Прозреть и воспеть Мигулина Гелия

Дебютный сборник Гелии Мигулиной в некоторой степени перекликается с традицией романа воспитания: он о том, как лирическая девочка превращается в лирическую героиню. Вот только делает это… «стихами» (как говорил Б. Рыжий, «писать в рифму – уже большая трагедия»). Если в начале сборника авторка «набирает облака в вёдра» и «учит французский» (это тексты 2007–2008 гг.), то ближе к концу обретает необыкновенную поэтическую силу, которая способна «менять строй привычных слов» и создавать «территорию, на которой не гаснут фонари» (2019 г.) И несмотря на то, что взрослеет героиня дерзко, смело и даже разрушительно, она в любых обстоятельствах остаётся честной и бескомпромиссной гражданкой своего поэтического мира.

Диана Никифорова, поэтесса

Мир стихов Гелии Мигулиной гиперреален в своей живости. Это строки, в которых одушевлённым делается всё, даже самое обыденное, статичное и неорганическое; и затем доводится до крайности, предельной телесности, вывернутости наизнанку. Результатом такого оживления путём заговорной структуры стихотворений становится тотальное многоголосье: отныне каждая частица мира говорит. Говорит снаружи и изнутри, срываясь то на крик, то на шёпот. Поэтому я бы назвал Гелию алхимиком нового поколения: на пути, представленном в сборнике, по дороге к личному magnum opus она не прячет свои локальные трансмутации; наоборот, она отказывается от герметизма и бросает в наши лица содержимое «стихов шкатулок» – как и завещал явно повлиявший на авторку Владимир Владимирович. Бросает страстно и резко, чем и завоёвывает читательское сердце окончательно и бесповоротно.

Кирилл Марков, поэт и культуртрегер

Пазлы

Разденемся догола,

Заставим глазеть умирающих со смеху,

Взрывающихся непрожёванным окриком,

Залпами сырого пороха.

Расстрел? Это немыслимо…

А ну-ка! все! падайте ниц!

Не жаль, моё имя не признано

В осколках безглазых лиц.

О, дайте же нам, проклятым,

Умыться грязью крови,

Кидаться жестом неопытным

В память праха земли.

Раздел? это бессмысленно…

Скажите, что и зачем?

Имущество душ списано

На счёт безучастных тем.

Рассеют нас по миру,

По странам его – по частичке тебя. Раз,

Два – собрался искать по номеру

Части свои, в Риме палец, в Багдаде – глаз.

07.12.2007 г.

На полутора литрах до ночи

Структурированный вечер, разделённый на «ять, ять, ять»,

Разрывает бечёвку на отдельные верёвки, чтобы больше связать

Ход мыслей, строевым шагом идущий.

Вечер, вечер, свет ещё на ладонях – вездесущий!

«Ять, ять» – тошнит в сторону, в тень,

Где поселился вечер, куда не добрался день.

Напорясь на нежелательность после металлического, закатного,

Уйти с пути солнца, с пути накатанного.

Потерянные чувства, забавно, не слышно – молчит на ухо.

Вечер, вечер время несёт за пазухой.

Осталось бежать за вечером, клянчить время, стонать.

Шаги его тенями голубыми ложатся «ять, ять, ять»…

17.02.2008 г.

Обворожительность

я выучила французский.

говорила на нём, как на испанском.

а парижане косились улыбкой неясной,

вот, мол,

дурочка.

купила длинную

цветастую юбку.

подобрала красный

лаковый пояс.

носила, как платье.

улыбки стали яснее —

точно, дурочка.

мои бусы смущали каждого.

фонари жёлтых глаз абсолютно любого.

смотреть могла только сверху вниз

и то – мимолётно.

убивала наглость улыбок.

«Дураки», – шептала.

17.02.2008 г.

Болезнь плакала по человеку

струсили.

как конфеты стаяли.

мяли абрикосовое в лечебном зелёном чае.

я почти забыла,

почти бросила.

Бибирево?

нет.

и не Новокосино…

и назад, чуть вспять,

чуть по лестнице

водопады хлынули,

застревали облака под рельсами…

застревала между прутьев рыба.

глыба,

размером в мои истерики,

затвердела посреди листка.

таяли, плыли в чае конфеты.

я дорожу вами…

все мои…

пусть будут зажаты рты,

молчать проще,

молчать легче

и даже приятней.

будь покоен с миром!

дай бог, чтоб тебя кремировали.

28.04.2008 г.

О себе:

самка лосося на нересте.

где-то в Америке.

пропавший без вести

человек с дырой в черепе,

проспавший все бесконечности,

отталкиваясь руками от снов –

мыслимое и не мыслимое

внутри прицарских голов

на шестиметровых колах:

на уровне такой высоты

питаются и гадят вороны.

и пусть простит

жестокий Аллах

и милосердный Будда

нам десять тысяч человеческих стонов.

всё же,

как можно

быстрее пусть.

несвязно снова.

тромбом крови завяжется путь,

не смейтесь – к совершенству.

но совершенства не существует.

так не стыдно тонуть

бездетными и без дома.

удавкою стянуть суть,

стянуть горло.

и сразу закончить жизнь вначале первого тома.

22.06.2008 г.

Бульон

куда-то иду домой,

где сварили суп

из ржавых труб.

даже тепло одной,

объятие греет пледом,

хотя прошло.

с плеч спало весло,

муха-любовь оказалась бредом.

уважение в макушку,

по свистку,

тебя в нос, тебя в ухо, меня – в губы.

из супа процежу юшку.

какие глаза неглубокие.

слизать слезу Нострадамуса,

сказать,

что его предсказания

были очень далёкие,

что у нас есть надежда на мечту —

ответить «люблю».

видишь ли? веришь ли?

а мне хорошо,

как, может, и было когда-то.

на вопрос: «зачем?»

переспросишь: «что?»

видишь ли, веришь ли,

волшебное слово «надо»,

а ещё, господа,

пару недель голода,

который ни капли не человеческий…

26.07.2008 г.

Вчера и сегодня никто не плакал

мне сейчас не противно ни капельки,

я в тревоге всего лишь за зеркало…

вы на небо звёздное смотрите сами,

оно же не переехало,

осталось жить с нами.

а если не видите,

из облаков шторы раздвиньте скорее,

за ними звёзды не прячутся,

а ждут, пока вы рассмотрите

их маленькие светлые платья.

слышишь, как страстно хохочут?

ведь люди по-прежнему путают счастье и радость…

но ничего страшного

мама дочери

уже всё равно всё сказала.

старые письма усядется перечитывать

разве что каминный огонь,

ему жизнь отпустила на час рассчитывать

за прозрачной решётчатой дверцей

своё робкое сердце.

26.07.2008 г.

Нам чудовище снилось, нам

слепой нержавеющим взглядом отбирал мой рассудок.

смотрите, такой совершит преступление,

убежит от наказания, разбросав по пути молнии.

избежав заземления,

ток пройдётся по волосам.

смотрите, мне кажется, он убивал мельницы,

он отрубал им весёлые головы.

скажите, я ошибаюсь, я ведь всё видел сам.

нет, даже не пробуйте, его руки из олова,

он не почувствует ваших наручников.

в ключицу ударит ключника,

вот и думайте, кому будет больнее.

нет, не судите же, я просил всего лишь вернуть

пару разумных слёз. да, я вставал на колени

и всё думал, как будет смешнее:

я внизу или голову вверх.

я рыдал, но слепой не умеет плавать.

вам занятно, а он вправду тонул.

его глухой птичий смех

отдавал известью, он нырнул.

я минуту с четвертью его не видел.

и не увидел бы. эти руки ожиревшими якорями

тянули к самой что ни на есть тёмной истине.

с рыб чешую сжидил,

их глазные впадины занял камнями,

все полегли на дне.

знаете,

я почувствовал себя белой рыбой,

самой белой и полностью в перьях.

меня жадно удили,