Джентльмен в Москве Тоулз Амор

Сочельник

Однажды вечером в декабре, когда граф шел по фойе в сторону «Пьяццы», на него вдруг дохнуло холодным морозным воздухом. Граф был немного озадачен, потому что до ближайшей двери на улицу было более десяти метров. Этот морозный холодок словно озарил его ясностью и свежестью ночи, освещенной яркими звездами. Он остановился, чтобы понять, откуда исходит этот холод, и понял, что… из гардеробной. В гардеробной работала Таня, но в тот момент ее не было на месте. Граф посмотрел налево и направо, после чего вошел в гардеробную.

Видимо, недавно в ресторан на ужин прибыла большая группа гостей и зима проникла в помещение на их шубах и пальто. Вот военная шинель, на плечах котрой еще не растаял снег. Вот еще одно, мокрое от растаявшего снега шерстяное пальто номенклатурщика. А вот и черная норковая шуба с воротником из горностая (или, возможно, соболя), которая, наверное, принадлежит любовнице комиссара. Граф поднял к носу рукав шубы и почувствовал запах дыма от камина и какой-то намек на пряный eau de cologne. Возможно, дама приехала из какого-нибудь элегантного дома на Бульварном кольце на машине, черной, как ее шуба. А может быть, она пришла пешком по Тверской, покрытой свежевыпавшим снегом, мимо памятника Пушкину. А может быть, она даже явилась в ресторан на санях, под стук копыт лошадей, хлопки кнута и крики «Давай, тпрруу!».

Именно так граф с сестрой разъезжали по гостям вечером перед Новым годом. Брат с сестрой обещали бабушке, что к полуночи вернутся, и садились в тройку, чтобы навестить соседей. Накрывшись пологом из волчьих шкур, граф брался за вожжи и спрашивал Елену: «С кого начнем? С Бобринских или Давыдовых?»

Куда бы они ни приехали, везде был праздник, горели огни и их принимали с распростертыми объятиями. Все были нарядно одеты и взволнованы, и уже подвыпившие сентиментальные старики, прослезившись, произносили тосты, а маленькие дети следили за происходящим с лестницы на второй этаж. Во всех домах играла музыка, от которой хотелось пить до дна и пускаться в пляс.

Так Ростовы посещали дома двух или трех соседей. Когда время приближалось к полуночи, они неверными шагами выходили из дома соседей и садились в сани, чтобы возвращаться в имение. На следующий день соседи видели на свежем снегу прямые следы от саней, вокруг которых кренделями шли их следы, так что сверху казалось, будто на снегу нарисован огромный скрипичный ключ.

Они неслись назад в усадьбу, срезая путь через село Покровское, где были монастырь и церковь Вознесения. Эта церковь была построена в 1814 году в честь победы над Наполеоном, и высота ее была чуть меньше самой высокой башни Московского Кремля. В звоннице церкви было двадцать колоколов, переплавленных из захваченных у французов пушек, и казалось, что в колокольном звоне звучали слова: «Боже, царя храни! Храни Россию!»

Они выезжали из села, и граф был готов гнать лошадей во весь опор, но Елена клала ладонь ему на плечо, чтобы он ехал помедленнее. Наступала полночь, и в морозном воздухе послышался колокольный звон. Они сидели, слушали звон колоколов и тяжелое дыхание коней. Если прислушаться, то можно было услышать и колокола церкви Святого Михаила, расположенной в пятнадцати километрах от Покровского, а также перезвоны колоколов церкви Троицы из деревни в противоположной стороне. Звуки колоколов доносились до них, словно крики стаи перелетных лебедей, решивших заночевать на поверхности пруда.

Граф проезжал через село Покровское, когда ехал в 1918 году из Парижа в Тихий Час. В тот день вокруг монастыря собралось много крестьян. В монастыре стоял отряд красных кавалеристов под командованием молодого офицера. Несколько бойцов забрались на колокольню и сбрасывали с нее один за другим колокола на землю. Чтобы сбросить большой колокол, пришлось отправить на колокольню еще несколько кавалеристов. Наконец гигантский колокол перевернулся в воздухе и с невероятным грохотом ударился о землю.

Из монастыря выбежал разгневанный настоятель и потребовал у красного командира во имя Господа прекратить осквернение церкви. Командир закурил папиросу и ответил ему: «Воздатите кесарева кесареви и божия богови». После этого он приказал кавалеристам затащить настоятеля на верх колокольни и сбросить вниз.

Говорят, что сброшенные с колокольни колокола переплавили на пушки, из которых те были в свое время сделаны. Граф слышал, что колокола переплавили из пушек, брошенных французами при переходе через Березину, но и французы, в свою очередь, выплавили эти пушки из колоколов, снятых с церквей Ла-Рошели, которые сами были отлиты из захваченных английских орудий во времена Тридцатилетней войны. Из пушек в колокола и снова в пушки – вот, видимо, удел железа.

– Граф Ростов?

Граф поднял глаза и увидел, что в гардеробную вернулась Таня.

– Соболь, скорее всего, – сказал граф и отпустил рукав шубы. – Да, видимо, соболь.

Декабрь, «Пьяцца»…

Со времени открытия «Метрополя» москвичи считали рестораны отеля одними из лучших мест в городе для встречи Нового года. Уже первого декабря в «Пьяцце» стояла елка, на которой висели гирлянды и венки. К восьми часам тридцать первого декабря, к моменту, когда начинал играть оркестр, все столики были уже заняты. Около девяти часов официанты стаскивали отовсюду стулья, чтобы разместить всех прибывавших гостей. На каждом столе (вне зависимости от достатка людей, которые за ним сидели) стояла черная икра, которую, как известно, можно есть хоть ложкой, хоть черпаком.

В тот новогодний вечер граф обнаружил, что в ресторане две трети столов пустуют, зал не украшен гирляндами, а вместо оркестра на сцене один баянист.

Но, как знает каждый ребенок, музыка любого праздника начинает звучать внутри собственной головы. За столом у фонтана граф увидел Нину в ярко-желтом платье, перетянутом темно-зеленым поясом.

– С Рождеством! – произнес граф и поклонился.

– И вам всего, – сказала Нина, поднявшись со стула и сделав книксен.

Потом они сели и положили салфетки на колени. Нина сказала, что чуть позже уедет с отцом на ужин, а пока закажет себе закуски.

– Здравая мысль, – ответил граф.

Тут около их столика появился «шахматный офицер». На подносе в его руках была большая вазочка с мороженым.

– Закуски? – спросил официант.

– Oui[30], – ответила Нина.

Официант поставил мороженое перед Ниной, повернулся к графу и спросил, не желает ли он меню (словно к тому времени граф не знал этого меню наизусть).

– Нет, не надо, милейший. Ложку, пожалуйста, и бокал шампанского.

Нина была девочкой, методично подходившей к решению любой стоявшей перед ней важной задачи, и поэтому она начала есть, постепенно переходя от мороженого более светлых оттенков к более темному. Она начала с «французской ванили», а потом перешла к лимонному, напоминавшему цветом ее собственное платье.

– Ну что, – спросил ее граф, – кажется, ты скоро едешь домой?

– Да, будет очень приятно всех увидеть, – ответила Нина. – А потом, когда вернусь в январе в Москву, пойду в школу.

– Что-то я не вижу в тебе большого энтузиазма по поводу школы.

– Мне кажется, что в школе будет очень скучно, – призналась она. – И там будет очень много детей.

Граф кивнул, подтверждая, что в школе неизбежно будет много детей, и зацепил ложкой клубничного мороженого. Потом он заметил, что ему в свое время школа очень нравилась.

– Мне все только это и говорят.

– В школе я с большим удовольствием прочитал «Одиссею» и «Энеиду», познакомился с людьми, с которыми дружу и по сей день…

– Да, да, – устало произнесла Нина, подняв глаза к небу. – Это мне тоже все говорят.

– Ну, если тебе об этом все говорят, наверное, это правда.

– Что такое «все»? – спросила Нина. – И зачем всех слушать? Кто написал «Одиссею»? Все? Или, может, все написали «Энеиду»? – Она покачала головой. – Получается, «все» и «никто» – очень близкие понятия.

Возможно, графу надо было сменить тему разговора, но ему очень не хотелось, чтобы эта девочка пошла в школу с таким пессимистическим настроем. Нина начала есть мороженое темного цвета (наверное, со вкусом черной смородины), а граф размышлял о том, как объяснить ей преимущества школьного образования.

– Не отрицаю, что в школе есть свои недостатки, – вновь заговорил он. – Но я думаю, ты согласишься, что школьное образование расширит твои горизонты.

Нина посмотрела ему в глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Что я имею в виду о чем?

– Что ты имеешь в виду под выражением «расширит твои горизонты»?

Выражение «расширить горизонты» было настолько известной аксиомой, что граф даже и не знал, как его объяснить. Поэтому перед тем как ей ответить, он знаком попросил официанта принести ему еще один бокал шампанского. Как водится, шампанское в больших количествах пьют на свадьбах и разбивают о нос нового судна, которое спускают с верфи. Почему в таких случаях используют именно шампанское? Большинство людей считает, что шампанское и торжества неразрывно связаны, но на самом деле пьют его потому, что его пузырьки укрепляют решимость человека. Поэтому граф дождался, пока ему принесут новый бокал, и сделал большой глоток. От пузырьков защекотало в носу.

– Под выражением «расширит горизонты», – сказал он, – я понимаю то, что школьное образование поможет тебе понять, что мир огромен, полон чудес и в нем живут самые разные люди.

– Послушай, а не лучше ли просто много путешествовать?

– Путешествовать?

– Ты же говоришь о горизонтах, верно? Горизонт – это граница неба с земной или водной поверхностью. Мне кажется, что, для того чтобы расширить горизонты, надо не сидеть в душном классе, а двинуться в сторону горизонта, чтобы увидеть, что за ним находится. Именно так поступил Марко Поло, когда ехал в Китай, и Колумб, чтобы открыть Америку. Петр Первый тоже так поступил, когда путешествовал инкогнито по Европе.

Нина замолчала, зачерпнула полную ложку шоколадного мороженого и отправила его в рот. Граф уже приготовился что-то сказать, но она замахала на него ложкой, давая понять, что еще не закончила. Он терпеливо ждал, пока она проглотит.

– Вчера вечером мы с папой ходили на «Шехерезаду».

– Замечательно, – ответил граф, очень довольный тем, что она сменила тему. – Одно из лучших произведений Римского-Корсакова.

– Возможно, но я воздержусь от комментариев. Я о другом: в программке было написано, что это произведение должно «очаровать» зрителей и показать им «мир сказок «Тысячи и одной ночи»».

– «Лампа Аладдина» и так далее, – заметил граф с улыбкой.

– Правильно. И, как мне показалось, все в зале были очарованы.

– Ну, видишь, как все хорошо.

– Но при этом ни один из зрителей не начал собираться в поездку на Аравийский полуостров, то есть туда, где должна находиться эта лампа.

Как только Нина замолчала, баянист закончил играть и в зале раздались жидкие хлопки. Девочка откинулась на спинку стула и покачала головой, словно благодарила слушателей за аплодисменты.

Хороший игрок в шахматы сам опрокидывает на доску своего короля, когда понимает, что поражение неизбежно, вне зависимости от того, через сколько ходов ему поставят мат. Поэтому граф сменил тему:

– Как тебе закуски?

– Просто замечательные.

Баянист заиграл какую-то простенькую и знакомую мелодию. Граф воспринял это как сигнал, чтобы поднять тост.

– Грустным и неизбежным фактом является то, что с возрастом круг нашего общения сужается. Объяснить это можно привычкой и упадком сил. Поэтому со временем нас начинают окружать всего лишь несколько до боли знакомых лиц. Я считаю, мне очень повезло, потому что на этом этапе своей жизни я встретил нового настоящего друга.

Граф выпил и достал из кармана подарок.

– Этой вещью я часто пользовался, когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе.

Нина улыбнулась, пытаясь показать, что он совершенно не был обязан дарить ей подарок, правда, ее улыбка получилась не очень убедительной. Она развернула бумагу и увидела театральный бинокль графини Ростовой.

– Эта вещь принадлежала моей бабушке, – объяснил граф.

Впервые за все время общения с Ниной, граф увидел, что девочка не в состоянии найти слова, чтобы передать свое восхищение. Сначала она долго рассматривала театральный бинокль с инкрустацией из перламутра и блестящими медными деталями. Затем, приставив бинокль к глазам, она обвела взглядом зал.

– Можешь быть уверен, – наконец сказала она, – что я буду бережно хранить твой подарок до конца жизни.

Графа совершенно не расстроило, что Нина не принесла ему подарка. Нина была ребенком, а он уже вырос, поэтому дни, когда он получал подарки, остались в далеком прошлом.

– Время уже позднее, – сказал граф, – и я не хочу, чтобы папа тебя ждал.

– Да, – с грустью в голосе согласилась она. – Мне пора идти.

Она повернулась в сторону официанта и подняла руку, словно хотела попросить принести счет. Однако когда к их столику подошел «шахматный офицер», в его руках был не чек, а большая желтая коробка, перевязанная зеленой лентой.

– А вот это мой подарок тебе, – сказала Нина. – Но, пожалуйста, пообещай, что ты не откроешь его до тех пор, пока часы не пробьют двенадцать.

После того как Нина ушла из ресторана, граф думал расплатиться, перейти в «Боярский», съесть там отбивную из ягненка с прованскими травами и вернуться в комнату, чтобы, потягивая портвейн, ждать полуночи. Однако баянист заиграл новую мелодию, и, осмотревшись вокруг, граф обратил внимание на молодую пару за соседним столиком, понимая, что молодой человек пригласил сюда девушку, вполне возможно, на первое свидание.

Видимо, этот молодой человек с пушком на верхней губе увидел девушку в университетской аудитории, и ему понравилось ее серьезное выражение лица, а также стремление к знаниям. Он набрался смелости и пригласил ее на свидание, возможно, под предлогом того, чтобы обсудить какой-нибудь политический и идеологический вопрос. И вот эта девушка молча и без улыбки на губах сидела напротив него за столом в ресторане «Пьяцца».

Молодого человека тяготило ее молчание, и он произнес несколько слов о предстоящем создании Союза Советских Социалистических республик, чтобы выяснить мнение девушки. И у девушки было свое мнение по этому вопросу. Она высказала его, но не забыла упомянуть о не самой благоприятной обстановке в районе Кавказа.

Разговор двух молодых людей вошел в сугубо политическое русло, максимально далекое от теплых человеческих отношений. Юноша, разумеется, мог обсудить предложенную его спутницей тему, но при этом возникал риск, что она сочтет его знания и подготовку недостаточно серьезными. Праздничный вечер оказался под угрозой. Все шло к тому, что через некоторое время он, повесив голову, грустно выйдет из ресторана, волоча за собой хвост несбывшихся надежд, как наказанный ребенок тащит по полу плюшевого мишку.

Сразу же после того, как девушка предложила молодому человеку высказаться по поводу образования СССР и кавказского вопроса, баянист заиграл мелодию, в которой было что-то испанское. Спутница молодого человека за соседним столиком повернулась в сторону баяниста и спросила, что это за мелодия.

– Это из «Щелкунчика», – уверенно ответил молодой человек.

– Из «Щелкунчика»… – задумчиво повторила его спутница.

Судя по выражению ее лица, единственное, что она могла сказать об этой музыке, было то, что она написана в старые времена. Более опытный человек в такой ситуации смолчал бы и подождал, что девушка скажет по поводу музыки, но ее спутник повел себя по-другому.

– Когда я был маленьким, бабушка каждый год в декабре водила меня на балет «Щелкунчик», – сказал он. – Пусть меня сочтут сентиментальным, но я и сейчас хожу на этот балет. Один, но хожу.

«Молодец парень!» – подумал граф.

Выражение лица девушки смягчилось, и в ее глазах появился интерес, потому что она узнала о своем товарище что-то новое, неожиданное и личное. Она открыла рот, чтобы о чем-то его спросить, и тут…

– Вы готовы сделать заказ? – раздался голос склонившегося над их столиком официанта.

«Конечно, не готовы! – хотел было крикнуть ему граф. – Даже слепой видит, что они еще не готовы!»

Если бы молодой человек был немного более опытным, он бы тут же отправил официанта куда подальше и предложил девушке продолжить разговор. Но вместо этого он послушно взял в руки меню. Возможно, он надеялся, что блюдо, которое он хочет заказать, само выпрыгнет из меню. Тут стоит заметить, что меню в ресторане было опасным и коварным, как Мессинский пролив[31]. В меню слева были напечатаны блюда эконом-класса, а справа – блюда дорогие, которые явно были не по карману молодому студенту. Юноша лихорадочно искал глазами в меню, пытаясь найти что-то хорошее, но не очень дорогое. И он сделал правильный выбор, заказав тушеное мясо по-латышски.

Это было простое, но сытное блюдо, приготовленное из свинины, лука и абрикосов. Оно не было дорогим, но при этом достаточно экзотическим и редким. Блюдо это словно уносило тебя к прибалтийским пляжам, отдыху и сентиментальным мыслям, которыми молодой человек делился с девушкой и поток которых был так грубо прерван бестактным официантом.

– Мне то же самое, – сказала девушка.

«Молодец, – подумал граф. – Очень хорошо!»

Девушка посмотрела на своего спутника с нежностью, с которой Наташа смотрела на Пьера в конце второго тома романа «Война и мир».

– А какое вино вы выберите к вашему мясу? – спросил «шахматный офицер».

Молодой человек неуверенно взял в руки винную карту. Кто знает, может быть, он впервые в жизни заказывал в ресторане вино. Он не только не знал, в чем заключалось отличие урожаев 1900 и 1901 годов, он вряд ли вообще понимал разницу между бордо и бургундским.

Он долго изучал винную карту. Наконец «шахматный офицер» наклонился и, показывая пальцем, высокомерно произнес: «Может быть, риоху?»

Риоха?! Да это вино вступит в схватку с тушеным мясом, как Ахиллес с Гектором. Риоха убьет мясо ударом по голове, привяжет к своей колеснице и потащит за собой для устрашения всех защитников Трои. И кроме всего прочего, риоха явно стоила в три раза дороже, чем вино, которое молодой человек мог себе позволить.

Граф покачал головой и грустно подумал, что опыт – это вещь совершенно незаменимая. Вот официанту представилась возможность выполнить возложенные на него обязанности. Он мог бы с легкостью порекомендовать подходящее вино, помочь молодому человеку, сделать так, чтобы оба они остались довольны, и молодые люди полюбили бы друг друга. Но «шахматный офицер» не только не выполнил своих прямых обязанностей, продемонстрировав, что у него отсутствует чувство такта, но и загнал клиента в угол. Молодой человек не знал, что делать, чувствовал себя так, словно на него смотрели все посетители ресторана, и был уже готов принять медвежью услугу официанта.

– Позвольте дать вам совет, – не выдержал граф. – К мясу по-латышски лучше всего подойдет бутылка мукузани.

Граф наклонился к столику молодых людей и показал им название вина, напечатанное в самом начале винной карты. То, что мукузани было в несколько раз дешевле риохи, не стоило обсуждения между настоящим джентльменами.

– Грузины выращивают виноград для того, чтобы сделанное из него вино пили с тушенным по-латышски мясом, – добавил он.

Молодой человек посмотрел на свою спутницу, словно спрашивая ее: «Кто этот странный человек?», а потом повернулся к официанту:

– И бутылку мукузани.

– Хорошо, – ответил официант.

Через несколько минут появилась бутылка мукузани, вино открыли, разлили, и спутница молодого человека попросила его рассказать о своей бабушке. Граф почувствовал, что сыграл небольшую, но положительную роль в отношениях молодых людей за соседним столиком. Он решил не идти в «Боярский», позвал Петю, попросил его отнести Нинин подарок в свой номер и заказал себе мясо по-латышски с бутылкой мукузани.

И, как он и подозревал, и сама еда, и сочетание ее с вином были идеальны. Мясо оказалось сочным и мягким, лук слегка карамелизированным, абрикосы не были передержаны. Все три ингредиента слились в едином, одновременно сладком и отдающем дымком порыве, создавая настроение, когда тебе хочется сидеть у камина и слушать цыганские песни.

Граф пил вино. Молодые люди за соседним столиком посмотрели в его сторону и, установив с графом контакт глазами, подняли бокалы в знак благодарности за его помощь. Потом они вернулись к своему разговору, который стал таким тихим и, видимо, личным, что из-за музыки его совершенно не стало слышно.

«Юные влюбленные, – подумал граф с улыбкой. – Вот в этом, в отличие от поэзии, нет ничего нового».

– Желаете что-нибудь еще? – спросил его официант.

Граф на мгновение задумался и заказал маленькую порцию ванильного мороженого.

После ужина граф вышел в фойе отеля и увидел одетых в смокинги четырех людей с кожаными футлярами для музыкальных инструментов в руках. Это были музыканты, которых иногда нанимали играть в ВИП-залах на втором этаже.

Трое музыкантов были уже в летах. У них были седые волосы и выражение усталого профессионализма на лицах. Один же из скрипачей был совсем молодым человеком, которому по внешнему виду нельзя было дать больше двадцати двух лет. Четверо музыкантов подходили к лифту, и тут граф узнал молодого человека.

В последний раз он видел его в 1914 году, когда князю Николаю Петрову было, наверное, не больше тринадцати. С тех пор прошло уже много лет, и граф, скорее всего, и не узнал бы его, если бы не его скромная улыбка, которая была отличительной чертой всех князей этого рода.

– Николай? – произнес граф. Четверо музыкантов повернулись и посмотрели на него.

– Александр Ильич? – неуверенно спросил Николай и улыбнулся знакомой графу улыбкой.

– Он самый.

Князь сказал коллегам, что догонит их.

– Рад вас видеть, Александр.

– А я – вас. – На лице князя отразилось удивление: – Что это вы держите в руках? Мороженое?

– Ах да. Но это не мне.

Тот кивнул, но не спросил, кому предназначалось мороженое.

– Есть ли новости от Дмитрия? – спросил граф.

– Мне кажется, что он сейчас в Швейцарии.

– О, там самый чистый воздух во всей Европе, – ответил граф.

Князь пожал плечами, словно хотел сказать, что он это уже слышал, но не может ничего добавить, потому как лично об этом мало что знает.

– Когда я видел вас в прошлый раз, вы играли Баха на вечеринке у вашей бабушки.

Николай улыбнулся и приподнял руку с инструментом в футляре.

– Я и по сей день играю Баха на вечеринках. – Он показал на дверь лифта, на котором уехали его коллеги, и добавил: – Между прочим, это был Сергей Эйсенов.

– Не может быть!

Сергей Эйсенов был известным в начале века преподавателем музыки, услугами которого пользовались семьи, жившие в пределах Бульварного кольца.

– В наше время не так просто найти работу, но Сергей всегда выручает меня, когда у него есть возможность.

У графа, конечно, было много вопросов к Николаю. Кто из членов его семьи остался в Москве? Жива ли его бабушка? Живет ли сам Николай в их прекрасном доме на Сретенке? Но они стояли в фойе отеля, где в тот момент было много людей, что не располагало к долгому разговору.

– Меня уже, наверное, ждут, – заметил Николай.

– Понимаю. Не буду вас больше задерживать.

Князь дружески кивнул и направился вверх по лестнице, но потом обернулся:

– Мы будем здесь играть вечером в следующую субботу. А после выступления сможем поговорить.

– Прекрасно, – ответил граф[32].

Лежавший его бабушке. Вазочку с мороженым он поставил на пол. Наливая себе портвейн, он краем глаза увидел, что в комнату тихо вошла серая тень и приблизилась к вазочке с мороженым.

– С праздниками, – сказал граф коту.

– Мяу, – ответил кот.

На часах было одиннадцать. Граф сел на стул, взял в руки «Рождественскую песнь»[33] и стал ждать наступления полночи. Бесспорно, для того чтобы ждать целый час, не открывая подарка, когда тебя видит только одноглазый кот, требуется большая самодисциплина. Но граф был с детства приучен к дисциплине. Когда он был маленьким, то к дверям, за которыми стояла елка с подарками, ему разрешали подойти только в полночь.

Однако самодисциплина графа объяснялась не любовью к военной муштре или слепым повиновением правилам, к которым его приучили в детстве. Даже в десятилетнем возрасте всем было понятно (и это могли подтвердить его репетиторы и учителя), что граф – не солдафон и не чувствует себя слишком связанным правилами и разными установками. Граф умел ждать потому, что жизненный опыт показывал, что, дождавшись полуночи, можно было получить максимальное удовольствие от праздника.

Когда тридцать первого декабря отец разрешал ему и Елене открыть двери и войти, в комнате их ждала четырехметровая елка, украшенная гирляндами и игрушками. На столе стояли конфеты из Вены и апельсины из Севильи. И на полу под елкой были спрятаны подарки – деревянный меч для рыцарских боев или фонарь для того, чтобы исследовать подземелья с мумиями.

«Удивительно, как это полученный в детстве новогодний подарок, – с грустью думал граф, – дарит столько радости и приключений, которые можно пережить, даже не выходя из дома.

Сидевший на стуле кот, который до этого облизывал лапы, навострил уши. Видимо, он услышал звуки движения механизма в часах, предвещавшие двенадцать ударов.

Граф отложил книгу и поставил на пол бокал с портвейном. Потом он положил коробку с Нининым подарком на колени и прислушался к бою часов. После того как часы пробили двенадцать раз, он потянул за конец зеленой ленты.

– Как ты думаешь, что там, mein Herr?[34] – спросил он кота. – Красивая шляпа?

Кот посмотрел на графа и начал тихо урчать. Граф кивнул коту и развязал бант на зеленой ленте, поднял крышку и увидел, что внутри коробки лежит еще одна коробка из желтого картона, перевязанная зеленой лентой.

Он отставил большую коробку в сторону, снова кивнул коту и развязал бант на второй коробке. Поднял крышку… и обнаружил, что и в этой коробке находится еще одна коробка. Граф развязал бант на третьей коробке и вынул коробочку размером со спичечный коробок. Он открыл эту, перевязанную темно-зеленой лентой, коробочку и увидел, что внутри лежит Нинин ключ, открывавший все двери в отеле.

Когда граф в четверть первого лег в кровать, он предполагал, что перед сном прочитает всего пару страниц Диккенса, но, начав читать, никак не мог остановиться.

Он дочитал до того момента, когда Скруджа уносит Дух Рождественских Подарков. В детстве граф перечитал эту книгу как минимум три раза. Граф помнил, как Скрудж вместе с Духом попал на простой, но очень веселый праздник у Крэтчитов. Однако граф совершенно забыл о том, что после того как они ушли от Крэтчитов, второй дух перенес Скруджа из Лондона на болото, в котором в жалкой лачуге рядом с шахтой праздновала Рождество семья шахтеров, а потом на маяк, где под звуки прибоя праздновали Рождество двое смотрителей. Потом второй дух унес Скруджа в море, на корабль, где моряки вспоминали родной дом и говорили добрые слова всем, кто окружал их на судне.

Граф порадовался тому, что, несмотря на жизненные трудности и погодные условия, люди в самых разных уголках земли праздновали Рождество. Возможно, его умилила сцена начинавшихся отношений двух молодых людей, которую он наблюдал в ресторане. Быть может, граф был рад случайной встрече с Николаем, а также тому, что тот, кажется, нашел свое место в новой России. А может быть, его приятно удивил полученный от Нины подарок. Мы не знаем, что было причиной прекрасного расположения духа графа, но когда он закрыл книгу, то уснул совершенно счастливым.

Но если бы в ту ночь к нему пришел Дух Будущего Рождества и показал ему, что ждет его в будущем, граф точно не испытал бы чувства радости. Потому что через четыре года, когда часы пробьют полночь, одетый в свой лучший пиджак граф Александр Ильич Ростов взберется на крышу отеля «Метрополь», чтобы сброситься вниз на мостовую.

Книга вторая