Кублерос Тритэ Карамако
А на следующий день я пошел сдавать кровь. Слил поллитра, получил 605 рублей, купил чипсов и пепси и пошел проведать Кирилла. Голова его была перевязана, а на лице – самое злое выражение.
– Что вчера было? – пробормотал он с порога.
– Мы эфир нюхали. – ответил я и протянул чипсы, и только тогда лицо друга просветлело.
– А ну да, ну да… Ты как, кстати, тоже ведь рядом сидел? Мне вообще дурно…
– У меня так, голова ужасно с утра кружилась – но я думал, от страха. Я же кровь сдавал.
– С эфиром? – выкатил глаза Кирилл. – Кровь с эфиром, вот смеху то!
Мы посмеялись, а потом открыли пепси и забыли.
А через месяц где-то в районе Хабаровска в тайгу рухнул самолет с пассажирами. Если верить новости, самолет вел опытнейший пилот, но в экстренной ситуации: это был день жуткой нехватки пилотов в аэропорту и второй пилот ушел на другой самолет.
Самому же пилоту нездоровилось – накануне он порезался и потерял немного крови. Врач решил перестраховаться и перед рейсом сделал пилоту переливание. Я даже не удивился, когда увидел в новости, что группа крови у пилота 3-я отрицательная. Прямо как у меня…
Кровь с эфиром. Ха!
6. Ночной Город
Я ушел в Город ранним утром, прихватил с собой фотоаппарат и пистолет какой то там марки с двумя обоймами. Никогда в них не разбирался – что приносит мне Джон – заезжий янки, то и беру с собой.
А у Джона были с собой пушки все сортов, в том числе и снайперские, и парочка весьма крупнокалиберных образцов. Даром, что из своего он USA сбежал на военном вертолете. Про свое прошлое Джон помалкивал, но между тем хорошо владел русским, французским и немецким наряду с родным. Черт знает, может и шпион, хотя в пользу кого сейчас шпионить то? Наций нет, есть человечество – те, кто остался…
Приземлился Джон на крышу моего дома около двух месяцев назад, в то время я как раз хозяйничал на седьмом этаже, в сорок пятой. В ней была неплохая стереосистема, но громоздкая, зараза. Я пытался отвинтить ее от пола, чтобы после перетащить к себе, как вдруг увидел на горизонте вертолет. Минут десять следил за ним в трансе, пока он не подлетел и не приземлился на крышу. Судя по звукам, доносящимся аж до меня, не без косяков. Пулей выскочив на крышу, я увидел свою наполовину законченную постройку для… да ни для чего! Просто всегда хотелось иметь свой домик на крыше высотки Грубо говоря, постройки там не было, был завершенный каркас, который предстояло обшить досками и разными фанерами… А теперь на месте каркаса гордо стоял, сверкая черным корпусом, боевой вертолет.
Мысли о спасательной экспедиции у меня не возникло, и абсолютно справедливо. Не настолько я ценен.
Из вертолета вышел стройный человек в черной футболке и джинсах. На голову ниже меня, но по бицепсам и размаху плеч видно: захочет – поднимет меня пальцем. Оглядев меня из под чернущих очков он произнес:
– Parle france?
– Ы? – вполне логично переспросил я. Мысль о разрушенной постройке меня не покидала, да и вообще поймите – первый человек за долгих пять месяцев…
– Sprechen sie Deutsch?
– Ммм…
– Do you speak English? – почти жалобно спросил незнакомец.
– Блин, свалилось иностранцев на нашу голову… – не менее жалобно и совершенно нелогично проскулил я, оглядывая бывшую постройку.
– О, русский! Говоришь по русски? Это отлично!
Говорил он почти без акцента. Следующие часа два мы провели за бутылочкой чудеснейшего абсента, сохранившегося в баре на восьмом этаже. Обменивались историями.
Обо мне и рассказывать нечего. Обычный выживший, влачу существование в пригородной десятиэтажке. Как выжил – сам не знаю. Позже Джон обьяснил, что у 0.02 % людей на планете есть врожденный иммунитет к вирусу, поразившему всю планету.
Джон был настоящим военным, обладал недюжинной мощью и силой. Частенько днем уходил бродить по пригороду, пару раз ходил и в Город. Один раз был ночью, как я его не отговаривал. Вернулся под утро, шатаясь. От левого глаза через нос и к губе была глубокая царапина. Ничего не объясняя, он рухнул на кровать и пролежал два дня. Ночью наверх мне пришлось тащить его на себе.
– Черт, Саша…
– Так черт, или Саша? – я налил ему воды и протянул. Джон с жадностью вылакал три чашки, даром что не пил два дня, пока спал.
– Ты должен это увидеть.
– Что?
– Ночной Город.
Мда… крыша поехала у янки. Насмотрелся я на мертвяков и здесь, когда однажды днем заснул в кресле третьего этажа, забыв поставить будильник на ручных часах. Проснулся от скрипа открывающейся входной двери и хрипа мертвой глотки, обладатель которой сейчас входил в квартиру, в которой я сладко прикорнул. Адреналин у меня тогда взыграл… Я как можно бесшумней залез в шкаф. И всю ночь простоял в этом чертовом шкафу, слушая, как за незакрытой тонкой деревянной дверцей бродят мертвяки, мои бывшие соседи. И в щель я смотрел. Их лица, покрытые струпьями, мне потом долго снились. Повезло мне тогда, просто повезло. С тех пор я никогда не забываю ставить будильник…
А сейчас я просто бродил по центральной улице Города, когда то бывшей самой шумной и оживленной. Сама улочка неширокая, наискосок шагов пятнадцать. По краям ее стояли многочисленные магазины и закусочные, ночные клубы и кафе. Я сюда выбирался просто чтобы побродить по пустым улочкам, зайти посидеть в случайное здание, но на ночь всегда уезжал обратно. Странно, но факт – зомби после захода солнца бродили везде и всюду, кроме моей квартиры.
Любопытство – бич человека… Что я здесь делаю? Зачем пришел? Джон сказал, что можно забраться на любое здание и будешь в безопасности.
До заката была еще пара часов, броди – не хочу. Я и не хотел. Просто вышел на перекресток у центральной улицы, лег и смотрел в небо без единого облака. Заражению подверглась вся атомсфера, вплоть до верхних слоев, это как то и повлияло на образование облаков, по рассказам Джона. Климат не изменился, по меньшей мере пока. Хотя… вот уже октябрь, а холода так и не наступают. Ладно, поживем – выживем – увидим.
Начало смеркаться. Пора бы забраться куда-то повыше… Я выбрал крышу торгового комплекса рядом. Забраться туда было делом десяти минут. Высота – три-четыре этажа, должно хватить. Не слишком близко, чтобы меня увидели, не слишком далеко, чтобы не увидел я. Итак, пять минут… три… одна… все.
Солнце спряталось за крышами. Стало тихо. Вдруг, по улицам пронеслось звякание. Я пригляделся через объектив фотоаппарата. Подаренный Джоном, он мог отчетливо снимать в кромешной тьме.
Через объектив я увидел, как послетали крышки люков канализаций и оттуда полезли Они – мертвецы. Сотни фосфорецирующих не мигающих глаз. Мне стало очень неуютно на своей крыше. А мертвяки все лезли и лезли. Но вот поток, бьющий из недров города, иссяк, вылезли все зомби до единого. И минуты две они просто стояли без движения.
А потом случилось страшное. Они… пошли. Некоторые объединялись по двое и шли вместе. Кто-то бежал, кто-то присаживался на скамейки. Не веря своим глазам, я смотрел на подъезжающий к остановке автобус. За рулем обшарпанного транспорта сверкал глазами силуэт… Зомби вел автобус! Ревели моторы, по дорогам неслись машины. Фары не горели, но водители в них не нуждались.
А автобус между тем подьехал к остановке, невозмутимо распахнул дверцы. Толпа зомби с остановки ринулась внутрь, расталкивая друг-друга.
Город… жил? Зомби переходили улицу, заходили в магазины, в торговый центр подо мной, здоровались и даже переговаривались – до меня доносились хрипы и стоны. Я лишь успевал щелкать один кадр за другим.
Вдруг в центре улицы послышался лай. Я быстро перевел объектив туда – собака! Каким то чудом выжившая овчарка громко лаяла посреди улицы. Поток зомби вдруг остановился. А после… ринулся на собаку. Зомби навалились кучей, через полминуты на асфальте осталось только красное пятно и «жизнь» вновь потекла как и раньше.
Остаток ночи я провел в полуобмороке. Мне все же хватило самообладания ничем себя не выдать, а с рассветом еще и вернуться домой. Красное пятно на асфальте я обошел издали, не мог на него даже смотреть.
Джон встретил меня с бутылкой виски в одной руке.
– Ты видел это?
– …
– Выпей.
– Угу.
– Я знаю, что это такое. У нас в памяти всегда есть ячейка для текущего дня. Мы пассивно помним события, происходящие в нем, свои действия в этот день. После заражения, мозг начал работать именно с этим участком мозга, но как бы «воспроизводя» записанное. Все эти люди обречены день за днем повторять действия, производимые ими за день до их физической смерти. Вот такая вот, брат, комедия.
– И надолго это?
– Пока ткани не распадутся.
Я расхохотался. Джон недоуменно посмотрел на меня, уж не тронулся ли? Отсмеявшись, я молчал полминуты.
– Знаешь, Джон… Для некоторых ничего и не поменялось
– В смысле?
– Большинство людей день за днем делают одно и то же. Пока… ткани не распадутся. А сейчас они всего лишь окончательно умерли.
– Я не понимаю тебя, Саша. Иди поспи.
– Не хочу.
Чего чего, а спать мне сейчас не хотелось. А хотелось мне… глоток абсента из бара восьмого этажа. И погулять в одиночестве. Лучше всего по лесу, растущему в пяти шагах от подьезда.
Всего 0.02 % на земле сейчас – живые люди. А что изменилось с момента заражения? Ничего.
7. Семейные традиции, катаны и почему иногда не стоит звать замуж
Это как поджечь бензин, ожидая, что запахнет розами.
– Сука!!! – орал я, прыгая на одной ноге. – Сука-сука-сука!
Вторая нога валялась рядом, черным ботинком в лужу. Ботинок сиял – я как последний дурак чистил его минут 20, прежде чем пригласить ее погулять в парк.
– Прости. – растерянно пробормотала она, перебирая в руке катану с веселыми смайликами на рукояти. – У нас семейная традиция такая: зовут замуж – руби ногу.
Я напрыгнул носком на бордюр, потерял равновесие и упал спиной на газон, уже порядком покрашенный кровью в багрово-красный.
– Ну что за херня, Маша? – из последних сил просипел я, видя, как расплывается ее силуэт, а следом и остальной мир. – А предупредить?
– Сам дурак. – обиделась она. – Почему не увернулся?
Я хотел задушить ее словами, хотел матом выбить катану из ее рук, повалить и добить парой междометий промеж глаз! Но вместо этого потерял сознание.
– Простите, но я не могу пришить вам ногу.
Вначале пришла эта фраза. И уже она, полетав в белой дымке вокруг моей головы, вначале отдалилась, а после уплотнилась, став серьезным дяденькой в белом халате.
А «ногу» полетала еще чуть-чуть, подлетев прямо ко мне, и став… ногой. Торчит теперь из ведра со льдом, на тумбочке справа.
– Простите, но я не могу пришить вам ногу.
– Почему? – еле-еле слышно прошептал я, неотрывно глядя на собственную конечность.
– У нас семейная традиция такая: если дочь выходит замуж – никакой работы.
Я повернул голову. Мой взгляд упал на черно-белую ручку катаны, торчащей из-под халата. Зацепился за костыль рядом со врачом и один ботинок на полу.
– Так вы – ее отец? – сообразил я, немного пошевелив мозгами.
Врач кивнул.
– Но она же отрубила мне ногу…
– Да. – еще раз кивнул врач. – Но она согласна.
Я прикрыл глаза и набрал в грудь сколько смог воздуха, чтобы мой крик снес побольше маразма вокруг:
– ДА ПОШЛА ОНА НАХЕР!!!!!
Врач пожал плечами, пробормотал под нос: "Ну я так и полагал…" Коротко кивнул в третий раз, оперся на костыль, встал и доковылял до двери в палату, перемежая стук костыля и шарканье ботинка. Стук-шарк. Стук-шарк. Стук-шарк.
У двери обернулся. На лице его было злорадное торжество.
– Слабак! – ухмыльнулся он и распахнул дверь. – Готовим пациента к хирургии! Олечка, приготовьте вторую операционную…
8. Как рождаются ветра
– Давай, чтобы сразу убить интригу, я просто уйду на закат? Пафосно и задумчивым выражением на лице? – вдруг спросила она, кокетливо улыбаясь. – В самом начале, не дожидаясь конца рассказа. Оставлю ощущение, что следом за мной уходит некая забытая Истина, которую теперь всем познавать и познавать пару лет кряду…
– Не получится. – покачал я головой. – Я тебя выдумал легкомысленной и с ветром в голове. Люди поверят в твою красоту, но на некий скрытый смысл всем будет – пардон – насрать.
– А я все равно уйду на закат! – капризно воскликнула она. – Убегу!!!
Вскочила, поправила невесомое зеленое платье, тряхнула копной огненно-рыжих волос, в которых заиграли лучи заходящего солнца и легко, скользя по крыше подошвами кед, побежала вперед, навстречу закату.
Добежав до края, ничуть не смутилась, а со стуком прыгнула на самый бортик. Обернулась.
– Ты ведь не убьешь меня? – крикнула она во весь голос, так, чтобы я услышал.
Я только плечами пожал. Что хочешь, мол, то и думай.
А она – распахнула руки в стороны, постояла так, покачиваясь.
– Лови!! – звонко крикнула, охваченная весельем и солнцем.
Сложила ладони на груди и упала спиной вперед, в пропасть 25-ти этажей.
Секунду спустя я налил себе еще пуэра из термоса, и отпил, мысленно отметив: за упокой.
После – не торопясь подошел к бортику и осторожно посмотрел вниз, где на асфальте теперь красовалось в неестественной, искореженной позе тело, от которого уже начинали вырисовываться кровавые ручейки. Поодаль собирались люди, не в силах оторвать взгляд. Одна женщина рухнула в обморок. Кто-то уже посматривал наверх. Порыв ветра смахнул с головы капюшон и дал воздушного подзатыльника.
– Я знала, что тебе плевать, но не знала, что настолько. – негодующе прошептала она мне в уши.
– Нечего было падать – невозмутимо ответил я ветру. – 25 этажей все таки. На что надеялась? Что я придумаю внезапную связку воздушных шариков? Или батут?
– Ну, хотя бы… – обиженно просопела она. – Теперь буду до конца дней распахивать настежь форточки, приносить тебе насморк и воровать шапки.
– Живу на чердаках, закаляюсь и ношу капюшоны. – отмахнулся я от новоявленного Ветерка, как от назойливого комара, допил пуэр и пошел обратно, к вещам. – То же мне, напугала ежа голым задом.
В полной тишине собрал рюкзак и уже было собрался уходить, как вдруг ветер вновь зашелестел, а в ушах опять зазвучал ее шепот, на сей раз ехидный:
– Я никогда и ни за что себя не проявлю. Нигде и ни при каких условиях. Просто буду рядом – когда ты станешь выбираться на крыши и гулять по граням всех Городских пропастей. И однажды, когда ты решишь по-настоящему рискнуть и пойдешь там, где даже ритм твоего дыхания решит твою судьбу… когда окажешься подобен невесомой былинке на натянутой струне, я просто легко дуну тебе в затылок – и ты полетишь навстречу Смерти. До встречи…
– С-сука! – окаменев, громко сказал я, не веря своим ушам. – Рыжеволосая сука.
Ветер торжествующе всколыхнул мои волосы, нежно коснулся губ. А после – утих совсем.
Я оглянулся – вокруг было тихо и спокойно. Город простирался от края до края горизонта, маня несчетным количеством неизведанных крыш. Казалось бы – иди и иди себе куда захочешь и ничего не бойся.
Но я знал – теперь она рядом. Ждет.
Тварь…
9. Три сына
Было у Царя три сына.
Старший умный был детина. Средний был не так, ни сяк. Младший – вовсе был дурак.
Поехал Царь в другую страну по делам царским и спрашивает у трех сыновей: «Чего вам, сыновья, привести из страны заморской?»
Старший говорит – Я хочу силы неудержимой. Привези мне стук, эхо которого до неба волну прошибает. Привези мне бой, который землю вдаль и врозь поперек пробивает.
Средний говорит: – Я хочу ловкости неуловимой. Привези мне молнию, что по небу скачет от края до края, сама в себе от себя сгорая, никого к себе не пуская. Привези мне волну по берегу текучую, саму себя зовущую, сама от себя бегущую.
Младший говорит – А я хочу пустоты незримой. Привези мне болотную туманную дымку без веса и тени, в которой есть лестница со спуском без ступеней. Привези мне облака край, с которого сойти можно не вставая – бери и шагай.
Отправился царь в другую страну и скоро вернулся обратно.
Привез он старшему сыну – силу неудержимую.
Привез среднему – ловкость неуловимую.
Привез младшему – пустоту незримую.
…
Долго ли, скоро ли.
Напал на царство могучий враг, которому нет числа.
Вышел навстречу врагу старший сын. Началась битва. И нет сильнее его мощи, одолеть его – как одолеть Солнце.
До сих пор бьет врага старший сын, до сих пор машет палицей.
Вылетел навстречу войску средний сын. Началась погоня. И нет быстрее и ловчее его, догнать его – как поймать в руки ветер. Убежать от него – как убежать от молнии.
До сих пор ловят, а он – до сих пор убегает. До сих пор догоняет – а враг до сих пор пытается убежать.
Ворвался враг в покои младшего сына. А сына там нет.
Да и покоев самих тоже нет.
И врага тоже нет.
И битвы нет.
И ничего.
Нет.
10. «Физик + Лирика»
Почтальон сунул письмо в дверную щель когда я застегивал последнюю пуговицу на строгом пиджаке.
Конверт абсолютно белый, с тонкой строчкой моего адреса, но я сразу узнал отпечаток ее помады на линии склейки. Да и как не узнать? Сочный, красный, томный – легкая волна сучести разошлась по квартире еще до того, как конверт упал на пол.
Кошка повела носом, зевнула, потянулась. Пес встрепенулся, сам не зная отчего, зачем-то гавкнул на торшер и ушел от греха подальше на балкон. А я взял конверт, замарал белые перчатки об ее помаду, ругнулся сквозь зубы и открыл.
«Милый мой. Родной мой. Неспокойный мой. Как ты учишь глупых детей в своих умных университетах, вселенная постоянно расширяется. И я боюсь, что это письмо никогда до тебя не дойдет. Пока его везет к тебе поезд, рельсы уже вытянулись до горизонта.
Там, глядишь, и появился промеж станций какой-нибудь новый город – не пустовать же месту, а вселенная на чудеса щедра. И почтальон-дурак взял и скинул именно мой конверт на этой новой станции…
Шучу.
Письмо дошло до тебя, ведь мы оба горячо хотим обратного.
Ведь как ты учишь глупых неразумных детей в своих скучных умных университетах – наблюдая за событием, мы на него влияем. Физика? Квантовая? В отличие от тебя, никогда в этом не разбиралась.
Так вот я не хочу, чтобы письмо дошло – оно и застрянет где-нибудь промеж маршрута. Ни там и не тут.
Но ты тоже не захочешь и минус на минус – плюс? Вот оно взяло, встрепенулось и полетело к тебе как миленькое.
Ты спросишь, поправив свои смешные очки: «Как я могу не захотеть, если я об этом до сих пор не знал?»
Да ты ведь проклял весь сегодняшний день, а заодно и завтрашний – как только конверт влез в безукоризненный порядок твоей квартиры. А как бедные-бедные дети слышат от такого строгого и умного тебя: «Время движется в оба направления». На каком-то там уровне. В отличие от тебя, никогда в этом не разбиралась, так пусть это будет уровень мысли!
Остается один вопрос: почему я этого не хочу? Я же написала это письмо.
Причина проста: я ухожу. Ухожу не в книжный магазин, не в провинцию и даже не в далекую жаркую Африку.
Я хочу покончить со всем этим и уйти из жизни. Вот так просто.
Я очень хорошо все спланировала. Все, как ты учил: электроды, полупроводники, соленая вода, напряжение, ток и лучший проводник – человеческое тело.
И стул, конечно же. Не будем отходить от канона.
Знаешь, в чем шутка? Я этого не хочу. Я больше всего на свете хочу жить.
И я очень твердо знаю, милый мой: если ты тоже хочешь, чтобы я жила, несмотря на все, что сказал неделей ранее, то… как там? Плюс на плюс же – минус? Задуманное мной непременно случится.
Если случится – я в последнюю секунду, перед ослепительной вспышкой, пойму, что тебе не безразлична. Улыбнусь – впервые за последние 10 лет.
А если этого не произойдет – то… плюс и минус. Не слышала, что в этом случае ты говоришь своим бедным глупым студентам, но знаю: мой плюс сильнее твоего минуса. И если этого не произойдет – то жить я буду долго и горько и остаток моей жизни будет стократно темнее той сладкой секунды света и радости.
Так что, милый мой? Родной мой! Неспокойный мой… Завтра я без пяти четыре сяду в кресло, поставив таймер устройства ровно на 16:00. Через пять минут через мое тело пройдет ток.
Если я все правильно рассчитала, то примерно к этой минуте ты уже должен дочитать. Для тебя я сейчас как кот Шредингера – не жива, не мертва.
На какой исход надеешься ты?»
Я дочитал, выдохнул, скомкал письмо и запихал в карман. Как хорошо, что я объяснил ей устройство электрической цепи а заодно – для смеха – электрического стула, но не рассказал, что для реальной работы нужно подключить его к розетке.
Не думаю, что она додумается до этого гениального шага.
Чертова дура… Плюс на плюс – минус, тоже мне! Хоть бы и сработал твой стул – не от электричества, так от цветочной пыльцы или солнечного света!
Часы пробили 4 раза.
Я ждал, нервно курил и думал: позвонить или уйти?
Кот Шредингера… Жива она или нет? Может быть, не такая уж она и дура? Хотя помню, я около дня потратил только на то, чтобы научить включать утюг!
Задребезжал телефон. Я рванул трубку.
– Алло!
Конечно же, это была она.
– Оно не сработало.
– Славно…
– Ты рад?
– Рад, что не нужно платить гробовщику. – буркнул я и кинул трубку на аппарат и как можно быстрее вышел вон, пока меня не застал второй звонок.
Побежал на вокзал, за билетом на поезд.
Впервые радуясь, что женат на дуре.
Часть 2. Гнев
1. Картина
Человечек на картине задергался, зашевелился. Захлопал глазами. Сделал шаг по нарисованному песку и скинул с плеч нелепую белую ткань, которую подвесил туда художник, испортив тем самым всю композицию. Ее то меня и попросил удалить заказчик.
– Что ты сделал? – голос у человечка был довольно писклявый и необычайно встревоженный. – Всего навсего оживил тебя. А теперь прошу тебя – замри в прежней позе. – Но… я не хочу! – Ну а что поделать?
Умение оживлять картины я обнаружил в себе с раннего детства. Хватило ума никому о нем не рассказывать, черт знает, к чему бы это привело. А так – живу потихоньку… Приношу даже определенную пользу обществу.
– Как странно… – человечек тряхнул копной коричневых волос, огляделся, посмотрел назад, на нарисованное солнце. Оно сейчас сверкало. Может быть, человечек его даже ощущал. По-своему. – Что именно? – Я словно был, а словно меня и не было. Ни ощущений, не мыслей. Этот платок я держу в руках, сколько себя помню! – Да-да, все четыре года… А теперь, встань, пожалуйста, обратно и не тормози процесс. – каждый раз одно и то же! – Я же помню, что было до этого! Я бежал по пляжу… О-о-о… тяжелый случай. Художник был парень с фантазией и придумал человечку жизнь, пока рисовал его. Теперь ее помнил и человечек, принимая ее за то, что было с ним до событий на картине. – Послушай… На самом деле, ты стоишь тут с того самого момента, как художник дорисовал картину. и… как все сложно… Давай я просто закончу то, что начал? Как мне надоело каждому выскочке все объяснять… – Я не хочу! Я хочу жить дальше! – Извини, не получится. А если ты сбежишь, я просто верну картину к изначальному варианту, после чего повторю все заново. Уже почти собравшийся бежать человечек раздумал и встал. На его лице была видна мучительная борьба, в которой он, так или иначе, проиграет.
Вот уже год я занимался тем, что оживлял картины клиентов, заставлял действующих персонажей на картине сделать ту, или иную вещь, после чего вновь ее замораживал. Такие и были заказы – изменить положение персонажей, убрать того, или иного. Снять одежду – это даже почаще обычного. Ну и нет проблем! Оживлял, договаривался с нарисованными существами, после чего отдавал картину довольному заказчику. Но время от времени случались и подобные диалоги. Персонаж, осознав себя, умирать опять не хотел.
– Послушай. – сказал я ему. – Выбор здесь такой – либо я замараживаю картину, либо… мои силы рано или поздно иссякнут сами. – Но ведь должен быть выход? Да что ж они повторяют эту фразу раз от раза? – Нету. Все, у меня кончается терпение! Или ты встаешь, как стоял, либо я достаю зажигалку… – Нет! Постой! Я согласен. – писклявый человечек грустно кивнул и встал в прежнем положении. – И улыбку, улыбку! На прежнем варианте ты широко улыбался. Вот. А теперь замри…
Легкое головокружение, и чувство, словно из кончиков пальцев, направленных на картину, вылетают комки пуха. Картина вновь замерла, человечек перестал двигаться. На его лице была… если это, конечно, можно назвать улыбкой, то это улыбка. Какая-то непередаваемая печаль, сквозь которую он выдавил из себя это движение лицвых мышц, не оставляло сомнений по поводу его душевного состояния. Ну и ладно. Кто я – психолог? Лицо спишу на издержки работы. Если клиент доплатит, то куплю книжку анекдотов, оживлю картину, прочитаю их писклявому, чтоб повеселился. Что с него взять?
Я вздохнул, встал и подошел к столу, налил себе стакан воды. Одной работой меньше. За сегодня я планировал сделать еще пять картин, но этот проклятый человечек меня утомил.
Взяв следующую картину, я подошел к креслу и сел в него. Осмотрев изображенную на ней сцену казни, я улыбнулся. Тут уже будет поинтереснее… И тут… что-то изменилось. Только я сел в кресло, как мне показалось, что я сижу здесь уже очень, очень давно. Но этого «давно» словно не было. Я смотрел на картину и словно не видел ее…
– Будь добр, убери ее куда-нибудь. – внезапно послышался голос. я обернулся. Одной стены моей квартиры не было, вместо нее была огромная рамка, словно для картины, через которую на меня смотрело лицо великана. На носу у великана были очки. Длинные волосы спадали с плеч. За его спиной виднелась комната с жутким бардаком художника. – Убери картину куда-нибудь. Можешь под диван. Вот так. А теперь… ну, что еще?
Машинально положив картину с креслом, я встал и подошел к отсутствующей стене. – Что происходит? – Эх, еще один… Послушай, мне надоело каждому из вас объяснять подробно, поэтому вкратце и быстро: ты – персонаж картины, я человек, который умеет их оживлять. Меня попросили освободить тебе руки. Картину ты убрал твои руки теперь свободны. Давай, садись обратно и покончим с этим. – Постой… нет! Великан вздохнул и что-то пробурчал себе под нос. А я был в полном смятении: – Нет, нет!! Это я оживляю картины! Я не могу быть… как же так? – Очень просто. Послушай меня… – Я же все прекрасно помню! Я – Александр Гринчеевский, только что закончил очередную работу! Вчера был в ресторане "Красные шишки", а сегодня вечером собирался к друзьям! Я не могу быть персонажем картины! – О господи… – великан вздохнул и поправил очки. – Да-да, рисовавший тебя художник обладал прекрасным воображением, я это вижу. Садись давай обратно в кресло и покончим с этим. В его голосе я услышал свои собственные интонации. Неужели это конец? И это все? Я так и просижу всю жизнь на диване, уставясь в потолок? А все мое прошлое – это лишь фантазия очередного художника? КАК ЭТО МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ??? – Но ведь должен быть выход… – я говорил это и сам же слышал, сколько в моем голосе безнадеги. – Нету выхода. Если попробуешь убежать, или будешь упрямиться – картину я сожгу. Давай, быстро на диван! Шмыгнув носом, я побрел к дивану. И вдруг мне стало страшно. Неужели это мои последние движения в этой жизни? А что будет, когда картина будет разрушаться? Выцветет краска, порвется холст? Что будет со мной? Ответа не было и получить его было не от кого. Сев на диван я услышал деловое:
– Так, так. Левую ногу повыше, ага. Приготовься… Ах да – и улыбку, широкую довольную улыбку! Ты улыбался. Вот так, прекрасно. Теперь замри.
2. Штаны
Чертовы штаны, сшитые Леви, ужасно жали зад, раскаленный песок жег сквозь них лодыжки, пыль била в глаза, не стесняясь очков. Ах да, еще этот чертов геккон на спине опять начал щекотать меня хвостом.
Черт меня подери! Еще раз попытался его стряхнуть – безуспешно, новые штаны не давали мне даже повернуться, чтобы закинуть руку. Леви Страусс загнал мне их за два доллара десять центов… Душу выбью у этого сукину сыну, когда вернусь обратно в город! Винтовка рядом грела руку. Я лежал на одном месте уже около часа, начиная медленно поджариваться на слепящем солнце. По информации, слитой от хорошего друга, по дороге передо мной, в это время должен ехать курьер в дилижансе, везти ларец с долларами в банк в Блинк-Флигвуде… Денег много, а охранников – всего двое… Вот и лежал я, посасывая весьма второсортное виски из вляги, которое уже начинало подходить к концу. Черт… Лично бы задушил тех, кто посылает курьеров с деньгами в такое пекло! Сплошное издевательство. Еще и этот чертов геккон… Ну-ка тихо! На горизонте клубилась пыль. Наконец-то едет, родимый! Я взял в руки винтовку, проверил патрон – все в норме, все заряжено, все наготове. Еще чуть ближе… так… вдох-выдох…
Громкий выстрел прозвучал в прерии, подобно грому. Лошадь одного из охранников завалилась на бок, придавила собой всадника. Второй выстрел снял другого, прямо в голову. Лошадь продолжила скакать, везя его за собой, зацепившегося ногой в сбруе. Дилижанс продолжил свой путь. Что же, его проблемы… Еще одним метким выстрелом я выбил кольцо, крепящее колесо – дилижанс тут же завалился набок и полминуты был объят густым покровом пыли. Потом из дилижанса вышел человек. Был он в коричневом костюме в клеточку, ужимавшем его со всех сторон и в такой же кепке. Обычный клерк, волею судьбы оказавшийся на мушке моей винтовки.
– Руки к небу. – Н-не стреляйте, сэр!! – Где деньги, которые ты везешь? – Сэр, о-они в д-дилижансе, п-под сиденьем! Не стреляйте! – Если не соврал – не буду. Стой тут.
Я опустил ствол и неспеша пошел к дилижансу, все страдая от ужасного жима ниже пояса. Послушайте меня… Никогда не покупайте штаны у Леви Страусса, слышите? Не повторяйте моих ошибок… Вот и сиденье, вот и сундучок. Мелкий замок, отпирающийся ногтем… О да! Вдруг, я услышал тихий шорох снаружи и через секунду в боку дилижанса появилось отерстие. Хм, а клерк то не промах… Нет, промах конечно, ну и слава богу. Резко оттолкнувшись, я боком вылетел из дилижанса, на лету доставая кольт из кобуры. Вернее… я должен был пантерой вылететь из дилижанса, ловко достать на лету кольт и метко, еще до приземления, всадить в этого чертового клерка пару-другую пуль, но… чертов Леви Страусс! – В-встать!! – у клерка была полуистерика. Он держал свой револьвер двумя руками, дрожащее дуло смотрело на меня, кепка слетела. О, а он еще и рыжий. Я валялся у дилижанса, неловко вывалившись из него – штаны не позволили мне выпрыгнуть. Вывалиться – это на здоровье! Загнутая штанина, ко всему прочему, зацепилась за крючок внизу двери а отцепиться не соизволила. Я потянулся за Кольтом. – Р-руки! Чтобы я их видел! – Ну и что ты собрался делать? Ты же видишь, что встать я не могу, а убить меня у тебя кишка тонка, это очевидно. Ты и в дилижанс со страху пальнул, а теперь? – Н-ничего!! – Что ничего? Слушай, друг! Давай ты поможешь мне встать, и мы оба дружно разойдемся по домам? – я откровенно врал. Мне нужно было его отвлечь, достать кольт, на котором я сейчас так удобно устроился правым боком, снять его и отправиться медленно и со вкусом душить Леви Страусса его же собственной продукцией. Или, может на кол посадить? Там видно будет. – Ы-ы-ы-ы-ы! С ума сходит, что ли этот рыжий? Вдруг начал прыгать на одном месте. Потом пальнул в меня, особо не целясь. Пуля выбила землю в полуметре от моей головы. – Спокойно, спокойно, рыжый! Не тушуйся! Как тебя зовут? – З-заткнись! Если бы не ты, то… – бах! еще одна пуля просверлила землю чуть ближе к моей драгоценной макушке. – Мне было поручено отвести эти проценты Марти! Я бы получил повышение! И тут – ты! Ты сам не знашь, на кого напал! Еще одна порция свинца нашла свою обитель в жарком песке прерии. Мать моя… Так его чертово повышение по службе так из себя вывело? Куда катится мир… Моя рука наконец нашла рукоятку Кольта, я всадил в этого клетчатого рыжего сумасшедшего две пули. Он лег. Еще примерно минут я десять ерзал, пытаясь освободить штаны. Интересно, что за Марти? Не слышал о таких банкирах. Забрав сундучок с деньгами из дилижанса, я пошел на юго-восток. Там, в десяти милях отсюда я оставил свою лошадь. Оттуда в город – поделиться деньгами и заодно проставить виски другу, выведшему меня на этот дилижанс.
Дня через два я лежал на удобной мягкой кровати в номере салуна Смитти и просто отдыхал. Утром я заказал в номер пару девок, а пока время просто полежать… А вот и шаги за дверью. Девки были высокие, с щетиной и пахли двух-дневной утомительной дорогой и сигаретами. В руках у них было по револьверу, об их намерениях долго догадываться не приходилось. Резко повернувшись и оттолкнувшись сапогами от стены за кроватью, я кувыркнулся с кольтом за диван и выпустил пару пуль в этих ублюдков. Вернее… я должен был ловким смерчем развернуться, совершить молниеносный толчок от стены за диван и оттуда гостепреимно угостить господ свинцом, но… чертов Леви Страусс!
– Что это было, Хег? – спросил один из «господ» другого после сделанного. – Не знаю, Сэм. Он дернулся, сполз на пол, попытался перекатиться под кровать, зацепился штаниной за угол кровати и повис. Меня предупреждали, что он самый ловких и меткий из ребят Хацлера. Советовали даже подстеречь его сняв из винтовки, не ввязываясь в ближнюю драку. Возможно, нам повезло, и он выпил. Остался информатор, ты знаешь, кто он? – Да его друг, сейчас проживает в Ареолле – к востоку отсюда, в полутораста милях. Идем. – Идем. Как то ты странно ходишь в последнее время, штаны жмут?
– Да, купил их у Леви Страусса за три доллара, сто дохлых собак ему в печенку…
3. С Новым Годом!
Бах! Входная дверь вылетела, выбитая ботинком. В дверь – по всем правилам – сперва полетела флешка. Через пять секунд, сразу после яркой вспышки, мы вбежали в комнату и открыли огонь.
На зачистку одной комнаты уходило в среднем от пятнадцати – до двадцати минут, зависело от количества ходячих трупов. В одном доме около сорока комнат, в итоге один дом зачищался часов за десять – полная рабочая смена. Если обходилось без косяков.
Помню свой первый рейд – выдохся уже через пять часов, в итоге поскользнулся на ровном месте и упал головой вниз с третьего этажа. Шлему хоть бы хны, а вот голова вошла в туловище.
Бах! Еще одна комната раскупорена. С ней пришлось повозиться – это была дверь в зал кинотеатра, полный «зрителей», которые сидели и пялились в пустой экран.
Читать бесплатно другие книги:
