Судьба шута Хобб Робин

Единственное, что меня радовало в нашем путешествии, так это то, что рано или поздно мы вернемся домой, в Олений замок. Страх и беспокойство отнимают гораздо больше сил, чем тяжелый труд, а мои тревоги нарастали с каждым днем. За три ночи до отплытия я был едва жив от мучивших меня мыслей. Напряжение разбудило меня задолго до рассвета, и я понял, что больше уже не усну. Я сел на кровати. Угли в камине освещали лишь кочергу и совок, стоявшие сбоку от него. Постепенно мои глаза привыкли к сумраку комнаты без окон. Я прекрасно знал ее еще с тех времен, когда был учеником убийцы. Я тогда не думал, что когда-нибудь она станет моей. Я встал с кровати Чейда, не обращая внимания на скомканные простыни и распрощавшись с ее теплом.

Затем я развел в камине огонь и подбросил небольшое полено. Повесил над огнем котелок. Несколько минут я уговаривал себя приготовить чайник и заварить чай, но без особого успеха. Мне так и не удалось отдохнуть за ночь. Беспокойство мешало спать, а усталость – признать, что для меня начался новый день. По мере того как приближался день отплытия, неуютная, жалкая комната становилась все более родной и милой моему сердцу. Я зажег фитиль от огня в камине и поднес к свечам в канделябре, стоявшем на старом, покрытом шрамами столе. Стул, на который я с усталым стоном опустился, показался мне ледяным.

Так и не сняв ночной рубашки, я уселся за стол и принялся изучать карты, которые собрал вчера вечером. Они все были с Внешних островов, но так сильно отличались друг от друга размерами и композицией, что я никак не мог понять, что их связывает. По довольно странной традиции жители Внешних островов делают карты только на шкуре морских млекопитающих или рыб. Я подозревал, что их вымачивают в моче, потому что от них исходил весьма характерный запах. Кроме того, законы Внешних островов требуют, чтобы каждый остров был представлен в виде божественной руны да еще и на отдельной карте.

А это означает, что на картах имелось огромное количество всевозможных украшений, не имевших никакого отношения к очертаниям и характеристикам самого острова. Эти добавления имели огромное значение для жителей Внешних островов, они указывали на течения и якорные стоянки, а также степень «везения» данного острова – хорошее, плохое или нейтральное. Но, на мой взгляд, закорючки только все путали. Четыре карты, которые мне удалось раздобыть, были составлены разными людьми и в разном масштабе. Я разложил их на столе, примерно сопоставив друг с другом, но все равно получил весьма смутное представление о том, какое расстояние нам придется преодолеть. Я проследил наш маршрут по всем картам, а пятна на старом столе изображали неизвестные опасности, которые приготовило нам море.

Из Баккипа мы поплывем на Скирен. Это не самый большой из Внешних островов, но считается, что на нем находятся лучший порт и плодородные земли, а следовательно, там живет больше всего людей. Пиоттр, дядя нарчески, говорил про Зилиг с пренебрежением. Он объяснил Чейду и Кетриккен, что Зилиг, очень оживленный порт Внешних островов, стал прибежищем людей самого разного сорта. Иноземцы приплывают сюда, чтобы заключать торговые сделки или просто поглазеть на острова, и, по мнению Пиоттра, слишком многие из них остаются, прививая местным жителям варварские обычаи. Кроме того, в Зилиг заходят за припасами промысловые суда – они добывают морских животных, источник шкур и масел. Так вот, неотесанные матросы с этих судов развратили многих юношей и девушек, живущих на островах. По его словам, получалось, что Зилиг – это опасное и мерзкое место, а те, кто живет там, – отбросы рода человеческого.

Там мы бросим якорь. Материнский дом Аркона Бладблейда находится на противоположном берегу Скирена, но на Зилиге у него имеется «дом-крепость», где члены семьи останавливаются, когда бывают на острове. Там мы встретимся с представителями Хетгарда, свободного союза вождей Внешних островов, чтобы обсудить наши планы. Мы с Чейдом очень опасались этой встречи. Чейд предполагал, мы столкнемся с противодействием вождей – по части самого бракосочетания, а также испытания, которое назначила принцу нарческа. Многие жители Внешних островов считали Айсфира их стражем, и то, что мы собираемся отрубить ему голову, может быть встречено, мягко говоря, не слишком благосклонно.

После совета на Зилиге мы пересядем с нашего корабля на корабль Внешних островов, более подходящий для мелких вод, с капитаном и командой, знающими их как свои пять пальцев. Они доставят нас в Уислингтон-на-Мейле, поселение на родном острове клана нарвала, к которому принадлежат Эллиана и Пиоттр. Дьютифула представят ее родным и введут в материнский дом. Далее состоится празднование помолвки, а также принц получит инструкции на предмет того, как лучше исполнить волю нарчески. После посещения родной деревни клана мы вернемся в Зилиг, взойдем на борт корабля и отправимся на Аслевджал к дракону, который находится под толщей льда.

Неожиданно я разозлился и резким движением отодвинул карты в сторону. Потом я опустил голову на сложенные руки и стал смотреть в темноту, пойманную в капкан между моими запястьями. Внутри у меня все сжималось от ужаса. Меня пугало не столько предстоящее путешествие, сколько неведомые беды, с которыми нам наверняка придется столкнуться еще прежде, чем мы ступим на борт корабля.

Круг магов Силы не слишком продвинулся в своих занятиях. Я подозревал, что, несмотря на мое предупреждение, Дьютифул и лорд Сивил продолжают использовать Дар и что принца могут поймать. В последнее время он стал открыто приближать к себе людей Древней Крови. Даже если королева и объявила, что в Одаренности нет ничего позорного, простые люди да и многие из ее придворных продолжали с презрением относиться к тем, кто практиковал Звериную магию. Принц рисковал собственным благополучием и, возможно, помолвкой. Я не имел ни малейшего понятия о том, как на Внешних островах относятся к Дару.

Беспокойные мысли без устали, ни на минуту не давая расслабиться, метались в моем мозгу. Нед продолжает волочиться за Сваньей, и мне очень не хотелось оставлять его без присмотра. Пару раз, когда мои сны касались снов Неттл, она казалась мне скрытной и одновременно взволнованной. Свифт с каждым днем становился все более упрямым. Я знал, что с радостью избавлюсь от ответственности за него, но тем не менее буду волноваться, что с ним станется в мое отсутствие. Я еще не сообщил Чейду о том, что Уэб знает мое настоящее имя. Отчаянное желание поговорить с кем-нибудь откровенно, заставляло меня еще острее чувствовать свое одиночество. Мне не хватало Ночного Волка так же сильно, как и прежде.

Я больно стукнулся лбом о стол и мгновенно проснулся. Сон, бежавший, когда я лежал в кровати, настиг меня за столом. Тяжело вздохнув, я выпрямился, расправил плечи и решил, что пора смириться с тем, что для меня начался новый день. У меня было полно дел и очень мало времени. А выспаться я смогу на корабле, да и поволноваться о предстоящих испытаниях тоже. Меньше всего на свете я любил долгие путешествия по морю.

Я встал и потянулся. Скоро рассвет, значит пора одеться и отправляться в Сад Королевы на утреннее занятие со Свифтом. Пока я дремал, вода в котелке почти вся выкипела. Я смешал ее с холодной в тазу, привел себя в порядок и оделся. Простая кожаная куртка, рубашка и синие штаны. Я натянул мягкие сапоги и завязал короткие волосы в воинский хвост.

После занятия со Свифтом я должен был встретиться с кругом Силы, что меня совсем не радовало. С каждым днем мы понемногу продвигались вперед, но для Чейда этого было недостаточно. Он рассматривал свои неудачи как полный провал. Его разочарование создавало напряжение, постоянно сопровождавшее наши встречи. Вчера я заметил, что Олух боится встречаться со стариком глазами, а сквозь вежливое выражение на лице Дьютифула частенько проглядывает отчаяние. Я поговорил с Чейдом, постаравшись убедить его в том, что он должен быть более милосердным к самому себе и терпимым к слабостям остальных членов круга. Он принял мою просьбу за выговор и еще сильнее погрузился в мрачное самобичевание. Разумеется, напряжение от этого меньше не стало.

– Фитц, – позвал меня кто-то очень тихо, и я резко повернулся на голос.

Около двери, которую маскировал шкаф с винными бутылками, стоял Шут. Так бесшумно, как он, не умел двигаться никто из моих знакомых. Даже мой Дар не позволял мне уловить его приближение. Любое другое живое существо я чувствовал отчетливо, лишь Шут умел застать меня врасплох. Он это знал и, думаю, наслаждался этой своей способностью. С извиняющейся улыбкой он вошел в комнату. Светлые волосы он собрал на затылке, на лице не было ни единого мазка краски, которой лорд Голден любил себя разрисовывать, отчего оно показалось мне еще более смуглым, чем когда-либо. Шут заявился ко мне в роскошном халате лорда Голдена, выглядевшем неуместно, поскольку Шут отбросил нарочитую манерность избалованного аристократа.

Раньше он никогда не приходил сюда без приглашения.

– Что ты здесь делаешь? – выпалил я и, тут же спохватившись, добавил: – Но все равно я рад тебя видеть.

– Я не знал, обрадуешься ли ты, если я приду, но, когда я увидел тебя под моим окном, подумал, что ты хочешь встретиться. На следующий день я отправил Чейду зашифрованную записку для тебя, однако ответа не получил. Вот я и решил облегчить тебе жизнь.

– Да. Входи, пожалуйста. – Меня выбило из колеи и его неожиданное появление, и новость о том, что Чейд не передал мне записку. – К сожалению, мне скоро придется уйти – я должен встретиться со Свифтом в Саду Королевы. Но несколько минут есть. Э-э… заварить чаю?

– Пожалуйста. Если есть время. Я не хочу мешать. У нас у всех полно сейчас дел. – Неожиданно он замолчал и посмотрел на меня, а улыбка медленно сползла с его лица. – Ты только послушай, что мы говорим, как мы себя ведем. Такие вежливые, такие предусмотрительные, стараемся не обидеть друг друга. – Он вздохнул и сказал с прямотой, нехарактерной для него. – После того как я отправил записку и не получил ответа, твое молчание начало меня беспокоить. В последнее время между нами случались разногласия, но мне казалось, что мы помирились. Но тут у меня появились сомнения. Сегодня утром я решил, что должен знать правду. И вот я здесь. Ты хотел меня видеть, Фитц? Почему ты не ответил на мою записку?

Неожиданный тон еще больше вывел меня из равновесия.

– Я не получал твоей записки. Возможно, Чейд чего-то не понял или просто забыл про нее. Он весь в хлопотах.

– А вчера вечером, когда ты стоял под моим окном?

Шут подошел к очагу, налил свежей воды в чайник и снова повесил его над огнем. Когда он опустился на колени, чтобы помешать кочергой угли, я обрадовался, что мне не нужно встречаться с ним глазами.

– Я просто гулял по городу и ломал голову над своими неурядицами. В мои планы не входило с тобой встречаться. Просто ноги сами принесли меня туда.

Мое объяснение прозвучало глупо, но он кивнул. Мы оба чувствовали себя неловко, и это ощущение стояло между нами, точно стена. Я сделал все, что мог, чтобы помириться с Шутом, но память о ссоре была еще свежа. Может быть, он решит, что я отвожу глаза, чтобы скрыть гнев? Или догадается, что меня мучает чувство вины?

– Над своими неурядицами? – выпрямившись, спросил он и принялся отряхивать руки.

Я обрадовался, что он об этом заговорил, и тут же решил рассказать о встрече с Недом – это была самая безопасная тема.

Я поделился с Шутом своими заботами, рассказал о том, что ужасно волнуюсь за Неда, и мы оба постепенно оттаяли. Я нашел травы, бросил их в кипящую воду и поджарил хлеб, оставшийся после вчерашнего ужина. Слушая меня, Шут сдвинул карты на другой конец стола. К тому времени, когда моя история подошла к концу, я уже поставил на стол чашки и Шут стал разливать по ним горячий чай.

Пока я готовил завтрак, мне вдруг вспомнились прежние времена, когда нам было так легко друг с другом. И мне стало еще тяжелее, ведь я знал, что предал Шута. Я хотел, чтобы он держался подальше от Аслевджала, поскольку он верил, что умрет там; Чейд не желал, чтобы Шут вмешивался в испытание, которое предстоит принцу. Однако от этого ничего не менялось. Когда наступит день отплытия, Шут останется в Баккипе. Благодаря мне.

Я погрузился в свои мысли, и мы молча уселись за стол. Шут поднял свою чашку, сделал глоток и сказал:

– Ты ни в чем не виноват, Фитц. Он принял решение, и никакие твои слова или поступки не могут ничего изменить. – На одно короткое мгновение мне показалось, что он отвечает на мои мысли, и у меня упало сердце, ведь он так хорошо меня знал. Но потом он добавил: – Иногда отец может только стоять и смотреть, как все рушится, а когда все закончится, собрать осколки.

Я понял, что снова могу говорить, и ответил:

– Боюсь, Шут, я не увижу, как все рушится, и меня не будет, когда придет время собирать осколки. А что, если Нед угодит в по-настоящему серьезные неприятности и некому будет ему помочь?

Он держал чашку в обеих руках и смотрел на меня.

– Неужели здесь никого не останется, чтобы попросить присмотреть за Недом?

Я с трудом сдержался, чтобы не спросить: «А как насчет тебя?» – но лишь покачал головой.

– Из близких знакомых – никого. Конечно, здесь будет Кетриккен, но не может же королева присматривать за сыном простого стражника. Даже если бы у нас с Джинной сохранились добрые отношения, я не слишком ей доверяю. – Я с отвращением добавил: – Иногда грустно осознавать, как мало на свете тех, кому я на самом деле и безоговорочно верю. Или даже просто хорошо знаю – в роли Тома Баджерлока, разумеется.

Задумавшись над своими последними словами, я замолчал. Я носил маску Тома Баджерлока не снимая, однако так и не привык к ней. Мне было неловко обманывать хороших людей вроде Лорел или Вима. Мое притворство становилось преградой для настоящей дружбы.

– Как у тебя это получается? – неожиданно спросил я Шута. – Ты постоянно, в зависимости от того места, где оказываешься, меняешь свою личность. Разве тебе не жалко, что никто не знает тебя таким, каким ты родился?

Шут медленно покачал головой.

– Я уже давно не тот, кем родился. Да и ты тоже. Я вообще не встречал таких людей. По правде говоря, Фитц, мы знаем лишь некоторые стороны друг друга. Возможно, нам кажется, будто мы узнали человека хорошо, когда нам открываются отдельные черты его личности. Отец, сын, брат, друг, любовник, муж… человек может быть всем этим, но никто на свете не будет утверждать, что он знаком со всеми его воплощениями одновременно.

Я смотрю на тебя в роли отца Неда, однако не знаю тебя, как знал своего отца, а его не знаю, как знал его брат. Когда я выставляю себя в новом свете, я не притворяюсь. Просто я показываю миру свою другую сторону – ту, которую он еще не видел. Конечно, в глубине моего сердца навсегда останется место, где я буду Шутом и другом твоих детских игр. Но кроме того, во мне живет и лорд Голден, который обожает хорошие вина, вкусную еду, элегантные костюмы и остроумные речи. Так что, когда я становлюсь им, я никого не обманываю, я всего лишь выставляю напоказ другую часть самого себя.

– А как же Янтарь? – тихо спросил я и тут же удивился, что осмелился задать этот вопрос.

Шут спокойно посмотрел мне в глаза.

– Она – одна из сторон моей личности. Не более и не менее того.

Я пожалел, что заговорил об этом, и постарался вернуть разговор к прежней теме.

– Ну, твои рассуждения моей беде не помогут. Даже не знаю, где мне искать надежного человека, который присмотрит за Недом.

Он кивнул, и между нами снова повисло напряженное молчание. Неловкость, которую мы испытывали рядом друг с другом, причиняла мне боль, но я не знал, как изменить сложившееся положение. Шут был моим старым другом, еще со времен детства. А я для него – нет. Его рассуждения о разных «сторонах» личности заставили меня пересмотреть свое представление о нем. Я вдруг почувствовал, что оказался в ловушке: я отчаянно желал остаться и чтобы наша дружба снова вернулась и была такой, как прежде, но одновременно мне хотелось бежать. Он это почувствовал и постарался мне помочь.

– Ну, я сожалею, что пришел не вовремя. Я знаю, у тебя назначена встреча со Свифтом. Может быть, у нас еще будет возможность поговорить перед отплытием.

– Он может подождать, – неожиданно для самого себя сказал я. – Ему не повредит.

– Спасибо, – проговорил Шут.

И снова мы замолчали. Он спас положение, взяв в руки одну из свернувшихся в трубочку карт.

– Это Аслевджал? – спросил он, разложив карту на столе.

– Нет. Скирен. А первый порт, в который мы зайдем, называется Зилиг.

– А тут что такое? – Шут показал на один из берегов острова, где красовалась какая-то надпись с завитками.

– Думаю, просто виньетка. А может быть, надпись означает водоворот, новое течение или мель, заросшую водорослями. Я не знаю. Мне кажется, островитяне видят мир не так, как мы.

– Естественно. А у тебя есть карта Аслевджала?

– Вон та, маленькая, с коричневом пятном на краю.

Он развернул ее, положил рядом с первой и принялся переводить взгляд с одной на другую.

– Да, я понял, что ты имел в виду, – пробормотал он и провел пальцем по кружевному краю береговой линии. – Как ты думаешь, что это такое?

– Тающий ледник. По крайней мере, так считает Чейд.

– Интересно, почему он не передал тебе мою записку.

Я принял невинный вид.

– Может быть, и правда забыл. Спрошу у него сегодня.

– Кстати, мне тоже нужно с ним поговорить. Наедине. Могу я сегодня побывать на вашем уроке Силы?

Мне стало ужасно не по себе, но я не смог придумать, как ему отказать.

– Занятие будет днем, после моего урока со Свифтом и упражнений на оружейном дворе.

Он спокойно кивнул.

– Отлично. Мне нужно кое-что прибрать в своих комнатах внизу. – Словно предлагая мне спросить почему, он добавил: – Я практически из них выехал. То, что там останется, никому не помешает.

– Значит, ты намерен насовсем перебраться в «Серебряный ключ»?

На мгновение у него на лице появилось непонимающее выражение – я его удивил. Затем он покачал головой и мягко улыбнулся.

– Ты не веришь ничему из того, что я тебе говорю, Фитц? Что ж, может быть, твое неверие защитило нас обоих во время бурь, которые нам довелось пережить. Нет, друг мой. Мои комнаты в Оленьем замке останутся пустыми, когда я их покину. А большая часть чудесных вещей и мебели в «Серебряном ключе» принадлежат другим людям – залог за мои долги. По которым я, разумеется, не собираюсь платить. Когда я покину Баккип, кредиторы слетятся как вороны и опустошат мои комнаты. Вот таким будет конец лорда Голдена. Я не вернусь в Баккип. Я вообще никуда не вернусь.

Его голос даже не дрогнул. Он говорил совершенно спокойно, глядя мне в глаза. Однако от его слов у меня возникло ощущение, будто меня лягнули в живот. Он держался как человек, который знает, что умрет, и потому пытается привести свою жизнь и то, что останется после него, в порядок. На меня вдруг накатили совершенно новые чувства. Мне было не по себе рядом с ним из-за нашей недавней ссоры, да еще я не забыл, что обманул его. Я не боялся, что он умрет, поскольку знал, что предотвратил его смерть. Но его беспокоило совсем другое.

Он говорил со мной, как человек, знающий, что ему суждено умереть, станет говорить со старым другом, которому до его смерти нет никакого дела. Каким же жестоким, наверное, я ему казался, когда старался избегать его в эти последние дни. Возможно, он подумал, что я сознательно решил разорвать нашу связь еще до его смерти, чтобы потом не пришлось терпеть боль потери. Неожиданно я произнес единственные честные слова за весь наш разговор:

– Не будь дураком! Я не позволю тебе умереть, Шут! – Неожиданно у меня прервался голос, я схватил чашку с остывшим чаем и сделал несколько больших глотков.

Он на мгновение задохнулся, но тут же рассмеялся, и его смех напомнил мне звон бьющегося стекла. В глазах у него стояли слезы.

– Ты искренне в это веришь, не так ли? О Любимый… Из всего, с чем я должен попрощаться, расставание с тобой причиняет мне самую мучительную боль. Прости меня за то, что избегал тебя. Но наверное, будет лучше, если мы постараемся отдалиться друг от друга, прежде чем в наши жизни вмешается судьба.

Я со стуком поставил чашку, и остатки чая выплеснулись на стол.

– Прекрати так говорить! Эда и Эль! Так вот почему ты швырял на ветер деньги, растрачивая свое состояние, и жил будто какой-то джамелийский дегенерат! Прошу тебя, скажи, что ты спустил не все, что еще осталось… на то время, когда ты вернешься.

Я замолчал, опасаясь выдать себя.

На его лице появилась странная улыбка.

– Ничего не осталось, Фитц. Я все истратил или позаботился о том, чтобы деньги получили другие. Избавиться от такого громадного состояния было трудно, но какое неслыханное удовольствие я получил – гораздо большее, чем когда владел им. Я оставил распоряжение, что Малта переходит Барричу. Можешь представить его лицо, когда ему вручат поводья? Я знаю, он будет ее любить и заботиться о ней. Что же касается Пейшенс, жаль, что ты не видел. Я отправил ей целую гору книг и манускриптов на самые разные темы. Она никогда не догадается, откуда они взялись. А еще я позаботился о Гарете, садовнице. Я купил ей домик и кусок земли, а также оставил немного денег, чтобы она не бедствовала. Это обязательно вызовет разговоры: всем станет интересно, с какой стати лорд Голден столь щедро обошелся с простой садовницей. Ну и пусть болтают. Она все поймет, и ей будет наплевать. Джофрон, моей подружке из Джампи, я отправил набор отличного дерева и все свои инструменты для резьбы. Она оценит их и будет с любовью обо мне вспоминать, несмотря на то что я покинул ее весьма неожиданно. Она ведь стала довольно известным мастером-кукольником. Ты знал?

Рассказывая о своих распоряжениях, Шут улыбался, и тень смерти почти покинула его глаза.

– Прошу тебя, прекрати, – взмолился я. – Клянусь, я не допущу, чтобы ты умер.

– Не давай обещаний, которые могут разбить нам обоим сердце, Фитц. Кроме того, – он вздохнул, – даже если тебе удастся разрушить то, что предначертано судьбой, лорд Голден все равно должен исчезнуть. Он изжил себя и свою полезность. Как только я отсюда уеду, он перестанет существовать.

Шут продолжал рассказывать мне, как он поступил со своим состоянием и о том, что его имя скоро все забудут, а мне стало совсем тошно. Он тщательно все продумал и не упустил ни одной детали. Когда мы оставим его на пристани, он окажется в очень тяжелом положении. Я не сомневался, что Кетриккен о нем позаботится, и не важно, что он спустил на ветер свое состояние. Надо будет поговорить с ней наедине перед нашим отплытием, чтобы она в случае необходимости была готова прийти к нему на помощь. Затем я заставил себя вернуться к нашему разговору, потому что заметил странный взгляд, которым наградил меня Шут.

Я откашлялся и попытался произнести какие-нибудь осмысленные слова.

– Мне кажется, ты зря оставил всякую надежду. Если у тебя еще хоть что-нибудь осталось, постарайся зря это не тратить. А вдруг я все-таки окажусь прав и мне удастся тебя спасти. А теперь мне пора – Свифт, наверное, уже ждет меня.

Шут кивнул и встал вместе со мной.

– Ты придешь в мою старую комнату, когда нужно будет идти на урок Силы и встретиться с Чейдом?

– Наверное, – проговорил я, изо всех сил стараясь, чтобы он не понял, как сильно я этого не хочу.

Мимолетная улыбка скользнула по его губам.

– Удачи тебе с сыном Баррича, – пожелал он и ушел.

Чашки и карты по-прежнему лежали на столе, но я чувствовал себя таким измученным, что мне не хотелось их убирать. Да и торопиться на урок со Свифтом тоже не хотелось. Однако я взял себя в руки и поднялся на башню. Оказалось, что ученик уже ждет меня. Он стоял в квадрате солнечного света, прислонившись спиной к холодной каменной стене и лениво наигрывая на маленьком свистке. У его ног несколько голубей что-то клевали с земли, и у меня упало сердце. Но, завидев меня, они тут же поднялись в воздух, и зерно, которое их привлекло, разметалось по ветру. Свифт заметил облегчение, появившееся у меня на лице, опустил свисток и посмотрел на меня.

– Вы подумали, что я использовал Дар, чтобы привлечь их, и испугались, – заявил он.

Я помолчал несколько мгновений, прежде чем ответить.

– Да, на миг я испугался, – не стал спорить я. – Но вовсе не потому, что подумал, будто ты использовал Дар. Просто я решил, что ты захотел установить связь с одной из птиц.

Свифт покачал головой.

– Нет, только не с птицей. Я коснулся их сознания, но мои мысли отскакивают от них, точно камни от гладкой поверхности. – Затем он снисходительно улыбнулся и добавил: – Впрочем, вам этого не понять.

Я заставил себя промолчать. А потом спросил:

– Ты прочитал манускрипт про короля Слэйера и присоединение Бернса?

Он кивнул, и мы приступили к нашему уроку, но его настроение мне по-прежнему не нравилось. Когда мы отправились на тренировочный двор, я настоял на том, чтобы Свифт продемонстрировал мне свое умение владеть топором, прежде чем заняться луком. Топоры оказались тяжелее, чем я помнил, и, несмотря на то что они надежно завернуты в толстый слой кожи, синяки после такой тренировки остаются ужасающие. Когда Свифт так устал, что уже не мог больше держать в руках оружие, я позволил ему пойти к Крессвеллу на урок стрельбы из лука. А я наказал себя за то, что разозлился на мальчишку, отыскав для себя партнера, умело владеющего топором. Убедившись окончательно и бесповоротно в том, что мне необходимо хорошенько потренироваться, чтобы восстановить свои умения, я пошел в бани.

Оставив там всю свою грязь и раздражение, я быстро перекусил супом с хлебом в комнате стражи. Разговоры там вертелись вокруг предстоящей экспедиции, женщин и выпивки Внешних островов. Все дружно сошлись на том, что и то и другое стоит попробовать. Я пытался смеяться шуткам, но простодушие молодых стражников заставило меня почувствовать себя стариком, так что в конце концов я заявил, что у меня еще куча дел, и поспешил в свою мастерскую.

Оттуда я прошел по тайному проходу в комнату, которую занимал, когда был слугой у лорда Голдена. Прежде чем открыть надежно спрятанную дверь, я внимательно прислушался. Изнутри не доносилось ни звука, и я обрадовался, что Шута в комнате нет. Однако едва я притворил за собой дверь, он появился на пороге моей бывшей каморки. Шут снова сумел меня удивить. На сей раз он надел простую черную тунику, обтягивающие штаны и низкие черные сапожки. Свет, падавший из окна, позолотил его волосы и очертил силуэт в дверном проеме. Я увидел старую койку, на которой спал, и вещи, оставленные мной, когда я покинул его службу. Чудесный меч, подаренный мне лордом Голденом, лежал поверх кучи яркой и ужасно экстравагантной одежды, которую он для меня заказывал у своего портного. Я удивленно на него посмотрел, и он сказал очень тихо:

– Это твои вещи, и ты должен их забрать.

– Сомневаюсь, что у меня когда-нибудь снова возникнет необходимость так одеваться, – заметил я, и собственный тон показался мне жестким и не слишком дружелюбным.

– Кто знает, – отвернувшись, едва слышно произнес он. – А вдруг наступит день, когда лорд Фитц Чивэл снова появится в Оленьем замке? Тогда эти цвета и фасоны подойдут ему как нельзя кстати.

– Сомневаюсь, что такое возможно. – И эти слова тоже показались мне слишком холодными, вот почему я поспешно добавил: – Но все равно спасибо тебе. Я их заберу – на всякий случай.

Мне снова стало неловко, словно меня окутало душное, толстое одеяло, мешающее дышать.

– И меч, – напомнил мне он. – Не забудь меч. Я знаю, он немного слишком броский на твой вкус, но…

– Но это едва ли не лучшее оружие из всех, что мне доводилось держать в руках. Я буду его беречь. – Я постарался смягчить свой первоначальный отказ, поскольку вдруг понял, что, оставив меч при переезде на новое место, я обидел Шута.

– Да, и еще… Она должна к тебе вернуться.

Он расстегнул резную деревянную сережку, которую постоянно носил лорд Голден. Я знал, что спрятано внутри: серьга свободы. Она перешла от бабки Баррича к самому Барричу, затем к моему отцу, а потом ко мне.

– Нет! – Я схватил его за руку. – Прекрати эти поминки по себе! Я же сказал, что не позволю тебе умереть.

Шут замер.

– Поминки по себе… – прошептал он и вдруг рассмеялся, а я почувствовал запах абрикосового бренди.

– Возьми себя в руки, Шут. Это так на тебя не похоже, что я не знаю, как с тобой разговаривать, – сердито вскричал я, чувствуя раздражение, которое неловкость рождает в человеке. – Неужели мы не можем просто расслабиться и побыть теми, кто мы есть на самом деле? Ведь нам осталось так мало времени.

– Нам осталось мало времени, – повторил он и без видимого усилия высвободил руку.

Я прошел вслед за ним в его большую, светлую комнату. Без его вещей она казалась еще просторнее. Шут налил себе бренди из графина, а потом взял стакан поменьше и наполнил его для меня.

– До отплытия осталось совсем мало времени, – уточнил я и взял свой стакан.

Оглядевшись по сторонам, я заметил, что мебель осталась на местах, зато все прочее исчезло или собиралось покинуть эту комнату. Свернутые ковры и гобелены, точно толстые сосиски, маячили вдоль стен. Дверь в пустой кабинет была открыта, Шут унес оттуда все свои тайны. Держа стакан в руке, я вошел внутрь, и мой голос диковинным эхом отразился от голых стен.

– Ты уничтожил все следы своего пребывания здесь.

Он вошел вслед за мной, и мы встали рядом около окна.

– Я люблю порядок. Человеку приходится оставлять столько незавершенных дел, когда он уходит. И я с удовольствием стираю свои следы.

– Раньше я не замечал, чтобы ты наслаждался подобными вещами. Мне даже кажется, что ты получаешь удовольствие от происходящего. – Я изо всех сил старался, чтобы Шут не услышал отвращения в моем голосе.

Странная улыбка скользнула по его губам, а потом он глубоко вздохнул, словно освободился от какого-то груза.

– Ах, Фитц, из всех людей только ты мог сказать мне нечто подобное. Возможно, ты прав. Когда твой конец неизбежен, это всегда трагично. До сих пор мне не доводилось переживать ничего похожего… однако я уверен, что на моем месте ты держался бы иначе. Как-то раз ты попытался объяснить мне, что твой волк всегда жил настоящим и учил тебя радоваться тому, что у тебя есть сейчас. Ты хорошо усвоил урок. Я же всегда жил, стараясь определить будущее до того, как оно наступит, но совершенно неожиданно для себя увидел черту, за которой все черно. Мрак. Вот что мне снится по ночам. А когда я сажусь и пробую потянуться вперед, чтобы увидеть, куда ведет моя дорога, я вижу только черный мрак.

Я не знал, что сказать на его слова. Я видел, что он старается избавиться от своего отчаяния, – так собака пытается стряхнуть волка, вцепившегося ей в глотку. Отпив бренди, я почувствовал, как меня наполняет аромат абрикосов и восхитительное тепло летнего дня, и вспомнил время, которое мы провели в моей хижине, бренди напомнило мне о радостях тех дней, когда все было так просто.

– Хорошо… – не подумав, сказал я, и Шут удивленно на меня посмотрел.

Затем он быстро сморгнул слезы, и его улыбка была искренней.

– Да, – тихо проговорил он. – Ты прав. Бренди очень хорошее, и то, что нас ждет впереди, не может этого изменить. Будущее не в силах отнять у нас прошлое… если только мы ему не позволим.

Где-то в самой глубине души он миновал какой-то важный перекресток и немного успокоился. Глядя на холмы за Баккипом, я сделал еще глоток. Когда я снова повернулся к Шуту, я увидел, что он смотрит на меня с любовью, выносить которую у меня не было сил. Ведь если бы он знал, как я его обманул, он бы вел себя иначе. Однако ужас перед предначертанным ему на Аслевджале убедил меня в том, что я принял правильное решение.

– Мне очень жаль, но Чейд и остальные уже, наверное, ждут.

Шут серьезно кивнул, поднял свой стакан, словно хотел произнести тост, и залпом осушил его. Я последовал его примеру и замер на мгновение, наслаждаясь теплом, которое согрело меня изнутри. Потом, глубоко вздохнув, я в последний раз насладился запахом и вкусом абрикосов.

– Очень хорошее бренди, – повторил я.

– Ты получишь все оставшиеся бутылки, – криво ухмыльнувшись, заявил Шут и расхохотался, увидев мой сердитый взгляд.

Однако его шаги показались мне легкими и уверенными, когда он шел за мной по коридорам и лестницам потайного лабиринта, спрятанного внутри стен Оленьего замка. Окутанный сумраком проходов, я задавал себе вопрос: что бы я чувствовал, если бы знал день и час своей смерти? В отличие от лорда Голдена, вещей, от которых необходимо избавиться, у меня немного. И я принялся мысленно перечислять свои сокровища, решив, что никому, кроме себя, ничего не должен. Нет, тут же сказал я себе, неправда. И с эгоистичным сожалением дал себе слово это исправить. Впрочем, мы уже подошли к скрытому входу в башню. Я отодвинул панель, и мы появились из-за камина.

Все уже собрались, так что я не мог поговорить с Чейдом наедине. Когда мы шагнули в комнату, принц радостно вскрикнул и бросился навстречу лорду Голдену. Олух мрачно нахмурился, его явно охватили подозрения. Чейд наградил меня осуждающим взглядом, но тут же состроил дружелюбную мину и поздоровался с Шутом. Впрочем, в комнате сразу повисло напряжение. Олух, выведенный из равновесия присутствием незнакомого человека, бесцельно бродил по комнате, вместо того чтобы сесть за стол. Мне казалось, что я вижу, как принц, вспомнив рассказ королевы, пытается представить лорда Голдена, даже в этом простом костюме, в роли шута короля Шрюда. Наконец Чейд поинтересовался – на мой взгляд, излишне прямо:

– Итак, друг мой, что привело вас сюда? Разумеется, мы рады вас видеть, но нам нужно очень многому научиться, а времени осталось в обрез.

– Я все понимаю, – ответил Шут. – Но у меня тоже мало времени, чтобы поделиться тем, что я знаю. Поэтому я пришел в надежде поговорить с вами наедине после урока.

– А я очень рад, что вы пришли, – безыскусно вмешался принц. – Лично я считаю, что вас нужно было с самого начала включить в наш круг. Ведь именно вы помогли нам объединить наши усилия, чтобы спасти Тома. Вы имеете не меньше прав находиться здесь, чем любой из нас.

Шута явно тронули слова Дьютифула. Он посмотрел на свои руки в черных перчатках, рассеянно соединил кончики пальцев и сказал:

– Я не обладаю собственной Силой. Я использовал только то, что осталось от прикосновения Верити. И то, что я знаю про… Тома.

При упоминании имени отца принц вскинул голову, словно гончая, учуявшая запах лисицы. Он потянулся к Шуту, как будто мог впитать от него все, что тот знал про короля Верити.

– И тем не менее, – заверил он лорда Голдена, – я рад, что вы отправитесь с нами на Внешние острова. Я полагаю, вы станете ценным членом нашего круга, несмотря на невысокий уровень владения Силой. Может быть, вы присоединитесь к нам сейчас, посмотрим, на что вы способны?

Я видел, что Чейда раздирают противоречивые чувства. Шут мог дать нашему кругу дополнительные возможности, о которых он мечтал; но старый убийца боялся, что Шут помешает принцу отрубить голову дракону. Мне показалось, что я вижу зависть в глазах своего бывшего наставника, когда он переводил взгляд с Шута на меня. Мы с Шутом всегда были близки, и Чейд знал, что я отношусь к нему как к другу. Однако сейчас больше, чем обычно, ему хотелось главенствовать надо мной.

Победила жажда Силы, и он поддержал Дьютифула:

– Прошу вас, лорд Голден, присоединяйтесь к нам. В худшем случае вы развлечетесь.

– Хорошо, – ответил Шут, и я услышал удовлетворение в его голосе.

Он выдвинул кресло и с готовностью уселся за стол. Мне стало интересно, видят ли остальные более темные течения, которые прячутся за его внешне безмятежной учтивостью. Мы с Чейдом заняли места по обе стороны от Шута, а Дьютифул уговорил Олуха присоединиться к нам. Когда он устроился, наша четверка одновременно сделала глубокий вдох, и мы попытались погрузиться в то состояние открытости, что помогало нам связываться друг с другом при помощи Силы. Неожиданно на меня снизошло озарение – пугающее и подтвердившее мои опасения. Шут здесь чужой. За то короткое время, что мы пытались стать кругом, нам удалось добиться единения. Я не понимал этого до тех пор, пока не появился Шут. Когда я соединил свое сознание с Дьютифулом и Олухом, я почувствовал, что Чейд бьется, точно бабочка, на самой границе нашего круга. Олух потянулся к нему и уверенно помог установить более тесный контакт с нами. Чейд был одним из нас, а Шут – нет.

Я скорее ощущал его отсутствие, чем присутствие. Много лет назад я заметил, что он закрыт для моего Дара. Сейчас я сознательно потянулся к нему Силой, но это было все равно что пытаться смахнуть солнечные блики с поверхности неподвижного пруда.

– Лорд Голден, вы избегаете контакта с нами? – едва слышно спросил Чейд.

– Я здесь, – ответил он, и его слова, казалось, прошелестели по комнате, словно я не только услышал, но и почувствовал их.

– Дайте мне вашу руку, – предложил Чейд и положил свою на стол ладонью вверх, рядом с рукой моего друга. Его слова прозвучали как вызов.

Я почувствовал едва различимую вспышку страха. Она возникла между мной и Шутом, и я понял, что наша связь по-прежнему существует. Затем Шут поднял руку в перчатке и положил ее на ладонь Чейда.

И тут я его почувствовал, хотя мне было бы трудно описать свои ощущения. Если наша объединенная Сила представляла собой тихий пруд, Шут походил на листок, плавающий на его поверхности.

– Соединитесь с ним, – предложил Чейд, и мы все потянулись к нему.

Смятение Шута стало сильнее, но, думаю, никто, кроме меня, его не почувствовал. Казалось, они могут к нему прикоснуться, но он, точно вода, расступался перед ними и превращался в единое целое у них за спиной. Он был неуловим, как круги, возникающие на поверхности озера. Его страх становился все сильнее, и я осторожно потянулся к нему, стараясь понять, что его испугало.

Обладание. Он не хотел, чтобы чужое прикосновение позволило другому человеку им обладать. Слишком поздно я вспомнил, что сделали с ним Регал и его круг. Они нашли Шута благодаря нашей с ним связи, забрали часть его сознания и использовали против меня, чтобы шпионить за мной и узнать, где находится Молли. Он по-прежнему стыдился этого предательства, и оно причиняло ему невыносимую боль. Шут продолжал нести груз вины за события, случившиеся столько лет назад. Мне стало не по себе, поскольку скоро он должен был узнать о том, что я тоже его предал.

Ты ни в чем не виноват, – попытался я утешить его, воспользовавшись нашей связью.

Он не желал утешения. А в следующее мгновение я услышал его мысли. Они звучали словно издалека и одновременно были четкими и ясными.

Я знал, что это произойдет. Сам предсказал, еще ребенком. Что тебя предаст самый близкий человек. Но я не мог поверить, что эта роль уготована мне. Я исполнил собственное пророчество.

Мы выжили.

Чудом.

– Вы разговариваете между собой при помощи Силы? – язвительно поинтересовался Чейд, и я одновременно услышал и почувствовал его слова.

Я сделал глубокий вдох и постарался еще сильнее погрузиться в Силу.

– Да, – ответил я. – Я могу до него дотянуться. Но с большим трудом. И то лишь потому, что раньше между нами существовала связь.

– Попробуем еще? – Голос Шута прозвучал едва слышно, но я услышал в нем вызов, хотя и не понял, что он имеет в виду.

– Да, пожалуйста. Попытайтесь, – попросил я его.

Краем глаза я заметил, что Шут что-то делает, но взгляд у меня был затуманен, и я не разгадал его намерений, пока он не положил руку на мое запястье. Кончики его пальцев безошибочно нашли их собственные потускневшие серые отпечатки, оставленные на моей руке много лет назад. Прикосновение было нежным, но острой стрелой пронзило мне сердце. Я дернулся, словно рыба, попавшаяся на крючок, и замер. Шут пронесся по моим жилам, обжигающий, точно бренди, холодный, как лед. На одно ослепительное мгновение мы разделили физическое ощущение друг друга. Оно оказалось таким сильным, какого до сих пор мне испытывать не приходилось, более интимным, чем поцелуй, и глубже, чем удар ножа.

Это ощущение выходило за пределы Силы, оно не имело ничего общего ни с плотским наслаждением, ни с моей связью через Дар с Ночным Волком. Мы не делились своей сутью друг с другом, мы становились друг другом. Ни боль, ни экстаз не могли быть определением происходящего. И что самое ужасное, я почувствовал, что открываюсь навстречу новому переживанию, словно моя любимая коснулась губами моих губ и я не знаю, кто из нас будет поглощен. Еще один удар сердца – и мы станем единым целым, узнаем друг друга так, как не знают никакие иные два человека.

И ему станет известна моя тайна.

– Нет! – выкрикнул я, прежде чем он успел узнать о моем заговоре против него.

Я разорвал физическую и мысленную связь между нами. Я очень долго падал и наконец повалился на каменный пол, а потом быстро откатился под стол, чтобы сбежать от его прикосновения. Я задыхался. Мне показалось, что я надолго погрузился во мрак, но прошло лишь несколько секунд, прежде чем Чейд вытащил мое скрюченное тело наружу. Стоя рядом со мной на коленях, он прижал меня к груди. Словно издалека, до меня донеслись его слова:

– Что случилось? Тебе плохо? Что ты с ним сделал, Шут?

Я услышал, как всхлипнул Олух. По-видимому, он единственный знал, что произошло. Меня отчаянно трясло, и я ничего не видел вокруг себя. Впрочем, я почти сразу сообразил, что плотно закрыл глаза и скорчился, превратившись в тугой комок. И все равно мне было ужасно трудно убедить себя в том, что я могу расслабиться. В тот миг, когда я открыл глаза, в моем сознании возникла мысль Шута и раскрылась там, словно листок под лучами солнца.

Моя любовь не знает преград.

– Это слишком, – едва слышно пролепетал я. – Никто не может столько отдать. Никто.

– Вот бренди, – сказал Дьютифул, оказавшийся рядом со мной.

Чейд заставил меня сесть и поднес чашку к моим губам. Я проглотил бренди, точно это была вода, и закашлялся. Когда мне удалось повернуть голову, я увидел, что Шут единственный продолжает сидеть в своем кресле за столом. Он снова надел перчатки, и взгляд, которым он меня наградил, был совершенно непроницаемым. Олух скорчился в одном из углов и дрожал, обхватив себя руками. Его окутывала музыка, песня его матери, – так он пытался успокоиться.

– Что произошло? – сердито потребовал ответа Чейд.

Я продолжал опираться на него и чувствовал, как гнев волнами исходит от его тела. Я знал, что его возмущенный вопрос адресован Шуту, но я все равно на него ответил.

– Между нами возникла слишком сильная связь Силы, такая полная, что я потерял себя. Как будто мы стали одним существом.

Я назвал эту связь Силой, но не был уверен, что это правильно. Так можно назвать солнце яркой искрой. Я глубоко вздохнул.

– Я испугался и разорвал ее. Я не ожидал ничего подобного.

Эти слова были обращены ко всем остальным, но и к Шуту тоже. Я видел, что он их услышал, но понял по-своему, не то, что я хотел сказать.

– А на вас это никак не повлияло? – спросил у него Чейд.

Дьютифул помог мне подняться на ноги, и я тут же повалился в кресло. Однако не чувствовал усталости, я был весь насквозь пропитан энергией. Я мог бы легко взобраться на самую высокую башню замка, если бы сумел вспомнить, что нужно делать, чтобы согнуть ноги в коленях.

– Повлияло, – тихо проговорил Шут. – Только иначе. – Он встретился со мной глазами и сказал: – Я не испугался. Попробуем еще раз, – с невинным видом предложил Шут.

– Нет! – выкрикнули мы с Дьютифулом и Чейдом одновременно, только с разной силой.

– Нет, – повторил Шут в наступившей тишине. – Лично я достаточно узнал сегодня.

– Наверное, и мы тоже, – мрачно заявил Чейд. Затем откашлялся и добавил: – Пора расходиться. Нас ждут другие дела.

– У нас еще полно времени, – запротестовал Дьютифул.

– При обычных обстоятельствах так и было бы, – не стал спорить Чейд. – Но сейчас время летит стремительно. У тебя полно дел, ты еще не совсем готов к путешествию, Дьютифул. Повтори свою речь, в которой ты благодаришь жителей Внешних островов за прием. Помни, что «ч» у них горловой звук.

– Я читал свою речь раз сто, – застонал Дьютифул.

– Когда придет время ее произнести, она должна звучать так, словно ты обращаешься к ним от самого сердца, а не бормочешь что-то по бумажке.

Дьютифул неохотно кивнул и с тоской посмотрел в окно, где стоял ясный день и резвился легкий ветерок.

– Хорошо, тогда за дело, – сказал Чейд, и всем стало ясно, что он отпускает двоих – Дьютифула и Олуха.

На лице принца промелькнуло разочарование, он повернулся к лорду Голдену и сказал: