Наследник для зверя Владимирова Анна
– Все, – спрятал пробирку в карман рубашки. – Могу идти?
– Идите. Но будьте на связи.
– Куда я денусь? – И он вышел.
Весь остаток дня после экспертизы и разговора с Вилмой я предпочла отсыпаться. Проснулась, когда за окном стемнело, и, как это часто бывает, пожалела, что вообще уснула. Рабочий мобильный разрядился от шквала входящих, информация о которых пришла на почту. Краткого отчета моему боссу не хватило – он требовал подробностей. Конечно, я не сказала пока, что на самом деле произошло. Для всех коллег – я провела ночь в допросной, а день – с адвокатом.
Время до встречи с Хартом я просидела за чашкой кофе и светскими новостями, в которых он светился. Стоило взглянуть на первое попавшееся фото, и у меня сжалось в груди. Устремленный в камеру хищный взгляд вернул воспоминания о прошедшей ночи в деталях. А его слова «хочу тебя себе» лишали всякой надежды. Может, лучше сдаться и попытаться устроиться в новой реальности?
Я замерла с этой мыслью, почти физически ощущая, как тело наливается мерзкой жижей отвращения к самой себе. Согласиться на то, что этот властный зверь, не знающий слова «нет», получит меня после всего с потрохами и обещаниями, что не пикну против его воли? Уговорить себя, что так и должно быть – ну подумаешь отодрал, как последнюю шлюху, в камере?
А еще я боялась. Таких, как я, общество не жаловало. Не знаю, кого во мне видел Харт – покорную девочку, которая будет счастлива оказаться в его распоряжении? При одной только мысли бросало в холодный пот. На его месте было бы здравой идеей вообще спрятать меня ото всех и не показывать, сделав вид, что меня нет. И никто его за это не осудит.
Я скосила глаза на экран, давая себе второй шанс выдержать хотя бы его виртуальный взгляд. На фото Харт был на приеме правящего по случаю итогов года. Никакой статики – вся поза, взгляд напоминали хищника в прыжке. А Харт и был им. И черный костюм с белой рубашкой ему шел так, будто был второй кожей. Да, пожалуй, будь я, как моя сестра, сошла бы с ума от счастья пробежаться по красной дорожке с ним рядом. В жизни, которую он мне мог предложить, на другом конце существования в его тени были осуждение общественности и зависть. И снова непохоже на мечту.
Я полистала новостные статьи – негусто. Не отвечает Харт камере взаимностью, несмотря на то, что та его безмерно любит. На всех фото он позволял себя любить. В желтой прессе засветился в списке самых завидных холостых мужчин Клоувенса. А по романтике – короткие непродолжительные связи в количестве четырех штук за тридцать два года жизни с мало известными женщинами. Слишком занят карьерой. Я пыталась найти хоть что-то, что позволит расслабиться и понизить его рейтинг опасности в своих глазах – выговоры, неудачи, нелепости… Ничего, что так любят мои коллеги. Всегда с иголочки и с идеальной репутацией. Либо его таким выставляют.
Короче, ничто не затмило в памяти его злость и отчаянье, когда обвинил меня в смерти своих подчиненных.
В общем, когда пришло время выходить из дома, нервы искрили, как кабель под напряжением. Того и гляди замкнет. Единственное, что меня держало на ногах – надежда на то, что договоримся полюбовно, и это его «хочу тебя себе» продается за ту цену, что озвучу я.
Понятия не имела, куда он меня потащит. К себе в офис? Домой? В кафе? Оказалось – последнее в квадрате. Я оглядела себя в отражении зеркального стекла дорогой тачки, пока та не успела отъехать – джинсы, топ, клатч и кроссовки на случай, если придется драпать. Не разоделась я для того ресторана, на пороге которого меня встретили и провели к обособленному VIP-столику на крытой веранде. Можно было подумать, что он заботится обо мне – я ведь мерзну на весеннем ночном ветру, в отличие от него. И это далеко не все наши различия…
Харт стоял у столика – руки в брюках, рубашка с ослабленным воротом, в котором можно рассмотреть вязь массивной цепочки с металлическим жетоном. Я помнила его недолгий обжигающий холодом танец между моих лопаток… Голова низко опущена, и глаза, устремленные на меня, в полумраке слегка бликуют желтым.
– Садись, – приказал он глухо, кивая на стул.
Я повиновалась, не без труда отодвинув тяжелую конструкцию от стола. Он намерено не приближался. И не собирался меня обслуживать. Так плохо все с ним под моим влиянием? Об этом я как-то не подумала и, забывшись, проследила взглядом, как опускается на стул, не спуская с меня глаз. А если для него вообще неприемлемо со мной договариваться?
Подобные связи у истинных почти необратимы. Но у них и вопросов никогда друг к другу не бывает. А что будет с нами?
– Как себя чувствуешь? – сузил он на меня взгляд, и я, опомнившись, отвела свой.
– Нормально.
– Была у врача?
– У медэксперта, – вздернула я подбородок с вызовом.
– И что сказал медэксперт по поводу твоего здоровья? – В голос вплелись низкие рычащие вибрации.
– Ничего.
Чувствовала себя все больше как вчера в допросной. Внезапно захотелось ему ответить хоть как-то, чтобы он не терял выдержку. Зря я согласилась на встречу.
– То есть вместо того, чтобы позаботиться о здоровье, ты решила попробовать на прочность мои обещания? – И он сложил руки на столе, а мир выцвел до равнодушной серой стены.
– Я не пойду к тебе, – прошептала хрипло.
– Почему? – склонил он низко голову.
– Зачем я тебе? – облизала пересохшие губы. – Тебя заклюет твоя же элита, осудит и не даст спокойно жить…
– Это мое дело, – жестко отбрил он.
– А мое? – Сердце выстукивало в груди непонятные послания, сбивая мысли и мешая дышать. Я смотрела в его глаза и чувствовала, как слабею. Неужели и на меня действовала наша связь? – Как мне со всем этим жить?
– А как ты хочешь жить? – хрипло прорычал он.
– Я не хочу жить в Клоувенсе и что-то кому-то доказывать.
Наш разговор перешел на какой-то завораживающий шепот, и каждое слово отдавалось вибрацией в груди.
– Боишься доказать, что достойна быть равной? – сузил он глаза.
– Это мой выбор – доказывать или нет.
– Я не даю тебе выбора. И не давал. А сил противостоять мне у тебя нет.
– С чего ты взял?
– Выбрала бы вчера камеру, – безжалостно припечатал он. – А ты поджала хвост и умоляла тебя отпустить.
– Может, еще на кулачный бой меня вызовешь? – возмутилась я. – Я не драться с тобой собираюсь.
– Лучше бы дралась, – оскалился он. При этом пожирал меня взглядом, будто уже припер к стенке.
– Я предлагаю тебе сделку. – Понятия не имею, как я вообще вспомнила, зачем пришла. Его усмешка сказала мне все и сразу – чхать он хотел на мои предложения. Поэтому вышло жалко: – Я не буду подавать на тебя в суд за изнасилование, если ты… – его оскал стал ярче, и мое сердце споткнулось в груди, – …если отзовешь своего адвоката.
– Беги, Донна, – вдруг подался он вперед, сужая злые глаза. – Я отпускаю тебя последний раз.
Как я вырвалась из щели между неподъемным стулом и краем стола – сама не поняла. Из ресторана я вылетела пулей. Кажется, меня пытались остановить и уговорить сесть в машину, чтобы отвезти домой, но я только отшатнулась и зашагала по улице быстрым шагом, пытаясь успокоиться…
Глава 6
Как я сдержал зверя и не позволил за ней броситься – непонятно. На столе остались глубокие борозды от когтей. Жилы, казалось, лопнут от напряжения, но я никуда не дернулся – стоял, опершись о стол, и пытался восстановить дыхание.
Хороша, сучка. Мне все время казалось, что говорю с ней механически, да и несложно было – она несла чушь. А сам пожирал ее взглядом, дурел от запаха и вида моих отметин на открытой шее. Хотелось, чтобы она заткнулась. Какое все это имело значение, если невозможно было думать, дышать и смотреть и не видеть ее перед собой?
Сутки, девочка… Я даю тебе сутки. Больше я не выдержу, да и не должен. Мне нужно было приводить голову в порядок, а это невозможно в таком состоянии.
Понемногу звуки и запахи возвращались в мой мир, но ее след горел перед глазами, поэтому несложно было понять, что девчонка не воспользовалась автомобилем. Если бы нужно было ее настигнуть – сделал бы без труда.
– Убежала, – констатировал мой водитель. – Диккенс пошел за ней.
Я повернул голову в ту сторону, где в воздухе таял ее след. Шумно вдохнул, с удивлением замечая нежный аромат каких-то цветов. Кажется, от куста, усыпанного розовыми цветочками, росшего на ближайшей клумбе. Как давно я не чувствовал ароматов? Только запахи – безликие, механические, полезные и не очень. Улица немного расплывалась перед глазами, дрожала светом ночных огней, заставляя слезиться глаза.
– Поехали, – скомандовал глухо и дернул ручку автомобиля.
В салоне достал пачку сигарет из пенала между сиденьями.
– Домой?
– В офис, – извлек зажигалку из пачки вместе с сигаретой. Давно не курил.
Не до отдыха было сейчас. Я планировал раскидать перед глазами детали того, что случилось прошлой ночью, изучить записи и отчеты. Это как раз займет время до утра. А потом возьму пару дней отдыха – изматывающего, полного удовлетворения своих похотливых инстинктов и, уверен, беготни по двум уровням моей квартиры. Буду заглаживать и зализывать вину на каждом сантиметре ее кожи, хочет она того или нет.
Офис встретил унылой тишиной… и запахом кофе. Майк вышел из соседнего кабинета:
– Пересмотрел камеры. Тебе оставил персональные отчеты погибших. Как ты и просил.
– Хорошо, – кивнул и направился к себе.
– Как прошло?
Я усмехнулся, усаживаясь:
– Сбежала.
– Да ладно?! – восхищенно усмехнулся Майк. – Позволил, небось.
– До завтра. Как раз поработать ударно.
– Не хочу расстраивать…
– Вот и не надо, – клацнул я по клавиатуре, запуская систему.
– …звонил твой отчим.
Я скрипнул зубами. Адвокат ему, конечно же, уже донес все. Я не отчитывался еще – не до него было. Да и не в приоритете он.
– Сказал, если ты не появишься лично у него завтра, то он приедет на работу.
– Пусть едет, – сощурился я на экран. – Думает, я не сделаю его пропуск временно недействительным?
– Обидится…
Но я уже не слушал – ушел с головой в работу и отчеты. Имя погибшего Стивенса напомнило, что есть один важный вопрос.
– По ребенку Стивенса решили с компенсацией?
– Не слышал. Да и не единственная это проблема. Он все равно переходит на попечение Клоувенса, а компенсация ляжет на счет, поэтому и не торопятся.
– Черт…
– Ребята были у него. Он говорить перестал. Отправили в психиатрическое пока.
Я прикрыл глаза, опускаясь лбом на кулак. В тишине кабинета ничто не мешало закопошиться под кожей собственным воспоминаниям…
Я почувствовал, когда отца не стало. Мне тогда будто сердце вынули, я перестал дышать почти, хватался за грудь… А потом отпустило. Будто кто выдернул изнутри что-то важное, и пустота заполнилась болью. И только через много лет – тишиной. У этого ребенка все это впереди…
– Можно к нему будет?
– Правда хочешь?
Я дал взглядом понять, что не стоит мне задавать подобные вопросы, и вернулся к монитору:
– На утро реши.
– Хорошо.
И я надел наушники, чтобы внимательно вслушаться в происходившее в заброшенной пекарне, где мы вчера устраивали облаву. Час за часом я буравил взглядом одну точку на столе, сдавливая карандаш между пальцев. Лист был почти пуст на временные отметки – так, пара непонятных фраз для расшифровки и очистки от помех…
А вот перед первыми выстрелами отчетливо слышался крик. Могло показаться, что это просто мат, но я все равно пометил временной отрезок и поставил в приоритет для расшифровки.
Когда оторвал взгляд от монитора, над городом уже светало. Очертания каменного квартала смешались в какую-то грязь. Я откинулся в кресле, теряя концентрацию, и в голову снова полезли мысли о журналистке.
Странно – нервы не дрогнули, горло не сдавило от сухости и жажды, но из груди вырвалось требовательное и взвешенное рычание: «Моя». Видимо, гормоны поутихли, наконец. Желание из одуряющего и смертельно опасного стихло до терпимо тлеющего. Голова стала, наконец, абсолютно ясной.
Глянув на диван, я не нашел на нем Майка, зато на краю стола стояла чашка с кофе. Потрогал, убедился, что он безнадежно остывший.
Было в этом утре что-то особенное – последний день прежней жизни. Странно, что не было никаких сомнений по поводу Донны. Я ведь не обществу вызов бросал, а себе самому прежде всего. Не нашел времени выбрать – зверь выбрал за меня. И неплохо так выбрал, надо сказать – девочка идеально соответствовала моему вкусу. В меру зубастая, дерзкая, заводная… И мордашка с фигурой – загляденье. Немного травмированная, но живая. А не все эти идеальные до ряби в глазах самки, которых то и дело натравливал на меня отчим. Страшно было представить, что на какую-то из них сделал бы стойку, но зверь ни разу не подставил – уносили ноги с поднятой головой и брезгливой гримасой.
Пожалуй, я даже был рад, что так вышло.
Я прикрыл глаза совсем ненадолго, откинув голову на подголовник… только откуда взялся этот солнечный заяц вдруг на морде?
Солнце определенно мне мстило за что-то – снова нашло и пырнуло в глаза.
Только-только начался рабочий день моего издательства, а я уже стояла на пороге приемной своего начальства – Кермана Лавера. Бывший военный журналист и советник, он и в атмосфере офиса новостного агентства «Таймстоун» добился жесткой дисциплины и самоотверженности. Мне нравилось у него работать. Мы не занимались светскими новостями. «Таймстоун» освещал политические, криминальные и городские новости. Здесь я казалась себя по-настоящему важной, независимо от моей «бракованности».
Надо сказать, что женщин в агентстве по пальцам пересчитать, а я вообще единственная, кто носится на передовой.
Босс был в офисе, как обычно, за час до официального начала рабочего дня. Этим я и воспользовалась, прокравшись к нему в приемную.
– Явилась, – не оборачиваясь, констатировал он.
– Вы наверняка знаете правду, – тихо пролепетала я, стоя у него в кабинете.
– Я наверняка знаю, что ты дура… – повернулся он ко мне от окна.
Никогда не отличался деликатностью, но я все равно разочарованно выдохнула, чувствуя, как ноги превращаются в желе. Тяжело признаваться себе, что зависишь от всех, и только сам по себе ты никто и ничто.
– …Но ты – моя дура. И терять я тебя не хочу.
– И почему же я дура? – сложила руки на груди.
– Принимать события не умеешь, – сдвинул он брови на переносице. – Не знаешь, когда надо погладить, а когда зарядить по морде когтями. Ты отрицаешь вместо того чтобы включить голову…
– Легко вам говорить, – перебила я, выпрямляясь.
Я всегда сжималась перед Лавером, но после Харта он вдруг показался мне вполне терпимым.
– А жизнь вообще нелегкая штука, и только говорить в ней, пожалуй, легче всего. Сложнее – правильно действовать. Поэтому мы с тобой и работаем теми, кто говорит, но ни черта не действует.
– Значит, не дадите мне осветить нарушение моих прав через наше агентство, – процедила я, задирая подбородок.
– Могу дать, – сурово ответил он. – Но только чтобы использовать тебя в качестве источника политического скандала и, как следствие, подъема рейтинга моего агентства. Хочешь?
– Мне все равно, – тяжело выдохнула я.
– Я об этом и говорю – ты дергаешься, не желая брать себя в руки. У Харта идеальная репутация. Станешь его парой – твой личный рейтинг взлетит, утрешь носы всем зарвавшимся, станешь богиней для таких же девочек, мечтающих о лучшем будущем…
– Я стану надеждой для тех, кто боится защитить себя в суде и быть осужденной обществом! – горячо парировала я, не сразу соображая, что как раз в этом случае он наживется на громком скандале гарантировано, чем в случае моей капитуляции.
Мы уставились друг на друга. Лавер – с искрящимся довольством в рыжих, почти тигриных глазах. Куда я лезу? Харт был прав – мне мозгов не хватит вести войну с этими матерыми хищниками. Я же бросаюсь на каждый солнечный зайчик на стенке, не разбирая, что мной просто манипулируют.
– Кофе, Донна?
Я только сжала губы, шумно выдыхая:
– Я сделаю.
Мне нужно было подумать. Потому что Лавер собирался мне дать все, что захочу – статью, шумиху, ничего… Ответственность на мне. Но и отступать я не стану.
Когда вернулась с двумя чашками, босс уже забыл обо мне и занимался текущими делами.
– До полудня я выпущу…
– Мне все равно, что ты сделаешь, – перебил он бесцеремонно, игнорируя кофе. – Вся ответственность на тебе. Иди действуй. Только адвокату позвони, прежде чем рушить ее стратегию на корню… Свободна.
Я развернулась и направилась в офис, сцепив зубы. Вилма действительно предлагала воевать теневыми методами. Даже советовала собраться и переехать к Харту сегодня, потому что ее стратегия требовала времени. Но я была против. Представить, что я добровольно сдамся и позволю к себе прикоснуться снова, было невыносимо. Да, босс прав – я истерила, как загнанный в угол зверь. Харта эта возня не остановит, а вот огласка – вполне. Но и разозлит тоже. Только я уже видела его в ярости и испытала на себе в полной мере.
Усевшись за рабочее место, я уже не сомневалась. В офисе все еще было тихо, и каждый удар пальцев по клавиатуре отдавался уколом адреналина в солнечном сплетении, но я упрямо набрасывала текст статьи. Не прошло и двух часов, а я уже отправила ее Лаверу на согласование. Получив тут же «одобрено», я запустила информацию в анонс – на сайте тут же замелькал заголовок: «Генеральный прокурор Ронан Харт обвиняется в изнасиловании». Мокрыми пальцами я настучала Вилме указание подавать обращение в суд для предварительного слушания. И сползла по спинке кресла, съежившись.
Кажется, я осталась одна против всего мира.
Глава 7
Я ненавижу запах больницы. Несмотря на солнце за окном, тело продирало холодом, стоило шагнуть в безликий белый коридор. Чувствовал себя черной кляксой на белом листе.
– Мистер Харт, прошу, – кивнула мне сопровождающая медсестра, – но, честно, не стоит…
– Я обязательно спрошу ваше мнение, когда оно понадобится, – и я шагнул в открытую дверь.
Ребенка в палате не было – был тигренок. Он лежал на кровати в ошметках пижамы, сложив голову на лапы, и еле заметно дышал.
– Где сосед?
– Обед, – послышалось позади. – А он отказывается есть. Вечером будем капать.
– Можете быть свободны.
Я направился к тигренку. Тот и ухом не повел на мое приближение. Даром что полукровка – чистейший зверь, ни одного изъяна. И занимал всю кровать, хоть не был еще даже подростком в человеческой ипостаси.
– Эрик, – позвал я тихо, замерев в центре палаты. – Мое имя Ронан Харт, я работал с твоим отцом.
Тигренок повернул ухо в мою сторону, но на этом все реакции закончились.
Я никогда не был силен в переговорах, не знал, что сказать сейчас. Что бы я хотел тогда, когда остался, потеряв отца, один? У меня ведь была мать… и дом. Но я чувствовал себя одиноким, потому что был уверен – никому меня не понять, ведь отца потерял только я один.
Я медленно направился к мальчишке, приблизился к кроватям и сел на соседнюю.
– Эрик… ты не один. Тебе кажется, что никого не осталось, но это не так. Твоя гувернантка спрашивает о тебе. Хочет усыновить. Вы с ней, оказывается, уже два года вместе. Она любит тебя как своего ребенка. Если хочешь, я могу помочь быстрее получить ей разрешение на усыновление.
Тигренок вдруг всхлипнул совсем по-человечески и втянул шерсть. Через минуту на соседней кровати ежился взъерошенный рыжий мальчишка. Он перестал дрожать, выпрямился и подтянул к себе худые коленки.
– Да, я хотел бы к Ронни.
– Хорошо. Я позабочусь о том, чтобы вы быстрее встретились.
– Сколько? – в устремленных на меня рыжих глазах было столько надежды, что я скажу «завтра».
– Дай мне несколько дней. Может, неделю. – Видя, как задрожали его ресницы, я присел на корточки у кровати, заглядывая ребенку в глаза: – Эрик, дай мне время. Службам опеки нужно убедиться, что у тебя будет все необходимое для счастливой жизни. А пока Ронни может приходить к тебе каждый день.
– А вы были там с папой? – вдруг спросил он, глядя мне в глаза. Я кивнул. – А почему вы не умерли?
– Так вышло.
– А почему папа умер?
– Папа выполнял свою работу.
– Он сказал, что скоро мы будем вместе, – всхлипнул Эрик.
А я нахмурился. Стивенс работал под прикрытием, он не мог обещать сыну, что вернется.
– Как он тебе сказал?
– Он приходил позавчера ночью домой. – По щеке мальчишки скатилась слеза. – Сказал, что скоро вернется, и мы будем вместе.
Я тяжело сглотнул, прикрывая глаза. Не факт, конечно, но нарушение безопасности моим подчиненным и могло сыграть роль во всем произошедшем.
– Часто вы виделись?
– Иногда, – съежился он. – Не надо было?
– Я не знаю.
Мы помолчали немного, прежде чем я решился напомнить ему о том, что нужно как-то начинать жить дальше:
– Эрик, нужно есть.
– Мне не хочется, – совсем потух он.
– Ты же понимаешь, тебе нужны силы. И Ронни не хотела бы, чтобы ты ослаб. Не давай им повода оставить тебя в больнице – нам будет сложнее тебя вытащить…
Почему ребенок должен сейчас быть сильным – непонятно, конечно. Он должен быть хоть в чьих-то заботливых руках, а не здесь. Майк сказал, что Ронни произвела на него хорошее впечатление. А еще она человек, и мне предстояла новая бойня с властью. Но мне не впервые. Надо будет встретиться с женщиной и лично убедиться, что ребенку будет у нее хорошо.
– А ты придешь еще? – догнал вопрос меня уже у двери.
– Приду, – обернулся.
– Хорошо, – кивнул он решительно.
Медсестра ждала меня в коридоре. Я протянул ей визитку:
– Вот мой мобильный – звоните, если вдруг что-то будет не так. Он – моя личная ответственность.
– Хорошо, мистер Харт, – кивнула она.
Уже на улице я вытащил мобильный и, игнорируя кучу пропущенных, набрал Майка:
– Мне нужно встретиться с сиделкой Эрика.
– Это все понятно, Харт, – бесцеремонно перебил он меня, – но у нас пока есть проблема важнее…
…Даже не думал, что пресса так живо среагирует. Не успел я доехать до здания офиса, машину окружила туча с молниями вспышек фотокамер. И вопрос у всех сводился к одному:
– Господин прокурор, что вы ответите на обвинение Донны Линдон?
Я испытывал смешанные чувства. Хотелось задушить идиотку лично… Но в то же время я восхищался отважной дурочкой. Вот так вот объявить на весь Клоувенс, что я ее изнасиловал – надо отчаяться серьезно. А я ведь и правда это сделал. Она не давала мне согласия, а я не спросил – не соображал в тот момент ничего. Только обстоятельств не отбросить. Трагедия лишь в том, что этой глупостью журналистка сделает больней только себе. И мне нужно постараться смягчить для нее этот удар. Потому что общество ее раздавит.
Я замер перед камерой на вдох, дожидаясь, чтобы эта чирикающая туча угомонилась.
– Донна расстроена тем, как именно произошел мой выбор, – заговорил в первый ткнувшийся в морду микрофон. – К сожалению, сложно было что-то изменить в тот момент… Поэтому вышло, как вышло.
– Вы выбрали Донну Линдон своей парой? – полетел следующий вопрос. Журналисты загомонили.
– Именно. И уведомил ее семью о своем выборе. Надеюсь, Донна примет мое предложение.
– Что же заставляет девушку подавать против вас иск?
– Она не может испытывать притяжение пары, поэтому ей было очень тяжело пережить мои вынужденные действия в ее отношении…
Я подбирал каждое слово, глядя в камеру. Представить, что она сидит где-то на том конце и смотрит мне в глаза, было несложно.
– …Мне очень жаль, что ей пришлось ощутить на себе все произошедшее иначе, чем это происходит у большинства.
– Процент вероятности вашего предпочтения столь мал, что трудно поверить, – полетел вопрос от мужика слева.
Только мужчина в такой ситуации мог задать такой вопрос.
– Верно. Поэтому я считаю, что мне повезло, и надеюсь, что Донна примет мои извинения.
– Она еще думает? – снова вопрос от женщины.
– Видимо, уже нет, – улыбнулся я вежливо. – Прошу меня извинить.
Не извинили – попытались кинуть еще несколько вопросов в спину, но я уже не слушал, быстро прокручивая в памяти свои ответы и просчитывая, как каждый ляжет в нашей с Донной партии.
Я смягчил ситуацию, как мог. Когда она станет моей – а она станет, – легко будет это вывернуть шоковым состоянием в виду ее особенности. Хотя общество эту особенность и считает неполноценностью, я больше верил Карлайлу. А еще больше – себе. Мне плевать, что даст мне Донна. Будут дети – отлично, нет – значит, нет.
Во втором случае оставалась только одна проблема: если у избранницы оборотня нет детей, он может повестись на истинную. Шанс очень мал, но он есть. То есть зверь в прямом смысле может вильнуть хвостом и оставить неистинную женщину несмотря ни на что. Может. А может, и не вильнуть – все зависит от мужчины.
В себе я был уверен. И уж если меня так приложило от этой журналистки, я точно никуда не собирался больше. Зверюга у меня требовательный – искал, видимо, долго и тщательно. Лучшего, правда, времени не нашел. Но уже ничего не поделать.
У меня сейчас другая проблема – моя избранница еще даже в лапы не далась.
– Видел? – нахмурился Майк на мое появление в приемной. Он стоял перед плазмой на стене, по которой как раз транслировали мой эпический экспресс-опрос у входа в здание. – Ты молодец. Но это – запредел. Я считал журналистку умнее.
Моя секретарь повернула ко мне голову, но взгляд от плазмы на стене так и не отвела.
– Быстро они, – нахмурился я. – Когда насмотришься – ко мне.
– Иду, – прошел он в мой офис следом и закрыл двери. – Парсонс сейчас озвереет.
– Не привыкать, – опустился я тяжело в кресло. Я был зол. На Донну, на ее тупых адвокатов, которые либо совсем идиоты, либо не имеют на нее влияния, либо вообще работают против нее. Вытащив мобильный, я быстро нашел ее номер и, глядя на Майка, принялся слушать гудки. Знал, что возьмет. Изображала же из себя смелую…
– Господин прокурор…
– Получил твое послание, – перебил жестко.
– Я вам ничего… – охрип ее голос.
А у меня снова заплясали кровавые точки перед глазами. Кровь ударила в голову, и я стиснул зубы:
– Уже собрала вещи?
– Вы, может, не поняли, но я к вам не собираюсь, – взяла она себя в руки. – Вам еще не звонили? Сегодня в шестнадцать предварительное слушание в суде по моему делу.
– Я дал тебе сутки, – сурово перебил ее снова. – Они истекают сегодня вечером. Если не окажешься у меня – я выцарапаю тебя из любой щели, куда бы ни забилась. И поверь – суд, который ты сегодня собрала посмотреть на свое личное унижение, только вздохнет от облегчения.
Я поднялся и стремительно вышел из кабинета. Не хотелось, чтобы кто-то слышал. Сначала мне хотелось быть жестким с ней, но сейчас я боялся ее сломать, потому что в следующих словах явно слышался хруст:
– Зря ты так думаешь, – дрогнул нервно ее голос.
– Я думал, твоим словам можно доверять. Ты просила день.
Читать бесплатно другие книги:
