Судные дни Нэвилл Адам

Гавриил смотрел на здания так, что Кайл подозревал, что его придется затаскивать туда силой, хотя он немного взбодрился, как и Сьюзан Уайт. Когда старик потащился к дому, Дэн прошептал:

– Пошло дело.

Кайл снова посмотрел на фото. Судя по подписи, Семерых на нем не было. Других фотографий фермы Макс не нашел. Ирвин Левин купил ее у блаженной Сэнди Уоллес (она же – сестра Юнона), умершей от заражения крови. Она бежала незадолго до раскола.

Из-под плащей виднелись ноги в сандалиях, символ аскезы. Ирвин Левин писал, что во Франции красивых девушек заставляли постоянно покрывать голову и лицо. Сестра Катерина не терпела конкуренток. Но пять женщин на фотографии были отлично видны: молодые, симпатичные, загорелые, с длинными прямыми волосами, падающими на хрупкие плечи. На поводках они держали собак. Любимые «варги» сестры Катерины – хаски, которых она привезла с собой из Англии и которые здесь ели лучше людей.

Кайл посмотрел на подпись под планом – деревянное здание было названо псарней/школой.

– Гавриил, собак держали в сарае вместе с детьми?

– Да. Детей, родившихся на ферме, воспитывала община. Младенцы спали в колыбельках, а дети постарше на матрасах.

– В этой ужасной развалюхе. С собаками. Е-мое, – сказал Дэн про себя.

Кайл вошел в кадр и закрепил на одежде Гавриила микрофон. Он не понимал художников-постановщиков, которые делают сцену интересной. По его опыту, нужно было просто посмотреть повнимательнее, и натура сама оказывалась идеально подходящей. Он снимал то, что видел. Именно грязь и мрачность делали эти места такими интересными. Нередко в них заключалась важная часть истории, которую он рассказывал. Полусгоревший коттедж в Шотландии, засветившийся в «Шабаше», или исписанный граффити многоквартирный дом в Осло, который он снимал для «Кровавого безумия», словно некоторые места, где происходило что-то ужасное, настигало возмездие в виде запустения и полной разрухи. А уж с этой фермой не могли сравниться никакие постановочные декорации.

Кайл заглянул в выбитое окно. Предпоследнее убежище Собора в этом мире. Солнечный свет проникал сквозь пустые рамы и два больших дверных проема, и внутри царил неверный желтоватый свет.

Битое стекло захрустело под ногами Дэна, когда он устанавливал камеру для съемки интерьеров. Окна выбили изнутри.

Ирвин Левин утверждал, что случилась ужасная буря, которая разрушила крышу, вышибла стекла и погубила весь урожай. Но ведь он никогда здесь не был на самом деле.

Кайл вошел внутрь. Поморщился от резкого запаха звериной мочи и черной плесени, покрывавшей каменные стены. К этому добавлялась вонь мокрого дерева и, кажется, падали.

– Дэн!

Тот вошел в дом следом за ним.

– Стремно тут.

– Сними это все для перебивок. Заодно посмотри, как тут в темноте.

– Ага.

– Должно выйти клево, друг мой.

– Реплики будут?

– Пока нет. Просто сними это все, как в «Техасской резне бензопилой». И микрофоны надо поставить. Хочу слышать голос этого места.

– Так точно.

– Молодец, чувак. Если бы с утра не поленился побриться, я бы тебя поцеловал.

Дэн фыркнул:

– Гавриил сюда не войдет. Придется брать у него интервью снаружи.

Кайл закатил глаза:

– А почему тогда мы не взяли его прямо в Вуд-Грин?

Дэн, давясь от смеха, снимал помещение. Первый этаж состоял из одной длинной комнаты с гигантским очагом в дальнем конце. Неровный цементный пол покрывал слой гнилых листьев высотой по щиколотку. Тут и там виднелись разбросанные дрова, кирпичи, комки земли и куски мокрой штукатурки. Собор ел прямо здесь, в три очереди. По потолку шли три длинные балки, между ними виднелись доски пола второго этажа.

– Дэн, сними очаг крупным паном.

Напарник обнаружил там две мятые кастрюли, остатки метлы и пачку полусгнивших книг.

– Надо же, – сказал Кайл, глядя на тусклый металл среди черных листьев, – Гавриил!

Старик, бледный и дрожащий, подошел к очагу, где когда-то ел жидкую кашу, которая больше подошла бы для скота. Сейчас его снимали для истории, но легче ему не становилось. А ведь именно славы он и хотел, когда принимал предложение Макса, а на пароме признался, что вдобавок получил изрядную сумму за участие в фильме.

– Пока он соберется, аккумулятор сядет, – усмехнулся Дэн.

– Трибуна, – шепнул Кайл Дэну. – Наконец-то кафедра, с которой можно толкнуть проповедь. Но такую бы ты не выбрал, а, Гавриил? – Кайл кивнул и щелкнул хлопушкой: – Мотор!

Старик откашлялся. Допил воду из бутылки, хотя вряд ли испытывал жажду. Открыл маленький рот:

– Здесь не было электричества. Мы пользовались керосиновыми лампами. Даже воду мы покупали в деревне. Мы носили ее ведрами… это было мучительно, – вся его ирония, красноречие и всезнайство куда-то делись.

Он говорил нервно, то и дело запинаясь. Лицо у него блестело от пота.

«Если он так себя чувствует, это и будем снимать». Чем тяжелее история, тем лучше выйдет фильм. Насыщенность, которой Кайл хотел от всего интервью, здесь появилась уже в первой фразе. От Гавриила он такого не ждал – боялся, что тот покажется слишком самоуверенным в кадре. Кайл внезапно почувствовал симпатию к старику.

– Однажды у нас остались только яйца. Еда для собак. А, и зерно, которое мы покупали для куриц.

– Вы ели собачью еду и корм для куриц?

Гавриил кивнул:

– Мы пытались сделать хлеб из этого зерна. Прямо здесь. Ни разу не получилось. Сестра Катерина запрещала приносить еду из внешнего мира.

– А что ела она сама?

– Я никогда не видел, чтобы она вообще ела. Она сюда не приходила, – Гавриил оглянулся, как будто ожидал, что откроется дверь. Потом собрался.

– Наверное, она-то питалась как следует, – предположил Кайл, – ела вкусную еду в своем уютном, залитом светом домике.

– Да, так говорили, – кивнул Гавриил, – в конце концов мы сумели вырастить немного овощей и фруктов, но еды все равно выдавали по чуть-чуть.

– А что вы выращивали? И как?

– Мы возделывали землю руками. Камнями и деревяшками. Здесь были плуг и тачка, но они были уже сломаны, когда мы приехали, толку никакого.

Кайл улыбнулся. «Отлично. Просто прекрасно. Бородатые и блаженные, они пришли сюда в поисках спасения». Он записал эту строчку, чтобы не забыть.

– Гавриил, Левин пишет об адептах, сбежавших отсюда до раскола, что они, цитирую, «отощали до костей и были одеты в лохмотья». Это так?

– Мы все голодали. У меня была цинга. Врач в Англии чуть с ума не сошел, раньше он никогда не видел цинги.

– Брат Гавриил, во время своего пребывания здесь вы знали, что состояние Последнего Собора приближается к двум миллионам фунтов?

– Нет. Не знал.

В мастерской до сих пор стояли три верстака. Старые стойла, в которых держали скот или, может, лошадей, сохранились с тех времен, когда тут была настоящая ферма. На грязном полу валялись кучи гнилых листьев вперемешку со штукатуркой и камнями. Окна кто-то выбил изнутри.

Гавриил отказался входить. Он торопливо наговорил немного текста на камеру, стоя снаружи, рассказал, что в мастерской они не только пытались делать «простые украшения и мебель», но и отвлекали родителей, разлученных с детьми, «бессмысленными задачами».

Маленькими лампами они осветили голые черные балки и подгнившие доски высокого потолка. Свет как будто тонул в плесени.

В псарне, она же школа, оказалось посветлее – в стенах остались дыры, а несколько кусков шифера с крыши давно свалились в траву. Дэн снял все помещение двумя камерами, сначала в естественном свете, а потом с маленькими лампами, расставленными по полу.

Левин утверждал, что некоторых избранных детей учили Семеро и сама Катерина. Еще он писал, что сама Катерина не могла иметь детей, и фертильность других женщин ее бесила. Гавриил сказал, что это «довольно похоже на правду», но пояснять отказался.

Переступать порог он тоже не стал, так что сцену отсняли в дверях псарни. Кайл попросил Дэна сделать крупный план и средний, чтобы Гавриил был в кадре вместе с сараем. Вышло отлично: сгорбленный старик в дверях, освещенный слабым светом. Кайл снова заметил, что Гавриил нервно оглядывается через плечо, внутрь здания. Кайл смотрел на него сквозь видоискатель второй камеры и на мгновение подумал, что из черного дверного проема действительно мог бы кто-то появиться. Но и это ему понравилось. Немного незапланированного саспенса.

Кайл зачитывал вопросы из сценария, который написал вчера, после того как перечитал книгу Левина второй раз за неделю.

– Гавриил, говорят, что минимум три ребенка и шестеро взрослых заболели и умерли здесь. Ну так утверждает источник Ирвина Левина, женщина, которая отказалась назвать свое имя и которая умерла от передоза, когда эта книга была еще кучей магнитофонных лент. Вы знаете, кто это был?

– Я… не уверен. Но всегда подозревал, что с Левином говорила сестра Афина. Она прожила здесь большую часть второго года. А он давал деньги тем, у кого ничего не осталось.

– Левин говорит, что «молитвы не могли излечить их». Доказательств смерти нет, их никогда не расследовали, и вообще этот факт ожесточенно оспаривали при рассмотрении дела о клевете в семьдесят четвертом году. Но что вы думаете об этих обвинениях? Левин утверждает, что Собор бежал в Америку, чтобы избежать разбирательства с семьями погибших.

Гавриил нетерпеливо вздохнул:

– Не забывайте, что официально никаких детей здесь не рождалось. Ни у кого из них не было свидетельства о рождении. У нас даже акушерки не было, но за первый год появились на свет трое. Зачали их явно в Лондоне, но матери сомневались насчет отцов. Когда я ушел, еще двое были беременны.

Гавриил ткнул пальцем в черный проход позади себя:

– Пока я жил здесь, там родились трое детей. Никто из них не умер при мне. И ни один из взрослых тоже.

– Гавриил, из пятерых детей, отданных в детский дом в Аризоне в июле семьдесят пятого, на ферме родились только двое. Остальные трое – в Штатах. Что же случилось с остальными тремя детьми, родившимися во Франции?

Гавриил сглотнул:

– Не знаю. Откуда мне знать? Во второй год меня здесь уже не было. Люди постоянно приходили и уходили. Но в 1970 году здесь никого не убили. Время было тяжелое. Люди болели. Мы голодали. Но никто не умер.

– Вы знаете, что родителей тех детей, которых нашли в руднике, так и не обнаружили? Считается, что несколько людей «просто пропали» в пустыне. Исходя из вашего опыта, такое возможно?

– После своего ухода я не имел никаких контактов с Храмом Судных дней! Сколько раз повторять? В семидесятом году мы были Последним Собором, – Гавриил судорожно оглянулся на рощицу и тихо добавил: – Я ничего не знаю… об этом.

– Но, если кто-то умер здесь уже после вашего ухода или потом, в пустыне, как по-вашему, сестра Катерина уведомила бы власти об их смерти?

– Сомневаюсь.

– Сомневаетесь?

– Не знаю! Какой смысл спрашивать меня о том, чего я не знаю! Давайте прекратим это все.

Дэн проводил Гавриила обратно в поле за пределами фермы и попытался его успокоить. Тот убежал сразу после интервью перед школой и отказывался говорить с Кайлом, который настаивал на внесении кое-каких изменений, но без толку. Когда старик сел в траву на полпути к рощице и расплакался, Кайл отступил.

Дэн остался с Гавриилом. На плече у него болталась камера.

– Сними это, – шепнул Кайл Дэну. О разрешении на съемку он решил подумать потом.

В последнее здание, храм, Кайл вошел один. Именно здесь, если верить Левину, эго сестры Катерины, ее паранойя, ее зависть отравили души последователей и привели к первому расколу, когда пятеро членов ее гвардии, Семерки, взбунтовались. Последние дни Собора в Нормандии Левин описывал как «время гнева, зависти и раскола. Ужасный водоворот жестокости и самолюбия одной женщины породил Храм Судных дней: жутчайшую из двух инкарнаций секты».

Стены храма, где сестра Катерина принимала исповеди, иногда – целыми ночами, были выкрашены в черный. Лишь кое-где просвечивал покрытый зеленоватой плесенью камень. Краска покрывала и высокий деревянный потолок. Сенсорная депривация тут была обеспечена. Плюс темнота: несмотря на слабый свет, проникавший в четыре выбитых окна, Кайл с трудом различал свои ноги на грязном полу. Битое стекло, валявшееся под окном снаружи, тоже было покрашено в черный: когда-то в храме вообще стоял кромешный мрак.