Пожирающая Серость Эрман Кристина
– У вас нет особой конкуренции, – сухо подметила девушка.
– Что ж, да. У нас акцент на качество, а не на количество.
Она заказала что-то из меню за прилавком, хотя Джастин никогда не видел, чтобы в него кто-то заглядывал. Пит кинулся на кухню – наверняка радуясь, что можно убраться подальше от Айзека, – обещал проследить за шеф-поваром, пока тот готовит.
Девушка осталась стоять у кассы и рассеянно забарабанила пальцами по стеклу. Ее ключицы резко выступали под лямками майки. На шее висело спутанное украшение из кристаллов, тускло мерцая в неоновом свете.
Если эта девчонка – Сондерс, то, может быть, именно о ней говорили карты. Общение с ней может стать первым шагом к предотвращению новых смертей.
Джастин вспомнил о приказе матери держаться подальше от Сондерсов. Но на ее шее или запястьях не было багрового медальона основателей. Если Августа узнает, что он разговаривал с ней, Джастин просто сделает вид, что не знал, кто она.
Юноша покосился на Айзека, который сел за ближайший столик и открыл книгу. Он изучал страницу с такой сосредоточенностью, что, если она и была напускной, его полная незаинтересованность происходящим была очевидна. Что странно, ведь в последний раз в Четверке Дорог появлялся новичок, когда они учились во втором классе.
Но Джастин сам по себе. Во всяком случае, когда дело касалось общения с незнакомцами.
– Я Джастин Готорн, – представился юноша, пытаясь соответствовать энергичному тону девушки. Слова прозвучали странно и натянуто, но он все равно улыбнулся.
– Вайолет Сондерс, – неохотно ответила она, когда убедилась, что он действительно обращался к ней. – Ты тоже намерен петь дифирамбы кухне?
– Пит – владелец этого заведения, – сказал Джастин, не до конца понимая значение слова «дифирамбы». – Он обязан ее расхваливать.
– Хочешь сказать, на самом деле кухня не такая уж и замечательная?
– Нет! Нет, с едой всё в порядке.
– Что ж, в меню есть блюдо под названием «Тарелка отходов», – прокомментировала Вайолет. – Не очень убедительно.
– Это блюдо северного штата! – Джастин покраснел. – Оно съедобное.
– Съедобное или вкусное? Есть разница.
Джастин нахмурился, не зная, что ответить. Айзек ухмыльнулся за своей книгой.
– Вкусное, наверное. – Это была правда. Как и то, что Бернэмы выволокли бы его на парковку и избили, если решили бы, что он оскорбляет Закусочную, и фамилия бы его не спасла. А Джастину вполне нравился его нос целым. – Ты здесь новенькая, верно?
Банальный вопрос. Но он не знал, о чем еще спросить. Вайолет никак не отреагировала на его имя, так что ей определенно не было известно об основателях. А значит, его мать была права. Как эта девушка сможет ему помочь, если ничего не знает о Серости или о фамильных дарах?
– Неужели этот городишко настолько маленький, что ты сразу это определил? – Вайолет убрала руку с прилавка. – Или я выгляжу так, будто мне здесь не место?
Она скрестила руки на груди. Этот простой жест, то, как она невольно ссутулилась, натолкнуло Джастина на мысли о Харпер Карлайл. А за мыслями о ней всегда следовало чувство вины. Джастин затолкал воспоминания подальше, но останавливать ком стыда, поднимающийся по горлу, было слишком поздно.
– Ты так и будешь на меня пялиться? – грубо поинтересовалась Вайолет.
Джастин с ужасом осознал, что его доброжелательная улыбка исчезла. Харпер действовала именно так – заставляла забыть, как быть Готорном. Заставляла ошибаться.
– Я не… – начал юноша, но в этот момент из кухни вышел Пит, в руках он держал увесистый бумажный пакет.
– Вот, прошу, – сказал он.
– Спасибо. – Вайолет выхватила заказ и расплатилась так быстро, как только было возможно. Но по пути к выходу вдруг остановилась и обернулась. Джастин ощутил короткую вспышку надежды, но взгляд девушки метнулся к Айзеку, который по-прежнему прятался за книгой. – Тебе не понравится концовка.
С этим она вышла за дверь, оставив после себя хрипящих The Beach Boys.
Айзек опустил книгу.
– Что ж, все прошло отлично. Готов поспорить, когда вернешься домой, она будет ждать тебя в постели.
– Эй, лежачих не бьют. – Джастин склонился над столиком. – И почему ты с ней не заговорил? Она новый основатель. Тебя должно это интересовать.
– Разве шериф не прочитала тебе лекцию? – вздернул бровь Айзек. – Они бессильная мертвая ветвь, оставь их в покое.
Может, Джастину и стоило удивиться, что его мать обсудила это со всеми, но нет. Августа всегда так поступала.
– Ты слушаешь ее даже реже, чем я.
Айзек пожал плечами:
– Может, считаю, что она права.
Дело было не в этом. Джастин знал Айзека лучше, чем кто-либо другой – ну, по крайней мере, лучше, чем кто-либо из ныне живущих. Он понизил тон, а значит, солгал. Но давить было бессмысленно, особенно когда Пит был недалеко.
Взгляд юноши зацепился за книгу, которую читал Айзек. «О дивный новый мир». Айзек любил читать литературу с броскими, претенциозными названиями, от которых Джастин чувствовал себя дураком.
– Ты же вроде уже читал ее? – спросил он.
Айзек кивнул.
– И что случилось в конце?
Юноша фыркнул и закрыл книгу.
– Последняя надежда человечества совершила самоубийство.
Джастин покачал головой:
– Вот черт! И с чего бы кому-то хотеть это читать?
– А ты еще удивляешься, почему она не захотела с тобой общаться.
– Салливан! – позвал Пит. Джастин видел, что тот все еще злится. – Ты планируешь сегодня работать или нет?
Айзек многозначительно обвел взглядом пустую Закусочную.
– Я делаю абсолютно все, чтобы посетители остались довольными.
Пит нахмурился:
– Просто надень новый фартук и выполняй свою чертову работу. И да, я вычту стоимость этой униформы из твоей зарплаты.
Айзек стукнул книгой по столу, и Джастин сразу напрягся. Но тот пошел переодеваться, и воздух вокруг него выглядел почти нормальным. А в случае с Айзеком «почти нормально» – это очень даже хорошо.
– Обычно он не такая сволочь, – заметил Пит, когда Айзек исчез за дверью.
– Он всегда становится таким за пару недель до годовщины.
– Ах… Верно. – Пит внезапно очень заинтересовался кассовым аппаратом. – Я постараюсь быть с ним помягче.
Айзек вернулся, со стуком распахнув дверь. Он прихватил новый передник.
– Если я обязан работать, то и ты тоже, – сказал юноша. – Хватит на меня жаловаться, иди мой посуду.
Джастин оглянулся на входную дверь, начали подтягиваться вечерние посетители.
– Я тут подумал… можешь заняться посудой, – сказал Джастин. – А я обслужу их.
Уголки губ Айзека дрогнули:
– Ну ладно, если тебе так проще.
Он стремительно скрылся на кухне, но Джастин успел заметить немую благодарность в его глазах. Шагая по залу, он чувствовал жжение в икрах, деревенеющих от напряжения после тренировки. Целая смена беготни с тарелками в обеих руках приведет к тому, что под конец вечера он окажется согнутым в дугу.
Но Джастин заставил себя выпрямиться, идти нормально и вежливо улыбаться. Потому что Айзек нуждался в нем, а Четверка Дорог возлагала на него надежды, и будь он проклят, если позволит кому-то узнать, как сильно он их уже не оправдывает.
Ужин прошел неловко. Вместо того чтобы остаться с Вайолет и Джунипер, Дарья положила себе остатки какого-то рагу и уединилась у себя в комнате. Зато ее кот, Орфей, надменный зверек с желтыми глазами и кусочком красной пряжи вокруг уха, остался и шипел на них, пока Вайолет не сдалась и не угостила его кусочком курицы.
Она гадала, каково это. Вот ты живешь одна многие и многие годы, и вдруг твое мирное существование прерывают люди, которые называют себя твоей семьей. Пугающе.
– Тебя это ранит? – спросила она у матери. – Видеть ее такой?
Губы Джунипер скривились.
– А ты как думаешь? Она едва меня помнит. – Она встала из-за стола и указала на остатки еды Вайолет: – Давай выкину.
Вайолет подавила желание напомнить матери, что, по крайней мере, ее сестра до сих пор жива. Она молча передала тарелку, вспоминая мальчишек из Закусочной, пока жевала последний кусочек курицы в пармезане.
Джастин – блондин, красавец и предсказуемо самоуверенный. И читатель, который так старался выглядеть отчужденно. В том, как они на нее смотрели, было что-то выжидательное. Ну, чего бы они ни хотели, останутся ни с чем. У Вайолет никогда не было парня. Или девушки, если на то пошло. Были влюбленности: пару лет назад она даже призналась Роузи в своей бисексуальности, но не чувствовала себя готовой к отношениям с кем-либо. Сестра и пианино были всем, в чем она нуждалась, и даже те несколько приятелей, которые у нее имелись, исчезли после смерти Роузи, не зная, чем помочь ей. Начало учебного года в новой школе обеспокоило бы ее куда больше, если бы ей было по кому скучать в Оссининге.
Вайолет с тихой дрожью вдруг осознала, что прошел почти целый день с тех пор, как она играла. Выгрузка вещей из автомобиля была медленным, трудоемким процессом. И до того, как идти за ужином, она успела перетащить только самое необходимое в свою новую спальню. Остальное дожидалось внизу, как ряды картонных стражников вдоль коридора, а в комнате слева девушка видела пианино.
Вайолет не разделяла очевидную любовь семьи Сондерс к таксидермии. Она отвела взгляд от стеклянных глаз трех оленьих голов и подняла крышку инструмента. Перед ней растянулся, словно улыбающийся рот, идеальный набор клавиш цвета слоновой кости – наконец-то что-то знакомое.
Вайолет опустила пальцы на клавиши, и по ее телу пробежала волна облегчения и радости. Пока она могла играть, она чувствовала себя дома. С тех самых пор, как она посетила свое первое занятие по фортепиано в четыре года. Тогда ее пришлось силком уводить из дома преподавательницы, пока она брыкалась и умоляла еще хоть секундочку понажимать на клавиши.
Вайолет сыграла пробную гамму. К ее большому удивлению, инструмент был настроен, возможно, на нем играла Дарья. Акустика в комнате была просто чудесной, и вскоре уже зазвучала Прелюдия и фуга № 6, до минор Баха.
После похорон Роузи практические занятия Вайолет стали хаотичными. Бывали и хорошие дни, но обычно музыка, такая недостижимая, только плавала в голове. Она бросила уроки, но все равно пару раз в неделю репетировала программу для прослушивания, пытаясь убедить себя, что все еще может вернуться в норму. Но сейчас всего за несколько минут игры она четко поняла, что репетиция программы всегда приводила к разочарованию.
Она не поступит в музыкальную школу. Уже нет.
Ее пальцы забегали по клавишам, спиралью удаляясь от программы и импровизируя новые звукосочетания. Вайолет закрыла глаза и позволила мелодии унести ее далеко.
Но спустя какое-то время в музыкальный вакуум проник новый шум. Вайолет отвлеклась и убрала руки от пианино. Было до странного тяжело отрывать пальцы от клавиш.
Она открыла глаза. В комнате царила кромешная тьма.
Она недоуменно заморгала, когда шум повторился – полый, слабый звук. Из темноты появилась пара сияющих глаз, и Вайолет отползла по банкетке, пытаясь нащупать телефон. Когда она набрала побольше воздуха для крика, из-под банкетки показался знакомый кусочек красной пряжи.
– О… – Девушка резко выдохнула затаенный вдох. – Это всего лишь ты.
Кот снова издал свое странное мяуканье, напоминающее скрежет миниатюрной бензопилы, и прижался к банкетке. И внезапно укусил Вайолет за лодыжку.
Девушка выругалась и поджала под себя ноги. Наконец нашла телефон на пюпитре. Но когда экран загорелся, она оцепенела. Она была уверена, что играла минут десять, может, двадцать, но часы говорили, что она просидела здесь почти два часа. Она и раньше увлекалась музыкой, но не так сильно.
Вайолет встала и поспешила к двери.
Тревожное ощущение не покинуло ее, даже когда она дошла до спальни. Та была куда просторнее ее комнаты в Оссининге; стены из рыжевато-бурого камня, кровать – огромный монстр с балдахином, как из музея. И, конечно, очередные жуткие чучела. Вайолет отнесла в соседнюю комнату ворону и оленью голову, борясь с причудливым желанием извиниться перед ними. Вернулась в спальню, и ее взгляд наткнулся на пирамиду коробок у дальней стены, каждая из которых была отмечена крупными черными буквами «РОУЗИ».
Вечером перед переездом, когда Джунипер собрала все вещи Роузи, Вайолет впервые зашла в комнату сестры после аварии. Обыскала все полки, комод, шкаф и раскрыла все ее тайны: наполовину пустую бутылку виски из-под матраса, нижнее белье, укутанное в футболку из комода, любовные послания от Элис, спрятанные в куртке. Целый час она превращала Роузи из человека, которым она была, в человека, которым хотела видеть ее мать. А когда закончила, свернулась калачиком на своей кровати с привкусом пепла на языке.
Теперь эти коробки – красочный, но изысканный портрет девушки, которая была артистичной, но в очаровательном смысле этого слова, скорее Моне, чем Ван Гог. Вайолет перевела взгляд на картину над ними.
Это была работа из портфолио Роузи; абстракция, которая изображала Вайолет, – мазки краски, размытые и объединенные в головокружительные узоры, которые кружились и вихрились, если смотреть на них под правильным углом. Роузи написала таких четыре холста, по одному на каждого члена семьи Сондерс, несмотря на то что их отец давно умер. Благодаря ним она попала в три лучшие художественные школы. Душевные картины, как Роузи их называла, и пусть Вайолет посмеивалась над сестрой за ее склонность к Новой эре, она не отрицала, что название вышло подходящим.
Может, все остальные вещи Роузи и были ложью, но душевная картина с изображением Вайолет – нет. Девушка подошла к ней, и чем дольше она вглядывалась в знакомый холст, тем быстрее ее покидала тревога.
Она прикоснулась к холсту кончиками пальцев и задернула шторы. Черные очертания деревьев сияли в лунном свете, зигзагом покрывая стену дома, словно ряд сломанных зубов.
3
Харпер Карлайл ловко парировала и совершала выпады, ее босые ноги погрузились в мягкую почву, когда она ускорила темп. Девушка представила монстра из Серости – тощего, скелетообразного, безликого – и перешла в нападение. Желтеющее кружево ее сорочки собралось вокруг колен, когда она пронзила мечом грудь воображаемого существа.
Она не знала, как выглядит Зверь. Никто из живых не знал.
Но Харпер знала, как он звучит. Не проходило ни дня, чтобы ее не преследовало воспоминание о его тоненьком, резонирующем голосе в ее голове.
Уже почти рассвело, но она была на ногах с трех часов, тренируясь управляться с мечом за семейным коттеджем. Вокруг нее ютились каменные животные в чахлой траве – красновато-коричневые зрители. Эти статуи были почти семейной реликвией Карлайлов. Некоторые создавались как стражи, вырезанные из затвердевшей глины и служащие в качестве грубых сосудов для глаз и ушей Карлайлов. Но другие, как олень, некогда были живыми, прежде чем Карлайл превратил их в каменных охранников, повинующихся воле хозяев по мановению руки.
Прошло много времени с тех пор, как Четверка Дорог видела столь могущественного Карлайла.
– Я победила, – тихо произнесла Харпер, и в ту же секунду на ее мобильном, лежащем между ушами спящего стража-оленя, зазвенел утренний будильник.
Харпер направилась в дом, прихватив с собой меч, хоть ей и пришлось использовать культю, чтобы открыть дверь. Потеря левой руки преобразила ее стиль борьбы, изменила равновесие, работу ног, технику выпадов. Но то, какой уверенной она себя чувствовала с мечом, осталось неизменным.
Думать о первом учебном дне было легче с мечом в руке.
Харпер вытерла ноги, бесшумно крадясь по дому, останавливаясь лишь для того, чтобы неохотно вернуть меч на его почетное место над камином. Может, такой ранний подъем для тренировки и был излишним, но в ее семье восемь человек. И все любопытные, даже младенцы. Ни один из них не знал, что она продолжила практиковаться после несчастного случая.
Харпер была готова пожертвовать сном, чтобы все так и оставалось. Все равно ее сон после потери левой руки и сном-то назвать было трудно. После дня, когда она попала в Серость.
И через три года Харпер все еще снились воды озера, смыкающиеся над головой. Снилось, как она вынырнула в другом месте, где воздух не наполнял легкие, а ее рука рассыпалась в щебень на берегу. Это был лес или походил на него, но деревья казались скрюченными скелетами, согнувшимися под неподвижным небом, которое сияло стальным блеском. В Серости не было красок. Никаких тонов, помимо ярко-алого цвета ее крови.
Харпер отмахнулась от воспоминаний и, сбросив напряжение, продолжила заниматься своими утренними делами.
К шести – когда звенел будильник родителей – Харпер уже оделась, забросила все попытки привести в порядок свои темные кудри по пояс и подвела глаза. Следующие полчаса она стаскивала Бретта с Норой с кроватей, чтобы отправить их готовиться к школе, и попутно пыталась не споткнуться о провод утюжков для волос Митси.
– Может, поможешь? – Харпер оглянулась на туалетный столик, за которым Митси вплетала в свои рыжие волосы медальон основателей. – Разбуди Сета.
– Я занята. – Митси наклонила голову, любуясь блеском украшения.
– Чем, разглядыванием своего отражения? – Харпер не могла сдержать ноток зависти в своем голосе. Она так и не получила медальон, ей приходилось довольствоваться простым оберегом с камешком.
Лицо Митси в запятнанном зеркале выражало странную смесь самодовольства и жалости.
– Можно ли меня в этом винить?
– Все нормально! – крикнула Нора, на бегу надевая две совершенно разные туфельки. – Я сама его разбужу.
– Ты же знаешь, что это туфельки от разных пар, верно? – поинтересовалась Харпер, улыбаясь младшей сестре. Безграничная энергия Норы перепугала многих нянь, но Харпер любила это ее качество.
Нора надула губки:
– Мне нравится, как они смотрятся.
Прежде чем Харпер смогла ответить, дверь в их комнату распахнулась. На пороге стоял отец, Морис Карлайл, держащий на руках ерзающего малыша Олли.
– Пора завтракать, дети, – сказал он Бретту с Норой. – Я приготовил блинчики.
Бретт с Норой кинулись к двери, и когда Морис отошел, чтобы пропустить их, на его угловатом лице появилась улыбка:
– Дальше я сам.
Обычно утром порядок сборов контролировал отец, поскольку мать Харпер, Лорел Карлайл, часто была в командировках по своим адвокатским делам в соседнем городке. Но Харпер ничего не имела против. Лорел отдавала предпочтение Митси, а любимицей Мориса всегда была Харпер. И она радовалась, что именно он проводил больше времени дома.
Остаток утра прошел как в тумане. Прогулка с Бреттом и Норой к автобусу, усаживание Митси, Харпер и Сета в разбитый автомобиль отца, грохочущая дорога в школу Четверки Дорог. Сет резко остановил машину посреди двух парковочных мест и направился прямо к лентяям, которые каждое утро тусовались за школой и курили сигареты. Через секунду упорхнула и Митси, встряхнув рыжими волосами.
Харпер шла медленнее, крупная сумка оттягивала плечо. Толпа впереди разделилась на две части, инстинктивно обходя скамейку, где в окружении своих почитателей сидели Готорны. Широкие плечи Джастина выделялись из толпы, тонкая голубая ткань футболки натянулась, когда он повернулся к Мэй и рассмеялся. Утренний свет превратил его светлые волосы в волны расплавленного золота, а медальон на запястье сиял кроваво-алым.
В Четверке Дорог чтили потомков основателей, но любовь города к Джастину была больше, чем просто дань уважения его семье. Он тепло приветствовал каждого встречного, а некоторых избранных даже хлопал по плечу. Отходя от него, люди выглядели одурманенными, словно долго смотрели на солнце.
Но в Харпер его тщательно отрепетированная улыбка пробуждала только ярость, как точильный камень, заостряющий лезвие меча.
После несчастного случая она считала себя разочарованием. Но отец велел ей использовать слово «выжившая» – и Харпер прислушалась. Нет смысла бичевать себя за провал ритуала. Ее злость предназначалась Готорнам, которые решили, что она ничто, когда Харпер вернулась из Серости без своих сил. И персонально Джастину Готорну, который отверг их дружбу длиною в жизнь, встав на сторону матери вместо того, чтобы поддержать подругу.
– Трус, – пробормотала девушка, пробираясь через толпу.
Харпер пришла в кабинет первой. Заняла свое место, на котором сидела с девятого класса. Постепенно начали прибывать одноклассники, большинство – только после второго звонка.
В школе Четверки Дорог было всего пятьдесят семь выпускников. Все они были знакомы друг с другом с младенчества, и хотя Харпер чувствовала на себе взгляды учеников, с ней никто не здоровался. Впереди сплетничали Лия Рейнс и Сюзетт Лэнхэм; они были лучшими подругами, которые с недавних пор начали встречаться и уже были номинированы на лучшую пару класса для выпускного альбома. Энни Мур занял место справа от нее, а Сё-Цзинь Парк и Кэл Гонзалес сели рядом, оживленно обсуждая команду по бегу.
Харпер привыкла, что ее избегали. После несчастного случая никто не знал, как с ней общаться. Поначалу она считала, что дело в травме. Харпер приняла решение не надевать протез; ее семья не могла себе позволить миоэлектрический, а косметический ей не хотелось. Все знали, что с ней произошло; они бы пялились в любом случае. Но виной косым взглядам и неловким беседам была не рука. Никто из Четверки Дорог не находился в Серости больше пары часов. Харпер пробыла там четыре дня.
До нее доходили слухи, что Серость навсегда ее изменила; что ее отпустили лишь потому, что Зверь позволил этому случиться; что она основатель, которого превратили в шпиона; монстр, затаившийся в теле девочки-подростка. Все это не более чем сказки. Но Харпер знала, что некоторые люди предпочтут сказку правде.
Она возилась с пеналом, когда вошел Джастин. Половина класса выкрикивали приветствия, пока он шел в глубь кабинета, как всегда, в сопровождении Айзека Салливана – своей фланелевой тени.
Айзек никогда не был расположен к ней, хотя их всю жизнь сводили вместе, как и всех детей основателей. И эти чувства были взаимными. После того как Харпер заставили прекратить общение с Джастином, Айзек Салливан занял ее место. Она понимала, что не должна обижаться на Айзека, что он живое доказательство того, как легко было Джастину найти ей замену, но все равно его недолюбливала.
И Харпер испытала мелочное удовольствие, заметив, как одноклассники кривятся, когда Айзек проходит мимо. Люди смотрели на Джастина, потому что он заслужил их уважение. А на Айзека – потому что он заслужил их страх.
Еще три года назад она была с ними, приходила с опозданием, смеялась над глупыми шутками Джастина и садилась на задний ряд. Харпер гадала, было ли Джастину трудно делать вид, словно они незнакомы. Наверное, нет. По крайней мере, не так, как ей. Он первый начал вести себя так, будто ее не существует, как только она перестала быть полезной. А значит, на самом деле между ними никогда ничего и не было.
Харпер подавила свой гнев, по кабинету прошел ропот. Проследив за взглядами одноклассников, она увидела смущенную девушку в дверном проходе, осматривающую парты в поисках свободного места. Харпер не нужно было оглядываться, единственная свободная парта стояла перед Айзеком Салливаном. И даже самые рассеянные ученики школы Четверки Дорог знали, что там сидеть не следует. Но у новенькой не оставалось выбора.
Она прошла по кабинету, глядя только перед собой и игнорируя любопытные взгляды одноклассников. От подобного внимания у Харпер мурашки бы маршировали по коже, но девушка даже не вздрогнула. Новый ученик в школе Четверки Дорог был почти неслыханным делом. Последней, кто сюда переехал, была Бритта Мори, во втором классе, и люди считали ее чужаком.
Миссис Лэнхэм – мать Сюзетт и по совместительству их классная руководительница – прочистила горло, пока новенькая занимала свое место.
– Добро пожаловать обратно, – сказала она, многозначительно глядя на девушку, когда та уронила рюкзак на пол. – Знаю, все вы рады вернуться к очередному году обучения в школе Четверки Дорог.
Ученики пристально смотрели на нее. Позади кабинета начала вибрировать парта Айзека, правая расшатанная ножка лихорадочно застучала по полу. Миссис Лэнхэм игнорировала.
– Что ж, давайте попробуем еще раз, – вздохнула учительница. – Вы рады вернуться к своему последнему году обучения в школе Четверки Дорог?
На сей раз кабинет взорвался равнодушными хлопками. Даже Харпер не смогла сдержать улыбки. Через год она навеки покинет это место и поступит в любой государственный колледж, который обеспечит лучшую финансовую помощь – Бингемтонский университет или Дженесео, если повезет.
Харпер знала, что большинство выпускников никогда не покинет Четверку Дорог. Судьбу хуже сложно представить. Все, чего она хотела, это сбежать – от вечно растущего числа братьев и сестер, от холодного пренебрежения семьи Готорн, от места, где она никогда не сможет забыть свои ошибки.
– Выпускники, – продолжила миссис Лэнхэм, – прошу вас поприветствовать нашу новую ученицу – Вайолет Сондерс!
Сондерс.
Пульс Харпер участился под новую волну ропота, становившегося все громче. Новенькая решительно уткнулась взглядом в парту, пока те немногие, ранее не обратившие на нее внимания, обернулись, чтобы рассмотреть ее.
Харпер гадала, почему Сондерсы вернулись. Ей казалось непостижимым, что кто-то захочет вернуться в этот город, пусть и с кровью основателей в жилах. Зато присутствие всех четырех семей определенно обеспокоит Готорнов. Отец рассказывал Харпер о своем детстве, когда мэр Сондерс доверял каждой семье патрулировать собственную территорию. Но это было прежде, чем семья Сондерс начала угасать. Прежде, чем сбежали Салливаны. Теперь на патруль в основном выходили только Готорны и Карлайлы, а шериф Готорн вела себя так, будто все остальные выглядели незначительными на ее фоне.
Миссис Лэнхэм повесила в передней части кабинета расписание уроков и начала по одному вызывать учеников. Ее голос прерывал звук истеричной парты Айзека. Как всегда, он был откровенно невнимательным, его книга раскрылась на парте, сама парта подпрыгивала в такт дыханию и билась о спинку стула Вайолет Сондерс, пока разъяренная новенькая наконец не развернулась и не впилась руками в дерево.
– Эй, «О дивный новый мир»! – Ее голос был мелодичным и сильным; голос, заставляющий людей слушать. Харпер убила бы за такой голос. – Ты не мог бы перестать, пока не проделал вмятину в моей спине?
Глубокий голос Айзека сочился притворной невинностью:
– Что перестать?
– Биться своей партой о мой стул, – пояснила Вайолет с совершенно каменным лицом. – Некоторые из нас пытаются слушать, а ты даже не представляешь, как отвлекаешь меня.
После ее слов все ученики резко затаили дыхание. Никто не смел так разговаривать с детьми основателей, и уж тем более с Айзеком Салливаном. Не после слухов о дне его ритуала. Сплетен, что вся его семья покинула город именно из-за него.
Парта Айзека замерла, а воздух перед его ладонями замерцал. Харпер мысленно приготовилась, а глаза новенькой расширились. Лия и Сюзетт взялись за руки; Кэл и Сё-Цзинь приподнялись со стульев. А Джастин Готорн наклонился и опустил ладонь на руку Айзека. Ни один из них не произнес ни слова, но Айзек резко повернул к нему голову. Их взгляды встретились, торжественные и бесстрастные, и мир вернулся к норме.
– Я, наверное, не заметил, – сказал Айзек.
Джастин коротко кивнул, прежде чем вернуться за свою парту. Напряжение в кабинете спало.
– Спасибо, – ответила Вайолет и при этом смотрела на Джастина.
Харпер уже представляла, как все произойдет. Джастин заманит Вайолет в свою ловушку, как когда-то заманил ее – они были детьми, а она еще не была всеобщим разочарованием. Ей следовало сделать это в ту секунду, как она поняла, что он ее бросил. Отпустить Джастина Готорна.
Харпер развернулась лицом к учителю. Через сколько Вайолет будет сидеть на задних рядах по своей воле – на том самом месте, которое должно было принадлежать ей?
Харпер гадала, будет ли ей хоть когда-нибудь по-настоящему все равно.
Когда Вайолет вернулась после первого учебного дня, то обнаружила перед своим новым домом множество незнакомых машин. Первый день в школе Четверки Дорог был полной противоположностью школе в Оссининге – классы оказались настолько маленькими, что под конец уроков Вайолет запомнила большую часть своих одноклассников. Ее мышцы ныли от велосипедных педалей, а ехать в школу на «Порше» было невозможно. Роузи вела машину, когда ее протаранил грузовик. С тех пор Вайолет не прикасалась к рулю.
Она потащила велосипед по грубому гравию подъездной дорожки, хмуро разглядывая автомобили. С тех пор как они переехали, по особняку пронесся шквал дезинсекторов и уборщиков, столько за такой короткий промежуток, что это казалось излишним.
Со стороны сада из-за крыльца донесся глубокий гортанный лай. Вперед вышли два гигантских мастифа – один черный, другой бурый в пятнах. Их привязали цепью к гниющим деревянным перилам.
Их взгляд напомнил ей мальчика, читающего в Закусочной, который был так враждебно настроен к ней в классе – тихая, злобная уверенность; она исходит только от тех, кто слишком опасен, чтобы бояться. Вайолет видела, как после уроков во дворике Айзек и Джастин вели напряженный разговор с блондинкой, так похожей на Готорна, наверняка его сестрой.
Было что-то пугающее в том, как все инстинктивно им подчинялись; как ученики чуть ли не подскочили с мест, чтобы поздороваться, когда юноши вошли в кабинет. В Уэстчестере место популярных детишек занимали стандартные спортсмены и президенты школьного совета, стремящиеся прямиком в Лигу плюща. Это же трио от них отличалось. Они не были королями и королевами школы Четверки Дорог – нет, они были богами.
– Хорошие мальчики. – Вайолет прислонила велосипед к противоположной стороне крыльца. – Милые, вероятно, пожирающие людей песики.
Она юркнула во входную дверь, раздумывая, кто хозяин животных, которые в приступе гнева могут откусить тебе конечность.
Внутри раздавались небрежный приглушенный смех и ненавязчивая звонкая музыка. Вайолет пошла на шум в гостиную, где стояли небольшими группками около двадцати взрослых с напитками в руках и кивали в такт кантри, доносящейся из дорогих колонок Джунипер.
Картина выглядела очень странно. Ее мать ненавидела такие сборища. Кроме того, они не пробыли в Четверке Дорог и недели. Как ей удалось собрать так много старых знакомых?
Вайолет приняла решение спрятаться у себя в комнате, пока вечеринка не подойдет к концу. Но прежде чем она успела сбежать, ее имя пропищали таким ультразвуком, который смогли бы разобрать только мастифы снаружи.
– Вайолет Сондерс! – Женщина, которую Вайолет не узнала, потянула ее в комнату. Ее заплетенные в косы волосы были обмотаны вокруг головы. – Это ведь ты, верно?
Вайолет подавила сильное желание солгать.
– Это я, – ответила девушка. – А вы?
– Можешь звать меня миссис Мур, милая.
К ним присоединилась еще одна женщина – бледная и с веснушками. Ее запястья украшали два браслета с камнями.
– А я – матушка Бернэм. По крайней мере, для всех, кто младше двадцати пяти.
Вайолет пожала ей руку. Глазки-бусинки женщины сузились, пристально ее разглядывая.
– Ты – дочь Джунипер?
Вайолет кивнула:
– Да.
– Вы с ней похожи.
Такое Вайолет слышала впервые. Роузи больше походила на Джунипер – кудрявые волосы, круглая форма лица, широкая улыбка и слегка кривоватые коренные зубы. Вайолет же достались отцовские густые прямые волосы и невероятная способность постоянно сгорать на солнце. Роузи, любившей загорать на заднем дворике в процессе рисования, об этом никогда не приходилось беспокоиться.
Но Роузи не стало. Теперь остались только они с Джунипер.
– Наверное, – хрипло ответила Вайолет. – Так вы дружили с моей мамой?
Миссис Мур хихикнула и кивнула:
– Если это слово подходит для отношений между такими, как она, и такими, как мы.
– Что вы имеете в виду? – удивилась Вайолет.
Женщины украдкой обменялись понимающими взглядами, отпивая из бокалов с вином.
– Никто из вас, основателей, никогда не был в теплых дружеских отношениях с нами. – В голос миссис Мур прокралась горечь, которую Вайолет прежде не замечала. Но теперь это было всем, что она слышала. – У вас всегда были более важные дела.
– Основателей? – переспросила Вайолет. Джастин тоже так назвал ее в Закусочной.
– Ну-ну, Клара, – матушка Бернэм предостерегающе опустила руку на плечо миссис Мур, – ты должна понимать, Вайолет, она не хотела сказать ничего плохого о твоей маме. Серьезно, нельзя винить ее за то, что она уехала, особенно после того несчастья со Стивеном…
Еще одно имя, которое Вайолет было незнакомо. Но прежде чем она успела спросить о нем, их перебил низкий, холодный голос:
– Вижу, сплетничаете. – Присоединившаяся к ним блондинка была просто великаншей, мускулистой, но при этом царственной – королева и страж в одном лице. – Дамы, вам не кажется, что вы наговорили достаточно глупостей за один вечер?
Миссис Мур и миссис Бернэм растворились в толпе, торопливо попрощавшись с Вайолет. Незаданные вопросы так и остались неозвученными.
– Августа Готорн, – представилась женщина, протягивая руку в перчатке, которая была примерно с голову Вайолет.
Вайолет пожала ее, ожидая, что пальцы сейчас сдавит, но мягкая потертая кожа и хватка оказались на удивление нежными.
– Вайолет Сондерс. Кажется, я знакома с вашим сыном.
Она бы заметила сходство этой женщины с Джастином, даже если бы та не назвала свою фамилию. У них были одинаково красивые угловатые черты, та же розоватая кожа и тонкие светлые волосы; манера держаться была схожа, словно они ожидали, что все в комнате к ним тотчас повернутся. И быть может, так оно и было – присутствующие просто прожигали взглядом искусственно порванную футболку Вайолет.
– Ах… Джастин, – в лице Августы Готорн промелькнуло что-то нечитаемое, – он любит производить впечатление.
– Полагаю, можно сказать и так.
– Я пришла, чтобы представиться. – Августа открыла бумажник. Внутри блеснул серебряный щиток с кружком красного стекла посередине – значок шерифа. – Как шериф такого маленького городка, я предпочитаю лично всем сообщать, чтобы не стеснялись обращаться ко мне в случае каких-нибудь проблем.
– Это похвально. – Что-то в голосе женщины заставило Вайолет задаться вопросом, о какого рода проблемах она говорит.
Но прежде чем мысль успела полностью сформироваться, рядом возникла Джунипер.
– Вот ты где. – Слова были адресованы Августе, и было очевидно – леди знакомы. – Я полагаю, это сборище было твоей идеей?
Читать бесплатно другие книги:
