Потерянные боги Бром

Глава 9

Чет стоял посреди тесной пещеры, и тишина давила на него, как толща земли над головой. Он был один; Джошуа вернулся наверх.

– И что теперь? – спросил он у стен. Слова тотчас поглотила тишина; даже эха здесь не было. Куда я вообще направляюсь? Тут до него дошло, что ангел не сказал ему ничего конкретного, не дал ни намека, не указал деталей. Нет… Что-то он мне все-таки оставил. Он подтянул к себе мешочек, развязал и перевернул вверх дном. Оттуда выкатились пара десятков медных пенни. Чет подобрал один, чтобы рассмотреть. Монетка была старой – все они были старыми – с головой индейца. Медь подернулась зеленоватой патиной.

– Пенни? – произнес он; в нем крепла уверенность, что у ангела, пославшего его на задание, были не все дома.

В мешочке было что-то еще. Порывшись, он вытащил нож в простых, но элегантных ножнах. Нож был почти в фут длиной; бронзовая рукоять с насечкой в виде чешуи, в навершии – какой-то белый камень. Чет выдвинул лезвие из ножен. Металл отливал очень ярким, почти белым золотом, и на нем не было ни царапины, ни малейшего пятнышка.

Чет тщательно ощупал мешочек изнутри, надеясь найти записку, знак, – что угодно, только бы понять, что он, собственно, должен делать. Не нашел ничего.

– И это все? Кучка мелочи и нож? И это должно помочь мне преодолеть все ужасы Ада? Ножик и горсть медяков? – Он попытался было рассмеяться, но вышло больше похоже на всхлип.

Чет собрал монетки и нож, положил все обратно в мешок и присел около дыры, глядя во тьму. Тьма ответила ему холодным пустым взглядом. Ни звука, ни отблеска, в ней не было ничего. Именно это «ничего» и действовало на нервы сильнее всего. Он спустил в дыру одну ногу, потом вторую. И замер. «Я не могу, – прошептал он. – Не могу». И тут у него перед глазами встало лицо – его собственное лицо, которое пялилось на него мертвыми, невидящими глазами, в то время как Ламия – скорчившись над ним, как животное, как вампир – лакала его кровь. И тут все то, что случилось, обрушилось на него; содрогнувшись всем телом, он всхлипнул: «Я мертв. Я, на хрен, мертв». Эти слова, казалось, раздирали ему горло. Он раскрыл ладонь и уставился на метку. «Мертв и проклят». Страх стиснул ему сердце. «Но ведь это был несчастный случай. Я никогда… Никогда не хотел его убивать». Вот только он знал, что это неправда. Он хотел, на одну яростную секунду он хотел убить Тренера. «Вечное проклятие за одну секунду ярости?! Господи, разве это справедливо!? Где тут вообще справедливость!?» – Чет опустил руку с меткой и посмотрел вверх. Триш и его нерожденный ребенок – они были там, одни, с этими. Он же ей обещал, он поклялся, что всегда будет рядом. Его пальцы сжались в кулак. «Мне так жаль, Триш. Как же мне, мать его, жаль. – Он сердито вытер глаза. – Я вернусь. Клянусь». Он опять повернулся к дыре, стиснул зубы так, что заныла челюсть, перекинул мешок через плечо и прыгнул вниз.

Чет скользил, судорожно хватаясь за темноту, не находя ничего, за что можно было бы уцепиться, ничего, что могло бы задержать его головокружительный спуск; тьма будто сама тянула его вниз. Наконец, желоб – или по чему еще он там скользил – начал выравниваться, и он постепенно остановился. Ощупав то, что было вокруг, Чет понял, что находится в каком-то туннеле, и пополз – почти поплыл – нащупывая себе дорогу, а тьма вокруг будто набирала вес, давила на него, угрожая раздавить, расплющить. Он вцепился зубами в собственный кулак. «Держись, – прошептал он себе. – Просто держись».

И тут он услышал или, вернее, почувствовал далекий ритмичный гул. Звук приближался. Пошарив в темноте, Чет отыскал мешок, вытащил нож и выхватил его из ножен. К его удивлению, нож светился в темноте тусклым светом, которого еле-еле хватало, чтобы разглядеть – он находился в небольшой каверне со стенами, будто сотканными из черного тумана. Он кинул вокруг затравленный взгляд, но не увидел никого и ничего, только полость, от которой червоточинами шли ходы: некоторые вели вверх, некоторые – вниз. Он и понятия не имел, какой именно привел его сюда. Господи, как же я найду дорогу обратно? Он прогнал эту мысль прочь. «Надо двигаться, – сказал себе Чет, переводя взгляд с одного туннеля на другой. – Куда идти? Какой выбрать?» «Вниз», – подумал он. Единственное, в чем у него не было сомнений.

Туннель раздвоился, раз, другой, третий. Чет выбирал наугад – стараясь придерживаться более крупных, ведущих вниз туннелей. Все дальше, все ниже – он скользил, будто плыл по течению: опять это странное чувство, словно он течет, как жидкость просачивается сквозь землю. Время потеряло границы, и, после нескольких часов – или дней, или даже недель, – туннель начал расширяться, и Чет снова смог идти, выпрямившись во весь рост.

Гула он больше не слышал, но время ползло и ползло, и он уже почти мечтал услышать хоть что-нибудь, кого-нибудь, просто для того, чтобы убедиться – он не плутает в бесконечном лабиринте собственного помутившегося рассудка.

Здесь и там начали попадаться лужицы сероватого, тускло светящегося тумана. Вскоре туннель превратился в череду просторных пещер с зыбкими стенами, которые шли волнами, то сгущаясь, то рассеиваясь, как дым. Камни и булыжники стекались в кучи, таяли, растворяясь друг в друге, и перемещались, образуя все новые проходы и стены в вечно меняющемся лабиринте. Он шел и шел, вот только «шел» – не совсем правильное слово, потому что весу в нем практически не было, и двигался он скорее усилием воли, а не ног.

В какой-то момент он услышал всхлипывания. Остановившись, вгляделся в сплетение теней и увидел человека.

Мужчина лет шестидесяти был одет в старомодный костюм, какие носили годах в сороковых. Он сидел на земле, обхватив руками колени, и плакал. Его затылок вздрагивал.

– Эй, – позвал Чет, – Эй, там, привет.

Человек, казалось, его не слышал.

Чет сделал шаг поближе, и вдруг осознал, что человека-то практически не было – только туманные, дымчатые очертания.

– Мистер. Вы в порядке?

Мужчина резко поднял голову. Устремил на Чета исполненный ужаса взгляд.

– Прочь! Убирайся! – крикнул он. – Не подходи ко мне! – Человек явно кричал, истошно орал, но его голос звучал как-то приглушенно, будто издалека, и губы двигались не в лад со словами. – Убирайтесь прочь, вы, все!

– Ладно, – сказал Чет, делая шаг назад.

Человек с видимым усилием поднялся на ноги и ткнул длинным, костлявым пальцем в сторону Чета.

– Я не пойду! – закричал он, потом, повернувшись, побежал и исчез в глубине темного коридора.

Возвращаться он явно не собирался, и Чет продолжил свой путь. Туман сгустился, стал более ярким, и Чет убрал нож. Он все еще пытался осмыслить свою встречу с тем человеком, когда из теней неожиданно выступила женщина.

С виду лет ей было немного за двадцать, простое, до колен, платье в беспорядке, волосы всклокочены. Ее фигура была начисто лишена красок – платье, волосы, кожа – все было бесцветным.

– Вы не видели моего ребенка? – спросила она, отчаянно вглядываясь ему в глаза. Чет отступил на шаг, и она схватила его за руку. – Не видели? Вы не видели ее? – Ее голос, как и у встреченного им мужчины, звучал, будто далекое эхо.

– Ребенка? – Чет потряс головой. – Нет, детей я тут не видел.

Ее лицо исказила боль.

– Вы должны помочь мне ее найти! – Она сильнее стиснула его руку.

– Простите, леди. Прямо сейчас я вам помочь не могу. – Он попытался высвободиться, но она не отпускала.

– Она – моя малышка! Моя маленькая девочка! Пожалуйста!

– Я не могу.

Она тянула Чета за руку, стараясь увлечь его за собой.

– Отпустите, – сказал Чет, отталкивая ее. Она упала.

– Черт, мэм. Простите. – Он протянул было руку, чтобы помочь ей подняться. – Держите…

Вздрогнув, она вскрикнула, поползла, цепляясь пальцами, на коленях. Чет смотрел, как она ползет прочь на четвереньках, всхлипывая, заглядывая в каждое ответвление, каждый темный угол, и зовет своего ребенка.

– Ненавижу это место, – прошептал он.

Чет продолжил путь и вскоре заметил впереди двух мужчин и женщину – как и та девушка, они были словно сотканы из разных оттенков теней. Когда они его заметили, то остановились и подождали, пока он их нагонит.

– Вы знаете дорогу? – спросил один, худощавый мужчина с торчащей во все стороны бородой и очками с толстыми линзами.

Чет помотал головой.

– Дорогу куда?

Те поглядели друг на друга.

– Мы и сами не знаем, – ответил бородач.

– Думаю, мы умерли, – вступила в разговор женщина. Она была немолодая, полная и невысокая. Ее голос тоже звучал приглушенным эхом и не совпадал с движениями губ. Похоже было, что тут все так разговаривают.

– Мы надеялись, что тут будет дорога, – сказал бородач. – К другой жизни. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Нет, – сказал Чет. – Но у меня такое ощущение, что нам надо двигаться вниз.

– Да, и у нас такое же чувство, – сказал бородатый человек. Он с тревогой взглянул на Чета. – Я только надеюсь, что мы идем в… Ну, вы понимаете…

– Только не начинай опять, – сказала женщина; лицо у нее было мрачным. – Там, впереди, будут все ответы. Просто должны быть. – Она решительно направилась вперед.

Они последовали за женщиной и совсем скоро начали натыкаться на других. Поначалу люди радовались, что видят другие души; их лица озарялись надеждой, что у новых спутников могут быть ответы, но чем больше людей присоединялось к процессии, тем становилось очевиднее, что ни у кого из мертвых ответов нет. Толпа росла – сначала десятки, потом сотни. Процессия извивалась между парящими камнями и скалами, исчезая в туманной дали: бесчисленные серые тени на сером фоне – казалось, кроме серого, в мире не осталось больше цветов. Многие души явно были напуганы, или глядели вокруг с ничего не понимающим видом; кто-то рыдал, кто-то бормотал себе под нос. Но на большинстве лиц была написана мрачная решимость – как у людей на тонущем корабле; они молча шагали вперед, цепляясь за крохотную надежду, что там, впереди, им ответят на их вопросы, и это будут хорошие ответы.

Толпа росла, и Чет начал улавливать и другие языки, кроме английского. Люди сидели и лежали у дороги, между камней. Многие были будто выцветшими, с первого взгляда их даже трудно было заметить. Они были совершенно неподвижны – только смотрели куда-то вверх или же просто пялились в пустоту.

Чету стало казаться, будто над ними, наверху, что-то есть, что-то огромное и тяжелое. Он поднял глаза, но не увидел ничего, кроме клубящейся серой пустоты. И в этой пустоте начала медленно проявляться неимоверная, огромных размеров тень. Она медленно дрейфовала по направлению к ним, волоча за собой длинные, будто сотканные из черного дыма щупальца – словно гигантская медуза. Щупальца мели по земле, поднимая облака серой пыли.

Раздались крики, и Чет заметил, что каждый, к кому прикасались щупальца, становился их частью. Те, кто прилипал, кричали и пытались вырваться, пока их медленно затягивало внутрь.

Души пытались бежать, но только скользили, барахтаясь, как в замедленной съемке: будто танец из кошмарных снов. Чета сбили с ног, и другие карабкались по нему, отчаянно пытаясь спастись. Щупальце скользнуло прямо над ним, подхватив упавшую на него женщину. Ее глаза вспыхнули – по-настоящему засветились – и продолжали гореть, пока щупальце медленно засасывало ее.

Создание полетело дальше, постепенно исчезая в тумане, но Чету еще долго были видны эти глаза, сотни уставившихся на него светящихся глаз. Он так и лежал, дрожа, пока глаза, наконец, не исчезли и не утихли крики.

– Что это было? – всхлипнул Чет. – Что это была за хрень?

Он сделал было несколько резких движений, пытаясь двигаться быстрее. Но все его усилия оказались тщетными, и вскоре, как и все остальные, он сдался и продолжил медленно спускаться вниз, поглядывая иногда в облака и гадая, какие еще ужасы могут ждать их впереди.

Впереди над толпой поплыл шепот. Чет пытался рассмотреть хоть что-то через головы идущих впереди душ, но понять, что происходит, смог только после того, как миновал очередной поворот. С одной стороны дорога обрывалась в пропасть, в которой ходили, клубясь, тучи. В разрыве между тучами Чет разглядел широкую темную реку и кое-что еще: какие-то вспышки или мерцание на той стороне реки. Чет прищурился. Факелы. Это же факелы.

Глава 10

Колени у Триш подогнулись, и она споткнулась, чуть не упав с лестницы. Чья-то рука – большая, сильная рука – подхватила ее. Рука принадлежала Джерому, подручному Ламии. Подхватив ее, он помог ей подняться обратно на крыльцо.

– Усади ее на диван, – сказала Ламия, придерживая забранную сеткой дверь. Джером провел Триш в гостиную, к дивану.

– Ну, вот и ладно, дитя, – сказала Ламия. – Посиди-ка тут пока чуток, а я тебе чаю заварю.

Ламия ушла, а Триш сидела, уставившись в окно, на залив. Далекие волны внизу дробили солнечные блики. «Да как погода смеет быть такой хорошей, – подумала она, – когда Чет лежит там, в солярии, холодный и мертвый?» Она никогда бы не смогла в это поверить, не увидь она его своими глазами. Ламия попыталась смягчить удар, уложила Чета на лавку и окружила белыми камелиями, но как что-то могло подготовить Триш к такому?! Она потрясла головой. Нет. Это невозможно. Ламия сказала ей, что утром, совсем рано, услышала крик и послала Джерома посмотреть, в чем дело. Здоровяк нашел Чета под обрывом, у моря. Ламия думала, что Чет пошел прогуляться и не увидел края обрыва в тумане.

Далекое море расплылось у Триш перед глазами. Опять слезы. Рыдание прорвалось откуда-то из самого нутра, выворачивая ее наизнанку, сгибая пополам. Вскрикнув, она изо всех сил стукнула по дивану кулаком, потом еще, и еще.

– Нет! – закричала она. – Нет! – Она упала на бок без сил, всхлипывая и сжимая руками живот. – О, Боже, Чет. Ты не мог умереть. Не мог. Просто не мог.

Ламия вернулась в комнату с подносом, поставила его на низенький столик. Только тут Триш заметила, что Ламия ходит без трости.

– Ламия, ваша трость. Вам не надо бы…

– Не беспокойся обо мне. У меня бывают плохие дни – и хорошие. Ну-ка, выпей это, и станет легче. – Она сунула Триш в руки чашку горячего чая. – Там есть чуток одуванчика и мака. Тебя может начать клонить в сон. Я люблю выпить чашечку на ночь, чтобы спалось лучше.

Как это было бы хорошо – заснуть.

Триш отпила глоток. Слегка онемел язык, и она разобрала горечь, скрытую сладостью меда. По телу разлилось тепло, и она вдруг почувствовала себя совсем легкой – будто вот-вот улетит. Комната внезапно качнулась перед глазами; веки налились тяжестью.

Она посмотрела на Джерома; тот все еще стоял в дверях: он так и не двинулся ни разу, не заговорил. «Права Ламия, – подумалось Триш, – разговорчивым его не назовешь». И тут ее осенило: «А что вообще здесь делает Джером? Да еще так рано? У Ламии же нет телефона. Как странно». Она попыталась спросить у Ламии, но оказалось, что язык ее совершенно не слушается.

Ламия взяла ее за руку.

– Ну, ну, дорогая. Ты только ни о чем не беспокойся. Я о тебе позабочусь.

Триш закрыла глаза и дала течению себя унести.

Глава 11

Чет все шел и шел в процессии душ, медленно бредущих вдоль берега реки. Противоположного берега было не разглядеть; факелов он больше не видел: только густой, непрерывно клубящийся туман. Он подошел к низкому парапету, перешагнул его и выбрался на песчаную косу, полого уходившую в воду. Он надеялся разглядеть другой берег, не забывая поглядывать в небо, чтобы не пропустить появления призрачной медузы.

Несколько десятков душ толклись у воды, вперив пустые, потерянные взгляды в черные волны реки. Чет шагнул ближе, на самый край, и заглянул в темную глубину. Сперва он заметил какое-то движение, потом – смутные очертания, кишевшие у самого дна: кости, одетые тенями, будто обернутые тонкой, прозрачной вуалью. Тени устремились вверх, к нему, и он увидел лица – несчастные, измученные лица. Сперва их было всего несколько, но к ним присоединялись все новые и новые – тысячи и тысячи искаженных страданием лиц. Он услышал голоса, хор стенаний, над которым взмывали отдельные страдальческие выкрики – все они звали его, просили, умоляли помочь.

Вскрикнув, Чет отступил.

Мимо него пробрел человек; на лице у него было выражение глубокой печали. Не останавливаясь, он вошел прямо в воду. Его призрачная фигура, казалось, растворялась в черных, бурлящих струях; он погружался все глубже и глубже, и вот он уже по пояс в воде.

– Эй, – окликнул его Чет. – Думаю, не надо вам…

Вода вокруг мужчины будто вскипела, а он все продолжал идти. Из волн высунулись руки, множество рук. Тощие, костлявые, почти прозрачные – они, цепляясь за одежду, за волосы, потащили мужчину вниз. Человек совершенно не сопротивлялся и вскоре исчез под водой.

– О, Господи, – выдохнул Чет.

Долгую секунду не было видно ничего, кроме бурлящей воды. Потом, несколькими ярдами ниже по течению, тот человек снова вынырнул. Размахивая руками, он испустил страшный вопль; в глазах у него стояли ужас и боль. Длинные пальцы вцепились ему в волосы, в кожу, раздирая плоть, в глаза, в рот, заглушая его крики, и потащили вниз; и вот он уже скрылся под водой.

Чет в панике бросился обратно, поскальзываясь. Выбравшись кое-как на высокий берег, он встал там, тяжело дыша, глядя на реку. Он был уверен, что обладатели страшных лиц вот-вот бросятся за ним на берег и вцепятся в него своими скрюченными руками. Он опять влился в толпу и продолжил путь.

Дорога все так же шла вдоль берега, и Чет теперь поглядывал в сторону реки, стараясь держаться подальше от берега.

Где-то милю спустя движение замедлилось, и толпа образовала пробку. Чет попытался заглянуть вперед поверх голов, но вдали все исчезало в тумане. Толпа становилась все гуще, и выбраться из нее уже было невозможно. Ему ничего не оставалось, как двигаться вперед маленькими шажками вместе со всеми остальными.

Толпа протискивалась между огромными валунами, цепью преградившими ей путь. Движение то возобновлялось, то замирало совсем. Стало понятно, что кто-то или что-то впереди пропускает людей группами. Толпа вновь остановилась. И тут Чет услышал плач, совсем близко. Сначала трудно было разобрать, откуда точно идет звук – все голоса здесь звучали приглушенно и блуждали, словно эхо. И вдруг Чет понял, что звук доносится чуть ли не у него из-под ног. Он еле разглядел маленькую тень среди валявшихся у дороги камней.

– О, Господи.

Это был младенец, не больше года, совсем голенький, мальчик. Первая мысль Чета была о той женщине в туннелях, которая искала ребенка. Может, это ее младенец? Нет, вряд ли. Она вроде бы искала девочку?

Ребенок встретился с Четом взглядом и протянул к нему ручки.

Чет огляделся, надеясь увидеть отца или мать ребенка – хоть кого-то, кто мог бы помочь. Души бросали на ребенка тревожные, полные жалости взгляды и быстро отводили глаза. До Чета дошло, что здесь, внизу, у ребенка вряд ли были родители. Что, скорее всего, он был сам по себе. Господи, что же с ним будет?

Толпа вновь зашаркала вперед. Ребенок махал Чету ручками.

– Я не могу тебе помочь… Просто не могу, – сказал он скорее самому себе. Он ненавидел это чувство беспомощности, ненавидел то, что смерть так несправедлива, так жестока. Сжав зубы, Чет двинулся дальше. Спустя несколько шагов он обернулся, думая, что малыш уже вновь расплакался, один, среди толпы. Но мальчик все глядел ему вслед, и вот надежда на его личике сменилась замешательством, а потом – страхом. Ясно было, что у ребенка никого нет, но доконало Чета – резануло по живому – другое: у малыша даже не было возможности понять, что с ним случилось, что с ним происходит сейчас.

– Шагай, шагай, – сказал Чет сквозь зубы самому себе. – Продолжай идти. – Он подумал о Триш, об их нерожденной дочке, о том, как она толкалась ему в руку сквозь живот матери, как сильно зависела от него эта маленькая, хрупкая жизнь. Чет остановился и повернулся, глядя на ребенка. У него-то нет никого.

– Твою мать, – выругался Чет, и принялся проталкиваться обратно сквозь толпу. Он подхватил мальчика на руки, и ребенок тут же ухватился за него, крепко вцепившись крошечными пальчиками в рубашку. Чет оглянулся, надеясь, что кто-то выступит вперед и предъявит на ребенка права. Но уловил всего пару обеспокоенных, брошенных исподтишка взглядов – среди моря испуганных, ничего не понимающих лиц.

– Как же ты сюда добрался? – прошептал Чет. – Ты что, прополз весь этот долгий путь, один?

Ребенок перестал шмыгать носом и, прислонившись головой к груди Чета, принялся сосать палец.

– Ох, только тебя мне и не хватало, – вздохнул Чет. Толпа вновь начала ползти вперед.

Вдоль дороги начали попадаться обтесанные камни, разрозненные фрагменты старой кладки. Постепенно отдельные куски слились в частично обрушившуюся стену. Стена уперлась в крепостной вал, а тот – в башню: примитивное, очень древнее на вид сооружение. В башне виднелись массивные ворота – единственный вход на мост, дальний конец которого терялся в густом, хмуром тумане. Ворота были закрыты; мост недоступен. Люди выстраивались в очереди, которые тянулись вниз по каменным ступеням, огибающим башню с обеих сторон, к пристани под мостом. Чет тоже встал в очередь.

Из тумана медленно выступила, приближаясь, широкая баржа. Одинокая фигура в плаще вращала за рукоять колесо, укрепленное на канате, натянутом между берегами. Лицо паромщика почти полностью скрывал капюшон; различить можно было только жесткую складку губ. Паром ткнулся носом в причал.

Паромщик ничего не сказал, даже не поднял взгляда. Он просто стоял у своего колеса и ждал.

Души начали тревожно перешептываться, но в лодку никто не шел.

– Куда идет паром? – крикнул какой-то мужчина.

Паромщик безмолвствовал, и другие тоже начали выкрикивать вопросы на нескольких языках, добиваясь ответов – у него и друг у друга. Паромщик все так же неотрывно глядел в черные воды реки.

Какой-то мужчина поднялся на борт – просто шагнул на баржу и сел на скамейку у самого борта. Толпа, наблюдая, притихла. Ничего не произошло, и еще несколько душ ступили в лодку, потом еще и еще, и вот уже образовалась очередь.

Чет отдался течению толпы; когда он ступил на борт парома, ребенок тихонько захныкал.

– Все будет хорошо, – прошептал Чет, но на душе у него тоже было тревожно.

Паром быстро заполнился – на палубе толпилась, по крайней мере, сотня душ. Когда места совсем не осталось, паромщик принялся вращать рукоять колеса, и судно медленно отчалило от пристани.

Чет сидел, крепко вцепившись в поручни. Судно, неуклюже переваливаясь, боролось с медленным течением реки. Низкие стоны эхом отдавались над водой. Искаженные мукой лица следовали за паромом, впиваясь в пассажиров взглядами из темных глубин. Подавив дрожь, Чет крепче прижал к себе ребенка.

Берег мало-помалу исчезал из вида, и тут Чет заметил молодую женщину во фланелевой рубашке, с короткими волосами, которая, не отрываясь, смотрела на ребенка у него на руках. Их глаза встретились, и она принялась проталкиваться к нему сквозь толпу. Когда она подошла поближе, Чет заметил, что она держала по младенцу на каждом бедре. Оба цеплялись ей за рубашку.

– Это ваши? – спросил Чет, уже понимая, что это не так: судя по чертам, она явно была родом из Испании или, может, из Латинской Америки, а оба ребенка были совершенно на нее не похожи. Это бросалось в глаза не сразу – все здесь были одинаково призрачно-бледными.

Она заговорила. Вроде бы по-испански.

– Вы не говорите по-английски?

– Инглиш, ноу, – отвечала она, покачав головой.

Он указал на детей, потом назад, на берег.

Она печально кивнула.

Какой-то мужчина случайно задел Чета плечом. На спине он нес другого человека: руки и ноги у того были какими-то вывернутыми, перекрученными и неестественно тонкими – он явно страдал параличом, и уже давно. Чет заметил, что большинство душ на вид были преклонного возраста, сгорбленные, болезненные и передвигались с явным трудом, и опять подумал, как несправедлива может быть смерть, что людям приходится тащить свои немощи даже в могилу.

Туман становился все гуще, и Чет уже с трудом разбирал лица сидевших рядом. Туман лег им на плечи, облепил с ног до головы, выбелил, будто обсыпав снегом, лица. Казалось, туман пробирается под кожу, проникает в плоть. То ощущение, к которому Чет уже успел привыкнуть – будто он парит и в любой момент может оторваться от земли, вдруг исчезло. Он почувствовал неровные доски палубы под ногами, вес ребенка у себя на руках. Постепенно он начинал чувствовать себя все более и более плотным – или плотским – и то же происходило с ребенком у него на руках, и со всеми, кто был вокруг. Он сжал одну руку другой, потом пощупал ручку ребенка. Сомнений не было: прикосновение было настоящим, как и кожа под пальцами – холодная, влажная, бледная, как рыбье брюхо, – но это была настоящая кожа, настоящая плоть.

Вокруг раздавались удивленные крики, восклицания. На щиколотки вдруг плеснуло холодом, и Чет с некоторой тревогой заметил, что судно набирает воду, резко осев в воде под грузом множества душ.

В нос ударил резкий запах серы. Чет резко втянул воздух и вдруг понял, что к нему вернулось обоняние – он по-настоящему чувствовал запахи, ощущал, как липнет к коже холодная, мокрая ткань одежды. В мир вернулись краски – и все вокруг будто обрело четкость. В ушах у Чета щелкнуло, и он ясно услышал, как люди вокруг перешептываются с радостью и облегчением. Это было – почти – так, будто он опять жил. Все улыбались, кто-то даже рассмеялся. Души глядели вверх, в небо, с такими лицами, будто их простили, дали второй шанс. В душах забрезжила надежда.

Было и кое-что еще, что Чет заметил не сразу. Старики исчезли. «Нет, – подумал он, – не исчезли». Он снова огляделся: это были те же самые люди, но в расцвете молодости и сил. Человек с иссохшими руками и ногами теперь был мальчишкой-подростком: он стоял, стоял сам, и неотрывно глядел на собственные руки, сжимая и разжимая пальцы.

– Ни в чем нет ни малейшего смысла, – сказала женщина с двумя младенцами на руках.

– А, так вы все-таки говорите по-английски?

Она кинула на Чета недоуменный взгляд.

– Нет. Не говорю.

– Что? Мы же по-английски сейчас разговариваем.

– Нет, по-испански.

Чет переводил взгляд с одного лица на другое, вслушиваясь в разговоры, звучавшие рядом. Он понимал все – не совсем идеально, иногда в голосах звучало едва различимое эхо, – но каким-то образом все, казалось, говорили на одном языке.

Ребенок на руках у Чета потянулся к одному из детишек на руках у женщины – это была маленькая девочка – и похлопал ее по ручке. Девочка рассмеялась, и женщина вдруг слабо улыбнулась.

– Вы ребенка по дороге нашли? – спросила она.

– Да, неподалеку от пристани.

Женщина покрепче перехватила своих.

– Этих двоих я в туннелях подобрала.

Чет кивнул.

– А других вы видели? – спросила женщина.

– Других детей? Нет.

– А я видела. Еще нескольких. Сидели, знаете, совсем одни. Я не смогла… – Тут ее голос сорвался. – Просто рук не хватило.

Стиснув зубы, Чет кивнул. Еще секунду они молчали, без слов понимая друг друга на каком-то очень глубоком уровне. Он смотрел, как она держит на руках этих детишек, как заботится о них, и думал, что в этом холодном, мертвом мире, похоже, все-таки выжило что-то человеческое.

Сморгнув слезы, испанка отвернулась, глядя в туманную пустоту. Они словно парили в облаке, может, двигаясь, а может – и нет.

– Меня зовут Ана, – сказала она.

– Чет.

По толпе пробежал взволнованный шепот: впереди из тумана выступили, угрожающе нависнув над паромом, громоздкие серые очертания то ли скал, то ли стен.

– Думаешь, там, впереди, будет хорошо? – спросила Ана.

Чет думал иначе, но говорить об этом не стал, только пожал плечами.

Из тумана выплыла каменная пристань, похожая на ту, от которой они отчалили, и секунду спустя паром уткнулся в причал. На набережной горели факелы, отбрасывая неверные тени в туманную мглу. Где-то рядом ударил колокол, и они услышали приближающийся, согласный топот тяжелых сапог. Все примолкли.

Причал лежал вровень с поверхностью воды. Единственным выходом с пристани была каменная лестница, уходившая вверх, во мглу, и по этой лестнице спускался к ним десяток неясных фигур. Фигуры замерли у подножия ступеней; они явно ожидали прибытия парома. Чет заметил, что все они были вооружены копьями, палицами или даже мечами.

Паромщик подошел к борту и откинул канат, соединявший поручни, открыв путь на пристань. Потом, все так же без единого слова, он вернулся к своему колесу.

– И что нам теперь делать? – спросил кто-то.

Паромщик не ответил, но Чет уловил выражение его глаз под капюшоном. Его взгляд был направлен на вооруженных людей на пристани, и был он недобрым. Никогда раньше Чету не приходилось видеть такой смеси раздражения и ненависти на чьем-либо лице.

Души неуверенно переглядывались. Потом медленно, одна за другой, они принялись сходить с баржи, опасливо ступая на влажный булыжник пристани. Чет и Ана сошли на берег вместе с остальными; толпа двинулась к вооруженным людям, потому что больше идти было некуда.

Стражники выстроились в ряд и склонили копья, перекрывая вход на лестницу. Все они были крупные мужчины, одетые в потрепанные куртки, пиджаки, сюртуки и камзолы самых разнообразных фасонов и исторических стилей, все – разных оттенков зеленого. Ткани явно были выкрашены вручную, а некоторые – просто вымазаны поверху зеленой краской. Большинство было в капюшонах или шляпах – стетсонах и котелках, тоже зеленого цвета, и в мешковатых штанах, заткнутых в сапоги. Лица сетью покрывали глубокие ритуальные шрамы. Под серой, будто изрытой оспинами кожей бугрились перевитые венами мышцы. Но внимание Чета в первую очередь привлекло их вооружение. У большинства были копья, но несколько человек сжимали в руках шипастые палицы; было и несколько крюков на длинных рукоятках, достаточно широких, чтобы зацепить человека за шею.

– Скажите, пожалуйста, что все это значит? – спросил мужчина в переднем ряду. На нем был деловой костюм, и стрижка приличная – по всему видно было важного человека, бизнесмена или, может, политика.

Стражники ничего не ответили, только вперили в него жесткие, лишенные всякого сочувствия взгляды.

– Скажите, по крайней мере, где мы?

– На небесах, – ответствовал человек, который спускался в этот момент по лестнице. Огромный, мощный мужчина, настоящий здоровяк. На нем был длиннополый темно-зеленый плащ и кожаные штаны, а также остроносые ковбойские сапоги. – Что, разве не похоже? – В ожидании ответа он запустил жирные пальцы в свои жидкие белесые волосы и уставился на прибывших мутными глазками. – Нет? – Небрежным жестом он отбросил в сторону полу пиджака; за пояс у него было заткнуто нечто, напоминавшее кремневый пистолет. – Мое имя – Дирк Робертсон, здесь, в Стиге, закон – это я.

Тут Чет заметил у него на нагрудном кармане жестяную звезду.

– Так что хочу прояснить кое-что прямо сейчас. Как я говорю – так оно и делается. – Он подождал, не решится ли кто-нибудь оспорить это утверждение. – Условия таковы. Вы должны уплатить пошлину. Таков закон… вот уже много тысяч лет. Либо платите, либо плывете назад. Своим ходом. Решать вам. Но никто не поднимется по этой лестнице, пока не заплатит.

– А что такое Стига? – Это опять был человек в деловом костюме; в его голосе помимо воли звучали тревожные, даже панические нотки. – Можете вы сказать хотя бы это?

Дирк проигнорировал его – он отдавал какие-то распоряжения одному из стражников.

– Эй! – крикнул человек в костюме срывающимся голосом. У Чета на языке вертелся совет – вести себя потише: Дирк явно был не из тех, кто любит, чтобы ему указывали. – Эй, сэр? Сэр? – Мужчина в костюме подергал Дирка за рукав.

Дирк развернулся, выдернул беднягу из толпы и швырнул на булыжники пристани, а потом, что есть силы, пнул в бок так, что тот отлетел к воде. Выхватив меч у одного из стражников, Дирк подошел к упавшему и, как следует замахнувшись, рубанул мечом тому по шее, потом еще раз, на втором ударе отделив голову от туловища.

Толпа ахнула. Повисла мертвая тишина – никто не шевелился, не слышно было даже шепота. Все смотрели на лежавшую на булыжнике голову, которая глотала воздух ртом и неистово вращала глазами.

– Думаете, вы мертвы, так, значит, и терять вам больше нечего? – проорал Дирк. – Так подумайте еще раз, потому что смерть не так проста, как кажется… Только не здесь, внизу.

Он прижал острие меча к виску головы. Взгляд обезглавленного отчаянно метался из стороны в сторону, будто в поисках спасения. Дирк навалился на меч, вгоняя его в голову. Чет хотел отвести взгляд, но не мог. Дирк повернул меч, раздался треск – это раскололся череп. Голова издала долгий вопль, и Чет увидел, что из раны струится какой-то серебристый дымок, медленно собираясь над телом в небольшое облако.

Взгляд у головы замер, челюсть отвисла. Облачко приняло зыбкие очертания человеческой фигуры. Ее лицо приобрело отчетливые черты, и Чет вдруг понял, что видит перед собой человека в костюме. Тот явно испытывал замешательство, но потом глаза у него расширились, и он принялся затравленно шарить взглядом по сторонам, будто услышал нечто ужасное, недоступное слуху остальных. Неистово засучил руками и ногами. Его призрачный рот вдруг неестественно широко раскрылся, потом еще шире, и еще, пока – все так же беззвучно – его не разорвало пополам. Из дыма соткалась новая фигура, только для того, чтобы вновь разорваться на части, потом еще, и еще. Все это время он дрейфовал вверх, извиваясь, выворачиваясь наизнанку, и, наконец, медленно растворился в нависшем над ними тумане.

Многие в толпе, не скрываясь, рыдали. Чет крепче прижал к себе ребенка и зажмурился, пытаясь изгнать из памяти изуродованное ужасом лицо. «Надо держаться, – прошипел он сквозь зубы. – Хочешь вернуться обратно к Триш – надо держаться».

– Кое-кто думает, что Чистилище – это второй шанс, – произнес Дирк. – Что ж, могу сказать вам, что это – не так. Это последний шанс. Знаете, тут их слышно иногда – мертвых мертвецов, потерянные души, как этот несчастный придурок, который только что отлетел в облака. Не знаю, что там с ними конкретно происходит, но не похоже, чтобы им это нравилось. – Он неторопливо вернулся обратно к строю стражников и сунул меч владельцу, будто ничего особенного не произошло. – Я здесь для того, чтобы собирать пошлину, – повысил голос Дирк. – Не для того, чтобы указывать вам путь в этом гребаном ином мире. Доставите нам неприятности – закончите либо в реке, либо там же, где этот придурок. Вот так! Чем скорее вы заткнетесь и будете делать, что говорят, тем скорее сможете обрести покой, искупление, покаяние или свою мамочку. Или по какой там еще херне страдают ваши души. – Тут он извлек из внутреннего кармана пиджака зажигалку и самокрутку, прикурил и с наслаждением затянулся. – Итак, чтобы не тянуть с этим делом, нам нужны медяки, пенсы, к примеру. Нарыл у себя мелочь – вперед, дорога открыта. Золото тоже сойдет, да практически все, что сделано из металла, сапоги хорошие, куртки, ножи… Хрен, да пистолеты – если они у вас, конечно, есть. Нет ничего – отдаете плотью.

«Медяки?» – подумал Чет, вспомнив о мешочке.

– В могилу с собой не заберешь, так говорят, да? – продолжил Дирк. – Вот вам и показатель, сколько там, наверху, известно о здешних делах. А теперь пошарьте-ка по карманам, посмотрим, что удастся найти.

Люди принялись рыться в карманах. Многие с удивлением обнаруживали у себя монетки, кольца, часы; кое у кого находились даже кошельки.

Чет сунул руку в карман и тут только понял, что на нем – его старая джинсовая куртка. Перед смертью он ее совершенно точно не надевал. В остальном он был одет как обычно – потертые вельветовые брюки, тяжелые ботинки и футболка. Глянув вокруг, он заметил, что многие были одеты хоть и строго, но нарядно – видимо, так, как их и похоронили. И все же таких было меньшинство. По большей части на людях была обычная, повседневная одежда, а несколько человек были даже совершенно голыми. У себя в карманах Чет не нашел ни единой монетки, только старую зажигалку. Он покрепче сжал набитый медяками мешочек, испытав внезапный прилив благодарности к Сеною.

Двое стражников подняли копья и помахали нескольким душам, чтобы те проходили. Когда никто не двинулся с места, стражники потащили их силой, держа оружие наготове; другие стражники обшарили им карманы, спрашивая, чем они могут заплатить.

– Нет! – вскрикнула какая-то женщина. – Это же мое обручальное кольцо.

Тем явно было плевать; они забрали кольцо и продолжили копаться у нее под юбкой, потом разорвали блузку, без всякого стеснения шаря повсюду своими серыми руками.

Она расплакалась.

– Побереги слезы, женщина, – сказал один из стражников, толкая ее к лестнице. – Они тебе еще пригодятся.

Спотыкаясь, она побрела вверх по лестнице, стискивая на груди разорванную блузку. Вид у нее был совершенно потерянный. Стражники обшарили еще одного человека, потом еще одного, забирая все, что им приходилось по вкусу, а потом отсылали каждого вверх по лестнице.