Адмиралы Арктики Плетнёв Александр
А «Ямал» нагонял упущенное время, давя 19,5 узла.
Где-то между 73-й и 74-й параллелями (согласно автоматическому мониторингу) всё и случилось….
«И вот же чертовщина какая, мы только на третьи сутки примерно сообразили, после того как облазили Землю Александры и ближайшие острова – куда, а верней “в когда” нас занесло!» – Капитан ледокола «Ямал» Чертов Андрей Анатольевич, покряхтывая, массировал всё ещё колющий болью локоть, снова вспоминая, как всё было с того момента, как экипаж вернулся к дееспособности.
Сам он очнулся у себя в каюте на полу, непрезентабельно распластавшись плашмя. По этому «плашмя» и получал от пола серией неравномерных вибраций, пинков и ударов.
Всё знакомо и почти привычно – ледокол шустро пёр с постоянной скоростью, перемалывая льды.
«Примерно от метра до полутора, – на глазок, но вполне профессионально и однозначно верно оценил Чертов, – а при особо чувствительном толчке можно смело говорить обо всех двух с половиной – торос разрубили. Опыт не пропьёшь! Но что за хрень? Чего это я разлёгся?»
Вот тут, наконец, пришло понимание: «Что-то произошло!» – выплеснув и раскидав адреналин по клеточкам.
Вскочил, даже сразу не ощутив боли в ушибленном локте. Побежал по трапу наверх на мостик, услышав, как за спиной зазвонил внутрисудовой телефон. Однако возвращаться не стал – тут рядом.
Первый, кто ему попался – начальник радиотехнической службы:
– А я к вам, звоним – не отвечаете…
Пока суть да дело – осматривались во всех помещениях, отсеках и каютах, показалось скупое полярное солнце, штурман быстро его поймал своими штурманскими прибамбасами и озадаченно выдал координаты. Вот тогда сразу поверили независимым хронометрам, отсчитывающим не только часы и минуты. И стало понятно – почему вокруг сплошное белое снежное поле с исчезающей за кормой бороздой проломленного льда. Прикинув навскидку – сколько миль отмотали за 16 часов.
Понятно, что поднялись выше к северу, к 78-й параллели, но штурман сразу отметил кое-какие нестыковки со средней скоростью и расчётом времени между точками координат от места до места.
– И температура, несмотря на то что мы находимся ближе к полюсу, всё равно не соответствует карте погоды – ниже на 9–12 градусов.
– Потом покумекаем, – отмахнулся Чертов, бросив вдовесок раздражённый взгляд на начальника радиотехнической службы, который снова порывался доложить о том, что не успел по пути на мостик. – Да погоди ты со своей связью!
От самой мысли, что судно столько времени шло неуправляемым, без контроля со стороны экипажа, у капитана волосы вставали дыбом.
Беглый взгляд на приборы, дублирующие устройства управления, индикаторы винтов и энергетической установки, шкалы радиационной безопасности… на вахтенных, которые уже считали показания и не выказывали каких-либо тревог, немного успокоил.
Но всё равно, представлял, что могло произойти с судном за время полного отсутствия контроля, и становилось не по себе.
«Чёрт! А могли ведь запросто влететь в айсберг, в другой корабль, на рифы. Потерять лопасти, в конце концов…»
Не удовлетворившись видом с рубк, Чертов накинул чего потеплей, поднялся на открытую площадку надстройки, огляделся вокруг по горизонту – почти белая равнина, с редкими шагреневыми торосами. Ещё реже вмёрзшие возвышающиеся айсберги. На востоке тусклое, унылое рассветное солнце в стылой дымке – первые утренние потуги пробиться и заискрить на кристалликах замёрзшей воды.
– Эк морозцем резануло, – выдохнул паром, – ничего – привычны.
Быстро протрусил к правому крылу, облокотившись на леера, глянул вниз.
Ледокол мощно из-под штевня от борта проминал, выдавливал крупные колотые куски, лопающиеся с каким-то жутковатым харкающим звуком, встающие на ребро, краем уходя в воду.
В месте излома (в разрезе) льдины практически однородно зеленовато-изумрудного цвета с верхней снежной шапкой.
«Остаточный однолетний[10], – резюмировал со знанием опытного полярника, – холодно-то чего так, не пойму?»
И поспешил вниз.
– Судя по тому, как навалено и разбросано всё то, что не было закреплено, в лёд мы вошли на полном ходу. Об этом говорит и просмотр записей с видеокамер системы физической защиты, – старпом уже принял большинство докладов от руководителей служб судна о состоянии на борту, – система предупреждения столкновения стояла…
В общем, только на «предупреждении».
Предположу, что по краю ледяного поля был окрепший нилас[11]. Да и по кромке – однолетний лёд. Так что удар был, но небольшой. Ничего серьёзного с мест не сорвало. Сдвинуло один контейнер с креплений на палубе, но они там плотно… сильно не разогнался.
– А люди?
– А все уже лежали! Более того, кто был на полу – даже меньше пострадал, чем те, кто в койках. Сыпануло что-то малость со столов, да незакреплённое с полок…
На удивление обошлось без фатальных травм – ушибы, синяки. Дохтур выборочно провёл диагностику, взял анализы у потерпевших и не очень – говорит, что никаких необычностей и отклонений.
– Потерпевших?
– Самое авральное случилось на камбузе – маленький пожар. Но автоматика вырубила предохранители электроплит. Автоматика же потушила и возникший пожар. Сейчас там разгребают бардак, да поварята немного траванулись дымом. Военные пассажиры – там тоже почти в норме. Их старлей говорит – он сам и сержант шлёпнуться всё же умудрились. А рядовые как раз «жим лёжа» выполняли. Так бравой шеренгой и «прикорнули» в коридоре на третьем ярусе.
– Ну, надо же!.. – Сразу подумав: «Пассажиры – это всегда проблемы. Эти хоть военные – без лишних вопросов и паники».
– Так вот, – продолжил помощник, – а потом повезло – торосистость мелкая, редкая, вгрызались в лёд считай что постепенно. Ход плавно ушёл к минусам. Так и гребли, ломая, раскалывая поле. Пневмообмыв на автоматике стоял – пошёл отлив от бортов. Да чего там… мы «пак»[12] в штатном порядке и до трех метров сломим, а тут, судя по толщине – ещё молодой, однолетний. Уже погоняли в разных режимах – вибрации на винтах нету, значит, лопастей не потеряли…
– Н-да-а, при таком дифференте…[13] – скорей задумчиво, чем удивлённо констатировал капитан. – Теперь по связи?..
– НАВТЕКС[14], ГЛОНАСС – полный ноль! – Наконец начсвязи получил возможность отчитаться. – Пропала связь со штабом Росатомфлота и с военными. Не отзывался «Сомов», который и на радарах не обнаружен. Молчит радиомаяк «Нагурский». Сервер вообще ни одного спутника не обрабатывает, так что и GPS отсутствует. Аппаратура протестирована – исправна. Из предпринятых мер – пока только подача аварийного сигнала на внутренних частотах. Не принимаем сигнала береговых телецентров.
Последнее было сказано скорей уж так – от набитой привычки к бытовому комфорту и для полноты картины. И дополнил:
– Я сначала думал, что пожгло у нас приёмо-передатчики…
– Погоди, эфир вообще пуст, что ли? – перебил удивлённо капитан, выписав рукою круг на слове «эфир».
– Почти. Не ловим ни одного контрольного сигнала.
– «Почти»? А длинные волны?
– Вот именно на длинных волнах пробиваются какие-то обрывки морзянки, – как будто виновато пожал плечами начсвязи, – еле-еле, ни черта не разобрать.
– Ясненько, – в никуда сказал капитан. – Значится, так. Экипажу передать по трансляции – занять места согласно штатному расписанию. Ожидать.
Дождавшись, пока старпом зачитает сообщение, капитан, развернувшись на крутящемся кресле ко всем присутствующим на мостике, спросил:
– Какие будут предложения?
– Собираться не будем в конференц-зале? – решил уточнить штурман.
– А зачем? Все и так тут, – капитан уставился на старпома, – так и?..
– Я думаю, нам надо возвращаться и попытаться обнаружить «Сомова» или то, что от него осталось.
– Поясни.
– Если с «Сомовым» произошло то же, что и с нами, и он врезался в ледовое поле… Вероятно, он, как и мы, смог какое-то время пройти во льдах. Потом застрял, остановился…
– Но на связь он не выходит…
– Совершенно верно, – хмуро согласился помощник капитана, – его могло зажать льдами. Утонул. Экипаж, вероятно, высадился на лёд.
– Но почему они не выходят на связь? – попытался оспорить начсвязи. – У них есть радиомаяки, которые в такой ситуации эвакуируют одними из первых.
– Откуда мы знаем, как там у них всё произошло? – почти огрызнулся старом. – Может, они тоже в отключке были.
– Так, на полтона ниже, – приструнил капитан и обратился к штурману: – Уточни-ка ещё раз наши координаты, курс…
Тот, скосив глаза на свою карту, помимо координат указал примерное расстояние до границы ледового поля на юге (откуда они пришли) и до архипелага Франца-Иосифа. Штурман сразу понял, что капитан хочет продолжить движение к пункту назначения, видя в этом основную причину – расстояние. До Земли Александры было всего двести миль, против более чем вдвое больше обратно. И триста к вероятному местонахождению «Сомова».
– В общем, выбор у нас небольшой, – неожиданно подытожил Чертов, – либо возвращаться, либо дойти до «Нагурского» и уже там прояснить обстановку. Я решил идти дальше. На поиск «Сомова» отправим вертолёт. Естественно, пилотам следует взять всё необходимое для спасательной операции. Если судно или спасшийся экипаж не обнаружат – по возращении, прежде чем сесть на борт, пусть забегут по нашему курсу и разведают ледовую обстановку. Всё же мне что-то не нравится эта подозрительно опустившаяся температура. Всё, товарищи. Выполнять.
Вот так – по-капитански спокойно, почти обыденным тоном, как будто каждый день экипаж поголовно теряет сознание и судно остаётся без управления.
И ни тебе удивления, ни выразительного вздёргивания брови у команды – тех, кто знал Чертова давно (по быту и по работе)… и тех, кто из новеньких, успевших уже проникнуться флегматичным характером и манерой его поведения – донельзя неторопливой. Нередко за глаза именуя кэпа Чёртом. Исходя от фамилии.
Вертолётное обслуживание Росатомфлота обеспечивал 2-й Архангельский объединённый авиаотряд.
В основном на ледоколах перешли на эксплуатацию судовых соосных Ка-32С, но в этот рейс на «Ямале» базировался увалень – «милевский» Ми-8Т в транспортной версии.
Экипаж слегка усечённый – пилот, он же командир Вова Шабанов. По складу ума – математик, да и по жизни не романтик. Бортинженер Славик Осечкин – почти творческая личность, со склонностью к браваде с лёгким налётом личной нереализованности.
Должен быть ещё второй пилот (типа «из пополнения») – но, так сказать, немного не перенёс местных реалий… или кухни… или ещё чего. В общем, отстранился (или отстранили) от работы – остался на судне.
Пролетев вдоль скованной ниточки-трещины прохода «Ямала», пилот довёл почти до края ледяного поля, ещё издалека увидев хмурые воды Баренца, местами поигрывающие на солнце изумрудно-бутылочным цветом.
Связь с судном «вертушка» поддерживала постоянную, ещё раз подтверждая, что с аппаратурой всё в порядке. И никаких иных сигналов в эфир так и не зафиксировали.
Оранжево-синяя машина прошлась-покружила вдоль границы между белым и густо-зелёным. Пару раз на снегу замечали в бинокль что-то тёмное – подлетали, зависали… Ошибочка.
На всё про всё (поиск, маневрирование) убили не меньше часа.
При очередной встряске, получив окулярами по надбровным дугам, Осечкин чертыхнуся:
– Да нет тут их. Айда обратно – два часа пыхтеть как минимум.
– Забыл? Нам ещё по курсу «Ямала» разведку провести…
– Тем более! Из дополнительных почти уже всю выжгли[15].
– Лады. Вызывай «Ямал».
– Да у меня с базой практически онлайн, – легкомысленно заявил бортмеханик и переключился на аппаратную ледокола: – Миша!
В ответ хрюкнуло, потом разборчиво:
– Слухаю.
– Мы возвращаемся.
– Никого?
– Вах, дарагой! Всё видел: лёд видел, морэ видел, белий медведь видел! Параход – не видел!
– Погоди. С мостиком переговорю.
И минуты не прошло на разрешительную отмашку.
С виду неуклюжий «ми-восьмой» крутанул хвостом и целеустремлённо направился на норд.
– Жиманём? – предложил Славик, сползая с кресла второго пилота, собираясь пройтись в хвост по человеческим надобностям.
Шабанов молча добавил оборотов, наклоняя машину под встречный поток.
Внизу белая слепящая равнина с пятнами-надгробиями вмёрзших айсбергов. Оглянешься чуть назад по левому борту – по снегу ползет серая тень вертолёта, не отставая, гибко стелясь по буграм торосов.
Большую часть пути, к удивлению Шабанова, летели молча – Осечкин ещё тот любитель поболтать. А тут бортовая связь доносила лишь невразумительные мычания-напевы, бормотанья – коллега-вертолётчик сидел сзади, перематывая видеозапись, которую вели параллельно помимо визуального наблюдения. Видеосъёмка – мера вполне адекватная. При аварийно-поисковых работах человеческий взгляд бывает порой замылен и не заметит то, что зафиксирует камера.
Видимо, даже такой пассив надоел, и пилот, слыша в наушниках нетерпеливое покряхтывание, сам спросил:
– Чего там тебе неймётся?
– Нравится мне полярка, – после небольшой паузы нейтрально начал Осечкин, – красота своя, неописуемая, платят хорошо. И люди. Я ведь многих с «Сомова» знал.
– «Знал»?
– Мля… оговорочка по Фрейду. Ещё и Чёрт наш – кэп. Словно как не хотел посылать нас, зная, что ни фига тут не найдём. И непонятно… радоваться, что никого не обнаружили, или наоборот. Примеряешь невольно на себя…
– Да ты офигел. С какого перепугу ты их хоронишь?! Случись что – следы бы один хрен остались – у них «поплавков» до едрени фени, что-нибудь да лежало бы на поверхности. Так что брось, – командир фыркнул, переключаясь на конструктивное: – На видео – ни фига?
– Белым бело. Я на ускоренке уж…
– Всё одно на «Ямале» отмониторят.
И совершенно неожиданно в ответ:
– Ё-те нате! Смотри какой!..
– Что, мать твою, случилось?
– Да ты посмотри. Мы ж на море почти не пялились и не заметили. Только погляди, какой раритет! Такелаж, труба метра три! И дымит, как тот паровоз! Реальный пароход!
На ледоколе восстанавливались. Слово «восстанавливались» можно было бы произнести всё сплошь из больших букв, потому что народ откровенно пребывал в прострации. Произошедшая потеря сознания, неожиданная заблуда во льдах, отсутствие связи, да что там – потухшее телевидение и тырнэт… это ж почти нонсенс! Люди не то чтобы все такие уж избалованные и расслабленные, просто уже привыкшие к благам цивилизации.
К определённому образу быта между вахтами.
Радиорубка – связь с внешним миром, побила все рекорды посещаемости. И начальник радиотехнической службы, в конце концов психанув, приказал запереться и не открывать «всяким шастающим». Тем более ничего существенного на приёме. И это отсутствие чего-либо (вообще!!!) уже несомненный факт выпадения из ординарности.
Ледокол – организация не военная, при имеющейся дисциплине, разговорчики побрели по отсекам-помещениям. Короткая речь старпома (а затем кэпа) по судовой трансляции уверенности и спокойствия не принесла. Но все призадумались и воедино согласились: подождём!
Слетавшая на дальняк «вертушка» особых новостей не добавила, лишь заинтриговав зафиксированным камерой реликтовым пароходом.
В результате курсовой разведки выяснилось, что ледяное поле обрывается через 25 миль. Вертолётчики, разглядев в бинокль широкую полосу воды, повернули обратно, не став залетать дальше, сославшись на ограниченность по топливу. В то же время, проведя визуальную разведку и ряд дистанционных замеров толщины льда, установили на пути ледокола несколько параллельных гряд торосов большой протяжённости.
Посадив машину, Шабанов, стянув с себя лишь комбинезон, отправился на мостик с докладом.
Ходовая рубка ледокола в самом верху широкой надстройки. От борта до борта – 30 метров, с прекрасным обзором прямоугольных иллюминаторов.
– Давай сюда, – с ходу начал капитан, подзывая к штурманскому столу в левом крыле, – показывай.
Размашисто протопав за кэпом, Шабанов с таким же размахом провёл рукой по карте:
– А чего тут показывать? Дальше пойдёт старый лёд, местами до четырёх метров – выше к норду километров на десять, не больше. Плюс торосистость, которую… блин, я не знаю – есть ли смысл обходить. И только ближе к краю поля появляются разводья и полыньи – там наблюдаются подвижки льда.
Чертов зыркнул, всем видом давая понять, что он сам будет решать – обходить или идти напрямую.
Но недолго предавался сомнениям, оценив и взвесив, выбрал прямой путь.
– Объяви по судовой трансляции экипажу и предупреди вахтенного механика о переводе СЭУ[16] на маневренный режим, – приказал он старпому.
Ещё полчаса шли пятиузловым ходом, вполне сносно куроча белый панцирь. Затем стали попадаться первые торосы, горбатящиеся большими гребнями и застывшими под разным углом льдинами, так называемый ропак[17], порой внушительной толщины. Что не замедлило сказаться на скорости хода.
Попеременно то капитан, то старпом поглядывали на показания лага, брались за бинокли, обозревая белую промёрзлую пустыню. Матрос на руле косился на начальство, но иных приказов не поступало – впереди не наблюдалось даже намёков на удобные для прохода перемычки или трещины.
Пошла крупная торосистость, заметно возросла вибрация корпуса, началась своеобразная раскачка – нос приподнимался, заползая на льдину, та не выдерживала веса громилы ледокола, проламывалась, уступая, и судно клевало носом, чтобы затем всё повторялось вновь.
С треском и грохотом…
…и клёкотом взбиваемой винтами воды…
…сквозь стылую среду, шумоизоляцию рубки…
…до уже привычных перепонок.
На «телеграф» (ручки управления движения судна, их три на каждый винт) становится старпом – впереди намечался сложный участок.
– Средняя три узла! – поступил доклад.
Так прошли с милю. В очередной раз оседлав поверхность, «Ямал» мощно, но неожиданно беспомощно замолотил винтами, застыв на месте.
– Хрена себе, – раздаётся за спиной капитана незнакомый голос.
– Полный назад! – командует Чертов и только потом оборачивается: – О! Пассажиры пожаловали! У вас какие-то вопросы, товарищ старший лейтенант?
А машины между тем крутили реверс, и махина ледокола стащилась с неподатливого поля.
Командир морских пехотинцев молчал, уставившись на отступающий от пролома нос судна, что пропятилось метров на сто назад.
Звучит новая команда:
– Полный вперёд!
Визгнула на коротком сигнале предупреждающая сирена. Все за что-нибудь ухватились, зная, что сейчас будет толчок.
«Ямал» вгрызается в сделанный во льдах пролом, с грохотом, с вибрацией и с тряской отвоёвывает участок пути ещё на полкорпуса.
Звякнул стакан в подстаканнике, подпрыгнула трубка на рычаге телефона, покатился, упал карандаш со штурманского стола…
– Полный назад!
– Да тут не четыре метра, – ворчит старпом, – что-то летуны недобдели.
<>– У них на борту стоит аппаратура СВЧ-зондирования. А она, как известно, даёт немалую погрешность. Оказалось, что в неудобную для нас сторону – видимо, паковый участок, – нисколько не напрягаясь от сложности прохода судна, замечает Чертов. И снова командует: – Полный вперёд!Протяжный скрип, удар, в очередной раз нос судна лезет выше. Стоящий позади офицер, снова не сдерживаясь, что-то удивлённо бормочет.
– Что, молодой человек, первый раз видите ледокол в тяжёлых льдах?
– Впечатлён! Гефестово воплощение![18]
Такое неожиданное экспрессивное сравнение вызвало удивление. Морпех не просто крепкий парень лет тридцати – выпирающая грудь, тугие мышцы шеи и рук при среднем росте немного квадратили его фигуру, что не производило впечатления интеллектуала.
– Вон он, кто сейчас главный наш «гефест», – чуть погодя указал Чертов на старшего помощника, снова отыгравшего аверс-реверс, – тут важно при переводе с хода вперёд, назад и далее, не остановить винт, чтобы он постоянной струёй отгонял обломки льдин.
– А не то?..
– А не то? – переспросил капитан, слегка покривившись на манеру речи старлея. – А не то застрянет льдина в винтах – можно лопасть потерять. Я видел, вы во время погрузки разглядывали наши запасные на верхней палубе?..
– Вот те огромадины, – удивился офицер, – и обломать?
– Они самые, – подтверждая жестом, – и обломать вполне… ха, как дураку стеклянный, простите, член – на раз!
Новый разгон сделали со 150 метров. Ледокол влез на льды чуть ли не всем корпусом, оставив в воде кормовую часть с бешеным бурлением винтов. И замер. Ни туда, ни сюда.
В этот раз уже кэп сказанул:
– Ну да ни хрена ж себе заползли!
И стоял, чуть наклонив голову набок, как будто прислушиваясь, слегка сгримасничал морпеху, дескать, «видишь, как бывает». И уже собирался дать команду заполнить носовые дифферентные цистерны[19], как с похожим на выстрел звуком лопнула здоровенная льдина и изломанной змеёй побежала вперёд чёрная дорожка трещины, ветвясь поперечинами. Зубовным скрежетом «Ямал» осел корпусом, ширя для себя вместилище, на мгновенье создав эффект ухода палубы из-под ног.
– Отлично, – осклабился капитан, с довольством и превосходством глядя то на покоренную природу, то на старлея, как бы говоря: «Видал, как могём!»
– Полный вперёд!
Морпех приник к иллюминатору, глядя, как расползается трещина, и судно уже с меньшим усилием, да какое там, почти непринуждённо после таких-то «туда-сюда», устремилось вперёд.
– Хребет мы ему сломали, – компетентно заявил старпом, передавая ручки управления вахтенному, – теперь пойдём легче.
– Так что вы хотели, молодой человек? – в свою очередь спросил капитан у офицера морской пехоты.
Видимо, после всего увиденного старлею все его вопросы показались мелкими и незначительными, однако не был бы он военным… Дрессировка как-никак!
– Товарищ капитан… – военный потупился, не находя, как правильно обратиться к капитану судна, – э-э-э… можно вас по…
– А вас?
– Старший лейтенант Волков.
– Андрей Анатольевич Чертов.
– Да… так точно. Андрей Анатольевич, во-первых, хочу высказать беспокойство. В моём подчинении тридцать шесть человек…
– В моём семьдесят шесть… – не перебивая, вставил капитан.
– …я, как вы поняли, в Арктике новичок. Скажите, у вас тут это часто происходит?
– В Арктике? – Чертов задумался, вспоминая все случаи. – Техника иногда подводит. Не без того. Бывает – люди. Вы спрашиваете об отсутствии связи? Иногда случается. Но чтобы так – впервые.
– А то, что все вырубились? Есть какие-то объяснения? Не знаю… магнитная аномалия, северное сияние, радиация, война, ЭМИ?
– Радиационный фон в норме, – вступил старпом, – при электромагнитном импульсе пожгло бы электронику, а у нас всё цело. Видеомониторинг физической защиты зафиксировал то, о чём вспоминают многие перед потерей сознания – белое свечение. Возможно, это и было какое-то атмосферное явление. Или сопровождалось таковым. На моей памяти ничего подобного не случалось.
– А не могло это быть атакой, террористическим актом?
– Начальник службы безопасности сейчас работает над всеми версиями. Пробы воздуха ничего не выявили. Проводится анализ воды и некоторой пищи.
– Моему взводу придан груз на борту – оружие, и вы могли бы включить моих людей в обеспечение охраны, – по решительному виду офицера было видно, что он перешёл к главному.
– У вас, наверное, что-то посерьёзней, нежели в нашей оружейной комнате? Если не секрет…
– В контейнере, помимо персональных средств моих бойцов, наличествует груз военного назначения для пограничной службы ФСБ.
Капитан терпеливо ждал, не подгоняя вопросом о подробностях. Второй помощник, выполнявший роль суперкарго, говорил ему после погрузки в порту Мурманска, что вояки не предоставили список перевозимого оружия и остального взрывоопасного, отделавшись размытым «груз военного назначения».
Впрочем, старший лейтенант, наверное, не видел в том особой военной тайны, навскидку перечислив то, о чём знал сам:
– Помимо экипировки и оружия моих людей, со складов для нужд погранцов перевозятся боеприпасы к стрелковому оружию, включая пулемётные. Сами пулемёты Калашникова и два крупнокалиберных «Корда». Гранатомёты и выстрелы к ним. Два ящика с пехотными огнемётами «Шмель». Ручные гранаты, судя по маркировке. Сам список я осмотрел бегло – было ещё с десяток пунктов. Что-то там про сигнальные ракеты, фальшфейеры, радиостанции с ремкомплектами и всякой приёмо-передающей лабудой, сухие аккумуляторы… честно говоря, не запомнил. Но скорей всего, это изобилие размещено по другим номерам.
Старпом присвистнул:
– Серьёзненько. Как они нам ещё «Армату» в разобранном виде не запихнули. А что вы там говорили об экипировке своих морпехов?
– ВКПО в арктическом исполнении, бронежилет, оружие. В целом стандартный набор.
– А «вэкэпэо» – это?..
– Всесезонный комплект полевого обмундирования.
Чертов немного подумал, смотря в иллюминатор, как в сторону. Потом принял решение:
– Знаете, ваше предложение о помощи… спасибо, конечно, но преждевременно. Пока никаких опасностей не наблюдается.
– Я понимаю, – принуждённо кивнул старлей, соглашаясь, – просто ситуация меня волнует. Произошло чрезвычайное происшествие. Я привык и хотел бы быть в курсе всех изменений. Или войти в ваш штаб. Это возможно? У вас есть штаб?
– Нет, штаба нет, – Чертов и не думал улыбаться. – Есть я – капитан и мои помощники. Пока я не вижу сложностей с доставкой вас и груза для военных в пункт назначения. Если же обстановка изменится в плохую сторону, поверьте, возможностью усилить безопасность судна мы непременно воспользуемся. То бишь вашим предложением. Если вы привыкли держать руку, так сказать, на пульсе, можете присутствовать в рубке. Не помешаете.
Офицер снова кивнул, принимая отказ капитана, однако было видно, что он расстроился. Не стал он и задерживаться, отправившись на выход.
– Кстати, а те два гражданских, они у нас на третьем ярусе в каютах 14–16, – напомнил старпом и спросил у лейтенанта: – Вы не знаете, что они перевозят? Они тоже относятся к военным?
Старший лейтенант, уже в дверях молча сумрачно мотнул головой и вышел.
С выражением «вот так!» Чертов посмотрел на помощника и уже вслух прокомментировал:
– По-моему, мы обидели молодого человека своим отказом. Да? Только мне на судне не улыбается вооружённая толпа, пусть даже это и наши бравые морпехи. И ещё. Надо поручить начальнику службы безопасности обязательно проверить и расспросить этих товарищей из «четырнадцатой» и «шестнадцатой». Вдруг у них в ящиках тоже что-нибудь смертельно-разящее?
Вызывать начальника службы безопасности по судовой трансляции (а он мог быть где угодно из восьми палуб-ярусов судна) – лишний раз волновать экипаж. Подумают ещё – опять что-то случилось. Поэтому старпом сел за телефоны, намереваясь отыскать его простым обзвоном.
Чертов же подошёл к иллюминатору, скрестив на груди рки и глядя в наплывающую белую целину, погрузился в размышления.
Вопросы лейтенанта о причинах и следствиях произошедшего, о прочности техники и людей снова заставили вспомнить (с не меньшим содроганием), что судно несколько часов шло во льдах совершенно неуправляемое.
Холодный мир Арктики настолько отличался от природы других широт, что впору было бы сравнить её (Арктику) с другой планетой. Не очень дружелюбной к человеку.
«А мы как затерянный в ледяном космосе звездолёт, глотающий парсеки».
И почему-то вспомнился Лем и рассуждения его героя в одном из произведений. Наверное, не дословно, но почти: «Человек – это такая крохотная капелька. Достаточно ничтожной дряни, перегоревшего проводничка, какой-нибудь расфокусировки тяги или размагничивания полей – начинается вибрация, мгновенно свёртывается кровь, и готово. И если бы в этих условиях ещё и люди подводили…»[20]
Взгляд в иллюминаторы – трещина по носу то ширится, то сужается, извилистым изломом. Ледокол идёт почти посередине раскола, иногда подламывая острые углы без всяких сотрясений и тряски.
«А вот наш “Ямал” не подкачал, техника и механизмы вытащили, тогда как человеческая плоть подвела, дала слабину!»
Капитан провёл рукой по внутренней обивке мостика, с уважением ощущая вибрирующую мощь.
Спустя – неторопливой стрелкой на часах
За иллюминатором легчали льды, и атомоход бесцеремонно хрумкал их, расталкивая, раздвигая, следуя на норд. На чистый норд, и по компасу и по виду открывшейся вдалеке тёмной полосы – чистой воды Баренца.
Ледяное поле кончалось.
Кончался и никак не кончался долгий полярный день. Прежде чем солнце тягуче окунулось в оккупировавшую горизонт дымку, подняли «вертушку», с которой разглядели, что после примерно 50 миль чистой воды наступает опять белое безбрежье.
– Припай[21] до самого архипелага, не иначе, – сделал заключение капитан, велев лётчикам возвращаться, – можно было бы прогнать машину до самой Земли Александры, но… когда там полная тишина и даже молчит радиомаяк, и туман такой плотный стелет…
– Верно, верно, затянуло-то как, а? Вот тебе и полярный день! – поддакнул старпом, глянув на сгустившуюся до пронзительной синевы хмарь. – Тихо дочапаем до припая, подгадав к утренней вахте, а уж потом определимся.
Читать бесплатно другие книги:
