Прозреть и воспеть Мигулина Гелия

опорожняют глаза литрами,

разрывают нехрупкие прутики в

клеткообразной и образной груди,

чтобы освободить

килограммовосотенный птицу-крик.

им же больно!

встань на цыпочки, эти крошечные чернявые точки

не видят за собой гроба.

ночной горшок безотходного неба

опорожняется нам на головы,

а мы радостно спим и смеёмся,

не разжимая склеенной челюсти,

веря, что самые противные дожди

выгуливаются именно по ночам.

мы откровенно удивляемся,

поднимаем нарисованные брови,

с нас сыплется штукатурка,

а нос, как канализация, забит;

искоса окна домов следят

за нашей походкой,

за мелкотой жестов, за цветами шкур,

которые мы мимикрично

подбираем под цвет смога и пыли.

в агностичности стресса

рождается надкусанное и недожёванное «всёвпорядке».

закрывайся ладонями!

ветер упорствует,

ветер по-прежнему невыносим.

11.11.2008 г.

Либрофил, вредно читать без света

увидел бы ты меня в другом свете,

в другом… не в этом.

а то эти софиты

очень назойливы…

назойливы, как

трупный запах, расчленённый на столе

у патологоанатома.

ой ли! вы

говорили мне

своим зубчатым

голосовым тоном?

не больше атома,

плохо слышала, ваш голос – такой крохотный.

лучше бы ты им,

или вы им (как правильно?)

говорил гадости —

приятно слышать, ничего не слыша.

от радости

ладошками захлопала крыша,

а потом отправилась

в дальнейшее странствие.

увидел бы ты меня в другом свете…

хотя бы солнечном,

слепяще-летнем,

когда все софиты погашены, брошены,

а город повязывает галстуки

из электролиний,

когда брови фасадов скошены

пергаментом цвета, а руки

из неба хватают синий.

скажи мне тогда,

как умеешь, по-вселенски тихо,

была бы я (нет или да?)

красивее хоть грамма штриха,

лет десять назад в бумагу вбитого,

одной-единственной

каллиграфичной буквы,

одной лишь части её божественной?

и стала бы я хоть каплю естественней,

будь нарисована на странице?

28.11.2008 г.

В ночь

приходите,

проходите мимо,

таращась затылком

на тугое лицо, неумытое,

из-под глаз цветом выросли сливы,

в них что-то побитое.

в желании диком

ускользнуть и сомкнуться

в солнцесплетении рук

кого-то немёртвого,

да хоть бы заткнуться

остатками крика. да хоть бы запнулся стук

того, красно-твёрдого.

разверстая скважина двери,

как гейзер,

выталкивает залпом потоки

по слизистым света,

потоки душой скрываемых сердцебиений.

не хочется верить,

что жизни соки

сольются в одну раскрытую глотку.

но без сомнений,

текучесть их выйдет боком —

по бедру правому,

закругляясь струёй у щиколотки.

такому, как вы, здравому

не место в моей пиджачной выкладке,

проходите?

так идите.

полуодетая в полунабранной ванной

с недобором

в голове убеждений

наблюдаю столпотворение,

всё оно – вы один.

в духе недобром

меня называете анной.

хотя я с этим именем

совсем не похожи,

хотя в этой цели ношу нечто совершенно отличное,

но чёрт с ним.

о ванны борта вода кипятится, стынем мы.

но самое личное,

что не вместе,

в друг друга друга не вместим,

вы и я по отдельности —

каждый

в скорлупе своей цельности.

в себя только верим.

09.12.2008 г.

Псевдокатарсис

вымя всегдашней надежды обсосано,

до чистоты розовой вылизано;

я глазами босыми

брожу по пустому,

брожу пустынями;

по отхожим местам

взглядом приходится,

взглядом проходится

по обглоданным пастбищам,

по губам,

изорванным в улыбке радующегося.

ничего не стоят ваши увечья

наживую подшитых зрительных центров.

не по правилам человечьим

стрелять за сто метров.

забираете жизнь бесчестно.

забираете?

берите.

нам-то что?

жвачной твари не пресно

сглатывать травяные мили.

время, чем могло, нас выкормило,

в дело напрасно кровь пошла – выпили.

я головами или сердцами шла?

били часы или зубы выбили?

мимо вы?

или ко мне на чай

глаз, заваренный в карий?

нет, он не старый,

просто тёмный.

ты – огромный!

удушает запах кровоточащего времени,

липким воском

стекающего с неба плоского,

чудовищным бременем

твоё имя повисло на мне.

перестаёт греть.

18.12.2008 г.

Страшно летит

а вчера было дико холодно,

и мороз изгрызал

ломаные стержни запястий,

грыз удилища

приятно выпуклых частей лица.

господи!

до чего эти дни мелкокалиберны,

отстреливаются бесшумно,

со световой скоростью,

и обесцененные, и неиспользованные

уходят

шагом ступенчатой молнии

прямо в банкротство.

не цепляясь к ушедшим,

приступаем к новым,

поджигаем их зелёным огнём

безусловных бездарнейших сумерек-целей

и обязательно губим, ломаем и топчем их.

но мать-время,

как муравьиная матка,

с каждым истечением периода

готова родить нам новые шансы.

зима, 2009 г.

Обними меня

время поднялось на четвереньки,

выползая из комы в шестнадцать человеческих лет,

по ступенькам

выдыхало оно две густые волны.

с высоты полёта сокола

две точки нас сливались в широкозаливное «мы».

наши объятия

прозрачные, общие, очень личные,

стояли так очень долго.

в частоте восприятия

теряли на ощупь зарубки первичные,

теряли пакетно-лёгкие головы.

со световой скоростью

расстояния крохотнели между нами,

цвета риса, клыками