Дети лихолетья Павлов Владимир

С самых западных границ: друскенинкайский пионерский санаторий

В семейном архиве Марии Зиновьевны Райциной как самая дорогая реликвия военных лет хранится пожелтевшая телеграмма:

«Высшая пра ви тельственная тчк Директору Каракулинского детского дома товарищу Пев з неру копия воспитанникам тт тчк Анатолию Гри боедову зпт Маше Райциной зпт Виктору Кравченко тчк Прошу передать сотрудникам и воспитанникам детского дома зпт собравшим 10.915 рублей на строительство танковой колонны “За Советскую Бе лоруссию” зпт мой горячий привет и благодарность Красной Армии тчк И тчк Сталин».

В июне 1941 г. родители отправили тринадцатилетнюю Машу в Друскенинкай в пионерский санаторный лагерь. Здесь отдыхали дети из Белостокской области Беларуси, дети из Литвы, а также большая группа детей из соседней Польши, которые еще в 1939 г. вместе с родителями прибыли в Советский Союз, спасаясь от войны и гитлеровской агрессии. Торжественное открытие лагеря планировалось на 22 июня. К Маше на праздник должна была приехать из Белостока мать.

Воскресное утро выдалось ярким и солнечным. Занятые подготовкой к празднику, дети сначала не знали о случившемся. Но почему не едут гости? Почему у начальника лагеря и воспитателей такие встревоженные лица? Началась война! Эта весть молнией облетела весь лагерь. Могли ли вчерашние безмятежные мальчики и девочки тогда понять, что война перечеркнет их детство, разлучит с родными, что на их участь выпадут суровые, совсем не детские испытания.

Гитлеровские самолеты обстреливали лагерь, но, к счастью, никто из детей не получил ранения.

– Дети, мы отъезжаем. Бегите скорее в столовую за продуктами! – сказала вожатая.

В сорванные с подушек наволочки складывали все, что попадалось под руку: конфеты, ветчину, сахар. Потом выяснилось, что в спешке забыли самое главное – хлеб. И вот уже все двести детей Белостокского лагеря пастроены в колонну. Темной ночью под вражеским обстрелом их повели на вокзал. Директор санатория С. М. Певзнер и воспитательница А. Л. Рахленко возглавили эвакуацию.

Вечером состав двинулся в сторону Поречье – Гродно. Но за Поречьем рельсы были разобраны, мост через Неман взорван. Поезд пошел в направлении Вильнюса. За станцией Мартинконис попали под первый об стрел. Самолеты со свастикой на крыльях пикировали прямо на вагоны с детьми…

В начале июля эшелоном № 336 дети прибыли в г. Сарапул, что в Удмуртии. Невозможно забыть о том, что встретили здесь детей, как родных. Сарапульцы натопили бани, собрали одежду, продукты питания. Многие горожане предлагали взять детей в свой дом[20].

Сначала дети размещались в Сарапульском доме отдыха, но решением городского Совета пионерские лагеря были объединены в один и реорганизованы в детский дом[21]. Осенью воспитанников из Белостокского пионерского лагеря перевезли в село Каракулино на берегу Камы. Для детей были отведены лучшие дома. Так, для них, разлученных войной с родителями, Каракулинский детский дом стал вторым отчим домом.

Особое внимание руководство детского дома и местные власти уделяли польским детям. Несмотря на трудности военного времени, детский дом ни одного дня не испытывал недостатка в продуктах питания, одежде и обуви. Не хватало теплого обмундирования, но и здесь на помощь пришли колхозники и колхозницы Каракулинского района. Они приготовили для детей валенки, теплые полушубки, носки.

Тот осенний день сорок третьего года Маша запомнила навсегда. Группа воспитанников, среди них была и она, возвратилась из Ижевска с республиканского смотра художественной самодеятельности. Встречающий директор детского дома с радостью сообщил, что нашлись родители Маши, они воевали на фронте. Девочка начала переписку с родными и просила не волноваться за нее. Рассказывала, что в детском доме ребята живут дружно, что ее приняли в комсомол.

Маше и еще двум воспитанникам детдома – Толе Грибоедову и Вите Кравченко – родители присылали денежные переводы. Из газет, от взрослых дети знали, что в стране началось патриотическое движение по сбору средств в фонд защиты Родины. А что они могут сделать для того, чтобы скорее прогнать фашистов с родной земли? Ребята решили не тратить деньги, которые получали от родителей, а отдать в фонд Победы. Пусть это будет хоть и маленьким, но их вкладом в победу над врагом. Это детское движение поддержали все воспитанники детского дома, активное участие в нем приняли и дети-поляки.

Встреча с матерью, о которой все эти годы так мечтала девочка, произошла в июле сорок четвертого года в Новобелице. Е. М. Райцина была начальником лазарета авиационного батальона аэродромного обслуживания. Маша начала здесь работать. Она стирала бинты, белье, присматривала за ранеными. Так, в семнадцать лет началась ее трудовая биография – вольнонаемной 16-й воздушной армии 1-го Белорусского фронта. Победу девочка встретила недалеко от Берлина.

В послевоенное время местом жительства Марии Зиновьевны стал Минск. Окончила медицинский институт, работала врачом, заведующей отделением в одном из городских диспансеров. К боевой медали «За освобождение Варшавы» добавились награды за труд.

А как же польские дети?

С первых дней пребывания в Каракулино все они посещали школу. В местной средней школе для них были выделены специальные классы. В «Справке о детском доме для польских детей в с. Каракулино УАССР», составленной в мае 1946 г., отмечается:

«Коллектив учителей и воспитателей добился высокой успеваемости учащихся. Неуспевающих в учебе не было. 28 воспитанников детского дома учились в различных техникумах, 17 человек – в институтах Москвы, Харькова, Ижевска, Минска, Свердловска и Гродно. Ричард Бакст заканчивает Московскую консерваторию. Воспитанница детского дома Татьяна Изакович скоро будет врачом, она учится в Ижевском государственном медицинском институте на 4-м курсе. В детском доме широко была организована детская художественная самодеятельность. Работали хоровой и драматический кружки. На районном смотре художественной самодеятельности детский дом для польских детей занял 1-е место, а на республиканской олимпиаде детской художественной самодеятельности ему присуждено 2-е место с вручением диплома.

Районные организации и колхозы помогли детскому дому создать подсобное хозяйство. Продукты, получаемые с этого подсобного хозяйства, являлись дополнительным питанием для детей. Все работы на огороде и по уходу за скотом в основном выполняли старшие воспитанники детского дома. Делали они это с большим увлечением и любовью. Сейчас в хозяйстве детского дома 8 лошадей, 12 коров, 33 овцы, 6 коз, 37 свиней, много гусей и кур.

…Старшие воспитанники детского дома Шмайда Тадэуш, Мартьян Кундич, Лион Чермоньчкович и другие ушли добровольцами на фронт, чтобы с оружием в руках отомстить врагу за мучения и горе, причиненные польскому народу. Шмайда Тадэуш, ставший подхорунжим, писал с фронта своим товарищам в детский дом: “Я не сложу оружия до тех пор, пока враг не будет разбит окончательно”. И Тадэуш сдержал свое слово. Он беспощадно бил немцев сначала на советской земле, затем на польской, освобождал Варшаву и как победитель шел по земле врага.

Сейчас, в дни мира, дети также стараются внести свою долю в дело восстановления городов, разрушенных врагом. От платных концертов они собрали свыше тысячи рублей и послали их на восстановление Варшавы. Свыше тысячи рублей воспитанники детского дома послали на восстановление города-героя Сталинграда. Первая партия польских детей была отправлена на родину в 1945 г. Жители Белостока и Варшавы тепло встретили своих маленьких соотечественников. На митинге, который состоялся в Белостоке, поляки горячо благодарили Советское правительство за заботу и внимание, проявленные к польским детям. Президент Крайовой Рады На родовой Болеслав Берут наградил директора детского дома С. М. Певзнера польским орденом “Крест за заслуги”…»[22]

Ниже мы приводим отрывок из письма Т. Низинского – воспитанника Каракулинского детского дома в обком ВКП(б) с благодарностью за проявленную заботу о польских детях. Письмо датировано маем 1945 г. Сохраняем авторскую стилистику.

«…Пребывание в СССР мне дало возможность кончить 9 классов, стать человеком, который мог бы дать в будущем для общества то, что оно давало раньше мне. Долгое пребывание (в СССР. – В. П.) дало мне возможность хорошо познакомиться с бытом и жизнью великого братского русского народа. И теперь, когда я в скором времени должен вернуться на родину, в Польшу, я пишу эти слова: беден мой язык, чтобы выразить благодарность за все оказанное мне. Я не был здесь забыт, не был покинут, а наоборот, был окружен вниманием и заботой. Теперь я могу сказать: “большое спасибо Советскому правительству, а в его лице – и всему русскому народу за его заботу”. Дома я смогу рассказать о том, что русский народ – это великий народ, который может в тяжелые дни для себя помогать другим…»[23]

Много было в нашей совместной истории, взаимоотношениях с Польшей героических, а порой и трагических событий. Но были и такие, о которых говорится в этом и других очерках, помещенных на страницах книги. И не надо их забывать…

Дошли: областной пионерский лагерь «Лысая гора» под Гродно

До настоящего времени нам мало известно о судьбе детей областного пионерского лагеря, который размещался под Гродно на берегу реки Неман в урочище «Лысая гора».

Сергеев Н. Ф. – уроженец д. Ростевичи Зельвенского района, ныне житель г. Киева, фронтовик-сапер:

– В первые дни войны я был свидетелем того, как отходила на восток колонна областного пионерского лагеря (120 детей и 20 взрослых). Стоит перед глазами картина того, что довелось увидеть в те июньские дни сорок первого. Сухая жаркая погода. Волнуется хлебное поле. А за этим полем – черные столбы дыма. Это после налета немецких самолетов горят крестьянские дома. Из пылающей ржи то здесь, то там выходили красноармейцы. Они отходили на восток…

В этом пешем потоке разрозненно отступающих солдат, беженцев двигалась и колонна детей. Они держали курс на Мосты. Там сели на поезд, доехали до станции Рожанка. Но, по-видимому, дальше поезда уже не шли, и колонна, пользуясь попутным транспортом, возвратилась назад, в Мосты. Собрались все в пойме реки Неман. В ночь на 24 июня подошли к парому в районе д. Куриловичи. Здесь колонна разделилась. Часть детей во главе с женщиной-врачом по правому берегу реки пошли в направлении Лиды, Новогрудка, поскольку все они были из тех мест. Остальные, переправившись на левый берег, пошли в сторону Деречена. В этой колонне находились музыканты духового оркестра – в основном беженцы из Польши, которые, спасаясь от немцев, прибыли в Западную Беларусь в 1939 г. Помнится, была в этой колонне подвода, на которой везли продукты питания[24].

Скорее всего, эта группа держала направление на Барановичи, где проживали родители большинства детей. Они спешили к переправе через реку Щара, где слева от Деречина находился мост.

С детьми был старший пионервожатый А. И. Мачуленко. Он эвакуировал их в Ульяновск, а затем воспитанников направили в Куйбышевскую область. Доставив детей, сам А. И. Мачуленко в сентябре 1941 г. ушел на фронт.

«Мы нашли свое счастье»: Ошмянский детский дом

В детский дом г. Выкса Горьковской области Сергея Еминова определил отец в 1941 г., уходя на фронт. Виктора Радкевича привезли с группой детворы, эвакуированной из Ошмянского детского дома. Его отец погиб в 1939 г. во время освободительного похода Красной Армии по воссоединению белорусского народа. Матери у обоих мальчиков умерли до 1939 г.

Детский дом размещался в двухэтажном кирпичном здании на окраине города, в бывшем женском монастыре, отгороженном от улиц города высокой каменной стеной. Отопление – печное, туалет – на улице, вода – из водопроводных колонок. Посреди монастыря стоял полуразрушенный в 1930-е годы собор. В монастырских кельях жили монашки.

Еминов Сергей – воспитанник детского дома:

– Мы быстро подружились с прибывшими из Ошмян воспитанниками, среди которых были белорусы, поляки, евреи, украинцы и литовцы. И зажили одной дружной интернациональной семьей по принципу «один за всех и все за одного».

Все хозяйственные работы в детдоме выполняла детвора 11–15 лет. Возили из леса дрова, пилили и кололи их, топили печки, мыли посуду, таскали воду, носили с городского склада продукты, пололи грядки.

В детдоме было большое приусадебное хозяйство. Дети сами выращивали картошку, капусту, помидоры, огурцы, лук и даже гречиху. Для единственной лошади, которую обслуживал демобилизованный по ранению солдат, сеяли овес. Руководили и обучали детей премудростям агрономии сердобольные монашки.

Дети помогали взрослым заготавливать на зиму зеленые помидоры, квашеную капусту, соленые огурцы, картошку. Осенью собирали и солили белые грузди. Благодаря этому было обеспечено более-менее сносное трехразовое питание, чего нельзя было сказать об одежде. С ранней весны до осенних холодов ноги детей не знали обуви. С наступлением первых заморозков детворе выдавали «сабо» – ботинки из брезента на деревянной, из липы, подошве. Теплой одежды у воспитанников не было. Городская детвора, узнавая детдомовцев на улице, боялась близко к ним подходить.

Все детдомовцы сначала учились в средней школе, которую в 1942 г. преобразовали в ремесленное училище по подготовке молодых рабочих кадров для металлургического и машиностроительного заводов города. А младшие стали учиться в семилетней школе. Тетрадей и учебников не хватало, приходилось выполнять письменные задания на старых книгах и газетах.

Летом 1943 г. с фронта прибыл и разместился в монастыре отдельный разведывательный батальон. Ребята быстро подружились с солдатами.

Еминов Сергей – воспитанник детского дома:

– По вечерам их солдатская столовая превращалась в кинозал. И мы часто бегали туда смотреть кинофильмы «Чапаев», «Мы из Кронштадта», «Котовский», «Любовь Яровая», про юность и возвращение Максима.

На оборудованном на опушке леса учебном полигоне солдаты разместили советские и немецкие танки, самоходно-артиллерийские установки, пушки, бронетранспортеры и другую военную технику, которую брали с эшелонов, привозивших данную технику для переплавки на Выксунский металлургический завод. Детдомовские ребята, играя в войну, облазили и ощупали все боевые машины.

Девочки детдома в двух военных госпиталях помогали медицинскому персоналу ухаживать за ранеными. Многие из них после семилетки окончили Выксунское медицинское училище.

Еминов Сергей – воспитанник детского дома:

– В зале детдома был установлен репродуктор, и по вечерам мы с жадностью слушали сводки Совинформбюро. Я помню, как мы прыгали и кричали «ура!», прослушав сводки о разгроме немецких войск под Москвой, об освобождении 6 июля 1944 г. Ошмян и особенно 9 мая 1945 г. об окончательной Победе[25].

После Победы Виктор Радкевич и Сергей Еминов стали офицерами Советской Армии. В. Радкевич – полковник, живет в Джезказгане Карагандинской области, С. Еминов – майор, житель г. Гомеля.

В детском городе: ратомский санаторный пионерский лагерь

Летом 1941 г. в Ратомке, что под Минском, был организован пионерский лагерь, в котором отдыхали дети из города. По воспоминаниям вожатой Галины Зиновьевны Кругер, после окончания 9 класса вместе с еще несколькими такими же ребятами она была направлена на работу в пионерский лагерь. Помнит, как грузились в автобусы на Нижнем рынке (сейчас район станции метро «Немига»). На первую смену набрали 350 детей от 7 до 12 лет. Всего было сформировано восемь отрядов. В основном вожатыми были старшеклассники из разных школ Минска, только трое воспитателей уже учились в институтах.

Кругер Галина Зиновьевна – вожатая лагеря:

– Шла обычная летняя жизнь. Гуляли, играли, ходили в лес. Погода в том июне стояла переменчивая: то солнце выглянет, то дождик пойдет. Недалеко от лагеря часто проводились маневры, поэтому никакого внимания на военных никто не обращал, особой настороженности не было[26].

Подходила к концу первая лагерная смена. Все было хорошо, дети активно отдыхали: пекли картошку на костре, пели любимые песни, ходили в походы.

В воскресенье 22 июня многие ребята проснулись задолго до объявления подъема от какого-то непонятного гула и со страхом задирали головы к небу. А небо – в черных крестах самолетов.

Вожатые в Хвалынске. Слева направо: верхний ряд – Марк Родов, Рэм Срагович, Анна Мурашко, Натан Годар, нижний ряд – Борис Рубин, Галина Кругер, Василий Мишаткин (директор Хвалынского детдома), Нина Добрынина

Никто ничего не знал, в лагере не было ни радио, ни телефона. Все шло своим чередом. Прошла торжественная линейка, дети ждали родных, готовили праздничный концерт. К обеду приехали несколько родителей и сообщили, что началась война. Естественно, они очень волновались, никто не знал, что делать: забирать детей или оставлять. Начальник лагеря отправил малышей спать и уехал в Минск, надеясь получить четкие указания по поводу дальнейшей судьбы пионерского лагеря. Но назад Айзик Гальперин уже не вернулся. Как выяснилось позже, в Минске его сразу же призвали в армию.

Тем временем дети, их семнадцатилетние вожатые и несколько взрослых руководителей сидели в лагере и не знали, что делать. 50 детей родители и родственники увезли домой. 23 июня в Ратомку прорвался кто-то из родителей и сообщил, что Минск ужасно бомбят. Посоветовавшись, решили, что самое лучшее для коллектива – остаться в лагере и ждать. Опасаясь, что и лагерь может подвергнуться бомбежке, воспитатели и пионервожатые, нянечки собрали детей и увели в лес. Спрятались. Но сколько можно сидеть в лесу?

Соколова (ахрамович) Галина – воспитанница Ратомского пионерского лагеря, в 1941 г. ей было 12 лет, находилась в детском доме № 1:

– Удивительно, но никакой истерики, будто это явление не наяву, а в кино. О войне догадывались, но чтоб вот так… Все, что случилось, – нежданно-негаданно – кто же мог понять, что это и есть начало изнурительной и долгой войны! Этот и следующий день были днями ужаса и смятения. И вблизи и вдали – пожары.

Робейчиков Марлен Яковлевич – воспитанник пионерлагеря «Ратомка», в 1941 г. ему было 11 лет:

– Не слушая воспитателей, мы все равно залезали на деревья и наблюдали за воздушными боями, как будто смотрели кино. Плакали не от страха, а от жалости, когда горели наши самолеты. На второй или третий день войны была общая линейка, и замдиректора объявил, что наш пионерский лагерь эвакуируется, мы уже знали, что горит от бомб Минск, что нас повезут куда-то… дальше от войны.

Я хочу рассказать, как мы собирались в дорогу. Велели нам взять чемоданы и сложить в них только самые необходимые вещи: майки, трусы, носки, носовые платки, пионерские галстуки. Лично я галстук положил сверху. В моем воображении рисовалось: встретят немцы, откроют чемодан, а там – на виду красный галстук. Не боюсь!

25 июня заместитель начальника лагеря, которого дети звали дядя Моня, принял решение эвакуировать пионерлагерь. Он договорился с начальником станции Ратомка, что тот остановит на двадцать минут какой-нибудь эшелон и посадит туда детей. Точного времени никто не знал, поэтому продукты (к счастью, их завезли до конца лета) принесли на станцию заранее и замаскировали ветками, оставив сторожа.

Марлен Яковлевич Робейчиков

Со страхом, то и дело глядя на небо, где в любую минуту могли показаться фашистские самолеты, дети, наспех прихватив часть постельного белья и продуктов питания, сколько были в силах унести, покинули пионерлагерь и по знакомой тропинке, пока еще окаймленной васильками и ромашками, двинулись в сторону железнодорожной станции. А там их никто не ждал. Однако коллективу пионерлагеря повезло: вагонам, хоть и товарным, были все рады. Разместились быстро, без суеты.

Отправления долго ждать не пришлось. Вагоны с каким-то странным скрипом тронулись. Эшелон шел медленно, с частыми, порой длительными остановками. От Ратомки до Минска всего-то километров двадцать, но поезд шел весь вечер и ночь… Измученные дети и их воспитатели наконец-то добрались до Минска и увидели в ночи город в огне пожаров… Кое-кто из детей при подъезде к Минску намеревался сигануть с поезда и добраться домой, но, увидев пламя пожаров, поостыл.

Лейбман И. – воспитанник лагеря, бывший минчанин, ныне житель г. Саратова:

– Обычно с вокзала новый Дом правительства был не виден, но закрывающие его здания уже были разбиты, и сквозь дым я вдруг различил наш Дом правительства, только красный флаг над его крышей стал черным от копоти… Наш начальник не велел нам выходить из вагонов и сам не пошел разыскивать свою семью, а под бомбами побежал добывать для нас паровоз, и уже через час мы ехали в глубь России. В Хвалынске он сдал нас тамошним педагогам и ушел на фронт[27].

Соколова (ахрамович) Галина:

– У вокзала почему-то простояли до утра. Едва наступил рассвет, ока зались под бомбежкой. Началась паника. Если бы не дядя Моня, наш начальник, сказать не берусь, чем бы могла закончиться паника. Дядя Моня сумел всех успокоить. Он заставил всех лечь на пол и резко оборвал свою жену, истерично кричавшую: «Тебя на всех не хватит, нужно и о себе думать!..» Когда все стихло, он размышлял вслух: «Конечно, при бомбежке из вагонов лучше бы выскакивать, но ведь в такой суматохе недолго и детей растерять…»

Метлич (Голяшова) Елизавета – воспитанница пионерлагеря «Ратомка», в 1941 г. ей было 11 лет:

– Из сиротских лет наиболее запомнилась эвакуация. Да и как забыть, если и поныне отметина на правом плече от давней огнестрельной раны. Не воевала, а ранение имею.

В вагоне товарного поезда я была вместе с минской детворой, оказавшейся накануне войны в Ратомке. От Ратомки до Минска ехали без происшествий, но, едва миновав родной город, эшелон оказался под бомбежкой. Поезд остановился, раздалась команда: «Разбегаться!» Повыскакивали из вагонов – и кто куда. А фашистский самолет продолжал кружить.

Помню, бегу куда-то сломя голову, и вдруг – резкая боль в правом плече. Рана!.. Кровь… – присела на корточки, зубами и левой рукой порвала на себе платье и зажала рану… Слез не было.

Помню, возвращаюсь к эшелону и вижу: один их вагонов отцеплен, горит. Жуть!.. И – раненые: у кого – оторвана нога, у кого… По сей день слышу крик мальчишки: «Спасите меня! Я – живой!..»

Откуда-то появились медики – тяжелораненых укладывали на носилки и куда-то относили. Легкораненым оказывали помощь. Помогли и мне, вытащили осколок, перебинтовали. Сделали укол. Уже в Хвалынске, в детском доме, и долечивала свою рану[28].

До остановки в тихом Хвалынске было еще десять суток, долгих-предолгих дней и ночей голода, холода, страха… Железнодорожный состав шел быстрее войны, на тех станциях, где он останавливался, про войну знали, но еще не видели ее. Дети рассказывали взрослым о войне, о том, как полыхал Минск, как горели наши самолеты. Но чем дальше отъезжали от дома, тем больше скучали по родителям, а что у многих уже нет родителей, еще не знали.

На станции Привольской ребят пересадили с поезда на пароход «Парижская коммуна» и повезли по Волге до Хвалынска.

Воспитанников из белорусского пионерского лагеря «Ратомка» разместили в зданиях бывшего детского дома № 1. Директором нового детского дома был назначен Василий Мишаткин, местный педагог, замечательный воспитатель и человек. Весь прибывший «минский» персонал закрепили за «своими» детьми, вожатым отрядов – бывшим школьникам дали возможность окончить среднюю школу.

Кругер Галина Зиновьевна:

– Не поверите, школу мы все закончили на отлично! Жили, работали, заботились о детях. Они очень нас любили. Помню, что топили печки шелухой от семечек. А перед сном в той комнате, где у учеников не было «троек», рассказывали сказки. Сколько мы их рассказали за те дни, не пересчитать!

Робейчиков Марлен Яковлевич:

– На пароходе я первый раз снял тапочки. За полмесяца в дороге мы ни разу не раздевались. Когда я тапочки снял – они воняли, и я их стал мыть. Мыл-мыл – и выбросил за борт. Приехал в Хвалынск босиком.

Нас было так много, что разместили по нескольким детским домам. Почему я это знаю? Потому что помню, как сильно плакали те, кому предстояло разлучаться с братом или сестричкой. Когда мы были в пионерском лагере без родителей, чувствовали себя вольно, а тут все испугались. Мы же домашние дети, привыкшие к ласке, и тем самым отличались от других детдомовцев. Меня мама всегда целовала на ночь, а по утрам будила. А теперь мне надо было привыкать жить без родителей.

Еда для нас, подростков, была скудной. Постоянно ощущали голод. Однажды посмотрели кинокартину, в которой наши разведчики варили кашу из березовой коры. Наши девочки тоже научились варить такую кашу.

А разве можно забыть и такое: мы бегали из детдома в воинскую часть, там нам иногда перепадал черпак супа. Нас было очень много, поэтому не могли накормить всех. Успеешь первым – получишь, опоздал – уйдешь ни с чем.

У меня был друг Мишка Черкасов. Как-то сидим, он и говорит: «За двадцать километров пошел бы, если бы знал, что там дадут миску каши». На дворе – минус тридцать, он оделся и побежал в воинскую часть. Просит у солдат что-нибудь поесть, они говорят: «Беги за котелком». Он вышел на улицу, покумекал и решил: «Пока буду бегать за посудой – ничего не достанется». Возвращается назад и говорит солдатам: «Лейте!», и подставляет шапку-ушанку. Солдат взял и вылил ему в шапку весь черпак.

Пока Мишка добежал до детдома, отморозил уши, но – суп донес, и немудрено – шапка была полна льда. Вывернули лед в тарелку (тарелки были металлические), разбили его на кусочки, и каждый из обступивших Мишку сосал льдинки супа, а девочки оттирали кормильцу уши. Сейчас и представить трудно, сколько было радости, что Мишка принес еду для всех нас.

…Осенью заготавливали дрова в лесу, находившемся на горе. Деревья валили, обтесывали, потом распиливали, кололи на поленья и складывали в штабеля… Дома мы никогда не делали подобного, потому что – городские, а здесь такие толстые бревна нужно было пилить и колоть. Доставалось!

…Не удивлюсь, если «магистры» именитого телевизионного Клуба знатоков не ответят на вопрос: «Что такое “макуха”»? А, между прочим, для нас, мальчишек военной поры, «макуха» была величайшим лакомством.

Представьте, тихонько пробираешься в кладовую и запускаешь руку в бачок, где вымачивался харч для лошади, а там, глубже, находишь великолепный жмых, он же – «колоб», он же – «макуха». И потом хоть целый день жуй и соси ее…

…У нас в классе учился сын директора маслозавода. Дети есть дети, сидим на уроке, в «морской бой» играем. А он за нашими спинами ест хлеб с подсолнечным маслом. Запах – на весь класс.

Кое-кому из нас стало не по себе, но – смотрим – нет учительницы, смотрим – она на полу лежит. Она тоже голодная, услышала этот запах и упала в обморок. Наши девочки отвели ее домой.