Большое собрание произведений. XXI век Жванецкий Михаил
А еще говорят, что это жизнь, что это свобода, что за это боролись.
Вот так из одной разрухи попали в другую. Сидели в Бухенвальде, наконец с боями пробились в Освенцим.
Учитель за двадцать долларов ставит пятерку, преподаватель за пять тысяч провожает на медаль, за десять тысяч принимает в вуз.
Суд за тридцать тысяч посадит, за пятьдесят тысяч оправдает. Следователь за три тысячи обвинит, за пять тысяч отпустит.
Министр берет со всего, что происходит под ним: пять миллионов за сделку во вред стране, десять миллионов за сделку на пользу стране. Один миллион – за то, что сделка не состоялась. (Цифры вымышлены мной.)
Телевидение, время от времени завывая о зажиме свободы, добивает и уничтожает остатки приличий, остатки совести, заставляя всенародно рассказывать гадости о муже, о жене, сочиняя, выдумывая чью-то жизнь.
Это горе одинаковое, когда все можно и когда все нельзя, когда стреляют сверху, когда стреляют снизу.
Снизу палачей не меньше.
Тут кто-то затосковал о политсатире.
Мол, почему не занимаются.
Как не занимаются?
А что же делает вся страна, все газеты, все радиостанции Советского Союза?
Это сейчас самое легкое, самое приятное, самое денежное, самое безопасное занятие.
Разве сатирики наши не называли президента как угодно и даже «крошка Цахес»… И что?
Никакой реакции – ни черной, ни белой, ни всенародной.
А с другой стороны, что должен сделать президент, чтоб крошкой Цахесом не быть?..
В голове высмеивающего все-таки должен быть какой-то план, хотя бы приблизительно, чего бы ему все-таки хотелось в этой стране.
Когда с властью воюют, неотрывно ошиваясь возле нее, питаясь из ее рук, зарабатывая на разоблачениях власти, полученных от нее же, это жутко смешно и слегка нечестно и сеет вот эту разруху в головах, о которой мы говорили выше, ниже и как раз здесь!
От власти бы ни дальше, ни ближе. А на расстоянии вытянутой руки.
Пусть они сначала сами по капле выдавят из себя рабов, постаравшись не закапать всех нижних, а потом приходят к нам.
Худший вид рабства – неотрывно смотреть на власть, страстно комментируя движения пальцев ее ног.
Полчища политологов занимаются разгадкой пальцев ног – и при этом прекрасно выглядят.
Кто их всех содержит? У кого они берут деньги на пропитание? И как нам быть внизу? И кого выбирать? И что нас ждет?..
Сегодняшняя жизнь для массового жителя распадается на три крупных раздела:
1) поездки президента;
2) август;
3) игры в буквы на деньги, где молодые крупье тепло следят за мучениями пожилого, желающего прокормиться за счет своей памяти.
А так – ничего, ничего…
Убитые лежат.
Убийцы гуляют.
Обворованные и избитые как-то живут дальше.
Август надо поименовать месяцем траура навсегда.
Это наш всенародный понедельник, наше тринадцатое число, наш месяц сбора плодов армии, авиации, флота.
Самая тяжелая задача – чтоб между трауром и праздниками была какая-то разница.
И наконец о том, что мне нравится… Человек, который под Петербургом открыл ресторан, на прибыль создал в Павловске лицей по примеру Пушкинского. Там учатся восемнадцать прекрасных юношей, они обучаются всему, чему учил Царскосельский лицей. Живут вместе, слушают лучших преподавателей, учатся музыке, языкам, дипломатии, литературе.
Зовут создателя лицея Сергей.
В этих юношах и в Сергее мне показалось будущее России, о котором они сами, вдруг, без всяких причин, подумали сегодня.
Клубится снизу
Черные клубы дыма перемещаются то вверх, то вниз.
Посветлело сверху – сразу начинает клубиться снизу. Грабежи, убийства, погромы.
В ответ начинает темнеть сверху. Аресты, запреты, ссылки, расстрелы.
Темнеет сверху.
Чуть светлеет снизу.
Какой смысл в разбоях, если сверху все отняли. Окончательно темно вверху.
И тут зажигаются огоньки.
Один, второй, третий.
Их тысячи, миллионы.
Начинает светлеть сверху от колеблющихся слабых человеческих огоньков, и тут наступает самое золотое время.
Когда светлеет верх и еще не темнеет низ.
Но человек долго не пытаться не может.
Он начинает пробовать вперед, вправо, влево. Кто-то, попавший случайно на кучу чего-то, пробует присвоить.
Кто-то присвоил.
Кто-то стерпел.
Кто-то еще присвоил.
Кто-то еще стерпел.
«Но ведь я же честный», – сказал он себе.
Как долго он себе это может говорить?
Допустим, пять лет.
Срок достаточный, чтоб убедиться, что он проиграл.
И он тоже начинает пробовать.
Но эти пять лет не прошли даром не только для него.
Другие с криком «Это нечестно!» расхватали остатки.
Он пару лет интенсивно носится.
Но что ему достается после семи лет отсутствия на рынке?
Тачка, кепка и собственные крики: «Па-берегись! Ноги! Ноги! Дамочка!»
Даже в подаче первых блюд ребенку мэра все занято.
Он тратит еще два года на потерю настроения, на высматривание отвратительных обеспеченных щек, и ему уже все равно, толстые они или худые.
Хотел он этой жизни или не хотел.
Он окружен врагами.
Он опускается и начинает темнеть.
А вверху, ввиду того что грязь ушла вниз, становится чисто, светло, взяточно и, в общем, доброжелательно.
Им нечего давать другим.
Им – только брать себе.
И начинает клубиться снизу, и начинает темнеть сверху.
И землетрясения в этой стране происходят над и под тобой.
И это продолжается, пока жизнью не станет та середина, которую все называют золотой.
Ко Дню юмора
Весна. Одеваются деревья, раздеваются женщины.
Все наступает. Все отступает.
В общем – Первое апреля. Профессиональный праздник тех, кто смеется, и тех, кто смешит. В этот день мы бросим всеобщее увлечение – искать смысл в происходящем. И повеселимся.
Пусть ищут те, кого мы туда выбрали. Они и так выглядят лучше нас. Как только мы их выбираем, в них пропадает страдание и появляется радость. Значит, мы не ошиблись.
Мы настолько точно выбираем не тех, что уже не стоит беспокоиться.
Между философом и политиком разница проста: политик не сообщает вам свои мысли – он угадывает ваши.
Угадать может. Осуществить не может.
Поэтому мы живем хорошо: немножко бедно, немножко плохо, немножко хочется повеситься. Но все это чуть-чуть.
Первое апреля – День смеха.
Смешно уже давно, теперь наша задача, чтоб стало весело.
Мало нам было чиновников, к ним добавились олигархи.
Все мчатся мимо, горя синим огнем. А мы радостно шуруем по обочине в поисках денег, оброненных ими.
В экономике разбираемся слабо. Вот, говорят, наш шпион нанес ущерб США на несколько миллиардов долларов в пользу России.
«Где же деньги?» – спрашиваем мы.
В стране появился гениальный человек – наш чиновник. Сам пишет правила игры. Сам выходит на поле. Сам играет. Сам меняет правила во время игры до тех пор, пока не выиграет. Затем идет в отставку президентом банка и уже встречается на банкетах в бабочке и темных очках.
Весна – одеваются деревья, раздеваются женщины.
Наши олигархи за неимением воображения пошли по старческим стопам Политбюро.
Так же живут в бункерах.
Так же мчатся параллельно с извозчичьим криком: «Посторонись! Большая жизнь летит, блин, мимо!»
Их с чиновниками объединяет стремительная потеря юмора, курлыканье типа «порешаем вопрос», «обналичим откат».
И второе поколение жен.
В среде олигархов самый бестактный вопрос: «Это ваша дочь?»
В школу приводят двоих: в десятый класс – сына, в восьмой класс – жену.
Ходят в охране. Шутят в охране. Едят в охране. Плачут в охране. Они учат охрану носить галстук, охрана их учит носить бронежилет.
Хотим ли мы такой жизни, друзья?
Да! Хотим!
С Днем смеха вас!
Мы знаем, что низкое качество жизни рождает высокое качество юмора. Сегодня юмор стал хуже… Значительно, отвратительно хуже. Значит… Ну?.. Возможно…
Сегодня нас смешат женщины грубыми шутками про половые органы. Мужчины нежно поют о чем-то своем, девичьем, в мехах и ожерельях.
Но все равно в юморе мы, как всегда, впереди всех. Как говорят в правительстве Грузии: «Из всех наших ущелий это – самое стабильное!»
В общем, весна – одеваются деревья, раздеваются женщины.
К реформам у нас отношение сложное.
В реформах мы пока не участвуем. Ждем, когда они закончатся, чтоб разыскать и обналичить.
Рынка пока нет, но базарные отношения уже сложились.
– За такие деньги одиннадцатиметровый не берут, – твердо заявляет тренер. – И в правый верхний за такие деньги никто бросаться не будет.
В общем, ценности окружающего мира уже начали поступать.
Когда ведущий концерта заявил, что для него в человеке не главное образованность, воспитанность и ум – в зале грянула овация. Это приятно.
Президент наш тоже с юмором, хотя в последнее время к нему стало примешиваться легкое раздражение. Видимо, мы чем-то его раздражаем. Обидно. Так хотелось долгой совместной жизни…
Ему повезло больше, чем нам. Его шутки встречают хохотом еще до произнесения. Но шутит он хорошо. Отдадим должное, мы ж не дундуки безмозглые. Встретим его шутку сверху хорошим анекдотом снизу. Про него же, чтоб не отвыкал. Проверять, смешно или нет, будем сначала на животных.
Весна – расцветают деревья, распускаются женщины.
Но все-таки, когда РАО ЕЭС вырубает свет, сразу наступает советская власть – без видео, без дискотек, без рекламы.
Благодаря низкому качеству строительства, если стена в квартире стала теплой, значит, кто-то лег с той стороны.
Весна – поют птицы и женщины.
Новая жизнь здесь. Мы уже давно живем по-новому и мы бы давно это почувствовали, если б не зарплата. Эта сволочь нас тянет назад.
Для увеличения зарплаты населению будут розданы специальные увеличительные стекла и специальные лупы для разглядывания продуктовых корзин.
Далее. Средняя жизнь мужчины в нашей стране – 58 лет.
Чудесный возраст.
Это расцвет.
Это интеллект.
Это даже сексуальный расцвет.
Мужчина в 58 только начинает жить.
Жаль, что приходится тут же заканчивать.
Но надо. Статистика неумолима!
Весна, тают льды, твердеют женщины.
Сегодня над нашей жизнью можно смеяться сколько хочешь. Это главное завоевание и есть. Пока оно с нами, жизнь может быть тяжелой, плохой, но не такой противной и оскорбительно рабской, как вчера.
Вот за это выпьем. Как говорил начальник одесской канализации, выпьем за дерьмо, которое нас кормит.
Нарьян-Мар
– А где вы, девушка, живете?
– В Нарьян-Маре.
– А ваши родители?
– В Нарьян-Маре.
– А чем они занимаются?
– Они в Нарьян-Маре.
– И как они живут?
– Как все в Нарьян-Маре.
– А не хотели бы затеять какое-то дело?
– Нет. Они же в Нарьян-Маре.
– И что будет?
– А что может быть в Нарьян-Маре?
– Ну, может быть, учиться пойти?
– Где? В Нарьян-Маре?
– Ну уехать, в конце концов.
– Из Нарьян-Мара?..
– Ну а что же там сидеть?
– А где сидеть?
– Ну за границей.
– А кто же будет сидеть в Нарьян-Маре?
– Ну, значит, надо там жизнь налаживать.
– Где, в Нарьян-Маре?
– В Нарьян-Маре, а где же еще?
– Откуда я знаю, где еще? Мы ж в Нарьян-Маре.
– Ну и возьмитесь, соберитесь, выберите толкового мэра.
– Где, в Нарьян-Маре?
– Да. А что тут странного? И начинайте жизнь.
– Где? В Нарьян-Маре?
– А чего плакаться? Соберитесь, договоритесь, наладьте…
– Где собраться? В Нарьян-Маре?
– Да, там, а где ж еще? Там же хоть что-то интересное есть?
– Вы что? Это же Нарьян-Мар.
– Значит, так и будете жить?
– А как еще жить в Нарьян-Маре?
«Народ мечется в стране…»
Народ мечется в стране, спрашивает, как жить. Сегодня в поликлинике по кабинету ингаляции медсестра ходит:
– Правильно наденьте маску.
И идет дальше.
– Вы неправильно надели маску.
И идет дальше.
А все в масках, а три минуты бегут.
А как правильно?
Так и всё в нашей жизни.
Нам говорят:
– Вы неправильно делаете.
И уходят.
И мы не делаем никак, чтоб не ошибиться.
Помолчим
Ко мне в самолете подошел человек.
Ну, чтобы вы его увидели… Я опишу…
Но нет. Я не даю изображений.
Это был полный молодой парень лет тридцати. Бритый – небритый?..
Что это объясняет?
Для чего его нужно видеть, не пойму.
Слушайте…
– Можно, я вас оторву на секунду, – сказал он.
– Да, пожалуйста.
Он присел рядом и задумался минут на пять… Время шло… Мы летим.
– Вот, скажем… – Он думал. – Что должен человек…
Он думал, глядя через меня в окно…
Я молчал.
Молчание стало мерзким.
– Что должен человек после себя… – Он задумался.
– Оставить? – встрепенулся я.
– Нет, – он задумался. – Вот человека окружают… – Он задумался.
– Дети? – напомнил я.
Читать бесплатно другие книги:
