От винта! : Не надо переворачивать лодку. День не задался. Товарищ Сухов Найтов Комбат

Глава 23

Лежу в госпитале и перебираю в памяти последние дни. Японцы, потерпев поражение на земле, бросили все силы на прикрытие отхода своих войск к Хайлару. Они подняли всю оставшуюся авиацию. РЛС засекли их, как только они поднялись с аэродромов. Смушкевич бросил им навстречу 205 истребителей, 8 полков из 6 дивизий. Больше ничего не оставалось. Моя эскадрилья сбила 14 самолётов. Как только плюхнулись на аэродром, Яков Владимирович позвонил мне: «Андреев! Бери свой 185-й и посмотри, что у япошек в тылу делается!» На ходу доедаю обед, несусь к «мордатым», так техники наши И-185 прозвали. На них летаем только мы с Владимиром Константиновичем, он, втайне от врачей, тоже летает, но палочку за бронеспинку прячет. Взлетел, набрал шесть тысяч, иду к Хайлару. Считаю технику, сразу отдаю данные Владимиру Константиновичу. Дошёл до города, Владимир Константинович сказал: «Посмотри за ним! Не подтягивают ли японцы войска». И тут началось! Скорость у меня большая, но мотор не высотный. Японцы подняли все И-97, которые у них оставались. Я повернул назад, Коккинаки приказал, а они встречали меня и шли в лобовую, начиная вести огонь издали: лишь бы зацепить. И старались столкнуться со мной. В общем, изображали московское метро в часы пик! Четверых я сбил! У меня всё-таки три пушки и два УБК. До линии фронта оставалось ещё 40–50 километров, когда мне в плечо попала пуля. Пока я соображал, что происходит, И-97 вышел точно в лоб, я успел чуть поднырнуть, но он срубил мне антенну и киль, перерубил управление рулями глубины. Пришлось выпрыгивать с парашютом. Я знал, что японцы расстреливают парашютистов, поэтому затянул прыжок до предела, раскрылся и сильно ударился о землю.

Я следил за его полётами всё время. Андрей действовал грамотно и целенаправленно. Пару раз ему приходилось помогать, но это из-за отсутствия опыта командования и нарушений правил радиосвязи. Остальное было «чисто». В предпоследнем вылете он на И-16-28 мастерски расправился с двумя бомбёрами. А в последнем вылете мы столкнулись с совершенно незнакомой тактикой: видимо, японцам была поставлена задача: сбить, во что бы то ни стало. Любой ценой! Иначе, как можно понять начало стрельбы с дистанции почти километр длинными очередями. Лишь бы попасть. А бронестекла нет! Двигатель, конечно, защищает, но он не вечный! Андрей вывалился из машины на высоте три километра и долго падал, но был в сознании и считал секунды. Я бы раскрылся чуть раньше, но он посчитал И-97, заходящий в атаку, опасным, поэтому поздновато раскрылся. При ударе он потерял сознание, но я видел рядом сбитый И-97. Поэтому я снял трубку и позвонил соседу.

– Сергей! Чем занят? Люда где? На даче? Слушай, ты мне нужен, подскочи ко мне, быстренько!

– Здорово, генерал! Чё звал? – Сергей – капитан 2-го ранга, спецназовец с большим боевым опытом. Костолом и душегуб. Мы с ним полные тёзки. Только фамилии разные.

– Вот, Серёга! Новая игруха, симулятор, дали протестировать. Хочу пройти уровень, но вляпался, переиграть не могу! Сохранения нет, придётся всё начинать сначала, а это – время! Даю вводную: 1939 год, пустыня Гоби, идут боевые действия на Халхин-Голе. Мой «герой» – лётчик РККА, майор, зовут Андрей. Только что ранен в грудь и сбит. При приземлении потерял сознание. Самолёт разбит, упал довольно далеко, рядом сбитый им японец. Задача: выйти в расположение своих войск и попасть в госпиталь. Вот карта!

– И чем только генералы на пенсии ни забавляются! За это хоть платят? Как управляется? Ни хрена себе! А беговая дорожка зачем?

– Да тут всё как в жизни! Надо сделать шаг – значит шагаешь! Ну и килограммы сбрасываешь! Ну что? Справишься с пустыней Гоби в сентябре?

– А водки нальешь?

– Хоть ящик, но если выведешь! И, когда что-нибудь делаешь, не забывай, что «герой» по три часа в день утром зарядку не бегает, как ты. Договорились?

– По рукам! Выведу!

– Сейчас я ему сообщу! Нет, ещё не слышит! Одевай!

– Ни хрена себе игрушечка! У меня боль, как будто бы мне плечо прострелили!

– Так и есть. Все его ощущения ты воспринимаешь как собственные. Расталкивай его и сообщи, что я поручил вести его к «своим» тебе. Если закапризничает, дашь мне верхний обруч.

Я пришёл в себя, и первая мысль была, что я умираю! «Не дрейфь, сынок! Подумаешь, дырку сделали!» – раздался чужой голос. «Чужой» сказал, что его зовут Сергей Петрович, и его другой Сергей, который генерал-майор, попросил помочь вывести меня к своим. «Если хочешь, могу его позвать, но времени у нас нет. Слева сзади кто-то ползёт».

Сергей Петрович не умел действовать мысленно, поэтому лёг на ковер и попросил спустить монитор на пол.

Я перевернулся и резко ударил нападавшего человека ногами в грудь, но тот успел ударить меня ножом! Тем не менее я вскочил и нанёс сокрушающий удар левой рукой ему в солнечное сплетение. Рука у меня хрустнула. Правая рука выдернула пистолет из наплечной кобуры и выстрелила в голову атакующего.

«Кажется, я повредил ему и себе руку!» – сказал Петрович. «Я ж тебя предупреждал! Головой думай, а не задним местом!» – «Противник был серьезный! Он использовал технику будокан! Едва удалось провести удар от раненой руки! Удара справа он ждал! Откуда этот козёл мог знать эту технику? Её уже лет семьдесят не используют! Последний учитель погиб в 39-м году!» – «Ты его и убил, Серега!» – «Ни хрена себе, игрушечка!»

«Так, парень! Давай займёмся рукой! Аптечка есть? Нету? Ну, ты – козёл! Пошли смотреть у противника! Вдруг он умнее тебя!» – голос Петровича был грубоватым, низким, но уверенным. Он в минуту заговорил мне боль в плече и руке. К дырке от пули он относился с пренебрежением, а вот рукой и раной под ребрами занялся серьёзно. В самолёте японца аптечки не оказалось, он вернул меня к нему и обыскал его. Тоже ничего, но на голове белая полоска с флагом Японии! «Камикадзе! Смертник! Самурай с черным поясом по карате! И мы его завалили! Я собой горжусь!» – сказал Петрович. Он заставил меня обрезать купол парашюта, взять с собой несколько строп, уложить купол в парашютную сумку, которую нашли в И-97, выкрутить ножом камикадзе компас из И-97 и заставил идти. Я шел всю ночь. Утром он разрешил открыть и съесть две ложки каши из НЗ. А когда я пошел по малой нужде, он заставил меня сделать это в те баночки, которые он заботливо собрал возле сбитого самолёта. Нашел для меня некоторое подобие тени, заставил раздеться, осмотрел ножевую рану и присыпал её пыльцой полыни. «Прикройся парашютом и спи до вечера! Вечером я приду!» К вечеру сильно разболелась рука, и я пожаловался Сергеям (их уже двое!!!). Петрович заставил меня походить по кругу, затем выкапывать какой-то корень. Часть корня положили в качестве лубка на руку, остальное он заставил засунуть в рот и сосать! Боль куда-то ушла, но в голове зазвенело! Я доел банку каши, страшно хотелось пить. «У тебя есть вода!» Эта самая вода оказалась моей мочой. Пришлось пить. Пей, или умрешь! Всю ночь шли. Я, правда, уже с трудом соображал, что делаю. Затем Петрович фактически подвёл меня к японскому патрулю, застрелил трех солдат патруля, и я напился воды из их фляг. В одной из них была водка, и Петрович моими руками промыл мне обе раны водкой, дал мне почти полфляги, и я, завернувшись в парашют, проспал в кустах целый день. На третий день я вышел к своим и потерял сознание.

«Ну у тебя и игрушки! Как на выход сходил! Хорошо хоть днём отоспаться можно было! Дашь списать! Тоже погоняю! Но почему в аварийном пайке не оказалось воды! Это же пустыня! Здесь вода дороже жизни!» – сказал Петрович, унося домой целый пакет бутылок!

В кабине жарко от двигателя, поэтому мы летали в одних хлопковых комбинезонах, документов, петлиц не было. В сознание я пришёл уже только в Хабаровске. Что говорил – не помню, но врач позвонил Рите в Москву. Прилетела, бледная, как смерть. Оказывается, меня уже похоронили! Дудки! Я солдат ещё живой! Я уже могу вставать и надо выписываться из госпиталя. Гной из ножевой раны уже идти перестал. Здорово он меня полоснул! Интересно, кто такой Петрович и был ли он? «Сергей!» – «Что?» – «Кто такой Петрович и был ли он? Или мне это почудилось?» – «Нет, не почудилось! Он из ГРУ, войсковая разведка. Помнишь, я говорил тебе, что есть мысль повысить твою наземную подготовку. Он – бывший командир батальона спецназа, тоже на пенсии. Когда ты брякнулся об землю и потерял сознание, я его позвал. Он по части выживания большой спец. И район тот хорошо знает. Он тебя и вывел. А то, что он тебе руку сломал… Он до сих пор не знает, что ты настоящий, считает, что ты – виртуальный герой какой-то игрушки». – «Спасибо ему передай!» – «Не передам! Пусть так и считает. Просто, я бы не смог тебя вывести».

Открылась дверь в палату. Господи! Какие люди! Павел и Ритуля. У Риты на руках свёрток! Боже мой! Это же наш сын! Какой маленький! Губы смешно поджимает, как мама!

– Привет, герой! – грохочет Павел. – Ну и каково на том свете? Как ты умудрился выбраться? Я уже посмотрел твою карточку у врача! А говорят, что чудес не бывает. Нет, мои бы ребята выбрались, но у тебя же нет специальной подготовки.

– Павел! Я не мог не вернуться. Умереть и не увидеть его! – я показал на спящего малыша.

– Вот чёрт! И не обнять, стервеца! Живого места нет! Как я рад, что ты вернулся, «Малыш»! Кстати, на Смушкевича и Коккинаки кто-то «телегу» написал, что они опытную машину за линию фронта одну послали. Пытаются из них врагов народа сделать!

– Это было нормальное обоснованное решение! Требовалось убедиться, что противник не подводит дополнительные войска. Знать точно, что резервов у противника нет. А на «мордатом» – самая мощная рация, 192-я, и самый большой радиус действия! Что и позволило давить на японцев на переговорах. Я же читал, что мир был подписан на следующий день. В том числе и по моим данным. Поэтому они так и стремились меня сбить. Они ж не знали, что сведения уже у командования.

– Ну, про тебя тоже пишут, в той же телеге, что ты слишком низко шёл, пренебрег, неопытен…

– Это – Волков!

– Ну, не только он!

– Я шёл на 6000, потому что это практический потолок этой машины: максимальная скорость, максимальная манёвренность. Выше скорость начинает падать и на высоте 8 километров сравнивается со скоростью И-97. Я ещё год назад говорил о том, что это средневысотный двигатель. Если человек не летал на этой машине, то он не может судить: верно или не верно я действовал! Просто на меня устроили облавную охоту: я уходил, боковым скольжением сбивал прицеливание, в бой не ввязывался. Но самолетов противника было штук двадцать…

– 32, по данным операторов РЛС.

– Вот видишь! Против меня действовали камикадзе. Одного я убил уже на земле. Вот, держи! – и я передал ему налобную повязку самурая. – Четырех я сбил! Если бы меня не ранило, я бы ушёл! Но пятый срубил мне антенну и киль, и перестало действовать управление. На всех блоках станции были прикручены толовые шашки. Топлива было ещё много. С такой высоты самолёт разбился в лепешку и сгорел, радиостанция уничтожена взрывом.

– Примерное место показать можешь? – Павел достал карту.

– Вот здесь!

– Пошлю туда группу. Так это тебя самурай полосонул? Тебя мама родила в рубашке!

– В свитере, Павел, в свитере! Я уже тонул, не умея плавать. Дрался врукопашную с подготовленным убийцей. Не всё хорошо, вот лежу в госпитале. Но я – живой! А Волкову я морду набью!

– Не смей! Категорически запрещаю! Кровь на повязке чья?

– Японца.

– Вот и всё! Лежи, спокойно выздоравливай! Об остальном – я позабочусь!

Весь разговор Рита сидела, прикрыв пальцами рот. Павел повернулся к ней:

– Ну что сидишь! Давай! – Рита недоумённо посмотрела на него – То, что в сумочку дома положили!

Она хлопнула себя по лбу, открыла сумочку и что-то передала Павлу. Павел одной рукой поправил гимнастёрку:

– Товарищ майор Андреев! За мужество и героизм, проявленный в боях с японскими агрессорами, вам присвоено звание Героя Советского Союза! Разрешите вас поздравить и вручить награды. – Павел широко улыбнулся. – Не получается у меня, как у Михаила Ивановича. А удостоверение придётся переписывать! Там написано: «Посмертно».

– Мне их вручил Георгадзе, но не в Кремле, а дома, из-за Мити. И сам Сталин приезжал с соболезнованиями. – сказала Рита.

– Бедная ты моя! Натерпелась сколько! Извини, без сознания был. Я более-менее очухался за день до твоего приезда.

Глава 24

В госпитале провалялся ещё две недели, потом упросил врачей выписать домой. Дело против меня и Смушкевича закрыли. Группа, посланная Судоплатовым, нашла то, что осталось от самолёта. Всё было размётано взрывами. Японцы интереса к обломкам не проявляли. Нашли И-97 того самурая и его труп, точнее, то, что не успели растащить волки. Группы крови совпали. На парад мы не получили в этом году приглашения, но 8 ноября мне, в числе большой группы военных, в Кремле вручили ту самую Золотую Звезду. После вручения ко мне подошёл порученец и сказал, что меня приглашает Сталин.

Вошёл, доложился. Сталин был один в кабинете, он встал и подошёл ко мне.

– Дай-ка на тебя посмотреть! Заглянул костлявой в лицо? Мы тебя уже похоронили было! Смотри-ка! Седина! То, за чем летал, удалось? Проходи, рассказывай! – и показал мне на диванчик у стенки. Сам сел рядом.

– Да, товарищ Сталин! Всё, что планировали сделать, сделали. У эскадрильи, на 14 часов 15 сентября, был самый высокий результат по сбитым и ни одной потери. Я, вот, статистику подпортил, но ещё пять машин в коробочку положил. После нашего приезда ситуация в воздухе решительно изменилась в нашу пользу. Смушкевич почти сразу перенёс свой КП к нам и активно использовал РЛС для управления. Но, товарищ Сталин, есть очень серьёзные недостатки в подготовке, особенно у лётчиков из отдалённых гарнизонов, проблемы со скрытностью размещения авиации: самолёты не камуфлированы, выстраиваются по линейке, как в мирное время, а боевой устав не предусматривает другого порядка. Наш полк был рассредоточен, и все самолёты были покрашены матовой краской. Ударов по нашему аэродрому не было, а вот соседи наши подвергались и бомбёжке, и штурмовке. И ударам камикадзе. Были столкновения в воздухе из-за построения по-уставному: звено – три машины.

Сталин внимательно слушал и делал пометки у себя в блокноте.

– Как вы оцениваете противника?

– Средний японский пилот подготовлен лучше среднего нашего лётчика. Но с нашими асами они сравниться не могут, видимо из-за физиологических особенностей. И машины у них послабее. И-16-27 и 28 превосходят И-97, особенно 28-е. Хорошо проявили себя ракеты. Вооружение японцев с нашим не сравнить.

– То есть, Андрей Дмитриевич, высокие потери первой половины войны – это результат нашей неорганизованности и слабой боевой выучки. Я правильно вас понимаю?

– Так точно, товарищ Сталин!

– Спасибо, товарищ Андреев! Мне кажется, что вы переросли должность командира эскадрильи. А как вы оцениваете И-185?

– Большинство моих сбитых – девять из шестнадцати, сбиты на нём. Этот самолёт превосходит все истребители мира. Но высотность двигателя недостаточна. Ждём М-71ФН-К.

– Сейчас готовится большая делегация в Германию, как вы отнесётесь к тому, что вас включат в эту группу?

– Товарищ Сталин! Я ещё несколько месяцев не смогу летать! Как лётчику, мне бы было очень интересно, а вот как начальник комиссии по радиофикации я ничего нового для себя не увижу. Я почти полгода не был дома. Маргарита Николаевна меня просто не отпустит.

– Передайте ей мои поздравления в связи с вашим возращением!

– Она здесь, в соседнем корпусе, наверное, волнуется, куда я делся.

– Да, пойдёмте в зал, поздравим наших командиров и красноармейцев.

От КБ в Германию поехал сам Николай Николаевич, а от НИИ ВВС – Супрун и Чкалов. Мы же, вчетвером, поехали в Ялту в санаторий ВВС, где пробыли до середины декабря.

Там произошла ещё одна встреча, которая впоследствии сыграла большую роль в моей судьбе. Вечером Рита кормила Митю, а я вышел прогулять Тлетля. Уже горели фонари, но было тепло и безветренно. Тлетль носился по дорожке, вынюхивая что-то, интересное только ему, подбежал к скамейке, где сидел полноватый отдыхающий. Послышался вопрос:

– А что это за порода?

Я подошёл поближе и узнал в сидящем человеке комкора Жукова.

– Здравия желаю, товарищ комкор! Это шолоуитцкуинтле, мне его подарил в Мексике Диего Ривера. Национальная гордость Мексики.

– Я вас где-то видел!

– На Халхин-Голе, я показывал вам и маршалу Чойбалсану новый И-185.

– Да-да, вы из полка Коккинаки!

– Так точно! Командир первой эскадрильи майор Андреев.

– Постойте! Вы же погибли! Я же подписывал представление на вас, посмертно!

– Как видите, товарищ комкор, слухи о моей смерти несколько преувеличены. Лечусь! – и я показал ему теннисный мячик, с которым не расстаюсь, как только выписался из госпиталя.

– А потом куда?

– Я возглавляю комиссию при НКО по радиофикации ВВС.

– А, так вы и есть тот Андреев, из-за которого всё авиационное начальство перегрызлось!

– Не знаю, наверное, тот.

– Присаживайтесь, майор! – Я сел, а Тлюша забрался мне на руки. – Хочу отметить, что, с прибытием вашего полка, порядка в ВВС стало много больше! Причём удары он наносил упреждающие и практически сорвал воздушную разведку противника.

– К сожалению, товарищ комкор, я так и не услышал такой оценки наших действий.

– Я писал об этом! И представлял Коккинаки ко второй звезде Героя!

– Он её не получил, насколько мне известно.

– М-да, однако! Какие-то странные игрища вокруг очень полезного дела!

– Есть такое. Моя первая эскадрилья выехала на фронт без командной станции и без локаторов. Так торопились! Потребовалось личное вмешательство товарища Сталина, и только после этого мы, с Владимиром Константиновичем, попали к вам в отдельную армию. А после боёв против меня, Коккинаки и Смушкевича завели дело об утрате опытного И-185 на разведке 15 сентября.

– Не знал! А к званию Героя я вас за те сведения и представил. Ходят упорные слухи о моём будущем назначении, но окончательного решения нет, если они подтвердятся, я вас найду, майор! Интересная у вас собака! – он попытался погладить Тлюшу, но тот отклонился и недобро посмотрел на него. – Смотри-ка! С характером, хоть и маленький.

После этого мы ещё не раз встречались в парке и довольно подробно разбирали каждый элемент системы управления. Тлюша снизошёл и залез к Георгию Константиновичу на колени.

В Москву вернулись с первыми холодами и штормами на Чёрном море. Я лёг в госпиталь на комиссию. Получил «Годен без ограничений». Митя научился сидеть и усиленно гугукал. Наша комиссия окончательно переехала в Академию Жуковского. Владимир Константинович, вернувшись из Монголии, подбросил несколько идей по поводу обучения «штурманов наведения» и с головой ушёл в эти вопросы. Он всегда тяготел к точным штурманским вопросам. Один раз у нас возник разговор о письме Волкова, но он сказал, что оно того не стоит! Незачем былое ворошить. Тем более что и перевели его от нас. Акселю Ивановичу, к Новому году, присвоили звание контр-адмирала. Аксель Иванович вплотную занялся Ленинградским военным округом и Балтфлотом, тем более что там шла война, но в составе авиации Ленинградского округа радиофицированных машин не было, а авиация Финляндии угрозы для Ленинграда не представляла. Тем не менее восемь комплектов «Редутов» встало на боевое дежурство под Ленинградом. Так как заявок от других округов нет, то и это хлеб. Завод закончил монтаж оборудования и обещает начать выпуск радиостанций четырех типов уже в апреле. В КБ тоже новости! Микоян и Гуревич выделились в отдельное КБ и попытались забрать лучших чертёжников и конструкторов. Они всё-таки получили заказ на разработку высотного истребителя с двигателем Микулина. Короче, Ник Ник и Чкалов в Германии, а КБ растаскивают. Работы по И-185 и ИВ-4 стоят, это ставят в вину коллективу. Звоню Павлу Сухому, так как организационно мы входим в его КБ. Разговор очень сдержанный, речь идёт только о недостатках И-185-82ФН и задержках в работе над остальными проектами. Несмотря на то, что Чкалов был жив, сбывались худшие опасения Сергея. Я поехал на завод. Планера И-185 под 71-й двигатель пришли с браком, и военная приёмка отказалась их принять, но назад, для исправления брака, их не принимают. Что делать – непонятно. Звоню Михаилу Кагановичу. «Хорошо, я рассмотрю возможность!» – и повесил трубку. Тупик какой-то! Позвонил в Пермь. Наконец-то живой заинтересованный разговор. Спросил Аркадия Дмитриевича о делах, он сказал, что замечательно, но он давненько со мной не общался и хотел бы меня видеть. Позвонил домой, предупредил Риту и вылетел в Пермь. Швецов встретил меня на аэродроме и сразу поволок на стенды. «Смотри! Вот что получилось! 1420 килограммов бесфорсажной тяги. Плюс форсаж до пяти минут. Правый и левый двигатели. Расчетная высотность 13 500. Расход топлива 1,3 кг/кгс*ч. Но пока только два таких двигателя. Забросали заявками на М-82 и м-63. Загрузили так, что не вздохнуть! Ты-то как?»

Рассказал о ситуации, что ни моя комиссия, ни бюро Поликарпова почему-то никому стали не нужны. Обговорили с Аркадием Дмитриевичем пробный «шарик» и решили катнуть его Сухому.

– При наличии финансирования, эти двигатели могу выдать за три месяца, и полгода требуется для вдвое-втрое более мощного двигателя.

– Давайте фотографии и масс-габариты.

Утром вылетел обратно и к вечеру был у Сухого.

– Павел Осипович! У нас со Швецовым есть предложение… Из этого может получиться высотный скоростной истребитель. При имеющихся материалах ресурс 75 часов, причём замене подлежит только сопло. Сама машина имеет ресурс более 1000 часов. Скорость 900 км/ч. Делался инициативно, но теперь есть результат, и требуется самолёт. Двухмоторный высотный истребитель. Госзадание на высотный истребитель существует, вы и сами знаете.

– А почему вы не пойдёте к Микояну и не предложите это?

– Мы с Артёмом имели разговор на эту тему год назад. Я и тогда отказался, и сейчас откажусь. Это серьёзная машина, а Артём очень молодой конструктор, а Гуревича я вообще не знаю, и ни одной его летающей машины не видел. Николая Николаевича не хочу отрывать от И-185, а наоборот, хочу ускорить его выпуск. Я уже воевал на прототипе этой машины и хочу, чтобы она пошла в серию.

Неожиданно Сухой согласился. Предстоял разговор со Сталиным.

Глава 25

Всё хорошо, что хорошо кончается. Андрей здорово изменился после Халхин-Гола, особенно после злополучного письма. И хотя оно, в первую очередь, било по Смушкевичу и Коккинаки, так как он был «мёртв», но он находился в кабине потерянного самолёта, и, если бы не Павел и его спецгруппа, он бы подвёл друзей и хороших людей под статью. Выписавшись из госпиталя, он засел в кабинете и много писал. Я даже подумала, что он решил мемуары написать, хотя на него это не похоже. Нет, в четырех толстых общих тетрадях, мелким бисерным почерком он излагал концепцию самолёта непосредственной поддержки войск с турбореактивными двигателями, повышенной манёвренностью и живучестью, рассчитывал единую централизованную ПВО района боевых действий, излагал основы самонаведения по двум осям при помощи полупроводникового болометра, как я выяснила, это те несколько пластин, которые он взял у Артура в лаборатории Белл. И, что было совсем удивительно: как вырастить монокристалл кремния. Зачем ему кристаллы кремния? В Крыму нас поселили в трехкомнатном коттедже, мы много гуляли, но он не расставался с карандашом и тетрадью. И мячиком для тенниса, которым разрабатывал левую руку. И каждый день занимался в спортивном городке на снарядах: лопинг, рейнское колесо, турник, кольца, батут. Он очень хотел восстановить форму, но побаивался медицинской комиссии, видимо, раны болели. Познакомил меня с комкором Жуковым, который командовал их отдельной армией на Халхин-Голе. Они довольно подолгу беседовали, сидя на скамейке, а мы с Митей и Тлюшей ходили и дышали свежим воздухом.

Времена сильно изменились: страна готовилась к войне. Удлинились рабочий день и рабочая неделя, запретили увольнения по собственному желанию. В Европе шла «странная война»: формально Англия и Франция находились в состоянии войны с Германией, но никаких боевых действий не велось. Наши войска вошли в Прибалтику и Польшу. 30 ноября началась война с Финляндией. Я боялась, что он засобирается и на эту войну, но он долечился, а по приезду в Москву с головой ушёл в дела, но вечерами подолгу писал и читал. Он изменился, стал более серьёзным. Но по отношению к нам остался таким же добрым и заботливым.

Двигатели привез сам Швецов, и мы собрались возле них в закрытом цеху: Павел Осипович, Аркадий Дмитриевич и я. Я показал свои наброски: носовое шасси, достаточно широко разнесённые двигатели, три пушки и два пулемета в носу, восемь точек внешней подвески для РС, каплевидный фонарь. С этими двигателями около 700 км/ч с полной подвеской. Мощные закрылки и воздушный тормоз. Павел Осипович сказал, что для опытной машины это многовато, и предложил строить именно опытную машину. Мои аргументы, что мы только потеряем время, так как срыв обшивки и разрушение деревянного корпуса практически гарантированы, успеха не имели. «Зато у меня есть фюзеляж для него, а вот плоскости надо делать. Через два месяца «гадкий утёнок» был готов, и я позвонил Сталину. Только что был подписан мир с Финляндией. Я выполнил несколько подлётов без уборки шасси. В этой машине всё было непривычно: не было винтов, двигатели издавали довольно громкий свист и только на форсаже грохотали. В носу стояли массовые макеты пушек. Стояла радиостанция. Приехал Сталин, и я прошёл на малой высоте над аэродромом, затем развернулся и прошел, набрав 640 км/ч. Пилотаж не показывал. Затем набрал 5000 метров за 2 минуты 20 секунд. Все результаты были рекордными, но полных оборотов я не давал. Выполнил снижение, ещё раз прошёл над аэродромом и показал действие воздушных тормозов, убрал тормоза, дал форсаж на 15 секунд, прошёл по коробочке и сел. Зарулил, механик приставил трап, спускаюсь на землю. Подхожу. А Сталин буквально разносит Сухого за то, что такую машину делали втихаря и на коленке! «А от вас, Андрей Дмитриевич, я вообще такого не ожидал!» На следующий день нас всех вызвали в Кремль. Были почти все члены ЦК. «Почему занимались самодеятельностью? Почему не известили ЦК? Тот же Андреев на недоведённой машине мог разбиться, и кто бы понёс ответственность?» В общем, попало нам крепко! Всем по выговору. Но деньги были выделены и государственное задание мы получили. Уходя, я передал Сталину две тетради из четырех, которые я писал все эти месяцы. Сталин вызвал меня на дачу в следующее воскресенье. Там было довольно много людей, в том числе Жуков, Чкалов и вновь назначенный нарком авиапрома Шахурин. Сталин попросил всех перейти в столовую, оставил только Жукова, Чкалова, Шахурина, ещё какого-то военного и меня. В руках у него были мои тетради.

– Борис Михайлович, Георгий Константинович и Алексей Иванович, знакомьтесь – Андреев Андрей Дмитриевич! – Все мотнули головой, Жуков сказал, что мы знакомы. – Товарищ Андреев передал мне свои разработки, где предлагает создать самолёт непосредственной поддержки войск и реконструировать ПВО военных округов. Можете, Андрей Дмитриевич, кратко ввести товарищей в курс дела?

– Да, товарищ Сталин! – Я достал из портфеля несколько эскизов, технические характеристики, графики и тому подобное. Раздал их присутствующим. – В течение прошлого года в Перми, инициативным порядком, проводились исследования и подготовка к серийному выпуску двухконтурных турбореактивных двигателей. Десять дней назад, 6 марта, мы показали опытный самолёт товарищу Сталину. Серийная машина, высотный истребитель, сейчас находится в разработке и через пять-шесть месяцев будет готова. Речь сейчас идёт о более мощном, бронированном самолёте, для которого, вполне реально, можно будет изготовить в течение шести месяцев более мощные ДТРД с тягой 3500–4000 кг. Боевая нагрузка этого самолёта будет составлять примерно 3 тонны в норме и до 4 тонн в перегрузе. Восемь основных точек подвески позволят разместить до 160 ракет РС-82. Или восемь ФАБ-500. Максимальная скорость 750 км/ч. Практическая дальность 2000 километров. Боевой радиус – 300 километров. Это – элементы бронирования, это контейнеры для дополнительных пушек или пулемётов, это – кассеты для ракет. Все необходимые конструкционные материалы у нас есть. Отсутствует только катапульта для пилота. Основные элементы конструкции я проработал, бюро Сухого просчитало прочность силовых элементов. Самолёт находится в предпроектном состоянии. Все заводы, которые могут делать детали для него, определены. По второй части, я предлагаю выделить ПВО западных округов в отдельное командование, срочно доукомплектовать их радиолокаторами и передатчиками, как это уже сделано в Ленинграде, и в кратчайшие сроки укомплектовать их новыми Су-9 и И-185-71ФН-К. Примерно по одной дивизии на округ. Перевести полки в режим постоянного боевого дежурства.

– Что скажете, товарищи? – спросил Сталин.

– Каково бронирование корпуса и топливных баков? – спросил Жуков.

– С опасных направлений выдерживает снаряд «Эрликона» 20 мм, в остальных местах 12,7 мм. Топливо – авиационный керосин.

– А не упрётся ли всё в двигатели? – задал вопрос Шахурин.

– Швецов говорит, что нет! 3,5 тысячи – реально достижимы в течение шести месяцев, массо-габариты уже просчитаны. Ну, получим чуть хуже характеристики. Но у нас и бомбардировщиков таких пока нет! А тут самолет непосредственной поддержки войск.

– На Халхин-Голе нам очень не хватало такого самолёта!

– А 750 км/ч даст возможность уйти от любого истребителя, даже с бомбовой нагрузкой! – вставил я.

– Товарищ Сталин! Андрей Дмитриевич говорил, что вы видели их самолёт. Нас он на просмотр не пригласил. Он – летает или стоит? – опять подключился Шахурин.

– Я видел его в воздухе. К самому самолёту я не подходил, потому что товарищ Андреев и компания нарушили государственную дисциплину и безопасность полётов. Но, по докладам Андреева, он пилотировал самолёт, на полные обороты он не выходил, так как самолёт был изготовлен из неподходящих материалов. На отчёте в ЦК товарищ Андреев доложил, что установлен мировой рекорд по скороподъёмности. И всё это на опытных двигателях.

– Сколько? – спросил Чкалов

– Пять тысяч за 2,20 (2173 м/мин).

– Да, товарищ Сталин! Это новый рекорд.

– На 50 процентах мощности.

– А почему не давал полную?

– Катапульты нет. Выпрыгнуть из него невозможно. А фюзеляж – слабенький.

– Вообще невозможно? – спросил Сталин.

– У нас предусмотрены для этого воздушные тормоза. Я их показывал вам, но требуется разработка катапульты, которая будет выбрасывать лётчика из кабины мимо киля.

– Серьёзные вы задачи ставите перед нашей авиапромышленностью, товарищ Андреев! Ну что, товарищ Шахурин? Справится наша промышленность с этой задачей? Смотрите сами: армия говорит, что это нужно! Андреев говорит, что это возможно! Швецов говорит, что готов дать нужные двигатели. Что ещё требуется нашей промышленности?

– Надо проработать эти вопросы, товарищ Сталин! Так сразу ответить не могу!

– Хорошо, товарищ Шахурин. Займитесь этим срочно! Переходим ко второму вопросу!

– Разрешите, товарищ Сталин! – спросил Жуков. – Я уже использовал разработки товарища Андреева в боях, и оцениваю их положительно! Мы пересекались с ним в Крыму, в санатории, и я подробно знакомился с тем, что он предлагает. Считаю это нужным и своевременным. Я хотел бы видеть товарища Андреева у себя в округе на должности начальника ПВО.

– Борис Михайлович?

– У меня вопрос к Андрееву! Кто, кроме вас, способен выполнить эту работу?

– Оба Коккинаки, Крюков, Ворожейкин, у нас в отделе подготовлены курсы для командиров дивизий, полков и эскадрилий ПВО.

– Это то, товарищ Сталин, что я хотел услышать. Я поддерживаю предложение Андреева. – сказал маршал Шапошников.

– Всё, товарищи! Андрей Дмитриевич, останьтесь. А вы, товарищи, не уезжайте!

Когда все вышли, Сталин меня спросил:

– Тебе жить надоело? Зачем устроил этот цирк? Почему ко мне не пришёл?

– Не хотел людей обижать! Прошлый раз вон как получилось! Мы дело сделали, а на нас – донос написали. Те, кто это дело завалил бы. Коккинаки во второй звезде из-за этого отказали.

– Донос мы прочитали и разобрались.

– Из-за меня людей в тыл к японцам посылали…

– Мальчишка ты ещё совсем! Ты делаешь государственное дело, так будь добр соответствовать! Поедешь в ЗОВО. Там самое опасное направление. Подчиняться будешь мне! Лично! Пошли обедать!

В апреле кончилась «странная война», немцы начали наступление в Европе. 24 мая Англия эвакуирует свои войска с континента, а 22 июня 1940 года наносят поражение Франции. За три месяца войска союзников разгромлены. Такого не ожидал никто!

Через 6 месяцев, 4 сентября, я взлетел на Су-9, и мы выиграли серию у Микояна! Николай Николаевич закончил работы по И-185. Чкалов показал их во всей красе! 18 августа 1940 года я ещё раз принял участие в параде на И-185 м-71фн-к. Су-9 ещё только делал подлётки. Практический потолок у нового «И» – 11 000 м! Мы показали групповой пилотаж. В июне, по завершению испытаний, самолёты И-185 пошли в серию и их начали получать полки ПВО трех округов: Одесского, Западного Особого и Киевского Особого. Я догнал Сергея, я уже комбриг. Работы по штурмовику идут: изготовили 10 фюзеляжей. Два из них обстреливали, два ломали и продували в ЦАГИ. Шесть двигателей готово, дали тягу 3200 килограммов. Это чуточку хуже, чем у Су-25, но кои наши годы! Зато двигатели для Су-9 уже выпускаются серийно!

В сентябре мы были готовы к проведению летных испытаний «девятки». Полтора месяца четыре человека гоняли все четыре машины. Отрабатывали всё. Чкалов выложился полностью. Стефановский сказал, что он похудел! А меня сорвали с испытаний дела в округе. Немецкая разведка стала проявлять интерес к тому, что происходит у нас. В ноябре начали поступать серийные Су-9, я приказал переучивание вести под Смоленском. Ворошилов сказал, чтобы Су-9 участвовали в параде 7 ноября. Едва-едва удалось отговорить Сталина не демонстрировать новую технику! Достаточно И-185, Ла-3 с м-82фн, Як-1 и Пе-2! Первый Су-12 поднялся в воздух в декабре. Он показал отличную манёвренность и огромную огневую мощь. Но катапульт, ни на Су-9, ни на Су-12, не было. На всех машинах стояли автоматы по скорости. Разгоняться свыше 900 километров – запрещалось, просто убиралась подача топлива. 2 февраля Су-12 был принят на вооружение, с оговоркой: обязать АП установить катапульту. 15 марта я сбил Ю-86 на высоте 12 500 тысяч, который занимался аэрофотосъёмкой позиций одной из моих дивизий. Был скандал с немцами, но здесь они летать перестали. 15 апреля первое звено Су-12 прибыло в Смоленск. Вместе с полковником Головановым отобрали наиболее опытных летчиков в двух полках. Спарок не было. Сергей сказал, что самолёт довольно сильно отличается от Су-25, но тем не менее я взлетел! Выполнил коробочку. Немного необычно, всё внизу, ты сидишь почти по плечи в высоком фонаре. Стёкла очень толстые. Самолёт прекрасно слушается. Заход на посадку, закрылки, воздушный тормоз, шасси, касание и тормозной парашют. Сбрасываю парашют. Заруливаю. Летает! Звонок Сталину.

Глава 26

14 июня 1941 года. Кремль. Заседание НКО под председательством Сталина. Разведка сообщила о сосредоточении немецких и румынских войск на протяжении всей западной границы.

Присутствовали практически все высшие начальники и руководство. От «нас», ПВО, был я и Коккинаки. Лейтмотив всех выступлений: у нас с немцами договор о ненападении, нет необходимости провоцировать немцев. Прошу слова.

– Товарищ Сталин! У меня под Смоленском на полигоне расставлены в качестве мишеней списанные танки, более батальона, автомобили, более двухсот и порядка тысячи ростовых мишеней. Давайте в среду пригласим военных атташе Германии и Италии на показательные учения 2-й дивизии ПВО и полка Голованова! Сначала ударят штурмовики, а затем мы их перехватим. Это – не провокация, а демонстрация силы.

– Сколько готовых Су-12?

– Один полк, 36 машин. По данным агентурной разведки, приказ о наступлении на годовщину капитуляции Франции отдан. Надо показать немцам, во что превратятся их войска и люфтваффе.

– Я всегда вас знал, комбриг Андреев, как прожжённого авантюриста!

– Товарищ Сталин! Мои авантюры летают, а наше ПВО готово к отражению атаки. Этими учениями мы либо остановим войну, либо оттянем максимально срок её начала. Игра стоит свеч. Полки ПВО рассредоточены, их расположение противником не вскрыто. У нас есть шанс. Большой шанс.

– Товарищ Жуков, ваше мнение?

– Если немцы планируют операцию, это может их остановить, если не планируют, то поймут, что они солидно отстали. Мы ничего не теряем, товарищ Сталин.

– Товарищ Шапошников?

– Тогда уж и румын надо пригласить!

– Товарищ Молотов! Организуйте приглашение! Товарищ Ворошилов! А вы ответственны за банкет на месте учений! Товарищ Берия! За безопасность! Товарищ Андреев – за проведение учений. Приступайте!

18 июня 1941 года. В трех километрах восточнее нашего полигона стояла большая трибуна. На трибуне почти всё руководство НКО, Сталин, Берия, Маленков, Молотов и приглашённые дипломаты. Владимир Константинович докладывает Сталину о готовности.

Над трибунами со свистом проносится полк Су-9, за ним с рёвом проходит полк И-185, затем в красивом строю проходит две эскадрильи Су-12 с инертными бомбами и кассетами НУР. Их встречают громкие аплодисменты руководства и недоумённые взгляды военных атташе, с фотоаппаратами, которых я и Павлов предварительно провезли по полигону и показали комплекс. Заходит пара Су-12 и открывает огонь НУРами! Сплошной поток огня из-под крыльев до самой земли, боевой разворот и грохот восьми пушек! Горка и самолёты исчезают в небе. Заход второй пары и 16 ФАБ-500 вновь раскачивают трибуны.

Высоко в небе появляется девятка Пе-8. Владимир Константинович громко объявляет, что на высоте 12 500 метров появилась эскадрилья самолётов противника, идущее со скоростью 475 км/час. И демонстрирует на поднятом прозрачном планшете макетики. Четверо красноармейцев с голубыми петлицами ему помогают. На перехват выходит эскадрилья Су-9. Скорость 900 км/час. Инверсионные следы пересекаются, истребители делают несколько заходов, и бомбардировщики начинают снижаться. Владимир Константинович рапортует, что противник уничтожен. Снизившиеся перехватчики идут со свистом вдоль полигона и, включив форсаж, делают свечку над трибуной. Все затыкают уши. Подъезжают машины, и все едут смотреть, что осталось от мишеней: перевёрнутые и горящие танки, разбитые в хлам машины. Сломанные стойки мишеней. Подъезжаю я и докладываю Сталину, что учения успешно завершены. Ворошилов даёт команду грузиться, и всех везут чуть дальше трибун, где всех ждёт горячий обед и большое количество выпивки. Сталин подзывает меня и Голованова, довольно пожимает нам руки.

– Товарищ Сталин! Климент Ефремович немного перестарался! Их нельзя сейчас сильно поить! Надо доставить их в Москву. Самолёты готовы!

Пообещав всем показать самолёты, принимавшие участие в учениях, везём дипломатов в полк Голованова и показываем Пе-8. «Остальное – в секретном листе! Мы – сожалеем!» Грузим атташе в три ПС-84 и отправляем на Центральный аэродром. Возвращаемся к руководству учений. Кроме Сталина, Берия и Жукова, остальные уже, довольно крепенько, приложились.

– Проводили?

– Так точно!

– Не шумели?

– Нет!

– Товарищ Сталин! Надо бы привести войска в готовность № 1. – сказал Жуков.

– Не сейчас! Ночью!

– Слушаюсь, товарищ Сталин!

Я налил себе коньяка. Сталин удивлённо посмотрел на меня.

– Думаю, что полётов сегодня не будет!

20 июня немцы начали отвод войск от нашей границы.

21-го я вылетел домой, в Москву. Завтра – выходной день, который никогда не станет чёрным днём календаря в нашей стране. Вошел домой и услышал Сергея:

– Мы с тобой уже три года! Настала пора прощаться! Подойди к Рите и поцелуй её от меня! Митю и Тлюшу! Передай Сталину, что ключ к миру, который peace, а не world, – в ядерной физике и ракетах. Ты передал болометры и кристаллы кварца Бергу?

– Да, восемь месяцев назад! Почему ты уходишь?

– Ты уже взрослый мальчик! А я сделал всё, что мог! Мне кажется, что Рита беременна. Я желаю ей дочку! Мне очень жаль, что я больше вас не увижу! Я хочу удалить программу! Прощай!

– Товарищ генерал-майор! («Надо же, – подумал Сергей, – он так ко мне никогда не обращался!») Я лично прошу вас этого не делать! Я примерно догадываюсь, почему вы это делаете. Но наш мир изменился, во многом – благодаря вам. Всё равно война с Гитлером неизбежна! И ваша помощь, как никогда, требуется стране. Сергей, пойми правильно! Не мне! Стране!

– Хорошо, комбриг! Я – подумаю.

Тут же раздался голос Риты:

– Андрей! Ты? Тебе дважды звонил Поскрёбышев! Бегом, звони ему!

– Нет у вас времени, товарищ генерал-майор!

Часть 2