Аэрофобия 7А Фитцек Себастьян
Матс Крюгер поставил кейс в проход и достал сотовый, чтобы еще раз прочитать эсэмэску от своей дочери, как будто в односложном сообщении скрывалось тайное послание, которое не удалось разгадать при первом прочтении.
Платком он вытер пот со лба, недоумевая, что за заминка произошла на уровне четырнадцатого ряда. Рейс задерживался уже на полчаса. Белый верхний свет заливал салон новенького самолета с сиреневыми креслами, пахло освежителем воздуха и чистящим средством для ковров. С навязчивым шумом турбины в ушах, Матс стоял спиной к кабине пилота с правой стороны прохода огромной машины. Двадцать четыре метра в высоту, выше, чем девятиэтажное офисное здание – или чем «пять жирафов», как написала об этом авиалайнере одна ежедневная газета.
Журналист, предпочитающий сравнения с животными, высчитал, что длина самолета равна двум лежащим друг за другом голубым китам.
«Начинается!»
Сообщение, которое Матс получил за четыре минуты до посадки, одновременно окрылило его и остудило.
Он радовался, что скоро увидит своего первого внука и, возможно, даже сможет подержать его на руках. В то же время он боялся увидеть в глазах Неле ту же холодность, с которой она формулировала свои короткие сообщения.
Лишь старый дурак мог надеяться, что она простит его. А Матс – хотя и ощущал себя старым – дураком не был. Он знал, что разрушил тогда, когда бросил ее мать, и все еще не был уверен, зачем Неле попросила его приехать в Германию к рождению своего первенца. Протягивала руку, чтобы осторожно начать все заново? Или чтобы дать ему пощечину?
– Ну наконец-то, – проворчал впереди мужчина с рюкзаком, и действительно очередь снова двинулась.
Ну наконец-то?
Матс предпочел бы постоять в проходе, пока этот пятисотшестидесятитонный колосс еще находился на земле. Четыре года назад он приплыл на грузовом судне в Аргентину, чтобы устроиться психиатром в Буэнос-Айресе. Он боялся летать, даже посещал семинар по аэрофобии, но это не очень помогло. Предложения типа «Смиритесь со своим страхом и не старайтесь его перебороть» или «Пытайтесь делать более длинные выдохи, чем вдохи» он и сам часто говорил своим пациентам с фобиями и знал, что многим эти советы помогли. Но это не изменило его убеждения, что человек не создан для того, чтобы мчаться в летающей металлической трубе избыточного давления через тропосферу на высоте десять тысяч метров. Человеку прямоходящему просто не место в этой враждебной обстановке; при внешней температуре минус пятьдесят пять градусов малейшая ошибка могла привести к катастрофе.
Матс беспокоился не столько из-за технических аспектов, сколько из-за основного источника ошибок, приводящего к большинству жертв как на земле, так и на воде, – человека. И мало на каком другом маршруте у человека было столько возможностей доказать свое несовершенство, как на предстоящем ему.
Для своего первого – спустя двадцать лет – полета Матс выбрал не только самый большой в мире пассажирский авиалайнер, но и один из самых дальних прямых рейсов гражданской авиации. Одиннадцать тысяч девятьсот километров от Буэнос-Айреса до Берлина летающий колосс преодолевал за тринадцать часов. Не считая часа, который требовался шестистам восьми пассажирам, чтобы найти свое место в двухуровневом лайнере. Матс предпочел бы снова поплыть на корабле, все-таки он узнал о беременности Неле несколько недель назад, но в это время года подходящих трансатлантических круизов не было.
Начинается!
Матс протиснулся со своим кейсом мимо пахнувшей кофе бортовой кухни, которая находилась на уровне центрального аварийного выхода прямо над крыльями, как фраза какой-то взволнованной женщины заставила его остановиться.
– Вы меня не понимаете!
Ключевые слова для психиатра.
Матс посмотрел налево в кухню на высокого стюарда, чья темно-синяя униформа казалась сшитой на заказ. Мужчина стоял рядом с кофемашиной и беседовал с молодой рыжеволосой женщиной, которая держала на руках ребенка.
Снаружи было двадцать восемь градусов, но нагеленные волосы стюарда выглядели так, словно он только что попал под моросящий дождь с сильным ветром. Лишь со второго взгляда можно было заметить, что эта прическа с эффектом растрепанности стоила ему продолжительного времени, проведенного перед зеркалом.
– Мне действительно очень жаль.
Стюард умудрился понимающе кивать и одновременно незаметно коситься на массивные наручные часы, в то время как мать ловко удерживала на бедре своего лепечущего ребенка.
– При онлайн-бронировании мне подтвердили место для пассажиров с детьми, – устало сказала женщина. Она повернулась спиной к Матсу, но по дрожащему голосу он догадывался, что она вот-вот расплачется.
– По-моему, старик передо мной заснул, – услышал Матс недовольный голос подростка. Теперь он блокировал проход, но интерес к эмоциональному конфликту на бортовой кухне был слишком велик, поэтому он сделал шаг в сторону, чтобы пропустить остальных пассажиров.
– Я очень хорошо вас понимаю. – Стюард попытался успокоить мать. Его прямая уверенная осанка говорила о большом опыте и профессиональной компетентности, но голос выдавал нетерпение. – Но я ничего не могу сделать. К сожалению, в Чили нас обеспечили не теми детскими люльками. Они не помещаются в крепления для перегородки перед вашим креслом.
– И я теперь должна тринадцать часов держать ребенка на коленях?
Она качнула бедрами, чтобы успокоить захныкавшего младенца.
– У Зуцы колики, – пояснила она. – Я боюсь, что она всю ночь будет кричать, если ее не уложить.
Еще один понимающий кивок, еще один взгляд на часы.
– Я бы очень хотел это исправить, но, к сожалению, ничем не могу вам помочь.
– Возможно, я смогу. – Матс услышал свой собственный голос и тут же пожалел, что вмешался.
Две пары удивленных глаз уставились на него.
– Простите, что вы сказали? – спросила мать, обернувшись к Матсу.
Свет в бортовой кухне, которая, насколько Матс знал, официально называлась «камбуз», был ярким и неприветливым. Он подчеркивал каждый недостаток кожи и каждую морщину на лице молодой женщины. Ее глаза были красными, как и волосы, и она выглядела такой же уставшей, каким он себя чувствовал. Она нанесла на губы неяркую помаду, которая подходила к ее веснушкам, а украшения и одежда говорили о том, что, несмотря на беспомощного младенца на руках, она хотела, чтобы ее воспринимали не только как мать, но и как женщину.
– Вы можете занять мое место.
Первые – за долгое время – немецкие слова неуклюже сорвались с его губ, и едва он услышал себя, как пожалел, что они не застряли у него в горле.
– Ваше место? – переспросила мать.
Его наметанный глаз уловил минимальное сокращение ее круговой глазной мышцы. Какой бы уставшей ни была молодая женщина, ее мускулатура непроизвольно просигнализировала Матсу верный признак искренней радости.
– Я могу предложить вам место 7А, – подтвердил Матс.
– Это бизнес-класс, – удивленно произнес стюард. На серебряном бейдже на лацкане сверкала надпись «Валентино», и Матс не знал, фамилия это или имя белокурого красавчика.
Возможно, тот задавался сразу двумя вопросами: почему мужчина уступил совершенно незнакомой женщине свое удобное место на таком длинном рейсе и что он тогда делал в экономклассе?
– Боюсь, в бизнес-классе тоже нет люльки для вашей малышки, – вставил он.
– Но сиденья настолько широкие, что Зуца сможет удобно лежать рядом с вами, – перебил его Матс и указал на девочку. – Если верить рекламе, кресло можно превратить в кровать.
– И вы действительно хотите уступить мне это место? – недоверчиво спросила мать.
Нет, – подумал Матс и еще раз спросил себя, какой черт его дернул. Волнение усиливает страх. Простая формула. Он ведь твердо решил пройти к своему месту, наизусть выучить заламинированный листок с инструкцией по безопасности, проверить расстояние до аварийных выходов и, после всех демонстраций бортового персонала, начать свой аутотренинг. И вот отклонился от своего плана уже в первые минуты посадки.
Какая-то контрпродуктивная глупость!
И к тому же, как он мог взять на себя такую ответственность и уступить место 7А именно матери с ребенком?
Но с ним такое часто случалось. На работе со своими пациентами он был воплощением спокойствия и благоразумия. В частной жизни ему постоянно приходилось бороться с раздражением, которое появлялось из-за его эмоциональных колебаний.
Так как взять свое импульсивное предложение обратно теперь уже было нельзя, Матс лишь спросил:
– Так вы берете мое место?
По лицу матери пробежала тень, и уже не нужно было разбираться в мимических микровыражениях лица, чтобы увидеть в ее глазах разочарование.
– Видите ли, господин…
– Крюгер.
– Рада с вами познакомиться, господин Крюгер. Меня зовут Салина Пиль. Видите ли, проблема не только в люльке. – Она указала на стенку, которая отделяла бортовую кухню от пассажирского салона и за которой где-то в глубине самолета находилось ее место. – Я сижу с группой подвыпивших шумных мужчин. Вы действительно согласны на такую компанию?
Проклятье.
Если бы Салина просто вежливо отказалась, он, наверное, дружелюбно кивнул, попрощался и прошел бы дальше. Но сейчас, зная, что она вдвойне нуждалась в помощи, он не мог бросить ее в беде.
– Мое предложение не такое уж и великодушное. Видите ли, я не собираюсь меняться с вами местами. У меня есть еще одно место на борту.
– Но… почему? – Она удивленно посмотрела на него.
– Я очень боюсь летать. Готовясь к этому полету, я проанализировал все доступные статистические данные по крушениям самолетов. Согласно статистике, есть места, на которых в случае катастрофы у пассажиров более высокие шансы выжить, чем на других.
Стюард приподнял одну бровь.
– И что?
– И я их все выкупил.
– Серьезно? – спросила Салина.
– По крайней мере, насколько это было возможно.
– А, так это вы, – сказал Валентино.
Матс не удивился, что был знаком бортовому персоналу. Слухи о его странном бронировании наверняка уже распространились среди членов экипажа.
– Сколько же мест вы забронировали? – поинтересовалась Салина.
– Четыре. Помимо А7 в бизнес-классе, еще 19F, 23D и 47F.
Глаза Салины округлились.
– Четыре? – не веря своим ушам, переспросила она.
Вообще-то он хотел забронировать семь, но другие места были уже заняты. Хотя и со свободными местами возникли немалые проблемы. Авиалиния предлагала возможность онлайн-бронирования для людей с избыточным весом, которым было необходимо два кресла. Но они, естественно, располагались рядом, а не в разных концах салона. Он сделал огромное количество звонков и написал множество мейлов, прежде чем сумел объяснить авиакомпании свои пожелания и убедить ответственных лиц, что он не сумасшедший и не террорист. Затем последовали проблемы с кредитным лимитом банковской карты, потому что его аэрофобия стоила, конечно, целого состояния. К счастью, он неплохо зарабатывал и, будучи одиноким, много лет жил достаточно скромно.
– Но зачем? Разве вы не могли просто выбрать одно место? – хотела знать Салина.
– Я собираюсь менять их во время полета, – объяснил Матс, чтобы окончательно всех запутать. – Безопасность мест зависит от того, взлетаем мы или садимся, пролетаем над сушей или водой.
Молодая мать нервно схватилась за волосы.
– И на каком этапе полета вы захотите вернуться в бизнес-класс?
– Ни на каком.
Если бы он разделся и начал танцевать перед ней голышом, женщина была бы меньше сбита с толку.
Матс вздохнул. Его все равно уже заклеймили чудаком, поэтому он решил сказать правду:
– В 2013 году американские ученые провели испытание с крушением пассажирского самолета в пустыне на границе с Мексикой. Своеобразный краш-тест для гражданской авиации.
– И в результате выяснилось, что место 7А самое безопасное? – спросила Салина.
У Валентино, похоже, пропал дар речи. Его челюсть отвисла еще больше, когда Матс объяснил:
– Деформация машины, участвовавшей в краш-тесте, показала, что в случае крушения первые семь рядов находятся в смертельно опасной зоне. Кресло 7А даже выбросило из «боинга».
Ребенок закашлял, потом начал тихо хныкать, а Матс закончил:
– 7А самое опасное место в самолете. Я забронировал его из суеверия. Просто хотел, чтобы оно обязательно осталось пустым на этом рейсе.
Глава 4
«Шансы на выживание девяносто пять процентов!»
Матс знал статистику до того, как ведущий семинара с самоуверенной улыбкой озвучил ее группе людей, страдающих аэрофобией.
«Даже если что-то вдруг произойдет, в случае крушения ваши шансы на выживание составляют девяносто пять процентов. Летать на самолете так же опасно, как ездить на лифте».
Аргентинский пилот не мог знать, что выбрал самое неудачное сравнение, чтобы подготовить своего наиболее проблемного пробанда к этому ночному перелету. В старинном многоквартирном доме в Реколете[2], где Матс держал психиатрическую частную практику, два года назад во время самовольных технических работ кабиной лифта был раздавлен управляющий домом. И Матс слышал его последние гортанные крики, когда собрался домой чуть позже обычного и тщетно ждал лифта на пятом этаже.
Но Матс не хотел быть несправедливым. Другим участникам ведущий семинара наверняка помог своими фактами и статистическими данными. Матс просто оказался безнадежным слушателем.
Он несколько недель готовился к этому полету, прочитал все отчеты о крушениях и даже изучил конструкции бесчисленных самолетов, а теперь отказался от собственных намерений уже при посадке. Предложил незнакомым пассажирам одно из тщательно выбранных мест, потерял драгоценное время, и вот это произошло: на самом важном из всех мест – том, которое он выбрал для взлета, – сидел мертвец!
Сравнение исключительно подходило спящему, который оккупировал кресло 47F, развернувшись всем телом к окну. На нем была соломенная шляпа, напомнившая Матсу нелепую модель, которую жена купила ему в Испании на пляже во время их свадебного путешествия. Шляпа сползла, и лицо было невозможно разглядеть. Матс не замечал и никаких движений грудной клетки под серым шерстяным пледом, в который закутался мужчина.
Он или слишком устал, или обладал завидной способностью спать глубоким сном даже в самой беспокойной и шумной обстановке.
Матс еще раз посмотрел на распечатанный билет, убедился, что стоит в правильном ряду, и подумал, как ему сейчас поступить.
Может, это дурное предзнаменование, что он уступил свое место в бизнес-классе молодой матери?
Только что он чувствовал себя маленьким героем, когда она чрезмерно и со слезами на глазах трясла ему руку. «Загуглите Салину Пиль, – сказала она ему на прощание. – Piel-Pictures, я фотограф. Если вам когда-то понадобится портрет или семейное фото, или что-нибудь в этом роде, просто позвоните мне. Я ваша должница».
Ну что же, теперь его решение уже не казалось таким правильным. Что, если он бросил вызов судьбе, когда предложил матери с ребенком самое опасное место в самолете, и в качестве наказания кресло 47F было сейчас занято коматозным пассажиром, который не реагировал ни на обращения, ни на осторожные прикосновения, ни на грубое потряхивание за плечо.
И что теперь?
Оба места рядом со спящим были еще пустыми и, если повезет, такими и останутся. Только что прозвучало объявление «Посадка закончена».
Ничего не поделаешь, – вздохнул про себя Матс.
Он положил кейс на среднее кресло, а сам сел у прохода.
В принципе, он даже не был на сто процентов уверен в точности своих расчетов.
В скрупулезной подготовке к полету Матс раздобыл план салона самолета LANSA-508. Того самого «Локхид Электра», который 24 декабря 1971 года летел из Лимы в Пукальпу. Во время грозы машина развалилась в воздухе и после удара молнии упала в перуанский тропический лес. Все находившиеся на борту погибли.
Все, кроме Джулианы Кёпке. Рождественское чудо. Семнадцатилетнюю девушку выбросило из самолета. Еще пристегнутая к своему креслу, она упала вниз с высоты около трех тысяч двухсот метров. И единственная выжила в этой катастрофе, отделавшись лишь переломом ключицы, ушибом руки и отеком глаза.
Ее место? 19F!
Конечно, «локхид» был тогда самолетом совсем другого типа, намного меньше. Но в целом трубчатая форма и расположение кресел за эти десятилетия почти не изменились. Матс сопоставил стартовый вес, длину, ширину, высоту и объем обоих самолетов, и если не ошибся, то 47F примерно соответствовало месту Джулианы Кёпке.
Чье спасение наука до сих пор не может объяснить.
Но если она пережила на этом месте крушение на высоте более трех километров, то сидеть там, по крайней мере, не повредит, если несчастье случится в одной из самых опасных фаз полета: во время взлета.
– Боитесь летать? – услышал он хриплый голос рядом.
Матс повернулся налево к месту у прохода в среднем ряду и увидел приветливо улыбавшегося мужчину, который пришел вслед за ним и только что уселся в свое кресло. Он напомнил Матсу одного известного британского актера. Но так как у Матса была катастрофическая память на имена, он не сообразил, на кого именно походил этот мужчина с седой, аккуратно подстриженной бородой и обветренным загорелым лицом яхтсмена.
– Простите? – спросил он, и мужчина весело подмигнул. На шее у него висела надувная фиолетовая подушка, напоминавшая ортопедический воротник, который носят пациенты с хлыстовой травмой.
– Вы ведь говорите по-немецки?
Матс кивнул.
– Извините мою прямолинейность, но вы бы взглянули на себя в зеркало. Честно, вы очень похожи на типа из одного документального фильма. Правда, тот сидел не в самолете, а на электрическом стуле в Техасе. – Он смеялся и говорил с неповторимым берлинским акцентом, который напоминал Матсу о стольких чудесных вещах: о закусочной на Мерингдамм, куда он всегда приходил со своей невестой Катариной после ночных танцев. О громко ругающемся таксисте, который заблудился по дороге в ЗАГС. О том, как управляющая домом, где они снимали первое совместное жилье, расплакалась от радости, в первый раз увидев Неле в детской коляске. Правда, этот диалект напоминал ему и о пастыре церкви, который говорил с берлинским акцентом, лишь когда сердился. А он наверняка сердился в день похорон Катарины. На которые Матс не пришел.
– Рюдигер Траутман.
Пассажир протянул ему руку через проход, и Матсу пришлось сначала вытереть вспотевшие пальцы о брюки, прежде чем обменяться рукопожатием.
Страх – любил говорить своим пациентам Матс, – как удав обыкновенный, которого люди держат в качестве домашнего питомца. Они думают, что приручили дикое животное и могут спокойно положить его себе вокруг шеи. Но иногда, безо всякого предупреждения, змея вдруг сжимает кольцо. Обвивается вокруг груди, не дает дышать, заставляет учащаться пульс. Так плохо Матсу еще никогда не было.
Он чувствовал, как змея сдавливала все сильнее, но еще не достиг того состояния, чтобы с криком вскочить и, неловко размахивая руками, попытаться скинуть с себя невидимого, тихо шипящего виновника его страха.
– Матс Крюгер, – представился он соседу по проходу, умолчав о своей докторской степени.
В отличие от коллег Матс не придавал особого значения ученому званию и даже не вписал его в паспорт. Хотя его докторскую диссертацию и сегодня цитировали в основных работах о посттравматических стрессовых расстройствах.
– Простите. Моя подруга говорит, что я слишком много болтаю, – сказал Траутман, который, видимо, ложно интерпретировал тревогу в глазах Матса. – Не волнуйтесь, что я буду трепаться весь полет. Я сейчас приму свою таблетку за двенадцать тысяч долларов.
Траутман с трудом повернулся в сторону, чтобы достать из заднего кармана джинсов маленькую белую упаковку лекарства.
– Таблетка за двенадцать тысяч долларов? – переспросил Матс, заметив, что отвлечение пошло ему на пользу. Змея не ослабляла, но и не усиливала объятия, пока он беседовал с чудаковатым, но приятным попутчиком.
– У вас есть палка для селфи? – спросил тот.
– Что?
– Значит, нет. Но вы же знаете эти штуки – люди делают из себя посмешище, когда вставляют в них телефоны, чтобы сфотографироваться?
– Да, да, конечно.
– Это я. Своевременно вложился в одну фирму, которая производила эти приспособления для фотографирования.
– Ну, дело того стоило.
Траутман засмеялся.
– Можно и так сказать.
Он наклонился через подлокотник в проход, словно хотел шепнуть Матсу что-то на ухо. При этом говорил так громко, что его голос наверняка доносился до следующего аварийного выхода.
– Я мог бы сидеть далеко впереди. – Он указал в сторону кабины пилота. – В первом классе за двенадцать тысяч долларов. Попивать шампусик, есть с фарфоровых тарелок и пялиться со своей мягкой постели на соблазнительные попки стюардесс, но разве я идиот?
– Полагаю, это риторический вопрос.
Траутман рассмеялся еще громче.
– Именно. Я не идиот. И поэтому глотаю вот эту таблетку.
Он выдавил таблетку из блистера и покатал между большим и указательным пальцами.
Лоразепам, предположил Матс.
– Я сейчас закинусь этим дьявольским средством, и через пять минут отключусь, как будто жена вырубила меня ударом молотка. Ничего не буду воспринимать. И сэкономлю бабло за первый класс. Быстрее и проще даже с палками для селфи не заработать. Ну, что скажете? Хотите и вы такую таблетку? Предлагаю за полцены.
Он рассмеялся, словно рассказал достойную кино шутку.
– Нет, спасибо, – ответил Матс, хотя предложение казалось соблазнительным. Вначале он действительно подумывал, не отправиться ли с помощью бензодиазепина в страну грез на время полета. Но тогда в случае катастрофы он обязательно погибнет; например, не сможет добраться до запасного выхода в горящем самолете.
– Я предпочитаю бодрствовать, – сказал он.
– Как хотите. – Траутман пожал плечами и скинул с ног лоферы с кисточками. Потом запил таблетку остатками воды из бутылки, которую, видимо, купил в автомате у выхода на посадку.
В эту секунду Матс понял, кого напоминал ему этот колосс, который, как нечто само собой разумеющееся, занял мощными локтями оба подлокотника. Он походил на Шона Коннери, только был упитаннее.
– Тогда хорошего полета, приятель, – сказал Траутман, склонил голову на подушку для шеи, сложил руки на внушительном животе на уровне пряжки ремня безопасности и закрыл глаза. – Все будет в ажуре.
Ага, конечно. В ажуре.
Матс посмотрел направо, на другого пассажира, который уже давно спал у окна.
Потом пощелкал по сенсорному монитору, который был встроен в спинку впереди стоящего кресла, и поискал ролик с правилами безопасности, который должен был разъяснить ему, как вести себя в случае катастрофы.
Сзади подошла стюардесса, оглядывая ряды и проверяя, пристегнуты ли пассажиры.
Она благодарно улыбнулась Матсу, когда он показал ей свою застегнутую пряжку, но не стала будить спящего на месте 47F, хотя не могла видеть, пристегнут ли тот под пледом.
«Извините, вы кое-что забыли», – хотел крикнуть ей вслед Матс, который не терпел небрежности в вопросах безопасности. Но тут змея страха внезапно сдавила его, и у Матса не только перехватило дыхание, но и отказал голос.
Какого черта…
Он снова посмотрел направо. Весь в поту. С невероятным давлением в груди.
Я это действительно только что слышал?
Матс был не уверен, но ему показалось, что мужчина в шляпе, оккупировавший его место у окна, только что говорил во сне. И хотя он произнес одно единственное слово, оно невероятно смутило Матса.
Потому что это слово было «Неле».
Имя его дочери.
Глава 5
Неле
Сарай с остроконечной крышей был длинным, как футбольное поле, и таким высоким, что туда поместился бы двухэтажный автобус.
Здесь пахло экскрементами, старым сеном и влажной золой. И хотя металлическая кровля и тонкие сборные стены здания наверняка изолировали плохо, внутри было неприятно душно даже в такую рань. И холодный пот катился по спине у Неле в основном от страха.
– Где мы? – спросила она водителя такси, который связал ей кабельными стяжками руки и даже ноги.
На больничной койке!
Мужчина с волосами до плеч и круглыми никелированными очками не ответил.
Он вообще не произнес больше ни одного слова с тех пор, как воспользовался первой схваткой и вытащил беззащитную Неле из такси. Пристегнув к громыхающей металлической раме для матраса, он катил ее по этому ужасному пустому пыточному бараку.
Неле уже испытала тренировочные схватки, но – что бы ее тело ни хотело испробовать на тридцатой неделе беременности – к невыносимым схваткам, которые внезапно одолели ее на заднем сиденье такси, она и близко не была готова. По ощущениям, кто-то, предварительно окунув кулаки в кислоту, пытался вытащить ее матку наружу, но не знал точно, в каком направлении тянуть, потому что боль отдавалась как во влагалище, так и в спину.
– ГДЕ МЫ?
Ее голос гулко звучал в пустом бараке без окон. Свет шел от многочисленных строительных ламп, которые свисали с деревянной балки под потолком на беспорядочном расстоянии друг от друга.
– Раньше здесь держали коров.
Неле, которая не рассчитывала на ответ, приподняла голову, а таксист продолжал катить ее койку по неровному решетчатому полу, мимо погнутых прутьев и ржавых труб, которые образовывали справа и слева от прохода своего рода решетчатый забор.
Неле вспомнила об указателе «Хлев», который видела при подъезде, и действительно, пахло скотоводческим хозяйством, хотя – судя по грязи и состоянию сарая – это было в далеком прошлом.
Здесь имелись стойла, но они были не из дерева или камня, как в конюшнях, а напоминали клетки – металлические трубчатые конструкции, пропускающие свет и воздух, по размеру меньше парковочного места.
Я в тюрьме! – была первая мысль Неле. Ей казалось, что ее везут по тюремному проходу, мимо камер, в которых раньше держали на цепи животных. – А теперь одна из этих камер моя!
– Скоро будем на месте, – сказал ее похититель, который оказался не таксистом или студентом, а просто сумасшедшим. Куда мог вообще вести проход в этом жутком сарае?
Все стало еще более зловещим, когда сумасшедший принялся говорить сам с собой, шепотом, явно стремясь приободриться.
– Хорошо, что укол не понадобился. Конечно, я бы справился, я ведь тренировался, но так лучше. Да, так намного лучше.
– Черт возьми, о чем это вы?! – крикнула Неле.
– Наверное, в данный момент вы считаете иначе, но хорошо, что схватки уже начались. Иначе мне пришлось бы ввести вам окситоцин, чтобы вызвать их искусственным способом.
Неожиданно посветлело, и Неле снова подняла голову. Ее сознание отчаянно отказывалось понимать весь масштаб происходящего ужаса.
Хлев сбоку от нее внушал еще больший страх: с краю места, огороженного металлическими прутьями, стоял штатив с профессиональной видеокамерой. А на плохо подметенном бетонном полу с прорезями лежала тяжелая металлическая цепь. Она тянулась к невысокой, доходящей до бедра, пластиковой коробке, оснащенной откидным решетчатым окошком и напоминающей переноску для животных в самолете.
– Нет! – крикнула Неле и начала дергаться. – НЕЕЕЕЕТ!
Самым жутким в этом сценарии был не тот факт, что прутья ограждения были погнуты так, что сумасшедший мог заставить Неле просунуть голову внутрь. Как корову перед убоем! И не то, что цепь была предназначена для того, чтобы приковать ее к столбу, как беспомощное животное, и лишить возможности двигаться.
Неле закричала из-за надписей.
На деревянной балке, прямо над огороженным местом.
«НЕЛЕ» значилось над стойлом, которое было, видимо, отведено для нее и койки. А над пластиковой коробкой было написано «РЕБЕНОК НЕЛЕ».
– Что ты собираешься со мной делать?
От страха ее голос потерял всякое выражение. Она говорила словно робот.
К ее удивлению, похититель извинился.
– Мне очень жаль, – сказал он, отодвинул металлическую решетку в сторону и прошел за койку.
– Мне очень жаль, но по-другому не получается.
Он откатил койку в воняющее коровьим навозом стойло.
И если бы Неле не увидела его слезы, то начала бы сомневаться в собственном рассудке. Потому что она ясно слышала это в надтреснуто-дрожащем голосе. Несмотря на свой страх. Несмотря на безнадежность, которую ее похититель по непонятной причине делил с ней.
Он плакал.
Горько плакал.
Глава 6
Матс.
Еще 13 часов и 5 минут до запланированной посадки в Берлине
Они стартовали, и Матс никак не мог избавиться от голоса в голове.
Ну что такое тысяча погибших? – спрашивал он голос разума, который немного напоминал голос ведущего семинара для страдающих аэрофобией. С одной лишь разницей, что звучал немного хрипло и был едва различим в шуме ускоряющегося «эйрбаса». Матс вцепился пальцами в подлокотники и опустил голову. – Ничего. С точки зрения статистики тысяча погибших в год не в счет.
Он все это знал, но ему было безразлично.
Статистика не помогала. Наоборот.
К моменту, когда свет в салоне моргнул, а потом заработали двигатели, он уже был уверен в лживости всех исследований и экстраполяций, согласно которым самолет считался самым надежным средством передвижения в мире; «всего» тысяча погибших на шестьдесят миллионов полетов в год.
Читать бесплатно другие книги:
