Ключ от миража Степанова Татьяна

Мещерский открыл дверь, разговаривая по телефону. Катя сразу поняла, с кем – с Кравченко. Тот либо так и не уснул там в своем Барнауле, либо чуть свет уже был на ногах, на службе своего работодателя. Мещерский громко кричал в трубку: «Да, да, спасибо! Вот и Катюша только что приехала! Спасибо, Вадим! Когда назад тебя ждать? Когда? Не слышу! Связь плохая!»

Все действительно напоминало сеанс космической связи со станцией «Мир», уже утонувшей в океане. Катя, не надеясь на помощь именинника, поволокла подарок в комнату. «Вот сейчас достану посуду, – думала она, – расставлю тарелки, Мещерский кончит переговоры, войдет и ахнет».

В комнате на диване сидел Никита Колосов. Расположился он уютно, словно дома. А перед диваном на низком столике на географической карте (в квартире Мещерского даже стены вместо обоев были оклеены географическими картами) был сервирован праздничный холостяцкий обед (или ужин?) – курица-гриль, жареная картошка на сковородке, яичница на другой сковородке, соленые огурцы, капуста, водка и пиво.

Катя едва не уронила сервиз. Мещерский не упоминал, что Колосов тоже приглашен. Однако кто ему-то напомнил про Серегин день рождения?

– Ой, Никита! – никаких иных восклицаний с Катиных губ при виде начальника отдела убийств не срывалось. И это была уже традиция. – Откуда ты?

– Оттуда. – Колосов поднялся, забрал у Кати коробку и водрузил ее на подоконник. Легко, как перышко.

Потом вернулся Мещерский, и они все вместе достали сервиз. Мещерский был тронут. Подарку обрадовался, лживым Катиным словам, что это она посуду и выбирала, и покупала, поверил простодушно. Однако в глазах его Катя ловила скрытое недоумение. Мещерский явно не понимал, для чего ему надо так много и такой разной посуды. Действительно, для чего, если есть сковородки и эмалированные тазы?

Катя это отметила и начала доходчиво учить: эта вот тарелка для первого, эта для второго, эта – десертная, для пирожных. Ведь ты любишь пирожные? А это чашки – что ты, своих, что ли, не узнаешь? А это розетки для лимона, для варенья.

– А это что за ваза такая с ручками и крышкой? – спросил Колосов, указывая на гордость коллекции – супницу.

Катя в отчаянии замахала на них руками – все, хватит, ну вас всех.

– А рюмки где? – не унимался Никита. – Водку мне по чашкам разливать?

Мещерский метнулся на кухню. Чего-чего, а уж рюмки, стаканы и бокалы в этом доме были. Катя уселась на диван. Ее внимание привлекла водочная бутылка. Не то чтобы очень уж тянуло выпить, нет, просто бутылка стоила того, чтобы после опустошения ее не бросили в мусорное ведро. Водка называлась загадочно «Восьмерочка». Катя не сразу поняла, что к чему, пока не прочла на этикетке, что водка эта выпущена к юбилею 8-го управления МВД и специально предназначена «исключительно для внутренних органов».

Колосов по-хозяйски разлил водку в принесенные именинником рюмки, и Катя поняла, что это и есть его личный подарок другу Сереге на «день варенья».

– Ну, с праздником тебя, Сережа, личным, и нас с твоим праздником тоже. Всего тебе. И в тройном размере. Всех благ.

Это был чисто мужской косноязычный тост. Слова были не важны, главное – идея и интонация.

Катя водку терпеть не могла. Но «Восьмерочки» все-таки глотнула из любопытства.

Потом за столом Катя все порывалась спросить у Колосова – как же это путь-дорога привела его в гости к Мещерскому? Но ей долго не удавалось вставить ни словечка. Колосов произносил все новые и новые тосты за здоровье именинника, и все они сводились к одному: как он его уважает. А потом слово взял Мещерский. Но его уже повело куда-то не в ту степь: начал он с того, что пожелал Никите и Кате успехов в их нелегкой опасной работе, а закончил рассказом о том, как недавно видел по телевизору женщину-генерала, и начал делиться неизгладимым впечатлением, которое на него это зрелище произвело.

Колосов слушал его, отрицательно мотал головой, и в глазах его Катя читала: что ты, Серега, друг, этого просто быть не может, потому что этого не может быть никогда. Мещерский принял еще рюмку «восьмерки» и пустился повествовать о буддийских святынях острова Цейлон. Катя спросила шепотом у Колосова то, что давно хотела узнать.

– Да я Сереже позвонил поздравить, а он спросил, обедал ли я, он курицу в духовку как раз ставил. А я там с самого утра кружился, в этом дурдоме, есть захотел.

– В каком это дурдоме? – спросила Катя. – Ты разве дежуришь сегодня по главку?

Мещерский взахлеб рассказывал про зуб Будды. И про змеиный питомник – и такие там кобры королевские и сякие… А Колосов, явно завороженный рассказом о волшебном Цейлоне, буркнул нехотя, что он не дежурит сегодня, но выезжать на происшествие все-таки пришлось.

Вот так Катя и узнала про убийство гражданина Бортникова. Честно признаться, она не сразу даже вспомнила, о ком речь, когда Никита назвал фамилию. Ему пришлось пояснить: ну как же? Тот самый, который… Катя поначалу никак не отреагировала на эту новость. Ну, убили и убили. Земля ему, бедному, пухом. Однако чуть позже…

Мещерский отправился на кухню варить кофе. И хлопнул там нечаянно одну из чашек нового сервиза. Координация подвела. Катя пошла помочь ему собрать осколки. Она бросила их в мусорное ведро. Еще минуту назад чашка была цела, и вот ее не стало. Хрупкий фарфор. Кратковечный. И внезапно ей вспомнился он, Бортников. Как он сидел, писал заявление. С его ботинок на пол дежурки натекла лужица. Катя помнила и это. У него не оказалось ручки, чтобы писать, и Катя дала ему свою. И забыла забрать.

Время словно потекло вспять: стоя на кухне Мещерского, Катя одновременно все еще была там, на шоссе, в дежурке поста ДПС, и видела, как потерпевший Бортников пишет свое последнее заявление.

Катя еще не подозревала, прологом каких событий станет та случайная встреча с этим человеком. Ей было немного не по себе от мысли, что человек-то, оказывается, по сути своей не более долговечен, чем эта вот чашка из белого дешевого фарфора в трогательный розовый цветочек.

Глава 8

Летчики

«Это был обычный день майора милиции. Один из многих, из которых складывалась вся его жизнь…»

Колосов в понедельник явился на работу рано. В дежурной части работал телевизор. Шла древняя картина «Это случилось в милиции» про майора-полупенсионера. И голос диктора проникновенно повествовал с экрана о «многих, многих днях». Никита вздохнул – эх, жили люди! Гражданским розыском занимались и об этом фильмы снимали. А тут… Он прислушался – Марк Бернес в телевизоре, облаченный в синюю генеральскую форму, строго внушал кому-то из отрицательных персонажей, что, мол, тот «звонит в лапоть». «А сейчас так никто уже не говорит, – подумал Никита. – Ни они, ни мы. И феня стала какая-то темная».

– Что вздыхаешь, как старый дед, Михалыч? – поинтересовался дежурный, приглушая звук телевизора. – Не выспался, что ли, за выходные?

Колосов задираться не стал. Выспался… Тебе б так спать на посту, товарищ капитан, и видеть во сне министерскую проверку. Единственной отдушиной за все выходные оказались именины Мещерского. Да, это уж точно был «один из обычных дней майора милиции». Колосов вспомнил именинника: Мещерского под конец торжества так славно развезло. «Восьмерка» не подкачала. Но это уже случилось после того, как он, Никита, отвез Катю домой. Они с Серегой еще врезали как следует и…

А Катерина Сергевна их покинула. Пробило девять на часах, и она, как Золушка, вскочила и… Как Лиса Патрикеевна вильнула хвостом перед самым носом охотника, а в руки не далась. Там, в машине, когда он вез ее домой по вечернему снежному городу, он твердо решил: вот сейчас приедем и у подъезда он ее поцелует. А что? Давно пора! Сколько раз слово себе давал. А слово начальника убойного отдела – не воробей. Муж этот еще ее… Ну и что, что он муж? Давно и с ним пора все прояснить. Точки все поставить. Он, правда, друг детства Мещерского, но… А в таких делах кто друг, а кто первый враг.

Колосов вспомнил, как они приехали к Катиному подъезду. И он хотел сдержать слово, только вот колебался, что сделать сначала – обнять ее крепко или с этим не спешить, а привлечь Катино внимание фразой: «Послушай, я давно собирался сказать тебе…»

– Ты назад осторожно смотри возвращайся, – строго опередила его Катя. – Я гляжу, здорово вы с Сережкой нагрузились. Вообще-то зря я тебе разрешила за руль в таком виде сесть. Да, а что ты на меня так смотришь, Никита?

Что он мог сказать ей на это? Буркнул, что за руль садится в любом состоянии и ни в чьих разрешениях не нуждается. И вообще просит не учить его…

– Я и не учу, очень надо. Подумаешь, тоже мне! – фыркнула Катя и хлопнула дверью.

Да, и это тоже был обычный день майора милиции. Хмурый, безрадостный день, без надежды на сочувствие и взаимность.

– Никита Михайлович, доложите обстановку по убийству Бортникова. Вы на место выезжали? Что сделано за выходные?

Колосов очнулся от дум. Ба! Оперативка уже началась. А он-то замечтался. И снова от него что-то хотят. Каких-то рапортов, докладов. Прямо вынь да положь.

Оперативка, как всегда, протекала бурно. Дело Бортникова (Колосов с великим трудом переключился на обстоятельства смерти этого бедного жмурика с Ленинградского проспекта) было признано в конце концов «чисто московским», но с одной нудной оговоркой – началась-то эпопея эта с пропажи денег, причем весьма внушительной суммы. А пропали они в области. А значит, в рамках взаимодействия со столичными коллегами надо этот свой участок досконально отработать. А потом уж с чистым сердцем передавать все материалы в Москву. С рук долой.

– На сегодня назначена встреча с руководством авиакомпании, – доложил на оперативке Сладков. – Там часть документации финансовой уже следователем изъята. А по обстоятельствам происшедшего мы с Никитой Михайловичем можем туда вместе поехать, побеседовать.

Однако начальство решило иначе: допросом руководства авиакомпании займется только Колосов. Дело Бортникова – дело об убийстве, значит, и работать по нему сыщикам «убойного» отдела. А транспортники могут переключаться на дела другие, благо их – пруд пруди. Начальство славилось своей справедливостью, как футбольный рефери. Сладков с облегчением вздохнул и кивнул Колосову – что ж, я умываю руки. Никита хмыкнул: вот и выдали на оперативке всем на орехи. От каждого по способностям, как говорится…

В результате в Шереметьево он отправился один. Дорога, как всегда по утрам, была забита. По Ленинградскому проспекту он ехал как раз мимо того самого дома. Темно-розовые кирпичные корпуса его видели все, кто следовал по этой дороге. Колосов машинально подумал: а сколько всего жильцов обитает в этом самом четвертом корпусе? Этажей-то в доме девять. И на каждой площадке по четыре квартиры, а это значит… Черт, тут прямо калькулятор надо, по головам считать, как овец. Проверять придется абсолютно всех. Это еще там, на месте происшествия, стало ясно. Свидерко так и брякнул загробным тоном: тотальная поквартирная проверка. Версий у него уже было предостаточно. Только вслух он о них пока не говорил. И действительно, что зря в этот самый лапоть звонить?

Однако сам Никита решил с версиями пока повременить. Сначала надо разобраться в ситуации. Возможно, кое-что станет более понятным после сегодняшней встречи с руководством компании, в которой работал этот Бортников.

Аэропорт Шереметьево-1 Колосова прямо-таки обескуражил и огорчил. Теснотища, народу кругом уйма – к стойкам регистрации не протолкнуться, где зал вылета, где прибытия, непонятно. И вообще, нагорожено всего – какие-то пластиковые перегородки, какие-то ларьки-стекляшки. В Шереметьево-1 Никита не был давным-давно и смутно помнил, что аэропорт этот вроде бы внутренний, а не международный.

Однако на деле оказалось все не так просто. В справочной он поинтересовался, где расположен офис компании «Трансконтинент». Дежурная пожала плечами и неопределенно махнула куда-то в самый конец длинного терминала.

Никита протискивался сквозь потную толпу пассажиров – баулы, сумки на колесиках, тюки, чемоданы. Вид у пассажиров был такой измученный, что он сразу решил: летят, бедолаги, куда-нибудь в Тынду заполярную, а там аэропорт из-за снежного бурана не принимает. «Рейс 718 авиакомпании «Трансаэро» Москва – Римини задерживается до 17 часов», – объявили по радио.

Словно ветер прошумел по толпе, пассажиры поникли, как хлебные колосья в грозу. Еще полдня ожидания. А Никита искренне удивился: надо же, это они, оказывается, в Италию летят! На Средиземное море с такими-то похоронными физиями.

«Чартер есть чартер, что вы хотите, – делились соображениями стоявшие рядом с Никитой две гражданки. – Пока самолет до упора не набьют, пока у него дно не отвалится – не полетят. Это что, мы хоть дома сидим. А я вот в прошлом году в Испании отдыхала, в Аликанте. Авиакомпания другая была, но все то же самое. Туда, правда, долетели ничего. А обратно, представляете, самолет за нами не прилетел. Чартер проклятый! Так мы три дня прямо в зале ожидания спали. Денег ни у кого нет, визы закончились, а эти, из представительства фирмы, говорят: отель за свой счет. Ну, мы в крик все. Испанцы на нас вот такими глазами, как на диких… А я говорю: полицию давай сюда, пусть нас всех в участок забирают и потом за их счет депортируют из страны. Но до этого не дошло. Прилетел самолет за нами на четвертый день. Я было зареклась: больше никуда на отдых не поеду. А вот, видите, опять лечу!»

Колосов мысленно зааплодировал храброй землячке. Продрался сквозь толпу и увидел в конце зала несколько дверей с противоречивыми надписями: «Служебный вход. Вход воспрещен».

За дверью дремал на стуле охранник. Он и пояснил Колосову, что офисы «Трансконтинента» не здесь, а в пятом терминале, что проход через летное поле строго карается, но, если в офисе его ожидают, он может позвонить туда по внутреннему телефону и за ним придут. Сказано – сделано.

Ждать пришлось долго. Потом появилась энергичная девица лет сорока в модных кожаных брюках и парике от «ревлон» и повела Никиту в глубь территории аэропорта.

Офисы «Трансконтинента» располагались на третьем уровне пятого терминала и были похожи на крохотный пластмассовый рай: в тесных светлых комнатках все было словно какое-то игрушечное, как в кукольном домике, – пластиковые шумоулавливающие панели на стенах, жалюзи на окнах, цветы в кашпо, ковровые дорожки. Все было новенькое, точно вчера из магазина, и какое-то липовое. Складывалось впечатление, что все это декорации для мыльной оперы «Аэропорт».

Колосова провели в небольшую приемную, заставленную кожаной мебелью, и попросили немного подождать. Через пять минут в приемную тесно набился народ: персонал компании – летчики, инженеры, механики. Все молча, выжидательно смотрели на Колосова. Дверь кабинета открылась, и появился высокий седоволосый краснолицый мужчина в дорогом синем костюме и модном галстуке.

– Я Жуков Михаил Борисович, – представился он с важностью. – Вы из милиции? Прошу вас, заходите. Есть какие-нибудь новости?

Никита оглядел кабинет – небольшой и тоже какой-то игрушечный, новый. Главное место в кабинете было отдано отнюдь не рабочему столу или карте мира, а гигантскому, чуть ли не во всю комнату, телевизору из семейства домашних кинотеатров.

– Новости есть, Михаил Борисович, – Колосов опустился в предложенное кресло. – Я вам о них скажу, но чуть позже. Сначала вы мне расскажите, что у вас тут произошло.

Жуков нахмурился и сухим официальным тоном начал излагать то, что Колосов и так уже знал со слов Сладкова и из материалов дела. В частности, из того самого первого и последнего допроса потерпевшего Бортникова.

– Александр Бортников давно работает в вашей компании? – спросил Никита.

– С самого ее основания, семь лет уже.

– И что вы о нем как о сотруднике можете сказать?

– Он толковый, грамотный. Инициативный, умный. Реорганизовал тут у нас полностью всю службу охраны. Честный. Что еще? Никаких нареканий никогда не имел. Инициативный, ах да, это я уже говорил.

– А эта служба охраны ваша, она вообще для чего вам? – полюбопытствовал Никита. – Пассажиров проверяете своих, да?

– Мы пассажирскими перевозками не занимаемся. Только грузоперевозками, – отчеканил Жуков. – Служба охраны ориентирована как раз на этот наш профиль. Ну, сами понимаете, только те грузы берем, которые по инструкции, никаких там иных… Охраняем также свой авиапарк силами службы…

– Большой авиапарк?

– Это что, имеет непосредственное отношение к нашему вопросу?

Колосов посмотрел в окно: жалюзи. И никаких тебе самолетов.

– Утрата ста семидесяти пяти тысяч долларов для вашей компании существенная потеря? – спросил он, прислушиваясь к гулу мужских голосов за дверями кабинета. Летчики что-то бурно обсуждали.

– Это взнос компании по банковскому кредиту, по процентам, – уклончиво ответил Жуков.

– Это я понял. Но для вашей компании потеря этих денег – солидная брешь в бюджете или так себе, пустячок?

– Я вас не совсем понимаю. Вы… вы что, нашли тех, кто напал на Бортникова?

– Мы нашли вашу «Волгу», Михаил Борисович.

– Нападавшие ее бросили? Машину бросили, а деньги забрали? Так вас надо понимать?

– Нет, не так. Но с вашими вопросами не торопитесь, – Колосов покачал головой. – Значит, Бортников, как вы его характеризуете, сотрудник выше всяких похвал?

– У меня… у руководства компании к нему никогда никаких претензий не было.

– А роль кассира-инкассатора он у вас и раньше выполнял?

– Ну да, он иногда отвозил деньги в банк.

– И всегда такие вот крупные суммы?

– Нет, суммы были гораздо меньше. У нас просто в этом месяце срок платежей по банковскому кредиту.

– А что, у вас острая нехватка кадров, да? Что, очень дорого вам обошлось бы посадить в ту «Волгу» вместе с Бортниковым пару-тройку крепких ребят из охраны?

– Но… конечно, это наша ошибка. Но он ведь сам руководитель службы охраны. Он отличный, опытный сотрудник. И он… он не был против. Руководство ему всецело доверяет и всегда полагалось на его опыт и… Ну, я не знаю, что вам еще сказать, кроме того, что мы наказаны за нашу же собственную ошибку. Вы что, хотите, чтобы мы Бортникова наказали? За халатность? Но он ведь и так пострадал – на него напали бандиты. Хорошо, еще жив остался, могли ведь и прикончить. Разве мало таких случаев?

– Да, – согласился Никита. – К сожалению, так и вышло.

– То есть? – Жуков удивленно вскинул голову. – О чем вы? Он же мне сразу из милиции звонил, все рассказал, доложил…

Когда он услышал о том, что Бортников убит, лицо его сначала выразило сомнение – как же так? Что вы говорите? Жуков явно не верил. Колосов вкратце рассказал ему о случившемся в субботу.

– Вы говорите, он найден мертвым в каком-то доме, в квартире? – Жуков опять не верил. – В какой квартире? Он же… Саша… Саша ведь за городом живет, в Менделееве, у него там дом, от отца остался…

– А ваша машина обнаружена нами во дворе того же дома, где найден труп Бортникова. Машина оставлена закрытой, с включенной сигнализацией.

– Вы хотите сказать, что… – Жуков ошеломленно смотрел на Колосова.

– Я хочу сказать, что, по нашим данным, никакого разбойного нападения не было. Бортников солгал и нам, и вам. Инсценировал все, чтобы присвоить деньги, которые вы ему доверили. А потом кто-то убил его.

– Кто? – хрипло воскликнул Жуков.

– Это я и выясняю. С вашей, Михаил Борисович, помощью. И я хочу теперь услышать ваш ответ на свой прежний вопрос: потеря этих денег сильно ударила по вашей компании?

Жуков прислушался к голосам за дверью.

– А как вы думаете? – спросил он устало. – Это была основная часть платежа. Денег нет – завтра срок истекает, банк наш счет заморозит. Ни горючего для самолетов, ни средств на зарплату персоналу. Слышите? Вон уже собрались, митингуют.

– Как же вы допустили, чтобы Бортников ехал один, без сопровождения?

– Но он же… Я ж его сам на работу сюда брал. Отец его тогда еще жив был, мы же с ним четверть века знакомы, в одном экипаже отлетали вместе сколько лет… Я ж Саньку вот таким пацаном знал. Он на моих глазах рос. Я ему, как себе, верил. Он у нас тут всей безопасностью заведовал.

– Дозаведовался, – Колосов вздохнул.

Так и есть, как он и думал: слепая вера в «своих» людей, верных до гроба. Можно было, конечно, заподозрить и другое. Например, что и эти показания Жукова – инсценировка. И существует, точнее, существовал прямой сговор начальника и подчиненного, направленный на завладение деньгами компании. Но тогда выходило, что этот седой бывший летчик – сообщник Бортникова. И возможно, его убийца.

– А откуда вам Бортников вечером звонил? Из Менделеева?

– Он обычно всегда звонит со своего мобильного телефона.

«Так, – подумал Никита, – телефон у Бортникова все же имелся. А там, на месте происшествия, его не оказалось. Случайное ли это совпадение?»

– И что же, вы за эти дни даже не потрудились к нему домой съездить, поговорить, выяснить все: что произошло, где деньги?

– Я… он все очень подробно мне тогда по телефону доложил. Потом я с вашим сотрудником лично разговаривал. Он мне тоже все подтвердил: разбойное нападение, машина угнана, ваш сотрудник Бортников пострадал. У меня и в мыслях не было, что все это ложь, что Санька все это придумал, чтобы… Да полно, – Жуков снова недоверчиво глянул на Колосова. – Так ли все это было? Может быть, вы ошиблись? Я же его знаю – не мог он так подло поступить с компанией, с коллегами, со мной, наконец. Он же меня… Я же его как сына тут принял, как родного сына.

Колосов вздохнул: да, развели тут семейственность, летчики-налетчики…

– Друзья-приятели у него здесь, в аэропорту, были какие-нибудь? С кем он хорошие отношения поддерживал, кроме вас?

Жуков пожал плечами:

– Да он со всеми был в отличных отношениях. Любого спросите – от пилота до механика, все Бортникова знали. Мне он как родной был. Со всеми болячками своими куда шел? Сюда, ко мне. «Дядя Миша, помогите».

Колосов посмотрел на Жукова.

– А болячки-то у него насчет чего были? – спросил он. – Что-то личное?

– Да нет, в основном за дела наши он душой болел. Что бы еще такого сделать, чтобы компания лучше работала, эффективнее, выгоднее.

– Но это ведь не вопросы службы охраны.

– Ну, мы фирма небольшая. Весь коллектив – сто человек. У нас все проблемы – общие. Собрание акционеров все решает, а акционеры – весь коллектив.

– Выходит, особо близких друзей здесь у Бортникова не было? Так я вас понял?

– Да нет, особо чтобы близких не водилось. Он ровный был со всеми, приветливый. Но это чисто внешне, а так он замкнутым человеком был, молчуном. Приезжал на работу раньше всех, уезжал позже – охрана есть охрана. Пожалуй что, – Жуков тяжко вздохнул, – я ему тут самым близким человеком был. Потому и с деньгами этими так вышло.

Жуков достал сигареты и закурил. Руки у него были крупные, костистые. Сигарета казалась в них тоненькой, как спичка.

– Бортников не был женат? – спросил Колосов.

– Нет.

– Но у него кто-нибудь был?

– Вы мне такие вопросы задаете, молодой человек…

– Ну, может, какие слухи тут у вас ходили. Какая-нибудь молоденькая стюардессочка? Вон они тут какие красавицы у вас.

– Нет, не слыхал я ничего про эти дела. Он не говорил никогда, я не спрашивал. Я ж говорю, он молчун был, в отца весь. Серьезный не по годам.

Колосов помолчал, ожидая, может быть, Жуков еще что-то вспомнит, но тот молча курил.

– «Волгу» можете забрать, – сказал Колосов. – Мы ее на стоянку нашу перегнали к посту ДПС. Если временем располагаете, можно прямо сейчас туда подъехать. Расписку нам напишете, машину осмотрите.

– Хорошо. Я поеду со своим водителем, он «Волгу» потом сюда перегонит. Только, если вам не трудно, подождите минут десять-пятнадцать. Я тут кое с какими делами покончу, и поедем.

Колосов вышел в приемную. Завидя его, все, кто там находился, точно по команде умолкли. Под пристальными взглядами Колосов опустился на диван. В приемной было сильно накурено.

– Ну, заходите, что ли, – пригласил Жуков хмуро, и летчики повалили в кабинет. Дверь захлопнулась.

Разговор за закрытыми дверями сразу же перешел в яростный спор. И продолжалось все это довольно долго. Наконец Жуков вышел из кабинета.

– Все, я сказал – все, хватит, довольно! – Лицо его покраснело еще сильнее. – На сегодня я сыт по горло вашим базаром. Хотите митинговать дальше – митингуйте без меня. А я вам все сказал. Все доложил, о чем меня вот правоохранительные органы проинформировали.

– Но нам-то что теперь делать? – выкрикнул кто-то. – Другую работу искать? Увольняться? Платить-то кто нам теперь будет? Даже за горючее не сможем рассчитаться, за то, которое уж в баки залили!

– Будем изыскивать средства, как-то выходить из положения! – рявкнул Жуков. – А вы как хотите, а? Когда мы тут все только начинали, думаете, легче нам было?

– А милиция-то что – воды в рот набрала? – снова крикнул кто-то.

Колосов поднялся, заглянул в кабинет. Все молчали.

– Мы работаем, – скромно ответил он. – Ищем убийцу Бортникова.

Все смотрели на него с таким видом, словно он сказал нечто неприличное.

– И деньги ваши тоже ищем, – закончил Колосов. – Не переживайте.

И все снова зашумели. Возбужденно и громко. Но в нестройном шуме этом слышалось явное облегчение и смутная надежда: а вдруг повезет? Вдруг найдут?

– Мы тоже, того, сложа руки тут сидеть не будем. – Жуков откашлялся. – Раз такие подозрения, мы внутреннее расследование проведем.

– Это ради бога, как хотите, – разрешил Колосов. – Ну, мы едем за машиной или нет?

Вместе с ними за «Волгой» отправился водитель Жукова по фамилии Антипов. Оба сели в колосовскую «девятку» – Жуков по-хозяйски решил: раз милиция готова подвезти, чего ж зря еще и служебную машину гонять? Возвращаться-то все равно на «Волге» придется.

«Волга» ждала своих владельцев все там же, на Соколе, только уже на стоянке ДПС, расположенной недалеко от железной дороги. По пути на Сокол Жуков почти все время угрюмо молчал. Колосов наблюдал за ним в зеркало. Бывший летчик Аэрофлота, а ныне топ-менеджер «Трансконтинента» выглядел сильно расстроенным. Оставалось только гадать, в чем кроется истинная причина этого его подавленного настроения. То ли в том, что Бортников – сын друга его юности – мертв, то ли в том, что он оказался таким вот подлецом и обманщиком, а может, и в том, что труп жертвы найден слишком уж быстро, несмотря на все старания и расчеты убийцы.

Как бы там ни было, Жуков молчал. А вот шофер Антипов – смуглый, быстрый, похожий на цыгана парень – засыпал Никиту целым градом вопросов. Сначала все они касались исключительно «Волги» – цела ли, не разбита, не поцарапана ли? Все ли на месте или, может, что снято? Кто осматривал машину, где протокол осмотра, дадут ли ему его копию на руки? Кому в случае чего предъявлять претензии?

– Что-то вы слишком уж тревожитесь, – хмыкнул Колосов. – Так уж прямо и жаловаться. На то, что машину вашу нашли на второй день?

– Мало ли, – Антипов пожал плечами. – Она ж за мной числится. Я за нее отвечаю. А то знаю я – приедем на стоянку, а там один кузов – без стекол, без дверей, без колес. Что я, первый раз, что ли, наивный я? Так я говорю, Михал Борисыч?

Жуков поморщился, как от зубной боли.

– Никакого похищения машины не было, – сказал Колосов. – Ее пригнали во двор дома на Ленинградском проспекте. Поставили на стоянку, заперли, сигнализацию включили. И, скорее всего, дело так обстояло: «Волга» прямо из Шереметьева была перегнана на Ленинградский проспект и поставлена во дворе. Спрятана там. Произошло это примерно около часа дня – времени надо не много, чтобы доехать от аэропорта до Сокола. Позже на аэропортовском шоссе произошла авария из-за снегопада, там все движение застопорилось. Думаю, все это произошло до той аварии. А спустя еще два с половиной часа о пропаже «Волги» и разбойном нападении было заявлено нам. И мы ее начали искать – на трассе. То есть там, где ее не было и быть не могло. Умно придумано, а, Михаил Борисович?

– Саша никогда не был… Он никогда прежде не… Ну, я просто не знаю! – Жуков отвернулся к окну.

– «Волга» ведь почти новая, да? – спросил Колосов Антипова.

– Совсем новая, пробег три тысячи всего, – ответил тот. – Недавно новые машины пришли.

– Ну, может, покупатель какой уже имелся на примете? Машина-то недорогая, наша, но все ведь деньги. Зачем зря добру пропадать? – усмехнулся Колосов.

– Я одно не пойму, – Жуков говорил тихо, – как он нам всем после такого… такого… в глаза собирался смотреть? Как выходить думал на работу в понедельник, лгать, изворачиваться?

Они уже ехали по Ленинградскому проспекту.

– А вот и наш дом, – Колосов указал направо. – Тот самый.

Дом проплывал мимо – кирпичные корпуса, ровные квадраты окон.

– Магазин тут раньше был хороший, – заметил Антипов. – Я, помню, пацаном еще тут лыжи с отцом покупал. А Сан Саныча я как раз сюда подвозил. Было такое дело.

– Когда? – быстро спросил Колосов. – Вспомните поточнее, прошу вас, это очень важно.

– Когда? Да как раз когда у нас катавасия с самолетом в Эмиратах приключилась… Точно!

– Что еще за катавасия? С каким самолетом? – Колосов посмотрел на Жукова. – Когда это было?

– В конце сентября. Самолет и груз у нас на таможне в Дубае арестовали, – ответил тот. – Неприятная история, но это вообще не может иметь никакого отношения к…

– Да тогда у нас все целую неделю сутками работали. Ну, и охрана тоже, – перебил его Антипов. – А как выпустили в Эмиратах самолет, то и… Я ж помню – вечером дело было. Бортников подошел ко мне – куда, спрашивает, в Москву? Я говорю: домой еду, я-то сам в Чертанове живу. А он мне, давай не через Окружную – я-то обычно так езжу, – а давай через центр. Меня подбросишь. Он-то хорош был, теплый уже. Наши вылет самолета отпраздновали. Ну, и поехали мы с ним. Этой вот самой дорогой. Он сказал, что ему надо на Сокол. Я его хотел у самого метро высадить, а он вот тут, у этого самого дома, велел остановиться и в арку зашел, к тому, последнему, корпусу, я видел.

– А к кому он ехал? – спросил Никита. – Вспомните, пожалуйста, может быть, говорил о ком-нибудь, имя называл?

– О самолете мы всю дорогу говорили, больше ни о чем. А ехал он, видно, не домой, а в гости. Потому что вечер поздний – а у него в руках сумка была с коробкой ха-ароших дорогих конфет и шампанское было – это я точно помню. И про цветы он меня спрашивал, ну, насчет букета, где бы достать?

– Ну, купили вы букет по дороге?

– Купили. У «Войковской». Хоть и поздно уже было, там цветочный ларек еще работал. Здоровый он букет купил. Розы. Я еще пошутил, словно на свадьбу веник. А он так вот рукой махнул небрежно – живем, мол, один раз. Как в воду, выходит, глядел, – Антипов вздохнул и покосился на Жукова.

Дом они уже проехали. Колосов свернул к железной дороге.

Глава 9

Сажин

Евгений Сажин уехал с работы сразу после обеда: из магазина в этот день ему должны были привезти мебель. Отпрашиваться ни у кого не пришлось. С тех пор как полгода назад Сажин занял пост коммерческого директора проектно-строительной фирмы «Ваш дом», он лично распоряжался своим служебным временем и был этим очень доволен. Фирма, правда, была скромной, входила в ассоциацию столичных строительных компаний, но с легкой руки такого строительного гиганта, как «Мосжилкомстрой», имела регулярные заказы: вела строительство индивидуальных коттеджей в Подмосковье и одновременно занималась реконструкцией старинного особняка в Замоскворечье, приобретенного под представительский офис Строительным банком.

Через «Мосжилкомстрой» фирма «Ваш дом» занималась еще и тем, что выкупала у различных жилищных фирм и организаций жилье – ведомственное, реконструированное, после капремонта, – а затем перепродавала его.

Квартира на Ленинградском проспекте поначалу была приобретена «Вашим домом», а затем коммерческий директор фирмы Евгений Сажин выкупил эту квартиру для себя.

Коллеги по работе советовали другое: приобрести коттедж, например в Куркине, – это престижнее и выгоднее, учитывая льготы для строительной фирмы. Но Сажин отказался наотрез, объясняя отказ тем, что у него больная пожилая мать. И случись что с ней, «Скорая» в Куркино в коттеджный поселок просто не доедет.

Мать Сажина страдала астмой. Но ее голос в выборе места жительства не был решающим. Сажин лукавил: квартира на Ленинградском проспекте приглянулась ему самому. А мать даже не знала, куда они переезжают со своей старой квартиры на Профсоюзной. Она так ничего и не узнала – умерла в июле в самый разгар переговоров о покупке квартиры.

Сажин похоронил мать на Преображенском кладбище, где был похоронен брат и все прочие родственники, а уже в сентябре переехал на новую квартиру и занялся ее обустройством. Точнее, сначала были только планы. И они более двух месяцев так и оставались планами: летне-осенний сезон, как известно, в строительном бизнесе – самая жаркая пора. Фирма «Ваш дом» была связана контрактом, за просрочку грозили крупные штрафы.

Сажин пропадал на объектах целыми днями и просто не мог снять со строительства ни одной бригады. А доверять ремонт своей квартиры не «своим» не хотел. В результате отделкой собственного жилья он занялся только в ноябре. К Новому году почти все было готово.

Все время Сажин жил в условиях ремонта, выбрасывать деньги на «съемную» он не собирался, а к спартанским условиям привык. В феврале все эти лишения и неудобства вспоминались уже как нечто несущественное. Ремонт и отделка квартиры закончились, уступив место мебельно-интерьерной лихорадке.

Сегодня как раз должны были привезти из магазина купленную мягкую мебель.

Заехав во двор дома, Сажин поставил машину на свое обычное место – между двумя занесенными снегом «ракушками». В последние дни место это занимала синяя «Волга», но сейчас ее не было и Сажин занял стоянку со спокойным сердцем. У него самого был «Фольксваген Пассат» – не новый, конечно, но вполне еще сносный.

Сразу подниматься в квартиру Сажин не стал – грузчики должны были вот-вот прибыть. И действительно, минут через пять грузовая машина, украшенная аляпистой рекламой магазина мебели, въехала под кирпичную арку. Разгрузка началась.

На площадку перед подъездом выставлялись белые кожаные кресла, запакованные в целлофан. Затем настала очередь секций углового дивана.

В этот момент во двор въехала еще одна машина – серебристая новая «десятка». Из нее вышла высокая брюнетка средних лет в меховом жакете из чернобурки и девочка в клетчатых брючках и ярко-алой спортивной куртке.

Сажин узнал своих соседок. Брюнетку тоже звали Евгенией. Евгенией Игоревной. Они познакомились пару месяцев назад в ЖЭКе, а до этого только вежливо здоровались в лифте. Имя девочки – дочери Евгении Игоревны – Сажин не помнил. Не знал, как зовут и ее мужа – плотного, лысого, очень близорукого и очень серьезного, носившего модные очки и обычно приезжавшего домой на черном служебном «БМВ» с шофером.

Евгения Игоревна закрыла машину, энергичной походкой направилась к подъезду.

– Добрый день, – поздоровалась она с Сажиным. – Это вы. А я подумала, новые жильцы приехали.

– А это только я. Здравствуйте, – Сажин, улыбаясь, виновато развел руками.

– Оля, иди, вызывай лифт, – обратилась Евгения Игоревна к дочери.

Та пошла к подъезду, однако у двери вдруг в нерешительности остановилась. Евгения Игоревна этого не заметила, все ее внимание поглощала мягкая мебель, выгруженная из машины.

– Ваши? Очень миленькие кресла… И диван какой, боже, какой чудесный диван! Стильный и какой же большой. Это угловой, да? Кожа натуральная? А не боитесь, что белая, вид быстро потеряет? Замылится?

– Ну, замылится – почистим, – Сажин продолжал улыбаться.

– Вы, мужчины, все такие. Почистим! – усмехнулась Евгения Игоревна. Она наклонилась и потрогала обивку. Сажин ощутил аромат тонких дорогих духов. – Качество превосходное. Где покупали? В «Гранде»?

– Нет, в Доме итальянской мебели.

Евгения Игоревна выпрямилась – она была высока, но все равно едва доходила Сажину до плеча.

– И где же этот дом находится? – спросила она, окидывая собеседника оценивающим взглядом. Во взгляде этом было что-то кошачье – лукавое, жесткое и одновременно загадочно-манящее.

– На Варшавке.

– У вас отличный вкус, Женя.

– Спасибо, вы мне льстите. – Сажин кивнул грузчикам и пошел к двери подъезда набирать код. Мебель должны были втаскивать по лестнице. В лифт ни кресла, ни тем более диван не входили. Евгения Игоревна поспешила следом.

И только тут увидела, что дочь ее все еще переминается на ступеньках.

– Оля, в чем дело? Я же сказала: вызывай лифт.

Девочка оглянулась на них и нехотя взялась за ручку.

– Не бойся, мы следом за тобой, – громко сказал Сажин.

Евгения Игоревна искоса глянула на него.

– С ума сойти, – произнесла она. – Ну, просто ни в какие ворота. Вы понимаете, о чем я?

Сажин вежливо пропустил ее вперед, нагнулся и подсунул под дверь кирпич, чтобы грузчики беспрепятственно вносили мебель.

– Убийство прямо в доме, – Евгения Игоревна нервно хмыкнула. – Неудивительно, что… Оля, Олечка, я иду, иду, не волнуйся. Неудивительно, что дети так напуганы. Я и сама уже вторую ночь не сплю. Кстати, к вам милиция тогда приходила?

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

Позади битвы и опасности, верные друзья рядом. Казалось бы, чего еще желать Еванике Соловьевой? Ан н...
Может ли «осколок будущего» превратиться в реальность настоящего?...
Повесть Галины Щербаковой «Митина любовь» – о любви: реальной или придуманной, угаданной или непонят...