаза. Это… это не она!
Смуглое лицо. Плоское. Грязное. Темные волосы обрезаны коротко и торчат в разные стороны. Мятая рубашка съехала с одного плеча. Оно выглядывает, узкое, уродливое, побитое оспинами.
Она задохнулась одновременно от страха перед конем и от ужаса, осознания того, что с ней произошло. Драссар же, устав стоять, потянулся к Теттенике и осторожно, бережно, коснулся мягкими губами пальцев.
– Ишь… зверюга, – раздалось откуда-то из-за спины. – К такому-то и подойти боязно.
– Ай, тебе и не надо. Сказано же ж, что желторожий приглядит. Вот пусть нехай и приглядывает. А у тебя чего, иных делов нету?
Теттенике сглотнула.
Этот страх… драссары умные.
Брат говорил. А раз умный… Теттенике разжала пальцы, и конь осторожно, нежно даже, забрал горбушку хлеба. В животе заурчало. И… и кем бы ни был тот, кем стала Теттенике, он не ел довольно давно.
Ничего.
Она потерпит.
Она… она, содрогаясь одновременно от страха и странного предвкушения, протянула руку. И драссар ткнулся мордой в раскрытую ладонь. Горячее его дыхание опалило. И… нет, страх не исчез.
Но Теттенике сильнее страха.
А еще… еще она должна что-то сделать.
Вернуть.
Себя.
И… и с ведьмой сладить… рассказать… кому? Кто поверит мальчишке-конюшему? Пусть не рабу. Пальцы взметнулись к шее, и Теттенике выдохнула. Не рабу. Все-таки не рабу.
Из конюшни она выбралась чуть позже, обнаружив вполне себе удобную дыру, которую тот, кому принадлежало тело, хорошо знал. И потому тело это протиснулось меж двух досок, благо одна из них держалась на ржавом гвозде и поворачивалась легко.
Влево.
Там, снаружи конюшен, а то были совсем не замковые конюшни, пахло… странно. Людьми. Люди всегда пахнут одинаково. Лошадьми. И еще чем-то, чему Теттенике не имела названия. Этот запах, такой свежий, такой непонятный, пугал и одновременно манил.
И город сам.
Каменные дома. Она никогда не видела прежде столько домов из камня. Разных. Больших и маленьких, хотя даже самый маленький был куда больше роскошного отцовского шатра.
Деревья.
И цветы в кадках… в степи цветы живут недолго, а вот здесь их поливали. И не жалели воды. Это тоже было непонятно. Зачем? Одно дело, табуны поить, но вот цветы…
И в кадках.
Перед одной Теттенике остановилась, не в силах отказать себе в удовольствии потрогать мягкие лепестки. Нежные. Нежнее самого изысканного шелка.
– Чего творишь, оборванец! – тотчас завопила толстая женщина откуда-то из окна. И Теттенике поспешила убраться. Кто знает, может, цветы трогать нельзя.
Все-таки не замок.
И она – не дочь кагана, а… а не понятно, кто.
Очутившись на пристани, она зажмурилась, до того ярким было солнце, отраженное водами. И сами эти воды представились ей ожившим серебром. Оно переливалось, блестело, сверкало. И редкие лодки казались такими крохотными, игрушечными даже.
Налетел ветер.
Швырнул водой в лицо. И Теттенике, облизав губы, удивилась тому, что вода бывает горькой. Как?
– Море это, – сказал старик, что сидел на берегу и щурился, тоже ослепленный волнами. – Что, не видал никогда?
– Никогда, – Теттенике не стала приближаться к старику. – Море?
– Море, море… – вздохнул тот. – А ты чего? Вашего ищешь?
Теттенике кивнула.
И почесалась.
Проклятье! Да у нее клопы! И хорошо, если только они.
– Так поздно уже ж, – вполне искренне удивился старик. – Ушли оне. Еще вчерась.
Ушли?
Куда?
– Куда? – выдавила Теттенике.
– Туда, – старик махнул на серебристую гладь. – Девок спасать. Как издревле. Девка, она-то вечно в беде…
В беде.
Еще в какой беде…
– Кажуть, что до самого Проклятого города дойдуть. На от, – старик протянул кусок лепешки, и Теттенике не стала отказываться. Лепешка была сухой, но показалось, что ничего вкуснее Теттенике и не пробовала. – Жалко их… помруть все. А молодые… мой батько-то еще когда говорил, что нечего туды соваться. И дед… а дед дело говорил.
Он пожевал губу.
Он был очень стар. И сквозь седину его проглядывала темная кожа черепа. На лице эта кожа собиралась складками, и в них терялись и морщины, и ясные, словно небо, глаза старика.
– Садись он. Погляди… – старик похлопал по траве. – Небось, у вас такого нету?
– Нету, – согласилась Теттенике.
Уехали.
Брат.
Брат бы… брат бы, может, и выслушал бы. Поверил бы? Теттенике знала, что сказать. И… и поверил бы. Конечно. Она бы… она бы рассказала о том, как он однажды пробрался в шатер. И старуха Шоушан не посмела прогнать сына Владыки Степей. Она хмурилась. Недобро шевелила бровями. Кусала губы. Но притворялась любезною.
А он все равно понял.
И сунул кулак ей поднос.
– Вздумаешь обижать сестру, выпорю, – сказал он тогда. И пусть голос его был тонок, но… Шоушан ничего не сделала.
И об этом Теттенике тоже рассказала бы.
А еще о том, как они убежали смотреть на падающие звезды. И до утра лежали на траве, пытаясь сосчитать все, до единой.
Но… что ей делать теперь?
Брат ушел.
И… и это на самом деле опасно. Она ведь видела! Только она и видела! Только она и знает… а теперь знание мучит.
– Ты чего? Плакать? Ты это брось, – старик протянул еще ломоть лепешки и кусок белого, щедро приправленного травами, жира. – На от, съешь. Тощий больно. Ничего, были бы кости, а мясо нарастет. Я в твои годы тоже не больно-то…
Он махнул рукой.
А Теттенике приняла нежданный подарок и села рядом. Больше она старика не боялась. И лошадей тоже. Кажется. Если только самую малость.
– Море, – теперь она смотрела на него без восторга.
– Море… островитяне-то толк знают. Изрядные мореходы. Дед еще баил, что его собственный дед тех самых кровей. Не ведаю, только море мы завсегда чуяли. И эти он, что приличными людями казались, тоже море чуют… и было б простым, дошли бы. Думать нечего. Нет такого пути, который бы детям воды не открылся.
– Оно не простое?
Жир был соленым. И еще сладким. Он растекался по языку, по рту, и Теттенике зажмурилась. Что ей делать?
Что ей делать теперь?
В Замок…
– А то, еще когда… все случилось, туточки вовсе людям места не было. Только твари и были. И Замок от. А после-то… люди, они же ж как, было бы куда – пролезуть… там-то, по-за горами, небось, тоже не сладко. Вот и бежали, кому не было куда пойти. И охотники, и прочие, кто мог. Жили. Выживали. Кто как умел. Дед мой еще сказывал, что в иные времена Легионы крепко границу стерегли. А нонче, почитай, и нету этое границы, да…
– Море, – напомнила Теттенике. Слушать историю о стародавних временах желания у неё не было. Совершенно.
А кто её в Замке ждет? Будь она собою, то… то потребовала бы принять. И никто не посмел бы перечить. Не дочери кагана.
– Море… в море и так-то тварей всяких превеликое множество. Да… а уж когда тьма коснулась, так и вовсе сделались они ужасны. Еще мой прадед…
В душе шелохнулось раздражение.
У Теттенике тоже прадед имелся героический, но она же не приплетает его к каждому слову.
– …тот говаривал, что в бухте старой живет зверь-кракенус. Навроде осьминога. Видал осьминога?
– Нет, – Теттенике покачала головой.
– На рынок сходи, поутряни туточки свежих привозют. От такой он, – старик развел ладони. – Сам-то… голова пузырем и восемь щупальцев.
Жуть какая.
– А кракенус тоже, только огроменнейший. Может, с дом, а может, и поболе. Лежит он на дне, стало быть, зарывшись в ил. За годы многие зарос он песком, водорослями, каменьями вот. Будто его и нету, – голос старика сделался низок и тих. И Теттенике подалась, чтобы лучше слышать. Правда, стоило ли верить услышанному, она пока не решила.
В её видениях подобного существа не встречалось.
– Лежит он, стало быть, и лежит, ни жив, ни мертв. Но стоит какому кораблю подойти к бухте, тотчас поднимутся щупальца кракенуса! И обхватят корабль, обовьют. А потом разломят пополам. И сам он поднимется, ужасный до того, что любой человек прямо так и рухнет со страху…
Брат ничего не боится.
Ни кракенусов, ни лошадей, разве что женитьбы, и то об этом страхе никто не знает. Теттенике и сама лишь догадывается, но не так, чтобы наверняка.
– Никому тогда спасения не будет! – продолжил старик, руки поднявши. – А меж щупальцев кракенуса обретаются иные твари. Белоглазые акулы с бездонными животами, длинные мурены, покрытые ядовитою слизью, прозрачные медузы, которые любого человека обнимут, запутают и растворят в себе.
Жуть.
И вправду, жуть.
– Так что, – старик убрал руки. – Зазря они морем пошли. Надобно было старой тропой.
– А… где она? – робко поинтересовалась Теттенике.
– Так… вестимо где. Где и была. Хотя… – синие глаза сверкнули лукаво. И старик погрозил пальцем. – Ты гляди. Одному соваться – дело такое… сожрут.
– Кто?
– Может, волки. Может, криксы. Мало ли там, в горах, нежити… тут главное что. Я сам того не ведаю, но слыхал, что во времена стародавние…
– От прадеда? – не удержалась Теттенике. И старик хмыкнул.
– А от кого ж еще-то? Так от… во времена стародавние имелся прямо от Замка путь. И такой, который не каждому откроется, а кому откроется, так и приведет в город он. Вот. Прямиком.
Стоило ли этому верить?
Если бы в самом деле такой путь существовал, неужели не знал бы о нем Повелитель?
– Но тоже… мало ли чего люди бають? Вона, сказывали, что дракона видемши. А драконов еще когда приморили. Какие ноне драконы? Ящерки одни, – и старик поднялся. – Ты-то, малой, шел бы к своим, а то еще забидит кто. Уж больно хилый ты.
– Благодарю, – Теттенике тоже встала и поклонилась до самой земли. С неё не убудет. А старик… она пока не знала, как отнестись к его рассказу.
Но…
В Замок идти смысла нет. Или есть?
Кто там?
Если все ушли? То-то вот… а понять, куда ушли, надо. И как этот переход изменит будущее. То, виденное Теттенике.
Изменит ли.
И… и как знать, может, где-то среди золотых дорог найдется верная?
Старик ушел. А она еще раз посмотрела на море, вздохнула. Почесалась – верно, клопами дело не обошлось – и тоже двинулась к городу.
Думать.
И… и решать.
Пока она еще может что-то решить.
Теттенике вернулась к конюшням и нырнула в дыру. Огромный драссар лишь покачал головой. И виделась в том укоризна. Да, его все-таки надо бы почистить. И гриву расчесать.
Только…
– Ты прости, – сказала Теттенике, когда конь ткнулся в живот, выпрашивая то ли ласку, то ли лакомство. – Я… я, наверное, глупая. Но мне надо подумать. Очень серьезно подумать.
ГЛАВА 6
В которой море встречает корабли
«И облеглись тогда волны, и море смирило ярость свою. Тогда-то увидали люди камни, что поднялись из пучины, и дев, что на камнях возлежали. Были девы прекрасны, как видение. И стлались по воде волосы их, темно-зеленые, словно драгоценный камень-изумруд. Сияла белизною кожа. От сияния того ослепли моряки. Но когда девы простерли руки к несчастным и запели, то и разум покинул их. И стали бросаться моряки в воду, спеша к прекраснейшим созданиям, желая одного – коснуться этой белой кожи, но не вышло ни у кого, ибо попадали они в волосы дев, словно в сети. И спутанные ими, обезумевшие и ослабевшие, опускались на дно»
Сказ о морской царевне и сестрах её
Что сказать о море? Оно ластилось к кораблям, норовило прыснуть в лицо белой пеной. И кричали где-то в вышине чайки. То ли о своем, о птичьем, то ли упреждая, что того и гляди беда случится.
Случится.
Всенепременно.
На душе было неспокойно, и Ричарда не отпускало престранное чувство, что он совершил ошибку. А главное, он раз за разом перебирал в голове и…
Да, ошибок он натворил немало.
Не следовало устраивать эти вот смотрины. И… и звать кого-то в замок, не разобравшись толком, что в замке этом происходит. Да и остальное тоже.
Чернокнижник.
Чернокнижница.
Её ведь так и не нашли, как и того, чье обличье она приняла. И вовсе не понятно, пересекал ли тот человек границу земель? Или его не стало еще там, в Вироссе?
– Неспокойно, – сказал Светозарный, подобравшись вплотную. Он глядел на волны и щурился. Море бликовало и слепило глаза, и потому ли, а может, скрывая слабость, люди прятались внутри корабля.
– Неспокойно, – согласился Ричард, донельзя благодарный за этот вот разговор.
– Я взял на себя смелость написать письмо. Изложить все, как оно есть… даже если мы не вернемся. Даже если случится…
Светозарный стиснул рукоять меча и нахмурился паче прежнего. Думать о смерти даже ему было неприятно. И Ричард вполне понимал его.
– Братья придут. Чтобы защитить людей. И… продолжить дело. Тьма и вправду со временем рассеется.
Хорошо.
То есть, рыцари – это хорошо… смешно, еще недавно они полагали Ричарда злом. Да и сам Ричард не относил Орден к числу света, но сейчас мысль о том, что хоть кто-то будет знать правду, грела душу.
Вот только…
– Возможно… – Ричард замялся, поскольку одно дело думать, а другое говорить о подобном вслух. – Возможно… она и вправду развеялась бы со временем. Если бы город оставили в покое.
Светозарный кивнул.
– Если тьма вырвется, ордена не хватит, чтобы совладать с нею. Это я понимаю.
Не только он.
Ричард вздохнул.
– Я виноват, – сказал он.
– И не только ты. Я тоже… – Светозарный приложил ладонь к глазам. – В хрониках Ордена много есть о чернокнижниках. И чернокнижии. Когда-то мы славились тем, что умели находить… проклятых. И изобличать их. Правда, сейчас поговаривают, что не было нужды в том изобличении. И что не так уж часто встречались чернокнижники, как горели костры. И что порой и Орден, и Храм был предвзят… не важно. Главное, что я-то должен был понять. Сразу.
– И много ты чернокнижников встречал?
– Я? Ни одного, – признался Артан. – Но меня ведь учили…
– И меня учили. Но выходит, одной учебы не достаточно.
– Именно. Остается лишь надеяться, что они еще живы.
– Живы, – подтвердил Ричард. – Иначе… сказали бы. И мне кажется, что они останутся живыми. Она их оставит.
– Хозяйка города?
– Хозяйка… – звучало вполне логично. – Именно. Хозяйка… ей нужны не они. Или не только они. Я.
– И ты придешь.
– Приду.
– Тогда стоит отдохнуть, – Артан погладил меч. – Мне не хочется с ним расставаться. Вот совершенно. И с короной. Я даже спал в ней. Нисколько не мешает.
Ричард хмыкнул. Было странно думать, что эта вот железяка немалого веса и не мешала. Он посмотрел на корону. Нет. Ничуть не изменилась. Железо. Ржавчина. И темные потеки патины, покрывающие металл. Ни тени величия и благородства.
Хотя… это скорее уж у него превратные представления о величии с благородством вкупе.
А море меняло цвет.
Незаметно, исподволь, как это бывает со стихией и вправду могучей. И бледная бирюза волн наливалась цветом. Да и сами они касались бортов уже не игриво, ласково, а с раздражением. И каждый удар их отзывался в теле корабля дрожью.
А Ричарду подумалось, что здесь, по-над водой он ничего не может.
И не только он.
– Знаешь, – пробормотал Артан, вглядываясь куда-то вдаль, – вот… появилось такое чувство, что надо было идти по суше.
Пожалуй, он был прав.
Матросы засуетились. И дэр Гроббе возник, словно из ниоткуда.
– Шли бы вы, ваши сиятельства… вниз.
– Мать, мать, мать, – хлопнул крыльями попугай и покосился выпуклым глазом на Ричарда. Хохолок его поднялся, а массивный клюв щелкнул, будто попугай собирался выразиться куда как определеннее, но промолчал.
В лицо плеснуло водой и резко, словно пощечину залепило.
Ричард отряхнулся.
– Неспокойно, – сказал он зачем-то.
– А то… – дэр Гроббе отер лицо рукавом. И перекошенное шрамом, оно скривилось. – Сейчас войдем. Тряхнет.
Корабль и вправду содрогнулся.
А небо, еще недавно светлое, высокое налилось чернильной чернотой. Кляксами поползли тучи.
– Вниз! – проревел дэр Гроббе, рукой махнув. – А то смоет.
Вниз не хотелось совершенно. И здесь, наверху, Ричард чувствовал себя беспомощным, а уж сама мысль о том, что он вот-вот окажется заперт в тесной коробке трюма и вовсе приводила в ужас.
И он мотнул головой.
Нет уж. Если тонуть, то с полным осознанием происходящего.
Дэр Гроббе молча бросил веревку.
– Привяжитесь.
– Тесь-тесь-тесь… – закричало в ответ эхо. А черные капли упали на воды. В какой-то момент показалось, что вовсе море и небо сделались неразличимы.
Ричард обмотался веревкой.
Светозарный сделал то же. Он обеими руками вцепился в борт. И продолжал вглядываться в темноту. Упорно. Зло.
Громыхнуло.
И от грохота этого корабль задрожал. А потом медленно стал подниматься. Выше и выше. Палуба заскользила под ногами. Кажется, Ричард услышал и протяжный треск-стон дерева.
Подумалось, что если они утонут, это будет на диво глупая, бесполезная смерть.
Но подъем сменился падением, столь стремительным, что от удара Ричард не удержался на ногах. Сверху накрыло волной. И горькая вода полилась в уши, в рот, в нос. Она, эта вода, намочила волосы, и шею, и одежду. Стало вдруг холодно.
А корабль снова поднимался. С натужным скрипом. Едва не рассыпаясь на части.
Да что это…
Слева мелькнула бледная тень.
Мелькнула и исчезла.
А справа донесся протяжный вой. И на него ответили.
– Нечисть, – это Ричард скорее угадал, пусть даже лицо Светозарного казалось сплошным белым пятном. Но все одно угадал. Услышать что-либо в этом реве ветра и волн было невозможно.
Угадал и согласился.
И стиснул рукоять меча. Не древнего, еще не овеянного славой, но вполне себе надежного. А вой приближался.
Дэр Гроббе подумал, что мог бы отказаться от высокой чести.
И что это было весьма разумно.
Осмотрительно.
Что нынешний Повелитель не таков, чтобы за отказ скормить химерам. И понял бы. И принял бы. Поглядел бы с упреком, да и только. А уж совесть дэра Гроббе как-нибудь с этим упреком смирилась бы. Ей, совести, не привыкать.
И голос разума, опять же, нашептывал, что соваться в Проклятые земли… ладно, сами-то земли вон, не больно проклятыми и оказались. Обыкновенными даже, если хорошо подумать. Но это же ж только тут, по краешку. А ежели вглубь?
То-то и оно.
Вглубь-то земли куда как более проклятые, что уж о море говорить.
Читать бесплатно другие книги:
