Бойцовская порода Пучков Лев
В подъезде стоял «дух». Нормальный такой «душара» – рыжий, бородатый, коренастый, обмотанный крест-накрест пулеметной лентой. «Дух» располагался к пролому в пол-оборота, держал в руках пулемет, ствол которого смотрел аккурат на Рудина, и, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы, недовольно морщил нос. Стоящего раком Серегу он не видел из-за яркого светового пятна, которым входное отверстие забивало темный угол, а запах влажных псов, лежавших буквально в метре от него, за порушенной стеной, не уловил из-за остро благоухавшего бывшего кубанского рулета.
– Чущкя, – пробормотал «дух», и чуть мотнув «стволом», по-чеченски что-то сказал, повернув голову вправо.
Тотчас же в подъезде возникли черт-те откуда еще несколько силуэтов и неслышной поступью двинулись по лестнице на второй этаж. А рыжий стоял и контролировал ситуацию, прислушиваясь к звукам с улицы: оживленному говору бойцов на посту и медленно приближавшемуся лязгу бээмпэшек, сопровождавших колонну с комиссией.
В эти секунды, растянувшиеся для Рудина в вечность, наш славный рубака млел в положении «а-ля краб» и делал сразу несколько полезных дел: держал руки за спиной, боясь шевельнуться, периферийным зрением фиксировал «духов» в подъезде и страшным напряжением воли «держал» взглядом Рэма и Ингрид, глаза которых были переполнены всепоглощающим желанием пообедать вкусно пахнущим свежей бараниной «духом», торчащим в подъезде.[8]
Ситуацию в полном смысле слова спасала нетрадиционная методика, используемая Рудиным в тренировке псов для работы в группе ликвидации. Любые другие нормальные собаки, даже отлично вышколенные и дисциплинированные, давно бы уже бросились на врага, имевшего наглость стоять так близко. А семейная пара застыла косматыми глыбами и пожирала взглядами хозяина, ожидая командного жеста. Иными словами, любое мимолетное движение рукой в данной ситуации могло быть истолковано как разрешение изменить положение – со всеми вытекающими последствиями.
Вот потому-то и превратился Серега в монумент всем серунам Вселенной: указательный палец «духа» на спусковом крючке, чуть дернешься – получишь полкоробки в живот и псов угробишь к известной матери.
Секунды тянулись, как резина, красная пелена застилала взор – отчаянными импульсами Рудин излучал немой посыл своим меньшим братьям: «Лежать! Молчать! Не рычать!!!»
И не рычали ведь – хотя на тренировках никто это специально не отрабатывал: три существа в загаженном помещении как будто слились в единую биоэнергетическую сущность, крепко связанную мощным волевым усилием вожака…
Пропустив мимо себя засадную группу, рыжий «дух» с пулеметом нюхнул на прощанье аромат бывшего рулета и мягко утопал на второй этаж – плита потолочного перекрытия сообщала Рудину еле слышную возню изготавливавшихся для короткого боя[9] «волков».
– Ле-жать! Ле-жать! Молчать!!! – свистящим шепотом подтвердил первоначальную команду Рудин, затем очень осторожно, не отпуская псов взглядом, вытер задницу вспотевшим от повлажневшей ладони клочком фронтовой газеты, натянул штаны на лямках, застегнул разгрузку и, взяв автомат, прислушался к звукам улицы.
Расслабляться пока что было рано. Судя по приближающемуся гусеничному лязгу и реву моторов, колонна на подходе, времени осталось меньше минуты. Самый простой вариант: выскочить на улицу и заорать бойцам на посту, что в доме «духи» – пришлось сразу же отринуть. Сразу ведь и не разберут – что к чему, хай подымут, суетиться начнут, и тотчас же будут искрошены в капусту засадной группой, разместившейся на втором этаже. Просто пересидеть, спасая три шкуры – тоже не выход: «духи» отстреляются за минуту, уйдут тем же путем, что и пришли – судя по всему, через подвал, а бойцы сопровождения с ходу начнут утюжить подъезд бээмпэшными пушками. Это будет еще обиднее – уж лучше пасть от чеченской пули!
– Лежать! – напомнил Серега семейной паре, вылущивая из «разгрузки» «Ф-1»[10] и разгибая усики предохранительной чеки. – Я щас – быстро…
И действительно – получилось быстро, как в образцовом учебном бою. Прокравшись на площадку между первым и вторым этажами, Серега запулил гранату в обугленный проем расположенной над ЖЭУ однокомнатной квартиры, переждал оглушительный взрыв и, на ватных подгибающихся ногах проскочив лестничный пролет, от входа выпустил магазин по бьющимся в страшных корчах телам, разметанным взрывом по комнате.
И, не слыша себя из-за металлического звона в ушах, метнулся к окну, размахивая автоматом и вопя что есть мочи:
– Не стрелять! Свои! Это я – Пес…
…Итак, перестраиваться в соответствии со скоростными новаторскими методиками никто не желал, а работать по старинке было просто нерентабельно. Рудин произвел элементарный подсчет: если в родном Белогорске с его почти двухмиллионным населением нашлось немногим более двух десятков приверженцев старой школы, то в Краснореченске их будет примерно в шесть раз меньше!
– Наша «Школа консервативной дрессуры» только на Грише держалась, – напомнил Рудин озабоченным соратникам, когда Соловей заикнулся было насчет дать объявления по существу вопроса в местные газеты. – Нет, не стоит даже и пытаться. А займемся-ка мы заводом, хлопцы! У нас для этого практически все есть. За небольшим исключе – нием…
Ну да, все у них было – желание, опыт, реконструированный питомник. А что за исключение? Да так, ничего особенного… Материала для завода у них не было, вот что. Самая малость! Даже если стартовать тремя породами, представленными в лице репатриированных из Белогорска собакенов: хромоногой ветеранши Ингрид, спаниеля Джека и Алисиных кобелей-людогрызов, то каждому представителю необходимо было иметь пару аналогичного вида. То есть как минимум где-то раздобыть еще одну спаниелиху, ризеншнауцериху и немецкого овчара. В противном случае, ежели скрещивать Ингрид со шнауцерами или, того паче, со спаниелем, тогда вообще получится совсем уж по Гашеку:
«…Швейк, после того как медицинская комиссия признала его идиотом, ушел с военной службы и теперь промышлял продажей собак, безобразных ублюдков, которым он сочинял фальшивые родословные… Это были гадкие страшилища, не имевшие абсолютно ничего общего ни с одной из чистокровных собак, за которых Швейк выдавал их Бретшнейдеру. Сенбернар был помесь нечистокровного пуделя с дворняжкой; фокстерьер, с ушами таксы, был величиной с волкодава, а ноги у него были выгнуты, словно он болел рахитом; леонберг своей мохнатой мордой напоминал овчарку, у него был обрубленный хвост, рост таксы и голый зад, как у павиана…»
В Краснореченске породистые собаки по улицам бесхозно не гуляли – провинциалы к благородной животине относились с большим уважением, а местные нувориши готовы были платить хорошие деньги за красивых псов с длинной родословной. Системно никто заводом не занимался. Какие-то потуги в этом направлении прослеживались: изучая газетные объявления, наши приятели отследили три многообещающих зазывных лозунга, типа: «…Реализую доставленных с Московской выставки щенков колли с хорошей родословной…» Во втором случае речь шла о пуделях трех разновидностей, в третьем – о ньюфаундлендах. Однако наряду с этими вполне миролюбивыми предложениями в тех же газетах имелись несколько десятков запросов такого примерно характера: «Куплю щенка питбуля – родословная желательна…» Помимо конкретно питбуля хотели еще какого угодно бультерьера вообще, бульдога, добермана, ротвейлера – на худой конец, немецкую овчарку или овчарку побольше – кавказскую. Как видите, краснореченские товарищи желали иметь нечто иное, нежели шерстяную игрушку для детей и общесемейного баловня.
– Хорошо, мы вам это дело мигом организуем, – решил Рудин и отправил Соловья потолковать с местными живодерами. А сам засел с Алисой набирать бланки «липовых» документов для будущих обитателей питомника.
Соловей арендовал у живодеров на трое суток грузовик с клетками, Алиса скинула на принтер бланки документов, наши парни плотно поужинали и укатили в столицу, до которой от Краснореченска было всего-то восемь часов езды..
Материал добыли сравнительно легко и быстро: в окрестностях Первопрестольной слонялись без дела множество чистопородных тварей, брошенных на произвол судьбы своими нерадивыми хозяевами, которых в последнее время системно разоряло государство либо пачками отстреливали более удачливые конкуренты. Голодное зверье, несмотря на врожденную гордость и хваленую повышенную злобность (есть в собачьем аттестате такая графа: «злобность» – ее по своему произволу определяют люди, порой весьма далекие от знаний песьей психологии), без боя сдавалось в опытные руки профессионалов. У наших парней, всю жизнь посвятивших воспитанию собак, слезы на глаза наворачивались при виде бойцового пса, с обреченностью во взоре ползущего за куском говядины в провонявшую бездомными котами клетку.
– Вас бы самих – вот так… – цедил сквозь зубы впечатлительный Ваня Соловей, недобро щурясь на новенькие трехэтажные особняки, невесть откуда повылезавшие из земли в административной зоне столичных окрестностей – подобно червям в теплый дождь, коих мы доселе не замечали в своем дворе. – …воспитать от слепых глаз в холе и неге, а потом, в зрелом возрасте, выкинуть к едреней матери – болтайтесь, как хотите…
Еще несколько месяцев ушло на работу с четвероногими производителями. Не думайте, что это так просто: разбили по парам в соответствии с породами, локализовали в вольерах – и гуляй, жди приплода. Необходимо было подлечить зверей, организовать психореабилитацию – каждый из этих несчастных получил глубокую душевную рану, будучи выкинут на улицу горячо любимым хозяином, – произвести частичную отбраковку, изучить характерные особенности и, вообще, наладить с псами нормальные доброхозяйские отношения – если повезет, не один год придется трудиться вместе.
Все это время жили, образно выражаясь, «на подсосе». Алисины переводы, приносившие весьма скромный заработок, и потуги рукодельного Соловья, подрабатывавшего в автосервисе, разве что не давали умереть нашим славным ребятам с голоду совместно с псами – ни о какой нормальной жизни речи быть не могло.
Выручал Кузя – тот самый, у которого заняли денег при покупке инвалидной коляски для Толхаева. Одноклассник Соловья, живший некогда с ним по соседству, Кузнецов Андрей Сергеевич, за то время, пока Ваня надрывал пупок в борьбе с разномастными экстремистами, сделал в родном городе карьеру. Никуда не ездил, не учился специально, просто сидел на месте и потихоньку греб под себя, проявляя при этом незаурядные организаторские навыки. В настоящее время Кузя имел в городе изрядный авторитет, собственную газету, ряд предприятий розничной торговли, заводец по производству пихтового масла, прогулочный катер, возивший желающих по реке Красной, а также состоял в президентах охотничьего клуба «Пардус».
Кузя не торопил с возвратом долга и неожиданно проявил интерес к реставрированному питомнику.
– А что… у вас может получиться, – как-то заметил он, приехав в очередной раз навестить одноклассника и немало удивившись идеальному порядку, царившему в песьем хозяйстве. – На этом же ведь можно очень даже неплохо забогатеть…
Так вот – Кузя выручал. С долгом не торопил, подбрасывал деньжат в трудный период (отдадите, когда заработаете – пусть это вас не волнует!), в этот же период, познакомившись поближе с Толхаевым и узнав, что тот в прошлом – опытный хирург с солидным военным стажем, неожиданно оказал инвалиду протекцию:
– Иногда такие дурацкие случаи случаются… – единственный недостаток краснореченского Форда – велеречивость и некоторая путаница в выражениях – следствие однобокой начитанности – не мешал ему жить в свое удовольствие и расти вширь и вглубь. – Попадает, к примеру, хороший человек в нехорошую историю… Ну и надо всемерно ему помочь. А ему пойти некуда в связи с обстоятельствами. Там его однозначно сдадут, куда его будут водворять при трагическом раскладе на предмет оказания медицинской помощи – там всякие сидят, докладывают кому положено. Вот в этом случае и может пригодиться твой опыт, знания, умения и навыки. И за это могут дать хорошие деньги. Если, конечно, договориться правильно – чтобы сразу не завалили огнестрельно, без соответствующего разбора. Кому попало ведь такие вещи не поручают, необходимо иметь определенный вотум доверия, рекомендацию…
Иными словами, Кузя намекнул, что на краснореченском рынке услуг иногда возникают такие щекотливые ситуации, когда позарез нужен опытный врач, способный держать язык за зубами. «Черный хирург», то бишь. Толхаев раздумывал недолго – не в той они ситуации были, чтобы отказываться от дополнительного источника дохода, пусть и связанного с определенным риском…
Первый же приплод оправдал все усилия, затраченные на реконструкцию питомника и кропотливую работу с производителями. Новоявленные заводчики, дав всего одно объявление в местных «Краснореченских ведомостях», выгодно распродали весь помет – даже троих отбракованных с пупочной грыжей забрали с небольшой скидкой.
Помимо сиюминутной выгоды, наша компания также поимела массу заявок на последующие приплоды и неожиданно для себя обзавелась четырьмя солидными клиентами, желающими дрессировать только что приобретенных питомцев по консервативной отечественной методике. Эти товарищи в возрасте изрядно впечатлились лекцией, спонтанно прочитанной Рудиным, и некоторыми трюками, которые безо всякого умысла – только чтобы позабавить покупателей – продемонстрировали Ваня с Сашей при помощи Ингрид, спаниеля Джека и Алисиных страхомордых ризенов.
– Не зря страдали, – лаконично высказался Рудин, получив деньги за последнего щенка и обводя соратников торжествующим взглядом. – Мы еще развернемся! Лиха беда – начало…
Стартовый успех нового предприятия привлек внимание не только краснореченских доголюбов. Увы, мы с вами прекрасно знаем: в нашей стране есть старая добрая традиция, кратко выраженная в меткой русской поговорке: «один с сошкой – семеро с ложкой». То есть к любому прибыльному делу сразу же пытаются присосаться разнообразные типы, которые наделены талантом умело паразитировать за счет работного люда, а сами трудиться не желают.
Начал все тот же пресловутый Кузя – владелец заводов, газет, пароходов.
– Хорошее дело получилось, – похвалил он, когда Рудин отдал треть долга, пообещав окончательно расплатиться после второго помета. – Теперь вам, дорогие мои друзья, нужен сильный покровитель. Без покровителя тут никак не получится. Мало ли могут какие проблемы возникнуть? В наше время предостаточно всяких недоброжелателей, желающих поживиться за счет всяких других людей и сорвать на этом хороший куш. Инспектора всякие, органы различные, опять же, отморозки разнообразные…
– Да ну, какие проблемы? – пожал крепкими плечами Ваня Соловей. – Меня тут все знают с пеленок, родной город, чай! А отморозков этих я знаю наперечет – они в горшок гадили, когда я на свою первую войну собирался.
– Ну – смотрите, – неопределенно кивнул Кузя. – Если что – не стесняйтесь обращаться по знакомому ад – ресу…
Ну и получилось все, как предрекал велеречивый Кузя. А скорее всего именно с его подачи и получилось. Сначала нагрянули инспектора: как сговорились, через день. Налоговая, пожарная, санэпидем и ветконтроль, регистрационная палата обнаружили кучу недостатков, всерьез пообещали закрыть, разорить, пустить по миру, посадить куда следует, а потом, застращав как положено, обобрали до нитки. Затем припожаловал участковый с двумя рубоповцами и пристально стали интересоваться: чем да чем занимались господа предприниматели с такого-то по такой период и каковы их планы на будущее. Обещали заходить регулярно. А в завершение питомник посетили крепкие молодые люди с короткими прическами либо без таковых вовсе, на иномарке, да при оттопыривающихся полах курточек кожаных.
– А кто у нас «крыша»? – без обиняков поинтересовались молодые люди, вежливо поздоровавшись с Соловьем за ручку и кивнув Рудину.
– Да вы что, пацаны? – страшно удивился Соловей. – Какая «крыша»? Да я с вашими отцами в один садик ходил, всех вас на руках держал в младенчестве…
– Нет, вы уж ответьте, как реально обстоит расклад, – уперлись «кожаные», угрюмо насупившись. – А то нехорошо может получиться – реально…
– А как насчет поиграться? – поинтересовался незаметно подкравшийся сзади Масло, притащивший из административного здания карабин. – Игра называется – «кто быстрее». Ставлю рубль против ста баксов, что я перебью вас всех, прежде чем вы успеете повытаскивать свои пукалки.
– Всех не перебьешь, реально, – возразил предводитель «кожаных», слегка побледнев, но сохранив похвальную монументальность морды лица (а возможно, это у него врожденное было – еще разобраться надо!). – Нас много. Сначала, реально, сгорит ваш питомник. Потом, конкретно, сгорят ваши дома. Потом вас завалят – реально… Кто у нас «крыша»?
– А «крыша» у нас – Кузя, – сообщил весьма своевременно подкативший Толхаев – он по обыкновению в дневное время разгуливал по питомнику, общаясь с собаками и заряжаясь от них животной энергией. – Мы думали, вы в курсе.
– А почему наш шеф не знает, что ваша «крыша» – Андрей Сергеевич? – удивился «кожаный». – Ну реально – о таких вещах все знают! А он не знает. Может, вы за словами не следите?
– Мы следим, следим, – поспешно заверил Толхаев, заметив, что Ваня с Рудиным синхронно нахмурились и сжали кулаки. – Вы можете быть спокойны – сегодня же Кузя позвонит вашему шефу… А кто у нас шеф?
– Никита, – солидно сообщил «кожаный» и кивнул на Соловья: – Иван Васильевич его знает.
– Вот и ладушки, – изобразил радость Толхаев. – Езжайте спокойно домой – сегодня же все порешаем…
– Ну и земляки у тебя, Иван Васильевич! – язвительно пробурчал Рудин, глядя вслед удаляющейся иномарке. – «На руках держал!» «С отцами в садик ходил!»
– Может, припугнуть разок как следует? – предложил Масло. – А потом не будут лезть – побоятся.
– Вы, хлопчики, не ерепеньтесь, – сурово погрозил пальцем многоопытный Толхаев. – Уж поверьте мне, я в свое время через все это прошел, хлебанул досыта. Езжайте к Кузе, договаривайтесь насчет «крыши». Он же сразу намекнул: можно было догадаться, чем дело кончится…
…Надо сказать, что Рудин со товарищи с пониманием относились к истерикам, которые периодически закатывал капризный инвалид. Если Толхаев когда-то принадлежал, фигурально выражаясь, к «сливкам общества», то Рудина и его верных друзей – Ваню Соловья и Сашу Маслова можно было смело отнести к самой обездоленной его части. В сравнении с периодом двухгодичной давности они мало что потеряли и потому переменой обстановки шибко не терзались.
– Было бы здоровье – остальное заработаем, – легкомысленно замечает Рудин, когда в его кругу заходит разговор о превратностях судьбы. – Руки-ноги есть, голова на месте, а все остальное – мелочи жизни…
Да, было бы здоровье… В отличие от молодых ветеранов локальных войн, Григорий Васильевич потерял все. Кануло в небытие состояние, отнятое лучшими, казалось бы, друзьями, туда же кануло здоровье, и нет никаких предпосылок для возврата прежних позиций – хоть разгоняйся на немецкой коляске да башкой об стену административного здания питомника.
С Толхаевым разобрались, не доезжая до пригородного круга. Методика была отработана: жалеть вредного отставного хирурга категорически не рекомендовалось – в этом случае истерика затягивалась на неопределенное время, перетекая во все более тяжкие формы. А рекомендовалось иметь равнодушное выражение лица и делать вид, что всем на глубокую скорбь инвалида так же глубоко плевать. Для вящего же эффекта следовало цинично подтрунить над болезным – что-нибудь простецкое, из серии: «Да не убивайся ты так – щас остановимся, купим тебе новые ботинки! В бюро ритуальных услуг. Без шнурков. Тебе же все равно по барабану…»
В этом случае Григорий Васильевич – по натуре боец и прагматик – быстро проскакивал две последовательные фазы выхода из кризиса и возвращался в статичное состояние. То есть сначала впадал в дикую озлобленность, желая порвать на части жестокосердных соратников, затем угрюмо замолкал, анализируя свое теперешнее положение и причины, его повлекшие, и в завершение погружался в состояние умиротворенной расслабленности. Разряжался, одним словом…
– А клиенты? – ворчливо поправил Толхаев Соловья, который на кругу привычно повернул на Комсомольскую – длиннющую улицу частного сектора, в конце которой проживали наши приятели. – С утра на Джесси должны приехать. Забыли?
– Черт! С твоими бандюками все из головы повылетало, – буркнул Рудин, посмотрев на часы. – Ваня – давай!
Действительно, лабрадориха Джесси на сносях, двое клиентов выражали давеча желание подъехать, познакомиться да зачитать липовую родословную. Нет, что родословная липовая, они, разумеется, не в курсе – зачем людей нервировать? Родословная искусно содрана с реальной медалистки – Алиса в Интернете откопала. Зато Джесси настоящая, породой прет за версту, уровень интеллекта не ниже, чем у иного профессора. И бойфренд под стать – хоть и дурак дураком, упругий мешок с гормонами, однако экстерьер вполне соответствующий.
Соловей, ни слова не говоря, резко сбросил скорость, ловко развернулся с опасностью для сзади идущих авто и, перескочив на встречную полосу, помчал в объезд на Бабаевского – там питомник. Тоже окраина, но несколько поодаль.
Издали заметив у ворот питомника четыре чужих автомобиля, Рудин с Соловьем синхронно воскликнули:
– Ага! – и, переглянувшись, подмигнули друг другу.
– У дураков мысли одинаковые, – реабилитировался Толхаев, с любопытством выглядывая из грузового отсека. – А если в помете будет всего трое?
– Аукцион устроим – кто больше даст, тот и возьмет… – беспечно бросил Рудин и, присмотревшись получше, внезапно поскучнел. – Кузя, что ли?
– Ага, его тачки, – подтвердил Соловей. – Принесла нелегкая…
Действительно, белый новенький седан «Daewoo Espero», возглавлявший немногочисленное столпотворение у ворот питомника, принадлежал Кузе. Рядом стояла черная «ГАЗ-31» – машина охраны. Большой парень Кузя никогда не ездил попросту, как говорят в низах – «в одно рыло», хотя в Краснореченске и окрестностях вряд ли кто осмелился бы посягнуть на его здоровье и жизнь. Таская с собой четверку охранников, местный олигарх просто соблюдал представительство.
– Началось… – мрачно буркнул Рудин, выходя из потрепанного «уазика» и с неудовольствием оглядывая иномарки, принадлежавшие клиентам. – Белогорский сценарий, повторный просмотр. Фильм называется – «Затянувшаяся расплата»…
У ворот ждала Ниночка – юная супруга Соловья, в обязанности которой входила ежеутренняя влажная уборка в административном корпусе питомника. Сейчас самодеятельная техничка озабоченно хмурила бровки на предмет собраться с мыслями, дабы объяснить мужикам, что же, собственно, здесь происходит.
– Вижу, – лаконично буркнул Рудин, входя в калитку. – Молчи, грусть, молчи…
Кузя и клиенты потенциальные – судя по всему, давние знакомые – пили пиво в беседке и общались. Двое «телков» владельца заводов, газет, пароходов, допущенные на территорию, прогуливались возле вольеров, с любопытством пялясь на производителей. Производители на чужих реагировали как положено: орали вовсю, скакали галопом и драли сетку когтями, обещая вырваться и коллективно отпробовать свежего мясца. Прогнать экскурсантов из служебного сектора никто не догадался – гости в беседке, похоже, на шум особого внимания не обращали.
– Хлопцы! В двенадцатом вольере буля видите? – перекрикивая гвалт, обратился Рудин к экскурсантам. – Там задвижка слабенькая, все никак руки не доходят починить!
«Хлопцы» как раз приблизились к упомянутому вольеру и с интересом наблюдали, как пегий комок мускулов, подвывая от переполнявшего его желания кого-нибудь погрызть, с разбегу бросался всей массой на хлипкую с виду сеточную дверь. Что собой представляет озабоченный желанием сразиться питбуль, они представляли – статус обязывал, – потому после предупреждения Рудина сразу же убрались подальше и занялись чем положено: встали у беседки, в непосредственной близости от охраняемого «объекта».
– А вот и мои специалисты, – с каким-то странным сарказмом заметил Кузя. – Вы чего опаздываете, господа хорошие? Если вы думаете, что у клиентов масса лишнего времени, то вы изначально заблуждаетесь. Впредь рекомендую соблюдать более серьезную пунктуальность! А сейчас займитесь наконец-то гостями!
Соловей, нехорошо засопев, сжал кулаки и подался было к беседке. Рудин вовремя отреагировал: оттеснил боевого брата, крепко хлопнул по плечу и жизнерадостно воскликнул:
– А действительно, Ваня, возьми-ка клиентов, прогуляйтесь к Джесси. Нам с Андреем Сергеевичем тут кое-что обсудить надо.
Соловей почесал ударенное плечо, смерил одноклассника суровым взглядом и, безмолвно развернувшись, направился к вольерам. Клиенты гуськом потянулись вслед.
– Рассказывай, – буркнул Рудин, дождавшись, когда клиенты утопали достаточно далеко.
– Я предупреждал. Время вышло, – Кузя старался держаться с достоинством, но чувствовал себя явно некомфортно – на телохранителей косился, ладошки потирал, в глаза старался не смотреть.
– Я же сказал – отдадим, – внушительно проговорил Рудин. – Ты не волнуйся, все будет в норме.
– А я не волнуюсь! – делано улыбнулся Кузя. – Я совершенно спокоен. Это вы теперь волнуйтесь, господа хорошие, на вас долг висит.
– Две недели, – пообещал Рудин. – Еще две недели потерпи…
– Да нет уж, господа хорошие, – натерпелся! Сколько можно? С сегодняшнего дня – я хозяин, – Кузя обвел вокруг себя широким взмахом, обозначая круг своего нового хозяйствования. – Надо будет к нотариусу заскочить – документы переоформить…
– Вот спасибо – хорошо! – криво ухмыльнулся Рудин. – Переоформить! А нас – как же? В расход?
– Не надо так трагикомично! – поморщился Кузя. – Вы все – на окладе. Я вас не гоню, упаси боже – я не кровопийца какой-нибудь. Ты директор – две тысячи рублей. Ваня с Сашей – по полторы. Для нашего региона очень даже неплохо, вполне приемлемая зарплата. Нине платить не буду – техничка штатом не предусмотрена. Кстати, ты уж будь любезен, скажи ей, пусть отдаст ключи от административного корпуса. А то уперлась – не дам, и все тут. Не брать же силой!
– Попробуй! – Рудин нехорошо прищурился. – Тебя Соловей в детстве частенько бивал?
– Плоская шутка юмора, – делано улыбнулся Кузя, передернув плечами. – Администратор – мой. Все вопросы административного характера решает он: купля-продажа, переговоры с клиентами, объявления, связи – все он. Вот что сейчас Соловей самостоятельно с клиентами пошел автономно – это таким образом в последний раз. Потом – только в присутствии администратора. Вам в административный корпус есть необходимость заходить только раз в месяц – за зарплатой. Вы специалисты. Собаковеды… эмм… собаководы. Да…
Сергей покрутил головой, стравливая воздух и стараясь смотреть в сторону. Ага, три минуты назад скорректировал Соловья, дабы тот не натворил глупостей – как лидер микрогруппы обязан был вмешаться. А сейчас сам почувствовал вдруг острое желание деструктивного свойства. Рудин мечтательно представил: свистнуть Соловью, чтобы подтянулся да с «бычатами» развлекся. А самому – к Кузе. За модельную прическу – цап! Сопротивление превозмочь, из беседки поволочь – прочь, в ночь! И пусть солнечный день завис над Краснореченском: надеть разок на колено переносицей, чтобы в глазах потемнело надолго, чтоб полноценная ночь получилась, да пинать в живот, пинать, пока гадина в туалет не запросится. Ух-х-х! Красота…
Рудин даже причмокнул от удовольствия. И огорченно вздохнул. Как собачий психолог, он терминологией владел в полном объеме и с таким понятием, как фрустрация, был знаком. По-русски это обзывается проще и нагляднее: видит око, да зуб неймет.
Нельзя этого засранца обижать. Иначе точно получится Белогорский сценарий, повторный просмотр. Только фильм будет называться не «Затянувшаяся расплата», а «Некуда бежать».
– Две недели, – примирительно пробубнил Рудин. – Я сказал – отдадим! Три месяца ждал, две недели что – никак?
– Нереально, – покачал головой Кузя. – Я вас, господа хорошие, за два года изучил как облупленных. Мошенничеством постыдным заниматься вы не способны. На лихое злодейство не пойдете. А по-хорошему у вас никак не выйдет. Вы мне за коляску полгода отдавали – каких-то паршивых три штуки… Ну и где вы денег возьмете?
– У нас Гриша зарабатывает неслабо, – бодро приосанился Рудин, похлопав себя по нагрудному карману – не хотелось вот так запросто выкладывать свои грандиозные планы, которые, кстати, как ни крути, более похожи на блеф, нежели на нечто реальное. – За раз по штуке притаскивает в клювике…
– Ага, спасибо! – дурашливо поклонился Кузя. – Такими темпами сроков как раз два года возвращать будете! Нет, хватит – не надо меня уламывать почем зря, я не барышня до замужества. Я тут все продумал и рассчитал. Вы – полные банкроты, господа хорошие. «Развести» вас не на чем – полный нуль у вас в активе. Сказать, чтоб умерщвили вас огнестрельно – нерентабельно. Толку все равно никакого, да и совесть будет мучить – не чужие чай! Ну и как мне свои кровные пятнадцать штучек вернуть? Правильно – остается питомник. Единственный вариант взаимоприемлемый, на котором мы можем взаимолюбезно разойтись. Ну скажи, в чем я не прав?
Рудин тоскливо посмотрел в сторону вольеров. Ах ты совестливый ты наш, мать Тереза краснореченская… Сволочь Кузя. Давно к питомнику подбирался. Сначала ловко втерся в качестве «крыши» – пришлось оформлять его соучредителем АОЗТ и регулярно отстегивать двадцать пять процентов от прибыли.
– Нас четверо, – внушительно заявил Кузя, когда хозяева возмутились затребованной им процентной ставкой. – Значит, все дифференцированно и заимообразно: весь совокупный доход делим на четыре равновеликие части. Да, признаю: я затрат не несу и не работаю физически-производственно. Но я обеспечиваю полную безопасность и решаю любые административно-правовые проблемы в данном конкретном случае, а также при всех могущих возникнуть обстоятельствах. А это, господа хорошие, очень и очень важная сторона аверса и реверса вашего предприятия. Или вы меня считаете на более низком уровне как личность?
Пришлось скрепя сердце согласиться – доводы были более чем убедительные, особенно после малоприятных встреч со всеми представителями тутошнего чиновничье-бандитского ареала. «Крыша», правда, была на все сто: власти предержащие и разнообразные крутые местного засола на ружейный выстрел не приближались – разве что в качестве клиентов.
В принципе Кузя не гонялся за «собаковедами» с деньгами по Краснореченску и никого не заставлял брать в долг под угрозой «огнестрельного умерщвления». Сами пришли, поклонились в пояс: дай. Взяли достаточно большую сумму, а как отдавать будут – не подумали почему-то. Не до того было: беда случилась, прижало так, что дальше некуда. И что характерно – когда Кузя дал, все радовались, как дети, нахваливали благодетеля: выручил, кормилец, не дал сгинуть! А теперь, как водится, кормилец стал чуть ли не врагом номер один. Потому что, воспользовавшись ситуацией, хочет отнять прекрасно отлаженное предприятие, дающее верный доход и имеющее очевидные перспективы. И попробуй возрази: все обставил так, Сократ доморощенный, что придраться совершенно не к чему. Собачьи деньги практически полностью уходят на производство и прожиточный минимум: не отнимал бы Кузя четверть, как раз можно было бы откладывать. Толхаевские «приработки» – дело рисковое и крайне нерегулярное. Это ведь только на заре перестройки товарищи бандосы держали на каждую группировку по «черному хирургу», у которого работы было – хоть одним местом кушай. А сейчас и стреляют не в пример меньше: утряслось все, облагообразилось, и в случае чего не стесняются прямо со «стрелки» в приемный покой горбольницы подтащить братана пострадавшего. Услуги конфиденциального плана требуются достаточно редко: когда вдруг случилась какая-то несуразица, что факт ранения необходимо держать в тайне – и не столько от правоохранительных органов, сколько от своих же собратьев по цеху. Так что, куда ни кинь – везде Кузя прав. Неоткуда им взять таких денег: по крайней мере в ближайшие пару лет…
– Это… Тут такое дело… – Рудин прокашлялся, волевым усилием качнул во взор изрядную порцию оптимизма. – Мы просто не хотели говорить преждевременно, но раз уж так вышло…
– Что такое? – Кузя заинтригованно приподнял бровь. – Я не в курсе каких-то экстренно важных событий?
– У Алисы недавно тетка умерла, – Рудин постарался изобразить мимолетную скорбь. – В Подмосковье. Оставила в наследство дом…
– Где конкретно умерла? Насколько недавно умерла? – живо заинтересовался Кузя, излучив своими хитрыми зеркалами души некоторую подозрительность.
– Да умерла-то уже полгода как, – поспешно уточнил Сергей: действительно, что-то уж очень кстати тетушка преставилась – как раз под отдачу долга! – Но все как-то недосуг было заняться… Короче, Алиса поедет, продаст дом – покупатели есть. А город… Ты извини, но пусть это будет наша маленькая тайна. Мало ли…
– Да пожалуйста – это ваше непреложное право, – милостиво согласился Кузя. – Я почему спрашиваю: Подмосковье-то большое. Если, допустим, в Одинцове дом – одна цена, а где-нибудь в Дмитрове – совсем другая. И какой дом – тоже суть важно знать.
– Домишко добротный, тысяч на… гхм-кхм… ну, на двадцать тысяч минимум потянет, – Рудин подмигнул собеседнику и опасливо покосился в сторону застывших неподалеку «бычат». – Информация – сам понимаешь…
– Да ну, что ты! – Кузя успокаивающе помахал на Рудина ладошками. – Что ты… От меня никуда не уйдет – контингент, понимаешь ли, не тот. Двадцать, говоришь?
– Ага, примерно так.
– А сколько времени ей понадобится, чтобы все эти мероприятия претворить в жизнь?
– Недели две – максимум. Я же говорю – покупатели есть, давно просят…
– Очень хорошо! – Кузя метнулся взглядом по двору, стремительно сделал в уме подсчеты и предложил: – Тогда будем поступать таким образом. Я на две недели о вас забываю. А по истечении этого срока времени вы со мной рассчитываетесь окончательно. Годится?
– Годится! – Рудин облегченно вздохнул и протянул Кузе руку. – Вот и слава богу. А то напридумывал тут черт-те что…
– Но в связи с вновь открывшимися финансовыми обстоятельствами я с вас буду брать процент. – Кузя торопливо высвободил свою ладошку из железной клешни Рудина и отодвинулся в глубь беседки. – По три процента в день от первоначальной суммы. Управитесь за десять дней – как раз будет девятнадцать с половиной штук баксов. Если две недели протянете, будете должны опять. Но тот остаток я вам разрешу в течение трех месяцев погасить. Годится?
– Не понял?! – возмутился Рудин. – Откуда что берется, корень ты мой волосистый?! Какие проценты?
– Я свои деньги вам дал, вы ими пользовались три месяца, – торопливо напомнил Кузя, с беспокойством покосившись в сторону телохранителей. – Я что-то с этого должен иметь, или как вам кажется? Не нравится, можете вообще ничего не отдавать – будем делать, как сразу сказал. Вы на окладе, питомник – мой. Ты подумай, выбор свободной альтернативы я всегда оставляю – я же не кровосос какой…
– Да, Кузя, – с безразмерной печалью в голосе проговорил Рудин после непродолжительного обдумывания ситуации. – Правильно ты все рассчитал. Куда мы денемся… Но позволь с тобой не согласиться – ты и в самом деле кровосос. Боясь показаться грубым, я бы даже сказал – ты еще кое-чего сос…
– Ну, это уже детали частностей, – не стал обижаться заимодавец. – Пока Соловей с клиентами возится, проскочим к моему нотариусу: переоформим расписочку. И не смотри на меня так – я вам, конечно, верю полномерно, но… хочу иметь хоть какую-то гарантию…
Глава 2
Младой повеса… Только в наши дни
…Ленинградский проспект. Массивное здание серовато-желтого колера – тяжкое наследие трудновыводимой послевоенной моды. Мраморные ступеньки, тяжеленная дверь с антикварным противовесом, просторный вестибюль с монументальной социалистической люстрой из чешского стекла. В глубине – широченная лестница с сохранившимися от медных прутьев колечками, у подножия лестницы – два лифта. Просто так не пройдешь: слева конторка застекленная, рядом турникет с электромеханическим запором. В конторке два лица – большие, в три дня не объедешь, но заспанные, с тусклыми глазами – смена в 9.00, а сейчас только 8.01.
– Куда?
– «Отечественный кредит».
– Пропуск, пожалуйста.
– Пожалуйста…
Нет, на подобострастное вскакивание во фрунт никто, конечно, и не рассчитывает. Ранг персоны не тот, да и огромное здание, в котором размещаются как минимум два десятка учреждений и фирм, охраняет какой-то отвлеченный вообще ЧОП[11], не имеющий никакого отношения к «Кредиту». Но дружеский кивок и беспрепятственный пропуск, кажется, были бы вполне уместны – филиал переехал уже девять дней назад.
– Альберт Николаевич Пручаев?
– Он самый. В списке что – нету?
– На ваш «Кредит» списков пока нет. Утверждаются в префектуре ваши списки. Проходите…
Прошел. Просторный лифт, кнопка третьего этажа. Прокатился, вышел – налево. Бронированная дверь без надписи, две камеры под потолком, звонок. Пальчиком – на пупку звонка, камерам – ручкой. Заходи. Здесь уже свои: суточный парный пост вневедомственной охраны.
Широкий коридор, по обеим сторонам которого расположены полтора десятка дверей, загроможден коробками, не распакованными фрагментами новой мебели, какими-то труднообъяснимыми железяками и прочей мелочью. Несмотря на категоричный приказ шефа: «Рухлядь с собой не тащить! Там все новое. Распаковаться и обустроиться – три дня!», процесс обживания растянулся на неопределенное время. Кроме того, получился обычный переездной пространственно-предметный перекос. Новый офис не в пример просторнее прежнего, однако образовалась целая куча вроде бы нужных и полезных, но не вписывающихся в интерьер предметов. Каким образом их разместить без ущерба для офисной эстетики – вот самый важный вопрос, занимающий последние несколько дней все светлые головы северо-западного филиала «Отечественного кредита».
Кабинет номер семь – табличка «Плановый отдел». Электронный замок, кнопки с цифрами, идентификационная карта – по общему мнению, очередная прихоть шефа: в рабочее время дверь открыта, запирает последний уходящий. Просторное помещение прямоугольной формы, четыре окна на проспект, подоконники мраморные шириной в метр: опять соцнаследие, только рамы новые – стеклопластик. Кабинет начальника отдела спрятался в конце помещения, чтобы пройти к нему, нужно с минуту лавировать между хаотично расставленными столами сотрудников, которых здесь двенадцать штук (и столов и сотрудников). Такое расположение начальнику нравится – несмотря на отсутствие отдельного входа, как это было в старом офисе.
– Если ко мне придут киллеры, сначала всех вас перестреляют, – вот так жизнерадостно пошутил он на второй день переезда, наблюдая, как обустраиваются подчиненные. – А я за это время успею в сейф запереться…
Альберт на это томно тогда ухмыльнулся. Да, сейф у начальника здоровенный и толстый – такой, пожалуй, и автоматная пуля не возьмет. Только вот почему именно к нему должны прийти киллеры? Есть же ведь заведующий филиалом – он имеет прямой доступ к обороту и общается с кем попало. Статистика утверждает, что планомерному отстрелу подлежит именно эта категория: директора, заведующие и всякие чины с определением «главный» или, как минимум – «зам». Альберт, сколько ни напрягал память, никак не мог вспомнить, чтобы где-нибудь укокошили какого-то там начальника отдела. Но, как утверждает народная мудрость, «у кого что болит, тот о том и говорит» – значит, шеф шутит не просто так. Только шутка его не имеет рационального смысла: простых клерков киллеры вряд ли тронут. Им не за это платят…
Плащ в шкаф, к рабочему месту шагом марш – вон тот стол, что напротив последнего окна, в уголке, справа от двери в кабинет начальника отдела. Место очень комфортное и во всех отношениях выгодное. Если шеф зол и выходит из кабинета, распахнутая сильным толчком дверь заслоняет Альберта от гневного начальственного взора. Шеф быстро пробирается к выходу, по пути обязательно кого-нибудь задевает и задетого ругает – зачем неправильно сидишь? Вот я до вас доберусь – заставлю всех по линии столы выстроить! Если шеф зол и приходит в отдел, происходит обратный процесс: задел – поругал – на Альберта уже запала нет, да и сидит он в своеобразной «мертвой зоне». Из-за этого удобного места у Альберта была нешуточная схватка с местным барбосом – здоровенным мужланом Лехой Лишенковым, который всего лишь программист, но мнит себя пупом. Не всей Земли, конечно, но конкретным пупом отдела и в перспективе всего филиала в целом. Альберт первый попал на место событий и быстренько занял место, а Леха, негодяй ушлый, три дня потом доставал его, желая поменяться столами. Когда посулы и уговоры исчерпали себя, программист неотесанный был готов прибегнуть к физическому воздействию, но Альберт доверительно сообщил, что пятьсот баксов для него – не проблема.
– При чем здесь пятьсот баксов, сынок ты банкирский, чадо домашнее?! – в сердитости великой вскричал Леха.
– А сейчас много бывших военных развелось, – пояснил Альберт. – Заказать программиста стоит всего пятьсот баксов. И мой бюджет от этого особенно не пострадает…
Разумеется, это была всего лишь злая шутка, но Леха задумался и отстал. У него жена неработающая и двое детей, для него пятьсот баксов – как раз проблема…
Альберт включил компьютер, развернулся к окну и, удобно вытянув ноги, принялся созерцать панораму утреннего проспекта. Безостановочный поток, все спешат: по проезжей части – машины, по тротуарам – людишки. На работу торопятся, боятся опоздать. Альберт – «жаворонок». Ложится в 22.00, просыпается в 6.00, делает зарядку, принимает душ, не спеша завтракает и в течение пятнадцати минут неторопливо следует пешим порядком на работу, с любопытством наблюдая за «совами». В этом плане новое расположение филиала как нельзя более удобно – дом, в котором живет Альберт, находится в трех кварталах от офиса. Раньше приходилось четыре остановки ехать на метро, это отнимало почти полчаса, и томно прогуляться пешком не получалось. Так вот, о «совах» – несчастные люди! «Совам», которым приходится являться в учреждения к точно назначенному сроку, приходится туго. Они обречены на хронический недосып, дурное пробуждение, вечную спешку, периодические опоздания вследствие каких-либо неувязок-нестыковок и утреннее дрянное настроение. Это очень забавно: имея в запасе целый час, неспешно вышагивать в спешащей толпе и всматриваться в хмурые озабоченные лица, искаженные гримасой страдания в предчувствии начальственной вздрючки за неявку в срок и прочие огрехи – начальники зачастую тоже «совы», у них с утра бывает такое же дрянное настроение. А ты «жаворонок», ты выспался вволю, зарядился, душем контрастным побаловался, вкусно поел и, бодренький, веселый, гуляешь на необременительную работу. Все твои проблемы изначально решены наличием солидного родительского капитала, беспокоиться тебе совершенно не о чем. Получается своеобразный зоопарк, в котором тебе отведена роль праздного посетителя. Прелесть!
…В 8.20 – ежеутреннее явление. Торопливые шаги но коридору, входная дверь – настежь, в отдел врывается мгновенно зажигающее сердце любого мужчины создание: все оттенки ароматов Франции, кричаще синие глазища, натуральная блонди, восхитительного совершенства плоть, упакованная в тряпицы от лучших европейских кутюрье. Танцующей походкой – к двери начальника отдела.
– Привет, Аль, – озабоченный кивок, ловко извлеченный из сумочки ключ быстро поворачивается в замке, дежурная улыбка. – Кофе будешь?
– Привет. Пожалуй… – дверь скрипнула и стремительно захлопнулась – «явление» уже в кабинете, – …буду.
Это Катя. Двадцать пять лет, первая красавица филиала, умница, замначальника планового отдела. Сидят они вместе, но совместной похоти не предаются, хотя наверняка начальник Катю желает. Ее все мужики в радиусе прямой видимости желают – порода такая. Но Катя не разбрасывается. Ее бойфренд – заведующий филиалом. Поэтому она в двадцать пять уже замначальника отдела, а многие способные особи филиала, которым за сорок или около того, до сих пор протирают штаны на должностях рядовых сотрудников.
Альберт по уши влюблен в Катю, но тщательно это скрывает. Он прекрасно понимает – Катя ему пока что не по… – не по плечу, не по зубам, да и не по карману. В отличие от заведующего филиалом, он не может подарить даме сердца новенький «Шевроле» и чуть ли ни ежевечерне ужинать ее в «Праге». Но, как говорится, неисповедимы пути господни…
Через несколько минут из кабинета доносится аромат «Мокко» – у начальника отдела стоит турецкая паровая кофейня. В 8.30 они уже пьют кофе. Есть такая группа – «Чай вдвоем». А у Альберта с Катей – кофе вдвоем. Ни к чему не обязывающая пятнадцатиминутная процедура, полная для Альберта волнительного томления, а для Кати – претензий и надежд на улучшение собственной организованности и возможности контролировать свою судьбу.
Насчет являться на работу пораньше Катю надоумил Альберт. На третий день после переезда она по какой-то важной причине пришла раньше, обнаружила в офисе утренне бодрого Альберта и страшно удивилась. Зачем ты здесь в такое время? А я всегда – вот так. А почему? А вот… И рассказал.
Катю такой подход чрезвычайно заинтересовал. Она по биоритмической предрасположенности – «сова», и, как и у всех служащих «сов», утро прекрасной дамы – самая скверная пора дня. Катя старается не опаздывать на работу и вообще никоим образом не показывать коллегам, что она как-то пользуется своим положением зазнобы заведующего: она в свое время проштудировала Карнеги, собирается расти дальше и знает о том, что, как бы высоко ты ни стоял, не стоит портить отношений даже с офисной уборщицей. Желая бороться с рутиной и руководить собой, девушка во что бы то ни стало решила приходить на работу пораньше – как Альберт – и таким образом получать от жизни дополнительную радость. Получилось с первого раза: масса новых впечатлений, наметилась какая-то там незримая трещина в закоснелой конвергенции мышления, словно взглянула на мир с другой позиции. Пока, правда, не удалось преодолеть устоявшуюся привычку – утреннюю спешку.
Кофе вдвоем… Катя смотрит в окно, наслаждаясь лицезрением спешащей на работу людской массы, рассеянно улыбается, вполуха слушает витийствующего Альберта и кивает. Альберт давно и всерьез увлекается психологией, сам изучает все подряд и полтора года прилежно посещает клуб «Синтон», где совместно с другими продвинутыми товарищами и товарками тренируется жить «весело и вкусно» (это их руководитель так выражается), преодолевать все тяготы и лишения этой суровой жизни и влиять на судьбу, на себя, на окружающих. Несмотря на младой возраст, психологически подкованный Альберт очень много знает, наделен недюжинными аналитическими способностями и может кое-чему научить. А еще он рационалист до мозга костей – в этом плане у него пунктик. Жизнь делится на две части: все, что рационально, – это полезно и хорошо, а что не рационально – вредно и плохо. Зона комфорта и рациональность – вот две главные составляющие бытия, которые наш молодой повеса ставит во главу угла, обчитавшись до одури разнообразной литературой по прикладной психологии, закалившись в клубных психотренингах и составив на этой основе свою нерушимую жизненную позицию. Альберт всегда старается занять наиболее комфортабельное место, будь то автобус, пароход, стол в офисе, ниша в жизни и так далее. В течение этих нескольких утр он занят тремя полезными делами сразу. Он преподает Кате свою концепцию о зоне комфорта, тем самым эвентуально вовлекая ее в некоторую психологическую зависимость от себя – на будущее пригодится; жадно впитывает впечатления от Катиного присутствия – трепетно ловит ноздрями приправленный хорошим парфюмом сладкий аромат такого близкого женского тела, сканирует визуально прелестный облик сокофейницы, прочно обустраивая его в кладовых своего воображения, наслаждается томным волнением в чреслах и тренируется общаться с прекрасными дамами – в повседневной жизни такая возможность представляется достаточно редко…
– Слушай – ты чего тут прозябаешь? – рассеянно спрашивает Катя, продолжая глазеть в окно и с милой непосредственностью подтягивая колготки. – С твоим умом, способностями, с твоим… положением?
«Я хочу тебя, Катя. Я возьму тебя прямо сейчас на столе начальника отдела!» – вот так хочется сказать Альберту. Да, гордо расправить плечи, мужественно сказать это, взять девушку на руки и, ворвавшись в кабинет начальника стремительным шагом, опрокинуть ее на стол. Там такой стол удобный, монументальный, как скала, наверняка не будет шататься и скрипеть. Ага, опрокинуть на стол, впиться страстным поцелуем во влажные мягкие губы и, с треском разорвав колготки совместно с трусиками, слиться с прелестницей в единую биоэнергетическую сущность. На трусики и колготки денег хватит – не проблема. Катя должна стыдливо прикрыть глаза рукой – в первый раз все же! – и томно стонать от переполняющей ее страсти. Пусть, если хочет, бормочет какие-нибудь глупости, типа: «Любимый мой! Как я ждала этого! Какой ты сильный и неутомимый! Чресла твои – вместилища огня! Стан твой – кедр, блин, ливанский…»
А если ненароком припрется начальник отдела, надо будет подмигнуть ему и этак простецки, по-джеймсбондовски, посоветовать: «Погуляй, Игорек – мы тут немножко заняты…»
– Да мне вообще-то тут нравится… – покраснев до корней волос и отирая влажные ладошки о брюки, мямлит Альберт. – Тут хорошо, в принципе…
И все-таки тащить Катю в кабинет – проблематично. И дело не в том, что Альберт панически боится красавиц и никогда не посмеет даже ручку погладить прекрасной даме, не то что – тащить куда-то. Тут вот такой рациональный аспект: девица-краса выше Альберта сантиметров на пять, весит больше, устойчиво посещает школу айкидо и при случае сама может кого угодно тащить, бросать, кидать и так далее – у нее даже бицепс в два раза больше. Альберт в свои двадцать три выглядит застенчивым юношей-десятиклассником: тонкий как тростиночка, стройный, очкарик, на подбородке пух, физкультуру презирает как пережиток пещерного века. Томно стонать и декламировать любовные лозунги девушка не станет – Альберт, как знаток психологии, тонко чувствует, что за мужика она его не считает. А за что считает? Да за этакое нечто в штанишках: умненькое, продвинутое донельзя, доверительно-ласковое – больше похожее на подружку, нежели на самца. Кате же нравятся самцы – это определенно. Такие, как заведующий филиалом: косая сажень в плечах, гренадер, забияка, преуспевающий деляга, бабник – зрачки в форме фаллоса, глянет на женщину – как в трусики залезет! Альберт никогда таким не будет, его удел – зона комфорта и рационализм.
– И чем же тут хорошо? – уточняет Катя, глянув на часы – минут через пять идиллия кончится, начнут прибывать нервозные шумные «совы» – десять дам разного возраста – и в комплекте к ним этакий филин лохматый – Леха, хронически утренне неприветливый. Кто-то непременно явится позже начальника отдела, вот потеха-то будет!
– Ну… Уютно тут. Работа легкая, платят прилично. Квартира теперь совсем рядом…
– И неужели не хочется чего-то большего? – Катя встает, забирает чашки и, направляясь в кабинет, резюмирует с каким-то презрительным сожалением: – Я бы на твоем месте все бросила к чертовой матери, рванула бы в этот… в Белогорск ваш и перевернула бы там все вверх дном…
Оставшись один, Альберт потерянно улыбается и неодобрительно качает головой. Катя – хищница. Большой чувственный рот, блестящие искрометные глаза, развитое прекрасное тело… Амазонка. Неудержимо торопится жить и в этой жизни непрерывно расти над собой. Заведующий тоже хищник – явно выраженный, этакий саблезубый тигр. Леха-гад также принадлежит к данной категории, только он – хищник мелкотравчатый, этакий шакал офисный. Все они вечно бегут, хотят чего-то урвать и постоянно пребывают вне зоны комфорта, сидючи в которой драться за место под солнцем как-то неловко и неспособно.
Альберт всех этих хищников никогда не понимал.
Леха, как и Катя, частенько задает ему вопросы такого рода и искренне негодует: ну какого черта ты, чадо домашнее, штаны здесь протираешь, когда у тебя такие перспективы?! Альберт всегда пожимает плечами и вежливо улыбается. А куда, спрашивается, эти перспективы убегут и какие метаморфозы с ними произойдут, если Альберт перестанет «протирать штаны» и начнет производить какие-то телодвижения? Что бы ни случилось, все предопределено заранее, нет смысла вмешиваться в ход событий.
В данном расхождении мнений, по всей видимости, повинны не только антропоморфные различия типажей, но и социальное положение. Леха-программист – инженер в седьмом поколении, все его предки искони тратили свой интеллект на неповоротливый механизм отечественной науки и жили более чем со скромным достатком. Катя-краса, как это говаривали ранее, – «лимита» из Воронежа, дочь школьной учительницы и военного. Девиз ее негласный: «Телом и умом!», тут все понятно. Зав. филиалом – физручий сын, отец и мать – учителя физкультуры. Спасибо здоровым предкам, вылепили красавца-гренадера! Грудью, усами и еще кое-чем проложил себе дорогу к красному диплому (поговаривают, регулярно имел то ли супругу ректора, то ли самого ректора), затем ловко втерся куда надо, женился на сорокалетней дочурке президента «Отечественного кредита» и с похвальным рвением удочерил двух ее взрослых девчат от первого и второго браков…
Альберт – сын банкира. Причем сын единственный – наследник, можно сказать. Наследовать есть что: папа его являлся президентом крупного банковского холдинга «Белогорпромбанк», занимающего далеко не последнее место в федеральной табели о рангах. Почему «являлся»? Для тех, кто не читал первые две книги о приключениях Пса и его команды, поясняю: укокошили папу нехорошие люди. Да-да, все тот же крутой дядька из столицы, самого дорогого человека которого загрызли Алисины собакены. Ничего, впрочем, в положении Альберта от этого не изменилось: дежурно поплакал на похоронах, поволновался немного и вернулся в прежнее русло. Президентом по праву наследования стала мать, а от ее имени холдингом ворочает теперь управляющий – Войтов Иван Иванович.
Так вот, в силу социального положения Альберту в жизни все досталось легко и просто, без каких-либо потуг с его стороны. Финансово-экономический институт – красный диплом, наш парень очень любил учиться и безо всякого протектората со стороны папиных друзей был круглым отличником. Двухкомнатная квартира в хорошем районе столицы, скромное ежемесячное содержание – штука баксов, чтобы ребенок не забаловал да не скурвился ненароком, а приучался к скромности. Приходящая страхолюдная домработница под шестьдесят: три раза в неделю – стирка, уборка, приготовление пищи. Мама домработницу сама подбирала, через агентство – такое важное дело сынуле доверить нельзя. Вдруг наймет игривую молодицу с попой и ногами? По окончании института по конкурсу – и опять же безо всякого протектората – угодил в северо-западный филиал «Отечественного кредита». Фирма перспективная, работает с Калининградом, Питером, горячими финскими парнями. Зарплата: триста баксов в месяц – на карманные расходы. Некоторые, кстати, тот же Леха-гад, например, умудряются на такую зарплату содержать семью.
«…И неужели не хочется чего-то большего?» – спросила Катя. А вот представьте себе – не хочется! Помимо зоны комфорта Альберт исповедует старый принцип, позаимствованный у кого-то из древних: «Хорошо прожил жизнь тот, кто хорошо спрятался…» Наш повеса спрятался вполне недурственно, манией величия никогда не страдал и наверх карабкаться совсем не желает – там дует, мало точек опоры, ты со всех сторон виден, и если уж сорвешься – так шмякнешься, что костей не соберешь.
За годы жизни в столице Альберт создал для себя уютный рациональный мирок, с которым расставаться не желал. Основное увлечение – Интернет, книги, психология. Мальчишка со всех сторон обеспечен, привык получать от жизни все что пожелает, а желания его им же самим рационально дозированы, можно сказать – вполне посредственны и необременительны. Объем должностных обязанностей освоил в первые два месяца, рационально произвел распределение усилий и теперь справляется за полдня. Вторые полдня балуется с Интернетом. При этом, помимо приятных эмоций, получает острые ощущения, которые, как трактует современная психология, совершенно необходимы любому индивиду для полноты жизни. В чем острота? Извольте: в любой момент может выйти начальник отдела, застать сотрудника за праздным времяпрепровождением и устроить ему веселую жизнь. Или заметит кто-то из отдельских дам и «стуканет» начальнику. Приходится маскироваться и прибегать к различным ухищрениям. Сейчас это не в пример удобнее, нежели в старом офисе – благодаря стратегическому расположению рабочего стола. Единственный, кто знает о шалостях Альберта, – Леха-гад. От него не скроешься, он исполняет должность системного администратора, регистрирует каждую минуту пребывания в сети и составляет отчеты. Но в данном пункте у них с Альбертом долгосрочный договор о ненападении. Леха втихаря подхалтуривает: штампует за деньги для студентов курсовые и рефераты. Он наносит фирме ущерб гораздо больший, нежели просто злоупотребляющий сетевым временем Альберт, поскольку крадет качественную офисную бумагу, фирменные скоросшиватели, скрепки и беспощадно эксплуатирует принтерные картриджи. Единственный, кто знает об этом, – Альберт, у них в старом офисе столы рядом стояли. Недаром Леха так желал получить место на нейтральной территории у окна – уж тут бы он развернулся! Но как говорится – каждому свое.
Когда два года назад погиб отец, Альберт впервые в жизни испытал серьезные переживания. Нет, не сыновняя скорбь была тому причиной – к родителям наш парень относился весьма прохладно и, рано отлученный от семьи, видел в них лишь источник дохода. Рационально мыслящий Альберт, сидя в самолете, направлявшемся в Белогорск, всесторонне проанализировал ситуацию, и его охватила легкая оторопь. Это что же теперь: придется все бросить и возглавить холдинг?! Господи, вот напасть-то! Будучи прекрасным аналитиком и хорошим студентом (он тогда как раз закончил четвертый курс), Альберт отчетливо представлял себе, что это такое – управлять банковским объединением в условиях современного российского рынка. Это сколько же неудобств и нервотрепки! Придется перейти на заочное, переехать в родной и нелюбимый Белогорск – провинцию, по сути, распрощаться с прежней, размеренной и такой комфортной, жизнью и встать в один ряд с глубоко презираемыми хищниками, чтобы, клацая зубами направо и налево, изо всех сил бороться за сохранение и процветание обустроенного папашей предприятия. Не бороться нельзя – загрызут мгновенно. Вот это влип!
В действительности все получилось несколько иначе. Никто и не подумал взваливать на хрупкие плечи студента бремя тяжкой ответственности за судьбу холдинга.
– Все будет как прежде – не сомневайся, – отечески успокоил Войтов, возложив тяжеленную ручищу на затылок изготовившегося к бою преемника. – Учись, расти, не думай ни о чем. Не дадим предприятию засохнуть…
– Учись, расти, мужай, – продублировала управляющего скорбящая мать, за три дня выплакавшая глаза и постаревшая внешне лет на десять. – Когда понадобишься – позову. И вот что… Ты там в столице – посмотри, послушай… Может, чего узнаешь об этих нелюдях, которые отца убили. Если что – никаких денег не пожалеем…
И совершенно ничего не изменилось в жизни Альберта. Уехал, как ни в чем не бывало, в столицу, вздохнул спокойно и засуществовал, как прежде. Даже где-то порадовался втуне, сквозь напускную сыновнюю боль: мать еще молода, крепка, привлекательна; Войтов – хват, хищник, каких поискать, и к вдове хозяина явно неравнодушен. Все у них должно получиться как надо: по крайней мере в ближайшее десятилетие можно не терзать себя тяжкими думами о грядущих переменах. О странной просьбе матери Альберт забыл через два дня. Что за прихоть? Отца убили в Белогорске, какая в Москве может быть информация об обстоятельствах этого дела? И потом – для этого, в конце концов, существуют правоохранительные органы…
…С 12.00 до 12.40 – ленч. «Совушки» отдельские прихорашиваются и во главе с начальником отдела прутся всем гамузом на первый этаж, в кафе. Леха-гад никуда не идет в целях экономии и по непроизводственным соображениям: достает из сумки бутерброды с дешевой вареной колбасой, принимается задумчиво жевать и стремительно скидывает на принтер ранее набранные курсовые. Можно было бы, конечно, сделать это на «копирке» – так гораздо быстрее, но там стоит счетчик, который регистрирует каждый лист. Поэтому удобнее – в отделе. Надо успеть за ленч все отпечатать, в другое время могут возникнуть ненужные вопросы.
Альберт тоже не идет – затаив дыхание, выжидает, напряженно прислушиваясь к звукам в коридоре. Вернее – к отсутствию таковых, сейчас весь филиал на ленче, в офисе практически пусто.
– Ты чего, Аль? – рассеянно интересуется Леха, с аппетитом пережевывая невкусный бутерброд и складывая выскакивающие из принтерного зева листки в папку. – Поль Брэгг?
– Не понял? – нервозно вскидывает плечиком Альберт.
– Голодаешь, что ли?
– А… Нет, сейчас закончу, тоже пойду, – спохватывается Альберт – правильно Леха заметил, наш молодой повеса отсутствием аппетита не страдает и обычно в первых рядах шпарит в направлении кафе. А тут третий день подряд задерживается.
– Что-то тебя третий день на работу пробивает! – не отстает Леха. – Заболел? Ты это прекращай. Так и надорваться недолго.
– Все, закончил, – Альберт, услышав в коридоре женские голоса, сворачивает программу, прихватывает с собой папку и спешит на выход. – Что-то в последнее время не клеится…
Дверь номер «два» – второе справа помещение, как заходишь в офис. В отношении данного помещения у начальства имеются какие-то планы, но в настоящий момент оно пустует и обозвано народом сообразно временному своему предназначению: «копирка». Тут, видите ли, скоростной копир стоит. Ксерокс, принтер, сканер в одном агрегате. В помещении номер два также имеется небольшой закуток, который завхоз планирует оборудовать под кладовку. Там уже поставили стеллаж, на полках которого пока что валяются пачки с бумагой.
На цыпочках прокравшись в кладовку, Альберт запирает дверь своим ключом и кладет на стеллаж загодя приготовленную салфетку.
Ключ. Проявив невиданную для него изворотливость, Альберт позавчера выкрал во время ленча у завхоза ключи (они просто висели на стене в операторской, изворотливость состояла в двухминутном потении от страха: минута – кража, минута – возвращение ключей на место), подобрал быстренько нужный, сделал слепок и после работы посетил районную барахолку, где обратился к слесарю. Слесарь выточил дубликат из своей заготовки и взял за это всего тридцать рублей, посеяв в душе Альберта страшные сомнения.
– А ведь этак каждый может! Позаимствовал ключи у кого-нибудь, выточил дубль – и заходи! Надо будет свои ключи бережнее хранить…
В кладовке нет освещения, но это обстоятельство Альберта не смущает. Под потолком высвечивается лепестками ромашки решеточка вентиляционного отверстия, через которое слышны приглушенные голоса – за стеной туалет, точно такая же решетка располагается с противоположной стороны. Достав из папки небольшой плоский футляр, Альберт на ощупь извлекает прибор и быстро приспосабливает его для функционирования. Прибор состоит из полутораметрового волоконного световода, на разных концах которого приспособлены окуляр и объектив, а также крохотного электронно-оптического преобразователя. Объектив – не просто стеклышко, он обеспечивает четырехкратное увеличение. Прибор Альберт приобрел позавчера на «Горбушке», в парке, не торгуясь отдал за него сто баксов, опробовал на скорую руку и быстренько убрался с места преступления. Потренировавшись дома, убедился, что шпионская штучка функционирует хорошо, рационально обдумал все и слегка взгрустнул. За такую цену вполне можно было купить приличный бинокль – не то что какой-то кусок стекловолокна с двумя пластмассовыми линзами и коробочкой с парой микросхем. Однако делать было нечего – обстоятельства требовали некоторых затрат…
Аккуратно продев объектив сквозь решетку, Альберт щелкнул тумблером преобразователя, приник к окуляру и принялся стравливать световод вглубь, добиваясь более удобного ракурса. Потрудившись с десяток секунд, наш доморощенный соглядатай задушевно ойкнул, плотно прижал окуляр к глазу и принялся лихорадочно расстегивать ширинку…
Черт подери – и чем это, спрашивается, собирается заняться наш светлый и чистый отличник?! Как же так: после столь лестной характеристики, в одном ряду с психологией, книгами, успеваемостью повышенной, рационализмом хваленым… и такое?
А не спешите негодовать, неласковые вы мои, – давайте, пока наш парень там в темноте вожделенно похрипывает, вкратце обратимся к обстоятельствам, бросившим его в объятия рукоблудия, дарованного миру неким ветхозаветным пастухом.
Скажем сразу и без обиняков – отношения Альберта с женщинами не сложились. Несмотря на хилое телосложение и сравнительно слабое здоровье, младой повеса, как и большинство юных особей его пола, обладает выраженной гиперсексуальностью. Эту самую пресловутую гипер он, будучи существом высокоорганизованным, неоднократно пытался реализовать в разумных формах, в результате чего трижды потерпел фиаско.
Первая дама сердца – студентка с его курса, с которой Альберт тесно задружил, при ближайшем рассмотрении оказалась вульгарной хамкой: таскала бойфренда новоявленного в рестораны и на какие-то сомнительные вечеринки, настойчиво требовала подарки, врывалась в его жизнь, когда ей заблагорассудится, а между делом со смаком обсуждала в кругу подружек Альбертовы незавидные мужские достоинства, что стало достоянием всего факультета. В конечном итоге она нанесла легко ранимому юноше сильную душевную травму, в нетрезвом виде поимев на очередной вечеринке какого-то малознакомого охламона. Расставание вылилось в затяжной скандал – дело чуть было не закончилось отчислением из института.
Вторая пассия коренным образом отличалась от предыдущей. Альберт, наученный горьким опытом, тщательно выбирал даму в читальном зале Публичной библиотеки (для продвинутых тинейджеров – данное учреждение к заведениям, специализирующимся на продажной любви, никакого отношения не имеет!). Выбрал, охмурил, сблизился. И вскоре понял, что вновь совершил ошибку. Девушка оказалась страшно серьезной и чрезвычайно требовательной, отнимала массу времени – пришлось на какой-то период даже возлюбленный Интернет забросить! – одолевала ежечасными звонками, контролировала каждый шаг бойфренда и безо всяких шуток строила суровые планы создания крепкой семьи. Неизбежное расставание превратилось в трагедию: слезы, стоны, ночные звонки, дежурство в подъезде, родители, шантаж мнимой беременностью, две попытки суицида…
Третью даму сердца – тонкую изящную грацию, проказницу и беззаботную прелестницу – Альберт отхватил в Большом театре. Хороша была Танюша – краше не было в селе! В течение первых трех дней общения выяснилось, что девушка является одномоментно нимфо – и наркоманкой, а также не чуждается неких островных забав, вполне присущих чувственным и трепетным богемоориентированным созданиям. Далее продолжать?
Покончив с неблагодарным делом изыскания постоянной дамы сердца, Альберт впал в уныние. Дамочек с бульвара он опасался, там можно было отхватить все что угодно – от букета заболеваний до вооруженного грабежа или скандала с сутенерами.
Единожды наш отличник попробовал воспользоваться услугами закамуфлированного под Дом моделей элитного агентства, гарантирующего безопасность и качество. Агентство не обмануло – все было просто восхитительно, но… нерационально. Дорого очень – пришлось потом два месяца на сбережениях сидеть.
Ну и обратился наш бедолага к забавам юности беспечной. Перепробовал все подряд: видео, порносайты Интернета, журналы. За два года овладел искусством рукоблудия в совершенстве – можно сказать, стал мастером автономного секстренинга. Это было во всех аспектах рационально: дешево и безопасно. Только вот изюминка отсутствовала. Не хватало тех самых пресловутых ярких эмоций, каковые – вы уже в курсе – психологи настоятельно рекомендуют для ощущения полноты жизни. Экран монитора, журнал, телевизор, прочные стены квартиры отдельной, надежно защищающие от чужого любопытного взора, – откуда взяться захватывающей дух яркости и остроте?
«Пробило», как выражается Леха-мужлан, на яркость нашего парня совершенно неожиданно и неуместно. После окончания института Альберт направлялся в Сочи, но не как большинство смертных – адлерским поездом, а на самолете, естественно. Лето, духота, полупустой почему-то аэровокзал. Альберт сидел на втором этаже в ожидании регистрации, слегка потел, листал «СПИД-инфо» и потягивал сок. А напротив, несколько справа, разместились какие-то транзитные. Папа, мама, дочь. И чемоданы. Дочка – лет тринадцати девчушка, в легком ситцевом платьице, свернулась клубочком на скамейке, положила маме голову на колени и спит. И папа спит, и мама – тоже. А дочка так неловко прикорнула – платьице задралось и попка торчит с глубоко впившимися трусиками, прямо на Альберта смотрит. И тут в душе младого мастера автономного секса такое вдруг взыграло – все встало дыбом.
Оглянулся воровато по сторонам наш повеса: справа мужлан какой-то храпит, слева парочка юная цепко и потно лобызается – тоже хотят ноги сплести, как японцы выражаются. Извлек из сумки Альберт ножик перочинный, разрезал подкладку кармана, ручонку дрожащую в карман засунул, «СПИД-инфо» прикрылся и…
Да, это было что-то. В суммарной емкости – полугодичный оргазм от порносайтов или видеокассет соответствующего содержания. И неважно, что исподнее совместно с брюками испачкал и стон победный не сдержал на удивление лобзающейся парочки – оно стоило того.
С тех пор Альберт частенько искал случая полюбоваться втайне живой плотью и побаловать при этом свою похоть. Купил бинокль двенадцатикратный, изучил каждое окно дома напротив, гулял в Химки регулярно, выбирая удобную позицию у пляжа. Но особо пикантные ситуации получались крайне редко: рациональность всегда брала верх над нездоровой страстью и заставляла молодого экономиста соблюдать меры предосторожности…
Переезд в новый офис подарил Альберту, помимо близости к дому и удачного расположения стола, еще одну тайную радость. Спасибо заведующему филиалом!
Катя в кафе не ходит. Она плотно завтракает дома, в течение дня пьет кофе с овсяным печеньем, а после работы долго ужинает в обществе зав. филиалом. В ленч девица-краса совместно с подружкой единственной – секретаршей шефа Леной – выпивает по чашечке кофе, и потом они с особым цинизмом курят в туалете. В чем цинизм? А в том, что заведующий категорически запрещает курить в офисе. Пожара не хочет – в столице частенько горят разнообразные учреждения, сам не курит, и вообще… Для этой цели оборудована лестничная площадка: там плевательницы и соответствующая табличка. Но на площадке, сами понимаете, некомфортно – шастают всякие, пялятся, мешают интимно хихикать и так далее.
Обнаружил сие нарушение наш молодой эконом три дня назад – раньше всех покинул кафе, чтобы предаться интернетным забавам, проходил по пустому коридору офиса, зашел в «копирку» за бумагой для Лехи – он просил на обратном пути прихватить – услышал через решетку голоса, залез на стеллаж посмотреть…
Ну да – курят девушки. Да как курят! Открывают окно, ложатся животами на широченный подоконник, головы высовывают на улицу и смолят – думают почему-то, что таким образом в помещении будет меньше пахнуть дымом. Так вот – головы-то на улицы повысовывали, а попки с ногами да юбчонками задравшимися оставили внутри! И лежат, ногами болтают. Глянул Альберт – чуть со стеллажа не упал.
Читать бесплатно другие книги:
